Рушди Салман. Гримус

   — И Виргилию, — добавил Взлетающий Орел, но Гримус пропустил его слова мимо ушей.
   — Таково мое Идеальное Измерение, — продолжил он. — В другом потенциальном Измерении вы так и не добрались до острова. В третьем я не нашел Каменную Розу. В остальных измерениях я живу вечно, но и мои идеи остаются вечными узниками в моей голове. Однако в этом Измерении все пошло так, как я задумал.
   Гримус сопровождал свои слова энергичными, быстрыми жестами, его голос снова стал пронзительным.
   — А что если бы я не смог перебороть Лихорадку Измерений? — спросил Взлетающий Орел. — Что тогда?
   — Это никак не могло случиться, — ответил Гримус. — Ваш ионный рисунок слишком силен. Напомню вам средство, при помощи которого вы одолели своих чудовищ: Хаос. Хаос — вот оружие истинного разрушителя. Ваше подсознание отлично знало, как ему вести себя.
   — Но риск все же был, — заметил Взлетающий Орел.
   — Чушь, — замахал руками Гримус. — За вами следили и вам помогали столько знатоков измерений: горф Коакс, я сам, Виргилий Джонс наконец. Все мы заглядывали вам через плечо. Хотя и сами вы, нельзя отрицать, показали себя с лучшей стороны.
   При виде этого спокойно и благожелательно улыбающегося лица, так похожего на его собственное и в то же время такого чужого, внутри Взлетающего Орла что-то дрогнуло. Или, лучше сказать, несколько фрагментов головоломки одновременно встали у него в голове на свои места. Он вспомнил о давнишней, полузабытой встрече: с человеком, выбирающим себе голос. Наконец и он, Взлетающий Орел, под руководством главного дирижера всей своей жизни нашел голос и для себя.
   — Итак, я показал себя с лучшей стороны, — в ярости не повторил, прошипел он. — Марионеткой в ваших руках, вот кем я был, это вы хотели сказать? Каменная Роза извратила вашу душу, Гримус; такое всемогущее знание развращает, это порча, вы иссушены жаждой абсолютной власти, развращены, вы стали садистом, калечащим людям жизни и находящим в этом удовольствие. Какое право вы имели переносить сюда, на свой остров, хотя бы одного из нас? Для вас это всего лишь игра, не правда ли, интересная игра? Бесконечное множество континуумов, возможных путей развития настоящего и будущего, свободная манипуляция временем, которое вы гнули так и эдак, из которого создали себе на потеху зверинец. Да, вы породили меня, я должен это признать. Да, вы сумели доставить меня на остров для реализации неясных, по-моему, даже вам самому безумных целей. Вы отдалились от боли и муки порожденного вами мира и переселились в мир иной, где смерть можно рассматривать либо как академический случай душевной болезни, либо как возможность испытать собственное мастерство манипулятора судьбами. Свою смерть вы разыгрываете точно показательную шахматную партию. Но финал этой партии каким-то образом, каким — вы пока что до дрожи боитесь рассказать, все-таки зависит от меня, Гримус. Все зависит от меня, я точно чувствую это, но говорю вам — я не собираюсь играть в ваши игры. Виргилий просил меня уничтожить Каменную Розу. Но я не уверен, что он прав и это следует сделать. Роза разбила столько судеб. В своей Болезни я говорил это богине аксона и еще раз говорю вам: Если я смогу, я уничтожу вас.
   Гримус захлопал в ладоши.
   — Ого, воодушевленная Смерть! — проговорил он. — Хорошо, очень хорошо!
   Взлетающий Орел собрался с силами и вскочил на ноги… зачем?… у него не было никакого плана, разум его был пуст. Сжимая посох ю-ю в руках, он в бессилии стоял перед креслом-качалкой, во все глаза уставившись на хохочущего Гримуса.
   — Я уничтожу вас, — повторил он, — но совсем не так, как вам хочется. Я не стану вашим наследником, не хочу пачкаться.
   — Думаю, — сказал наконец Гримус, — что пришло время рассказать вам о том, какой будет моя смерть, поскольку вам предстоит принять в ней самое деятельное участие. Это мой план для вас. Но прежде чем я начну, хочу попросить вас выполнить одну мою просьбу — это поможет преодолеть некоторые разногласия, существующие между нами. Пожалуйста, идите за мной.
   Вслед за Гримусом Взлетающий Орел послушно, поскольку причин возражать он не видел, отправился в комнату с буквой Каф на стене. Гримус все еще был нужен ему, нужен, для того чтобы отыскать Розу.
   — Вы сказали, что я бросил свое творение на произвол судьбы и забыл о нем. В этой комнате содержатся доказательства того, что это не так. Кто же еще, как не я, заботился о К.? Как по-вашему? Почему, как вы думаете, эти ветхие домишки до сих пор не развалились? Почему, ответьте, почва, на которой вот уже несколько веков неустанно сеют и жнут, до сих пор не истощилась? Откуда у мистера Грибба всегда бралась в избытке бумага для заметок и где отыскивались металлические дверные петли? Все дело в том, мистер Орел, что измерение, созданное при помощи концептуализации, вроде острова Каф, для своего нормального существования нуждается в постоянном присмотре и Реконцептуализации через строго установленные интервалы времени. Если я теперь умру, не оставив преемника, остров погибнет. Я должен кого-то поставить вместо себя.
   — Вы сказали, что в этой комнате — доказательства, — напомнил Взлетающий Орел.
   — Да, да, — отозвался Гримус, начиная раздражаться. — Так, чудесно. Представьте себе любое место на острове. Абсолютно любое, по своему выбору.
   — Что значит представить? Просто подумать о нем? — переспросил Взлетающий Орел, с волнением ожидая того, что сейчас случится.
   — Да. Но думайте напряженно.
   Взлетающий Орел быстро сделал свой выбор — домик Долорес О'Тулл, внутренность которого он хорошо помнил. Он сосредоточился. Интересно, что сейчас происходит там…
   Внезапно хижина появилась перед ним. Прямо посреди дома Гримуса, в комнате Каф, он оказался в жилище миссис Долорес. Все было на месте. Даже головоломки. В камине висел котелок с кореньевым чаем. За дверью, во дворе, можно было разглядеть кресло-качалку, а в кресле… В кресле сидел Николас Деггл.
   — Он не видит нас, — подсказал Гримус.
   — Как вы это делаете? — спросил Взлетающий Орел, чей голос снова дрожал от волнения.
   — Путем особой настройки Розы. Я пользуюсь этим способом, когда мне надоедает следить за островом при помощи Водяного Кристалла. Согласитесь, так можно заметить гораздо больше деталей. Кстати, Долорес О'Тулл умерла.
   Изображение хижины медленно стало тускнеть и исчезло. Они снова стояли в пустой комнате.
   — Видите? — сказал Гримус. — Я всегда держу руку на пульсе событий.
   «Нет, — подумал Взлетающий Орел. — Ты просто сделал жизнь всех остальных такой же призрачной, как твоя собственная. Обитатели острова для тебя — фикция, не более, театр теней, иллюзия, одушевляемая Концептуализацией и Розой. Тебе они больше не нужны, тебе безразлична их судьба».
   — Вы лжете, — отчетливо проговорил он.
   Гримус поднял плечи, повернулся и, снова принявшись изображать птицу, двинулся к выходу из комнаты.
   — Начинается третья часть Танца, — объявил он. — Пришло время объяснить вам все тонкости моего плана смерти.
 
   Взлетающий Орел снова сидел в кресле-качалке. Гримус снова описывал около него круги.
   — Гримус, — попросил Взлетающий Орел, — ответьте мне на один вопрос.
   — У вас вопрос ко мне? Хорошо. Очень хорошо.
   — Вы что же, совсем не ощущаете на себе действие Эффекта?
   — Отличный вопрос, — похвалил Гримус и надолго замолчал. Впечатление было такое, словно он напряженно обдумывает ответ.
   — Когда-то давно, во время войны, я был в плену, — наконец заговорил он. — Меня обещали расстрелять, каждый день я ждал смерти. Война шла без пощады, и обе стороны обращались со своими пленными очень сурово. Всячески их истязали. Однажды утром меня посадили в грузовик вместе с дюжиной других пленных, отвезли на то место, где обычно происходили расстрелы, выстроили в шеренгу и завязали глаза. Мы слышали, как пришли и выстроились солдаты, как офицер подал команду целиться… но выстрелы так и не прозвучали. О, это была изощренная пытка. Иногда, чтобы поддержать в нас страх, у нас на глазах действительно расстреливали людей. Потому что главным здесь было продолжать пытку — они мучили нас, добивались какой-то последней крайности. Некоторые из моих товарищей умирали от сердечных приступов. Но я выжил. В то время я узнал о себе две важные вещи: во-первых, живо мое тело или нет, для меня предмет без важности. А во-вторых, в будущем, если я уцелею, то сделаю все, чтобы устраивать свою жизнь только так, как захочу сам. Чего, как видите, я с успехом добился.
   «Устроив тюрьму размером с целый остров», — подумал Взлетающий Орел.
   — Предмет без важности? — вслух переспросил он.
   — Когда что-то настолько перестает волновать вас, что уже не является в вашем понимании не только важным, но и неважным, то я говорю, что это отходит в область «безважности». Вот почему мои Внутренние Измерения не в силах причинить мне вред: гибкость моего разума не имеет предела, я способен поверить в любой новый ужас, готов спокойно согласиться с самой страшной правдой о себе. С моими Внутренними Измерениями я мирно уживаюсь. Страхи подсознания во мне чудесно сосуществуют с сознанием, я взираю на них с холодной улыбкой. Вы понимаете меня?
   — Да, — ответил Взлетающий Орел, — я вас понимаю.
   — Задайте мне другой вопрос, — предложил Гримус, — прошу. Моя Смерть должна знать обо мне все.
   — Хорошо. Еще один вопрос. (Провалы во времени я приберегу для лучшего случая, для подходящего момента. Нужно выждать, и подходящий момент обязательно наступит, — сказал он себе.)
   — Все люди, живущие на острове, — продолжил он, — выходцы приблизительно из одного с моим исторического периода. Они мои современники. А точнее, того момента, когда я выпил Эликсир. Вы сами, между прочим, тоже. Почему так вышло?
   — Вы очень наблюдательны, это похвально, — улыбнулся Гримус. — На то у меня было несколько причин. Для начала скажу, что мне не нужны были на моем острове неразрешимые социальные проблемы, способные возникнуть при встрече неандертальца и астронавта, например. Во-вторых, я считаю наше с вами время гораздо более интересным и насыщенным, чем любой момент в прошлом или будущем. И наконец, в связи с некоторыми особенностями функционирования Розы, мне было проще доставлять на остров людей из параллельных измерений, используя привязку к неискаженному потоку времени. В таком случае настройку Розы осуществлять проще, ну и вообще все упрощается. Еще вопросы?
   — Да, есть еще один, — вдруг вспомнил Взлетающий Орел.
   Гримус одобрительно прищелкнул языком:
   — Воистину, с вами я вкушаю пищу духовную, — с улыбкой заметил он.
   — Эффект коренным образом изменил ход вашего Эксперимента. Не считаете ли вы, что он закончился полным провалом?
   Взлетающий Орел изо всех сил постарался придать своему голосу спокойную, заинтересованно-отстраненную интонацию.
   — Совсем нет, — ответил Гримус. — Но вопрос хорош. Хотя ответ, повторяю, «нет». Господи, вы задаете превосходные вопросы. (И снова едва заметное ощущение того, как что-то забирается ему под кожу.) Эксперимент продолжился, просто его направление и предмет несколько изменились. Кроме того, происшедшее помогло мне (замечу, не по своей воле!) занять положение, так сказать, несколько отстраненного наблюдателя. Особенно важна здесь была возникшая в К. непримиримость ко мне. Важна для правильной композиции моей смерти, я уже говорил вам. Моей Смерти.
   — Вопросов больше нет, — проговорил Взлетающий Орел, поскольку так оно и было. — Расскажите мне теперь о том, какой она будет, ваша Смерть.
 
   — Все очень просто, — начал Гримус. — Насколько вы уже успели заметить, я много и плодотворно работал с вашей сестрой Птицепес, подвергая ее сеансам глубокого гипноза. Теперь она покорна мне во всем, и когда нужный момент наступит, послушно отправится в дом Лив. После этого я, само собой, открою Врата. По моему приказу Птицепес расскажет Лив о том, как она ненавидит меня. Для достижения необходимого правдоподобия я в течение нескольких веков подвергал ее унижениям, поэтому ей не составит труда разыграть эту роль, исполнив такого рода постгипнотический приказ. Лив тоже ненавидит меня уже давней ненавистью (о чем я в свое время не менее тщательно позаботился и за чем долго следил), к тому же ее рану растравил ваш недавний визит к ней. После вашей с нею встречи, когда транс ненависти у нее прошел, она немедленно поняла, что план ее фактически не удался, что ее сексуальная месть ничуть меня не задела. Ей сейчас очень горько, и поэтому она согласится с любым предложением, лишь бы уязвить меня. Так говорят линии ее временн?го тока. Я специально проверил их при помощи Кристалла Потенциальностей. Ведь, сознаюсь, по сути дела — понятия «свобода воли» в мире не существует, это чистой воды иллюзия. Люди во всем и всегда ведут себя в соответствии с линиями временного тока из вариантов своего потенциального будущего.
   Но продолжаю. Лив и Птицепес спустятся в город за подкреплением, поскольку, все еще во власти благоговейного страха, сами поднять на меня руку не посмеют. Здесь опять сработают ваши старые проделки в К., пришедшиеся как нельзя более кстати — нелюбовь горожан ко мне достигла сейчас наивысшей за все времена точки. И тут наконец на сцену выйдет долгожданное трио — мои убийцы. Трио действительно достойное всяческих восторгов, поразительное трио. Первым идет, конечно же, сам Фланн О'Тулл. Увлекаемый своим наполеоновским комплексом, он с готовностью воспользуется возможностью повести на приступ собственную армию, пускай даже малочисленную; противиться такому соблазну он не сможет. Вторым будет, я уверен, Пекенпо. Для него расправиться со мной — значит отомстить за смерть товарища, кроме того, это очень напоминает охоту в горах, настоящую погоню за дичть, а он ведь охотник до мозга костей, не забывайте. Последний участник трио пока не представляется мне такой определенной фигурой, как два первых. Возможно, к веселому отряду решит присоединиться мистер Мунши. Мое свержение будет означать для него освобождение острова от тирании. Скорее всего это будет именно он. Кроме того, он ведь увлечен Ириной Черкасовой, хотя и боится себе в этом признаться. Трио поднимется на гору и пройдет через Врата, которые я оставлю для них открытыми. Уверен, что вы уже заметили, какие у Фланна О'Тулла могучие руки.
   «Руки душителя», — вспомнил Взлетающий Орел.
 
   — Ключевая фигура будущего представления, — продолжил Гримус, — конечно, Лив. Она должна будет заразить исполнителей своим безумием и заставить их подняться на гору. Птицепес это не по плечу: она всего лишь «Дух Гримуса». Сами они тоже не способны на такое, поскольку страх их велик. Так что подтолкнет их Лив. Но главная роль была — конечно, уже была — успешно сыграна вами. Ангелом Смерти. Это вы настроили Гору Каф против ее хозяина, Симурга. За это я открою вам свои тайны и сделаю новым повелителем Горы.
   — И вы в самом деле хотите умереть именно так, от рук линчевателей? — потрясенно спросил Взлетающий Орел.
   — Хочу, — без тени сомнения отозвался Гримус, и в голосе его отдаленно звякнуло безумие. — Свою смерть я обдумывал годами. Такой конец устраивает меня во всех смыслах — и в психологическом, и в символическом. В любом периоде стабильности содержатся семена крушения. Однако вслед за катаклизмом приходит новый порядок, очень похожий на предыдущий. В этом есть высшая красота. И истина.
 
   Гримус пробежал через комнату и дернул за шнур звонка на стене. Была уже поздняя ночь, но все равно ровно через минуту к ним явилась Птицепес, запыхавшаяся от спешки. И снова при виде того, какому унижению подвергается его единокровная сестра, Взлетающий Орел почувствовал, как в груди поднимается тошнотворная бессильная ярость. «Хотя, возможно, — подумал он, — меня, как и ее, обманывают, заманивают в ловушку». Усилием воли он заставил себя успокоиться.
   — Птицепес, — позвал Гримус.
   — Да.
   — Это мой последний приказ тебе, — проговорил он.
   — Да, — снова отозвалась Птицепес, и ее взгляд застыл.
   – Приказ Последний, — четко выговаривая слова, произнес Гримус.
   Птицепес повернулась и направилась к двери. Взлетающий Орел вскочил с места, бросился следом и схватил сестру за плечо.
   — Остановись, — крикнул он ей в лицо. — Нужно бороться. Соберись с силами. Скажи «нет».
   — Мне нужно идти, — тихо ответила Птицепес. — Я хочу, чтобы он умер.
   Под негромкий смех Гримуса руки Взлетающего Орла разжались и отпустили плечо сестры. Птицепес вышла в холл и закрыла за собой потайную дверь.
 
   Гнев — вот все, что осталось у Взлетающего Орла.
   — Гримус, — еле сдерживаясь, заговорил он, — если вы сейчас же не покажете мне Каменную Розу, то я придушу вас собственными руками за то, что вы сделали с моей сестрой. Прямо сейчас, на месте, прежде чем пробьет час вашей так давно и тщательно планируемой смерти. И уверяю вас, это будет самая жалкая и ничтожная кончина, какую только можно представить.
   — Господи, — вздохнул Гримус. — Просто диву даешься, как неуклонно вы следуете предначертанным курсом — в это трудно поверить. Я как раз собирался вести вас к Розе. Мне нужно перенастроить ее, чтобы открыть Врата.
   Гримус повернулся и спокойно направился в угол комнаты, тот, что располагался ближе всего к центру дома.
   Одним быстрым и коротким движением он распахнул там вторую потайную дверь. Внутри, в самом сердце дома, в гробу покоилась Каменная Роза.
   Теперь становилось ясно, отчего у дома были такие безумные очертания. Лабиринт его комнат должен был сбивать с толку и лишать ориентации, чтобы тайная каморка оставалась незамеченной. Взлетающий Орел, уже несколько раз с момента своего прибытия пытавшийся мысленно нарисовать себе устройство дома, и не догадывался о том, что в его недрах, в самой середине, может существовать такая комната.
   — Входите же и посмотрите, — позвал его Гримус. — Начинается последняя часть Танца Смерти и Мудрости.
 
   Каменная Роза не походила не только на розу, но и на цветок вообще. Затаив дыхание, Взлетающий Орел следил за тем, как Гримус странными ловкими движениями настраивает свое сохраняемое в гробу в маленькой потаенной комнатке сокровище, и многое начинал понимать.
   Вокруг центрального стержня Розы, ее стебля, имелось несколько тонких звездообразных каменных отростков — шипов. Всего Взлетающий Орел насчитал их семь. У двух верхних было по четыре острия, у следующей пары — уже по восемь, у следующей по шестнадцать, и так далее, в прогрессии. Каждый шип-звезда мог вращаться относительно стебля совершенно независимо от других. Настройка Розы, по всей видимости, представляла собой установку ее шипов в необходимое положение друг относительно друга. Именно этим сейчас и занимался Гримус. Примерно на половине длины стебля, на удобной для руки высоте, располагалось специальное утолщение, рукоять.
   — В некоторых других Измерениях, — сообщил Орлу Гримус, — Предмет выглядит совершенно иначе. В любом случае форма Предмета устанавливается в соответствии с особенностями телосложения индивидуума-владельца. Поворачивая шипы, Розу можно настраивать для различных вариантов искривления пространства, Перемещений в параллельные измерения и прочего.
   — Только не думайте, Гримус, что вам удалось убедить меня, — отозвался Взлетающий Орел. — Мое решение непоколебимо — я по-прежнему намерен уничтожить это устройство. Вы неспособны управлять им. Не вы, а оно управляет вами. Отсюда и провалы во времени. Роза неисправна, Гримус. Роза опасна для мира. Поэтому опасны и вы.
   Глаза Гримуса на мгновение блеснули, но потом снова стали спокойными и непроницаемыми.
   — Прошу вас, подождите, — заговорил он тоном, в котором, как показалось Взлетающему Орлу, звучала мольба. — Я хочу показать вам еще одно мое приобретение. Если оно окажется не в силах убедить вас в огромной ценности Розы, в необходимости сохранять и оберегать ее после того, как меня не станет, то я больше не буду стоять на вашем пути — исполняйте задуманное. Но позвольте мне показать вам этот прибор, это не займет много времени.
   Конечно, Взлетающий Орел не мог отказать. Его ведь просили о такой малости. Теперь, когда он знал, где находится Роза, Гримус не мог его остановить. «А кроме того, — подумал он, — у меня есть оружие против Гримуса». И речь не о луке со стрелами, а о другом оружии, гораздо более мощном — о долге. Перед Виргилием. Перед самим собой, за свое прошлое, полное останков разрушенных судеб. На этот раз его ионы послужат благому делу: уж коль скоро он разрушитель, то лучшего кандидата для разрушения вещи, представляющей опасность для всего мира, трудно найти.
   Гримус прошел в дальний, темный угол потайной комнаты. Остановившись там, он снял покрывало с маленького предмета, покоившегося, как и прочие артефакты Гримуса, на специальном пьедестале. Это оказался прозрачный, яйцевидный объект с двумя рукоятками по концам. Гримус взялся за одну из рукояток яйца, и внутри того немедленно зажегся свет.
   — Я предвидел, — сказал он, — те трудности, с которыми мне придется столкнуться, разъясняя вам мою точку зрения. Для облегчения процесса взаимопонимания я припас вот этот Субсумматор. Если вы возьметесь за вторую его ручку, мы с вами сможем общаться телепатически. Общение будет происходить через посредство этого яйца. Что скажете, мистер Орел?
   Взлетающий Орел секунду помедлил в нерешительности.
   — Что, испугались? — весело спросил Гримус своим певучим детским голоском.
   — Нет, — поспешно отозвался Взлетающий Орел.
   Конечно нет, он может пройти через все, через что готов пройти Гримус, этот древний младенец. Ведь ему уже приходилось доказывать силу своей воли и не раз.
   Взлетающий Орел положил посох ю-ю на край гроба Розы и шагнул к Гримусу. Потом, сделав глубокий вдох, ухватился за рукоятку — как это называется? — Субсумматора.
   Последнее, что он запомнил еще будучи Взлетающим Орлом, был высокий, пронзительный и очень довольный голос Гримуса, крикнувшего ему следующее:
   – Матушка всегда говорила мне: чтобы заставить человека принять новую идею, его нужно обмануть!
   (Я был Взлетающим Орлом.)
   (Я был Гримусом.)
 
   Я. Я сам. Я и, отдельно, он. Я и он вместе внутри сияющего яйца. Да, примерно так и было. Я и он перетекаем из своих оболочек внутрь сияющего яйца. Как все просто. Ты поглощаешь меня, я поглощаю тебя. Соединение, сплавление, смешение. Да здравствует полное объединение! Станем же одним! Я это ты это я. Такими были его мысли.
   Да, все было примерно так. Похоже на печать. Да, на печать. Нажим, и его мысли отпечатались поверх моих, под моими, в моих и среди моих. Я он. Нет ничего легче поглощения. Легче, чем полет стрижа. Двое вместе, два стрижа, и тут же один наполовину-орел-наполовину-он и он же наполовину-он-наполовину-орел. Да, именно так. Мы были одним внутри сверкающего яйца, двое в одной плоти. Да.
   Мой сын. Мысли Гримуса лавиной устремились мне навстречу. Ты мой сын, я дал тебе жизнь. Я становлюсь тобой, я становлюсь тобой, а ты мной. Сознание Гримуса, его неудержимые, молниеносные мысли. Монах в оранжевом одеянии излился в меня в едином мыслительном оргазме. Незаконнорожденный аристократ, военнопленный, его противоречия, безважность личности вместе с совершенной необходимостью объясниться, мыслительное существование Гримуса, раздираемое неудержимой, наркотической тягой броситься навстречу, смешаться, соединиться. Его «я» летит навстречу моему «я», подгоняя себя мощными ударами крыльев. Сын мой, сын мой, я взрастил тебя так, как только может сделать это отец, навечно приговоренный к бесплодию.
   Сияние внутри прозрачного яйца угасло; взаимообмен завершился. Я отпустил рукоятку — мое тело все еще принадлежало мне, и я мог им управлять. Он тоже отпустил свою рукоятку. Яйцо упало к нашим ногам.
   И разбилось о каменный пол вдребезги.
   — Теперь, — проговорил он, — мы с тобой одно и то же. Теперь мы едины. Теперь ты знаешь все.
   Безумен? Неужели я сошел с ума? Мне было просто назвать его безумцем, но теперь он внутри моей головы, и все его мотивы стали мне понятны. Среди них и такие, которые невозможно выразить словами. Подсознательный ужас концентрационного лагеря, где растоптали его человеческое достоинство и веру в людей; бегство от мира, превратившегося в кошмар, прочь, в келью отшельника, к книгам и философским размышлениям, к увлеченности мифологией, которые постепенно стали для него единственными друзьями и товарищами; монах, способный видеть красоту только в легендах и птицах. Потом появилась Роза — а с нею возможность менять мир, управлять жизнью и смертью в нем по собственному усмотрению, и поскольку сородичи плевали ему в лицо, то и ему было наплевать на них. Он столько от них натерпелся. Он был добр только к птицам. Он собрал вокруг себя птиц и с их помощью оживил любимую сказку, свой птичий миф. Безумие? А что такое безумие? Для него его деяния были единственным оправданием существования, и как только в его распоряжении оказался способ претворять в жизнь эти идеи, его уже нельзя было остановить. Знание есть порча; абсолютное знание есть порча абсолютная. Да, он был безумен. Но теперь он во мне, и я знаю о нем все.
   Но все еще есть я. Я, который находится внутри меня и который не он.
   Битва за Розу еще не окончена.
 
   — Вот, взгляни, — сказал Гримус. (Я был в нем и он был во мне. Субсумматор работал в обоих направлениях.)