Страница:
— Вы ошибаетесь. Я не склонен к пошлости. Возможно, девочка почувствовала это. Откуда мне знать? — Он вдруг вышел из себя. — Прибавим шагу, — сказал он резко. — Это животное Шабо нас догоняет. Идет с набитым брюхом уговаривать голодных простофиль затянуть пояса во славу погибающей от голода Республики.
— Сколько горечи! А ведь сегодня день твоего триумфа.
— Триумфа! Триумф низости над глупостью. Эти гнусные елейные евреи с их жадностью и лицемерием! Шабо, Конвентская крыса! Делонэ, готовый продать родину, чтобы купить себе женщину. А мы заискиваем и лебезим перед ними, чтобы одурачить и поскорее столкнуть их в пропасть.
— Если они такие гнусные, какими ты их представил, твоя совесть должна быть спокойна. Кроме того, у нас есть цель, которая оправдывает любые средства. Разве ты не согласен?
— Об этом я себя и спрашиваю.
— Ради Бога, Андре, какая муха тебя укусила? До сих пор правильность твоих расчетов временами почти ужасала меня. Ты собираешься сдаться?
— Сдаться? — Андре-Луи устроил себе быстрое испытание совести. — Нет. Просто мое нетерпение растет. Жду не дождусь дня, когда мы отправим всю эту свору в Консьержери.
— Тогда тебе остается только продолжать начатое. Клянусь, этот день недалек.
— Сколько горечи! А ведь сегодня день твоего триумфа.
— Триумфа! Триумф низости над глупостью. Эти гнусные елейные евреи с их жадностью и лицемерием! Шабо, Конвентская крыса! Делонэ, готовый продать родину, чтобы купить себе женщину. А мы заискиваем и лебезим перед ними, чтобы одурачить и поскорее столкнуть их в пропасть.
— Если они такие гнусные, какими ты их представил, твоя совесть должна быть спокойна. Кроме того, у нас есть цель, которая оправдывает любые средства. Разве ты не согласен?
— Об этом я себя и спрашиваю.
— Ради Бога, Андре, какая муха тебя укусила? До сих пор правильность твоих расчетов временами почти ужасала меня. Ты собираешься сдаться?
— Сдаться? — Андре-Луи устроил себе быстрое испытание совести. — Нет. Просто мое нетерпение растет. Жду не дождусь дня, когда мы отправим всю эту свору в Консьержери.
— Тогда тебе остается только продолжать начатое. Клянусь, этот день недалек.
Глава XXVII. Сватовство
Гражданин представитель Франсуа Шабо вступил в свое убогое жилище на улице Сен-Оноре, полностью сознавая свое величие. Его представление о собственной значимости непомерно раздулось по сравнению с утром, когда он собирался в Конвент. Сейчас он чувствовал себя кем-то вроде Атласа, взвалившего на свои плечи Французскую Республику.
Богоподобный и агрессивный, он вошел в жалкую комнату и предстал перед Жюли Бержер. И то, и другое оскорбило Шабо до глубины души. Вот он, величественный Олимп, вот она прекрасная богиня! Шабо отмахнулся от заискивающего приветствия любовницы, протопал в центр грязной комнатенки и обвел стены презрительным взглядом. — Прокляни меня Господь, если я стану терпеть это и дальше.
— Что оскорбляет тебя, мое сокровище? — примирительно спросила косоглазая. Хотя Жюли и отличалась склочным характером, сейчас чутье подсказало ей, что давать себе волю неразумно.
— Что меня оскорбляет? К дьяволу все, я сказал! — Шабо уперся левой рукой в бедро, вскинул голову и обвел комнату широким жестом свободной руки.
— К дьяволу все это! И тебя к дьяволу! Ты знаешь, кто я? Я — Франсуа Шабо, депутат от Луары-и-Шера, диво интеллектуалов, кумир народа, величайший человек Франции в эту минуту. И ты еще спрашиваешь, кто я такой!
— Я не об этом спрашивала, любовь моя, — слабо запротестовала женщина, смекнувшая, что мания величия у ее сожителя разыгралась не на шутку. Учитывая нетрезвое состояние Шабо, можно было ждать от него неприятностей. — Мне прекрасно известно, какой ты великий человек. Неужели я могу не знать этого?
— А, ты знаешь? — Шабо оглядел тяжелую сутулую фигуру, такую жалкую в черном выцветшем платье, бледное лицо, лишенное из-за косоглазия какой-либо привлекательности. Он заметил въевшуюся в кожу грязь, ужасное состояние каштановых волос, торчавших неопрятными прядями из-под просторного домашнего чепца. В его взгляде отразилась неприязнь. — Тогда как же ты можешь мириться с тем, что я живу в этой конуре? По— твоему, это жилище для представителя священного народа? Эти разбитые черепки, эта убогая мебель, этот грязный голый пол! Все это оскорбляет мое достоинство. У меня есть обязательства перед собой и перед людьми, которых я представляю. Мой дом должно содержать достойно.
Жюли ядовито захихикала.
— Что ж, ты прав, дружок. Но достоинство стоит денег.
— Деньги! Что такое деньги?
— Грязь, как ты говоришь. Но очень полезная грязь. Она приносит с собой достаток, которого нам с тобой так не хватает. Что толку быть великим человеком? Что пользы, когда люди бегают за тобой по улицам, тычут в тебя пальцами, кричат: «Да здравствует Шабо!» Что толку во всем этом, мой драгоценный, если без денег мы живем, будто свиньи в свинарнике?
— Кто сказал, что у меня нет денег? — Шабо презрительно фыркнул. — Да у меня столько денег, что тебе и не снилось. Они к моим услугам в любое время, стоит только руку протянуть.
— Тогда, ради Бога, протяни руку. Дай мне взглянуть на это чудо, сделай милость.
— Уже сделал. У меня рука Мидаса.
— Чья рука? — переспросила Жюли, гадая не зашло ли на этот раз его безумие слишком далеко.
Задрав подбородок и жестикулируя, словно какой-нибудь актер Комеди де Франсез, Шабо принялся расхаживать по комнате и вещать. Он был многословен и безбожно хвастлив. По его словам, он владел флотилией в Средиземноморье, в его распоряжении были все средства банка братьев Фрей. Он должен лучше питаться, лучше одеваться, наслаждаться лучшим… Тут Шабо осекся. Он едва не произнес «лучшим обществом», но вовремя спохватился, вспомнив о ядовитом язычке сожительнице.
Но хотя он и не произнес этого слова, Жюли догадалась, что у него на уме, и улыбка ее тут же стала злобной и хитрой. Она села и впилась ему в лицо неприязненным взглядом, а потом произнесла фразу, подействовавшую на депутата, словно ушат холодной воды. Приподнятое настроение оставило Шабо в тот же миг. Он замер, охваченный паникой.
— Так значит Фреи подкупили тебя, а? Они хорошо заплатили тебе за отмену указа против корсаров? Так вот, какая у тебя флотилия, дружок!
Глаза Шабо вылезли из орбит. Он зарычал, словно раненый зверь. На мгновение женщина съежилась от страха, полагая, что любовник сейчас бросится на нее. И правда, таково было первое побуждение Шабо. Сдавить мерзкую шею руками, пусть никогда из глотки этой твари больше не вырвется ни единого поганого слова! Но благоразумие победило. Надо заткнуть ей рот другим способом.
— Что ты несешь, Иезавель?note 16
— Я знаю, что. — И Жюли расхохоталась сожителю в лицо, поняв, что ей ничего не угрожает. — Знаю, что. Ты думаешь, если я косоглаза, то и читать не умею? Или, по-твоему, я недостаточно образована?
— При чем здесь умение читать? Что ты прочла?
— Речь, написанную кем-то для тебя, должно быть, теми же Фреями. Ха-ха! Тебе не тепится, чтобы люди об этом узнали, не правда ли? О том, как чужеземные евреи вложили тебе в уста слова, чтобы ты мог обольстить представителей и народ. О том, что тебе хорошо заплатили за грязную работу. Ты, патриот! Ты! — Склочный нрав Жюли Бержер проявился во всей красе. Злоба полилась из нее грязным потоком насмешек.
— Заткнись, ведьма! — Шабо побагровел. Но Жюли видела, что он больше не опасен. Она знала о его малодушии, эта женщина, от которой у него не было секретов, и видела, что страх отрезвил и обуздал ее любовника.
— Не буду молчать! Почему я должна молчать?
— Если я услышу еще хоть слово, я выкину тебя обратно на улицу. И зачем только я тебя там подобрал!
— Выкинешь? Чтобы я рассказала людям, как ты продался австрийским евреям?
Шабо с ненавистью посмотрел на сожительницу.
— Шлюха! — С этим грязным словом его внезапно покинули силы, и депутат тяжело опустился на стул. Он оказался в ловушке. Он согрел на груди змею. Эта женщина могла погубить его. Она обладала для этого достаточной властью. Он должен успокоить ее, выиграть время. Неразумно угрожать с пустыми руками тому, кто держит оружие.
А Жюли тем временем бушевала. Презрительно брошенное грязное оскорбление только подлило масла в огонь. Ее пронзительный голос — таким голосом природа почему-то всегда оделяет сварливых женщин — поднялся до визга. Он летел через открытые окна на улицу. Соседи останавливались послушать, улыбались и пожимали плечами. У гражданина представителя Шабо очередная любовная сцена с его пассией. Нацией он, возможно, и правит, но с этой женщиной не справится никогда.
Шабо порывался остановить Жюли.
— Успокойся, дорогая! Ради Бога, немного потише. Ш-шш! Тебя услышат соседи. Послушай меня, моя голубка. Послушай! Я умоляю тебя, детка.
Но только когда у Жюли кончилось дыхание, и произошла неизбежная коротенькая заминка, Шабо представилась наконец возможность вставить слово. Он ухватился за нее и быстро заговорил. Он убеждал, что она заблуждается. Все совсем не так, как она полагает. Он представил ей доводы, которые братья Фрей и Андре-Луи недавно приводили ему. Он, Шабо, добился отмены закона из чувства долга. Награда, обещанная ему, заслужена; он может принять ее с легким сердцем. Его совесть останется незапятнанной.
Жюли слушала и фыркала. Потом, усмотрев возможнвые выгоды в собственной покладистости, перестала фыркать.
— Я поняла. Поняла, любовь моя. Ты прав. Мы должны лучше жить, лучше питаться, лучше одеваться. Посмотри на меня. Я хожу в лохмотьях. Дай мне десять луи, я пойду и куплю себе платье. — Она подошла к Шабо и протянула руку.
— Через несколько дней, — ответил Шабо с готовностью, обрадовавшись, что буря миновала.
— Сейчас, — настаивала Жюли. — Немедленно. Раз ты богат, я больше не буду ходить в этих обносках ни минуты. Посмотри на это платье. Оно вот-вот расползется.
— Но у меня пока нет денег. Они должны поступить.
— Поступить? Когда?
— Откуда я знаю? Через несколько дней, может быть, недель.
— Несколько недель! — Жюли снова сорвалась на визг. — Ну и дурак же ты, Шабо! На твоем месте… — Она вдруг замолчала.
Более хитрая в житейских мелочах Жюли заметила то, что Шабо проглядел. На его месте она никогда бы не допустила такой оплошности. Нет, она не такая дура. Но теперь она сумеет исправить ошибку своего недалекого сожителя.
Два дня спустя она щеголяла в новом полосатом платье, с высокой, по моде талией, в новеньких туфлях и чулках, в новом домашнем чепце, из под которого выглядывали аккуратно уложенные волосы. Гражданин представитель, проснувшись, потер глаза и потребовал объяснений. Жюли хихикнула и напустила на себя таинственность.
— Не все же глупцы вроде тебя, Шабо. Я не собираюсь умирать от жажды рядом с источником.
Вот и все, что она ему сказала, и Шабо ушел из дому не на шутку встревоженный этой загадкой. Юний Фрей мог бы открыть ему глаза и даже собирался это сделать. Но по размышлении финансист предпочел разыскать гражданина Моро и его друга де Баца, здравый смысл и способности которых получили недавно столь блестящее подтверждение.
Банкир застал друзей дома, на улице Менар. Тиссо впустил его в дом и провел в салон. Юний Фрей не пытался скрыть или притушевать свою тревогу, которая и без всяких слов ясно читалась на его лице. Он немедленно разразился потоком горестных причитаний. Он объявил, что их предали, продали. Этот самодовольный идиот Шабо допустил, чтобы их секрет раскрыли. Его несдержанность выковала меч, который того и гляди падет на голову Юния. И теперь его, Юния, бессовестно шантажируют.
— Шантажируют! — Андре-Луи сразу увидел суть среди прочей словесной шелухи и оживился. — Нельзя ли мне узнать, кто? У меня с шантажистами разговор недолог.
Его мрачная уверенность в себе подействовала на банкира ободряюще. Фрей пустился в объяснения.
— У Шабо есть домохозяйка. — Таким эвфемизмом Фрей обозвал Жюли — Она и стала предательницей. Эта мерзавка выяснила подробности истории с корсарами, явилась вчера на улицу д'Анжу и потребовала денег.
— Вы дали ей что-нибудь?
— А что мне оставалось делать? На некоторое время я заткнул ей рот. Это обошлось мне в двадцать луи.
Андре-Луи покачал головой.
— Этого мало.
— Мало! Боже мой! Вы советуете мне раздать все? Шабо располагает…
— Неважно, чем располагает Шабо. Вам следовало дать ей две сотни. Тогда вы ее скомпрометировали бы. Остальное доделал бы я.
Но де Бац не согласился с товарищем.
— Ты не можешь разделаться с ней тем способом, которым разделался с Бурландо. Она располагает опасными сведениями.
Андре-Луи устранился от дискуссии, предоставив вести ее де Бацу и Фрею. Они ни к чему не пришли. Когда так и не успокоившийся Юний ушел, де Бац объяснил причину своего возражения. Он потер руки и рассмеялся.
— Кажется, дело сделано. Пусть малышка Жюли устроит лавину.
Но Андре-Луи был настроен скептически.
— Разве это можно назвать лавиной, Жан? В лучшем случае — снежком. Если Жюли осмелится швырнуть им в идола толпы, она поплатится за свое безрассудство головой. Так что не стоит возлагать на нее особых надежд. Ладно, мне пора приниматься за работу. Я должен написать для «Папаши Дюшеса» статью — панегирик Шабо за его труды двухдневной давности. — Андре мрачно улыбнулся. — Чем выше мы его вознесем, тем больше будет смятение, когда он рухнет. И еще я общал Эберу статью с требованием экспорприации всей иностранной собственности во Франции. Она будет иметь успех.
Но де Бац усомнился в необходимости второй статьи. Он считал ее преждевременной, о чем и сообщил Андре-Луи:
— Тем самым ты окончательно сокрушишь Фреев, а они еще могут нам пригодиться.
Андре-Луи рассмеялся.
— Статья сокрушит Фреев вместе с Шабо. Шабо бросится защищать их. Неужели не понятно? Это ловушка, в которую я надеюсь его заманить. Лебрен ему поможет. Оба будут скомпрометированы, а компроментация двух таких выдающихся депутатов — дело скверное. Народ учует запашок разложения.
Но де Бац не сомневался, что Шабо перепугается и бросит Фреев на произвол судьбы.
— Этот субъект — невероятный трус. Об этом ты забываешь.
— Я ничего не забываю. Ты прав. Но Шабо почувствовал вкус к деньгам. Ему довелось вкусить совсем немного, но это распалит его аппетит. Он не позволит без борьбы перекрыть свой источник. Предоставь это мне, Жан. Я отлично понимаю, что делаю.
Но несмотря на всю веру барона в безжалостный ум и неуемную энергию сообщника, его сомнения не рассеялись. Когда Андре-Луи ушел, де Бац долго размышлял над его словами. И чем больше барон размышлял, тем сильнее становилась его убежденность в собственной правоте. Чтобы Шабо пошел на такой риск как выступление перед Конвентом в защиту собственников — иностранцев, должны существовать куда более крепкие узы, связывающие депутата с братьями Фрей. Эта задачка целиком поглотила барона. Он безуспешно бился над ней, пока в его размышления не вкралась мысль о Жюли Бержер. И тут его осенило. Снизошедшее на барона вдохновение погнало его на улицу д'Анжу.
Братья Фрей приняли де Баца в зелено-белом салоне. Самое видное место в комнате занимал простой и строгий бюст Юния Брута, установленный на высокой консоли с мраморным верхом. Полагая, что визит барона имеет отношение к Жюли Бержер, хозяева сразу же обрушили на гостя поток жалобных причитаний.
— Не переживайте, — успокоил их де Бац с уверенным видом. — Сейчас она ничего не может поделать, даже меньше чем ничего. У нее нет никаких доказательств. Человека в положении Шабо нельзя уничтожить необоснованными обвинениями. Они падут на голову того, кто их выдвинул. Если Жюли решится на такой безрассудный поступок, если она бросит пригоршню грязи во всеобщего кумира, ее просто разорвут на куски. Дайте ей это понять, когда она заявится к вам в следующий раз, и пошлите ее к черту.
Братья Фрей обдумали его слова и несколько успокоились. Но не до конца.
— На сей раз, может быть, оно и так, — заметил Юний. — Но пока эта злобная женщина живет с Шабо, опасность остается. Шабо болтлив. Он чересчур много пьет, а пьяный — чересур много хвастает. Рано или поздно у Жюли Бержер появится возможность уничтожить сожителя и — будем откровенны — тех, кто с ним связан, что еще хуже.
— Ее необходимо убрать, — заявил барон так мрачно, что напугал братьев.
Эммануэль задрожал, дыхание его стало шумным. Юний ошарашенно уставился на гостя.
— Как?
— Нужно придумать. Но придумать обязательно.Это чрезвычайно важно, важнее даже, чем вы думаете. Очень скоро вам может понадобиться поддержка Шабо.
Мрачное предсказание барона потрясло обоих. В глазах братьев застыл испуганный вопрос. Де Бац швырнул свою бомбу.
— Мне только что стало известно о движении в пользу принятия декрета о конфискации имущества всех иностранцев, живущих во Франции.
Эффект был ужасающий. Эмманюэль в потрепанном длинном сюртуке, который только подчеркивал несуразность его фигуры, замер, словно парализованный с отвисшей челюстью. Юния, напротив, затрясло от ярости. Он побагровел и разразился многословной гневной речью.
— Это же полный произвол! Такой декрет противоречит всем законам и нормам, взаимно признанным нациями Европы. Эта мысль — порождение безумца. Конвент никогда не уступит таким чудовищным требованиям.
— Конвент! — Де Бац вложил в это восклицание все презрение, на которое был способен. — Вы еще тешите себя иллюзией, что Конвент правит Францией? Может и так, .. Но Конвентом правит толпа. Vox populi vox Deinote 17, мой дорогой Юний. Любимый лозунг Республики. Толпа, ведомая якобинцами и кордельерами, вот настоящий хозяин страны. Эбер собирается напечатать статью с требованием экпроприации. Это требование станет настолько популярным, что Конвент не сможет ему противостоять, даже если у него возникнет такое желание.
Эмманюэль дрогнувшим голосом осведомился об источнике сведений барона.
— Это не важно. Поверьте мне на слово: эта статья уже написана. Через несколько дней ее напечатают. Еще через несколько дней обнародуют декрет.
Юний сдался. Де Бац его убедил.
— Полагаю, рано или поздно, такое неизбежно должно было случиться в вашей стране. — В его тоне было столько желчи, что де Бацу невольно вспомнились восторженные восхваления Фрея освежающему ветру Свободы, очистившему Французскую землю. Трудно было поверить, что оба высказывания принадлежали одному человеку.
Убежденность брата разбила вдребезги последнюю надежду Эмманюэля. Он обратил на Юния полные слез глаза.
— О, Боже! О, Боже! Это крах! Крах! Конец всему.
— Да, это, безусловно, серьезная угроза, — согласился де Бац.
Юний дал волю своему гневу. Захлебываясь от злобы, он говорил о своих патриотических убеждениях, республиканских взглядах, о своих заслугах и жертвах во имя святого дела Свободы. Он расписывал свою дружбу с якобинцами и депутатами Конвента, говорил о национальных представителях, которые были желанными гостями за его столом, о том как они пользовались и даже злоупотребляли гостеприимством хозяев этого дома, открытого для всех истинных патриотов. Просто немыслимо, что они могут ответить столь черной неблагодарностью на все добро, которое он, Юний, для них сделал.
— Мы живем в неблагодарном мире, — напомнил ему де Бац, — к счастью, я успел вовремя вас предупредить.
— Вовремя? Вовремя для чего? Кажется, вы потешаетесь надо мной. Что я могу предпринять?
— У вас есть преданный друг в лице Шабо.
— Шабо! Этот трус!
— Он уже сослужил вам добрую службу в деле с корсарами.
— Да просто мы убедили его, что это пойдет ему же на пользу. Какие доводы могут подействовать на него сейчас? И что он сможет предпринять, если декрет будет принят? Даже он?
— Верно, тогда он тоже будет беспомощен. Вы должны действовать сейчас, пока декрет еще не обнародован.
— Действовать! — Юний обежал комнату. — Как я могу действовать? Что у вас на уме, гражданин де Бац?
— Добейтесь, чтобы ваши интересы совпадали. Устройте дело так, чтобы он устоял или рухнул вместе с вами. О, минутку! Я уже обдумал этот вопрос, поскольку он, естественно, задевает и мои интересы. Если вы пойдете ко дну, мы с моим другом Моро понесем крупные убытки на совместных с вами вложениях. Теперь не время для полумер, если вы конечно не хотите, чтобы ваше состояние уплыло в национальную казну, а вы сами отправились по миру. Шабо может спасти вас, если вы сумеете пробудить в нем мужество и желание сделать это.
— Heiliger Gott!note 18 Скажите мне, как этого добиться. Как? Вот в чем проблема.
— Никакой проблемы тут нет. Привяжите к себе Шабо такими узами, чтобы ваше дело стало его собственным, и таким образом вы вынудите его сражаться за вас, как за себя самого.
— Где я найду такие узы? — раздраженно поинтересовался Юнийц.
— Да, где, ради всего святого? — вскричал Эммнюэль, вытягивая длинную шею.
— Они у вас в руках. Вопрос только в том, захотите ли вы ими воспользоваться.
— Это не вопрос. Хотел бы я знать, существует ли средство, к которому я не прибег бы в таком отчаянном положении.
Де Бац достал табакерку и протянул ее братьям. Юний, забыв о вежливости, отверг ее нетерпеливым жестом. Эмманюэль поблагодарил, но тоже отказался. Оба брата сгорали от нетерпения, но гасконец не торопился. Он неспешно открыл табакерку и аккуратно взял щепотку табака большим и указательным пальцем.
— К счастью, Шабо неженат. А у вас есть очень милая и привлекательная сестра на выданье. Вы не заметили, что Шабо не остался равнодушным к ее прелестям? Вот возможное средство спасти ваше состояние.
Втайне потешаясь над их оцепенением, барон щелкнул крышкой табакерки и поднес понюшку к носу.
Юний широко расставил ноги и свирепо уставился на де Баца. Он не проронил ни слова. Первым подал голос Эмманюэль.
— Только не это! Только не малышка Леопольдина! Нет, это чересчур. Чересчур!
Но де Бац не обратил на него никакого внимания. Он знал, что решения принимает старший брат, а Юния одними эмоциями не проймешь. Барон стряхнул несколько крошек табака со своего шарфа и спокойно ждал, когда выскажется старший из Фреев.
— Вы пришли с ведома Шабо? Вы обсуждали этот вопрос с ним?
Де Бац покачал головой.
— Он даже не знает о декрете, который вскоре потребуют от Конвента. И пусть лучше остается в неведении, пока вы его не окрутите. Вот почему необходимо действовать быстро.
— Вы полагаете, он согласится? Но почему?
— Я видел, как он смотрит на вашу сестру.
— Мало ли как он на нее смотрит, этот сатир! Он ест глазами любую женщину, хотя бы мало-мальски привлекательную. Следствие монашеского прошлого.
— Но Леопольдина! — жалобно запричитал Эммануэль. — Ты не должен даже думать об этом, Юний.
— Конечно нет. Кроме того, что это нам даст в конце концов? И мы даже не знаем, желает ли Шабо жениться.
— Желание можно подстегнуть. — Де Бац откинулся в кресле и закинул ногу за ногу. — Дело может решить приданое. И необязательно чрезмерное. Запросы Шабо пока еще сравнительно скромны. Тысяч двести франков, я думаю, вполне его удовлетворят.
Юний взорвался. Де Бац, должно быть, полагает, что его средства неистощимы. А между тем ему приходится платить там, платить здесь, платить всюду. Он шагу не может ступить, не заплатив. Он уже устал от этого.
— Если вы допустите, чтобы события развивались своим чередом, такого рода неприятности больше вам не грозят, — насмешливо заметил барон. — В конце концов, должны же вы когда-нибудь выдать сестру замуж; и вам придется обеспечить ее приданым. Так сможете ли вы подыскать ей более выгодную партию? Шабо уже сейчас один из первых людей во Франции, а скоро его положение еще больше упрочится. Подумайте наконец и о своих республиканских убеждениях, друзья мои.
Заподозривший насмешку Юний бросил на барона далеко не добродушный взгляд.
— Но Шабо! — в ужасе заблеял Эмманюэль. — Шабо!
— Да! — воскликнул вслед за ним Юний. — И что, в конце концов, мы выигрываем от этого брака? Все равно мы останемся иностранцами. Почему вы решили, что закон о конфискации нас не коснется, если мы выдадим сестру за Шабо?
Де Бац улыбнулся с крайне снисходительным видом.
— Очевидно, вы еще не разглядели всех преимуществ этого брака. Возможно, конечно, что шуринов депутата Шабо никогда не сочтут иностранцами; что никому и в голову не придет применить против них закон об иностранной собственности или любой другой закон. Возможно, так оно и будет. Но у меня есть для вас более убедительные и надежные доводы.
— Клянусь небом, они вам, безусловно, понадобятся!
— Поскольку ваша сестра станет женой Шабо, ее-то уж точно перестанут считать иностранкой. Брак подарит ей национальность ее выдающегося мужа. Таким образом, ей не будет угрожать опасность конфискации имущества, что бы потом ни случилось. Теперь вы видите, как все просто? Вы переводите на ее имя — и на имя Шабо — все свое состояние, и с вашими неприятностями покончено.
— Покончено? — Густой голос Юния сорвался на визг. — Вы говорите мне, что с моими неприятностями покончено? Я должен передать все свое имущество сестре и ее мужу Шабо, и я в безопасности? С таким же успехом, мой друг, я могу снести и конфискацию.
Де Бац жестом остановил Юния.
— Вы зашли чересчур далеко в своих предположениях. Операция, которую я предлагаю, не потребует от вас затрат. Вам не придется поступиться ни единым франком. Я все уже обдумал. Вы внесете в брачный контракт обязательство выплачивать сестре в течение пяти лет определенные суммы, которые вкупе покроют все ваше нынешнее состояние. Не перебивайте меня, или мы никогда не закончим. Такое обязательство поглотит все, чем вы владеете и не оставит ничего для конфискации.
Юний не смог больше сдерживаться.
— Вы подменяете одну форму конфискации другой. Прекрасный совет, ей-Богу!
— Я не делаю ничего подобного. Следите за моими словами внимательней. Я сказал, что вы возьмете на себя обязательство. Я не говорил, что вы действительно будете что-то выплачивать.
Богоподобный и агрессивный, он вошел в жалкую комнату и предстал перед Жюли Бержер. И то, и другое оскорбило Шабо до глубины души. Вот он, величественный Олимп, вот она прекрасная богиня! Шабо отмахнулся от заискивающего приветствия любовницы, протопал в центр грязной комнатенки и обвел стены презрительным взглядом. — Прокляни меня Господь, если я стану терпеть это и дальше.
— Что оскорбляет тебя, мое сокровище? — примирительно спросила косоглазая. Хотя Жюли и отличалась склочным характером, сейчас чутье подсказало ей, что давать себе волю неразумно.
— Что меня оскорбляет? К дьяволу все, я сказал! — Шабо уперся левой рукой в бедро, вскинул голову и обвел комнату широким жестом свободной руки.
— К дьяволу все это! И тебя к дьяволу! Ты знаешь, кто я? Я — Франсуа Шабо, депутат от Луары-и-Шера, диво интеллектуалов, кумир народа, величайший человек Франции в эту минуту. И ты еще спрашиваешь, кто я такой!
— Я не об этом спрашивала, любовь моя, — слабо запротестовала женщина, смекнувшая, что мания величия у ее сожителя разыгралась не на шутку. Учитывая нетрезвое состояние Шабо, можно было ждать от него неприятностей. — Мне прекрасно известно, какой ты великий человек. Неужели я могу не знать этого?
— А, ты знаешь? — Шабо оглядел тяжелую сутулую фигуру, такую жалкую в черном выцветшем платье, бледное лицо, лишенное из-за косоглазия какой-либо привлекательности. Он заметил въевшуюся в кожу грязь, ужасное состояние каштановых волос, торчавших неопрятными прядями из-под просторного домашнего чепца. В его взгляде отразилась неприязнь. — Тогда как же ты можешь мириться с тем, что я живу в этой конуре? По— твоему, это жилище для представителя священного народа? Эти разбитые черепки, эта убогая мебель, этот грязный голый пол! Все это оскорбляет мое достоинство. У меня есть обязательства перед собой и перед людьми, которых я представляю. Мой дом должно содержать достойно.
Жюли ядовито захихикала.
— Что ж, ты прав, дружок. Но достоинство стоит денег.
— Деньги! Что такое деньги?
— Грязь, как ты говоришь. Но очень полезная грязь. Она приносит с собой достаток, которого нам с тобой так не хватает. Что толку быть великим человеком? Что пользы, когда люди бегают за тобой по улицам, тычут в тебя пальцами, кричат: «Да здравствует Шабо!» Что толку во всем этом, мой драгоценный, если без денег мы живем, будто свиньи в свинарнике?
— Кто сказал, что у меня нет денег? — Шабо презрительно фыркнул. — Да у меня столько денег, что тебе и не снилось. Они к моим услугам в любое время, стоит только руку протянуть.
— Тогда, ради Бога, протяни руку. Дай мне взглянуть на это чудо, сделай милость.
— Уже сделал. У меня рука Мидаса.
— Чья рука? — переспросила Жюли, гадая не зашло ли на этот раз его безумие слишком далеко.
Задрав подбородок и жестикулируя, словно какой-нибудь актер Комеди де Франсез, Шабо принялся расхаживать по комнате и вещать. Он был многословен и безбожно хвастлив. По его словам, он владел флотилией в Средиземноморье, в его распоряжении были все средства банка братьев Фрей. Он должен лучше питаться, лучше одеваться, наслаждаться лучшим… Тут Шабо осекся. Он едва не произнес «лучшим обществом», но вовремя спохватился, вспомнив о ядовитом язычке сожительнице.
Но хотя он и не произнес этого слова, Жюли догадалась, что у него на уме, и улыбка ее тут же стала злобной и хитрой. Она села и впилась ему в лицо неприязненным взглядом, а потом произнесла фразу, подействовавшую на депутата, словно ушат холодной воды. Приподнятое настроение оставило Шабо в тот же миг. Он замер, охваченный паникой.
— Так значит Фреи подкупили тебя, а? Они хорошо заплатили тебе за отмену указа против корсаров? Так вот, какая у тебя флотилия, дружок!
Глаза Шабо вылезли из орбит. Он зарычал, словно раненый зверь. На мгновение женщина съежилась от страха, полагая, что любовник сейчас бросится на нее. И правда, таково было первое побуждение Шабо. Сдавить мерзкую шею руками, пусть никогда из глотки этой твари больше не вырвется ни единого поганого слова! Но благоразумие победило. Надо заткнуть ей рот другим способом.
— Что ты несешь, Иезавель?note 16
— Я знаю, что. — И Жюли расхохоталась сожителю в лицо, поняв, что ей ничего не угрожает. — Знаю, что. Ты думаешь, если я косоглаза, то и читать не умею? Или, по-твоему, я недостаточно образована?
— При чем здесь умение читать? Что ты прочла?
— Речь, написанную кем-то для тебя, должно быть, теми же Фреями. Ха-ха! Тебе не тепится, чтобы люди об этом узнали, не правда ли? О том, как чужеземные евреи вложили тебе в уста слова, чтобы ты мог обольстить представителей и народ. О том, что тебе хорошо заплатили за грязную работу. Ты, патриот! Ты! — Склочный нрав Жюли Бержер проявился во всей красе. Злоба полилась из нее грязным потоком насмешек.
— Заткнись, ведьма! — Шабо побагровел. Но Жюли видела, что он больше не опасен. Она знала о его малодушии, эта женщина, от которой у него не было секретов, и видела, что страх отрезвил и обуздал ее любовника.
— Не буду молчать! Почему я должна молчать?
— Если я услышу еще хоть слово, я выкину тебя обратно на улицу. И зачем только я тебя там подобрал!
— Выкинешь? Чтобы я рассказала людям, как ты продался австрийским евреям?
Шабо с ненавистью посмотрел на сожительницу.
— Шлюха! — С этим грязным словом его внезапно покинули силы, и депутат тяжело опустился на стул. Он оказался в ловушке. Он согрел на груди змею. Эта женщина могла погубить его. Она обладала для этого достаточной властью. Он должен успокоить ее, выиграть время. Неразумно угрожать с пустыми руками тому, кто держит оружие.
А Жюли тем временем бушевала. Презрительно брошенное грязное оскорбление только подлило масла в огонь. Ее пронзительный голос — таким голосом природа почему-то всегда оделяет сварливых женщин — поднялся до визга. Он летел через открытые окна на улицу. Соседи останавливались послушать, улыбались и пожимали плечами. У гражданина представителя Шабо очередная любовная сцена с его пассией. Нацией он, возможно, и правит, но с этой женщиной не справится никогда.
Шабо порывался остановить Жюли.
— Успокойся, дорогая! Ради Бога, немного потише. Ш-шш! Тебя услышат соседи. Послушай меня, моя голубка. Послушай! Я умоляю тебя, детка.
Но только когда у Жюли кончилось дыхание, и произошла неизбежная коротенькая заминка, Шабо представилась наконец возможность вставить слово. Он ухватился за нее и быстро заговорил. Он убеждал, что она заблуждается. Все совсем не так, как она полагает. Он представил ей доводы, которые братья Фрей и Андре-Луи недавно приводили ему. Он, Шабо, добился отмены закона из чувства долга. Награда, обещанная ему, заслужена; он может принять ее с легким сердцем. Его совесть останется незапятнанной.
Жюли слушала и фыркала. Потом, усмотрев возможнвые выгоды в собственной покладистости, перестала фыркать.
— Я поняла. Поняла, любовь моя. Ты прав. Мы должны лучше жить, лучше питаться, лучше одеваться. Посмотри на меня. Я хожу в лохмотьях. Дай мне десять луи, я пойду и куплю себе платье. — Она подошла к Шабо и протянула руку.
— Через несколько дней, — ответил Шабо с готовностью, обрадовавшись, что буря миновала.
— Сейчас, — настаивала Жюли. — Немедленно. Раз ты богат, я больше не буду ходить в этих обносках ни минуты. Посмотри на это платье. Оно вот-вот расползется.
— Но у меня пока нет денег. Они должны поступить.
— Поступить? Когда?
— Откуда я знаю? Через несколько дней, может быть, недель.
— Несколько недель! — Жюли снова сорвалась на визг. — Ну и дурак же ты, Шабо! На твоем месте… — Она вдруг замолчала.
Более хитрая в житейских мелочах Жюли заметила то, что Шабо проглядел. На его месте она никогда бы не допустила такой оплошности. Нет, она не такая дура. Но теперь она сумеет исправить ошибку своего недалекого сожителя.
Два дня спустя она щеголяла в новом полосатом платье, с высокой, по моде талией, в новеньких туфлях и чулках, в новом домашнем чепце, из под которого выглядывали аккуратно уложенные волосы. Гражданин представитель, проснувшись, потер глаза и потребовал объяснений. Жюли хихикнула и напустила на себя таинственность.
— Не все же глупцы вроде тебя, Шабо. Я не собираюсь умирать от жажды рядом с источником.
Вот и все, что она ему сказала, и Шабо ушел из дому не на шутку встревоженный этой загадкой. Юний Фрей мог бы открыть ему глаза и даже собирался это сделать. Но по размышлении финансист предпочел разыскать гражданина Моро и его друга де Баца, здравый смысл и способности которых получили недавно столь блестящее подтверждение.
Банкир застал друзей дома, на улице Менар. Тиссо впустил его в дом и провел в салон. Юний Фрей не пытался скрыть или притушевать свою тревогу, которая и без всяких слов ясно читалась на его лице. Он немедленно разразился потоком горестных причитаний. Он объявил, что их предали, продали. Этот самодовольный идиот Шабо допустил, чтобы их секрет раскрыли. Его несдержанность выковала меч, который того и гляди падет на голову Юния. И теперь его, Юния, бессовестно шантажируют.
— Шантажируют! — Андре-Луи сразу увидел суть среди прочей словесной шелухи и оживился. — Нельзя ли мне узнать, кто? У меня с шантажистами разговор недолог.
Его мрачная уверенность в себе подействовала на банкира ободряюще. Фрей пустился в объяснения.
— У Шабо есть домохозяйка. — Таким эвфемизмом Фрей обозвал Жюли — Она и стала предательницей. Эта мерзавка выяснила подробности истории с корсарами, явилась вчера на улицу д'Анжу и потребовала денег.
— Вы дали ей что-нибудь?
— А что мне оставалось делать? На некоторое время я заткнул ей рот. Это обошлось мне в двадцать луи.
Андре-Луи покачал головой.
— Этого мало.
— Мало! Боже мой! Вы советуете мне раздать все? Шабо располагает…
— Неважно, чем располагает Шабо. Вам следовало дать ей две сотни. Тогда вы ее скомпрометировали бы. Остальное доделал бы я.
Но де Бац не согласился с товарищем.
— Ты не можешь разделаться с ней тем способом, которым разделался с Бурландо. Она располагает опасными сведениями.
Андре-Луи устранился от дискуссии, предоставив вести ее де Бацу и Фрею. Они ни к чему не пришли. Когда так и не успокоившийся Юний ушел, де Бац объяснил причину своего возражения. Он потер руки и рассмеялся.
— Кажется, дело сделано. Пусть малышка Жюли устроит лавину.
Но Андре-Луи был настроен скептически.
— Разве это можно назвать лавиной, Жан? В лучшем случае — снежком. Если Жюли осмелится швырнуть им в идола толпы, она поплатится за свое безрассудство головой. Так что не стоит возлагать на нее особых надежд. Ладно, мне пора приниматься за работу. Я должен написать для «Папаши Дюшеса» статью — панегирик Шабо за его труды двухдневной давности. — Андре мрачно улыбнулся. — Чем выше мы его вознесем, тем больше будет смятение, когда он рухнет. И еще я общал Эберу статью с требованием экспорприации всей иностранной собственности во Франции. Она будет иметь успех.
Но де Бац усомнился в необходимости второй статьи. Он считал ее преждевременной, о чем и сообщил Андре-Луи:
— Тем самым ты окончательно сокрушишь Фреев, а они еще могут нам пригодиться.
Андре-Луи рассмеялся.
— Статья сокрушит Фреев вместе с Шабо. Шабо бросится защищать их. Неужели не понятно? Это ловушка, в которую я надеюсь его заманить. Лебрен ему поможет. Оба будут скомпрометированы, а компроментация двух таких выдающихся депутатов — дело скверное. Народ учует запашок разложения.
Но де Бац не сомневался, что Шабо перепугается и бросит Фреев на произвол судьбы.
— Этот субъект — невероятный трус. Об этом ты забываешь.
— Я ничего не забываю. Ты прав. Но Шабо почувствовал вкус к деньгам. Ему довелось вкусить совсем немного, но это распалит его аппетит. Он не позволит без борьбы перекрыть свой источник. Предоставь это мне, Жан. Я отлично понимаю, что делаю.
Но несмотря на всю веру барона в безжалостный ум и неуемную энергию сообщника, его сомнения не рассеялись. Когда Андре-Луи ушел, де Бац долго размышлял над его словами. И чем больше барон размышлял, тем сильнее становилась его убежденность в собственной правоте. Чтобы Шабо пошел на такой риск как выступление перед Конвентом в защиту собственников — иностранцев, должны существовать куда более крепкие узы, связывающие депутата с братьями Фрей. Эта задачка целиком поглотила барона. Он безуспешно бился над ней, пока в его размышления не вкралась мысль о Жюли Бержер. И тут его осенило. Снизошедшее на барона вдохновение погнало его на улицу д'Анжу.
Братья Фрей приняли де Баца в зелено-белом салоне. Самое видное место в комнате занимал простой и строгий бюст Юния Брута, установленный на высокой консоли с мраморным верхом. Полагая, что визит барона имеет отношение к Жюли Бержер, хозяева сразу же обрушили на гостя поток жалобных причитаний.
— Не переживайте, — успокоил их де Бац с уверенным видом. — Сейчас она ничего не может поделать, даже меньше чем ничего. У нее нет никаких доказательств. Человека в положении Шабо нельзя уничтожить необоснованными обвинениями. Они падут на голову того, кто их выдвинул. Если Жюли решится на такой безрассудный поступок, если она бросит пригоршню грязи во всеобщего кумира, ее просто разорвут на куски. Дайте ей это понять, когда она заявится к вам в следующий раз, и пошлите ее к черту.
Братья Фрей обдумали его слова и несколько успокоились. Но не до конца.
— На сей раз, может быть, оно и так, — заметил Юний. — Но пока эта злобная женщина живет с Шабо, опасность остается. Шабо болтлив. Он чересчур много пьет, а пьяный — чересур много хвастает. Рано или поздно у Жюли Бержер появится возможность уничтожить сожителя и — будем откровенны — тех, кто с ним связан, что еще хуже.
— Ее необходимо убрать, — заявил барон так мрачно, что напугал братьев.
Эммануэль задрожал, дыхание его стало шумным. Юний ошарашенно уставился на гостя.
— Как?
— Нужно придумать. Но придумать обязательно.Это чрезвычайно важно, важнее даже, чем вы думаете. Очень скоро вам может понадобиться поддержка Шабо.
Мрачное предсказание барона потрясло обоих. В глазах братьев застыл испуганный вопрос. Де Бац швырнул свою бомбу.
— Мне только что стало известно о движении в пользу принятия декрета о конфискации имущества всех иностранцев, живущих во Франции.
Эффект был ужасающий. Эмманюэль в потрепанном длинном сюртуке, который только подчеркивал несуразность его фигуры, замер, словно парализованный с отвисшей челюстью. Юния, напротив, затрясло от ярости. Он побагровел и разразился многословной гневной речью.
— Это же полный произвол! Такой декрет противоречит всем законам и нормам, взаимно признанным нациями Европы. Эта мысль — порождение безумца. Конвент никогда не уступит таким чудовищным требованиям.
— Конвент! — Де Бац вложил в это восклицание все презрение, на которое был способен. — Вы еще тешите себя иллюзией, что Конвент правит Францией? Может и так, .. Но Конвентом правит толпа. Vox populi vox Deinote 17, мой дорогой Юний. Любимый лозунг Республики. Толпа, ведомая якобинцами и кордельерами, вот настоящий хозяин страны. Эбер собирается напечатать статью с требованием экпроприации. Это требование станет настолько популярным, что Конвент не сможет ему противостоять, даже если у него возникнет такое желание.
Эмманюэль дрогнувшим голосом осведомился об источнике сведений барона.
— Это не важно. Поверьте мне на слово: эта статья уже написана. Через несколько дней ее напечатают. Еще через несколько дней обнародуют декрет.
Юний сдался. Де Бац его убедил.
— Полагаю, рано или поздно, такое неизбежно должно было случиться в вашей стране. — В его тоне было столько желчи, что де Бацу невольно вспомнились восторженные восхваления Фрея освежающему ветру Свободы, очистившему Французскую землю. Трудно было поверить, что оба высказывания принадлежали одному человеку.
Убежденность брата разбила вдребезги последнюю надежду Эмманюэля. Он обратил на Юния полные слез глаза.
— О, Боже! О, Боже! Это крах! Крах! Конец всему.
— Да, это, безусловно, серьезная угроза, — согласился де Бац.
Юний дал волю своему гневу. Захлебываясь от злобы, он говорил о своих патриотических убеждениях, республиканских взглядах, о своих заслугах и жертвах во имя святого дела Свободы. Он расписывал свою дружбу с якобинцами и депутатами Конвента, говорил о национальных представителях, которые были желанными гостями за его столом, о том как они пользовались и даже злоупотребляли гостеприимством хозяев этого дома, открытого для всех истинных патриотов. Просто немыслимо, что они могут ответить столь черной неблагодарностью на все добро, которое он, Юний, для них сделал.
— Мы живем в неблагодарном мире, — напомнил ему де Бац, — к счастью, я успел вовремя вас предупредить.
— Вовремя? Вовремя для чего? Кажется, вы потешаетесь надо мной. Что я могу предпринять?
— У вас есть преданный друг в лице Шабо.
— Шабо! Этот трус!
— Он уже сослужил вам добрую службу в деле с корсарами.
— Да просто мы убедили его, что это пойдет ему же на пользу. Какие доводы могут подействовать на него сейчас? И что он сможет предпринять, если декрет будет принят? Даже он?
— Верно, тогда он тоже будет беспомощен. Вы должны действовать сейчас, пока декрет еще не обнародован.
— Действовать! — Юний обежал комнату. — Как я могу действовать? Что у вас на уме, гражданин де Бац?
— Добейтесь, чтобы ваши интересы совпадали. Устройте дело так, чтобы он устоял или рухнул вместе с вами. О, минутку! Я уже обдумал этот вопрос, поскольку он, естественно, задевает и мои интересы. Если вы пойдете ко дну, мы с моим другом Моро понесем крупные убытки на совместных с вами вложениях. Теперь не время для полумер, если вы конечно не хотите, чтобы ваше состояние уплыло в национальную казну, а вы сами отправились по миру. Шабо может спасти вас, если вы сумеете пробудить в нем мужество и желание сделать это.
— Heiliger Gott!note 18 Скажите мне, как этого добиться. Как? Вот в чем проблема.
— Никакой проблемы тут нет. Привяжите к себе Шабо такими узами, чтобы ваше дело стало его собственным, и таким образом вы вынудите его сражаться за вас, как за себя самого.
— Где я найду такие узы? — раздраженно поинтересовался Юнийц.
— Да, где, ради всего святого? — вскричал Эммнюэль, вытягивая длинную шею.
— Они у вас в руках. Вопрос только в том, захотите ли вы ими воспользоваться.
— Это не вопрос. Хотел бы я знать, существует ли средство, к которому я не прибег бы в таком отчаянном положении.
Де Бац достал табакерку и протянул ее братьям. Юний, забыв о вежливости, отверг ее нетерпеливым жестом. Эмманюэль поблагодарил, но тоже отказался. Оба брата сгорали от нетерпения, но гасконец не торопился. Он неспешно открыл табакерку и аккуратно взял щепотку табака большим и указательным пальцем.
— К счастью, Шабо неженат. А у вас есть очень милая и привлекательная сестра на выданье. Вы не заметили, что Шабо не остался равнодушным к ее прелестям? Вот возможное средство спасти ваше состояние.
Втайне потешаясь над их оцепенением, барон щелкнул крышкой табакерки и поднес понюшку к носу.
Юний широко расставил ноги и свирепо уставился на де Баца. Он не проронил ни слова. Первым подал голос Эмманюэль.
— Только не это! Только не малышка Леопольдина! Нет, это чересчур. Чересчур!
Но де Бац не обратил на него никакого внимания. Он знал, что решения принимает старший брат, а Юния одними эмоциями не проймешь. Барон стряхнул несколько крошек табака со своего шарфа и спокойно ждал, когда выскажется старший из Фреев.
— Вы пришли с ведома Шабо? Вы обсуждали этот вопрос с ним?
Де Бац покачал головой.
— Он даже не знает о декрете, который вскоре потребуют от Конвента. И пусть лучше остается в неведении, пока вы его не окрутите. Вот почему необходимо действовать быстро.
— Вы полагаете, он согласится? Но почему?
— Я видел, как он смотрит на вашу сестру.
— Мало ли как он на нее смотрит, этот сатир! Он ест глазами любую женщину, хотя бы мало-мальски привлекательную. Следствие монашеского прошлого.
— Но Леопольдина! — жалобно запричитал Эммануэль. — Ты не должен даже думать об этом, Юний.
— Конечно нет. Кроме того, что это нам даст в конце концов? И мы даже не знаем, желает ли Шабо жениться.
— Желание можно подстегнуть. — Де Бац откинулся в кресле и закинул ногу за ногу. — Дело может решить приданое. И необязательно чрезмерное. Запросы Шабо пока еще сравнительно скромны. Тысяч двести франков, я думаю, вполне его удовлетворят.
Юний взорвался. Де Бац, должно быть, полагает, что его средства неистощимы. А между тем ему приходится платить там, платить здесь, платить всюду. Он шагу не может ступить, не заплатив. Он уже устал от этого.
— Если вы допустите, чтобы события развивались своим чередом, такого рода неприятности больше вам не грозят, — насмешливо заметил барон. — В конце концов, должны же вы когда-нибудь выдать сестру замуж; и вам придется обеспечить ее приданым. Так сможете ли вы подыскать ей более выгодную партию? Шабо уже сейчас один из первых людей во Франции, а скоро его положение еще больше упрочится. Подумайте наконец и о своих республиканских убеждениях, друзья мои.
Заподозривший насмешку Юний бросил на барона далеко не добродушный взгляд.
— Но Шабо! — в ужасе заблеял Эмманюэль. — Шабо!
— Да! — воскликнул вслед за ним Юний. — И что, в конце концов, мы выигрываем от этого брака? Все равно мы останемся иностранцами. Почему вы решили, что закон о конфискации нас не коснется, если мы выдадим сестру за Шабо?
Де Бац улыбнулся с крайне снисходительным видом.
— Очевидно, вы еще не разглядели всех преимуществ этого брака. Возможно, конечно, что шуринов депутата Шабо никогда не сочтут иностранцами; что никому и в голову не придет применить против них закон об иностранной собственности или любой другой закон. Возможно, так оно и будет. Но у меня есть для вас более убедительные и надежные доводы.
— Клянусь небом, они вам, безусловно, понадобятся!
— Поскольку ваша сестра станет женой Шабо, ее-то уж точно перестанут считать иностранкой. Брак подарит ей национальность ее выдающегося мужа. Таким образом, ей не будет угрожать опасность конфискации имущества, что бы потом ни случилось. Теперь вы видите, как все просто? Вы переводите на ее имя — и на имя Шабо — все свое состояние, и с вашими неприятностями покончено.
— Покончено? — Густой голос Юния сорвался на визг. — Вы говорите мне, что с моими неприятностями покончено? Я должен передать все свое имущество сестре и ее мужу Шабо, и я в безопасности? С таким же успехом, мой друг, я могу снести и конфискацию.
Де Бац жестом остановил Юния.
— Вы зашли чересчур далеко в своих предположениях. Операция, которую я предлагаю, не потребует от вас затрат. Вам не придется поступиться ни единым франком. Я все уже обдумал. Вы внесете в брачный контракт обязательство выплачивать сестре в течение пяти лет определенные суммы, которые вкупе покроют все ваше нынешнее состояние. Не перебивайте меня, или мы никогда не закончим. Такое обязательство поглотит все, чем вы владеете и не оставит ничего для конфискации.
Юний не смог больше сдерживаться.
— Вы подменяете одну форму конфискации другой. Прекрасный совет, ей-Богу!
— Я не делаю ничего подобного. Следите за моими словами внимательней. Я сказал, что вы возьмете на себя обязательство. Я не говорил, что вы действительно будете что-то выплачивать.