Страница:
— Мне нечего сказать. — Лицо Тюилье исказила ярость. — Все это абсурдные домыслы, за которые вы поплатитесь головой. Вы сунули свой нос в опасное дело, гражданин, и скоро вы это обнаружите. И вы туда же, кретины! Этот человек ведет вас, словно стадо баранов, на бойню.
— Уведите его, — распорядился Андре-Луи. — Отправьте арестованного обратно в тюрьму, пусть находится там до прихода приказа из Парижа.
Изрыгающего проклятья Тюилье вытащили из комнаты. Его место занял Бонтам. С ним Андре-Луи разделался еще быстрее. Ни для кого не было секретом, что в течение последнего года гражданин Бонтам приобретал обширные участки земли в Ля Бос. Андре-Луи показал, что цена этой земли составляет приблизительно полмиллиона франков. Он объяснил, каким образом ему удалось установить, что Бонтам выступает лишь в роли посредника Сен-Жюста, который снабжает его деньгами. Таким образом, земли, о которых идет речь — собственность Сен-Жюста. На имя Бонтама они записаны с целью скрыть бесчестные приобретения представителя Сен-Жюста.
Бонтам подтвердил все сказанное.
Буассанкур составил резюме по делу Бонтама и по делу Тюилье. Андре-Луи потребовал, чтобы каждый член комитета поставил под этими документами свою подпись.
Резюме завершали грозное досье, с которым Андре-Луи покинул наконец Блеранкур. На жителей маленького городишки этот визит произвел неизгладимое впечатление. Блеранкур был потрясен до основания. Вооруженный досье, Андре-Луи рассчитывал столь же основательно потрясти Париж.
— Уведите его, — распорядился Андре-Луи. — Отправьте арестованного обратно в тюрьму, пусть находится там до прихода приказа из Парижа.
Изрыгающего проклятья Тюилье вытащили из комнаты. Его место занял Бонтам. С ним Андре-Луи разделался еще быстрее. Ни для кого не было секретом, что в течение последнего года гражданин Бонтам приобретал обширные участки земли в Ля Бос. Андре-Луи показал, что цена этой земли составляет приблизительно полмиллиона франков. Он объяснил, каким образом ему удалось установить, что Бонтам выступает лишь в роли посредника Сен-Жюста, который снабжает его деньгами. Таким образом, земли, о которых идет речь — собственность Сен-Жюста. На имя Бонтама они записаны с целью скрыть бесчестные приобретения представителя Сен-Жюста.
Бонтам подтвердил все сказанное.
Буассанкур составил резюме по делу Бонтама и по делу Тюилье. Андре-Луи потребовал, чтобы каждый член комитета поставил под этими документами свою подпись.
Резюме завершали грозное досье, с которым Андре-Луи покинул наконец Блеранкур. На жителей маленького городишки этот визит произвел неизгладимое впечатление. Блеранкур был потрясен до основания. Вооруженный досье, Андре-Луи рассчитывал столь же основательно потрясти Париж.
Глава XLI. Меч занесен
Андре-Луи вернулся в Париж в середине нивоза, то есть в первые дни нового года. Он не мог бы выбрать более удачного времени для возвращения. Час для нанесения последнего сокрушительного удара пробил.
Борьба между партией анархии и партией умеренных, а точнее — жестокая схватка между негодяем Эбером и титаном Дантоном подошла к концу. Раздавленный тяжестью красноречия Дантона, который ухитрился сделать из соперника посмешище, дебила, способного лишь превратить революцию в объект ненависти и насмешек, обезумевший Эбер попытался возглавить мятеж. Этим он подписал себе смертный приговор.
Предвидя его поражение и желая ускорить конец, Робеспьер пробудился от бездеятельного созерцания, в котором до тех пор пребывал, и включился в борьбу. Он понимал, что вскоре ему самому предстоит померяться силами с победителем, и, желая укрепить свои позиции, напустил на Эбера своего доблестного оруженосца Сен-Жюста. Этот ужасный юноша с блестящими глазами, смотревшими на мир с бесконечным состраданием, нанес мятежнику смертельный удар пламенной страстной речью, пересыпанной восхвалениями чистоты и добродетели.
Эбер и его союзники были арестованы за участие в заговоре против государства. Их участь была предрешена.
Итак, арена для решающей битвы за власть была расчищена. Сторонники Дантона и Робеспьера уже примеряли доспехи. Если бы Дантон одержал верх, он мог бы, по убеждению де Баца, сыграть во Франции ту роль, которую в Англии сыграл Монк, использовавший свое влияние для реставрации трона. Но если падение Робеспьера было бы вызвано бесчестьем, запятнавшим его партию, если бы голодающему народу стало ясно, что их обманывала шайка прожаных, корыстолюбивых мерзавцев, лицемерно прикрывающихся доктринами равенства и братства ради собственной выгоды, тогда конец революции и революционеров стал бы делом решенным. Надежды де Баца сменились бы уверенностью.
Теперь вы понимаете, с каким нетерпением ждал барон возвращения Андре-Луи из Блеранкура, как жадно набросился на на него с вопросами после краткого приветствия.
Среди бумаг Андре-Луи Моро сохранился черновик статьи, которую молодой человек приготовил для «Старого Кордельера». Этот черновик он и выложил перед де Бацем. Вот несколько отрывков из него:
«Граждане! Если нашу страну раздирает хаос, если наши соотечественники умирают от голода, то лишь потому, что жив деспотизм, от которого вы надеялись избавить Францию, когда дали ей конституцию. Вы проливали кровь, а в итоге одних тиранов сменили другие. И виной тому не Конституция. Если бы у власти стояли честные умелые правители, она принесла бы все те плоды, которых вы ждали. Но нами правят корыстные негодяи, продажные и лицемерные. Их единственная цель — служить собственным интересам, наживаться и обогащаться ценой ваших страданий.
Когда перед партией Горы встала необходимость смыть позор, которым покрыл ее один из лидеров — Франсуа Шабо, не было человека, выразившего с большим красноречием отвращение к преступлению Шабо, чем представитель Флорель де Сен-Жюст. Именно обличительные речи Сен-Жюста, направленные против продажных депутатов Конвента, умерили ваш праведный гнев и восстановили пошатнувшееся доверие к правительству. Сен-Жюст убедил вас, что с устранением этих мерзавцев работа по очищению Национального Конвента будет завершена. Он обещал вам, что очищенное от скверны правительство быстро положит конец народным бедствиям; он убеждал вас призвать на помощь свой патриотизм и потерпеть еще немного. Вы вняли ему, как не вняли бы никому другому, потому что были убеждены: гражданин Сен-Жюст воплощает собой честность и неподкупность; он — олицетворение чистоты в общественной и личной жизни.
Моя задача, граждане, сорвать маску с архилицемера, с верного пса неподкупного Робеспьера. Я обвиняю этого народного кумира и лже-республиканца ci-devant шевалье де Сен-Жюста в продажности, бесконечно более отвратительной, в злоупотреблениях, бесконечно более страшных, чем любое из заклейменных им преступлений Шабо и его сообщников.
Я располагаю полными и исчерпывающими доказательствами того, что этот волк в овечьей шкуре, этот аристократ в трехцветной кокарде — истинный отпрыск порочного дворянского рода.
Одна из самых ужасных, самых омерзительных привилегий прежних деспотов
— возможность избавиться рукамм законо от невинного, но неугодного человека. По королевскому указу несчастную жертву бросали без суда и следствия, где люди, погребенные заживо зачастую гнили годами. Память о них стиралась; нередко так никто и не узнавал причины, по которой была загублена человеческая жизнь. Шевалье де Сен-Жюст посмел воскресить эту мерзость ради своих исключительно подлых целей. По указанию представителя Сен-Жюста и на основании ложного обвинения был арестован и заключен в тюрьму неугодный ему человек; человек, которого Сен-Жюст смертельно боялся, ибо несчастный располагал возможностью разоблачить лицемерного апостола моралии, приписавшего себе все добродетели мира».
Далее следовала подробная история Торина и рассказ о тайной связи Сен-Жюста с женой незадачливого рогоносца, причем с особой настойчивостью подчеркивалось то обстоятельство, что Сен-Жюст помолвлен с сестрой Леба.
Потои шел отчет о награбленной сумме в полмиллиона франков и покупке обширных участков земли в Ла Босе, прибретенных Сен-Жюстом на имя родственника и посредника Бонтама. Автор обстоятельно разъяснял причины, по которым гражданину представителю понадобилось подставное лицо. Сен-Жюсту необходимо было утаить наворованные деньги. Факт воровства мог бы никогда не выплыть на свет, если бы не случайное открытие, сделанное в Блеранкуре в ходе расследования по делу гражданина Торина.
Статью завершало краткое заключение, в котором автор ловко нагнетая атмосферу, рисовал картину народных страданий, желчно обличал породившую ик коррупцию и требовал голову продажного лицемера.
Де Бац прочел заметку до конца. Его дыхание участилось, на худом лице появился румянец, глаза заблестели.
— А доказательства? Доказательства есть? — спросил он, боясь поверить в такую немыслимую удачу.
Андре-Луи показал ему паяку документов. перехваченную ленточкой.
— Все здесь. Каждое слово из этой заметки подкреплено более чем достаточным количеством доказательств. Показания сестры и кузины Торина об отношениях между женой Торина и Сен-Жюстом. Протоколы заседания комиссии и признание Бонтама, все должным образом заверено. Документы, найденные среди буман Тюилье, в том числе — письмо от Сен-Жюста, его наставлениями по поводу ареста Торина и пресечения слухов. Документы, найденные среди бумаг Бонтама, и подтверждающие данное им под присягой признание о покупке земель для Сен-Жюста на сумму в полмиллиона франков. Здесь все. А при необходимости можно добыть еще много свидетельств. Можно вызвать из Блеранкура сестру и кузину Торина, они подтвердят свои показания под присягой. Можно привезти сюда Тюилье и Бонтама, чтобы они дали показания перед Конвентом. Наконец, есть еще сам Торин; Теперь его обязаны будут выслушать. Все, дело сделано. Публикация вызовет настоящую лавину.
Де Бац дрожал от возбуждения.
— Боже мой! Это с лихвой возместит нам поражение Тулона. Да ни одна победа роялистов не могла бы принестм нам такого успеха. Это чудо! Они у нас в руках. Дело Шабо еще не остыло, а тут такое! Это конец не только Робеспьеру, это конец революции. Мы поднимем такую бурю, что Конвент разнесет вдребезги. И как своевременно подвернулось это дело! Теперь конец народному терпению. Ты думаешь они согласятся и дальше умирать от голода ради того, чтобы сохранить власть мошенникам? Ей=богу, я должен как можно скорее собрать своих людей. Они будут работать как никогда. Если мы в ближайшие несколько дней не сведем Париж с ума, я готов признать себя последним дураком.
Он положил руку Андре-Луи на плечо и тепло улыбнулся.
— Ты справился со своей задачей, друг мой. Вернул трон законному владельцу. Все о чем мы грезили в тот день в Гамме стало реальностью. И все благодаря тебе, твоему уму, твоей изобретательности. По заслугам и честь, Андре. Если принцы способны хоть на какую-то благодарность, тебя ждет великая награда.
— Да, — сказал Андре-Луи с задумчивой улыбкой. — Награда будет велика; она принесет мне все, к чему я стремился. Она принесет мне Алину. Алина, наконец-то, накнец-то!
Де Бац рассмеялся как мальчишка и хлопнул друга по плечу.
— Мой дорогой романтик! — воскликнул он.
— Я вызываю у тебя насмешку, а, Жан?
— Насмешку? Нет. Удивление. — Он погрустнел. Возможно даже зависть. Если бы я вроде тебя стремился к высокому идеалу, наверное, мне тоже казались бы нелепыми все прочие амбиции. Я могу понять тебя, mon petit, хотя никогда не переживал ничего похожего. Дай Бог, чтобы твое сердечное желание исполнилось. Ты заслужил свое счастье, и скор настанет день, когда король Франции скажет тебе «спасибо». — Он взял связку документов, которые Андре-Луи бросил на стол. — Спрячь до утра в безопасное место. Я отправлю Тиссо к Демулену. Завтра утром покажем ему бумаги и все обсудим.
В углу комнаты стоял изящный шкафчик, вещица в стиле рококо времен Людовика XV. С помощью тайной пружины одна из задних панелей отъезжала в сторону и открывала углубление в стене. где де Бац прятал все компрометирующие бумаги. У Андре-Луи был второй ключ от хитрого шкафчика. В нишу за ним он и положил теперь драгоценные документы.
За сим молодой человек отправился с визитом к шевалье де Помеллю на Бург-Эгалите, — но не для того, чтобы сообщить о своем успехе в Блеранкуре, как полагал де Бац. Андре-Луи погнало туда нетерпение и тревога, вызванные отсутствием прямых известий от мадемуазель де Керкадью. Он не сомневался, что за время его отсутствия кто-нибудь из курьеров его высочества побывал в Париже и привез долгожданную весточку, о которой Андре просил Алину в последнем письме.
Де Бац отпустил его без разговоров. Возможно, барон даже составил бы другу компанию, если бы не неотложные дела, возникшие в результате успешного завершения миссии Андре-Луи в Блеранкуре. Нужно было срочно подготовить агентов к новой подстрекательской кампании, которая должна была нчаться в ближайшие дни, как только взорвется привезенная Андре-Луи бомба, и де Бац не хотел терять ни минуты.
С наступлением темноты, когда Андре-Луи вернулся, барон все еще был занят. Но, несмотря на увлеченность работой, которая занимала и ум, и руки барона, от него не ускользнуло необыкновенно удрученное состояние, в котором молодой человек вернулся домой. Прежний пыл , казалось, совершенно покинул Андре-Луи; о традостного возбуждения, пьянящего предчувствия близкой победы не осталось и следа..
Поначалу де Бац истолковал эти симптомы неверно.
— Ты переутомился, Андре. Надо было тебе оставить Помеля назавтра.
Андре-Луи сбросил плащ и шагнул к пылающему в камине огню. Он положил руку на каминную полку и опустил на руку голову.
— Я не устал, Жан. Я разочарован. Я спешил в Париж с такой надеждой на долгожданное письмо от Алины! К этому времени оно уже должно было бы меня ждать. А там — ничего.
— Так вот почему ты так торопился повидать Помеля!
— Это превосходит всякое разумение. Два посыльных прибыли из Гамма с тех пор, как Ланжеак отвез туда мое письмо. И все же от Алины — ни слова. — Андре резко повернулся к барону лицом. — Боже мой! Знаешь, Жан, я, кажется, больше не в состоянии этого вынести. Уже скоро год, как мы расстались, и за это время я не получил от нее ни строчки. Я был терпелив, я пытался занять ум тем, что должно было делать. Но в глубине души все время жила эта боль, эта мука. — Он помолчал, потом безнадежно махнул рукой. — Ох, разговоры тут не помогут.
Де Бац бросился утешать друга.
— Мой дорогой Андре, молчание мадмуазель де Керкадью, возможно, объясняется страхом за тебя. Подумай, если письмо попадет не в те руки, оно может тебя выдать.
— Я думал об этом. Поэтому и просил в последнем письме хотя бы о двух строчках под ее инициалами. Просил определенно, настойчиво. Алина не могла оставить без внимания такую просьбу. Это совсем на нее не похоже.
— И все же ее молчанию наверняка есть простое объяснение. А пока утешай себя тем, что мадмуазель де Керкадью здорова. Почти каждый посыльный, прибывающий из Гамма, уверяет, что у нее все благополучно. Ланжеак видел ее как раз перед своим последним приездом в Париж два месяца назад. Эта мысль должна бы немного успокаивать тебя.
— Но не успокаивает. В свете этого молчание Алины выглядит еще более странным. — Андре-Луи твернулся к камину и снова уткнулся лбом в руку.
— Не поддавайся хандре, малыш. Ты устал, а, уставши, мы все становимся пессимистами и начинаем бояться неведомо чего. Повторяю, ты знаешь, что у девушки все благополучно Пусть эта мысль тебя поддерживает. Ведь осталось совсем немного. Скоро, очень скоро ты будешь иметь счастье видеть не каракули своей невесты, а ее саму. Ты услышишь все, что она хочет тебе сказать, собственными ушами. Боже, малыш, я просто завидую радости которая тебя ждет. Думай о встрече. Остальное — ерунда.
Андре-Луи выпрямился и попытался улыбнуться, но его усилия не вполне увенчались успехом.
— Спасибо, Жан. Ты — славныйый малый. Но меня мучит недоброе предчувствие. Возможно, его породило разочарование.
— Предчувствие? Ба! Оставь предчувствия старухам и пойдем поужинаем. У меня припасено несколько бутылочек гасконского вина, такого же хорохористого, как я сам. Оно раскрасит твое будущее самыми радужными красками.
Но дурные предчувствия не всегда бывают напрасными. Барон не знал, что в этот час в Париж прибыл маркиз де Ля Гиш, который привез с собой доказательства правоты Андре-Луи.
Борьба между партией анархии и партией умеренных, а точнее — жестокая схватка между негодяем Эбером и титаном Дантоном подошла к концу. Раздавленный тяжестью красноречия Дантона, который ухитрился сделать из соперника посмешище, дебила, способного лишь превратить революцию в объект ненависти и насмешек, обезумевший Эбер попытался возглавить мятеж. Этим он подписал себе смертный приговор.
Предвидя его поражение и желая ускорить конец, Робеспьер пробудился от бездеятельного созерцания, в котором до тех пор пребывал, и включился в борьбу. Он понимал, что вскоре ему самому предстоит померяться силами с победителем, и, желая укрепить свои позиции, напустил на Эбера своего доблестного оруженосца Сен-Жюста. Этот ужасный юноша с блестящими глазами, смотревшими на мир с бесконечным состраданием, нанес мятежнику смертельный удар пламенной страстной речью, пересыпанной восхвалениями чистоты и добродетели.
Эбер и его союзники были арестованы за участие в заговоре против государства. Их участь была предрешена.
Итак, арена для решающей битвы за власть была расчищена. Сторонники Дантона и Робеспьера уже примеряли доспехи. Если бы Дантон одержал верх, он мог бы, по убеждению де Баца, сыграть во Франции ту роль, которую в Англии сыграл Монк, использовавший свое влияние для реставрации трона. Но если падение Робеспьера было бы вызвано бесчестьем, запятнавшим его партию, если бы голодающему народу стало ясно, что их обманывала шайка прожаных, корыстолюбивых мерзавцев, лицемерно прикрывающихся доктринами равенства и братства ради собственной выгоды, тогда конец революции и революционеров стал бы делом решенным. Надежды де Баца сменились бы уверенностью.
Теперь вы понимаете, с каким нетерпением ждал барон возвращения Андре-Луи из Блеранкура, как жадно набросился на на него с вопросами после краткого приветствия.
Среди бумаг Андре-Луи Моро сохранился черновик статьи, которую молодой человек приготовил для «Старого Кордельера». Этот черновик он и выложил перед де Бацем. Вот несколько отрывков из него:
«Граждане! Если нашу страну раздирает хаос, если наши соотечественники умирают от голода, то лишь потому, что жив деспотизм, от которого вы надеялись избавить Францию, когда дали ей конституцию. Вы проливали кровь, а в итоге одних тиранов сменили другие. И виной тому не Конституция. Если бы у власти стояли честные умелые правители, она принесла бы все те плоды, которых вы ждали. Но нами правят корыстные негодяи, продажные и лицемерные. Их единственная цель — служить собственным интересам, наживаться и обогащаться ценой ваших страданий.
Когда перед партией Горы встала необходимость смыть позор, которым покрыл ее один из лидеров — Франсуа Шабо, не было человека, выразившего с большим красноречием отвращение к преступлению Шабо, чем представитель Флорель де Сен-Жюст. Именно обличительные речи Сен-Жюста, направленные против продажных депутатов Конвента, умерили ваш праведный гнев и восстановили пошатнувшееся доверие к правительству. Сен-Жюст убедил вас, что с устранением этих мерзавцев работа по очищению Национального Конвента будет завершена. Он обещал вам, что очищенное от скверны правительство быстро положит конец народным бедствиям; он убеждал вас призвать на помощь свой патриотизм и потерпеть еще немного. Вы вняли ему, как не вняли бы никому другому, потому что были убеждены: гражданин Сен-Жюст воплощает собой честность и неподкупность; он — олицетворение чистоты в общественной и личной жизни.
Моя задача, граждане, сорвать маску с архилицемера, с верного пса неподкупного Робеспьера. Я обвиняю этого народного кумира и лже-республиканца ci-devant шевалье де Сен-Жюста в продажности, бесконечно более отвратительной, в злоупотреблениях, бесконечно более страшных, чем любое из заклейменных им преступлений Шабо и его сообщников.
Я располагаю полными и исчерпывающими доказательствами того, что этот волк в овечьей шкуре, этот аристократ в трехцветной кокарде — истинный отпрыск порочного дворянского рода.
Одна из самых ужасных, самых омерзительных привилегий прежних деспотов
— возможность избавиться рукамм законо от невинного, но неугодного человека. По королевскому указу несчастную жертву бросали без суда и следствия, где люди, погребенные заживо зачастую гнили годами. Память о них стиралась; нередко так никто и не узнавал причины, по которой была загублена человеческая жизнь. Шевалье де Сен-Жюст посмел воскресить эту мерзость ради своих исключительно подлых целей. По указанию представителя Сен-Жюста и на основании ложного обвинения был арестован и заключен в тюрьму неугодный ему человек; человек, которого Сен-Жюст смертельно боялся, ибо несчастный располагал возможностью разоблачить лицемерного апостола моралии, приписавшего себе все добродетели мира».
Далее следовала подробная история Торина и рассказ о тайной связи Сен-Жюста с женой незадачливого рогоносца, причем с особой настойчивостью подчеркивалось то обстоятельство, что Сен-Жюст помолвлен с сестрой Леба.
Потои шел отчет о награбленной сумме в полмиллиона франков и покупке обширных участков земли в Ла Босе, прибретенных Сен-Жюстом на имя родственника и посредника Бонтама. Автор обстоятельно разъяснял причины, по которым гражданину представителю понадобилось подставное лицо. Сен-Жюсту необходимо было утаить наворованные деньги. Факт воровства мог бы никогда не выплыть на свет, если бы не случайное открытие, сделанное в Блеранкуре в ходе расследования по делу гражданина Торина.
Статью завершало краткое заключение, в котором автор ловко нагнетая атмосферу, рисовал картину народных страданий, желчно обличал породившую ик коррупцию и требовал голову продажного лицемера.
Де Бац прочел заметку до конца. Его дыхание участилось, на худом лице появился румянец, глаза заблестели.
— А доказательства? Доказательства есть? — спросил он, боясь поверить в такую немыслимую удачу.
Андре-Луи показал ему паяку документов. перехваченную ленточкой.
— Все здесь. Каждое слово из этой заметки подкреплено более чем достаточным количеством доказательств. Показания сестры и кузины Торина об отношениях между женой Торина и Сен-Жюстом. Протоколы заседания комиссии и признание Бонтама, все должным образом заверено. Документы, найденные среди буман Тюилье, в том числе — письмо от Сен-Жюста, его наставлениями по поводу ареста Торина и пресечения слухов. Документы, найденные среди бумаг Бонтама, и подтверждающие данное им под присягой признание о покупке земель для Сен-Жюста на сумму в полмиллиона франков. Здесь все. А при необходимости можно добыть еще много свидетельств. Можно вызвать из Блеранкура сестру и кузину Торина, они подтвердят свои показания под присягой. Можно привезти сюда Тюилье и Бонтама, чтобы они дали показания перед Конвентом. Наконец, есть еще сам Торин; Теперь его обязаны будут выслушать. Все, дело сделано. Публикация вызовет настоящую лавину.
Де Бац дрожал от возбуждения.
— Боже мой! Это с лихвой возместит нам поражение Тулона. Да ни одна победа роялистов не могла бы принестм нам такого успеха. Это чудо! Они у нас в руках. Дело Шабо еще не остыло, а тут такое! Это конец не только Робеспьеру, это конец революции. Мы поднимем такую бурю, что Конвент разнесет вдребезги. И как своевременно подвернулось это дело! Теперь конец народному терпению. Ты думаешь они согласятся и дальше умирать от голода ради того, чтобы сохранить власть мошенникам? Ей=богу, я должен как можно скорее собрать своих людей. Они будут работать как никогда. Если мы в ближайшие несколько дней не сведем Париж с ума, я готов признать себя последним дураком.
Он положил руку Андре-Луи на плечо и тепло улыбнулся.
— Ты справился со своей задачей, друг мой. Вернул трон законному владельцу. Все о чем мы грезили в тот день в Гамме стало реальностью. И все благодаря тебе, твоему уму, твоей изобретательности. По заслугам и честь, Андре. Если принцы способны хоть на какую-то благодарность, тебя ждет великая награда.
— Да, — сказал Андре-Луи с задумчивой улыбкой. — Награда будет велика; она принесет мне все, к чему я стремился. Она принесет мне Алину. Алина, наконец-то, накнец-то!
Де Бац рассмеялся как мальчишка и хлопнул друга по плечу.
— Мой дорогой романтик! — воскликнул он.
— Я вызываю у тебя насмешку, а, Жан?
— Насмешку? Нет. Удивление. — Он погрустнел. Возможно даже зависть. Если бы я вроде тебя стремился к высокому идеалу, наверное, мне тоже казались бы нелепыми все прочие амбиции. Я могу понять тебя, mon petit, хотя никогда не переживал ничего похожего. Дай Бог, чтобы твое сердечное желание исполнилось. Ты заслужил свое счастье, и скор настанет день, когда король Франции скажет тебе «спасибо». — Он взял связку документов, которые Андре-Луи бросил на стол. — Спрячь до утра в безопасное место. Я отправлю Тиссо к Демулену. Завтра утром покажем ему бумаги и все обсудим.
В углу комнаты стоял изящный шкафчик, вещица в стиле рококо времен Людовика XV. С помощью тайной пружины одна из задних панелей отъезжала в сторону и открывала углубление в стене. где де Бац прятал все компрометирующие бумаги. У Андре-Луи был второй ключ от хитрого шкафчика. В нишу за ним он и положил теперь драгоценные документы.
За сим молодой человек отправился с визитом к шевалье де Помеллю на Бург-Эгалите, — но не для того, чтобы сообщить о своем успехе в Блеранкуре, как полагал де Бац. Андре-Луи погнало туда нетерпение и тревога, вызванные отсутствием прямых известий от мадемуазель де Керкадью. Он не сомневался, что за время его отсутствия кто-нибудь из курьеров его высочества побывал в Париже и привез долгожданную весточку, о которой Андре просил Алину в последнем письме.
Де Бац отпустил его без разговоров. Возможно, барон даже составил бы другу компанию, если бы не неотложные дела, возникшие в результате успешного завершения миссии Андре-Луи в Блеранкуре. Нужно было срочно подготовить агентов к новой подстрекательской кампании, которая должна была нчаться в ближайшие дни, как только взорвется привезенная Андре-Луи бомба, и де Бац не хотел терять ни минуты.
С наступлением темноты, когда Андре-Луи вернулся, барон все еще был занят. Но, несмотря на увлеченность работой, которая занимала и ум, и руки барона, от него не ускользнуло необыкновенно удрученное состояние, в котором молодой человек вернулся домой. Прежний пыл , казалось, совершенно покинул Андре-Луи; о традостного возбуждения, пьянящего предчувствия близкой победы не осталось и следа..
Поначалу де Бац истолковал эти симптомы неверно.
— Ты переутомился, Андре. Надо было тебе оставить Помеля назавтра.
Андре-Луи сбросил плащ и шагнул к пылающему в камине огню. Он положил руку на каминную полку и опустил на руку голову.
— Я не устал, Жан. Я разочарован. Я спешил в Париж с такой надеждой на долгожданное письмо от Алины! К этому времени оно уже должно было бы меня ждать. А там — ничего.
— Так вот почему ты так торопился повидать Помеля!
— Это превосходит всякое разумение. Два посыльных прибыли из Гамма с тех пор, как Ланжеак отвез туда мое письмо. И все же от Алины — ни слова. — Андре резко повернулся к барону лицом. — Боже мой! Знаешь, Жан, я, кажется, больше не в состоянии этого вынести. Уже скоро год, как мы расстались, и за это время я не получил от нее ни строчки. Я был терпелив, я пытался занять ум тем, что должно было делать. Но в глубине души все время жила эта боль, эта мука. — Он помолчал, потом безнадежно махнул рукой. — Ох, разговоры тут не помогут.
Де Бац бросился утешать друга.
— Мой дорогой Андре, молчание мадмуазель де Керкадью, возможно, объясняется страхом за тебя. Подумай, если письмо попадет не в те руки, оно может тебя выдать.
— Я думал об этом. Поэтому и просил в последнем письме хотя бы о двух строчках под ее инициалами. Просил определенно, настойчиво. Алина не могла оставить без внимания такую просьбу. Это совсем на нее не похоже.
— И все же ее молчанию наверняка есть простое объяснение. А пока утешай себя тем, что мадмуазель де Керкадью здорова. Почти каждый посыльный, прибывающий из Гамма, уверяет, что у нее все благополучно. Ланжеак видел ее как раз перед своим последним приездом в Париж два месяца назад. Эта мысль должна бы немного успокаивать тебя.
— Но не успокаивает. В свете этого молчание Алины выглядит еще более странным. — Андре-Луи твернулся к камину и снова уткнулся лбом в руку.
— Не поддавайся хандре, малыш. Ты устал, а, уставши, мы все становимся пессимистами и начинаем бояться неведомо чего. Повторяю, ты знаешь, что у девушки все благополучно Пусть эта мысль тебя поддерживает. Ведь осталось совсем немного. Скоро, очень скоро ты будешь иметь счастье видеть не каракули своей невесты, а ее саму. Ты услышишь все, что она хочет тебе сказать, собственными ушами. Боже, малыш, я просто завидую радости которая тебя ждет. Думай о встрече. Остальное — ерунда.
Андре-Луи выпрямился и попытался улыбнуться, но его усилия не вполне увенчались успехом.
— Спасибо, Жан. Ты — славныйый малый. Но меня мучит недоброе предчувствие. Возможно, его породило разочарование.
— Предчувствие? Ба! Оставь предчувствия старухам и пойдем поужинаем. У меня припасено несколько бутылочек гасконского вина, такого же хорохористого, как я сам. Оно раскрасит твое будущее самыми радужными красками.
Но дурные предчувствия не всегда бывают напрасными. Барон не знал, что в этот час в Париж прибыл маркиз де Ля Гиш, который привез с собой доказательства правоты Андре-Луи.
Глава XLII. Благодарность принца
Де ля Гиш пришел на улицу де Менар на следующее утро, в девять часов. К этому времени де Бац и Андре-Луи закончили завтрак и, сидя за столом, обсуждали неотложные дела, которые необходимо было переделать в ближайшие часы. Они уже отправили Камилю Демулену записку с просьбой прийти как можно скорее. Андре-Луи собирался ознакомить Демулена со своими заметками и посоветоваться, в какой форме их лучше обнародовать — в виде статьи в «Старом Кордельере» или в виде тезисов, которые лягут в основу обличительной речи Дантона, произнесенной с трибуны Конвента.
Неожиданный приезд маркиза застиг приятелей врасплох и на время отвлек их мысли от всепоглощающей темы. Де Бац бросился обнимать старейшего своего помощника, которого не видел уже несколько месяцев — с тех самых пор, как Ля Гиш оправился служить монархии на другом фронте.
— Ля Гиш! Откуда бы ты ни свалился, ты не мог появиться более кстати. Ты приехал как раз вовремя, чтобы приложить руку к великому триумфу, который мы так долго готовили. Какой добрый ангел тебя прислал?
Теплота приема на миг рассеяла мрачность маркиза. На его бледном хищном лице на миг появилась улыбка, но тут же растаяла, словно ее и не было.
— Вижу, вы ничего не слышали, — сказал он.
Его серьезный и мрачный тон поразил обоих друзей.
— О чем не слышали? — тревожно спросил де Бац.
— Прошлой ночью арестовали Помеля. По приказу комитета общественной безопасности. Все его бумаги попали в руки комитета. Если бы я прибыл в Париж часом раньше, меня схватили бы вместе с ним, поскольку первым делом я отправился на Бург-Эгалите — доложить о событиях за границей. Я только что из Брюсселя.
Маркиз сбросил плащ и пристроил его на стуле вместе с конической шляпой6, украшенной трехцветной кокардой. Он стоял перед бароном и Андре — высокий, стройный и элегантный в темно бордовом сюртуке, темных лосинах и высоких сапогах. Роскошные волосы цвета бронзы были перехвачены сзади черной шелковой летной.
Де Бац на мгновение застыл, словно изваяние, потрясенной иоиспуганный мрачной новостью. Он быстро прикидывал в уме, какие последствия может повлечь за собой этот арест Оба его поммозника с тревогой наблюдали за лицом барона. Наконец де Бац вздохнул и характерно пожал плечами.
— Не повезло Помелю. Но на войне как на войне. Тот, кто пускается в подобные предприятия, всегда должен опасаться провала. Я, видит Бог, в любой момент готов сложить голову. Но я работал осторожнее старика Помеля. Сколько раз я напоминал ему, что не следует терять бдительности. Его неосмотрительность долго оставалась безнаказанной, его беспечность росла и вот… — Барон снова пожал плечами. — Бедняга!
— В последнее время удача совсем от нас отвернулась, — мрачно пожаловался ля Гиш. — Тулон пал.
— Это старая весть. Мы узнали ее три недели назад, и уже успели примириться с ней. Тулон потрерпел поражение, но это может подхлестнуть восставших роялистов в Вандее. Поражение в одном месте может уравновеситься победой в другом.
Но ля Гиш не был склонен разделить оптимизм друга.
— Насколько мне дано судить, восстание в Вандее закончится так же, как и в Тулоне, и в любом другом месте, где сражаются за дом Бурбонов.
— Нет причин для таких опасений, — вмешался Андре-Луи. — Во всяком случае, восстание, которое вскоре поднимется в Париже, едва ли потерпит поражение. — И он вкратце обрисовал положение Ля Гишу.
Лицо маркиза немного прояснилось.
— Ей-богу, это первая хорошая новость, которую я услышал за последние несколько недель. Первый луч света в царстве мрака.
Он придвинул стул и сел у огня, протянув руки к пламени. Январское утро выдалось промозглым. Ночью похолодало, и солнце еще не рассеяло морозный туман, повисший над городом.
— Полагаю, среди бумаг Помеля не было ничего компрометирующего вас?
Де Бац покачал головой.
— Ничего. Помель был человеком д'Антрага. Я работал независимо. В противном случае мне ни за что бы не удалось так долго носить голову на плечах.
— Ты ничего не можешь сделать для бедняги, Жан? Он мой старый друг и верно служил делу. Ради него я бы с радостью пошел на риск.
— Попробую. Возможно, мне удастся его выкупить. Я выкупил уже очень многих. Но беда в том, что почти все члены Конвента, которые работали со мной, в настоящий момент сами дожидаются гильотины. Хотя остался еще Лавикамтерье и Юйе из комитета общественной безопасности. Я увижусь с ними сегодня в Тюильри и посмотрю, что можно будет сделать.
Барон сел. Андре отодвинул стул от стола и последовал его примеру.
— Вот незадача! — посетовал он. Еще несколько дней м вопроса об аресте Помеля просто не возникло бы. Да, не повезло.
— Не повезло, — согласмлся маркиз, развернувшись в кресле, чтобы видеть лица обоих собеседников. — Но я подозреваю, что наше везение соответствует нашим заслугам. Так что это и не везение вовсе, а естественное следствие наших поступков. — В его тоне было столько желчи, что неприятно пораженный де Бац возразил ему довольно резко.
— О, нет. Тут я с тобой не согласен. Временами судьба довольно жестоко над нами насмехается. Наше усердие заслуживает лучшего.
— О, я говорю не о вас и не о горстке преданных делу людей, которые рискуют жизнями здесь, в Париже. Я имел в виду этого толстого дурака в Гамме.
— Бог мой, Ля Гиш! Ты говоришь о регенте!
— Который однажды может стать королем Франции. Я вполне отдаю себе в этом отчет.
Де Бац нахмурился. Трудно сказать, чего было больше в его взгляде — негодования или недоумения.
— Ты, часом, не стал ли санкюлотом?
— Было у меня такое искушение, когда пал Тулон.
Андре-Луи, во многом разделявший чувства барона, воскликнул досадой:
— Тулон! Дался вам этот Тулон! Никак не идет он у вас из головы. Но вы же не будете отрицать, что там фортуна сыграла с нами злую шутку?
— Буду. Злую шутку сыграл с нами граф Де Прованс. Ответственность за наше поражение я возлагаю только на него.
— На регента? Но это безумие!
Ля Гиш скривил губы.
— Вот как? Безумие? А вам известны факты?Вы знаете, что защитники Тулона несколько месяцев ждали приезда принца? Они хотели, чтобы он возглавил войска. Моде отправлял к его высочеству курьера за курьером. Уговаривал, торопил, объяснял, насколько присутствие принца воодушевит тех, кто поднял ради него королевское знамя.
— Но в конце концов он же поехал, — напомнил Андре-Луи.
— Поехал, но так и не доехал. Было уже слишком поздно. Он отправился в Тулон в тот самый момент, когда роялисты, устав сопротивляться, смирились со своим поражением. Их обескуражило полное безразличие принца к героизму своих сторонников и к их страданиям. Об этом безразличии весьма красноречиво свидетельствовало отсутствие главы дома, под знаменем которого они шли умирать. И воля к победе постепенно покинула их.
Речь маркиза произвела на друзей сильное впечатление. Однако барон все же попытался защитить своего принца.
— Вероятно, он просто не мог уехать из Гамма раньше. Как можно судить его, не зная причин задержки?
— Вышло так, что я их как раз знаю. Регента в Гамме удерживала женщина. Банальная любовная связь оказалась для этого неповоротливого кретина важнее долга и всей крови, которая за него лилась.
— Вы сошли с ума!
— Не теперь. Когда я сделал это открытие, то и впрямь едва не обезумел. Но с тех пор прошло время и я успел осознать, что важен не человек, а идея. Идея — все, а человек — ничто. Только об одном я до сих пор жалею. О том, что не пристрелил жирного негодяя, когда выяснил причину, удерживающую его от выполнения священного долга. Сплетники оказались тысячу раз правы. Пока роялисты истекали кровью и умирали за короля в Тулоне, глава царского дома не мог найти в себе силы покинуть нежные объятия мадмуазель де Керкадью. Вероятно, он искал там утешения после измены госпожи де Бальби. Говорят, она нашла себе в Брюсселе русского любовника.
Маркиза передернуло от отваращения. Он гневно пожал плечами, резко развернулся вместе с креслом к камину и снова протянул руки к пламени.
В комнате за его спиной повисла противоестественная тишина. Только тихое звяканье севрских часов, отметивших половину десятого, нарушило это жуткое безмолвие.
Де Бацу покзалось, будто невидимая рука сжала ему сердце. Он застыл в кресле, глядя прямо перед собой, и боялся повернуть голову в сторону Андре-Луи, который сидел справа от барона на расстоянии вытянутой руки.
При звуке имени Алины Андре-Луи дернулся, словно от удара. Теперь он сидел неестественно прямо, как мраморное изваяние, и бледность его лица действительно не уступала белизне мрамора.
Несколько мгновений никто не произносил ни слова. Потом маркиз почувствовал, что происходит нечто странное, обернулся и озадаченно посмотрел сначала на одного, потом на другого.
— Какая муха вас укусила?
Этот вопрос рассеял чары, которые сковывали Андре-Луи. Он поднялся н а ноги и застыл в напряженной позе с неестественно прямой спиной.
— Злой язык — признак жестокого сердца, — произнес он очень медленно, холодным язвительным тоном. — Я слушал вас с растущим недоверием, господин маркиз. Последнее низкое лживое утверждение доказывает никчемность остальных ваших слов.
Теперь и ля Гиш, и де Бац тоже казались на ногах. Барон впервые в жизни по-настоящему испугался. Ла Гиш с заметным усилием обуздал свой гнев.
— Моро, вы, должно быть, потеряли рассудок. Я не потерплю подобных выражений ни от одного человека в мире.
— Я отдаю себе в этом отчет. Я — к вашим услугам.
Де Бац бросился вперед и вклинился между ссорящимися.
— Стойте! Что такое? черт побери! Сейчас не время для личных ссор. Дело превыше всего…
— Есть кое-что, что я ставлю превыше дела, Жан, — перебил его Андре-Луи. — Честь мадмуазель де Керкадью, которую запятнал этот лжец.
Ля Гиш шагнул вперед.
— Ах, так! Рarbleu! Пусть во Франции идет революция. Но все революции в мире…
Неожиданный приезд маркиза застиг приятелей врасплох и на время отвлек их мысли от всепоглощающей темы. Де Бац бросился обнимать старейшего своего помощника, которого не видел уже несколько месяцев — с тех самых пор, как Ля Гиш оправился служить монархии на другом фронте.
— Ля Гиш! Откуда бы ты ни свалился, ты не мог появиться более кстати. Ты приехал как раз вовремя, чтобы приложить руку к великому триумфу, который мы так долго готовили. Какой добрый ангел тебя прислал?
Теплота приема на миг рассеяла мрачность маркиза. На его бледном хищном лице на миг появилась улыбка, но тут же растаяла, словно ее и не было.
— Вижу, вы ничего не слышали, — сказал он.
Его серьезный и мрачный тон поразил обоих друзей.
— О чем не слышали? — тревожно спросил де Бац.
— Прошлой ночью арестовали Помеля. По приказу комитета общественной безопасности. Все его бумаги попали в руки комитета. Если бы я прибыл в Париж часом раньше, меня схватили бы вместе с ним, поскольку первым делом я отправился на Бург-Эгалите — доложить о событиях за границей. Я только что из Брюсселя.
Маркиз сбросил плащ и пристроил его на стуле вместе с конической шляпой6, украшенной трехцветной кокардой. Он стоял перед бароном и Андре — высокий, стройный и элегантный в темно бордовом сюртуке, темных лосинах и высоких сапогах. Роскошные волосы цвета бронзы были перехвачены сзади черной шелковой летной.
Де Бац на мгновение застыл, словно изваяние, потрясенной иоиспуганный мрачной новостью. Он быстро прикидывал в уме, какие последствия может повлечь за собой этот арест Оба его поммозника с тревогой наблюдали за лицом барона. Наконец де Бац вздохнул и характерно пожал плечами.
— Не повезло Помелю. Но на войне как на войне. Тот, кто пускается в подобные предприятия, всегда должен опасаться провала. Я, видит Бог, в любой момент готов сложить голову. Но я работал осторожнее старика Помеля. Сколько раз я напоминал ему, что не следует терять бдительности. Его неосмотрительность долго оставалась безнаказанной, его беспечность росла и вот… — Барон снова пожал плечами. — Бедняга!
— В последнее время удача совсем от нас отвернулась, — мрачно пожаловался ля Гиш. — Тулон пал.
— Это старая весть. Мы узнали ее три недели назад, и уже успели примириться с ней. Тулон потрерпел поражение, но это может подхлестнуть восставших роялистов в Вандее. Поражение в одном месте может уравновеситься победой в другом.
Но ля Гиш не был склонен разделить оптимизм друга.
— Насколько мне дано судить, восстание в Вандее закончится так же, как и в Тулоне, и в любом другом месте, где сражаются за дом Бурбонов.
— Нет причин для таких опасений, — вмешался Андре-Луи. — Во всяком случае, восстание, которое вскоре поднимется в Париже, едва ли потерпит поражение. — И он вкратце обрисовал положение Ля Гишу.
Лицо маркиза немного прояснилось.
— Ей-богу, это первая хорошая новость, которую я услышал за последние несколько недель. Первый луч света в царстве мрака.
Он придвинул стул и сел у огня, протянув руки к пламени. Январское утро выдалось промозглым. Ночью похолодало, и солнце еще не рассеяло морозный туман, повисший над городом.
— Полагаю, среди бумаг Помеля не было ничего компрометирующего вас?
Де Бац покачал головой.
— Ничего. Помель был человеком д'Антрага. Я работал независимо. В противном случае мне ни за что бы не удалось так долго носить голову на плечах.
— Ты ничего не можешь сделать для бедняги, Жан? Он мой старый друг и верно служил делу. Ради него я бы с радостью пошел на риск.
— Попробую. Возможно, мне удастся его выкупить. Я выкупил уже очень многих. Но беда в том, что почти все члены Конвента, которые работали со мной, в настоящий момент сами дожидаются гильотины. Хотя остался еще Лавикамтерье и Юйе из комитета общественной безопасности. Я увижусь с ними сегодня в Тюильри и посмотрю, что можно будет сделать.
Барон сел. Андре отодвинул стул от стола и последовал его примеру.
— Вот незадача! — посетовал он. Еще несколько дней м вопроса об аресте Помеля просто не возникло бы. Да, не повезло.
— Не повезло, — согласмлся маркиз, развернувшись в кресле, чтобы видеть лица обоих собеседников. — Но я подозреваю, что наше везение соответствует нашим заслугам. Так что это и не везение вовсе, а естественное следствие наших поступков. — В его тоне было столько желчи, что неприятно пораженный де Бац возразил ему довольно резко.
— О, нет. Тут я с тобой не согласен. Временами судьба довольно жестоко над нами насмехается. Наше усердие заслуживает лучшего.
— О, я говорю не о вас и не о горстке преданных делу людей, которые рискуют жизнями здесь, в Париже. Я имел в виду этого толстого дурака в Гамме.
— Бог мой, Ля Гиш! Ты говоришь о регенте!
— Который однажды может стать королем Франции. Я вполне отдаю себе в этом отчет.
Де Бац нахмурился. Трудно сказать, чего было больше в его взгляде — негодования или недоумения.
— Ты, часом, не стал ли санкюлотом?
— Было у меня такое искушение, когда пал Тулон.
Андре-Луи, во многом разделявший чувства барона, воскликнул досадой:
— Тулон! Дался вам этот Тулон! Никак не идет он у вас из головы. Но вы же не будете отрицать, что там фортуна сыграла с нами злую шутку?
— Буду. Злую шутку сыграл с нами граф Де Прованс. Ответственность за наше поражение я возлагаю только на него.
— На регента? Но это безумие!
Ля Гиш скривил губы.
— Вот как? Безумие? А вам известны факты?Вы знаете, что защитники Тулона несколько месяцев ждали приезда принца? Они хотели, чтобы он возглавил войска. Моде отправлял к его высочеству курьера за курьером. Уговаривал, торопил, объяснял, насколько присутствие принца воодушевит тех, кто поднял ради него королевское знамя.
— Но в конце концов он же поехал, — напомнил Андре-Луи.
— Поехал, но так и не доехал. Было уже слишком поздно. Он отправился в Тулон в тот самый момент, когда роялисты, устав сопротивляться, смирились со своим поражением. Их обескуражило полное безразличие принца к героизму своих сторонников и к их страданиям. Об этом безразличии весьма красноречиво свидетельствовало отсутствие главы дома, под знаменем которого они шли умирать. И воля к победе постепенно покинула их.
Речь маркиза произвела на друзей сильное впечатление. Однако барон все же попытался защитить своего принца.
— Вероятно, он просто не мог уехать из Гамма раньше. Как можно судить его, не зная причин задержки?
— Вышло так, что я их как раз знаю. Регента в Гамме удерживала женщина. Банальная любовная связь оказалась для этого неповоротливого кретина важнее долга и всей крови, которая за него лилась.
— Вы сошли с ума!
— Не теперь. Когда я сделал это открытие, то и впрямь едва не обезумел. Но с тех пор прошло время и я успел осознать, что важен не человек, а идея. Идея — все, а человек — ничто. Только об одном я до сих пор жалею. О том, что не пристрелил жирного негодяя, когда выяснил причину, удерживающую его от выполнения священного долга. Сплетники оказались тысячу раз правы. Пока роялисты истекали кровью и умирали за короля в Тулоне, глава царского дома не мог найти в себе силы покинуть нежные объятия мадмуазель де Керкадью. Вероятно, он искал там утешения после измены госпожи де Бальби. Говорят, она нашла себе в Брюсселе русского любовника.
Маркиза передернуло от отваращения. Он гневно пожал плечами, резко развернулся вместе с креслом к камину и снова протянул руки к пламени.
В комнате за его спиной повисла противоестественная тишина. Только тихое звяканье севрских часов, отметивших половину десятого, нарушило это жуткое безмолвие.
Де Бацу покзалось, будто невидимая рука сжала ему сердце. Он застыл в кресле, глядя прямо перед собой, и боялся повернуть голову в сторону Андре-Луи, который сидел справа от барона на расстоянии вытянутой руки.
При звуке имени Алины Андре-Луи дернулся, словно от удара. Теперь он сидел неестественно прямо, как мраморное изваяние, и бледность его лица действительно не уступала белизне мрамора.
Несколько мгновений никто не произносил ни слова. Потом маркиз почувствовал, что происходит нечто странное, обернулся и озадаченно посмотрел сначала на одного, потом на другого.
— Какая муха вас укусила?
Этот вопрос рассеял чары, которые сковывали Андре-Луи. Он поднялся н а ноги и застыл в напряженной позе с неестественно прямой спиной.
— Злой язык — признак жестокого сердца, — произнес он очень медленно, холодным язвительным тоном. — Я слушал вас с растущим недоверием, господин маркиз. Последнее низкое лживое утверждение доказывает никчемность остальных ваших слов.
Теперь и ля Гиш, и де Бац тоже казались на ногах. Барон впервые в жизни по-настоящему испугался. Ла Гиш с заметным усилием обуздал свой гнев.
— Моро, вы, должно быть, потеряли рассудок. Я не потерплю подобных выражений ни от одного человека в мире.
— Я отдаю себе в этом отчет. Я — к вашим услугам.
Де Бац бросился вперед и вклинился между ссорящимися.
— Стойте! Что такое? черт побери! Сейчас не время для личных ссор. Дело превыше всего…
— Есть кое-что, что я ставлю превыше дела, Жан, — перебил его Андре-Луи. — Честь мадмуазель де Керкадью, которую запятнал этот лжец.
Ля Гиш шагнул вперед.
— Ах, так! Рarbleu! Пусть во Франции идет революция. Но все революции в мире…