Страница:
Привлеченный шумом, собственной персоной вышел во двор, узнать, кто к нему пожаловал. Молодой человек в крестьянской одежде, высокий и сильный, имел заметный изъян во внешности. Его широкое полное лицо было почти совершенно лишено подбородка, в результате чего он производил впечатление глуповатого и слабохарактерного субъекта. Но, когда комендант объявил Бонтаму, что по приказу Комитета общественной безопасности, он арестован, молодой человек прибег к весьма крепким выражениям, которые снимали с него подозрения в слабости характера Он осыпал приехавших угрозами и вопросами типа: не сошли ли они, случайно с ума, понимают ли, что делают, знают ли о его родстве с представителем Сен-Жюстом, отдают ли себе отчет, что с ними станет, когда представитель узнает об этой вопиющей ошибке. И только под конец своей бурной речи он задал вопрос по существу, пожелав узнать, на каком основании он арестован.
Андре-Луи стоял перед Бонтамом в агрессивной позе, его круглая черная шляпа с трехцветной кокардой была надвинута на самый лоб.
— Основания будут полностью установлены, когда мы просмотрим ваши бумаги.
Лицо Бонтама изменило цвет и стало каким-то дряблым. Но через мгновение он справился с собой.
— Если вы на это рассчитываете, значит, у вас нет обвинения. Как вы можете арестовать меня, не предъявив обвинения? Вы злоупотребляете своей властью, если, конечно, вы ею обладаете. Это грубое нарушение закона, и вы за него ответите.
— Для честного человека вы чересчур хорошо знаете законы, — усмехнулся Андре-Луи. — И, как бы то ни было, ваши знания устарели. Вы никогда не слышали о «законе о подозреваемых»? Мы арестовали вас по подозрению.
— Не усугубляйте свое положение бессмысленным сопротивлением, — добавил Буассанкур. — Если вам нечего скрывать, то нечего и волноваться.
Бонтам воззвал к мэру, но мэр лишь повторил слова Буассанкура, и помрачневшего и озлобленного арестанта заперли в одной из комнат, поставив охрану к двери и под окном.
Андре-Луи не стал тратить времени на допрос домочадцев Бонтама. Он пожелал узнать только, где гражданин Бонтам хранит свои бумаги. Три часа гражданин агент с помощниками обшаривал кабинет. Мэр и Буассанкур тоже принимали участие в поисках. Когда обыск закончился и Андре-Луи нашел то, что искал — несколько записок и пару писем, касающихся покупки земель Ля Бос
— они сели обедать. Домочадцы выставили на стол все лучшее из запасов маленького шато: омлет, куропаток и несколько бутылок превосходного вина из недурного погреба Бонтама.
— Да он просто проклятый аристократ, этот Бонтам, — вот единственная благодарность, которой Андре-Луи удостоил домочадцев за роскошную трапезу.
Потом он приказал расчистить стол и устроил в симпатичной столовой, залитой зимним солнцем, импровизированный трибунал. На столе разложили бумагу и перья, поставили письменный прибор. Андре-Луи расположился в кресле, справа от него — Буассанкур с пером в руке, слева мэр Блеранкура.
Бонтема, бледного, угрюмого и испуганного привели в столовую под стражей. Комендант расположился у двери в качестве официального зрителя.
Начался допрос. Бонтаму задали формальные вопросы об имени, возрасте, общественном положении, месте жительства и роде занятий. Буассанкур записывал ответы. На последний вопрос Бонтам ответил, что он — землевладелец и фермер.
— Как давно вы им стали? — последовал неудобный вопрос.
Бонтам долго колебался, прежде чем ответить.
— Год назад.
— А до этого чем вы занимались?
— Я был коновалом.
Андре-Луи оценивающе посмотрел на арестанта.
— Если я правильно понял, оставленное вам наследство ничтожно. Вы — человек молодой, гражданин Бонтам. Сколько лет вы были коновалом?
— Пять или шесть.
— Едва ли за это время можно нажить состояние. Но вы были очень бережливы, я полагаю. Вам удалось откладывать деньги.. Сколько вы скопили?
Бонтам раздраженно пожал плечами.
— Откуда, черт побери, мне знать, сколько я скопил? Я не держу бухгалтерских книг.
— Вы к себе несправедливы. Тут передо мной достаточно документов, показывающих, что бухгалтерия у вас поставлена прекрасно. Не тратьте попусту мое время, гражданин. Отвечайте, сколько вы скопили?
Бонтам взбунтовался.
— Какое у вас право меня допрашивать? Вы грязный шпион комитета, а не судья. Вы не имеете права меня пытать. Может быть, в вашей власти арестовать меня, хотя и в этом я сомневаюсь. Как бы то ни было, когда гражданин Сен-Жюст прослышит о ваших художествах, для вас наступят черные минуты, это я вам обещаю. А пока, друг мой, самое большое, что вы можете сделать — отправить меня в Париж для суда. Отправьте же меня, отправьте! Отпоравьте и будьте прокляты! Я не стану отвечать ни на один из ваших вопросов. Гражданин мэр, и вы содействуете этому субъекту? Боже мой! Берегитесь! Гильотина в Париже работает быстро. Возможно, вам придется ознакомиться с ее работой за такой произвол. Гражданин представитель Сен-Жюст строго спросит с вас за него. Это не тот человек, с которым можно шутить, и вам следовало бы об этом знать.
Пылая от охватившего его возбуждения, Бонтам сделал паузу, чтобы перевести дыхание.
— Зафиксируйте все, — спокойно распорядился Андре-Луи, обращаясь к Буассанкуру. — Все, до единого слова. — Он дождался, пока лжесекретарь прекратил писать, и снова обратился к арестанту. На этот раз он говорил тихо и бесстрастно, без прежнего напора, и, возможно, по контрасту его тон произвел еще более сильное впечатление.
— Ваша убежденность покоится на ложной предпосылке. Я уже сказал вам, что вы слишком хорошо знаете законы, но они устарели. Если вы честный человек, то поможете мне решить, отправлять вас для суда в Суассон или нет. Да-да, В Суассон, не в Париж. Гильотина в Суассоне работает не менее быстро. А что до гражданина представителя Сен-Жюста, на защиту которого вы, кажется рассчитываете, то по ныне действующим законам Равенства и Братства ни один человек в государстве не обладает достаточной властью, чтобы защитить преступника. — Тон Андре-Луи стал жестче. — Я повторю: ваши знания устарели. Вы, по видимому, находитесь под впечатлением, что мы по-прежнему живем в век деспотов. И еще одно. Позвольте заверить вас: если вы не сумеете рассеять подозрения, которые возникли у меня при изучении ваших бумаг, если не сможете дать удовлетворительного объяснения неким загадочным обстоятельствам, у гражданин представителя Сен-Жюста появятся куда более неотложные дела, чем ваша защита. Ему придется держать ответ за себя. — Андре-Луи вдруг стукнул кулаком по столу и с внезапной свирепостью добавил:
— Республика не смотрит на чины и звания. Зарубите это у себя на носу, гражданин Бонтам. Свобода, Равенство и Братство — не пустые слова.
Мэр невнятно, но пылко выразил свое полное согласие с последним утверждением. Он подхватил у Андре-Луи эстафету и тоже принялся убеждать арестованного ответить на вопросы и снять с себя подозрения.
— Я не понимаю, в чем причина вашей нерешительности. Единственное объяснение: вы молчите из ложной лояльности. Ложной, потому что никакая лояльность не спасет того, кто вами руководит. Единственное, чего вы можете добиться своим молчанием — это обвинения в предумышленном пособничестве преступнику.
Приведенные доводы не только усмирили, но и заметно напугали Бонтама. Ужасная угроза Андре-Луи поколебала его уверенность в заступничестве Сен-Жюста. А без этого заступничества ему действительно конец.
— Бог мой! — не выдержал он. — В чем вы меня обвиняете? Вы не сказали мне даже этого. Я не делал ничего плохого.
— Вы назвались землевладельцем и фермером. Я желаю получить представление об источнике богатства, которое позволило вам приобрести обширные участки земли в Ля Босе.
— Я выразился неточно. — Страх выжал из Бонтама правду. — Я и в самом деле фермер. Я занялся сельскшм хозяйством, потому что оно более прибыльно, чем мое прежнее ремесло. Но я не землевладелец. Я всего лишь посредник. Что пользы меня допрашивать? У вас мои бумаги. Они должны были показать вам, что я только агент.
— Чей агент?
Бонтам на мгновение замялся и нервно стиснул пальцы. Хотя в комнате было прохладно, его бледный выпуклый лоб покрылся крупными каплями пота.
— Гражданина представителя Сен-Жюста, — ответил он наконец. И, словно желая оправдать предательство, к которому его вынудили, добавил: Вы должны были понять это из бумаг.
— Да, — кивнул Андре-Луи. — По крайней мере, в них содержится много довольно ясных указаний на ваше сотрудничество. — И он замолчал, выжидая, когда Буассанкур закончит писать.
— В течение последнего года вы получили деньги, которые в пересчете на ныне утвержденную Республикой валюту составляют в сумме примерно полмиллиона франков.
— Да, если считать во франках, получится примерно такая цифра.
— Самый крупный денежный перевод в сто тысяч франков получен вами только месяц назад.
— Да. Где-то около месяца назад.
— Седьмого фримера, если быть точным.
— Если у вас есть точная дата, к чему задавать этот вопрос?
— Я полагаю, эти деньги были высланы вам из Страсбурга?
— Не знаю.
— Вам неизвестно, откуда писал гражданин Сен-Жюст? Ведь это он прислал вам деньги, не так ли?
— Да. Они пришли от него. Вероятно, из Страсбурга. Да. Откуда же еще?
Андре-Луи откинулся назад.
— Запишите Буассанкур. Все дословно. Это очень важно. — Он повернулся к мэру. — Я выяснил гораздо больше, чем рассчитывал. Я приехал расследовать роялистский заговор, а обнаружил заговор совершенно иного рода. В начале фримера гражданин Сен-Жюст находился в Страсбурге. Он взымал там крупные штрафы. В его руки текло золото, которое ему доверили собрать в национальную казну. Эти деньги должны были облегчить страдания народа. Но, оказывается, гражданин Сен-Жюст незаконно присвоил часть из них на личные нужды. Вот к какому выводу приводит наше расследование. Добавьте это умозаключение к протоколу, Буассанкур для передачи на рассмотрение в другую инстанцию. И позаботьтесь об этих документах. Они обеспечивают доказательства. — Он ненадолго задумался. — Что ж, на данный момент это все. Больше у меня нет вопросов. Можете увести арестованного.
Буассанкур закончил писать и положил протокол перед Андре-Луи. Он внимательно прочел и подписал бумагу, потом передал ее на подпись мэру. Мэр убедился, что все изложено точно, и поставил свою подпись. Отложив перо, он обратил к Андре-Луи бледное, испуганное лицо.
— Боже всемогущий! Вы совершили ужасное открытие, гражданин.
— И я не сомневаюсь, что мы только в начале пути.
Мэр задрожал. Но, в конце концов, виной тому мог быть холод — солнце к тому времени ушло из комнаты.
— Мы вступаем на очень опасную территорию, гражданин.
Андре-Луи встал.
— Очень опасную для преступников, — уточнил он с уверенностью, которая немного успокоила мэра. — Очень опасную для лже-патротов, которые обманом лишают Республику того, что принадлежит ей по праву; опасную для тех, кто злоупотребляет своим положением в личных интересах. Никому больше опасность не угрожает. Нация знает, как вознаградить тех, кто не жалеет усилий, чтобы уничтожить коррупцию. Вас ждет великая слава, гражданин мэр. Надеюсь, вы достойны удачи, которая вам выпала.
— Я всегда был хорошим патриотом.
— Рад слышать это. Выполняйте свой долг, и ничего не бойтесь. Fiat officium, ruat coelum. Нам пора. Прикажите коменданту отвезти этого малого в тюрьму Блеранкура. Пусть приставит к нему надежных людей и ждет, пока мы за ним не пришлем.
Андре-Луи стоял перед Бонтамом в агрессивной позе, его круглая черная шляпа с трехцветной кокардой была надвинута на самый лоб.
— Основания будут полностью установлены, когда мы просмотрим ваши бумаги.
Лицо Бонтама изменило цвет и стало каким-то дряблым. Но через мгновение он справился с собой.
— Если вы на это рассчитываете, значит, у вас нет обвинения. Как вы можете арестовать меня, не предъявив обвинения? Вы злоупотребляете своей властью, если, конечно, вы ею обладаете. Это грубое нарушение закона, и вы за него ответите.
— Для честного человека вы чересчур хорошо знаете законы, — усмехнулся Андре-Луи. — И, как бы то ни было, ваши знания устарели. Вы никогда не слышали о «законе о подозреваемых»? Мы арестовали вас по подозрению.
— Не усугубляйте свое положение бессмысленным сопротивлением, — добавил Буассанкур. — Если вам нечего скрывать, то нечего и волноваться.
Бонтам воззвал к мэру, но мэр лишь повторил слова Буассанкура, и помрачневшего и озлобленного арестанта заперли в одной из комнат, поставив охрану к двери и под окном.
Андре-Луи не стал тратить времени на допрос домочадцев Бонтама. Он пожелал узнать только, где гражданин Бонтам хранит свои бумаги. Три часа гражданин агент с помощниками обшаривал кабинет. Мэр и Буассанкур тоже принимали участие в поисках. Когда обыск закончился и Андре-Луи нашел то, что искал — несколько записок и пару писем, касающихся покупки земель Ля Бос
— они сели обедать. Домочадцы выставили на стол все лучшее из запасов маленького шато: омлет, куропаток и несколько бутылок превосходного вина из недурного погреба Бонтама.
— Да он просто проклятый аристократ, этот Бонтам, — вот единственная благодарность, которой Андре-Луи удостоил домочадцев за роскошную трапезу.
Потом он приказал расчистить стол и устроил в симпатичной столовой, залитой зимним солнцем, импровизированный трибунал. На столе разложили бумагу и перья, поставили письменный прибор. Андре-Луи расположился в кресле, справа от него — Буассанкур с пером в руке, слева мэр Блеранкура.
Бонтема, бледного, угрюмого и испуганного привели в столовую под стражей. Комендант расположился у двери в качестве официального зрителя.
Начался допрос. Бонтаму задали формальные вопросы об имени, возрасте, общественном положении, месте жительства и роде занятий. Буассанкур записывал ответы. На последний вопрос Бонтам ответил, что он — землевладелец и фермер.
— Как давно вы им стали? — последовал неудобный вопрос.
Бонтам долго колебался, прежде чем ответить.
— Год назад.
— А до этого чем вы занимались?
— Я был коновалом.
Андре-Луи оценивающе посмотрел на арестанта.
— Если я правильно понял, оставленное вам наследство ничтожно. Вы — человек молодой, гражданин Бонтам. Сколько лет вы были коновалом?
— Пять или шесть.
— Едва ли за это время можно нажить состояние. Но вы были очень бережливы, я полагаю. Вам удалось откладывать деньги.. Сколько вы скопили?
Бонтам раздраженно пожал плечами.
— Откуда, черт побери, мне знать, сколько я скопил? Я не держу бухгалтерских книг.
— Вы к себе несправедливы. Тут передо мной достаточно документов, показывающих, что бухгалтерия у вас поставлена прекрасно. Не тратьте попусту мое время, гражданин. Отвечайте, сколько вы скопили?
Бонтам взбунтовался.
— Какое у вас право меня допрашивать? Вы грязный шпион комитета, а не судья. Вы не имеете права меня пытать. Может быть, в вашей власти арестовать меня, хотя и в этом я сомневаюсь. Как бы то ни было, когда гражданин Сен-Жюст прослышит о ваших художествах, для вас наступят черные минуты, это я вам обещаю. А пока, друг мой, самое большое, что вы можете сделать — отправить меня в Париж для суда. Отправьте же меня, отправьте! Отпоравьте и будьте прокляты! Я не стану отвечать ни на один из ваших вопросов. Гражданин мэр, и вы содействуете этому субъекту? Боже мой! Берегитесь! Гильотина в Париже работает быстро. Возможно, вам придется ознакомиться с ее работой за такой произвол. Гражданин представитель Сен-Жюст строго спросит с вас за него. Это не тот человек, с которым можно шутить, и вам следовало бы об этом знать.
Пылая от охватившего его возбуждения, Бонтам сделал паузу, чтобы перевести дыхание.
— Зафиксируйте все, — спокойно распорядился Андре-Луи, обращаясь к Буассанкуру. — Все, до единого слова. — Он дождался, пока лжесекретарь прекратил писать, и снова обратился к арестанту. На этот раз он говорил тихо и бесстрастно, без прежнего напора, и, возможно, по контрасту его тон произвел еще более сильное впечатление.
— Ваша убежденность покоится на ложной предпосылке. Я уже сказал вам, что вы слишком хорошо знаете законы, но они устарели. Если вы честный человек, то поможете мне решить, отправлять вас для суда в Суассон или нет. Да-да, В Суассон, не в Париж. Гильотина в Суассоне работает не менее быстро. А что до гражданина представителя Сен-Жюста, на защиту которого вы, кажется рассчитываете, то по ныне действующим законам Равенства и Братства ни один человек в государстве не обладает достаточной властью, чтобы защитить преступника. — Тон Андре-Луи стал жестче. — Я повторю: ваши знания устарели. Вы, по видимому, находитесь под впечатлением, что мы по-прежнему живем в век деспотов. И еще одно. Позвольте заверить вас: если вы не сумеете рассеять подозрения, которые возникли у меня при изучении ваших бумаг, если не сможете дать удовлетворительного объяснения неким загадочным обстоятельствам, у гражданин представителя Сен-Жюста появятся куда более неотложные дела, чем ваша защита. Ему придется держать ответ за себя. — Андре-Луи вдруг стукнул кулаком по столу и с внезапной свирепостью добавил:
— Республика не смотрит на чины и звания. Зарубите это у себя на носу, гражданин Бонтам. Свобода, Равенство и Братство — не пустые слова.
Мэр невнятно, но пылко выразил свое полное согласие с последним утверждением. Он подхватил у Андре-Луи эстафету и тоже принялся убеждать арестованного ответить на вопросы и снять с себя подозрения.
— Я не понимаю, в чем причина вашей нерешительности. Единственное объяснение: вы молчите из ложной лояльности. Ложной, потому что никакая лояльность не спасет того, кто вами руководит. Единственное, чего вы можете добиться своим молчанием — это обвинения в предумышленном пособничестве преступнику.
Приведенные доводы не только усмирили, но и заметно напугали Бонтама. Ужасная угроза Андре-Луи поколебала его уверенность в заступничестве Сен-Жюста. А без этого заступничества ему действительно конец.
— Бог мой! — не выдержал он. — В чем вы меня обвиняете? Вы не сказали мне даже этого. Я не делал ничего плохого.
— Вы назвались землевладельцем и фермером. Я желаю получить представление об источнике богатства, которое позволило вам приобрести обширные участки земли в Ля Босе.
— Я выразился неточно. — Страх выжал из Бонтама правду. — Я и в самом деле фермер. Я занялся сельскшм хозяйством, потому что оно более прибыльно, чем мое прежнее ремесло. Но я не землевладелец. Я всего лишь посредник. Что пользы меня допрашивать? У вас мои бумаги. Они должны были показать вам, что я только агент.
— Чей агент?
Бонтам на мгновение замялся и нервно стиснул пальцы. Хотя в комнате было прохладно, его бледный выпуклый лоб покрылся крупными каплями пота.
— Гражданина представителя Сен-Жюста, — ответил он наконец. И, словно желая оправдать предательство, к которому его вынудили, добавил: Вы должны были понять это из бумаг.
— Да, — кивнул Андре-Луи. — По крайней мере, в них содержится много довольно ясных указаний на ваше сотрудничество. — И он замолчал, выжидая, когда Буассанкур закончит писать.
— В течение последнего года вы получили деньги, которые в пересчете на ныне утвержденную Республикой валюту составляют в сумме примерно полмиллиона франков.
— Да, если считать во франках, получится примерно такая цифра.
— Самый крупный денежный перевод в сто тысяч франков получен вами только месяц назад.
— Да. Где-то около месяца назад.
— Седьмого фримера, если быть точным.
— Если у вас есть точная дата, к чему задавать этот вопрос?
— Я полагаю, эти деньги были высланы вам из Страсбурга?
— Не знаю.
— Вам неизвестно, откуда писал гражданин Сен-Жюст? Ведь это он прислал вам деньги, не так ли?
— Да. Они пришли от него. Вероятно, из Страсбурга. Да. Откуда же еще?
Андре-Луи откинулся назад.
— Запишите Буассанкур. Все дословно. Это очень важно. — Он повернулся к мэру. — Я выяснил гораздо больше, чем рассчитывал. Я приехал расследовать роялистский заговор, а обнаружил заговор совершенно иного рода. В начале фримера гражданин Сен-Жюст находился в Страсбурге. Он взымал там крупные штрафы. В его руки текло золото, которое ему доверили собрать в национальную казну. Эти деньги должны были облегчить страдания народа. Но, оказывается, гражданин Сен-Жюст незаконно присвоил часть из них на личные нужды. Вот к какому выводу приводит наше расследование. Добавьте это умозаключение к протоколу, Буассанкур для передачи на рассмотрение в другую инстанцию. И позаботьтесь об этих документах. Они обеспечивают доказательства. — Он ненадолго задумался. — Что ж, на данный момент это все. Больше у меня нет вопросов. Можете увести арестованного.
Буассанкур закончил писать и положил протокол перед Андре-Луи. Он внимательно прочел и подписал бумагу, потом передал ее на подпись мэру. Мэр убедился, что все изложено точно, и поставил свою подпись. Отложив перо, он обратил к Андре-Луи бледное, испуганное лицо.
— Боже всемогущий! Вы совершили ужасное открытие, гражданин.
— И я не сомневаюсь, что мы только в начале пути.
Мэр задрожал. Но, в конце концов, виной тому мог быть холод — солнце к тому времени ушло из комнаты.
— Мы вступаем на очень опасную территорию, гражданин.
Андре-Луи встал.
— Очень опасную для преступников, — уточнил он с уверенностью, которая немного успокоила мэра. — Очень опасную для лже-патротов, которые обманом лишают Республику того, что принадлежит ей по праву; опасную для тех, кто злоупотребляет своим положением в личных интересах. Никому больше опасность не угрожает. Нация знает, как вознаградить тех, кто не жалеет усилий, чтобы уничтожить коррупцию. Вас ждет великая слава, гражданин мэр. Надеюсь, вы достойны удачи, которая вам выпала.
— Я всегда был хорошим патриотом.
— Рад слышать это. Выполняйте свой долг, и ничего не бойтесь. Fiat officium, ruat coelum. Нам пора. Прикажите коменданту отвезти этого малого в тюрьму Блеранкура. Пусть приставит к нему надежных людей и ждет, пока мы за ним не пришлем.
Глава XL. Досье
Андре-Луи развил лихорадочную деятельность, стараясь как можно скорее закончить свои дела в Блеранкуре. Он ни на минуту не забывал о грозящей им с Буассанкуром опасности. Если слухи о его расследовании достигли бы Парижа, их деятельность пришел бы очень скорый и печальный конец. Поэтому он стремился завершить сбор доказательств, пока его не разоблачили.
Вскоре у Андре-Луи появились дополнительные причины для беспокойства. Члены революционного комитета, председателя которого он арестовал, начали выражать недовольство. Не исключено, что этих джентльменов тревожила нечистая совесть, и, не зная цели расследования, которое, словно круги на воде, охватывало все более и более широкие области, они стали опасаться за собственную судьбу. Так или иначе, но в их среде началось брожение. Все чаще и чаще члены комитета задавались вопросом о широте полномочий пронырливого агента . По счастью, мэр остался на стороне Андре-Луи и своевременно предупредил гражданина агента о назревающем бунте.
Андре-Луи принял меры незамедлительно. Он приказал созвать заседание Комитета и предстал перед революционным ядром Блеранкура. Члены комитета — десять местных торговцев — поднялись навстречу гражданину агенту, когда тот быстрыми шагами вошел в гостиную мэра, где проводилось собрание.
Андре-Луи властным жестом велел всем сесть, а сам остался стоять. Сценический опыт подсказывал ему, что такая позиция весьма выгодна для того, кто хочет подавлять собеседников. Он широко расставил ноги, заложил руки за спину и обвел присутствующих тяжелым неприязненным взглядом Желая усилить всеобщее замешательство, Андре-Луи долго молчал, а когда заговорил, голос его звучал резко и немилосердно, словно удары бича.
— Я слышал, вы ропщете, граждане. Мне стало известно, что некоторые из вас полагают, будто я превышаю свои полномочия. Вас, якобы, разражает дотошность, с которой я расследую события, произошедшие в Блеранкуре. Позвольте мне дать вам один совет, граждане. Если вам дороги ваши головы, вы ему последуете. Оставьте подобные разговоры. Если бы вами двигало чувство долга и истинный патриотизм, вы приветствовали бы любые мои усилия, направленные на искоренение зла, пагубного для здоровья республики. Вы приветствовали бы любой шаг — пусть даже он выходит за границы моих полномочий — который предпринимается с этой целью. Но, уверяю вас, я далек от злоупотребления властью, более того, я еще не применял ее во всей полноте. Агент комитета общественной безопасности облечен властью самого Комитета и отвечает за свои действия только перед ним. Вы желаете проверить границы моих полномочий? Проверяйте. Но ведь я могу включить в сферу своего расследования и деятельность проверяющих. Долг обязывает меня допустить, что люди, недовольные моими действиями, имеют причины бояться следствия. — Андре-Луи сделал паузу, выжидая, пока стрела попадет в цель. Члены комитета украдкой поглядывали друг на друга. Никто из них не решался нарушить молчание. — Если я до сих пор не занялся ворчунами вплотную, то только по той причине, что у меня и так хватает дел. В настоящий момент я согласен ограничиться заданием Комитета и теми вопросами, которые возникают в непосредственной связи с ним. Но как только я замечу, что мне чинят препятствия, или узнаю о враждебной критике своих действий, могущей осложнить мою задачу, я начну преследовать своих критиков без всякой жалости и угрызений совести. Я покажу вам, граждане, — если вы поставите меня перед такой необходимостью — что делу Свободы нельзя ставить палки в колеса. Я докажу вам это, даже если мне придется снять с вас головы. Ничто не смывает вину за преступление лучше крови. А мятежным головам корзина палача — лучшая награда. Помните об этом, граждане, и не заставляйте меня возвращаться к этому разговору, или он будет проходить совсем в ином тоне.
Андре-Луи снова сделал паузу. По виноватым взглядам своих слушателей он понял, что усмирил их.
— Если кому-нибудь из вас есть что мне сказать, пользуйтесь благоприятной возможностью. Если хотите высказать какие-либо жалобы, говорите сейчас, откровенно и без обиняков.
С места нерешительно поднялся бакалейщик по имени Приер, субъект с тяжелой, выдающейся вперед нижней челюстью. Благодаря революции, он обнаружил в себе дар красноречия, коим и поспешил сейчас воспользоваться. Приер заверил гражданина агента, что все присутствующие здесь — верные слуги Комитета общественной безопасности, что они и не помышляют о том, чтобы препятствовать гражданину агенту или критиковать его мудрые действия, предпринятые от имени Коммитета. Они полны решимости оказать ему всяческое содействие в исполнении его долга. Никто из членов революционного комитета не имеет ни малейших оснований опасаться самого тщательного расследования их деятельности. Больше гражданину Приеру не удалось произнести ни слова, ибо на этом Андре-Луи грубо его оборвал.
— Кто уполномочил вас ручаться за коллег? Говорите за себя, друг мой, если хотите, чтобы я относился к вашим словам с доверием.
Стушевавшийся Приер пробормотал, запинаясь, несколько маловразумительных фраз, в которых выразил свое глубокое почтение к гражданину агенту, и сел на место. Тут поднялся еще член комитета и почти дословно повторил заявление предыдущего оратора. Третьего Андре-Луи выслушать отказался.
— Теперь вы все по очереди собираетесь уверять меня в своей лояльности? У меня нет времени, чтобы выслушивать ваши речи. И к чему слова? Пусть лучше ваши поступки станут доказательством ваших гражданских добродетелей.
На этом Андре-Луи распрощался и быстро вышел из комнаты.
Больше они не доставляли ему хлопот. Напротив, после этой беседы члены революционного комитета состязались друг с другом в проявлениях ревностного желания услужить.
Тем не менее Андре-Луи торопился как мог. В конце недели он располагал всем необходимым, чтобы сделать последний шаг.
Он снова приказал мэру собрать революционный комитет. На этот раз Андре-Луи устроил нечто вроде заседания следственной комиссии и назначил себя председателем. Он распорядился, Тюилье Бонтама привели из тюрьмы для допроса.
Но, прежде чем вызвать одного из них, гражданин агент обратился к собранию с заявлением и вопросом.
— Вы собрались здесь, чтобы выслушать объяснения двух граждан вашего округа по поводу их явно антиобщественного поведения Один из них, Тюилье, был председателем вашего комитета. В результате допроса вы должны решить, предстанут ли они перед судом или — в случае, если удовлетворительно объяснят свое поведение — выйдут на свободу.
Около месяца назад гражданин Тюилье приказал арестовать человека по имени Торин и предъявил ему обвинение «участие в заговоре». Тюилье лично подписал приказ об аресте, но для того, чтобы приказ имел силу, на документе должны стоять две подписи. Гражданин комендант Люка не смог вспомнить, кто из вас подписался вторым. Я был бы рад, если бы этот человек сейчас назвался.
Возникла пауза. Андре-Луи не позволил ей затянуться сверх меры.
— Конечно, я мог бы послать в Париж за приказом и таким образом получить ответ на свой вопрос. Но мы сбережем много времени и сил, если человек, о котором идет речь расскажет все сам. Это отвело бы от него позозрения, которые в противном случае непременно возникнут.
Откашлявшись, Приер подался вперед и с усилием поднялся со своего места длинным столом.
— Полагаю, вторую подпись на приказе поставил я.
— Полагаете?
— Я подписал столько указов, что не могу сказать более определенно. Но я почти не сомневаюсь, что среди них был и приказ на арест Торина.
— Вы почти не сомневаетесь? Подумайте как следует. Мне нужен совершенно точный ответ. Это не заурядный случай, и Тюилье должен был сказать вам нечто такое, что наверняка запечатлелось у вас в памяти. Он должен был хорошо обосновать свое решение об аресте. Я желал бы услышать, какие доводы он представил.
— Фх, да, теперь я вспоминаю! — На жилистой шее Приера резко дернулся кадык. Его узловатые пальцы нервно теребили зеленое сукно, покрывающее стол, на который он опирался. — Я вспомнил. Да, конечно. Тюилье сказал мне, что Торин участвовал в заговоре против Республики.
— И это все? Должен же он был предъявить вам какие-то доказательства, ведь речь шла о жизни человека! Смелее, гражданин. Вам нечего бояться, если только вы будете искренни с комитетом. Думаю, Тюилье оказал на вас давление. Он был вашим президентом. Естественно, вы были склонны доверять его словам. Но он должен был сказать вам что-то еще.
— Он объяснил, что действует по приказу из Парижа.
— Париж не мог ничего знать о заговоре в Блеранкуре без сведений, полученных из Блеранкура. Вы сознаете это , гражданин Приер?
— О, да! Сознаю. Я понял это сейчас, после ваших слов.
— Но в то время истина от вас ускользнула?
— Я полагался на гражданина президента.
— Я так и предполагал. — Андре-Луи сменил гнев на милость. — Но он хотя бы сказал, от кого в Париже исходил приказ?
Приер в отчаянии огляделся по сторонам. Глаза всех присутвующих были устремлены на него. Все лица были серьезны. Испуганному бакалейщику показалось, что он читает на них свой приговор. Приер судорожно сглотнул и наконец решился.
— Тюилье сказал, что приказ исходит от гражданина представителя Сен-Жюста.
Это грозное имя вызвало у собрания переполох. Все зашевелились и заговорили разом, и только сидящий в конце стола Буассанкур невозмутимо записал ответ.
— Он рассказал вам что-нибудь о природе заговора?
— Ничего, гражданин агент. Я, естественно, спрашивал, но Тюилье ответил, что это не мое дело.
— А вам не пришло в голову, что это очень даже ваше дело Что, если заговор существует, должны быть и другие заговорщики? Почему вы ограничились арестом одного Торина? это не приходило вам в голову, гражданин Приер? — тоне Андре-Луи снова появилась угроза. Приер почувствовал себя еще более неуютно.
— Что-то такое мелькнуло у меня в голове. Но гражданин президент настаивал и… и…
— Он вам угрожал, вы хотите сказать?
Приер мрачно кивнул.
— Что-то в этом роде.
Андре-Луи выразительно посмотрел на него, потом резко сменил тему.
— Пойдем дальше. Приказ исходил от представителя Сен-Жюста. Скажите мне, гражданин, а не слышали вы раньше имени этого Торина в связи с гражданином представителем?
— Да все в Блеранкуре слышали их историю. Торин не делал тайны из своей беды. Он обвинял Сен-Жюста в том что тот соблазнил мадам Торин и увез ее в Париж, где и держит по сей день. Любой в Блеранкуре подтвердит вам это.
— ! Это объясняет записку от Сен-Жюста, найденную среди бумаг Тюилье. Да, полностью объясняет. Она у вас, Буассанкур? — Уголки губ гражданина агента дрогнули в улыбке. — Мы практически установили, граждане, что заговор в Блеранкуре действительно существовал, и Торин имел к нему прямое отношение. НО он был скорее жертвой, нежели участником. Вы можете сесть, гражданин Приер. Гражданин комендант, прикажите привести сюда Тюилье.
Приер бессильно опустился на стул. Коллеги посматривали на него, кто с сочувствием, кто с осуждением.
Тюилье вошел в сопровождении двух охранников. Его походка была твердой, вид — высокомерным, голова — высоко поднята, нижняя челюсть выпячена вперед еще более агрессивно, чем обыкновенно.
Бывший председатель революционного комитета разразился угрозами, сопровождая их потоком сквернословия. Он в ярких красках описал присутствующим, что ждет их всех, когда его друзья в Париже узнают об этом фарсе. Андре-Луи дал ему высказаться до конца, потом с кривой усмешкой на лице обратился к комитету.
— Вы слышали заверения этого человека. Видите, как он рассчитывает на друзей в Париже, точнее — на друга? Этот несчастный находится под влиянием заблуждения, будто бы во Франции по-прежнему правят тираны, только одни из них просто-напросто сменились другими. Он и его Парижский друг весьма скоро обнаружат свою ошибку. — Андре-Луи повернулся лицом к арестованному. — Мой секретарь фиксирует каждое ваше слово, так что взвешивайте их тщательно, иначе Комитет общественной безопасности сумеет оценить ваше красноречие по достоинству. Если позволите дать вам дружеский совет — лучше помолчите. Вы здесь не для того, чтобы говорить, но для того, чтобы слушать.
Тюилье бросил на него свирепый взгляд, но благоразумно внял совету. Андре-Луи был краток.
— Допрашивать вас нет необходимости. Дело завершено. По документам, находившимся в вашем распоряжении, установлено — и установлено вполне точно
— что вы арестовали Торина и отправили его в Париж по распоряжению гражданина Сен-Жюста. Обвинение в заговоре, на основании которого Торин был арестован, целиком и полностью ложно. Установлено полное отсутствие какого-либо заговора вообще. Этот факт косвенно подтверждается тем обстоятельством, что помимо Торина обвинения не предъявили ни одному из заговорщиков. Как я уже указывал вам, ни одному человеку до сих пор не удавалось составить заговор в одиночку. В ходе расследования обнаружилось, что Сен-Жюст увез жену Торина в Париж. У нас есть сделанные под присягой заявления сестры и кузины Торина, которые подтверждают этот факт. Все население Блеранкура готово подтвердить, что Торин негодовал и возмущался поведением представителя Сен-Жюста, что могло принести последнему заслуженную дурную славу. Это объясняет причины, по которым гражданин Сен-Жюст расправился с обманутым мужем, бросив его в тюрьму.
Представителю Сен-Жюсту придется ответить за свое бесчинство, когда я предоставлю отчет Комитету общественной безопасности. Вы ответите за сообщничество в этом отвратительном акте тирании, в этом гнусном злоупотреблении доверием народа. Если вы можете привести в свое оправдание какие-то доводы, способные смягчить вашу участь — извольте.
Вскоре у Андре-Луи появились дополнительные причины для беспокойства. Члены революционного комитета, председателя которого он арестовал, начали выражать недовольство. Не исключено, что этих джентльменов тревожила нечистая совесть, и, не зная цели расследования, которое, словно круги на воде, охватывало все более и более широкие области, они стали опасаться за собственную судьбу. Так или иначе, но в их среде началось брожение. Все чаще и чаще члены комитета задавались вопросом о широте полномочий пронырливого агента . По счастью, мэр остался на стороне Андре-Луи и своевременно предупредил гражданина агента о назревающем бунте.
Андре-Луи принял меры незамедлительно. Он приказал созвать заседание Комитета и предстал перед революционным ядром Блеранкура. Члены комитета — десять местных торговцев — поднялись навстречу гражданину агенту, когда тот быстрыми шагами вошел в гостиную мэра, где проводилось собрание.
Андре-Луи властным жестом велел всем сесть, а сам остался стоять. Сценический опыт подсказывал ему, что такая позиция весьма выгодна для того, кто хочет подавлять собеседников. Он широко расставил ноги, заложил руки за спину и обвел присутствующих тяжелым неприязненным взглядом Желая усилить всеобщее замешательство, Андре-Луи долго молчал, а когда заговорил, голос его звучал резко и немилосердно, словно удары бича.
— Я слышал, вы ропщете, граждане. Мне стало известно, что некоторые из вас полагают, будто я превышаю свои полномочия. Вас, якобы, разражает дотошность, с которой я расследую события, произошедшие в Блеранкуре. Позвольте мне дать вам один совет, граждане. Если вам дороги ваши головы, вы ему последуете. Оставьте подобные разговоры. Если бы вами двигало чувство долга и истинный патриотизм, вы приветствовали бы любые мои усилия, направленные на искоренение зла, пагубного для здоровья республики. Вы приветствовали бы любой шаг — пусть даже он выходит за границы моих полномочий — который предпринимается с этой целью. Но, уверяю вас, я далек от злоупотребления властью, более того, я еще не применял ее во всей полноте. Агент комитета общественной безопасности облечен властью самого Комитета и отвечает за свои действия только перед ним. Вы желаете проверить границы моих полномочий? Проверяйте. Но ведь я могу включить в сферу своего расследования и деятельность проверяющих. Долг обязывает меня допустить, что люди, недовольные моими действиями, имеют причины бояться следствия. — Андре-Луи сделал паузу, выжидая, пока стрела попадет в цель. Члены комитета украдкой поглядывали друг на друга. Никто из них не решался нарушить молчание. — Если я до сих пор не занялся ворчунами вплотную, то только по той причине, что у меня и так хватает дел. В настоящий момент я согласен ограничиться заданием Комитета и теми вопросами, которые возникают в непосредственной связи с ним. Но как только я замечу, что мне чинят препятствия, или узнаю о враждебной критике своих действий, могущей осложнить мою задачу, я начну преследовать своих критиков без всякой жалости и угрызений совести. Я покажу вам, граждане, — если вы поставите меня перед такой необходимостью — что делу Свободы нельзя ставить палки в колеса. Я докажу вам это, даже если мне придется снять с вас головы. Ничто не смывает вину за преступление лучше крови. А мятежным головам корзина палача — лучшая награда. Помните об этом, граждане, и не заставляйте меня возвращаться к этому разговору, или он будет проходить совсем в ином тоне.
Андре-Луи снова сделал паузу. По виноватым взглядам своих слушателей он понял, что усмирил их.
— Если кому-нибудь из вас есть что мне сказать, пользуйтесь благоприятной возможностью. Если хотите высказать какие-либо жалобы, говорите сейчас, откровенно и без обиняков.
С места нерешительно поднялся бакалейщик по имени Приер, субъект с тяжелой, выдающейся вперед нижней челюстью. Благодаря революции, он обнаружил в себе дар красноречия, коим и поспешил сейчас воспользоваться. Приер заверил гражданина агента, что все присутствующие здесь — верные слуги Комитета общественной безопасности, что они и не помышляют о том, чтобы препятствовать гражданину агенту или критиковать его мудрые действия, предпринятые от имени Коммитета. Они полны решимости оказать ему всяческое содействие в исполнении его долга. Никто из членов революционного комитета не имеет ни малейших оснований опасаться самого тщательного расследования их деятельности. Больше гражданину Приеру не удалось произнести ни слова, ибо на этом Андре-Луи грубо его оборвал.
— Кто уполномочил вас ручаться за коллег? Говорите за себя, друг мой, если хотите, чтобы я относился к вашим словам с доверием.
Стушевавшийся Приер пробормотал, запинаясь, несколько маловразумительных фраз, в которых выразил свое глубокое почтение к гражданину агенту, и сел на место. Тут поднялся еще член комитета и почти дословно повторил заявление предыдущего оратора. Третьего Андре-Луи выслушать отказался.
— Теперь вы все по очереди собираетесь уверять меня в своей лояльности? У меня нет времени, чтобы выслушивать ваши речи. И к чему слова? Пусть лучше ваши поступки станут доказательством ваших гражданских добродетелей.
На этом Андре-Луи распрощался и быстро вышел из комнаты.
Больше они не доставляли ему хлопот. Напротив, после этой беседы члены революционного комитета состязались друг с другом в проявлениях ревностного желания услужить.
Тем не менее Андре-Луи торопился как мог. В конце недели он располагал всем необходимым, чтобы сделать последний шаг.
Он снова приказал мэру собрать революционный комитет. На этот раз Андре-Луи устроил нечто вроде заседания следственной комиссии и назначил себя председателем. Он распорядился, Тюилье Бонтама привели из тюрьмы для допроса.
Но, прежде чем вызвать одного из них, гражданин агент обратился к собранию с заявлением и вопросом.
— Вы собрались здесь, чтобы выслушать объяснения двух граждан вашего округа по поводу их явно антиобщественного поведения Один из них, Тюилье, был председателем вашего комитета. В результате допроса вы должны решить, предстанут ли они перед судом или — в случае, если удовлетворительно объяснят свое поведение — выйдут на свободу.
Около месяца назад гражданин Тюилье приказал арестовать человека по имени Торин и предъявил ему обвинение «участие в заговоре». Тюилье лично подписал приказ об аресте, но для того, чтобы приказ имел силу, на документе должны стоять две подписи. Гражданин комендант Люка не смог вспомнить, кто из вас подписался вторым. Я был бы рад, если бы этот человек сейчас назвался.
Возникла пауза. Андре-Луи не позволил ей затянуться сверх меры.
— Конечно, я мог бы послать в Париж за приказом и таким образом получить ответ на свой вопрос. Но мы сбережем много времени и сил, если человек, о котором идет речь расскажет все сам. Это отвело бы от него позозрения, которые в противном случае непременно возникнут.
Откашлявшись, Приер подался вперед и с усилием поднялся со своего места длинным столом.
— Полагаю, вторую подпись на приказе поставил я.
— Полагаете?
— Я подписал столько указов, что не могу сказать более определенно. Но я почти не сомневаюсь, что среди них был и приказ на арест Торина.
— Вы почти не сомневаетесь? Подумайте как следует. Мне нужен совершенно точный ответ. Это не заурядный случай, и Тюилье должен был сказать вам нечто такое, что наверняка запечатлелось у вас в памяти. Он должен был хорошо обосновать свое решение об аресте. Я желал бы услышать, какие доводы он представил.
— Фх, да, теперь я вспоминаю! — На жилистой шее Приера резко дернулся кадык. Его узловатые пальцы нервно теребили зеленое сукно, покрывающее стол, на который он опирался. — Я вспомнил. Да, конечно. Тюилье сказал мне, что Торин участвовал в заговоре против Республики.
— И это все? Должен же он был предъявить вам какие-то доказательства, ведь речь шла о жизни человека! Смелее, гражданин. Вам нечего бояться, если только вы будете искренни с комитетом. Думаю, Тюилье оказал на вас давление. Он был вашим президентом. Естественно, вы были склонны доверять его словам. Но он должен был сказать вам что-то еще.
— Он объяснил, что действует по приказу из Парижа.
— Париж не мог ничего знать о заговоре в Блеранкуре без сведений, полученных из Блеранкура. Вы сознаете это , гражданин Приер?
— О, да! Сознаю. Я понял это сейчас, после ваших слов.
— Но в то время истина от вас ускользнула?
— Я полагался на гражданина президента.
— Я так и предполагал. — Андре-Луи сменил гнев на милость. — Но он хотя бы сказал, от кого в Париже исходил приказ?
Приер в отчаянии огляделся по сторонам. Глаза всех присутвующих были устремлены на него. Все лица были серьезны. Испуганному бакалейщику показалось, что он читает на них свой приговор. Приер судорожно сглотнул и наконец решился.
— Тюилье сказал, что приказ исходит от гражданина представителя Сен-Жюста.
Это грозное имя вызвало у собрания переполох. Все зашевелились и заговорили разом, и только сидящий в конце стола Буассанкур невозмутимо записал ответ.
— Он рассказал вам что-нибудь о природе заговора?
— Ничего, гражданин агент. Я, естественно, спрашивал, но Тюилье ответил, что это не мое дело.
— А вам не пришло в голову, что это очень даже ваше дело Что, если заговор существует, должны быть и другие заговорщики? Почему вы ограничились арестом одного Торина? это не приходило вам в голову, гражданин Приер? — тоне Андре-Луи снова появилась угроза. Приер почувствовал себя еще более неуютно.
— Что-то такое мелькнуло у меня в голове. Но гражданин президент настаивал и… и…
— Он вам угрожал, вы хотите сказать?
Приер мрачно кивнул.
— Что-то в этом роде.
Андре-Луи выразительно посмотрел на него, потом резко сменил тему.
— Пойдем дальше. Приказ исходил от представителя Сен-Жюста. Скажите мне, гражданин, а не слышали вы раньше имени этого Торина в связи с гражданином представителем?
— Да все в Блеранкуре слышали их историю. Торин не делал тайны из своей беды. Он обвинял Сен-Жюста в том что тот соблазнил мадам Торин и увез ее в Париж, где и держит по сей день. Любой в Блеранкуре подтвердит вам это.
— ! Это объясняет записку от Сен-Жюста, найденную среди бумаг Тюилье. Да, полностью объясняет. Она у вас, Буассанкур? — Уголки губ гражданина агента дрогнули в улыбке. — Мы практически установили, граждане, что заговор в Блеранкуре действительно существовал, и Торин имел к нему прямое отношение. НО он был скорее жертвой, нежели участником. Вы можете сесть, гражданин Приер. Гражданин комендант, прикажите привести сюда Тюилье.
Приер бессильно опустился на стул. Коллеги посматривали на него, кто с сочувствием, кто с осуждением.
Тюилье вошел в сопровождении двух охранников. Его походка была твердой, вид — высокомерным, голова — высоко поднята, нижняя челюсть выпячена вперед еще более агрессивно, чем обыкновенно.
Бывший председатель революционного комитета разразился угрозами, сопровождая их потоком сквернословия. Он в ярких красках описал присутствующим, что ждет их всех, когда его друзья в Париже узнают об этом фарсе. Андре-Луи дал ему высказаться до конца, потом с кривой усмешкой на лице обратился к комитету.
— Вы слышали заверения этого человека. Видите, как он рассчитывает на друзей в Париже, точнее — на друга? Этот несчастный находится под влиянием заблуждения, будто бы во Франции по-прежнему правят тираны, только одни из них просто-напросто сменились другими. Он и его Парижский друг весьма скоро обнаружат свою ошибку. — Андре-Луи повернулся лицом к арестованному. — Мой секретарь фиксирует каждое ваше слово, так что взвешивайте их тщательно, иначе Комитет общественной безопасности сумеет оценить ваше красноречие по достоинству. Если позволите дать вам дружеский совет — лучше помолчите. Вы здесь не для того, чтобы говорить, но для того, чтобы слушать.
Тюилье бросил на него свирепый взгляд, но благоразумно внял совету. Андре-Луи был краток.
— Допрашивать вас нет необходимости. Дело завершено. По документам, находившимся в вашем распоряжении, установлено — и установлено вполне точно
— что вы арестовали Торина и отправили его в Париж по распоряжению гражданина Сен-Жюста. Обвинение в заговоре, на основании которого Торин был арестован, целиком и полностью ложно. Установлено полное отсутствие какого-либо заговора вообще. Этот факт косвенно подтверждается тем обстоятельством, что помимо Торина обвинения не предъявили ни одному из заговорщиков. Как я уже указывал вам, ни одному человеку до сих пор не удавалось составить заговор в одиночку. В ходе расследования обнаружилось, что Сен-Жюст увез жену Торина в Париж. У нас есть сделанные под присягой заявления сестры и кузины Торина, которые подтверждают этот факт. Все население Блеранкура готово подтвердить, что Торин негодовал и возмущался поведением представителя Сен-Жюста, что могло принести последнему заслуженную дурную славу. Это объясняет причины, по которым гражданин Сен-Жюст расправился с обманутым мужем, бросив его в тюрьму.
Представителю Сен-Жюсту придется ответить за свое бесчинство, когда я предоставлю отчет Комитету общественной безопасности. Вы ответите за сообщничество в этом отвратительном акте тирании, в этом гнусном злоупотреблении доверием народа. Если вы можете привести в свое оправдание какие-то доводы, способные смягчить вашу участь — извольте.