— Это оскорбление! Боже мой, меня оскорбляют! До чего же я опустился?
   — Вот уж действительно: до чего? — язвительно вторил ему Андре-Луи.
   В ту же секунду дрожащий от гнева д'Аварэ стремительно вышел из-за стола.
   — Я накажу наглеца, монсеньор. Поскольку ваш сан запрещает вам ответить на оскорбление, я сделаю это за вас, — Он повернулся к Андре-Луи . — Вот вам за вашу наглость, каналья! — С этими словами он хлестанул молодого человека ладонью по щеке.
   Андре-Луи отшатнулся, затем поклонился обидчику. В тот же миг раздался вопль силившегося подняться на ноги регента.
   — Нет, нет, д'Аварэ! Не бывать этому! Я запрещаю, вы слышите? Запрещаю! Пусть убирается! Какое значение имеют его слова? Вы не можете драться с этим ничтожеством, с этим ублюдком! За дверь его! Д'Антраг, покажите господину Моро дверь.
   — Я уже ухожу, господин д'Антраг, сказал Андре-Луи и повернулся на каблуках.
   Д'Антраг все же успел его опередить. Он широко распахнул дверь и с надменным видом отстранился, пропуская Андре-Луи. На пороге Андре-Луи задержался и обернулся.
   — Я остановился в «Двух башнях», господин д'Аварэ. Если ваши понятия о чести требуют, чтобы мы встретились, вы найдете меня там до завтра.
   Но регент опередил своего фаворита.
   — Если вы завтра еще будете там, я, ей-Богу, пошлю своих грумов устроить вам трепку.
   Улыбка Андре-Луи источала презрение.
   — А вы последовательны, монсеньор. — С этими словами он вышел вон, оставив за спиной ярость и замешательство.


Глава XLV. В Гамм!


   Посещение Каза Гаццоло оставило в душе Андре-Луи нестерпимую горечь. Несмотря на самообладание и спокойствие, которое не изменило ему до конца визита, он не сумел вполне скрыть свою боль. Этот день разбередил ужасную душевную рану, а удовлетворение, которое он надеялся получить, исполнив поручение де Баца, оказалось слишком ничтожным, чтобы ради него стоило идти на такие муки.
   Андре понимал, что ему не удалось пробить броню самодовольства, которая защищала Мосье. Да, принц пришел в ярость, почувствовал себя оскорбленным, но его совесть осталась непотревоженной. Ему даже в голову не могло прийти, что он заслужил оскорбление, которое нанес ему Андре-Луи Моро. Гневная речь Андре-Луи вызвала у принца такое же негодование, которое мог бы вызвать непристойный жест какого-нибудь мальчишки-сорванца на улицах Вероны. Глупцы и эгоисты верны себе, поскольку их защищает самодовольство и неспособность к самокритике. Не в их власти увидеть свои поступки в том свете, в каком предстают они для других. Они громко возмущаются неблагоприятными для себя следствиями, поскольку слепота их не дает им возможности разглядеть причины.
   Так размышлял Андре-Луи на обратном пути к «Двум башням». Мысли эти не подняли ему настроения и не пролили бальзама на его рану. Его месть провалилась, поскольку человек, которому он хотел отмостить, так ничего и не понял. Чтобы задеть графа де Прованс, требовалось нечто более сильное, чем слова. Надо было пойти дальше. Надо было настоять на дуэли с этим дураком д'Аварэ. Или, еще лучше, затеять ссору с д'Антрагом. Этот скользкий мерзавец сыграл не последнюю роль в истории с письмами. Грязный сводник! Там, на вилле, Андре-Луи сосредоточил свой гнев на хозяине, и совсем забыл о неблаговидных делишках слуги. Впрочем, это не имеет большого значения. В конце концов, какое удовлетворение можно получить у лакеев за грехи хозяина?
   Андре-Луи спешился во внутреннем дворе «Двух башен», и внезапно на него нахлынуло ощущение полной бессмысленности своего существования. Он не знал, куда направиться, к какой цели теперь стремиться.
   На пороге постоялого двора Андре-Луи встретил хозяин, который сообщил, что ему приготовлена комната, и тут же передал просьбу госпожи де Плугастель, пожелавшей видеть господина Моро, как только он вернется.
   — Проводите меня к ней, — безразлично сказал господин Моро.
   Так и не умывшись и не переодевшись с дороги, он прошел в комнату, где два часа назад оставил графиню. Она в одиночестве стояла у окна, выходящего во двор. Вероятно, она стояла там давно и ожидала возвращения сына. Когда дверь отворилась, графиня стремительно повернулась и сделала несколько шагов ему навстречу. В ее движениях, в выражении лица сквозили напряженность и беспокойство.
   — Спасибо, что пришел так скоро, Андре-Луи. Мне нужно многое тебе рассказать. Ты уехал так поспешно, что я даже не успела начать. Где ты был?
   — В Каза Гаццоло. Решил поставить их в известность, что я все еще жив,
   — Этого я и боялась. Ты не совершил ничего опрометчивого? Ты ведь не потерял голову? — Графиня задрожала.
   — Что я мог сделать, сударыня? — Андре-Луи скривил губы. — причиненное мне зло уже не поправить. Я мог только говорить. Сомневаюсь, что это произвело на них сильное впечатление.
   На лице графини отразилось облегчение.
   — Расскажи мне все. Только давай сначала сядем, мой мальчик.
   Она жестом указала на один из стульев, которые стояли у окна, а сама заняла другой. Андре-Луи устало сел, выронил шляпу и хлыст на пол и обратил измученное, скорбное лицо к матери.
   — Ты видел Мосье? — спросила она.
   — Да, сударыня, я его видел. У меня было для него сообщение от господина де Баца. — Андре-Луи вкратце повторил ей то, что сказал регенту. Графиня слушала, и на ее грустном лице появился слабый румянец, полные чувственные губы сложились в горькую улыбку. Когда он закончил, она одобрительно кивнула.
   — Что же, он это заслужил. Хотя, уничтожив бумаги, ты подвел и других людей, я не могу тебя винить. И я рада, что ты все высказал принцу. Не думай, что его это не задело за живое. Как бы он себя ни вел, он не мог не понять, что своими неудачами обязан собственному вероломству. Он наказан заслуженно.
   — Меня не так легко удовлетворить, сударыня. Сомневаюсь, что на свете существует кара, которая могла бы уравновесить совершенное им зло. Вы забываете, что он разбил мою жизнь.
   — Разбил? — переспросила графиня, глядя на сына широко раскрытыми глазами. — Он разбил тебе жизнь?
   — Вы считаете, что это чересчур сильное выражение? — желчно спросил Андре-Луи. — Что теперь можно поправить или переиграть?
   Госпожа де Плугастель ответила не сразу. Помолчав, она тихо спросила:
   — что тебе рассказали, Андре?
   — Горькую правду сударыня. Этот жирный боров сделал Алину своей любовницей и …
   — О, нет! Нет! — вскричала графиня и вскочила на ноги. — Это неправда, Андре.
   Андре-Луи поднял голову и устало посмотрел на мать.
   — Вы пытаетесь обмануть меня из жалости, сударыня. Я получил эти сведения от человека чести, человека, который видел все собственными глазами.
   — Ты, должно быть говоришь о господине деля Гише.
   — А, так вы знаете! Да, это ля Гиш, Он сам не ведал, как много мне рассказывает. Он лично видел Алину в объятиях регента, когда…
   — Я знаю, знаю! — перебила его графиня. — Ах подожди, мой бедный Андре. Выслушай меня. Ля Гиш рассказал тебе правду. Он и в самом деле видел Алину с регентом. Но все остальное — все выводы, все допущения, которые он сделал, — ложь. Ложь! Господи, какие же муки ты вынес, мой мальчик, если поверил этому! — Она прижала к груди голову Андре, гладила , успокаивала, утешала его, словно малое дитя. И пока она говорила, Андре-Луи сидел , как зачарованный, и слушал, затаив дыхание.
   — Как ты мог подумать, что твоя Алина способна уступить чьим бы то ни было домогательствам? Даже убежденность в твоей смерти не могла отнять у нее целомудренной силы. Мосье осаждал ее долго и терпеливо. В конце концов, надо полагать, терпение его истощилось. Защитники Тулона настойчиво настойчиво требовали его присутствия, и откладывать более отъезд было уже невозможно. Желая избавиться на время от господина де Керкадью, Мосье под надуманным предлогом отправил его в Брюссель, а сам явился в тот же вечер к Алине, якобы скрасить ее одиночество. Напуганная его напором, она почувствовала себя беспомощной, поскольку была одна. Растерявшись, она позволила принцу себя обнять, и как раз в этот момент появился господин де ля Гиш. Подожди, Андре! Выслушай до конца. По настоянию господина де ля Гиша, который был очень разгневан и, полагаю, очень несдержан в выражениях, регент оставил Алину. Сопровождаемый ля Гишем, он перешел в другую комнату с тем, чтобы маркиз мог передать его высочеству послание, которое привез. Как только они ушли, Алина тут же спустилась ко мне и рассказала о том, что произошло. Она вся дрожала от ужаса и отвращения к Мосье. Больше всего ее пугала мысль, что Мосье может возобновить свою атаку. Алина заклинала меня, чтобы я оставила ее у себя и защитила от его посягательств. — Госпожа де Плугастель помолчала, потом медленно и торжественно произнесла: И она не отходила от меня до тех пор, пока принц не уехал из Гамма.
   Андре-Луи поднялся и посмотрел на графиню затуманенным взглядом.
   — Это правда, сударыня? Правда? — воскликнул он жалобно.
   Госпожа де Плугастель взяла его руки в свои и грустно сказала:
   — Разве я могу обманывать тебя, Андре-Луи? Кто угодно, только не я. Даже из милосердия, мой мальчик.
   В его глазах заблестели слезы.
   — Сударыня, — пробормотал он, — вы подарили мне жизнь.
   — Значит, я дарю ееенгг тебе уже во второй раз, — грустно улыбнулась она. — И благодарю Бога, что он мне дал такую возможность, — Госпожа де Плугастель подалась вперед и быстро поцеловала сына. — Поезжай к своей Алине, Андре-Луи. Поезжай с уверенностью. Не думай больше о Мосье. Ты наказал его за злые намерения. Слава Богу, больше его наказывать не за что.
   — Где она? Алина? — прерывисто спросил Андре-Луи.
   — В Гамме. Когда мы выехали вслед за регентом ТуринФ, господин де Керкадью еще не вернулся из Брюсселя. Алина осталась его ждать. Кроме того, ей и некуда было ехать, бедняжке. Я оставила ей немного денег, их должно хватить на некоторое время. Поспеши к ней, Андре.
   Он выехал на следующий день. Мать благословила его в дорогу. Она знала, что, скорее всего, больше никогда не увидит сына, но утешала себя мыслью о счастье, которое ждало его впереди.
   В этой поездке Андре-Луи не щадил ни себя, ни лошадей. Денег у него было больше, чем достаточно. При расставании де Бац помимо пачки ассигнаций вручил ему пояс с пятьюдесетью луидорами . До приезда в Верону Андре-Луи почти ничего не потратил. Но теперь он пускал золото в ход не задумываясь, при малейшем намеке на задержку или препятствие.
   Через неделю, в ясный апрельский день, усталый и измученный, но с ликованием в сердце, Андре-Луи въехал в маленький Вестфальский городок на Липпе. Он спешился у дверей «Медведя» и, пошатываясь, переступил порог гостиницы. Выглядел он вполне похоже на призрак, за который его вскоре должны были принять.
   Когда ахнувший от изумления хозяин пришел в себя и сообщил, что господин де Керкадью с племянницей в своей комнате наверху, Андре-Луи велел передать сеньору де Гаврийяку, что к нему прибыл курьер.
   — Больше ничего не говорите. Не упоминайте моего имени в присутствии мадмуазель.
   Дав такое напутствие Андре-Луи шагнул к креслу и буквально упал в него. Но спустя совсем немного времени Андре снова оказался на ногах: по лестнице торопливо спускался крестный.
   При виде Андре-Луи господин де Керкадью замер и побледнел; потом издал радостный вопль на всю гостиницу и бросился обнимать крестника, снова и снова повторяя его имя.
   Андре-Луи сжал старика в объятиях. Господин де Керкдью то плакал, то смеялся, а Андре бормотал бессвязно и счастливо:
   — Это я, крестный. В самом деле я. Я вернулся. Покончил с политикой и вернулся. Мы едем на мою ферму в Саксонии. Я всегда знал, что эта ферма однажды нам пригодится. Пойдемте же, найдем Алину.
   Но искать Алину не было нужды. Она уже стояла на лестнице. Громкие крики дяди, повторяющего имя Андре-Луи, заставили ее выбежать из комнаты. Прекрасное лицо девушки было смертельно бледно. Она дрожала так сильно, что едва держалась на ногах.
   Увидев Алину, Андре-Луи высвободился из объятий господина де Керкадью и, забыв об усталости, бросился ей навстречу. Он остановился на ступеньку ниже девушки, так, что его запрокинутое лицо оказалось на уровне ее плеч. Алина обвила руками его шею и притянула голову к своей груди.
   — Я ждала тебя, Андре, — прошептала она. — Я ждала бы тебя вечно. До самого конца.