Страница:
Но Апраксин еще не вернулся, и в Москве не знали, что король Христиан, приняв от него грамоты, о здоровье государевом не спрашивал, к руке своей не позвал гонца московского и к столу его не пригласил, а ответную грамоту прислал ему с секретарем.
Апраксин требовал, чтобы король лично, как всегда это водилось, отпустил его, но Христиан об этом и слышать не хотел, и пришлось Апраксину уехать без королевского отпуска с такою грамотою:
«Хотя мы имеем сильные причины жаловаться на исполнение договора о браке сына нашего с вашею сестрою, но так как ваш отец скончался, то мы все это дело предаем забвению и хотим жить с вами в такой же дружбе, как жили с вашими предками».
По счастью, король Христиан должен был ограничиться холодным, несколько высокомерным тоном и оскорблением, нанесенным послу московскому. Ему хотелось бы посильнее ответить за страдания сына, но обстоятельства были не таковы, чтобы начинать войну с московским государством…
Молодые датские придворные, и главным образом — Генрих Кранен, который имел на то свои личные, сердечные причины, начали вспоминать в разговорах с Вольдемаром о веселом времяпрепровождении в Вильне и о том, что королевич обещал при первой возможности туда приехать. Но Вольдемар отвечал на это:
— Тогда было одно, а теперь другое. Нет, мы минуем Вильну. Мы возвращаемся вовсе не в таком положении, каким можно бы хвастаться, и очень может быть, что в Вильне теперь встретили бы меня не почести и любезности, а насмешки. Да и, наконец, я удивляюсь вам: неужели не дорог вам каждый день, каждый час, приближающий нас к Дании? Я, по крайней мере, думаю об одном, как бы скорее быть дома.
В этих рассуждениях заключалась правда, но не вся, — некоторые из молодых датчан, которые полагали, что теперь все равно Дания не уйдет от них, перешептывались между собою.
— Да, оно понятно, почему принцу теперь не до Вильны: его московитка с ним, он забыл и думать о виленских дамах и девицах. Ну, что ж делать, и нам придется забыть о них, а жаль — то-то бы повеселились после тюрьмы московской!
Молодые датчане были правы. Вольдемар не думал ни о каких красавицах, а о Маше думал много. С каждым днем росла его к ней страстная привязанность. Он часто мечтал о том, как устроит ее в Копенгагене, как употребит все меры для того, чтобы сделать жизнь ее приятной и спокойной.
«Ну можно ли было думать, — говорил он себе, — что в этой варварской Москве я найду такое сокровище?!»
Маша быстро перерождалась. У нее оказались чуть ли не такие же хорошие способности, как у королевича: она с каждым днем все больше и больше осваивалась с датским языком, а датчане, наперерыв друг перед другом, пользовались каждым удобным случаем, каждой подходящей минутой, чтобы учить ее новым словам и оборотам речи. В этой теремной дикарке оказалась врожденная способность русской женщины очень скоро применяться ко всякой обстановке, легко и незаметно усваивать чужое.
Вместе с этим, по мере отдаления от Москвы, совсем проходила и тоска Маши. Ее, очевидно, по дороге нагнали все ее бесенята и снова завладели ею. Она стала весела и шутлива.
Так как до границы королевича сопровождали приставленные русские люди, то необходимо было соблюдать прежнюю относительно Маши осторожность, но она сделалась смела, весела, задорна, так что королевич иногда за нее боялся, а Пассбирг отворачивался и ворчал:
— Вот помяните мое слово, еще наделает нам бед эта девчонка!
Но беды никакой не случилось, и наконец королевич со свитой и хорошеньким пажем прибыл в Копенгаген.
Король Христиан сильно радовался, увидя сына бодрым и здоровым, а выслушав подробный рассказ его и послов о том, что им пришлось вынести в Москве, он пришел в страшное негодование; многого он не знал еще. И опять-таки счастье было, что Апраксин уже уехал с его грамотой.
Через несколько дней по возвращении Вольдемара король пришел к сыну. Негодование его уже улеглось, и он был в веселом настроении духа.
— А ты, оказывается, многое скрыл от меня., — сказал он притворно сердитым тоном. — Ты рассказывал мне о дурном с тобою поведении московитов, а о своем дурном по ведении — ни слова; между тем старик Пассбирг на тебя сильно жалуется.
— Вот как! — воскликнул Вольдемар, хорошо понимая, в чем дело.
— Он говорит что-то о своих седых волосах, просит считать его непричастным к твоим дурным поступкам. Он говорит, что у тебя какой-то паж, вывезенный тобою из Москвы.
— Был паж, — ласково заглядывая в глаза отцу, начал Вольдемар, — только теперь никакого пажа нет, а есть московская боярышня, которую я люблю всем сердцем. Я сам хотел с тобою поговорить об этом… дорогой отец, выслушай меня.
И он рассказал ему откровенно всю свою историю. Он говорил горячо, и король видел, что Вольдемар не на шутку увлечен своим бывшим пажем, но не видел он в этом ничего опасного. Между тем королевич говорил:
— Я очень много обязан ей, в то время как все это случилось, я дошел до полного отчаяния, я уже не мог выносить этой жизни, этого позорного плена. Бывали минуты, когда я готов был наложить на себя руки. Это правда, ты можешь спросить об этом у всех, кто был со мною. Да и не я один, все были в таком состоянии. Она, эта девушка, своим присутствием, спасла и меня, и всех.
Король внимательно слушал; он понимал сына, он сам, как известно, был склонен к сердечным увлечениям и не мог себе представить счастливой жизни без любимой женщины. Теперь он был уже стар, сердце его уже не билось сильнее при взгляде на женскую красоту, но все же в этом сердце хранилось столько милых и приятных воспоминаний.
— Так покажи мне свою волшебницу, — сказал король, — а то ты наконец мне такого о ней наскажешь, что я буду ждать встретить чудо, а чуда-то и не окажется. Любопытна эта московская боярышня!…— прибавил он.
Вольдемар показал отцу свою волшебницу, и король отнесся к ней благосклонно. Благосклонность короля обратила на нее всеобщее внимание.
Если бы Маша, подобно большинству юных теремных затворниц, обладала только красотою, если бы шаловливые бесенята не передали ей своих лучших свойств, она погибла бы на этой чужбине, ее красота скоро наскучила бы королевичу, он бы разлюбил ее. Но красота Маши была на втором плане, да и красоты в ней особенной не было. Она сразу не могла никому броситься в глаза; в Копенгагене нашлось бы немало гораздо более эффектных и ростом, и дородством. Но в небольшой, тонкой Маше с ее подвижным личиком и большими темно-серыми глазами, умевшими говорить и высказывать что угодно, была большая прелесть, действовавшая на человека все больше и больше, по мере того как он знакомился с нею.
Ее живой характер, живой ум, природная кокетливость и шаловливость, а главное — женский такт, которому научил ее, конечно, не терем, а все те же приспешники-бесенята, составляли для нее крепкое и надежное оружие, с помощью которого она могла постоять за себя. Она страстно любила своего королевича, но не надоедала ему своей любовью…
Он устроил ей прелестное гнездышко, роскошь которого не напоминала своеобразной роскоши царицына терема, но пришлась Маше очень по вкусу. Скоро она по виду и манерам превратилась в датчанку.
Королевич приставил к ней учителей. У нее оказались музыкальные способности, хороший голос. За все она хваталась жадно, все она быстро усваивала.
В ее теплом гнездышке Вольдемар проводил свои свободные часы; к ним присоединялись иногда его молодые приятели. Наконец у Маши появилось и женское общество: она была интересна, была в моде.
Часто вечером, по окончании полного занятий и удовольствий дня, Маша, оставшись одна, вздыхала всей грудью от избытка счастья. «Боже мой, как хорошо на свете!» — думалось ей. Являлась мысль о будущем, но она ее гнала; являлись временами воспоминания; мелькали навеки покинутые фразы, тоска заползала в сердце. Вдруг начинало тянуть ото всего этого счастья в покинутую даль, где прошло ее темное детство и первое время юности, где она была бедной «девочкой-сиротой», которой, чуть не каждый день, драла уши суровая постельница Настасья Максимовна.
Слезы показывались на глазах у Маши, опускалась голова ее; вздохи счастья превращались во вздохи печали. Но у нее было одно заветное слово, один талисман, посредством которого она отгоняла все эти призраки. «Вольдемар!» — шептала она — и призраки исчезали.
ЭПИЛОГ
ОБ АВТОРАХ
КРАТКИЕ СВЕДЕНИЯ ОБ УПОМИНАЕМЫХ ИСТОРИЧЕСКИХ ЛИЦАХ
ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА
Апраксин требовал, чтобы король лично, как всегда это водилось, отпустил его, но Христиан об этом и слышать не хотел, и пришлось Апраксину уехать без королевского отпуска с такою грамотою:
«Хотя мы имеем сильные причины жаловаться на исполнение договора о браке сына нашего с вашею сестрою, но так как ваш отец скончался, то мы все это дело предаем забвению и хотим жить с вами в такой же дружбе, как жили с вашими предками».
По счастью, король Христиан должен был ограничиться холодным, несколько высокомерным тоном и оскорблением, нанесенным послу московскому. Ему хотелось бы посильнее ответить за страдания сына, но обстоятельства были не таковы, чтобы начинать войну с московским государством…
Молодые датские придворные, и главным образом — Генрих Кранен, который имел на то свои личные, сердечные причины, начали вспоминать в разговорах с Вольдемаром о веселом времяпрепровождении в Вильне и о том, что королевич обещал при первой возможности туда приехать. Но Вольдемар отвечал на это:
— Тогда было одно, а теперь другое. Нет, мы минуем Вильну. Мы возвращаемся вовсе не в таком положении, каким можно бы хвастаться, и очень может быть, что в Вильне теперь встретили бы меня не почести и любезности, а насмешки. Да и, наконец, я удивляюсь вам: неужели не дорог вам каждый день, каждый час, приближающий нас к Дании? Я, по крайней мере, думаю об одном, как бы скорее быть дома.
В этих рассуждениях заключалась правда, но не вся, — некоторые из молодых датчан, которые полагали, что теперь все равно Дания не уйдет от них, перешептывались между собою.
— Да, оно понятно, почему принцу теперь не до Вильны: его московитка с ним, он забыл и думать о виленских дамах и девицах. Ну, что ж делать, и нам придется забыть о них, а жаль — то-то бы повеселились после тюрьмы московской!
Молодые датчане были правы. Вольдемар не думал ни о каких красавицах, а о Маше думал много. С каждым днем росла его к ней страстная привязанность. Он часто мечтал о том, как устроит ее в Копенгагене, как употребит все меры для того, чтобы сделать жизнь ее приятной и спокойной.
«Ну можно ли было думать, — говорил он себе, — что в этой варварской Москве я найду такое сокровище?!»
Маша быстро перерождалась. У нее оказались чуть ли не такие же хорошие способности, как у королевича: она с каждым днем все больше и больше осваивалась с датским языком, а датчане, наперерыв друг перед другом, пользовались каждым удобным случаем, каждой подходящей минутой, чтобы учить ее новым словам и оборотам речи. В этой теремной дикарке оказалась врожденная способность русской женщины очень скоро применяться ко всякой обстановке, легко и незаметно усваивать чужое.
Вместе с этим, по мере отдаления от Москвы, совсем проходила и тоска Маши. Ее, очевидно, по дороге нагнали все ее бесенята и снова завладели ею. Она стала весела и шутлива.
Так как до границы королевича сопровождали приставленные русские люди, то необходимо было соблюдать прежнюю относительно Маши осторожность, но она сделалась смела, весела, задорна, так что королевич иногда за нее боялся, а Пассбирг отворачивался и ворчал:
— Вот помяните мое слово, еще наделает нам бед эта девчонка!
Но беды никакой не случилось, и наконец королевич со свитой и хорошеньким пажем прибыл в Копенгаген.
Король Христиан сильно радовался, увидя сына бодрым и здоровым, а выслушав подробный рассказ его и послов о том, что им пришлось вынести в Москве, он пришел в страшное негодование; многого он не знал еще. И опять-таки счастье было, что Апраксин уже уехал с его грамотой.
Через несколько дней по возвращении Вольдемара король пришел к сыну. Негодование его уже улеглось, и он был в веселом настроении духа.
— А ты, оказывается, многое скрыл от меня., — сказал он притворно сердитым тоном. — Ты рассказывал мне о дурном с тобою поведении московитов, а о своем дурном по ведении — ни слова; между тем старик Пассбирг на тебя сильно жалуется.
— Вот как! — воскликнул Вольдемар, хорошо понимая, в чем дело.
— Он говорит что-то о своих седых волосах, просит считать его непричастным к твоим дурным поступкам. Он говорит, что у тебя какой-то паж, вывезенный тобою из Москвы.
— Был паж, — ласково заглядывая в глаза отцу, начал Вольдемар, — только теперь никакого пажа нет, а есть московская боярышня, которую я люблю всем сердцем. Я сам хотел с тобою поговорить об этом… дорогой отец, выслушай меня.
И он рассказал ему откровенно всю свою историю. Он говорил горячо, и король видел, что Вольдемар не на шутку увлечен своим бывшим пажем, но не видел он в этом ничего опасного. Между тем королевич говорил:
— Я очень много обязан ей, в то время как все это случилось, я дошел до полного отчаяния, я уже не мог выносить этой жизни, этого позорного плена. Бывали минуты, когда я готов был наложить на себя руки. Это правда, ты можешь спросить об этом у всех, кто был со мною. Да и не я один, все были в таком состоянии. Она, эта девушка, своим присутствием, спасла и меня, и всех.
Король внимательно слушал; он понимал сына, он сам, как известно, был склонен к сердечным увлечениям и не мог себе представить счастливой жизни без любимой женщины. Теперь он был уже стар, сердце его уже не билось сильнее при взгляде на женскую красоту, но все же в этом сердце хранилось столько милых и приятных воспоминаний.
— Так покажи мне свою волшебницу, — сказал король, — а то ты наконец мне такого о ней наскажешь, что я буду ждать встретить чудо, а чуда-то и не окажется. Любопытна эта московская боярышня!…— прибавил он.
Вольдемар показал отцу свою волшебницу, и король отнесся к ней благосклонно. Благосклонность короля обратила на нее всеобщее внимание.
Если бы Маша, подобно большинству юных теремных затворниц, обладала только красотою, если бы шаловливые бесенята не передали ей своих лучших свойств, она погибла бы на этой чужбине, ее красота скоро наскучила бы королевичу, он бы разлюбил ее. Но красота Маши была на втором плане, да и красоты в ней особенной не было. Она сразу не могла никому броситься в глаза; в Копенгагене нашлось бы немало гораздо более эффектных и ростом, и дородством. Но в небольшой, тонкой Маше с ее подвижным личиком и большими темно-серыми глазами, умевшими говорить и высказывать что угодно, была большая прелесть, действовавшая на человека все больше и больше, по мере того как он знакомился с нею.
Ее живой характер, живой ум, природная кокетливость и шаловливость, а главное — женский такт, которому научил ее, конечно, не терем, а все те же приспешники-бесенята, составляли для нее крепкое и надежное оружие, с помощью которого она могла постоять за себя. Она страстно любила своего королевича, но не надоедала ему своей любовью…
Он устроил ей прелестное гнездышко, роскошь которого не напоминала своеобразной роскоши царицына терема, но пришлась Маше очень по вкусу. Скоро она по виду и манерам превратилась в датчанку.
Королевич приставил к ней учителей. У нее оказались музыкальные способности, хороший голос. За все она хваталась жадно, все она быстро усваивала.
В ее теплом гнездышке Вольдемар проводил свои свободные часы; к ним присоединялись иногда его молодые приятели. Наконец у Маши появилось и женское общество: она была интересна, была в моде.
Часто вечером, по окончании полного занятий и удовольствий дня, Маша, оставшись одна, вздыхала всей грудью от избытка счастья. «Боже мой, как хорошо на свете!» — думалось ей. Являлась мысль о будущем, но она ее гнала; являлись временами воспоминания; мелькали навеки покинутые фразы, тоска заползала в сердце. Вдруг начинало тянуть ото всего этого счастья в покинутую даль, где прошло ее темное детство и первое время юности, где она была бедной «девочкой-сиротой», которой, чуть не каждый день, драла уши суровая постельница Настасья Максимовна.
Слезы показывались на глазах у Маши, опускалась голова ее; вздохи счастья превращались во вздохи печали. Но у нее было одно заветное слово, один талисман, посредством которого она отгоняла все эти призраки. «Вольдемар!» — шептала она — и призраки исчезали.
ЭПИЛОГ
Такая спокойная и счастливая жизнь Маши продолжалась года три.
В 1648 году скончался король Христиан IV, и тотчас же после его смерти пришлось Вольдемару вспомнить опасения отца, на основании которых он решился расстаться с любимым сыном и отпустить его в далекую, чудную страну, где судьба тогда сулила ему счастливую и спокойную жизнь. Родственники никогда не могли простить графу Шлезвиг-Голштинскому исключительной любви к нему короля, к тому же он был опасен, в Дании его очень любили.
У Вольдемара был преданный друг, человек энергичный, решительный и способный, Корфиц Улефельд. Он был женат на сестре Вольдемара. Честолюбие его было безгранично, он хорошо понимал, что, несмотря на все свои способности, не может сам достигнуть престола, а поэтому решил во что бы то ни стало возвести на престол своего друга, графа Шлезвиг-Голштинского. Он завел смуту и длил междуцарствие.
За Вольдемара были многие, но сам он, хоть и желавший занять престол, ввиду ненависти к нему старшего брата, которая сулила ему всякие беды, все же не мог вести как следует интригу. Интрига была не в его прямом, откровенном характере.
Дело Улефельда не удалось, второй сын Христиана от королевы Екатерины, Фридрих III, был возведен на престол, а принцу Вольдемару пришлось бежать в Швецию. Конечно, за ним последовала и Маша.
Здесь началась совсем иная жизнь. Прежнего счастья уж не было — вечные опасности, заботы, опасения, — но и на эту новую жизнь не жаловалась Маша. Пока Вольдемар был с нею, пока она могла |разделять его радости и горе, ей ничего иного не хотелось. Ему была неудача, горе — ей двойная неудача, двойное горе, ему радость — ей двойная радость.
Но вот началась польская война [134]. Вольдемар принял в ней участие в армии шведского короля Карла X. Отговорить его от этого не было возможности, да Маша и не отговаривала. Но не было возможности заставить и ее покинуть Вольдемара.
Тайно от принца приготовилась она, и в тот час, когда он думал проститься с нею, она явилась перед ним в виде маленького, хорошенького воина, вооруженного с головы до ног и готового к бою. Он не ожидал ничего подобного и сразу даже не понял, что это значит. Наконец он понял.
— Маша, дорогая моя, ты с ума сошла! — воскликнул он. — Разве можно это? Я иду туда, куда зовет меня мой долг, честь мужчины, моя судьба, я не могу не идти, а ты…
— А я, — перебила его Маша, — тоже не могу не идти туда, где ты подвергаешь опасности жизнь свою. Разве ты не знаешь, что моя жизнь в тебе и другой у меня нет? Подумай, как же я останусь?
Он взглянул на нее и понял, что действительно остаться, покинуть его ей нет никакой возможности. А она смеялась?
— Посмотри, чем же я не воин? Мала только, ну, да не беда это! Ты сам знаешь, как я могу верхом ездить, а стреляю, ты сам опять-таки знаешь, стреляю я метко.
— Маша, подумай, да ведь это война, я буду в постоянной опасности. Я не стану прятаться и беречь себя.
— Я знаю все это, — ответила она. — Мы не будем с тобой прятаться, не бойся, рядом с тобою я ничего не испугаюсь, не осрамлю тебя. Жизнь наша и смерть вместе.
Исполнились эти слова Маши. Впереди своего отряда, в пылу жаркого сражения нашел смерть королевич Вольдемар; на ее руки он упал бездыханный. Маша перекрестила его, поцеловала.
— Стреляйте, ляхи! — крикнула она по-русски.
Что— то ударило ей в грудь, прямо в сердце, и она упала с предсмертным стоном на труп своего королевича…
А в это время там, в Царицыном тереме, где распоряжалась новая молодая хозяйка, царица Марья Ильинична, шла все та же обычная жизнь, жизнь человеческого муравейника. День за днем, как вчера, так и сегодня. Вырастали, созревали и увядали до срока до времени, не радуя ничьего взора, красивые цветки — царевны. Раньше других увядала царевна Ирина. Пережитое ею горе не унесло ее жизни, но навсегда придавило ее своею тяжестью.
Теперь она уж не знала радости. Бледная, с потухшим взглядом, казавшаяся гораздо старше своего возраста, она жила безучастная ко всему и ко всем. Никого она не любила, будто сердца у нее совсем не было, будто вырвали его у нее. Прежде, в первое время, пока хоть и измученное, а все же трепетало и жило в ней сердце, она умела молиться и находить в молитве отраду. Теперь и этой отрады не было. Обычная молитва, перешедшая в привычку, не приносила ей никакой радости и облегчения.
Мало— помалу царевна изменилась в характере, так изменилась, что если бы воспитавшая ее мама, княгиня Марья Ивановна Хованская, была еще в живых, она не узнала бы своей воспитанницы. Теперь уж не говорили о царевниной доброте теремные жительницы, а постельница Настасья Максимовна иной раз шепотом на ушко надежной приятельнице толковала:
— Зла наша царевна Ирина Михайловна, никакой в ней нету к людям жалости, сколько слез от нее по терему! Никто ей не угодит, все неладно, так и норовит обидеть человека, под беду подвести его. И что такое сталось с нею? Ведь добра была как ангел Божий…
— Так отчего бы это? Какая тому причина? — тоже таинственным шепотом спрашивала Настасью Максимовну приятельница.
— Какая тому причина?! Одна причина: зельем таким опоили царевну. Зелье такое, вишь, есть, сушит оно сердце, делает из доброго, ласкового человека — ненавистника.
— Да кто же бы это? И как сталось такое в тереме?
— Ума приложить не могу, матушка, ума приложить не могу! На глазах она у меня была сыздетства. У меня да у покойной княгини Марьи Ивановны, и сама ты знаешь, провесть меня мудрено, все я вижу… А тут и недоглядела. Вот грех-то какой! Как-то!
Настасья Максимовна, по старой привычке своей, разводила руками и печально задумывалась.
В 1648 году скончался король Христиан IV, и тотчас же после его смерти пришлось Вольдемару вспомнить опасения отца, на основании которых он решился расстаться с любимым сыном и отпустить его в далекую, чудную страну, где судьба тогда сулила ему счастливую и спокойную жизнь. Родственники никогда не могли простить графу Шлезвиг-Голштинскому исключительной любви к нему короля, к тому же он был опасен, в Дании его очень любили.
У Вольдемара был преданный друг, человек энергичный, решительный и способный, Корфиц Улефельд. Он был женат на сестре Вольдемара. Честолюбие его было безгранично, он хорошо понимал, что, несмотря на все свои способности, не может сам достигнуть престола, а поэтому решил во что бы то ни стало возвести на престол своего друга, графа Шлезвиг-Голштинского. Он завел смуту и длил междуцарствие.
За Вольдемара были многие, но сам он, хоть и желавший занять престол, ввиду ненависти к нему старшего брата, которая сулила ему всякие беды, все же не мог вести как следует интригу. Интрига была не в его прямом, откровенном характере.
Дело Улефельда не удалось, второй сын Христиана от королевы Екатерины, Фридрих III, был возведен на престол, а принцу Вольдемару пришлось бежать в Швецию. Конечно, за ним последовала и Маша.
Здесь началась совсем иная жизнь. Прежнего счастья уж не было — вечные опасности, заботы, опасения, — но и на эту новую жизнь не жаловалась Маша. Пока Вольдемар был с нею, пока она могла |разделять его радости и горе, ей ничего иного не хотелось. Ему была неудача, горе — ей двойная неудача, двойное горе, ему радость — ей двойная радость.
Но вот началась польская война [134]. Вольдемар принял в ней участие в армии шведского короля Карла X. Отговорить его от этого не было возможности, да Маша и не отговаривала. Но не было возможности заставить и ее покинуть Вольдемара.
Тайно от принца приготовилась она, и в тот час, когда он думал проститься с нею, она явилась перед ним в виде маленького, хорошенького воина, вооруженного с головы до ног и готового к бою. Он не ожидал ничего подобного и сразу даже не понял, что это значит. Наконец он понял.
— Маша, дорогая моя, ты с ума сошла! — воскликнул он. — Разве можно это? Я иду туда, куда зовет меня мой долг, честь мужчины, моя судьба, я не могу не идти, а ты…
— А я, — перебила его Маша, — тоже не могу не идти туда, где ты подвергаешь опасности жизнь свою. Разве ты не знаешь, что моя жизнь в тебе и другой у меня нет? Подумай, как же я останусь?
Он взглянул на нее и понял, что действительно остаться, покинуть его ей нет никакой возможности. А она смеялась?
— Посмотри, чем же я не воин? Мала только, ну, да не беда это! Ты сам знаешь, как я могу верхом ездить, а стреляю, ты сам опять-таки знаешь, стреляю я метко.
— Маша, подумай, да ведь это война, я буду в постоянной опасности. Я не стану прятаться и беречь себя.
— Я знаю все это, — ответила она. — Мы не будем с тобой прятаться, не бойся, рядом с тобою я ничего не испугаюсь, не осрамлю тебя. Жизнь наша и смерть вместе.
Исполнились эти слова Маши. Впереди своего отряда, в пылу жаркого сражения нашел смерть королевич Вольдемар; на ее руки он упал бездыханный. Маша перекрестила его, поцеловала.
— Стреляйте, ляхи! — крикнула она по-русски.
Что— то ударило ей в грудь, прямо в сердце, и она упала с предсмертным стоном на труп своего королевича…
А в это время там, в Царицыном тереме, где распоряжалась новая молодая хозяйка, царица Марья Ильинична, шла все та же обычная жизнь, жизнь человеческого муравейника. День за днем, как вчера, так и сегодня. Вырастали, созревали и увядали до срока до времени, не радуя ничьего взора, красивые цветки — царевны. Раньше других увядала царевна Ирина. Пережитое ею горе не унесло ее жизни, но навсегда придавило ее своею тяжестью.
Теперь она уж не знала радости. Бледная, с потухшим взглядом, казавшаяся гораздо старше своего возраста, она жила безучастная ко всему и ко всем. Никого она не любила, будто сердца у нее совсем не было, будто вырвали его у нее. Прежде, в первое время, пока хоть и измученное, а все же трепетало и жило в ней сердце, она умела молиться и находить в молитве отраду. Теперь и этой отрады не было. Обычная молитва, перешедшая в привычку, не приносила ей никакой радости и облегчения.
Мало— помалу царевна изменилась в характере, так изменилась, что если бы воспитавшая ее мама, княгиня Марья Ивановна Хованская, была еще в живых, она не узнала бы своей воспитанницы. Теперь уж не говорили о царевниной доброте теремные жительницы, а постельница Настасья Максимовна иной раз шепотом на ушко надежной приятельнице толковала:
— Зла наша царевна Ирина Михайловна, никакой в ней нету к людям жалости, сколько слез от нее по терему! Никто ей не угодит, все неладно, так и норовит обидеть человека, под беду подвести его. И что такое сталось с нею? Ведь добра была как ангел Божий…
— Так отчего бы это? Какая тому причина? — тоже таинственным шепотом спрашивала Настасью Максимовну приятельница.
— Какая тому причина?! Одна причина: зельем таким опоили царевну. Зелье такое, вишь, есть, сушит оно сердце, делает из доброго, ласкового человека — ненавистника.
— Да кто же бы это? И как сталось такое в тереме?
— Ума приложить не могу, матушка, ума приложить не могу! На глазах она у меня была сыздетства. У меня да у покойной княгини Марьи Ивановны, и сама ты знаешь, провесть меня мудрено, все я вижу… А тут и недоглядела. Вот грех-то какой! Как-то!
Настасья Максимовна, по старой привычке своей, разводила руками и печально задумывалась.
ОБ АВТОРАХ
ПОЛЕВОЙ ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ
(1839-1902), писатель. Закончил историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета, получил степень магистра за «Опыт сравнительного обозрения древнейших памятников народной поэзии германской и славянской», читал лекции приват-доцентом в Санкт-Петербургском университете, был профессором по кафедре русского языка и славистики в Новороссийском и Варшавском университетах. В 1871 г. вышел в отставку и посвятил себя исключительно литературе. Ему принадлежат учебные и популярные труды: «Учебная русская хрестоматия», «Общедоступная русская грамматика», «Очерк русской истории в памятниках быта», «Родные отголоски», «Русская история для средне-учебных заведений» и, наконец, «История русской литературы» (Спб, 1872), которая имела большой успех как первая удачная популяризация. Последняя переработка книги (1900), выпущенная в роскошном издании Маркса, очень отстала от современной автору науки. Полевой известен также как автор многочисленных исторических романов и повестей («Исторические повести», «Тальянская чертовка», «Под неотразимой десницей» и другие), печатавшихся главным образом в «Историческом Вестнике» и «Ниве». Полевой в 1875 г. редактировал «Пчелу», а в 1882-1887 издавал «Живописное Обозрение». Сочинения П.Н.Полевого в 3-х томах вышли в 1910— 1911 годах в издательстве А.Ф.Маркса.
Роман «Избранник Божий» печатается по изданию А.Ф. Девриена, С.-Петербург, 1900 г.
ЗАРИН АНДРЕЙ ЕФИМОВИЧ (1862-1929), прозаик, журналист. Вырос в литературной семье, печатался с 1881 г. В 1883 г. исключен из 6-го класса Виленского реального училища в связи с арестом по обвинению в контактах с народовольцами. Содержался один месяц под стражей в Виленской тюрьме, затем в течение десяти лет находился под негласным надзором полиции. В 1886-1888 годах служил в Государственном банке в Петербурге, в Управлении государственных имуществ Петербургской и Псковской губерний. С 1888 г. полностью посвятил себя литературной деятельности. В 1890-е гг. публиковал «бытовые» повести и романы («Тотализатор», «Дочь пожарного», «Серые герои» и др.), посвященные жизни городских низов и получившие благожелательные отзывы критики. В 1900-е гг. Зариным были изданы многочисленные мелодрамы («Увлечение», «За чужое удовольствие» и др.), исторические («Кровавый пир», «На изломе», «Власть земли», «Двоевластие» и др.) и уголовные романы. Позднее, в 1908-1909 годах отбывал одиночное заключение в петербургских «Крестах» за статьи, «возбуждающие к учинению бунтовщических деяний». До ареста редактировал журналы «Живописное Обозрение» (1902-1903), «Воскресенье» (1903-1905) и газеты «Обновленнная Россия», «Современная Жизнь» (1905-1906), неофициально редактировал журналы «Звезда», «Природа и Люди». К 300-летию дома Романовых им было опубликовано тринадцать книг, посвященных жизни русских царей. После 1917 года Зарин сотрудничал в журналах «Смена», «Красный пролетарий», «Вокруг света», газетах, опубликовал несколько повестей, писал киносценарии.
Роман «Двоевластие» печатается по изданию А. А. Каспари, С.-Петербург, 1912 г.
СОЛОВЬЕВ ВСЕВОЛОД СЕРГЕЕВИЧ (1849-1903), беллетрист. Старший сын историка С.М.Соловьева. Вс. Соловьев учился на юридическом факультете Московского университета. Литературную деятельность начал с 1865 года, печатал анонимно или с одними инициалами свои стихотворения в разных периодических изданиях. С 1876 по 1886 поместил в «Ниве» целый ряд исторических романов, имевших успех и вышедших затем отдельными изданиями: «Княжна Острожская», «Юный император», «Царь-девица», «Касимовская невеста» и наконец пять исторических романов о семье Горбатовых («Сергей Горбатов», «Вольнодумец», «Старый дом», «Изгнанник» и «Последние Горбатовы»). В 1878 году в «Исторической Библиотеке» Вс. Соловьев напечатал романы «Волхвы», «Великий Розенкрейцер», «Жених царевны», «Царское посольство» и др. Кроме исторических романов, им были написаны два романа из современного автору быта «Наваждение», «Злые ветры» и два тома повестей и рассказов «Рассказы и очерки» и «Новые рассказы». Полное собрание его сочинений вышло в 42-х книгах в виде бесплатного приложения к журналу «Природа и Люди» за 1917 год в издательстве П. П. Сойкина.
Роман «Жених царевны» печатается по изданию Н.Ф.Мертца, С.-Петербург, 1903 г.
Роман «Избранник Божий» печатается по изданию А.Ф. Девриена, С.-Петербург, 1900 г.
ЗАРИН АНДРЕЙ ЕФИМОВИЧ (1862-1929), прозаик, журналист. Вырос в литературной семье, печатался с 1881 г. В 1883 г. исключен из 6-го класса Виленского реального училища в связи с арестом по обвинению в контактах с народовольцами. Содержался один месяц под стражей в Виленской тюрьме, затем в течение десяти лет находился под негласным надзором полиции. В 1886-1888 годах служил в Государственном банке в Петербурге, в Управлении государственных имуществ Петербургской и Псковской губерний. С 1888 г. полностью посвятил себя литературной деятельности. В 1890-е гг. публиковал «бытовые» повести и романы («Тотализатор», «Дочь пожарного», «Серые герои» и др.), посвященные жизни городских низов и получившие благожелательные отзывы критики. В 1900-е гг. Зариным были изданы многочисленные мелодрамы («Увлечение», «За чужое удовольствие» и др.), исторические («Кровавый пир», «На изломе», «Власть земли», «Двоевластие» и др.) и уголовные романы. Позднее, в 1908-1909 годах отбывал одиночное заключение в петербургских «Крестах» за статьи, «возбуждающие к учинению бунтовщических деяний». До ареста редактировал журналы «Живописное Обозрение» (1902-1903), «Воскресенье» (1903-1905) и газеты «Обновленнная Россия», «Современная Жизнь» (1905-1906), неофициально редактировал журналы «Звезда», «Природа и Люди». К 300-летию дома Романовых им было опубликовано тринадцать книг, посвященных жизни русских царей. После 1917 года Зарин сотрудничал в журналах «Смена», «Красный пролетарий», «Вокруг света», газетах, опубликовал несколько повестей, писал киносценарии.
Роман «Двоевластие» печатается по изданию А. А. Каспари, С.-Петербург, 1912 г.
СОЛОВЬЕВ ВСЕВОЛОД СЕРГЕЕВИЧ (1849-1903), беллетрист. Старший сын историка С.М.Соловьева. Вс. Соловьев учился на юридическом факультете Московского университета. Литературную деятельность начал с 1865 года, печатал анонимно или с одними инициалами свои стихотворения в разных периодических изданиях. С 1876 по 1886 поместил в «Ниве» целый ряд исторических романов, имевших успех и вышедших затем отдельными изданиями: «Княжна Острожская», «Юный император», «Царь-девица», «Касимовская невеста» и наконец пять исторических романов о семье Горбатовых («Сергей Горбатов», «Вольнодумец», «Старый дом», «Изгнанник» и «Последние Горбатовы»). В 1878 году в «Исторической Библиотеке» Вс. Соловьев напечатал романы «Волхвы», «Великий Розенкрейцер», «Жених царевны», «Царское посольство» и др. Кроме исторических романов, им были написаны два романа из современного автору быта «Наваждение», «Злые ветры» и два тома повестей и рассказов «Рассказы и очерки» и «Новые рассказы». Полное собрание его сочинений вышло в 42-х книгах в виде бесплатного приложения к журналу «Природа и Люди» за 1917 год в издательстве П. П. Сойкина.
Роман «Жених царевны» печатается по изданию Н.Ф.Мертца, С.-Петербург, 1903 г.
КРАТКИЕ СВЕДЕНИЯ ОБ УПОМИНАЕМЫХ ИСТОРИЧЕСКИХ ЛИЦАХ
Владислав(1595-1648) — старший сын короля Сигизмунда III. С 1632 г. — король Польши Владислав IV. По договору 4 февраля 1610 г. должен был занять московский престол.
ГонсевскийАлександр — командовал польским гарнизоном в Москве в 1610-1612 гг. Прославился при защите Смоленска в 1632-1633 гг., когда в течение 10 месяцев отбивал штурмы армии Шеина. Умер ок. 1645 г.
ГорнЭверт -известный шведский полководец (1581-1615), прославившийся в походах короля Густава-Адольфа. Смертельно ранен во время осады Пскова.
ДелагардиЯков (1583-1652)— известный шведский военачальник. Вместе с армией Скопина-Шуйского действовал на севере Московского государства. В марте 1610 г. вошел в Москву. Потерпел поражение при Клушине и отошел к Новгороду, а затем в шведские владения.
ЖолкевскийСтанислав (1547-1620)— польский гетман и канцлер. Разбил Дм. Шуйского у д. Югушино (1610), вступил в Москву и добился избрания Владислава на московский престол, после чего сдал командование польским гарнизоном в Москве А. Гонсевскому, забрал с собой плененного Василия Шуйского и выехал под Смоленск. Пал в бою с турками в 1620 г.
ЗаруцкийИван Мартынович — атаман донских казаков, сторонник Лжедмитрия II. Летом 1609 г. спас тушинский лагерь, остановив московские войска на р. Химке. Вместе с Лжедмитрием II бежал из Тушина в Калугу. В 1611 г. соединился с ополчением Ляпунова. Арестован в июне 1614 г. вместе с Мариной Мнишек и ее малолетним сыном. Казнен в Москве.
Лжедмитрий I— под именем царя Димитрия Иоанновича, сына Ивана Грозного, занимал московский престол с 21 июля 1605 г. по 17 мая 1606 г. Настоящее имя — Григорий Отрепьев, беглый монах Чудова монастыря. Убит в результате заговора.
Лжедмитрий II(или Тушинский вор) — настоящее имя не выяснено Объявил себя Димитрием Иоанновичем после смерти Лжедмитрия I — в июле 1607 г. в Стародубе-Северском. Войска Лжедмитрия II постоянно угрожали Москве, в течение полутора лет находясь в двенадцати верстах от столицы, в тушинском лагере. Самозванец убит в Калуге 10 декабря 1610 г.
МнишекМарина (ок. 1588-1614)— дочь Юрия Мнишека. В 1606 г. вступила в брак с Лжедмитрием I и короновалась в Москве. После гибели Лжедмитрия I оказалась в Тушине, где признала Лжедмитрия II якобы спасшимся своим мужем. После его смерти вместе со своим покровителем атаманом Заруцким и сыном от Лжедмитрия II Иваном (род. в 1611 г.) бежала на Урал. Казаки выдали их. Заруцкий и Иван были казнены. Марина умерла в заточении.
СагайдачныйПетр Конашевич — православный дворянин, кошевой атаман, затем фактически гетман Украины. В 1618 г. участвовал в походе королевича Владислава на Москву, разбил московские ополчения Пожарского и Волконского. Умер в 1622 г. Похоронен в Киеве.
СалтыковБорис Михайлович — боярин. Благодаря родству с матерью царя Михаила Федоровича стал влиятельной фигурой при дворе, но с возвращением Филарета и обнаружением клеветы на Хлоповых выслан в деревню; вернулся только после смерти Филарета. Умер в 1646 г.
СалтыковМихаил Михайлович — боярин, брат Б. М. Салтыкова. Был ближним судьей московского Судного приказа. Умер в 1671 г.
СапегаЯн Петр (1569-1611) — известный полководец. Поддерживал Лжедмитрия II, вел осаду Троицкого монастыря (1609-1610). Умер в Москве.
Сигизмунд IIIВаза (1566-1632) — король польский (1587-1632) и шведский (1592-1604). Был отстранен от шведского престола, но не оставил своих притязаний на него, чем вовлек Польшу в длительные войны со Швецией. При Сигизмунде III Польша вмешалась в дела Московского государства, вначале поддерживая самозванцев, а затем открыто объявив войну (1609-1618).
Скопин— ШуйскийМихаил Васильевич (1587-1610) -князь, талантливый полководец. Дважды разбил повстанческую армию Болотникова (при р. Пахре и дер. Котлы). Командовал передовым отрядом при осаде Болотникова в Туле. Вместе с Делагарди выступил из Новгорода и взял Орешек, Тверь, Торжок, нанес поражение гетману Сапеге при Калязине. Занял Александровскую слободу и вынудил Сапегу снять осаду Трдицкой Лавры. В марте 1610 г. вошел в Москву. Неожиданно умер 23 апреля 1610 г.
ХлоповаМарья Ивановна — дочь московского дворянина, невеста царя Михаила Федоровича. В 1616 г. сослана в Тобольск. Осенью 1619 г. переведена в Верхотурье, а в 1621 г. — в Нижний Новгород. По решению патриарха Филарета в 1623 г. по ее делу, производилось новое дознание, которое, однако, вскоре было прекращено. М. И. Хлопова жила в Нижнем Новгороде до самой смерти. Умерла в 1633 году.
ХодкевичЯн Карл (ум. в 1621 г.) — польский полководец, великий гетман литовский. Участвовал в осаде Смоленска и походе на Москву для спасения польского гарнизона, осажденного нижегородским ополчением.
ШеинМихаил Борисович — боярин. В 1609-1611 гг. командовал смоленским гарнизоном. После падения крепости провел девять лет в польском плену (вместе с Филаретом, Голицыным и Мезецким). Возглавлял неудачный поход на Смоленск в 1632 г. После капитуляции армии и возвращения в Москву казнен как изменник в 1634 году.
ШереметевФедор Иванович — боярин. Принимал деятельное участие во всех важных событиях царствования Михаила Федоровича. В 1649 году принял иноческий чин и назван в постриге Феодосием. Скончался в начале 1650 года.
ГонсевскийАлександр — командовал польским гарнизоном в Москве в 1610-1612 гг. Прославился при защите Смоленска в 1632-1633 гг., когда в течение 10 месяцев отбивал штурмы армии Шеина. Умер ок. 1645 г.
ГорнЭверт -известный шведский полководец (1581-1615), прославившийся в походах короля Густава-Адольфа. Смертельно ранен во время осады Пскова.
ДелагардиЯков (1583-1652)— известный шведский военачальник. Вместе с армией Скопина-Шуйского действовал на севере Московского государства. В марте 1610 г. вошел в Москву. Потерпел поражение при Клушине и отошел к Новгороду, а затем в шведские владения.
ЖолкевскийСтанислав (1547-1620)— польский гетман и канцлер. Разбил Дм. Шуйского у д. Югушино (1610), вступил в Москву и добился избрания Владислава на московский престол, после чего сдал командование польским гарнизоном в Москве А. Гонсевскому, забрал с собой плененного Василия Шуйского и выехал под Смоленск. Пал в бою с турками в 1620 г.
ЗаруцкийИван Мартынович — атаман донских казаков, сторонник Лжедмитрия II. Летом 1609 г. спас тушинский лагерь, остановив московские войска на р. Химке. Вместе с Лжедмитрием II бежал из Тушина в Калугу. В 1611 г. соединился с ополчением Ляпунова. Арестован в июне 1614 г. вместе с Мариной Мнишек и ее малолетним сыном. Казнен в Москве.
Лжедмитрий I— под именем царя Димитрия Иоанновича, сына Ивана Грозного, занимал московский престол с 21 июля 1605 г. по 17 мая 1606 г. Настоящее имя — Григорий Отрепьев, беглый монах Чудова монастыря. Убит в результате заговора.
Лжедмитрий II(или Тушинский вор) — настоящее имя не выяснено Объявил себя Димитрием Иоанновичем после смерти Лжедмитрия I — в июле 1607 г. в Стародубе-Северском. Войска Лжедмитрия II постоянно угрожали Москве, в течение полутора лет находясь в двенадцати верстах от столицы, в тушинском лагере. Самозванец убит в Калуге 10 декабря 1610 г.
МнишекМарина (ок. 1588-1614)— дочь Юрия Мнишека. В 1606 г. вступила в брак с Лжедмитрием I и короновалась в Москве. После гибели Лжедмитрия I оказалась в Тушине, где признала Лжедмитрия II якобы спасшимся своим мужем. После его смерти вместе со своим покровителем атаманом Заруцким и сыном от Лжедмитрия II Иваном (род. в 1611 г.) бежала на Урал. Казаки выдали их. Заруцкий и Иван были казнены. Марина умерла в заточении.
СагайдачныйПетр Конашевич — православный дворянин, кошевой атаман, затем фактически гетман Украины. В 1618 г. участвовал в походе королевича Владислава на Москву, разбил московские ополчения Пожарского и Волконского. Умер в 1622 г. Похоронен в Киеве.
СалтыковБорис Михайлович — боярин. Благодаря родству с матерью царя Михаила Федоровича стал влиятельной фигурой при дворе, но с возвращением Филарета и обнаружением клеветы на Хлоповых выслан в деревню; вернулся только после смерти Филарета. Умер в 1646 г.
СалтыковМихаил Михайлович — боярин, брат Б. М. Салтыкова. Был ближним судьей московского Судного приказа. Умер в 1671 г.
СапегаЯн Петр (1569-1611) — известный полководец. Поддерживал Лжедмитрия II, вел осаду Троицкого монастыря (1609-1610). Умер в Москве.
Сигизмунд IIIВаза (1566-1632) — король польский (1587-1632) и шведский (1592-1604). Был отстранен от шведского престола, но не оставил своих притязаний на него, чем вовлек Польшу в длительные войны со Швецией. При Сигизмунде III Польша вмешалась в дела Московского государства, вначале поддерживая самозванцев, а затем открыто объявив войну (1609-1618).
Скопин— ШуйскийМихаил Васильевич (1587-1610) -князь, талантливый полководец. Дважды разбил повстанческую армию Болотникова (при р. Пахре и дер. Котлы). Командовал передовым отрядом при осаде Болотникова в Туле. Вместе с Делагарди выступил из Новгорода и взял Орешек, Тверь, Торжок, нанес поражение гетману Сапеге при Калязине. Занял Александровскую слободу и вынудил Сапегу снять осаду Трдицкой Лавры. В марте 1610 г. вошел в Москву. Неожиданно умер 23 апреля 1610 г.
ХлоповаМарья Ивановна — дочь московского дворянина, невеста царя Михаила Федоровича. В 1616 г. сослана в Тобольск. Осенью 1619 г. переведена в Верхотурье, а в 1621 г. — в Нижний Новгород. По решению патриарха Филарета в 1623 г. по ее делу, производилось новое дознание, которое, однако, вскоре было прекращено. М. И. Хлопова жила в Нижнем Новгороде до самой смерти. Умерла в 1633 году.
ХодкевичЯн Карл (ум. в 1621 г.) — польский полководец, великий гетман литовский. Участвовал в осаде Смоленска и походе на Москву для спасения польского гарнизона, осажденного нижегородским ополчением.
ШеинМихаил Борисович — боярин. В 1609-1611 гг. командовал смоленским гарнизоном. После падения крепости провел девять лет в польском плену (вместе с Филаретом, Голицыным и Мезецким). Возглавлял неудачный поход на Смоленск в 1632 г. После капитуляции армии и возвращения в Москву казнен как изменник в 1634 году.
ШереметевФедор Иванович — боярин. Принимал деятельное участие во всех важных событиях царствования Михаила Федоровича. В 1649 году принял иноческий чин и назван в постриге Феодосием. Скончался в начале 1650 года.
ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА
1591 г
.15 мая — смерть царевича Димитрия в Угличе.
1596г. 12 июля — родился Михаил Романов.
1598г. 6 января — кончина царя Федора Иоанновича.
1598 г .21 февраля — начало правления Бориса Годунова.
1600г. ноябрь — опала и ссылка Романовых.
1601— 1603 гг.-голод в Московском государстве.
1604 год
13 октября — Лжедмитрий I переходит Границу Московского государства.
10 ноября — войска самозванца останавливаются у Новгород-Северского.
19 декабря — полки Мстиславского подходят к лагерю Лжедмитрия I.
21 декабря — мятеж в лагере самозванца. Распад армии Лжедмитрия I.
1605 год
1 января — бегство Лжедмитрия I из-под Новгород-Северского.
21 января — поражение новой армии самозванца у села Добрыничи.
4 марта — соединение войск Мстиславского и Шереметева у крепости Кромы, где находились сторонники Лжедмитрия I.
13 апреля — кончина Бориса Годунова. Через три дня последовало наречение на царство его сына Федора.
10 мая — оставшаяся под Кромами часть московской армии присягает Лжедмитрию I.
14 мая — Лжедмитрий I выступает из Путивля на Москву.
28 мая — московские войска отбивают попытки войск самозванца переправиться через Оку под Серпуховом.
31 мая — донской атаман А. Корела, обойдя заслоны на Оке, подходит к Москве и останавливается в шести верстах от города.
1596г. 12 июля — родился Михаил Романов.
1598г. 6 января — кончина царя Федора Иоанновича.
1598 г .21 февраля — начало правления Бориса Годунова.
1600г. ноябрь — опала и ссылка Романовых.
1601— 1603 гг.-голод в Московском государстве.
1604 год
13 октября — Лжедмитрий I переходит Границу Московского государства.
10 ноября — войска самозванца останавливаются у Новгород-Северского.
19 декабря — полки Мстиславского подходят к лагерю Лжедмитрия I.
21 декабря — мятеж в лагере самозванца. Распад армии Лжедмитрия I.
1605 год
1 января — бегство Лжедмитрия I из-под Новгород-Северского.
21 января — поражение новой армии самозванца у села Добрыничи.
4 марта — соединение войск Мстиславского и Шереметева у крепости Кромы, где находились сторонники Лжедмитрия I.
13 апреля — кончина Бориса Годунова. Через три дня последовало наречение на царство его сына Федора.
10 мая — оставшаяся под Кромами часть московской армии присягает Лжедмитрию I.
14 мая — Лжедмитрий I выступает из Путивля на Москву.
28 мая — московские войска отбивают попытки войск самозванца переправиться через Оку под Серпуховом.
31 мая — донской атаман А. Корела, обойдя заслоны на Оке, подходит к Москве и останавливается в шести верстах от города.