Страница:
Время поджимало группу, но Кэмпбел не позволял спешить. Расположившись на вершине холма, диверсанты наблюдали за базой.
— Свиньи! — Перкинс не мог сдержать возмущения. Вояка-профессионал, он терпеть не мог разгильдяйства в людях, носящих форму.
Его раздражали признаки отсутствия дисциплины в гарнизоне иракцев. Ничто не показывало настороженности в охране этого важного объекта системы ПВО. Из трех пулеметных точек, которые прикрывали подходы к радару с юго-востока, была занята только одна. Да и ее трудно было признать готовой к бою. Два солдата, находившихся у пулемета, прикрытого брезентовым чехлом, не следили за местностью и лишь изредка появлялись из бункера.
Кэмпбел старался сохранять хладнокровие.
Он хорошо понимал, что неудача группы не сорвет операции. Отправляя диверсантов в пустыню, офицеры штаба не могли не продумать страховочных мер — слишком большая ставка делалась на ослепление «Глаза Аллаха», и надеяться только на то, что это со стопроцентным успехом осуществит группа «Флэш», было бы опрометчиво. В то же время Кэмпбел понимал, что вернуться к своим, не выполнив приказа, означало навсегда потерять репутацию и доверие. Причем важно было не просто произвести взрыв токоподающей линии, а уложиться с ним в строгие временные рамки, которые обозначены штабом. Эффект диверсионной операции достигался только тогда, когда она обеспечивала ослепление «Глаза Аллаха» за десять минут до начала общих действий войск.
Человеку, далекому от военного дела, трудно представить, что такое правильно организованное взаимодействие сил, привлекаемых к участию в боевой операции на огромных пространствах земли и моря.
В штабах каждый этап предстоявших боевых действий войск укладывался в точные временные рамки. В начале строго по расписанию по позициям иракской армии наносила удары вертолетная авиация. В ее задачу входило подавление и уничтожение главных пунктов системы ПВО — радаров, ракетных пусковых позиций, аэродромов истребительной авиации. Пробив брешь в первой линии обороны, можно было пускать в бой истребители-бомбардировщики и крылатые ракеты, которые должны достичь и поразить тыловые объекты — штабы, пусковые установки ракет «земля-земля», тыловые базы снабжения армии.
Судя по тому, что в зоне радара не было заметно никаких признаков тревоги или повышенной боевой готовности, иракцы не были осведомлены о приближавшемся часе начала операции «Буря в пустыне».
Прямая линия, обозначавшая на карте трассу силового кабеля, тянулась от РЛС строго на север к мощной полевой электростанции. Чтобы выйти к линии, диверсантам предстояло преодолеть не более двух километров. На этом этапе экономить силы уже было нельзя, и группа, рассредоточившись в боевой порядок, ускоренным шагом двинулась к цели.
В такие минуты у людей обостряется реакция, они начинают лучше слышать, зорче становятся взгляды, бесшумней движения.
Сержант Перкинс заметил араба первым. Он щелкнул переключателем рации два раза. В наушнике каждого члена группы прозвучали щелчки. Все мгновенно замерли на местах, крепче сжимая оружие — противник был рядом.
Понаблюдав за обнаруженным человеком, Перкинс понял — это солдат-караульный, который не подозревает о близости диверсантов. Араб удобно сидел на песке и мурлыкал под нос заунывную песню. Пеюкинс скользнул в сторону караульного. Оказавшись за его спиной, размахнулся, рукояткой боевого ножа целясь в голову. Резкий удар, и араб стал заваливаться вперед. Перкинс успел подхватить падавшего за ворот и придержал его. Араб улегся на песок, согнувшись крючком.
Кэмпбел опустился на колени, рывком перевернул тело араба на спину. Тонкий луч фонарика, который зажег сержант Рейнер, уперся в скуластое лицо с ввалившимися щеками.
— Сейчас очнется, — сказал Рейнер. И в самом деле араб шевельнулся. Дрогнули веки, приоткрылись глаза.
Рейнер прижал глушитель автомата к широкому выпуклому лбу.
— Не надо, сэр…
Араб произнес фразу по-английски, слабым, но очень ясным голосом.
Кэмпбел опешил. Человек, который не видел нападавших, едва открыл глаза, заметил склонившегося над ним человека в одеянии бедуина и тут же обратился к нему на чужом для себя языке.
— Кто ты? — Кэмпбел задал вопрос поанглийски.
— Я Абу Кадыр. Солдат.
— Почему говоришь по-английски?
— Потому что вы англичане.
Это походило на чудо, в которое трудно поверить.
Абу Кадыр и сам в тот момент не сумел бы объяснить, как это произошло. Только позже он догадался, что, выплывая из забытья, услыхал слова Рейнера: «Сейчас очнется», и, не отдавая себе в том отчета, заговорил по-английски.
Сделать это для Абу Кадыра труда не составило. С мальчишеских лет он торговал сувенирами Востока в родном городе Басре. Туристам в те времена нравилось посещать Ирак — страну волшебных сказок. Европейцы и американцы с детства слыхали имена Синбадаморехода, маленького багдадского вора, знали о дэвах и джиннах, а потому охотно приобретали мелочи, которые потом напоминали им о путешествиях. И никто никогда не сожалел о потерянных деньгах.
Воспоминания о Басре, которые навевали сувениры, того стоили. Город из сказки — шумный, гудевший гортанными выкриками торговцев, приглашавших прохожих в свои лавки, гремевший мотивами своеобразной арабской музыки, был насквозь пропитан запахами жареного мяса, специй и мускуса. Вдоль берега священного Тигра по набережной тянулись шашлычни. Курились ароматными дымками жаровни, шкварчало, подрумянивалось на огне свежее мясо. Зазывалы весело махали руками, улыбались людям, покрикивали: «Ай, хорошо! Ах, какой мед! Кто у нас не едал, тот в Басре не побывал!»
Шумели базары, блестели золотом, начищенной бронзой кувшинов, блюд и безделушек ряды ювелиров и медников.
Ах, какая хорошая тогда была жизнь! Подернутая дымкой романтических воспоминаний, она, выглядела еще прекрасней, чем была на самом деле.
Абу Кадыр был парнишкой смышленым и сметливым. Слова чужих языков так и липли к нему. В пятнадцать лет он мог объясняться с англичанами, французами, немцами. Самое невероятное — он стал прекрасным физиономистом и, заметив на улице европейцев, при всей их внешней неразличимости, легко угадывал, кто перед ним — немцы, англичане или французы. Выделить из толпы туристов американцев вообще не составляло труда.
Определив, кто есть кто, Абу Кадыр бросался в атаку. Обычно первой мишенью он выбирал самую толстую женщину. Толстые, они добрее и покладистей тощих. Да и кошельки у них потуже — попробуй нагуляй живот, если денег мало. Сорвать с такой дамы пару динаров обычно не стоило больших трудов.
С приходом к власти Саддама Хусейна в стране все сильнее и сильнее закручивались гайки. Сперва дурацкая ирано-иракская война, которая сильно подорвала туристический бизнес. Какой европеец поедет в страну, где гремят пушки? Поток любителей Востока, стремившихся в сказочный Багдад и загадочную Басру, иссяк.
Торговля приходила в упадок. Люди беднели.
Пришло время, и Абу Кадыра забрили в армию. У человека вольного казарма и военные порядки — муштра, окрики командиров, отрывистые команды, необходимость нести караулы даже ночью, когда нормальные люди спят, — вызывали внутренний протест, хотя его Абу Кадыр боялся обнаружить. С непокорными в армии поступали круто.
Затем внезапное вторжение в Кувейт, которое потрясло Абу Кадыра. Он был далек от политики, но сразу понял — такого безрассудства Саддаму Хусейну на Западе не простят.
Служба в подразделении охраны РЛС «Глаз Аллаха» не была особенно трудной, но даже она вызывала у Абу Кадыра отвращение. Он считал, что каждый человек должен жить как ему нравится — один выращивать фрукты и овощи, другой — торговать, третий, если это ему по душе, пусть служит в солдатах. Почему же его принуждают делать дело, которое так претит? Стали возникать мысли о дезертирстве. Проще всего было бы бежать в Кувейт, но он теперь завоеван. Оставалась Саудовская Аравия. Однако до ее границы пришлось бы пробиваться через мертвые пески. Как это сделать, Абу Кадыр не знал.
И вот вдруг на него в темноте, как джинны в ночи, обрушились англичане. Может, в этом его собственная удача? Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, почему они появились здесь и что собираются делать. Не дергаясь — ствол автомата все еще упирался в лоб, — Абу Кадыр сказал:
— Сэр, вам нужна помощь? Я помогу.
Кэмпбел в достаточной мере знал арабов и сразу понял — их пленный не фанатик, которому нельзя доверять. И в лучших традициях восточного базара спросил:
— Что ты попросишь взамен?
— Заберите меня с собой. — Абу Кадыр не собирался скрывать своих желаний. — Я уйду с вами, сэр.
— Хорошо. Ты знаешь, где проходит электролиния на радар?
— Да, сэр. Я патрулирую эту трассу.
— Много здесь еще патрулей?
— Есть еще два солдата. Мои сменщики. Но они сейчас спят.
— Покажи нам, где проходит кабель. И учти…
— Сэр, не надо меня пугать. Я все покажу. Только вы…
Кэмпбел понял, о чем собирался просить араб. Подал ему руку.
— Вставай. Мы берем тебя с собой.
Абу Кадыр осторожно, чтобы проверить насколько англичанину известен арабский, поблагодарил:
— Шукран, сайиди. Спасибо, господин.
Англичанин внимания на его слова не обратил.
— Показывай.
Абу Кадыр подвел диверсантов к бетонному столбику.
— Это здесь, сэр.
На то, чтобы откопать кабель, ушло полчаса. Еще двадцать минут потребовалось на укладку заряда. Когда все было готово, Кэмпбел увел группу за барханы. Он сидел на песке, по-турецки подогнув под себя ноги, и смотрел на часы. Кэмпбел считал особым шиком выдать импульс взрывателям точно в то время, которое предписывало задание.
В двух шагах от командира устроился Перкинс. Он уже включил рацию, настроился на нужную волну и ждал момента, когда будет можно послать в эфир срочное сообщение. В стороне, прикрывая подход к группе с юга, расположились Рейнер и Смит. Неподалеку от них, растянувшись на песке, лежал Абу Кадыр. Его таким образом уложил Харрис. Англичане уже проверили готовность араба сотрудничать, но на заключительном этапе за ним все же стоило приглядеть.
— Внимание! — Кэмпбел произнес это слово спокойным тоном, но все напряглись; наступал решающий момент операции. — Удар!
За грядой барханов полыхнуло живое желтое пламя. Оно дрожащей вспышкой высветило волнистую линию горизонта, разорвав в этом месте темную слитность земли и неба.
С небольшим опозданием до слуха диверсантов докатился глухой раскатистый звук взрыва.
— Уходим!
Кэмпбел встал. За ним поднялись остальные. Никто не произнес ни слова. Все понимали: они сделали свое дело. И теперь на плечи каждого тяжелым грузом легла усталость, накопившаяся за дни, проведенные в пустыне.
«Сасовцы» знали цену совершенному ими, но не знали, предстоит ли за него платить дополнительно.
Как было условлено заранее, группа «Флэш» ушла с места диверсии на юг и в двух километрах от объекта расположилась до утра в ожидании вертолета. Кэмпбелу предстояло визуально проконтролировать результаты работы авиации по станции «Глаз Аллаха».
Преследования Кэмпбел не боялся. Если бы вся операция свелась к подрыву силового кабеля, за диверсантами наверняка выслали погоню, и уйти далеко никому не удалось бы.
Но пока в гарнизоне радара старались понять, что произошло, над пустыней появились штурмовые вертолеты. Ракетные стрелы обрушились на ослепленный «Глаз Аллаха», круша постройки, сметая антенны, сжигая автостоянки и казармы. В таких условиях никто не подумал о возможности спланированной диверсии. Да и уцелевшему начальству РЛС потери и разрушения выгоднее всего было отнести на счет внезапного налета авиации. Признать, что имело место проникновение подрывников в охраняемую зону — значило лишний раз расписаться в своей неспособности организовать охрану и оборону объекта.
Диверсанты сноровисто и быстро приготовили ямы для отдыха и замаскировали их. Кэмпбел позволил людям отдыхать. Сам он улегся на песок, подсунул под голову вещевой мешок, вытянулся и только теперь понял, насколько устал. Ныла спина, побаливал голеностоп левой ноги. И он подумал, что возраст и невзгоды службы, которые пришлось претерпеть, берут свое, и нет сил отодвинуть старение. А может быть, так проявляло себя психологическое напряжение ночной операции?
Как бы то ни было, умение отключаться от обстановки помогло и в этот раз.
Кэмпбел расслабил мышцы. Он начинал делать это с пальцев ног, строго контролируя свое состояние и добиваясь, чтобы нигде не оставалось ни малейшего напряжения. Когда дошел до пальцев рук, сон сморил его и выключил из действительности.
Пробуждение наступило внезапно. Сработал сложный механизм слуха. Оказывается, как бы крепко ни спал человек, даже небольшой звук, появления которого он ожидает или которого опасается, мгновенно заставляет проснуться.
— Командир!
Голос со стороны прозвучал негромко, словно прошелестел, но Кэмпбел его воспринял мгновенно. Он открыл глаза и первым делом бросил взгляд на часы. Они показывали полдень. Значит, он проспал почти пять часов.
Яму наполняла удушающая жара. Кэмпбел чувствовал, что тело его плавало в липком поту, и только сон на некоторое время избавил его от неприятных ощущений.
— Командир!
Кэмпбел узнал голос Харриса, отважного «спеца», который никогда не выходил из себя, был покладист и в то же время упрям до крайности.
— Да, Харрис.
— Сэр, справа от вас…
Харрис говорил кратко, не повышая голоса. Кэмпбел приподнялся на локте и выглянул из-под тента. Метрах в ста от их расположения двигался небольшой караван. Три верблюда шагали по песку один за другим. Они покачивали головами на длинных шеях, словно старались поднырнуть под дрожащий занавес марева.
— Стенд бай! — Кэмпбел подал команду, не повышая голоса. — По местам!
Он знал, его слышат.
— Сэр, нас заметили.
В голосе Харриса звучала тревога.
— Снять презервативы!
Команда, которую подал Кэмпбел, показалась бы кому-то издевательской, но «сасовцы» приняли ее как должное.
Шагая по пескам, вдыхая на каждом шагу мелкую едучую пыль пустыни, валяясь в ямах, отрытых в сыпучем грунте, диверсанты думали не столько о себе, сколько о своем оружии. Поэтому, едва американский пост на границе Саудии скрылся из глаз, все члены группы «Флэш» натянули на стволы автоматов тонкие резиновые чехлы, хотя первичное назначение их было совсем другим. Такое можно было проделать и в лагере, но становиться объектами насмешек для янки англичане не собирались.
— Да, сэр! — доложил Харрис. — Все готовы.
Бой диверсантов с группой Азиза Омара был коротким. Англичане не ждали, когда противник откроет огонь, и нанесли удар первыми.
Трудно было понять, почему, но иракцы тут же отступили, ушли за барханы…
Операция прошла удачно, и после завершения боевых действий Кэмпбел вернулся на родину, размышляя, как строить жизнь дальше. Возникли мысли и о необходимости обзавестись собственной семьей.
В школе Рой увлекался филателией. Его очаровали красочные озубцованные картинки с названиями экзотических стран: Тибет, Непал, Макао, Сиам, Борнео. Марки Британской империи казались Рою самыми неинтересными — однообразная череда королевских лиц в профиль, анфас и в три четверти оборота. И никаких указаний на страну принадлежности. Зато он с интересом рассматривал рисунки диковинных животных на марках заморских стран. Верблюдов и жирафов на знаках Мозамбика, слонов на красочных композициях Лаоса, скачущих всадников на синих прямоугольниках с монгольскими письменами.
Отец быстро заметил увлечение Роя. Старого солдата расстроило это занятие сына. Оно выглядело слишком цивильным и миролюбивым и больше подходило торговцам и учителям, чем человеку, который должен посвятить себя военному делу.
Тогда он и объяснил сыну, что настоящего воина достойны только два увлечения — оружие и секс. Чтобы сделать урок предметным, отец увез Роя на стрельбище, сумев сразу же покорить его возможностью стрелять.
С сексом Рой разбирался сам, хотя не столь решительно, как со стрельбой. В школе он увлекся одноклассницей Кэтрин Таллер. Девочка не считалась первой красавицей класса, но в чувствах рейтинги не играют никакой роли.
Любовь вспыхнула внезапно. При виде Кэтрин Рой, как говорили в таких случаях его сверстники, «млел и таял». Возвращаясь домой из школы, он делал большой крюк, чтобы пройти по улице мимо дома, в котором жила Кэтрин. Однако объясниться девочке в чувствах Рою не позволяла странная робость. Он не боялся выходить на кулачки один против двух, но здесь требовалась смелость иного рода. Еето ему и не хватало.
Все же девушка у Роя появилась. Ей оказалась Ребекка Штеккер, дочь состоятельного владельца нескольких аптек. Черноокая красавица не строила парню глазок, не кокетничала с ним. Ребекка просто подошла к Рою на одной из перемен и, глядя на него честным открытым взором, попросила научить ее стрелять. Рой впервые взглянул на Ребекку с интересом. Он оценил ее обращение как признание его стрелкового мастерства, которым он уже славился в школе, и это ему страшно польстило.
Потом они два раза вместе побывали в тире, где Ребекка показала сносное умение целиться и поражать мишени. Рою это понравилось. Затем Ребекка пригласила Роя в загородное семейное имение. «Там есть старинное ружье», — сказала она заговорщицким тоном.
Подобному соблазну юный стрелок противостоять был не в состоянии. Это то же самое, как если бы предложить филателисту прийти куда-то и посмотреть «Голубой Маврикий» — знаменитую марку, сводящую с ума коллекционеров и стоящую уйму денег.
Они ехали за город на машине, принадлежавшей Ребекке. Ее вел Рой, а девушка сидела рядом. С наивностью деревенской простушки она то и дело задавала ему странные вопросы:
— Мне говорят, что у меня некрасивые колени. Как ты думаешь, это верно?
Ребекка приподняла юбочку повыше, открыв полные белые ноги.
— Да нет, ты что! — Рой отвечал спокойно, не подозревая никакого подвоха.
— А так?
Ребекка сдвинула подол чуть повыше.
Рой еще не завелся, но неведомый ему стартер запуска определенных чувств уже начал работу.
Только значительно позже Рой понял, что завести мужика нетрудно: достаточно ему пощекотать мошонку. Но тогда он попросту не понимал, что происходит, и ко всему относился без задних мыслей.
Погода в тот день стояла чудесная. Чистое голубое небо, свежий воздух, не очень жаркое, но очень доброе солнце. Все располагало к покою и неге.
На велосипедах Рой и Ребекка уехали на реку. На багажник Рою юная хозяйка поставила плетенную из ивовых прутьев корзину с провизией. Они выбрали прекрасное место на берегу, где можно было и загорать и купаться.
Ребекка оказалась аккуратисткой. Она постелила на траву клетчатый шотландский плед. На него бросила белую льняную салфетку. И уже затем выложила снедь — вареные яйца, белые булочки, поставила баночку сардин, большой термос.
Потом они сбегали к реке и умылись: для купанья вода показалась еще слишком холодной. Вернулись к столу и принялись за еду.
Они сидели рядом, но у Роя даже мысли не возникало, что можно каким-то образом проявить интерес к Ребекке. Они были школьными товарищами, то есть существами почти однополыми. И если Рой из этого ряда исключал Кэтрин, то Ребекка под его определение подпадала на все сто процентов.
Увы, сама Ребекка была совсем иного мнения о возможностях их отношений.
Неожиданно она отставила чашечку, из которой пила кофе, и легла, положив голову на колени Роя. Тот опустил взгляд и увидел ее глаза — темные с широко распахнутыми зрачками, в которых отражались голубое небо и он сам.
Ребекка взяла Роя за руку, потянула и провела его ладонь себе под блузку. Под ней ничего не оказалось. Впрочем, не так. Под легкой тканью находилось тело — нежное, теплое, возбуждающее. Ребекка подтолкнула руку Роя, и та коснулась ее груди — небольшой, упругой, формой походившей на плюшку, какие продают в кондитерской на Регент-стрит.
Есть вещи, которые не проходят без последствий. Встань под душ — ты намокнешь, даже если тебе охота остаться сухим. Сунь палец в пламя зажигалки — оно обожжет, хотя этого тебе совсем не хочется. Прикосновение к женскому телу, даже если оно случайное, пробуждает сокровенные мужские начала, есть ли на то его воля или ее не имеется. Именно это начало мгновенно дало Рою знать о себе. Нечто сладко-медовое заполнило ртутной тяжестью низ его живота, вспухло упругостью плоти.
Щека Ребекки, лежавшая на его ногах, тут же ощутила происшедшие перемены.
— Какой ты!
Она произнесла это напряженным голосом и тяжело вздохнула. Сама быстрыми пальцами расстегнула блузку. Потом обеими руками охватила голову Роя, пригнула к себе и коснулась его губ своими. Рой поцеловал ее с детской неопытностью: напряженно, как целуют распятие или руку священника. Ребекка, наоборот, присосалась к нему полуоткрытыми губами, потом раздвинула его зубы и втолкнула свой язык в его рот. Ощущение было столь острым и сладким, что Рой чуть не задохнулся от возбуждения.
Потом было все…
Мир опрокинулся, перевернулся, утонул в теплой сладкой воде удовлетворенных желаний. Так было раз, было два…
Радость ума в познании, триумф — в открытиях.
Радость тела в здоровье, восторг — в обладании.
Тело и ум всегда в борении, они всегда двоятся, не в силах достигнуть гармонии.
С того дня все переменилось в жизни Роя.
Он продолжал любить Кэтрин, как и прежде. Он не мог ее не любить — молодые чувства не стираются враз, как письмена на школьной доске…
Уволившись со службы, Кэмпбел избавился от обязанности тянуть военную телегу, находясь в общей упряжке, по команде штатного погонялы. Теперь его опыт, его знания и не до конца растраченную физическую силу использовали по разовым заявкам наниматели, которым требовалась точность в специальных делах и высокая конфиденциальность. Это приносило неплохой доход при риске ничуть не высшем, нежели он был в годы военной службы.
Широкий круг знакомств в кругах, связанных с проведением специальных операций, обеспечивал Кэмпбелу постоянное поступление выгодных предложений. Ко всему, у него обнаружился некоторый литературный талант.
Он написал для журнала «Soldier of Fortune» — «Солдат удачи» — несколько статей о планировании и проведении диверсионных операций в пустыне, о методике подготовки бойцов рукопашного боя. Статьи вызвали интерес у специалистов по обе стороны океана, что опять способствовало повышению спроса на услуги Кэмпбела.
Именно с последней статьей и был связан звонок полковника Питера Макквина.
Кэмпбел и полковник были давно и хорошо знакомы. Первая их встреча произошла во время боев на Мальвинах. Им вместе довелось лежать на промерзлой земле под минометным обстрелом, под который «сасовцы» попали сразу, едва подразделение высадилось неподалеку от Сан-Карлоса. Такие мгновения открывают людей, надолго сближают их либо навсегда отталкивают друг от друга.
Война сблизила Кэмпбела и Макквина.
Оставаясь начальником по-британски холодным и надменным, полковник искренне уважал Кэмпбела, доверял ему и часто обращался с выгодными предложениями. Тем более делать это было нетрудно. В последние годы Макквин обтяпывал деликатные делишки в интересах одной из британских спецслужб, которая сама не желала лишний раз светиться.
Кэмпбел и Макквин, два джентльмена, одетых строго, но неброско, встретились и провели переговоры в зале прилета лондонского аэропорта Хитроу. Они обменялись рукопожатием, произнесли ритуальные слова, принятые при встречах старых товарищей, и только потом полковник изложил суть дела.
Он предложил Кэмпбелу поработать инструктором в центре специальной подготовки диверсантов в некой европейской стране.
— Можно точнее? — поинтересовался Кэмпбел. — Где именно?
Макквин засмеялся.
— Думал, ты спросишь не «где», а «сколько».
— Сэр! — Кэмпбел ответил таким же смехом. — Вопрос «сколько» зависит от ответа на вопрос «где».
— Снимаю шляпу, Рой. Сам я всегда начинал с вопроса «сколько». Учусь, учусь.
— Итак, где?
— Это Босния.
— Там две стороны, сэр. На какой из них?
— На зеленой.
— Проклятие! Майор Кэмпбел встает под знамена пророка! Сэр, это серьезно задевает мои слабые христианские чувства.
— Никто тебя не просит делать обрезание.
— Уже легче. Теперь вопрос «сколько»?…
В тот же день Кэмпбел подписал контракт сроком на два месяца. Из него он узнал, что база, на которой ему предстояло работать, принадлежала боснийскому мусульманскому правительству и носила название «Зелена песница» — «Зеленый кулак».
Договорившись о следующей встрече, Кэмпбел направился к выходу из аэровокзала и лицом к лицу столкнулся с красивой, прекрасно одетой женщиной. Она шла ему навстречу с небольшим чемоданчиком из крокодильей кожи в руках.
Кэмпбел замер растерянно.
— Простите, неужели это вы, Кэтрин?!
— Мой Бог, это вы, Рой?
— Да, мадам, это я.
— Какими путями? Может, отойдем, присядем? У тебя есть время?
— Свиньи! — Перкинс не мог сдержать возмущения. Вояка-профессионал, он терпеть не мог разгильдяйства в людях, носящих форму.
Его раздражали признаки отсутствия дисциплины в гарнизоне иракцев. Ничто не показывало настороженности в охране этого важного объекта системы ПВО. Из трех пулеметных точек, которые прикрывали подходы к радару с юго-востока, была занята только одна. Да и ее трудно было признать готовой к бою. Два солдата, находившихся у пулемета, прикрытого брезентовым чехлом, не следили за местностью и лишь изредка появлялись из бункера.
Кэмпбел старался сохранять хладнокровие.
Он хорошо понимал, что неудача группы не сорвет операции. Отправляя диверсантов в пустыню, офицеры штаба не могли не продумать страховочных мер — слишком большая ставка делалась на ослепление «Глаза Аллаха», и надеяться только на то, что это со стопроцентным успехом осуществит группа «Флэш», было бы опрометчиво. В то же время Кэмпбел понимал, что вернуться к своим, не выполнив приказа, означало навсегда потерять репутацию и доверие. Причем важно было не просто произвести взрыв токоподающей линии, а уложиться с ним в строгие временные рамки, которые обозначены штабом. Эффект диверсионной операции достигался только тогда, когда она обеспечивала ослепление «Глаза Аллаха» за десять минут до начала общих действий войск.
Человеку, далекому от военного дела, трудно представить, что такое правильно организованное взаимодействие сил, привлекаемых к участию в боевой операции на огромных пространствах земли и моря.
В штабах каждый этап предстоявших боевых действий войск укладывался в точные временные рамки. В начале строго по расписанию по позициям иракской армии наносила удары вертолетная авиация. В ее задачу входило подавление и уничтожение главных пунктов системы ПВО — радаров, ракетных пусковых позиций, аэродромов истребительной авиации. Пробив брешь в первой линии обороны, можно было пускать в бой истребители-бомбардировщики и крылатые ракеты, которые должны достичь и поразить тыловые объекты — штабы, пусковые установки ракет «земля-земля», тыловые базы снабжения армии.
Судя по тому, что в зоне радара не было заметно никаких признаков тревоги или повышенной боевой готовности, иракцы не были осведомлены о приближавшемся часе начала операции «Буря в пустыне».
Прямая линия, обозначавшая на карте трассу силового кабеля, тянулась от РЛС строго на север к мощной полевой электростанции. Чтобы выйти к линии, диверсантам предстояло преодолеть не более двух километров. На этом этапе экономить силы уже было нельзя, и группа, рассредоточившись в боевой порядок, ускоренным шагом двинулась к цели.
В такие минуты у людей обостряется реакция, они начинают лучше слышать, зорче становятся взгляды, бесшумней движения.
Сержант Перкинс заметил араба первым. Он щелкнул переключателем рации два раза. В наушнике каждого члена группы прозвучали щелчки. Все мгновенно замерли на местах, крепче сжимая оружие — противник был рядом.
Понаблюдав за обнаруженным человеком, Перкинс понял — это солдат-караульный, который не подозревает о близости диверсантов. Араб удобно сидел на песке и мурлыкал под нос заунывную песню. Пеюкинс скользнул в сторону караульного. Оказавшись за его спиной, размахнулся, рукояткой боевого ножа целясь в голову. Резкий удар, и араб стал заваливаться вперед. Перкинс успел подхватить падавшего за ворот и придержал его. Араб улегся на песок, согнувшись крючком.
Кэмпбел опустился на колени, рывком перевернул тело араба на спину. Тонкий луч фонарика, который зажег сержант Рейнер, уперся в скуластое лицо с ввалившимися щеками.
— Сейчас очнется, — сказал Рейнер. И в самом деле араб шевельнулся. Дрогнули веки, приоткрылись глаза.
Рейнер прижал глушитель автомата к широкому выпуклому лбу.
— Не надо, сэр…
Араб произнес фразу по-английски, слабым, но очень ясным голосом.
Кэмпбел опешил. Человек, который не видел нападавших, едва открыл глаза, заметил склонившегося над ним человека в одеянии бедуина и тут же обратился к нему на чужом для себя языке.
— Кто ты? — Кэмпбел задал вопрос поанглийски.
— Я Абу Кадыр. Солдат.
— Почему говоришь по-английски?
— Потому что вы англичане.
Это походило на чудо, в которое трудно поверить.
Абу Кадыр и сам в тот момент не сумел бы объяснить, как это произошло. Только позже он догадался, что, выплывая из забытья, услыхал слова Рейнера: «Сейчас очнется», и, не отдавая себе в том отчета, заговорил по-английски.
Сделать это для Абу Кадыра труда не составило. С мальчишеских лет он торговал сувенирами Востока в родном городе Басре. Туристам в те времена нравилось посещать Ирак — страну волшебных сказок. Европейцы и американцы с детства слыхали имена Синбадаморехода, маленького багдадского вора, знали о дэвах и джиннах, а потому охотно приобретали мелочи, которые потом напоминали им о путешествиях. И никто никогда не сожалел о потерянных деньгах.
Воспоминания о Басре, которые навевали сувениры, того стоили. Город из сказки — шумный, гудевший гортанными выкриками торговцев, приглашавших прохожих в свои лавки, гремевший мотивами своеобразной арабской музыки, был насквозь пропитан запахами жареного мяса, специй и мускуса. Вдоль берега священного Тигра по набережной тянулись шашлычни. Курились ароматными дымками жаровни, шкварчало, подрумянивалось на огне свежее мясо. Зазывалы весело махали руками, улыбались людям, покрикивали: «Ай, хорошо! Ах, какой мед! Кто у нас не едал, тот в Басре не побывал!»
Шумели базары, блестели золотом, начищенной бронзой кувшинов, блюд и безделушек ряды ювелиров и медников.
Ах, какая хорошая тогда была жизнь! Подернутая дымкой романтических воспоминаний, она, выглядела еще прекрасней, чем была на самом деле.
Абу Кадыр был парнишкой смышленым и сметливым. Слова чужих языков так и липли к нему. В пятнадцать лет он мог объясняться с англичанами, французами, немцами. Самое невероятное — он стал прекрасным физиономистом и, заметив на улице европейцев, при всей их внешней неразличимости, легко угадывал, кто перед ним — немцы, англичане или французы. Выделить из толпы туристов американцев вообще не составляло труда.
Определив, кто есть кто, Абу Кадыр бросался в атаку. Обычно первой мишенью он выбирал самую толстую женщину. Толстые, они добрее и покладистей тощих. Да и кошельки у них потуже — попробуй нагуляй живот, если денег мало. Сорвать с такой дамы пару динаров обычно не стоило больших трудов.
С приходом к власти Саддама Хусейна в стране все сильнее и сильнее закручивались гайки. Сперва дурацкая ирано-иракская война, которая сильно подорвала туристический бизнес. Какой европеец поедет в страну, где гремят пушки? Поток любителей Востока, стремившихся в сказочный Багдад и загадочную Басру, иссяк.
Торговля приходила в упадок. Люди беднели.
Пришло время, и Абу Кадыра забрили в армию. У человека вольного казарма и военные порядки — муштра, окрики командиров, отрывистые команды, необходимость нести караулы даже ночью, когда нормальные люди спят, — вызывали внутренний протест, хотя его Абу Кадыр боялся обнаружить. С непокорными в армии поступали круто.
Затем внезапное вторжение в Кувейт, которое потрясло Абу Кадыра. Он был далек от политики, но сразу понял — такого безрассудства Саддаму Хусейну на Западе не простят.
Служба в подразделении охраны РЛС «Глаз Аллаха» не была особенно трудной, но даже она вызывала у Абу Кадыра отвращение. Он считал, что каждый человек должен жить как ему нравится — один выращивать фрукты и овощи, другой — торговать, третий, если это ему по душе, пусть служит в солдатах. Почему же его принуждают делать дело, которое так претит? Стали возникать мысли о дезертирстве. Проще всего было бы бежать в Кувейт, но он теперь завоеван. Оставалась Саудовская Аравия. Однако до ее границы пришлось бы пробиваться через мертвые пески. Как это сделать, Абу Кадыр не знал.
И вот вдруг на него в темноте, как джинны в ночи, обрушились англичане. Может, в этом его собственная удача? Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, почему они появились здесь и что собираются делать. Не дергаясь — ствол автомата все еще упирался в лоб, — Абу Кадыр сказал:
— Сэр, вам нужна помощь? Я помогу.
Кэмпбел в достаточной мере знал арабов и сразу понял — их пленный не фанатик, которому нельзя доверять. И в лучших традициях восточного базара спросил:
— Что ты попросишь взамен?
— Заберите меня с собой. — Абу Кадыр не собирался скрывать своих желаний. — Я уйду с вами, сэр.
— Хорошо. Ты знаешь, где проходит электролиния на радар?
— Да, сэр. Я патрулирую эту трассу.
— Много здесь еще патрулей?
— Есть еще два солдата. Мои сменщики. Но они сейчас спят.
— Покажи нам, где проходит кабель. И учти…
— Сэр, не надо меня пугать. Я все покажу. Только вы…
Кэмпбел понял, о чем собирался просить араб. Подал ему руку.
— Вставай. Мы берем тебя с собой.
Абу Кадыр осторожно, чтобы проверить насколько англичанину известен арабский, поблагодарил:
— Шукран, сайиди. Спасибо, господин.
Англичанин внимания на его слова не обратил.
— Показывай.
Абу Кадыр подвел диверсантов к бетонному столбику.
— Это здесь, сэр.
На то, чтобы откопать кабель, ушло полчаса. Еще двадцать минут потребовалось на укладку заряда. Когда все было готово, Кэмпбел увел группу за барханы. Он сидел на песке, по-турецки подогнув под себя ноги, и смотрел на часы. Кэмпбел считал особым шиком выдать импульс взрывателям точно в то время, которое предписывало задание.
В двух шагах от командира устроился Перкинс. Он уже включил рацию, настроился на нужную волну и ждал момента, когда будет можно послать в эфир срочное сообщение. В стороне, прикрывая подход к группе с юга, расположились Рейнер и Смит. Неподалеку от них, растянувшись на песке, лежал Абу Кадыр. Его таким образом уложил Харрис. Англичане уже проверили готовность араба сотрудничать, но на заключительном этапе за ним все же стоило приглядеть.
— Внимание! — Кэмпбел произнес это слово спокойным тоном, но все напряглись; наступал решающий момент операции. — Удар!
За грядой барханов полыхнуло живое желтое пламя. Оно дрожащей вспышкой высветило волнистую линию горизонта, разорвав в этом месте темную слитность земли и неба.
С небольшим опозданием до слуха диверсантов докатился глухой раскатистый звук взрыва.
— Уходим!
Кэмпбел встал. За ним поднялись остальные. Никто не произнес ни слова. Все понимали: они сделали свое дело. И теперь на плечи каждого тяжелым грузом легла усталость, накопившаяся за дни, проведенные в пустыне.
«Сасовцы» знали цену совершенному ими, но не знали, предстоит ли за него платить дополнительно.
Как было условлено заранее, группа «Флэш» ушла с места диверсии на юг и в двух километрах от объекта расположилась до утра в ожидании вертолета. Кэмпбелу предстояло визуально проконтролировать результаты работы авиации по станции «Глаз Аллаха».
Преследования Кэмпбел не боялся. Если бы вся операция свелась к подрыву силового кабеля, за диверсантами наверняка выслали погоню, и уйти далеко никому не удалось бы.
Но пока в гарнизоне радара старались понять, что произошло, над пустыней появились штурмовые вертолеты. Ракетные стрелы обрушились на ослепленный «Глаз Аллаха», круша постройки, сметая антенны, сжигая автостоянки и казармы. В таких условиях никто не подумал о возможности спланированной диверсии. Да и уцелевшему начальству РЛС потери и разрушения выгоднее всего было отнести на счет внезапного налета авиации. Признать, что имело место проникновение подрывников в охраняемую зону — значило лишний раз расписаться в своей неспособности организовать охрану и оборону объекта.
Диверсанты сноровисто и быстро приготовили ямы для отдыха и замаскировали их. Кэмпбел позволил людям отдыхать. Сам он улегся на песок, подсунул под голову вещевой мешок, вытянулся и только теперь понял, насколько устал. Ныла спина, побаливал голеностоп левой ноги. И он подумал, что возраст и невзгоды службы, которые пришлось претерпеть, берут свое, и нет сил отодвинуть старение. А может быть, так проявляло себя психологическое напряжение ночной операции?
Как бы то ни было, умение отключаться от обстановки помогло и в этот раз.
Кэмпбел расслабил мышцы. Он начинал делать это с пальцев ног, строго контролируя свое состояние и добиваясь, чтобы нигде не оставалось ни малейшего напряжения. Когда дошел до пальцев рук, сон сморил его и выключил из действительности.
Пробуждение наступило внезапно. Сработал сложный механизм слуха. Оказывается, как бы крепко ни спал человек, даже небольшой звук, появления которого он ожидает или которого опасается, мгновенно заставляет проснуться.
— Командир!
Голос со стороны прозвучал негромко, словно прошелестел, но Кэмпбел его воспринял мгновенно. Он открыл глаза и первым делом бросил взгляд на часы. Они показывали полдень. Значит, он проспал почти пять часов.
Яму наполняла удушающая жара. Кэмпбел чувствовал, что тело его плавало в липком поту, и только сон на некоторое время избавил его от неприятных ощущений.
— Командир!
Кэмпбел узнал голос Харриса, отважного «спеца», который никогда не выходил из себя, был покладист и в то же время упрям до крайности.
— Да, Харрис.
— Сэр, справа от вас…
Харрис говорил кратко, не повышая голоса. Кэмпбел приподнялся на локте и выглянул из-под тента. Метрах в ста от их расположения двигался небольшой караван. Три верблюда шагали по песку один за другим. Они покачивали головами на длинных шеях, словно старались поднырнуть под дрожащий занавес марева.
— Стенд бай! — Кэмпбел подал команду, не повышая голоса. — По местам!
Он знал, его слышат.
— Сэр, нас заметили.
В голосе Харриса звучала тревога.
— Снять презервативы!
Команда, которую подал Кэмпбел, показалась бы кому-то издевательской, но «сасовцы» приняли ее как должное.
Шагая по пескам, вдыхая на каждом шагу мелкую едучую пыль пустыни, валяясь в ямах, отрытых в сыпучем грунте, диверсанты думали не столько о себе, сколько о своем оружии. Поэтому, едва американский пост на границе Саудии скрылся из глаз, все члены группы «Флэш» натянули на стволы автоматов тонкие резиновые чехлы, хотя первичное назначение их было совсем другим. Такое можно было проделать и в лагере, но становиться объектами насмешек для янки англичане не собирались.
— Да, сэр! — доложил Харрис. — Все готовы.
Бой диверсантов с группой Азиза Омара был коротким. Англичане не ждали, когда противник откроет огонь, и нанесли удар первыми.
Трудно было понять, почему, но иракцы тут же отступили, ушли за барханы…
Операция прошла удачно, и после завершения боевых действий Кэмпбел вернулся на родину, размышляя, как строить жизнь дальше. Возникли мысли и о необходимости обзавестись собственной семьей.
В школе Рой увлекался филателией. Его очаровали красочные озубцованные картинки с названиями экзотических стран: Тибет, Непал, Макао, Сиам, Борнео. Марки Британской империи казались Рою самыми неинтересными — однообразная череда королевских лиц в профиль, анфас и в три четверти оборота. И никаких указаний на страну принадлежности. Зато он с интересом рассматривал рисунки диковинных животных на марках заморских стран. Верблюдов и жирафов на знаках Мозамбика, слонов на красочных композициях Лаоса, скачущих всадников на синих прямоугольниках с монгольскими письменами.
Отец быстро заметил увлечение Роя. Старого солдата расстроило это занятие сына. Оно выглядело слишком цивильным и миролюбивым и больше подходило торговцам и учителям, чем человеку, который должен посвятить себя военному делу.
Тогда он и объяснил сыну, что настоящего воина достойны только два увлечения — оружие и секс. Чтобы сделать урок предметным, отец увез Роя на стрельбище, сумев сразу же покорить его возможностью стрелять.
С сексом Рой разбирался сам, хотя не столь решительно, как со стрельбой. В школе он увлекся одноклассницей Кэтрин Таллер. Девочка не считалась первой красавицей класса, но в чувствах рейтинги не играют никакой роли.
Любовь вспыхнула внезапно. При виде Кэтрин Рой, как говорили в таких случаях его сверстники, «млел и таял». Возвращаясь домой из школы, он делал большой крюк, чтобы пройти по улице мимо дома, в котором жила Кэтрин. Однако объясниться девочке в чувствах Рою не позволяла странная робость. Он не боялся выходить на кулачки один против двух, но здесь требовалась смелость иного рода. Еето ему и не хватало.
Все же девушка у Роя появилась. Ей оказалась Ребекка Штеккер, дочь состоятельного владельца нескольких аптек. Черноокая красавица не строила парню глазок, не кокетничала с ним. Ребекка просто подошла к Рою на одной из перемен и, глядя на него честным открытым взором, попросила научить ее стрелять. Рой впервые взглянул на Ребекку с интересом. Он оценил ее обращение как признание его стрелкового мастерства, которым он уже славился в школе, и это ему страшно польстило.
Потом они два раза вместе побывали в тире, где Ребекка показала сносное умение целиться и поражать мишени. Рою это понравилось. Затем Ребекка пригласила Роя в загородное семейное имение. «Там есть старинное ружье», — сказала она заговорщицким тоном.
Подобному соблазну юный стрелок противостоять был не в состоянии. Это то же самое, как если бы предложить филателисту прийти куда-то и посмотреть «Голубой Маврикий» — знаменитую марку, сводящую с ума коллекционеров и стоящую уйму денег.
Они ехали за город на машине, принадлежавшей Ребекке. Ее вел Рой, а девушка сидела рядом. С наивностью деревенской простушки она то и дело задавала ему странные вопросы:
— Мне говорят, что у меня некрасивые колени. Как ты думаешь, это верно?
Ребекка приподняла юбочку повыше, открыв полные белые ноги.
— Да нет, ты что! — Рой отвечал спокойно, не подозревая никакого подвоха.
— А так?
Ребекка сдвинула подол чуть повыше.
Рой еще не завелся, но неведомый ему стартер запуска определенных чувств уже начал работу.
Только значительно позже Рой понял, что завести мужика нетрудно: достаточно ему пощекотать мошонку. Но тогда он попросту не понимал, что происходит, и ко всему относился без задних мыслей.
Погода в тот день стояла чудесная. Чистое голубое небо, свежий воздух, не очень жаркое, но очень доброе солнце. Все располагало к покою и неге.
На велосипедах Рой и Ребекка уехали на реку. На багажник Рою юная хозяйка поставила плетенную из ивовых прутьев корзину с провизией. Они выбрали прекрасное место на берегу, где можно было и загорать и купаться.
Ребекка оказалась аккуратисткой. Она постелила на траву клетчатый шотландский плед. На него бросила белую льняную салфетку. И уже затем выложила снедь — вареные яйца, белые булочки, поставила баночку сардин, большой термос.
Потом они сбегали к реке и умылись: для купанья вода показалась еще слишком холодной. Вернулись к столу и принялись за еду.
Они сидели рядом, но у Роя даже мысли не возникало, что можно каким-то образом проявить интерес к Ребекке. Они были школьными товарищами, то есть существами почти однополыми. И если Рой из этого ряда исключал Кэтрин, то Ребекка под его определение подпадала на все сто процентов.
Увы, сама Ребекка была совсем иного мнения о возможностях их отношений.
Неожиданно она отставила чашечку, из которой пила кофе, и легла, положив голову на колени Роя. Тот опустил взгляд и увидел ее глаза — темные с широко распахнутыми зрачками, в которых отражались голубое небо и он сам.
Ребекка взяла Роя за руку, потянула и провела его ладонь себе под блузку. Под ней ничего не оказалось. Впрочем, не так. Под легкой тканью находилось тело — нежное, теплое, возбуждающее. Ребекка подтолкнула руку Роя, и та коснулась ее груди — небольшой, упругой, формой походившей на плюшку, какие продают в кондитерской на Регент-стрит.
Есть вещи, которые не проходят без последствий. Встань под душ — ты намокнешь, даже если тебе охота остаться сухим. Сунь палец в пламя зажигалки — оно обожжет, хотя этого тебе совсем не хочется. Прикосновение к женскому телу, даже если оно случайное, пробуждает сокровенные мужские начала, есть ли на то его воля или ее не имеется. Именно это начало мгновенно дало Рою знать о себе. Нечто сладко-медовое заполнило ртутной тяжестью низ его живота, вспухло упругостью плоти.
Щека Ребекки, лежавшая на его ногах, тут же ощутила происшедшие перемены.
— Какой ты!
Она произнесла это напряженным голосом и тяжело вздохнула. Сама быстрыми пальцами расстегнула блузку. Потом обеими руками охватила голову Роя, пригнула к себе и коснулась его губ своими. Рой поцеловал ее с детской неопытностью: напряженно, как целуют распятие или руку священника. Ребекка, наоборот, присосалась к нему полуоткрытыми губами, потом раздвинула его зубы и втолкнула свой язык в его рот. Ощущение было столь острым и сладким, что Рой чуть не задохнулся от возбуждения.
Потом было все…
Мир опрокинулся, перевернулся, утонул в теплой сладкой воде удовлетворенных желаний. Так было раз, было два…
Радость ума в познании, триумф — в открытиях.
Радость тела в здоровье, восторг — в обладании.
Тело и ум всегда в борении, они всегда двоятся, не в силах достигнуть гармонии.
С того дня все переменилось в жизни Роя.
Он продолжал любить Кэтрин, как и прежде. Он не мог ее не любить — молодые чувства не стираются враз, как письмена на школьной доске…
Уволившись со службы, Кэмпбел избавился от обязанности тянуть военную телегу, находясь в общей упряжке, по команде штатного погонялы. Теперь его опыт, его знания и не до конца растраченную физическую силу использовали по разовым заявкам наниматели, которым требовалась точность в специальных делах и высокая конфиденциальность. Это приносило неплохой доход при риске ничуть не высшем, нежели он был в годы военной службы.
Широкий круг знакомств в кругах, связанных с проведением специальных операций, обеспечивал Кэмпбелу постоянное поступление выгодных предложений. Ко всему, у него обнаружился некоторый литературный талант.
Он написал для журнала «Soldier of Fortune» — «Солдат удачи» — несколько статей о планировании и проведении диверсионных операций в пустыне, о методике подготовки бойцов рукопашного боя. Статьи вызвали интерес у специалистов по обе стороны океана, что опять способствовало повышению спроса на услуги Кэмпбела.
Именно с последней статьей и был связан звонок полковника Питера Макквина.
Кэмпбел и полковник были давно и хорошо знакомы. Первая их встреча произошла во время боев на Мальвинах. Им вместе довелось лежать на промерзлой земле под минометным обстрелом, под который «сасовцы» попали сразу, едва подразделение высадилось неподалеку от Сан-Карлоса. Такие мгновения открывают людей, надолго сближают их либо навсегда отталкивают друг от друга.
Война сблизила Кэмпбела и Макквина.
Оставаясь начальником по-британски холодным и надменным, полковник искренне уважал Кэмпбела, доверял ему и часто обращался с выгодными предложениями. Тем более делать это было нетрудно. В последние годы Макквин обтяпывал деликатные делишки в интересах одной из британских спецслужб, которая сама не желала лишний раз светиться.
Кэмпбел и Макквин, два джентльмена, одетых строго, но неброско, встретились и провели переговоры в зале прилета лондонского аэропорта Хитроу. Они обменялись рукопожатием, произнесли ритуальные слова, принятые при встречах старых товарищей, и только потом полковник изложил суть дела.
Он предложил Кэмпбелу поработать инструктором в центре специальной подготовки диверсантов в некой европейской стране.
— Можно точнее? — поинтересовался Кэмпбел. — Где именно?
Макквин засмеялся.
— Думал, ты спросишь не «где», а «сколько».
— Сэр! — Кэмпбел ответил таким же смехом. — Вопрос «сколько» зависит от ответа на вопрос «где».
— Снимаю шляпу, Рой. Сам я всегда начинал с вопроса «сколько». Учусь, учусь.
— Итак, где?
— Это Босния.
— Там две стороны, сэр. На какой из них?
— На зеленой.
— Проклятие! Майор Кэмпбел встает под знамена пророка! Сэр, это серьезно задевает мои слабые христианские чувства.
— Никто тебя не просит делать обрезание.
— Уже легче. Теперь вопрос «сколько»?…
В тот же день Кэмпбел подписал контракт сроком на два месяца. Из него он узнал, что база, на которой ему предстояло работать, принадлежала боснийскому мусульманскому правительству и носила название «Зелена песница» — «Зеленый кулак».
Договорившись о следующей встрече, Кэмпбел направился к выходу из аэровокзала и лицом к лицу столкнулся с красивой, прекрасно одетой женщиной. Она шла ему навстречу с небольшим чемоданчиком из крокодильей кожи в руках.
Кэмпбел замер растерянно.
— Простите, неужели это вы, Кэтрин?!
— Мой Бог, это вы, Рой?
— Да, мадам, это я.
— Какими путями? Может, отойдем, присядем? У тебя есть время?