Страница:
Эта озлобленность перерастает в стойкую, но умело скрываемую ненависть ко всем, с кем приходится сталкиваться в боевом противостоянии, на ком можно будет квалифицированно выместить накопившуюся ярость. Эти люди привыкают к повышенному содержанию адреналина в крови. Обычная жизнь им быстро начинает казаться пресной. Зато меткий выстрел, бросок гранаты, удар ножом в чью-то грудь или живот доставляют искреннее и глубокое удовлетворение.
Эти люди живут в огне и сгорают от переизбытка нервного напряжения, если, конечно, не падают от пули или ответного удара клинка. Пропущенные через жернова спецподготовки, молодые бойцы радовались тому, что прощаются с учебной базой. Им, должно быть, казалось, что все самое трудное уже позади. Их это возбуждало и веселило.
Воиники загрузили скромные пожитки в машины и расселись по местам. Сипло гудя на прощание клаксонами, грузовики тронулись, держа путь в долину.
Солнце ушло за горы. Тени скал удлинились. Вода в реке стала отливать темным металлическим блеском. Заметно посвежел воздух. На востоке зажглась и засветилась первая яркая звездочка. Осела пыль, поднятая машинами. Стало тихо. Но Мишин продолжал наблюдать, стараясь определить, сколько бойцов и обслуги еще осталось на территории.
Когда совсем стемнело, из-под гаражного навеса выехал еще один грузовик. К нему с разных сторон подошли десять человек: семеро мужчин в камуфляже и три женщины, возможно, лагерные куварицы-поварихи. Скорее всего все они служили на базе, а жили в долине — в Горосече.
Через несколько минут, разрубая темень лучами фар, машина тронулась и уехала.
Пришло время начинать операцию.
Сквозь очки было прекрасно видно, что периметр охраняемой зоны перекрыт инфракрасной сигнализацией. Три невидимых простому взгляду луча на разных уровнях один над другим протянулись вдоль границы участка. Они не оставляли посторонним никаких шансов пересечь линию контроля незамеченными. Всякий, кто случайно или намеренно попытается проникнуть за ограждение, неизбежно заденет невидимый луч. Произойдет затемнение объектива приемного устройства и сработает сигнал тревоги.
Мишин с одобрением подумал о Крюкове, который задолго до начала операции сумел собрать и проанализировать информацию об охране «Зеленой песницы». Эта осведомленность позволила загодя продумать меры подавления сигнализации, захватить с собой необходимое снаряжение.
Преодолевали барьер сигнализации вдвоем.
Мишин достал из ранца принадлежности, запаянные в полиэтиленовую пленку. Затем установил портативный инфракрасный излучатель, исполненный в виде карманного фонарика. Пользуясь очками, совместил ставший видимым луч с фотоэлементами приемного блока. Теперь можно было спокойно пересечь пучок инфракрасного света, который испускал стационарный ИК-излучатель.
Но делать это ни Демин, ни Мишин не спешили. Им хотелось получше разобраться в особенностях поведения часовых. На это ушло не менее часа. За этот срок удалось увидеть и понять многое.
Часовые не стояли на месте. Они то и дело передвигались вдоль внутренней стороны ограды. При этом их действия подчинялись определенному алгоритму. Начиная движение от углов охраняемой линии, постовые шли навстречу друг другу, сближались, останавливались и снова расходились, направляясь к своим углам. Внешне, особенно днем, такая синхронность, безусловно, производила на начальников приятное впечатление. Военные любят видеть проявления высокой четкости и однообразия в действиях подчиненных. Однако в условиях ночи маятниковая размеренность движений караула играла против него.
Понаблюдав, Мишин и Демин дождались смены часовых. Новые солдаты, заступив на пост, продолжали обход участка тем же методом, что и те, которых сменили.
Убирать часовых решили в дальних точках их маршрута.
Когда солдаты сближались, Мишин за спиной постового ужом проскользнул инфракрасный барьер и заполз в неглубокую выемку, мимо которой часовой проходил, возвращаясь после встречи с напарником. Демин проделал тот же маневр с другой стороны. Он тенью проследовал за караульным, быстро прополз до деревянной будки и спрятался за ней.
Для часовых нет ничего опаснее, нежели регулярное повторение одних и тех же действий-Они создают у охраны стойкую уверенность в правильности своего поведения, притупляют бдительность. Служба становится делом рутинным, кажется отбыванием нудного номера. Под обаяние беспечности особо часто подпадают солдаты, обстрелянные в боях. Тишина глубокого тыла действует на них разлагающе.
Часовой, которого на себя взял Мишин, после встречи с напарником шел в обратную сторону маршрута не торопясь. Заядлый курильщик, он покуривал сигарету, пряча огонек в ладони. Старался, чтобы его прегрешения не заметил товарищ. Последние двадцать метров до места, где он выбрал позицию для атаки, Мишин преодолевал не менее четверти часа.
Он полз осторожно, боясь выдать себя неосторожным движением: медленно поджимал ногу, тихо выносил руку вперед, осматривался, подтягивал тело… Так не спеша взбираются на деревья южноамериканские ленивцы. Несмотря на плавность движений, Мишин нервничал. Неожиданно для себя самого он утратил чувство времени и не мог сказать, сколько его прошло с момента, когда была преодолена ограда зоны. Он убеждал себя, что в неторопливости заложен успех, но сдерживаться становилось все труднее. Казалось, что если еще затянуть время, то его может не хватить на то, чтобы в сумерках довести операцию до конца.
Темней фигура часового ясно просматривалась на фоне неба. Он неторопливо шагал к точке, где обычно поворачивался, чтобы двинуться назад.
Дошел, потоптался на месте, потом зашагал обратно. Было странно чувствовать, что жизнь человека, идущего тебе навстречу, уже расписана, и приговор отмене не подлежит. А человек, которому он вынесен, об этом никогда не узнает. Кто расскажет, о чем на последнем стометровом отрезке, отделявшем жизнь от смерти, мог думать солдат? О том, как набить живот, вернувшись в караульное помещение? Или о девушке, которую оставил далеко от места, где протекает служба? Во всяком случае, не о проблемах вечности, о смерти и бессмертии, думал он, делая последний шаг.
Мишин ждал.
Часовой поравнялся с ним.
Мишин приподнял автомат, нацелил ствол в точку, где шея солдата вырастала из плеч. Потянул спусковой крючок. Металлический звук затвора, сорвавшегося с боевого взвода, показался удивительно громким. Но часового он всполошить уже не мог.
Выстрел хлопнул, и солдат упал лицом вниз, повинуясь инерции движения. Первым о землю с лязгом стукнулся автомат…
Мишин трижды щелкнул переключателем рации и подал сигнал своим, что можно идти вперед.
Почти в тот же миг тремя щелчками просигналил Демин. Он, в свою очередь, убрал часового на втором плече охраняемой зоны.
Две группы с двух направлений медленно стягивались к центру базы.
Мишин и Демин подбирались к складскому ангару слева. Лукин и Крюков двигались к нему справа. Верочка, периодически меняя позицию, прикрывала отряд с тьша. Если произойдет что-то непредвиденное, она замкнет кольцо круговой обороны.
Мишин двигался осторожно и неторопливо. Он ступал с носка на полную стопу. Растяжек и мин бояться не приходилось. Только безрассудному человеку могло прийти в голову минировать территорию, охраняемую по периметру. Надпочечники уже выплеснули в кровь изрядную дозу адреналина, и привычное возбуждение теперь управляло мыслями и движениями. Демин, сам немало умевший и знавший, следил за Мишиным, удивляясь, как легко и бесшумно тот движется в темноте: со стороны он казался бестелесным призраком. Демину, который держался чуть позади, приходилось повторять все, что уже проделал его товарищ, и он понимал, насколько трудно беззвучно двигаться во мраке ночи.
Добравшись до дороги, Мишин поднял руку с белой повязкой на рукаве и держал ее несколько секунд. Демин заметил сигнал и замер. Потом, устроившись между двух платанов, они наблюдали за подходами к командирскому бараку В приборы ночного видения мир казался зеленоватым, а фигура караульного, топтавшегося у дверей, напоминала серую рыбу, беззвучно плававшую в воде аквариума.
Мишин поставил левый локоть на землю, покачал рукой, добиваясь хорошего упора. Потом медленно, как в тире, подвел мушку к спине солдата. Потянул спусковой крючок. Автомат дернулся, словно пытался вырваться из рук. Ни громкого звука, ни вспышки, слепившей глаза…
Часовой, не издав ни крика, ни стона, рухнул, как срубленное дерево, головой вперед. Оружие, вылетевшее из его рук, загремело на камнях.
Мишин на долю секунды опередил Демина. Второй караульный, услышав неожиданный шум, успел сделать пол-оборота и был поражен точным выстрелом в корпус. Огромная сила, таившаяся в нескольких граммах свинца, толкнула его на стену ангара. И уже по ней бездыханное тело сползло на землю.
Быстрым шагом Мишин и Демин пересекли открытое пространство и оказались у склада. Демин широкими махами дважды скрестил руки над головой, подавая сигнал своим.
Легкость, с которой был достигнут успех, не давала права расслабляться. Это хорошо понимал каждый. В таких делах действует суровое правило: вход — рубль, выход — два. Ввязаться в схватку и первым добиться успеха проще, нежели выйти из боя победителем.
Пригибаясь и держа оружие на изготовку, Мишин перебежал к воротам ангара. Из-за угла, где должен был находиться Крюков, вышел человек. Мишин видел только его спину — широкую, с опущенными плечами. Фигура показалась Мишину знакомой, но он не был своим. Любого человека из своей команды Мишин мог узнать с большого расстояния и в сумерках. Но сбивала с толку белая повязка поверх локтя левой руки. Вряд ли кто-то из бойцов противника мог так быстро сориентироваться в обстановке и замаскироваться.
Мишин широким прыжком преодолел расстояние, отделявшее его от незнакомца, вдавил ему в лопатку ствол автомата.
— Спокойно! Брось оружие! Лицом ко мне!
Человек беспрекословно выполнил команду: освободился от пистолета, который держал в руке. Медленно, не делая резких движений, обернулся.
Узкий бледный луч фонарика уперся в чужое лицо. Черты его показались страшно знакомыми. Черные проницательные глаза. Смуглое лицо. Темные волосы… Галеб? Акбаров? Неужели он?!
Было желание широко растянуть губы в дружеской улыбке, ткнуть кулаком в живот, протянуть руку: «Здорово, старик! Вот уж чего не ожидал никак!» Но желание погасло, едва родившись. Два раза об одну кочку спотыкаются только болваны. Однажды уже Мишин себя таким образом выказал, и хватит.
Случилось это в Москве после вывода наших войск из Афганистана. Мишин был в столице в командировке. Шел в военторговский магазин, что возле метро «Октябрьское поле». Поднялся по ступеням подземного перехода, а навстречу Гришка Новик — капитан, командир взвода спецназа. Идет в гражданском, серый и неприметный, как полевая мышка. Но если люди вместе терли животы о рашпиль камней пустыни Регистан, не узнать сослуживца просто нельзя.
— Гришка, ешь твою в барабан!
И рука с раскрытой лапой навстречу — лови, жми, радуйся, выражай свои добрые чувства.
Новик, однако, не расцвел улыбкой, не забурлил от счастья. Он просто сжался, будто воздушный шарик, который сдулся. Руку протянул стеснительно или растерянно, черт его знает.
Неприятно стало Мишину, разговора не получилось. Он отмахнулся, бросил пальцы под козырек и двинулся без оглядки дальше. На сердце стало гадко, будто в морду плюнули.
Вернулся в батальон, за стаканчиком беленькой, привезенной из столицы державы, пожаловался с горечью Духову. Тот стонов мишинской души не принял.
— Жопа, — сказал он с обнаженной, как всегда, откровенностью. — Он хоть один шел?
— Один.
— Все равно — жопа.
— С чего вдруг?
— Мог его макнуть мордой в грязь.
— Не понял. — Мишин и в самом деле не мог просечь, в чем его промах.
— Новик в ГРУ работает. Где-то за рубежами кантуется.
— И что?
— А то, что он, возможно, в миру уже не Новик, а какой-нибудь господин Перпетуев. И светиться ему совсем ни к чему. Говорят, что разведчика часто губят не умные враги, а глупые друзья. Ты бы его для начала спросил, как куда пройти. Узнал бы он тебя первый, тогда и толкуй…
Короче, урок пошел впрок. Узнавать Галеба Мишин не поспешил. И, должно быть, правильно сделал.
— Мишин, черт тебя подери! — Из-за угла склада появился Крюков. — Опусти автомат. Это наш человек — Салах эт Дин… Офицер иранской спецслужбы.
Сказав, он подошел к двери склада и начал возиться с замком. Салах эт Дин уколол Мишина локтем в бок. Шепнул по-русски:
— Ты меня не знаешь. Понял? Никогда не видел. — И тут же задал вопрос: — Давно знаешь Гольдмана?
— Кого? — Мишин не понял, о ком речь.
— Своего командира.
— Он Крюков.
— Имей в виду, с ним ухо надо держать востро. Он скользкий. Я потом тебе расскажу. Понял? Да, еще, я русского не знаю… И вообще…
О чем хотел предупредить Акбаров, Мишин так и не понял, но переспрашивать времени не было.
— Сюда, — позвал их Крюков.
Салах слегка подтолкнул Мишина в спину.
— Come on. Пошли.
— О чем болтали? — В голосе Крюкова сквозило подозрение.
— О чем с ним поговоришь, если он по-нашему ни бум-бум.
Крюков успокоился.
Внутрь хранилища вошли Демин и Лукин.
Ангар был большой, гулкий. Посередине пустого пространства стояли два металлических зеленых контейнера с большими красными крестами в белых кругах на бортах.
— Медикаменты?
Удивление Демина было искренним.
— Ага, — отозвался Крюков с озабоченностью. Он уже искал инструмент, которым можно было открыть запор. — Для хирургов, которых здесь готовили.
— Но… Красный Крест…
Демин за свою суетную карьеру не раз встречал жулье, которое вершило темные дела, прикрываясь корочками фальшивых документов — паспортов, удостоверений, военных и партийных билетов. Но ему почему-то казалось, что символы международных гуманитарных организаций застрахованы от подделок и незаконного использования.
Крюков нашел в углу нечто, напоминавшее лом, сунул его в проволочную закрутку запора.
— Найди краски, я тебе нарисую и Красный Полумесяц, и даже Красный Щит Давида.
Лукина, который помогал командиру вскрывать «консерву», заинтересовали последние слова.
— Не понял. Насчет Щита Давида.
Крюков поднатужился, нажал на рычаг, и проволочное кольцо со звоном лопнуло. Отдуваясь, ответил:
— Это безбожники не видят в Красном Кресте религиозного символа. А вот мусульмане в нем разглядели знак христианства и признавать отказались. Пришлось для них учреждать Красный Полумесяц. В Иране свои вкусы. Там своя пиктограмма — Красный Лев и Солнце. В Израиле избрали для себя шестиконечную звезду, но не в государственном голубом цвете, а в красном. Это называется Красным Щитом Давида.
— Короче, Красный Великан.
Теперь удивился Крюков.
— Что,что?
— Служил у меня матросик. Он родом из Забайкалья. Из Даурской степи. Там у них поселок в десятка два домов. И название — Красный Великан…
Они потрошили контейнер и разговаривали о пустяках. Профессионалы умеют отвлекаться от переживаний и снимать напряжение беседами на нейтральные, далекие от своего главного дела темы. Дверь контейера со скрипом открылась. Внутри просторного вместилища — влезай внутрь и ходи во весь рост — в наглухо закрепленных кассетах-держателях вертикально стояли толстые объемистые тела ракет голубого цвета.
— Они, — сказал Крюков и вошел в контейнер. Он откинул щеколду пластмассового черного ящика, прикрепленного к полу. Отбросил белые прокладки из пенопласта и вынул серебристый конус размерами с пивную бутылку. Протянул Лукину. — Держи, только осторожно. Это то, что нам нужно.
Лукин принял груз и быстро определил, что тот не так и тяжел, как показалось поначалу. Второй взрыватель Крюков передал Демину. Потом взял еще два.
— Выносите. — Он повернулся к Мишину. — Твой выход, Сергей. Минируй.
— «Принудиловку» или на «живца»?
«Принудиловка» предусматривала подрыв мины по команде со стороны. На «живца» ставилась мина-ловушка, которая должна сработать, когда в хранилище войдут его хозяева и попытаются определить ущерб, который нанесли им незваные гости.
— Не усложняй. Надо по-быстрому уходить. Скоро утро.
Мишин вошел в контейнер. Достал из сумки три кубика пластицита. Один прикрепил к ракете внизу у твердотопливного ускорителя. К двум другим ракетам приладил взрывчатку у так называемой оживальной части корпуса в месте, где обечайка — цилиндр — перетекает в форму заостренного карандаша. Затем установил радиовзрыватели, отряхнул руки, оглядел критическим взглядом дело своих рук. Вышел из контейнера.
— Командир, готово.
— Уходим!
Быстрым шагом, по привычке слегка пригибаясь, они двинулись к домику комсостава базы.
— Я зайду справа, — сообщил Мишин свое решение Демину. — Ты пока наблюдай. В случае чего — прикроешь.
Он скользнул по земле ужом и исчез за кустами, росшими у дороги.
Пробираясь вдоль стены барака, Мишин не мог видеть часового. Но он его учуял. В воздухе плавал легкий запах табачного дыма. Часовой курил. Мишин пополз в ту сторону, откуда шел запах. Он прощупывал пальцами почву и осторожно убирал с пути сухие веточки и камешки, потом откладывал их в сторону, чтобы ничто не хрустнуло, не заскрипело при очередном рывке вперед. Запах табака сделался сильнее. Мишин стал передвигаться еще осторожнее.
Наконец он увидел караульного. Тот, как оказалось, совмещал несовместимое — службу и удовольствие. Солдат уселся на невысокий порожек перед дверью и взахлеб дымил. Временами огонек сигареты освещал его лицо с острым носом. Подобная беспечность не прощается. Будь солдат подчиненным Мишина, он бы устроил тому строгую выволочку. Но на войне противника за подобные промахи ждет более страшная кара.
Правая рука плотно сжала рукоятку ножа. Клинок выскользнул из ножен абсолютно беззвучно…
Дорога в дом была открыта.
Осторожно приоткрыв дверь, Мишин скользнул внутрь помещения. Сразу напряженной спиной ощутил близость опасности. Он метнулся к противоположной стене коридора и прижался к ней. Замер, вслушиваясь в тишину. В конце коридора послышался слабый шорох. Кто-то оттуда крался к выходу.
Мишин влип в стену. Глаза уже привыкли к темноте, и в слабом свете, который падал в окно с улицы, он заметил неясную тень. Она медленно перемещалась. Мишин перехватил автомат в левую руку. Правой вынул из ножен клинок.
Все шло нормально. Он даже успокоился, опять погрузившись в возбуждающую стихию опасности.
И вдруг его пронизал нервный импульс, подавая сигнал опасности. Откуда она исходила? От двери, через которую он ворвался в коридор? Нет, позади было тихо. Внезапная догадка заставила его вздрогнуть. Черт возьми! Ночной прицел!
Оказавшись на светлом фоне стены, противник выдал себя. Он держал у плеча оружие, тень которого горбилась оптикой. Мишин резко присел, потом упал на бок, стараясь закатиться за угол, но тут заработал чужой автомат.
Забились у дула два языка желтого пламени. Сумасшедший грохот отбойного молотка, дробящего бетон, ударил в уши. Несколько тупых ударов по ребрам заставили тело Мишина вздрогнуть. Сознание его мгновенно угасло, потом тут же вернулось.
В ушах все еще стоял оглушающий грохот, и Мишин не мог понять, почему этот дурацкий строительный инструмент долбит его тело.
В мерцавших бликах выстрелов Азиз Омар разглядел упавшего противника и понял, что попал в него. Он перескочил через тело, лежавшее поперек коридора, сильно шибанул ногой по двери. Та распахнулась. Он увидел перед собой черноту ночи.
Чтобы не споткнуться на ступеньках — их было четыре — Азиз Омар с крыльца спрыгнул. Он побежал в сторону бункера, который прикрывал базу с юга. Там не было солдат, и сооружение пустовало.
Два дня назад, изучая систему обороны объекта, Азиз Омар нашел этот бункер, облазил его и удивился: какая голова вкатила столько бетона в сооружение над обрывом, который и без того нельзя было преодолеть. Скала шестидесятиметровой высоты имела отрицательный наклон: верхняя ее часть нависала над основанием, как площадка балкона.
Теперь Азиз Омар не думал о том, в какой мере было оправдано появление капонира на круче. Он знал одно — там можно укрыться. Размахивая автоматом из стороны в сторону, чтобы в любой момент быть готовым пустить пулю туда, где может объявиться противник, Азиз Омар быстрым шагом рванулся по дорожке к обрыву. В темноте он не разглядел нейлоновой лески, которую поперек тропы на уровне пояса натянул Мишин. Он дернул ее, еле ощутив легкое сопротивление, но так и не понял, что же произошло.
Натянутая леска выдернула проволочную шпильку, которая стопорила спусковой рычаг ударного механизма гранаты. Сила мощной стальной пружины ударника отшвырнула ненужный теперь рычаг в сторону и толкнула боек к капсюлю-воспламенителю.
Справа от дорожки заревом полыхнуло пламя взрыва. Осколки со свистом понеслись в стороны. Силой удара Азиза Омара отбросило в кусты. Автомат его отлетел и покатился по наклонной поверхности к пропасти…
Лукин ворвался в коридор домика, когда Азиз Омар уже оставил его. Дверь в одну из комнат была открыта, и оттуда падала полоса зыбкого света от керосинового фонаря. В ней Лукин заметил фигуру Кэмпбела, который стоял у открытого окна, готовый в него выпрыгнуть.
Лукин выбросил в сторону англичанина руку, и тот углядел гранату, зажатую в кулаке.
Одного взгляда хватило, чтобы понять — предохранительная чека выдернута из гнезда, и стоило противнику хотя бы слегка разжать пальцы — взрыв неминуем.
Лукин, не мигая, смотрел в глаза Кэмпбелу. Мысль лихорадочно перебирала то немногое, что осталось в памяти от школьных уроков английского.
— Пут ит. — Лукин кивнул, подбородком указывая на автомат. — Положи. — На этом знание английского иссякло, и он перешел на немецкий, который знал в объеме английского. — Одер их бин… Или я… — Слов опять не хватило, и он сказал: — Их бин — бум-бум!
Не столько слова, сколько глаза противника, полные бешеной злости и отчаянной решительности, повлияли на решение Кэмпбела.
Мелькнула мысль: «Этот сумасшедший серб действительно взорвет и меня и себя».
— Тихи, тихи! — Кэмпбел сразу вспомнил слова, которые недавно слышал. Он проговорил их негромко, успокаивающе. Одновременно шагнул от окна и стал опускать оружие к полу. Он знал: если автомат положить, то противник гранату не бросит. А пока тот нагнется за его оружием, можно выбежать из комнаты.
Наконец Кэмпбел со стуком бросил автомат на пол, плечом оттолкнул Лукина и выскочил в коридор. В два прыжка преодолел расстояние, отделявшее его от выхода, оказался на улице. Здесь он лицом к лицу столкнулся с Крюковым. Тот перезаряжал автомат и держал в руке магазин, который только что вынул из кармана.
Холодным оружием Кэмпбел владел прекрасно. Свой нож, который, по его словам, «прикипел к его ладони», Кэмпбел всегда носил при себе уже более десятка лет. Это штучное изделие фирмы «Блэкджек Найвз Лимитед» имело собственное название AWAC: «All Weather Air Conditions», то есть было оружием для любой погоды и любых условий.
В САС холодное оружие бойцы подбирали сами, по собственному вкусу, благо, выбор имелся большой. Одни вооружались так называемыми «ножами для выживания», которые на обухе клинка имели пилообразные насечки. С их помощью можно резать не только дерево, но и легкий металл. В рукоятке этих ножей размещался небольшой аптечный набор средств первой помощи. Другие «спецы» стремились иметь по два, а то и по три ножа разных типов.
Кэмпбел любил свой с острым клинком и ухватистой рукояткой.
Увидев перед собой противника, Кэмпбел выхватил AWAC. Пальцы привычно легли в удобные приливы рукоятки. Слегка расслабив ноги в коленях, Кэмпбел сделал стремительный выпад. Стараясь достать противника, он целил ему острием в живот. Крюков успел отскочить и отбросил автомат. Потом резко двинул левой рукой снизу, ударяя по локтевой кости нападавшего. Не ожидавший от противника такой быстрой реакции, Кэмпбел попался на прием.
Крюков перехватил запястье руки, державшей клинок. Пальцами левой снизу сжал плечо англичанина, стараясь давить на него как можно больнее. Когда он ощутил, что кулак с ножом лег на твердую опору его распрямленной руки, Крюков резко рванул запястье вниз, работая на излом.
Кэмпбел пытался сопротивляться, но противостоять чужой силе не смог. Он неожиданно для себя стал заваливаться на спину. Нож, любимый AWAC, выпал из ослабевших пальцев. Крюков откинул его ногой в сторону.
Теперь Кэмпбел увидел, как сверкнуло лезвие ножа в руке противника, и ощутил укол острия в горло чуть ниже кадыка.
Это был конец.
«Вот и все, — подумал Кэмпбел отстранение, словно речь шла не о нем самом. — Ты отпрыгался, Рой». Вспомнились слова старого «сасовца» Перкинса, который любил повторять: «Своей смерти я не боюсь, только не хотел бы при ней присутствовать». Нож продолжал упираться в горло, не делая решающего укола.
Крюков внимательно оглядел противника. Англичанин был крупным плечистым мужчиной с короткой — под ежика — стрижкой волос цвета соли с красным перцем. Он был немолод. Об этом говорили ослабевшие мышцы надбровных дуг, которые нависали над глазницами, придавая лицу угрюмый вид. Но он сохранял немалую физическую силу. Она угадывалась по широким плечам, по крепкой, как еще говорят, «бычьей шее» и жилисTbiM рукам с широкими мозолистыми ладонями. По многим признакам угадывалось, что англичанин — кадровый военный, прошедший хорошую школу муштры и выучки.
Эти люди живут в огне и сгорают от переизбытка нервного напряжения, если, конечно, не падают от пули или ответного удара клинка. Пропущенные через жернова спецподготовки, молодые бойцы радовались тому, что прощаются с учебной базой. Им, должно быть, казалось, что все самое трудное уже позади. Их это возбуждало и веселило.
Воиники загрузили скромные пожитки в машины и расселись по местам. Сипло гудя на прощание клаксонами, грузовики тронулись, держа путь в долину.
Солнце ушло за горы. Тени скал удлинились. Вода в реке стала отливать темным металлическим блеском. Заметно посвежел воздух. На востоке зажглась и засветилась первая яркая звездочка. Осела пыль, поднятая машинами. Стало тихо. Но Мишин продолжал наблюдать, стараясь определить, сколько бойцов и обслуги еще осталось на территории.
Когда совсем стемнело, из-под гаражного навеса выехал еще один грузовик. К нему с разных сторон подошли десять человек: семеро мужчин в камуфляже и три женщины, возможно, лагерные куварицы-поварихи. Скорее всего все они служили на базе, а жили в долине — в Горосече.
Через несколько минут, разрубая темень лучами фар, машина тронулась и уехала.
Пришло время начинать операцию.
Сквозь очки было прекрасно видно, что периметр охраняемой зоны перекрыт инфракрасной сигнализацией. Три невидимых простому взгляду луча на разных уровнях один над другим протянулись вдоль границы участка. Они не оставляли посторонним никаких шансов пересечь линию контроля незамеченными. Всякий, кто случайно или намеренно попытается проникнуть за ограждение, неизбежно заденет невидимый луч. Произойдет затемнение объектива приемного устройства и сработает сигнал тревоги.
Мишин с одобрением подумал о Крюкове, который задолго до начала операции сумел собрать и проанализировать информацию об охране «Зеленой песницы». Эта осведомленность позволила загодя продумать меры подавления сигнализации, захватить с собой необходимое снаряжение.
Преодолевали барьер сигнализации вдвоем.
Мишин достал из ранца принадлежности, запаянные в полиэтиленовую пленку. Затем установил портативный инфракрасный излучатель, исполненный в виде карманного фонарика. Пользуясь очками, совместил ставший видимым луч с фотоэлементами приемного блока. Теперь можно было спокойно пересечь пучок инфракрасного света, который испускал стационарный ИК-излучатель.
Но делать это ни Демин, ни Мишин не спешили. Им хотелось получше разобраться в особенностях поведения часовых. На это ушло не менее часа. За этот срок удалось увидеть и понять многое.
Часовые не стояли на месте. Они то и дело передвигались вдоль внутренней стороны ограды. При этом их действия подчинялись определенному алгоритму. Начиная движение от углов охраняемой линии, постовые шли навстречу друг другу, сближались, останавливались и снова расходились, направляясь к своим углам. Внешне, особенно днем, такая синхронность, безусловно, производила на начальников приятное впечатление. Военные любят видеть проявления высокой четкости и однообразия в действиях подчиненных. Однако в условиях ночи маятниковая размеренность движений караула играла против него.
Понаблюдав, Мишин и Демин дождались смены часовых. Новые солдаты, заступив на пост, продолжали обход участка тем же методом, что и те, которых сменили.
Убирать часовых решили в дальних точках их маршрута.
Когда солдаты сближались, Мишин за спиной постового ужом проскользнул инфракрасный барьер и заполз в неглубокую выемку, мимо которой часовой проходил, возвращаясь после встречи с напарником. Демин проделал тот же маневр с другой стороны. Он тенью проследовал за караульным, быстро прополз до деревянной будки и спрятался за ней.
Для часовых нет ничего опаснее, нежели регулярное повторение одних и тех же действий-Они создают у охраны стойкую уверенность в правильности своего поведения, притупляют бдительность. Служба становится делом рутинным, кажется отбыванием нудного номера. Под обаяние беспечности особо часто подпадают солдаты, обстрелянные в боях. Тишина глубокого тыла действует на них разлагающе.
Часовой, которого на себя взял Мишин, после встречи с напарником шел в обратную сторону маршрута не торопясь. Заядлый курильщик, он покуривал сигарету, пряча огонек в ладони. Старался, чтобы его прегрешения не заметил товарищ. Последние двадцать метров до места, где он выбрал позицию для атаки, Мишин преодолевал не менее четверти часа.
Он полз осторожно, боясь выдать себя неосторожным движением: медленно поджимал ногу, тихо выносил руку вперед, осматривался, подтягивал тело… Так не спеша взбираются на деревья южноамериканские ленивцы. Несмотря на плавность движений, Мишин нервничал. Неожиданно для себя самого он утратил чувство времени и не мог сказать, сколько его прошло с момента, когда была преодолена ограда зоны. Он убеждал себя, что в неторопливости заложен успех, но сдерживаться становилось все труднее. Казалось, что если еще затянуть время, то его может не хватить на то, чтобы в сумерках довести операцию до конца.
Темней фигура часового ясно просматривалась на фоне неба. Он неторопливо шагал к точке, где обычно поворачивался, чтобы двинуться назад.
Дошел, потоптался на месте, потом зашагал обратно. Было странно чувствовать, что жизнь человека, идущего тебе навстречу, уже расписана, и приговор отмене не подлежит. А человек, которому он вынесен, об этом никогда не узнает. Кто расскажет, о чем на последнем стометровом отрезке, отделявшем жизнь от смерти, мог думать солдат? О том, как набить живот, вернувшись в караульное помещение? Или о девушке, которую оставил далеко от места, где протекает служба? Во всяком случае, не о проблемах вечности, о смерти и бессмертии, думал он, делая последний шаг.
Мишин ждал.
Часовой поравнялся с ним.
Мишин приподнял автомат, нацелил ствол в точку, где шея солдата вырастала из плеч. Потянул спусковой крючок. Металлический звук затвора, сорвавшегося с боевого взвода, показался удивительно громким. Но часового он всполошить уже не мог.
Выстрел хлопнул, и солдат упал лицом вниз, повинуясь инерции движения. Первым о землю с лязгом стукнулся автомат…
Мишин трижды щелкнул переключателем рации и подал сигнал своим, что можно идти вперед.
Почти в тот же миг тремя щелчками просигналил Демин. Он, в свою очередь, убрал часового на втором плече охраняемой зоны.
Две группы с двух направлений медленно стягивались к центру базы.
Мишин и Демин подбирались к складскому ангару слева. Лукин и Крюков двигались к нему справа. Верочка, периодически меняя позицию, прикрывала отряд с тьша. Если произойдет что-то непредвиденное, она замкнет кольцо круговой обороны.
Мишин двигался осторожно и неторопливо. Он ступал с носка на полную стопу. Растяжек и мин бояться не приходилось. Только безрассудному человеку могло прийти в голову минировать территорию, охраняемую по периметру. Надпочечники уже выплеснули в кровь изрядную дозу адреналина, и привычное возбуждение теперь управляло мыслями и движениями. Демин, сам немало умевший и знавший, следил за Мишиным, удивляясь, как легко и бесшумно тот движется в темноте: со стороны он казался бестелесным призраком. Демину, который держался чуть позади, приходилось повторять все, что уже проделал его товарищ, и он понимал, насколько трудно беззвучно двигаться во мраке ночи.
Добравшись до дороги, Мишин поднял руку с белой повязкой на рукаве и держал ее несколько секунд. Демин заметил сигнал и замер. Потом, устроившись между двух платанов, они наблюдали за подходами к командирскому бараку В приборы ночного видения мир казался зеленоватым, а фигура караульного, топтавшегося у дверей, напоминала серую рыбу, беззвучно плававшую в воде аквариума.
Мишин поставил левый локоть на землю, покачал рукой, добиваясь хорошего упора. Потом медленно, как в тире, подвел мушку к спине солдата. Потянул спусковой крючок. Автомат дернулся, словно пытался вырваться из рук. Ни громкого звука, ни вспышки, слепившей глаза…
Часовой, не издав ни крика, ни стона, рухнул, как срубленное дерево, головой вперед. Оружие, вылетевшее из его рук, загремело на камнях.
Мишин на долю секунды опередил Демина. Второй караульный, услышав неожиданный шум, успел сделать пол-оборота и был поражен точным выстрелом в корпус. Огромная сила, таившаяся в нескольких граммах свинца, толкнула его на стену ангара. И уже по ней бездыханное тело сползло на землю.
Быстрым шагом Мишин и Демин пересекли открытое пространство и оказались у склада. Демин широкими махами дважды скрестил руки над головой, подавая сигнал своим.
Легкость, с которой был достигнут успех, не давала права расслабляться. Это хорошо понимал каждый. В таких делах действует суровое правило: вход — рубль, выход — два. Ввязаться в схватку и первым добиться успеха проще, нежели выйти из боя победителем.
Пригибаясь и держа оружие на изготовку, Мишин перебежал к воротам ангара. Из-за угла, где должен был находиться Крюков, вышел человек. Мишин видел только его спину — широкую, с опущенными плечами. Фигура показалась Мишину знакомой, но он не был своим. Любого человека из своей команды Мишин мог узнать с большого расстояния и в сумерках. Но сбивала с толку белая повязка поверх локтя левой руки. Вряд ли кто-то из бойцов противника мог так быстро сориентироваться в обстановке и замаскироваться.
Мишин широким прыжком преодолел расстояние, отделявшее его от незнакомца, вдавил ему в лопатку ствол автомата.
— Спокойно! Брось оружие! Лицом ко мне!
Человек беспрекословно выполнил команду: освободился от пистолета, который держал в руке. Медленно, не делая резких движений, обернулся.
Узкий бледный луч фонарика уперся в чужое лицо. Черты его показались страшно знакомыми. Черные проницательные глаза. Смуглое лицо. Темные волосы… Галеб? Акбаров? Неужели он?!
Было желание широко растянуть губы в дружеской улыбке, ткнуть кулаком в живот, протянуть руку: «Здорово, старик! Вот уж чего не ожидал никак!» Но желание погасло, едва родившись. Два раза об одну кочку спотыкаются только болваны. Однажды уже Мишин себя таким образом выказал, и хватит.
Случилось это в Москве после вывода наших войск из Афганистана. Мишин был в столице в командировке. Шел в военторговский магазин, что возле метро «Октябрьское поле». Поднялся по ступеням подземного перехода, а навстречу Гришка Новик — капитан, командир взвода спецназа. Идет в гражданском, серый и неприметный, как полевая мышка. Но если люди вместе терли животы о рашпиль камней пустыни Регистан, не узнать сослуживца просто нельзя.
— Гришка, ешь твою в барабан!
И рука с раскрытой лапой навстречу — лови, жми, радуйся, выражай свои добрые чувства.
Новик, однако, не расцвел улыбкой, не забурлил от счастья. Он просто сжался, будто воздушный шарик, который сдулся. Руку протянул стеснительно или растерянно, черт его знает.
Неприятно стало Мишину, разговора не получилось. Он отмахнулся, бросил пальцы под козырек и двинулся без оглядки дальше. На сердце стало гадко, будто в морду плюнули.
Вернулся в батальон, за стаканчиком беленькой, привезенной из столицы державы, пожаловался с горечью Духову. Тот стонов мишинской души не принял.
— Жопа, — сказал он с обнаженной, как всегда, откровенностью. — Он хоть один шел?
— Один.
— Все равно — жопа.
— С чего вдруг?
— Мог его макнуть мордой в грязь.
— Не понял. — Мишин и в самом деле не мог просечь, в чем его промах.
— Новик в ГРУ работает. Где-то за рубежами кантуется.
— И что?
— А то, что он, возможно, в миру уже не Новик, а какой-нибудь господин Перпетуев. И светиться ему совсем ни к чему. Говорят, что разведчика часто губят не умные враги, а глупые друзья. Ты бы его для начала спросил, как куда пройти. Узнал бы он тебя первый, тогда и толкуй…
Короче, урок пошел впрок. Узнавать Галеба Мишин не поспешил. И, должно быть, правильно сделал.
— Мишин, черт тебя подери! — Из-за угла склада появился Крюков. — Опусти автомат. Это наш человек — Салах эт Дин… Офицер иранской спецслужбы.
Сказав, он подошел к двери склада и начал возиться с замком. Салах эт Дин уколол Мишина локтем в бок. Шепнул по-русски:
— Ты меня не знаешь. Понял? Никогда не видел. — И тут же задал вопрос: — Давно знаешь Гольдмана?
— Кого? — Мишин не понял, о ком речь.
— Своего командира.
— Он Крюков.
— Имей в виду, с ним ухо надо держать востро. Он скользкий. Я потом тебе расскажу. Понял? Да, еще, я русского не знаю… И вообще…
О чем хотел предупредить Акбаров, Мишин так и не понял, но переспрашивать времени не было.
— Сюда, — позвал их Крюков.
Салах слегка подтолкнул Мишина в спину.
— Come on. Пошли.
— О чем болтали? — В голосе Крюкова сквозило подозрение.
— О чем с ним поговоришь, если он по-нашему ни бум-бум.
Крюков успокоился.
Внутрь хранилища вошли Демин и Лукин.
Ангар был большой, гулкий. Посередине пустого пространства стояли два металлических зеленых контейнера с большими красными крестами в белых кругах на бортах.
— Медикаменты?
Удивление Демина было искренним.
— Ага, — отозвался Крюков с озабоченностью. Он уже искал инструмент, которым можно было открыть запор. — Для хирургов, которых здесь готовили.
— Но… Красный Крест…
Демин за свою суетную карьеру не раз встречал жулье, которое вершило темные дела, прикрываясь корочками фальшивых документов — паспортов, удостоверений, военных и партийных билетов. Но ему почему-то казалось, что символы международных гуманитарных организаций застрахованы от подделок и незаконного использования.
Крюков нашел в углу нечто, напоминавшее лом, сунул его в проволочную закрутку запора.
— Найди краски, я тебе нарисую и Красный Полумесяц, и даже Красный Щит Давида.
Лукина, который помогал командиру вскрывать «консерву», заинтересовали последние слова.
— Не понял. Насчет Щита Давида.
Крюков поднатужился, нажал на рычаг, и проволочное кольцо со звоном лопнуло. Отдуваясь, ответил:
— Это безбожники не видят в Красном Кресте религиозного символа. А вот мусульмане в нем разглядели знак христианства и признавать отказались. Пришлось для них учреждать Красный Полумесяц. В Иране свои вкусы. Там своя пиктограмма — Красный Лев и Солнце. В Израиле избрали для себя шестиконечную звезду, но не в государственном голубом цвете, а в красном. Это называется Красным Щитом Давида.
— Короче, Красный Великан.
Теперь удивился Крюков.
— Что,что?
— Служил у меня матросик. Он родом из Забайкалья. Из Даурской степи. Там у них поселок в десятка два домов. И название — Красный Великан…
Они потрошили контейнер и разговаривали о пустяках. Профессионалы умеют отвлекаться от переживаний и снимать напряжение беседами на нейтральные, далекие от своего главного дела темы. Дверь контейера со скрипом открылась. Внутри просторного вместилища — влезай внутрь и ходи во весь рост — в наглухо закрепленных кассетах-держателях вертикально стояли толстые объемистые тела ракет голубого цвета.
— Они, — сказал Крюков и вошел в контейнер. Он откинул щеколду пластмассового черного ящика, прикрепленного к полу. Отбросил белые прокладки из пенопласта и вынул серебристый конус размерами с пивную бутылку. Протянул Лукину. — Держи, только осторожно. Это то, что нам нужно.
Лукин принял груз и быстро определил, что тот не так и тяжел, как показалось поначалу. Второй взрыватель Крюков передал Демину. Потом взял еще два.
— Выносите. — Он повернулся к Мишину. — Твой выход, Сергей. Минируй.
— «Принудиловку» или на «живца»?
«Принудиловка» предусматривала подрыв мины по команде со стороны. На «живца» ставилась мина-ловушка, которая должна сработать, когда в хранилище войдут его хозяева и попытаются определить ущерб, который нанесли им незваные гости.
— Не усложняй. Надо по-быстрому уходить. Скоро утро.
Мишин вошел в контейнер. Достал из сумки три кубика пластицита. Один прикрепил к ракете внизу у твердотопливного ускорителя. К двум другим ракетам приладил взрывчатку у так называемой оживальной части корпуса в месте, где обечайка — цилиндр — перетекает в форму заостренного карандаша. Затем установил радиовзрыватели, отряхнул руки, оглядел критическим взглядом дело своих рук. Вышел из контейнера.
— Командир, готово.
— Уходим!
Быстрым шагом, по привычке слегка пригибаясь, они двинулись к домику комсостава базы.
— Я зайду справа, — сообщил Мишин свое решение Демину. — Ты пока наблюдай. В случае чего — прикроешь.
Он скользнул по земле ужом и исчез за кустами, росшими у дороги.
Пробираясь вдоль стены барака, Мишин не мог видеть часового. Но он его учуял. В воздухе плавал легкий запах табачного дыма. Часовой курил. Мишин пополз в ту сторону, откуда шел запах. Он прощупывал пальцами почву и осторожно убирал с пути сухие веточки и камешки, потом откладывал их в сторону, чтобы ничто не хрустнуло, не заскрипело при очередном рывке вперед. Запах табака сделался сильнее. Мишин стал передвигаться еще осторожнее.
Наконец он увидел караульного. Тот, как оказалось, совмещал несовместимое — службу и удовольствие. Солдат уселся на невысокий порожек перед дверью и взахлеб дымил. Временами огонек сигареты освещал его лицо с острым носом. Подобная беспечность не прощается. Будь солдат подчиненным Мишина, он бы устроил тому строгую выволочку. Но на войне противника за подобные промахи ждет более страшная кара.
Правая рука плотно сжала рукоятку ножа. Клинок выскользнул из ножен абсолютно беззвучно…
Дорога в дом была открыта.
Осторожно приоткрыв дверь, Мишин скользнул внутрь помещения. Сразу напряженной спиной ощутил близость опасности. Он метнулся к противоположной стене коридора и прижался к ней. Замер, вслушиваясь в тишину. В конце коридора послышался слабый шорох. Кто-то оттуда крался к выходу.
Мишин влип в стену. Глаза уже привыкли к темноте, и в слабом свете, который падал в окно с улицы, он заметил неясную тень. Она медленно перемещалась. Мишин перехватил автомат в левую руку. Правой вынул из ножен клинок.
Все шло нормально. Он даже успокоился, опять погрузившись в возбуждающую стихию опасности.
И вдруг его пронизал нервный импульс, подавая сигнал опасности. Откуда она исходила? От двери, через которую он ворвался в коридор? Нет, позади было тихо. Внезапная догадка заставила его вздрогнуть. Черт возьми! Ночной прицел!
Оказавшись на светлом фоне стены, противник выдал себя. Он держал у плеча оружие, тень которого горбилась оптикой. Мишин резко присел, потом упал на бок, стараясь закатиться за угол, но тут заработал чужой автомат.
Забились у дула два языка желтого пламени. Сумасшедший грохот отбойного молотка, дробящего бетон, ударил в уши. Несколько тупых ударов по ребрам заставили тело Мишина вздрогнуть. Сознание его мгновенно угасло, потом тут же вернулось.
В ушах все еще стоял оглушающий грохот, и Мишин не мог понять, почему этот дурацкий строительный инструмент долбит его тело.
В мерцавших бликах выстрелов Азиз Омар разглядел упавшего противника и понял, что попал в него. Он перескочил через тело, лежавшее поперек коридора, сильно шибанул ногой по двери. Та распахнулась. Он увидел перед собой черноту ночи.
Чтобы не споткнуться на ступеньках — их было четыре — Азиз Омар с крыльца спрыгнул. Он побежал в сторону бункера, который прикрывал базу с юга. Там не было солдат, и сооружение пустовало.
Два дня назад, изучая систему обороны объекта, Азиз Омар нашел этот бункер, облазил его и удивился: какая голова вкатила столько бетона в сооружение над обрывом, который и без того нельзя было преодолеть. Скала шестидесятиметровой высоты имела отрицательный наклон: верхняя ее часть нависала над основанием, как площадка балкона.
Теперь Азиз Омар не думал о том, в какой мере было оправдано появление капонира на круче. Он знал одно — там можно укрыться. Размахивая автоматом из стороны в сторону, чтобы в любой момент быть готовым пустить пулю туда, где может объявиться противник, Азиз Омар быстрым шагом рванулся по дорожке к обрыву. В темноте он не разглядел нейлоновой лески, которую поперек тропы на уровне пояса натянул Мишин. Он дернул ее, еле ощутив легкое сопротивление, но так и не понял, что же произошло.
Натянутая леска выдернула проволочную шпильку, которая стопорила спусковой рычаг ударного механизма гранаты. Сила мощной стальной пружины ударника отшвырнула ненужный теперь рычаг в сторону и толкнула боек к капсюлю-воспламенителю.
Справа от дорожки заревом полыхнуло пламя взрыва. Осколки со свистом понеслись в стороны. Силой удара Азиза Омара отбросило в кусты. Автомат его отлетел и покатился по наклонной поверхности к пропасти…
Лукин ворвался в коридор домика, когда Азиз Омар уже оставил его. Дверь в одну из комнат была открыта, и оттуда падала полоса зыбкого света от керосинового фонаря. В ней Лукин заметил фигуру Кэмпбела, который стоял у открытого окна, готовый в него выпрыгнуть.
Лукин выбросил в сторону англичанина руку, и тот углядел гранату, зажатую в кулаке.
Одного взгляда хватило, чтобы понять — предохранительная чека выдернута из гнезда, и стоило противнику хотя бы слегка разжать пальцы — взрыв неминуем.
Лукин, не мигая, смотрел в глаза Кэмпбелу. Мысль лихорадочно перебирала то немногое, что осталось в памяти от школьных уроков английского.
— Пут ит. — Лукин кивнул, подбородком указывая на автомат. — Положи. — На этом знание английского иссякло, и он перешел на немецкий, который знал в объеме английского. — Одер их бин… Или я… — Слов опять не хватило, и он сказал: — Их бин — бум-бум!
Не столько слова, сколько глаза противника, полные бешеной злости и отчаянной решительности, повлияли на решение Кэмпбела.
Мелькнула мысль: «Этот сумасшедший серб действительно взорвет и меня и себя».
— Тихи, тихи! — Кэмпбел сразу вспомнил слова, которые недавно слышал. Он проговорил их негромко, успокаивающе. Одновременно шагнул от окна и стал опускать оружие к полу. Он знал: если автомат положить, то противник гранату не бросит. А пока тот нагнется за его оружием, можно выбежать из комнаты.
Наконец Кэмпбел со стуком бросил автомат на пол, плечом оттолкнул Лукина и выскочил в коридор. В два прыжка преодолел расстояние, отделявшее его от выхода, оказался на улице. Здесь он лицом к лицу столкнулся с Крюковым. Тот перезаряжал автомат и держал в руке магазин, который только что вынул из кармана.
Холодным оружием Кэмпбел владел прекрасно. Свой нож, который, по его словам, «прикипел к его ладони», Кэмпбел всегда носил при себе уже более десятка лет. Это штучное изделие фирмы «Блэкджек Найвз Лимитед» имело собственное название AWAC: «All Weather Air Conditions», то есть было оружием для любой погоды и любых условий.
В САС холодное оружие бойцы подбирали сами, по собственному вкусу, благо, выбор имелся большой. Одни вооружались так называемыми «ножами для выживания», которые на обухе клинка имели пилообразные насечки. С их помощью можно резать не только дерево, но и легкий металл. В рукоятке этих ножей размещался небольшой аптечный набор средств первой помощи. Другие «спецы» стремились иметь по два, а то и по три ножа разных типов.
Кэмпбел любил свой с острым клинком и ухватистой рукояткой.
Увидев перед собой противника, Кэмпбел выхватил AWAC. Пальцы привычно легли в удобные приливы рукоятки. Слегка расслабив ноги в коленях, Кэмпбел сделал стремительный выпад. Стараясь достать противника, он целил ему острием в живот. Крюков успел отскочить и отбросил автомат. Потом резко двинул левой рукой снизу, ударяя по локтевой кости нападавшего. Не ожидавший от противника такой быстрой реакции, Кэмпбел попался на прием.
Крюков перехватил запястье руки, державшей клинок. Пальцами левой снизу сжал плечо англичанина, стараясь давить на него как можно больнее. Когда он ощутил, что кулак с ножом лег на твердую опору его распрямленной руки, Крюков резко рванул запястье вниз, работая на излом.
Кэмпбел пытался сопротивляться, но противостоять чужой силе не смог. Он неожиданно для себя стал заваливаться на спину. Нож, любимый AWAC, выпал из ослабевших пальцев. Крюков откинул его ногой в сторону.
Теперь Кэмпбел увидел, как сверкнуло лезвие ножа в руке противника, и ощутил укол острия в горло чуть ниже кадыка.
Это был конец.
«Вот и все, — подумал Кэмпбел отстранение, словно речь шла не о нем самом. — Ты отпрыгался, Рой». Вспомнились слова старого «сасовца» Перкинса, который любил повторять: «Своей смерти я не боюсь, только не хотел бы при ней присутствовать». Нож продолжал упираться в горло, не делая решающего укола.
Крюков внимательно оглядел противника. Англичанин был крупным плечистым мужчиной с короткой — под ежика — стрижкой волос цвета соли с красным перцем. Он был немолод. Об этом говорили ослабевшие мышцы надбровных дуг, которые нависали над глазницами, придавая лицу угрюмый вид. Но он сохранял немалую физическую силу. Она угадывалась по широким плечам, по крепкой, как еще говорят, «бычьей шее» и жилисTbiM рукам с широкими мозолистыми ладонями. По многим признакам угадывалось, что англичанин — кадровый военный, прошедший хорошую школу муштры и выучки.