Страница:
Александр Щелоков
Зона зла
От автора
Ночь окутала землю тяжелой непроницаемой теменью. На небе, затянутом низкими тучами, — ни луны, ни звезд. Темнота. Тишина.
И вдруг мир будто обрушился. Оранжевое пламя мощного взрыва вырвалось из мрака, разорвало его, высветило зубчатую линию горных хребтов. Тревожные сполохи заметались, замельтешили по подбрюшиям серых косматых туч.
Тяжелый гул заставил дрогнуть горы. Ломая и круша тишину, прокатился над землей.
Мир спал. Война разбудила его.
Война злее и сильнее мира.
Не мир, а война — в жизни людей самая главная и самая страшная пьеса, в которой все мы участвуем в качестве действующих лиц и исполнителей, еще чаще как зрители — заинтересованные либо сторонние. Таково условие системы, называемой нами цивилизацией.
И вдруг мир будто обрушился. Оранжевое пламя мощного взрыва вырвалось из мрака, разорвало его, высветило зубчатую линию горных хребтов. Тревожные сполохи заметались, замельтешили по подбрюшиям серых косматых туч.
Тяжелый гул заставил дрогнуть горы. Ломая и круша тишину, прокатился над землей.
Мир спал. Война разбудила его.
Война злее и сильнее мира.
Не мир, а война — в жизни людей самая главная и самая страшная пьеса, в которой все мы участвуем в качестве действующих лиц и исполнителей, еще чаще как зрители — заинтересованные либо сторонние. Таково условие системы, называемой нами цивилизацией.
Действующие лица
Если отбросить все несущественное, случавшееся в жизни каждого человека, то в нашей памяти останутся только отношения между мужчиной и женщиной и события войны, которая нас опалила.
Юз Гуруш, турецкий мыслитель XII века
Алексей Лукин
Подполковник. Морская пехота. Советский Военно-Морской Флот.
Залив Радужный походил на язык, глубоко врезавшийся в сушу. Со стороны моря, сужая в него проход, тянулась широкая песчаная коса. Свободное пространство воды и фарватер внутри залива, занимаемые военно-морской базой, прикрывали боны и противолодочные сети. С запада над бухтой нависали склоны крутых сопок. Восточный берег был более пологим. Прибрежная полоса здесь оказалась широкой, и потому именно на этой стороне построили пирсы, возвели здание штаба военно-морской базы, а чуть дальше, вдоль пологого распадка, разместили дома офицеров и казармы.
Боевые пловцы специального диверсионного подразделения флота хорошо знали район, и потому объяснять его особенности подчиненным подполковник Лукин не считал нужным. Он лишь провел указкой по карте-схеме в месте, где обозначались пирсы, и сообщил:
— На базе отстаиваются четыре корабля. Крейсер «Орлов», два эсминца и плавбаза «Железняков». Три единицы, выведенные из строя, — и наша задача на учениях выполнена.
Пловцы молчали. Им никогда не ставили легких задач, но эта выглядела почти невыполнимой.
Залив вдавался в сушу на двадцать километров. Пирсы находились на расстоянии шестнадцати километров от горла. Все знали, что в последнее время командующий флотом снял с командиров военно-морских баз, подчиненных ему, стружку за ослабление бдительности в охране водного района. В разгромном приказе особо подчеркивалось слабое умение личного состава флота противостоять действиям боевых пловцов.
Стращая командиров, адмирал Рогов грозил: «Не наведете порядка на своих участках, заранее прощайтесь с должностями».
Угроза была не шуточной. Во времена, когда шло усиленное и бездумное сокращение вооруженных сил, адмиралы и офицеры понимали: исполнить угрозу командующему совсем не трудно. Поэтому силы ОВРА — службы охраны водного района — свирепствовали. Командир базы Радужная день и ночь до пота и изнеможения гонял водолазов ПДСС — противодиверсионных сил и средств, добиваясь от них четкого взаимодействия и высокой боевой готовности. Акваторию залива и прибрежную полосу патрулировали катера, вертолеты, пешие дозорные группы. На высотках у входа в губу были оборудованы посты, обеспеченные оперативной связью, приборами ночного и дневного наблюдения. На рейде перед заливом в любую погоду торчал СКР — сторожевой корабль, который вел гидроакустическое и радиолокационное наблюдение за акваторией.
По ночам вдоль берега и по водной глади, разрубая темень, шарили ослепительно-яркие лучи прожекторов.
В предстоявшем деле не было ничего неожиданного, тем не менее, оно показалось Лукину странным. Обычно такого рода задачи ему назначали либо начальник разведки, либо начальник штаба флота. В этот раз операцию поручил провести лично командующий флотом адмирал Рогов, ко всему предупредив, что о выходе отряда в море ни в штабе, ни в разведке знать не должны.
Объяснение такой таинственности могло быть одно: флотские диверсанты предназначены для проведения тайных операций в условиях войны и потому именно в это время бывают нужны всему флоту. В мирные дни спецназовцы работают только на флотское начальство.
Они в коде своих операций вскрывают недостатки в организации охраны и обороны кораблей и военно-морских баз. А кому из начальников хочется, чтобы высшее руководство знало об их упущениях и слабостях? И получалось, что если командующий флотом заинтересован в абсолютной секретности поручения, значит, он предполагает возможность утечки информации на уровне высшего эшелона.
Ведь бывают случаи, когда и начальник штаба и начальник разведки не заинтересованы в том, чтобы внезапная проверка обнаружила недоработки в подчиненных им звеньях.
Именно об этом несколько лет назад, когда адмирал Рогов — в то время еще вице-адмирал — принимал флот, Лукин сам же и предупреждал его. Поскольку разговор был важным, Лукин хорошо его запомнил. Он начал просьбу со слов:
— Товарищ командующий…
Если следовать уставу, при личном обращении Лукин должен был назвать Рогова «вице-адмиралом». Но он уже знал об опасностях уставного титулования высоких начальников.
Лукин еще был майором и служил в воздушно-десантных войсках, когда стал очевидцем такого случая. В дивизию приехал командующий войсками военного округа генерал-полковник Семенов. Он шел по плацу в окружении многочисленной свиты, состоявшей сплошь из генералов и полковников. Командир десантной дивизии полковник Игнатьев эдаким лихим армейским чертом подскочил к нему с рапортом:
— Товарищ генерал-полковник!…
Было видно, как на лицо командующего набежала тень неудовольствия. И сразу вся свита свистящим шепотом (вроде бы так, чтобы высокий чин не услыхал, но в то же время, чтобы он обязательно услышал) начала подсказывать: «Товарищ командующий…» И полковник тут же исправился.
Позже Лукин выяснил: генерал-полковник Семенов считал, что его не звание, а именно должность возвышает над всем остальным генералитетом. Мол, даже генерал-полковников в его подчинении несколько, а командующий войсками только он один. И потому к нему требовалось обращаться с формулой титулования, которая не предусмотрена уставом.
Адмирал Рогов — носитель элитной флотской культуры и мысли — также не был чужд человеческим слабостям. Он читал в подлиннике Хемингуэя, мог немало рассказать о демократии, но не был против, если бы в армии и на флоте ввели титулование «ваше высокопревосходительство». А почему нет? Демократия демократией, а власть — это власть. Разве не так?
— Товарищ командующий, — сказал тогда Лукин. — Позвольте моему подразделению постоянно сохранять позывной «Барракуда».
— Есть правила радиообмена и кодирования передач…
Командующий не стеснялся повторять прописные истины, когда дело касалось подчиненный. Если положено всем менять позывные в определенное время в установленном порядке, значит, так и надо делать.
— Так точно, но не все в этих правилах разумно. Во всяком случае, на мирное время.
— Критикуешь?
Вопрос хитрый, с подтекстом. Любой ответ на него позволял адмиралу повернуть разговор так и сяк — хоть поддержать просьбу, хоть объявить выговор за самовольство в суждениях, чтобы пресечь неразумную инициативу и поддержать порядок.
— Нет, рассуждаю.
— И до чего дорассуждался?
— До того, товарищ командующий, что супостат давно и прекрасно знает о том, кто располагается на озере Голубень. Из космоса нас уже не раз фотографировали и снимочки расшифровали. Разве не так?
Адмирал промолчал. То, о чем Лукин справедливо догадывался, он знал прекрасно, но не в его правилах было подтверждать догадки подчиненных, пусть самые разумные. Иначе каждый подполковник или капитан-лейтенант начнут ощущать себя слишком умными, что в принципе недопустимо в условиях единоначалия и подчиненности.
— Думаю, товарищ командующий, хорошо известно и то, чей позывной «Барракуда». Сегодня радиопеленгация позволяет точечно определять, откуда идет сигнал. Так что назови наше подразделение хоть «Пескарем», хоть «Креветкой», передачи будут идти с берега озера Голубень. Зато, если на месте дислокации всегда будет работать рация с позывным «Барракуда», а отряд уйдет в рейд с позывным «Трепанг», не сразу выяснят, кто есть кто. Это и будет маскировкой не по форме, а по существу.
— А что, Лукин, в твоем рассуждении что-то есть.
«Добро» на сохранение постоянного позывного командир отряда боевых пловцов тогда получил, и эта стабильность «Барракуды» сбивала с толку многих, кого беспокоила возможность появления в их расположении диверсантов.
Когда Рогов назвал цель — военно-морскую базу Радужная, Лукин позволил себе высказать удивление:
— Мы их щупали две недели назад. Там были сплошные дыры.
Рогов снисходительно улыбнулся.
— По результатам твоего рейда я отдал приказ. Отвел неделю на устранение прорех. Они думают, что так быстро я их во второй раз поверять не стану. Понял?
— Так точно.
— Выйдешь завтра в ночь. И никому никакой информации. О деле знаем только я и ты.
В море группа Лукина вышла с наступлением темноты на каботажном транспорте «Сучан». Суденышко лениво шлепало заданным курсом, ничем не привлекая к себе внимания.
Диверсанты разложили на палубе оболочки двух надувных лодок — «стрижей». Один из пловцов прикатил стальной баллон, похожий на артиллерийский снаряд крупного калибра, и начали надувать секции воздухом. Силу надува он контролировал по манометру и проверял кулаком. Правильно надутая секция была упругой и под ударами глухо звенела.
Закончив с одной лодкой, боец занялся второй. А в первую, готовую к спуску, команда начала загружать поклажу.
Имущество диверсантов — боеприпасы, сигнальные средства, макеты магнитных мин, аппаратура связи, продукты — было уложено в прорезиненные торбы, которые каждому суждено тащить на себе. Хотя диверсанты брали с собой запасы по минимуму, барахла набралось достаточно. Даже при желании облегчить груз и оставить за бортом хотя бы пять килограммов, сделать это было невозможно. Предварительный отбор вещей осуществлялся с крайней жесткостью. Полезность каждого предмета обсуждалась и выверялась. Сами предметы обязательно взвешивались.
Лукин, полностью доверявший своим подчиненным, все же сам проверил качество погрузки. Она оказалась выше похвал. Все было размещено по своим местам и хорошо принайтовлено. Сказались утомительные тренировки, в ходе которых Лукин заставлял взрослых суровых мужчин раз за разом разбирать и собирать укладки, складывать и крепить их в нужных местах. Каждая вещь лежала так, чтобы при необходимости ее можно было достать и использовать без трудностей.
По сигналу Лукина транспорт лег в дрейф. С подветренного борта поворотная шлюпбалка вывалила первого «стрижа» за борт. Заработала лебедка, опуская утлое суденышко на воду. Волной «стрижа» припечатало к судну, и он, скрипя транцами, закачался на волнах.
По двум нейлоновым линям два десантника скользнули вниз. Обосновавшись на «стриже», они принайтовались и приняли весь остальной груз.
Лукин подал команду, и экипаж первого спущенного на воду «стрижа» — в боевом ордере он должен был быть вторым — опустился по канату на свои места. Столь же аккуратно и быстро оказался на волне и другой «стриж» — флагман боевого порядка. Последним на него спустился командир.
Заработали двигатели, и лодки отвалили от транспорта.
«Сучан» тут же пришел в движение и, резко сменив курс, стал уходить мористее. Кильватерная волна качнула «стрижи». Они остались одни среди темени и волн. Ходовыми огнями лодки себя не обозначали, хотя находились на судоходном фарватере.
Лукин определился по сторонам света, взял пеленг на маяк, располагавшийся на мысе Рогатый у входа в бухту военно-морской базы Радужная.
Двигатели, выведенные на полный газ, взревели, и «стрижи» в строю левого пеленга рванулись к цели. Они шли быстрее, чем рассчитывал Лукин.
Ветер дул бакштаг с правого борта, придавая лодкам дополнительную скорость, но в то же время сносил их мористее. Это мало беспокоило Лукина. Хуже, когда начинается отставание от графика. Два раза на пути к цели «стрижам» приходилось сбрасывать ход до самого малого. В первый раз, когда слева по борту, обозначенный ходовыми огнями, величаво проследовал океанский сухогруз.
Лодки, потерявшие ход, словно осели. Накатывавшиеся волны, а также полная тьма надежно укрывали их от обнаружения. Сейчас, если за акваторией ведет наблюдение радар, его внимание на какое-то время на себя отвлечет сухогруз. Крупная отметка цели на экране перекроет все остальное, что находится на ее фоне.
Во второй раз «стрижи» легли в дрейф, когда мимо прошел сторожевик охраны водного района. Он двигался вдоль береговой полосы, обшаривая ее прожектором. Видимо, командир корабля считал, что любые диверсанты в бурную погоду и темной ночью предпочтут идти под прикрытием береговой кромки.
Только один раз луч прожектора мазнул по открытому морю, и всем, кто сидел в лодках, показалось, что свет задержался на месте. Но опасность пронесло. В этот момент «стрижи» покатились с гребня волны в глубокий провал и исчезли из поля зрения прожектористов.
Сторожевик, помахивая лучом, продолжал двигаться на восток, пока не исчез из виду.
Группа шла к цели в режиме радиомолчания, настроив рации на прием. Позывной командирского «стрижа» — «Абгалдырь», второго — «Бурундук». Несмотря на то, что первое слово на слух неискушенного в морских делах человека звучит как абракадабра, а второе воспринимается названием лесного зверька, оба позывных на самом деле обозначали сугубо морские вещи. Абгалдырь — крюк на коротком отрезке троса. Им растаскивают якорные и такелажные цепи при работе с ними. Бурундук — снасть бегучего такелажа.
Уже на подходе к месту предполагаемой высадки заработала рация. С командного пункта отряда сообщали:
— «Абгалдырь», ваш заказ на горючее подтверждаем. Дизельное топливо — три тонны. Керосин — одна тонна. Загрузка по прибытии.
По коду, принятому на период операции, под керосином значился крейсер. Одна тонна — он в гавани один. Дизельное топливо — эсминцы. Три тонны — на базе у пирсов их три.
Сообщение продублировали три раза, зная, что подтверждения о получении радиограммы не последует.
У песчаной косы лодки сбросили ход до самого малого. За кормой еле слышно булькали подводные выхлопы двигателей. Теперь стали слышны глухие удары волн. Они били в округлые скулы лодок, и дутая внутренность отзывалась тяжелыми вздохами.
— Головы! — гаркнул Лукин, приказывая людям пригнуться.
Над ними, слепя глаза, полоснул и тут же унесся в сторону луч прожектора. Лукин стиснул зубы. Он понимал — охранение бдело, и если их обнаружат — это не случайность, а результат старания и упорства подразделений ОВРА. Но понимание возможной беды нисколько не смягчило бы терзаний самолюбия.
Словно угадывая мысли командира, мичман Веркин прошипел со злостью:
— По мне лучше, если бы все тут спали.
Веркин ругнулся и сплюнул. Пожелание всем показалось настолько диким, что вызвало тихий смех.
— Сеня, можешь радоваться. На той стороне не спит хрен знает сколько людей, потому что знают — Веркин может бродить где-то рядом.
Эта мысль, простая и в то же время очень точная, позволила каждому пловцу еще раз ощутить свою значимость в большой игре, в которую вовлечены тысячи людей. Это не шахматы, когда двое играют, а остальные смотрят, наблюдая за их ходами. Здесь играла масса людей, каждый из которых знал свои клетки и делал ходы.
Волна плеснула в лицо Лукину. Он облизал посолоневшие губы. Лодка проходила самое опасное место, и отвлекаться не позволяла обстановка.
Махнув лезвием луча над темной волной, снова пронесся меч прожектора. Но теперь он работал против тех, кто охранял акваторию.
Наблюдатели, находившиеся на сторожевом посту и следившие за морем, на некоторое время теряли остроту зрения. Этих мгновений было достаточно, чтобы вытащить на косу «стрижей» и залечь. Тогда причин опасаться светового луча оставалось совсем немого. Песчаный гребень закрывал узкую полоску, обращенную к морю, образуя густую тень над мертвым пространством.
Днище лодки коснулось отмели, заскрипело.
— Мордобои, вперед!
Лукин первым выпрыгнул за борт. За ним соскочили в воду его люди. Пять пар крепких рук, упираясь в тугую резину, поволокли лодку к берегу.
Теперь волнение, гнавшее по поверхности моря пенные буруны и помогавшее диверсантам скрывать след, работало против них. Сильный накат с тупой яростью ударял в спины, валил с ног. Откатываясь, волна оттаскивала лодку в море, старалась развернуть суденышко боком.
Рядом, толкая второго «стрижа», надрывалась вторая группа.
Работали молча. Они, знавшие немало соленых слов, не произносили их вслух.
Когда «стрижи» оказались на песке, пловцы повалились на него.
— Ну что, мордобои, начнем?
— Поехали…
Слово «мордобои» в лексиконе группы Лукина появилось неожиданно, но сразу привилось и получило права гражданства.
Однажды на тренировочную базу группы боевых пловцов приехал представитель генерального штаба, лощеный и явно нравившийся самому себе капитан первого ранга. Глянув на Лукина сверху вниз — приезжий на две головы оказался выше майора и чином и ростом, — он плотоядно облизал губы и потер руки.
— Ну, майор, показывай своих тюленей.
Лукин неожиданно для всех присутствовавших окрысился:
— Вам бы на Северную Землю махнуть. Там они на льдинах обитают. А у нас эти звери не водятся.
— Шутите?! — Каперанг закипел начальственным неправедным гневом.
Лукин сразу прикинулся миролюбивым и покладистым:
— Это почему? Вы о тюленях спрашивали.
— А ты не понял?
Начальство всякий раз, когда сердится, старается «тыкнуть» нижестоящего: чтобы больнее было.
Лукин прекрасно знал, о чем говорил приезжий гость. Боевых пловцов в разных странах именуют по-разному. Иногда «фрогменами» — людьми-лягушками. Чаще «тюленями».
Именно так называют своих спецназовцев в военно-морских силах США. Здесь слово «seal» — «тюлень», — включает в себя буквы трех других понятий: «sea» — море, «air» — воздух и «land» — земля. Таким образом, «тюлень» в американском восприятии — это боец, который одинаково успешно решает задачи в море, в воздухе и на земле. Кое-кто, подпадая под влияние зарубежных эталонов (особенно этим грешат журналисты), переносит чужое название на боевых пловцов Российского флота. Лукин смириться с тем, чтобы так именовали ребят его отряда, никогда не мог. Мешало не столько импортное происхождение слова, сколько зрительное представление, которое оно вызывало. Слишком часто за время службы на Севере Лукин видел морды моржей и тюленей, выглядывавших из воды — морды то глупые, то смешные, иногда испуганные и злые. И потому он не мог принять, чтобы его самого и товарищей, отважных, упорных и стойких бойцов, кто-то низводил до разряда животных. Тем более в русском слове «тюлень» нет ни одного звука, связанного с обозначением трех стихий — воды, воздуха и земли, зато такое определение рисует в воображении образ лежебоки, пассивного, толстошкурого.
Однажды на вечеринке в офицерской компании кто-то, увидев вошедшего в комнату Лукина, весело бросил:
— О, наши тюлени прибыли!
Лукин надвинулся на весельчака, расправил плечи. Посмотрел в глаза со свирепой выразительностью.
— Запомни, капитан-лейтенант, мы не тюлени, мы — мордобойцы.
Он приподнял большой крепкий кулак с роговыми мозолями на наружных сторонах костяшек и показал шутнику.
Кто-то из старших офицеров, стараясь предотвратить конфликт, громко предупредил:
— Но-но, Лукин! Не хулигань. Мордобоя не будет.
— А мордобои останутся. — Лукин произнес это, уже остывая. Заметив, что его слушают внимательно, пояснил: — Морские добровольные бойцы — мордобои. Это мы.
Слово, рожденное экспромтом, привилось и понравилось…
Коса, по прикидкам Лукина, должна была быть шириной не более пятидесяти метров, но она оказалась значительно шире. У кромки прибоя песок на несколько метров замусорил плавник — обломки шлюпок, облизанные водой до блеска коряги, бревна, куски пенопласта. Тянуть через эти завалы лодки было опасно. Чтобы не повредить «стрижей», пришлось расчищать в завалах проход. Работу проделали лежа, ползая по песку. Подниматься и вставать в рост никто бы себе не позволил. Прожектор с восточного поста наблюдения вспыхивал, шарил над заливом и гас без какой-либо закономерности во временных интервалах. Командир поста организовал службу на совесть, и трудно сказать, чем бы окончилась операция, не помоги диверсантам дождь.
Нежданно набежавшие тучи разразились нудной моросью. Она затянула море и сушу кисейным занавесом. Поверхность воды начала куриться парком. Видимость резко упала.
— Быстрее! — Лукин поторапливал людей.
Лодки перетаскивали через косу волоком на брезентовых полотнищах.
Когда оба суденышка попали в воду залива, диверсантам пришлось вернуться к проходам, которые они сами только что проделывали в завалах плавника. Теперь бойцы устраняли собственные следы. Коряги и бревна, обломки досок в беспорядке легли на песок. Следы волочения груза тщательно затирали, не надеясь, что дождь их замоет.
Уходя с косы, пловцы выбрали из мусора три круглых стеклянных поплавка от рыбацкого невода и бросили в лодки.
Скрытые густой сеткой дождя, «стрижи» качались на волнах залива. На фоне скал западного берега бухты угадать их силуэты стало почти невозможно. Лодки шли на подводном выхлопе, двигаясь почти ощупью. Винты плюхали в воде на самом малом газе. Лукин не хотел оставлять следов, излишне пеня воду. Ко всему, заметить быстро движущийся предмет ночью легче, нежели малоподвижный. Все это, конечно, задерживало группу, но для диверсантов теперь было важнее пройти в глубину залива как можно незаметней и тише. Местами они настолько приближались к берегу, что борта «стрижей» задевали за скалы и противно поскрипывали.
Спасало то, что прожектора в этом месте не шарили. Вполне естественно: хозяева всегда укрепляют двери, главное внимание обращая на запоры и сигнализацию. И часто наивно удивляются, когда взломщики попадают в квартиры седьмых или восьмых этажей через окна. Нормальному человеку кажется, что такое невозможно…
Выйдя из зоны рассеянного света, падавшего со стороны пирсов, «стрижи» пошли дальше совсем не таясь. Двигатели заработали на полную мощность. Появление моторок в этих местах давно никого не удивляло и не вызывало у охраны опасений. Местные рыбаки облюбовали и освоили западную сторону бухты для своих забав. А для того чтобы попасть на место рыбалки к утренней зорьке, они уходили в море затемно, с вечера. Моторки здесь трещали так часто, что к ним привыкли и попросту не обращали внимания на плававших у скал. Да и кто мог поверить, что диверсанты, тайком проникшие в бухту, будут расхаживать по ней без маскировки и предосторожностей?
В предрассветных сумерках «стрижи» без препятствий подошли к «черной щели». Здесь монолит высоких скал разрывала широкая трещина. Она образовывала желоб, который от уреза воды наклонно поднимался к плато, нависавшему над бухтой. Обычно в этом месте вверх мало кто лазил. Подъем был достаточно крутым, и сорвавшийся при падении рисковал намять себе бока. Однако смельчаки, любившие рискнуть ради собственного интереса и самоутверждения, успешно проходили щель от воды до плато и потом рассказывали приятелям подробности восхождения. Но во всех случаях подобные «подвиги» совершались днем и в сухую погоду.
Задача, которую Лукин поставил перед своим отрядом, была куда сложнее — над миром царила ночь, а скалы поливались дождем.
Подъем на кручу прошел успешно. Им повезло, что в это время в заливе не оказалось рыбаков. А то, чего Лукин боялся, сработало в пользу пловцов. Вверх по мокрым камням упаковки с имуществом скользили почти без сопротивления, хотя поработать всем пришлось изрядно.
Через час груз, а за ним лодки были подняты на гору.
Дождь вскоре окончился, и небо посветлело. С высоты была прекрасно видна восточная сторона залива. Там ничто не выдавало тревоги: служба текла спокойно, в рамках уставного порядка и распорядка дня.
Место, избранное для того, чтобы переждать светлое время, Лукин выбрал с большим знанием дела.Пешие дозоры, патрулировавшие западное побережье, в эти глухие места не заходили. Они тщательно прочесывали береговую полосу вблизи горла залива, потом возвращались к домику, где размещался караул, хранились бакены и другое гидрографическое оборудование.
Совсем немного времени у группы ушло на то, чтобы рассредоточить имущество и замаскировать позицию. Они затянули лодки с оружием и боеприпасами грязно-бурыми маскировочными сетями. С воздуха, даже пролетая на минимальной высоте, самый внимательный наблюдатель не смог бы обнаружить ничего, кроме валунов, которых здесь было рассыпано немереное количество.
Группа быстро оборудовала укрытия среди камней, чтобы они не только маскировали бойцов, но и служили огневыми точками на случай, если придется вступить в бой с силами охранения. Только после этого люди смогли расслабиться. Весь следующий день пловцам предстояло провести на камнях. Они всухомятку перекусили и устроились на отдых.
Залив Радужный походил на язык, глубоко врезавшийся в сушу. Со стороны моря, сужая в него проход, тянулась широкая песчаная коса. Свободное пространство воды и фарватер внутри залива, занимаемые военно-морской базой, прикрывали боны и противолодочные сети. С запада над бухтой нависали склоны крутых сопок. Восточный берег был более пологим. Прибрежная полоса здесь оказалась широкой, и потому именно на этой стороне построили пирсы, возвели здание штаба военно-морской базы, а чуть дальше, вдоль пологого распадка, разместили дома офицеров и казармы.
Боевые пловцы специального диверсионного подразделения флота хорошо знали район, и потому объяснять его особенности подчиненным подполковник Лукин не считал нужным. Он лишь провел указкой по карте-схеме в месте, где обозначались пирсы, и сообщил:
— На базе отстаиваются четыре корабля. Крейсер «Орлов», два эсминца и плавбаза «Железняков». Три единицы, выведенные из строя, — и наша задача на учениях выполнена.
Пловцы молчали. Им никогда не ставили легких задач, но эта выглядела почти невыполнимой.
Залив вдавался в сушу на двадцать километров. Пирсы находились на расстоянии шестнадцати километров от горла. Все знали, что в последнее время командующий флотом снял с командиров военно-морских баз, подчиненных ему, стружку за ослабление бдительности в охране водного района. В разгромном приказе особо подчеркивалось слабое умение личного состава флота противостоять действиям боевых пловцов.
Стращая командиров, адмирал Рогов грозил: «Не наведете порядка на своих участках, заранее прощайтесь с должностями».
Угроза была не шуточной. Во времена, когда шло усиленное и бездумное сокращение вооруженных сил, адмиралы и офицеры понимали: исполнить угрозу командующему совсем не трудно. Поэтому силы ОВРА — службы охраны водного района — свирепствовали. Командир базы Радужная день и ночь до пота и изнеможения гонял водолазов ПДСС — противодиверсионных сил и средств, добиваясь от них четкого взаимодействия и высокой боевой готовности. Акваторию залива и прибрежную полосу патрулировали катера, вертолеты, пешие дозорные группы. На высотках у входа в губу были оборудованы посты, обеспеченные оперативной связью, приборами ночного и дневного наблюдения. На рейде перед заливом в любую погоду торчал СКР — сторожевой корабль, который вел гидроакустическое и радиолокационное наблюдение за акваторией.
По ночам вдоль берега и по водной глади, разрубая темень, шарили ослепительно-яркие лучи прожекторов.
В предстоявшем деле не было ничего неожиданного, тем не менее, оно показалось Лукину странным. Обычно такого рода задачи ему назначали либо начальник разведки, либо начальник штаба флота. В этот раз операцию поручил провести лично командующий флотом адмирал Рогов, ко всему предупредив, что о выходе отряда в море ни в штабе, ни в разведке знать не должны.
Объяснение такой таинственности могло быть одно: флотские диверсанты предназначены для проведения тайных операций в условиях войны и потому именно в это время бывают нужны всему флоту. В мирные дни спецназовцы работают только на флотское начальство.
Они в коде своих операций вскрывают недостатки в организации охраны и обороны кораблей и военно-морских баз. А кому из начальников хочется, чтобы высшее руководство знало об их упущениях и слабостях? И получалось, что если командующий флотом заинтересован в абсолютной секретности поручения, значит, он предполагает возможность утечки информации на уровне высшего эшелона.
Ведь бывают случаи, когда и начальник штаба и начальник разведки не заинтересованы в том, чтобы внезапная проверка обнаружила недоработки в подчиненных им звеньях.
Именно об этом несколько лет назад, когда адмирал Рогов — в то время еще вице-адмирал — принимал флот, Лукин сам же и предупреждал его. Поскольку разговор был важным, Лукин хорошо его запомнил. Он начал просьбу со слов:
— Товарищ командующий…
Если следовать уставу, при личном обращении Лукин должен был назвать Рогова «вице-адмиралом». Но он уже знал об опасностях уставного титулования высоких начальников.
Лукин еще был майором и служил в воздушно-десантных войсках, когда стал очевидцем такого случая. В дивизию приехал командующий войсками военного округа генерал-полковник Семенов. Он шел по плацу в окружении многочисленной свиты, состоявшей сплошь из генералов и полковников. Командир десантной дивизии полковник Игнатьев эдаким лихим армейским чертом подскочил к нему с рапортом:
— Товарищ генерал-полковник!…
Было видно, как на лицо командующего набежала тень неудовольствия. И сразу вся свита свистящим шепотом (вроде бы так, чтобы высокий чин не услыхал, но в то же время, чтобы он обязательно услышал) начала подсказывать: «Товарищ командующий…» И полковник тут же исправился.
Позже Лукин выяснил: генерал-полковник Семенов считал, что его не звание, а именно должность возвышает над всем остальным генералитетом. Мол, даже генерал-полковников в его подчинении несколько, а командующий войсками только он один. И потому к нему требовалось обращаться с формулой титулования, которая не предусмотрена уставом.
Адмирал Рогов — носитель элитной флотской культуры и мысли — также не был чужд человеческим слабостям. Он читал в подлиннике Хемингуэя, мог немало рассказать о демократии, но не был против, если бы в армии и на флоте ввели титулование «ваше высокопревосходительство». А почему нет? Демократия демократией, а власть — это власть. Разве не так?
— Товарищ командующий, — сказал тогда Лукин. — Позвольте моему подразделению постоянно сохранять позывной «Барракуда».
— Есть правила радиообмена и кодирования передач…
Командующий не стеснялся повторять прописные истины, когда дело касалось подчиненный. Если положено всем менять позывные в определенное время в установленном порядке, значит, так и надо делать.
— Так точно, но не все в этих правилах разумно. Во всяком случае, на мирное время.
— Критикуешь?
Вопрос хитрый, с подтекстом. Любой ответ на него позволял адмиралу повернуть разговор так и сяк — хоть поддержать просьбу, хоть объявить выговор за самовольство в суждениях, чтобы пресечь неразумную инициативу и поддержать порядок.
— Нет, рассуждаю.
— И до чего дорассуждался?
— До того, товарищ командующий, что супостат давно и прекрасно знает о том, кто располагается на озере Голубень. Из космоса нас уже не раз фотографировали и снимочки расшифровали. Разве не так?
Адмирал промолчал. То, о чем Лукин справедливо догадывался, он знал прекрасно, но не в его правилах было подтверждать догадки подчиненных, пусть самые разумные. Иначе каждый подполковник или капитан-лейтенант начнут ощущать себя слишком умными, что в принципе недопустимо в условиях единоначалия и подчиненности.
— Думаю, товарищ командующий, хорошо известно и то, чей позывной «Барракуда». Сегодня радиопеленгация позволяет точечно определять, откуда идет сигнал. Так что назови наше подразделение хоть «Пескарем», хоть «Креветкой», передачи будут идти с берега озера Голубень. Зато, если на месте дислокации всегда будет работать рация с позывным «Барракуда», а отряд уйдет в рейд с позывным «Трепанг», не сразу выяснят, кто есть кто. Это и будет маскировкой не по форме, а по существу.
— А что, Лукин, в твоем рассуждении что-то есть.
«Добро» на сохранение постоянного позывного командир отряда боевых пловцов тогда получил, и эта стабильность «Барракуды» сбивала с толку многих, кого беспокоила возможность появления в их расположении диверсантов.
Когда Рогов назвал цель — военно-морскую базу Радужная, Лукин позволил себе высказать удивление:
— Мы их щупали две недели назад. Там были сплошные дыры.
Рогов снисходительно улыбнулся.
— По результатам твоего рейда я отдал приказ. Отвел неделю на устранение прорех. Они думают, что так быстро я их во второй раз поверять не стану. Понял?
— Так точно.
— Выйдешь завтра в ночь. И никому никакой информации. О деле знаем только я и ты.
В море группа Лукина вышла с наступлением темноты на каботажном транспорте «Сучан». Суденышко лениво шлепало заданным курсом, ничем не привлекая к себе внимания.
Диверсанты разложили на палубе оболочки двух надувных лодок — «стрижей». Один из пловцов прикатил стальной баллон, похожий на артиллерийский снаряд крупного калибра, и начали надувать секции воздухом. Силу надува он контролировал по манометру и проверял кулаком. Правильно надутая секция была упругой и под ударами глухо звенела.
Закончив с одной лодкой, боец занялся второй. А в первую, готовую к спуску, команда начала загружать поклажу.
Имущество диверсантов — боеприпасы, сигнальные средства, макеты магнитных мин, аппаратура связи, продукты — было уложено в прорезиненные торбы, которые каждому суждено тащить на себе. Хотя диверсанты брали с собой запасы по минимуму, барахла набралось достаточно. Даже при желании облегчить груз и оставить за бортом хотя бы пять килограммов, сделать это было невозможно. Предварительный отбор вещей осуществлялся с крайней жесткостью. Полезность каждого предмета обсуждалась и выверялась. Сами предметы обязательно взвешивались.
Лукин, полностью доверявший своим подчиненным, все же сам проверил качество погрузки. Она оказалась выше похвал. Все было размещено по своим местам и хорошо принайтовлено. Сказались утомительные тренировки, в ходе которых Лукин заставлял взрослых суровых мужчин раз за разом разбирать и собирать укладки, складывать и крепить их в нужных местах. Каждая вещь лежала так, чтобы при необходимости ее можно было достать и использовать без трудностей.
По сигналу Лукина транспорт лег в дрейф. С подветренного борта поворотная шлюпбалка вывалила первого «стрижа» за борт. Заработала лебедка, опуская утлое суденышко на воду. Волной «стрижа» припечатало к судну, и он, скрипя транцами, закачался на волнах.
По двум нейлоновым линям два десантника скользнули вниз. Обосновавшись на «стриже», они принайтовались и приняли весь остальной груз.
Лукин подал команду, и экипаж первого спущенного на воду «стрижа» — в боевом ордере он должен был быть вторым — опустился по канату на свои места. Столь же аккуратно и быстро оказался на волне и другой «стриж» — флагман боевого порядка. Последним на него спустился командир.
Заработали двигатели, и лодки отвалили от транспорта.
«Сучан» тут же пришел в движение и, резко сменив курс, стал уходить мористее. Кильватерная волна качнула «стрижи». Они остались одни среди темени и волн. Ходовыми огнями лодки себя не обозначали, хотя находились на судоходном фарватере.
Лукин определился по сторонам света, взял пеленг на маяк, располагавшийся на мысе Рогатый у входа в бухту военно-морской базы Радужная.
Двигатели, выведенные на полный газ, взревели, и «стрижи» в строю левого пеленга рванулись к цели. Они шли быстрее, чем рассчитывал Лукин.
Ветер дул бакштаг с правого борта, придавая лодкам дополнительную скорость, но в то же время сносил их мористее. Это мало беспокоило Лукина. Хуже, когда начинается отставание от графика. Два раза на пути к цели «стрижам» приходилось сбрасывать ход до самого малого. В первый раз, когда слева по борту, обозначенный ходовыми огнями, величаво проследовал океанский сухогруз.
Лодки, потерявшие ход, словно осели. Накатывавшиеся волны, а также полная тьма надежно укрывали их от обнаружения. Сейчас, если за акваторией ведет наблюдение радар, его внимание на какое-то время на себя отвлечет сухогруз. Крупная отметка цели на экране перекроет все остальное, что находится на ее фоне.
Во второй раз «стрижи» легли в дрейф, когда мимо прошел сторожевик охраны водного района. Он двигался вдоль береговой полосы, обшаривая ее прожектором. Видимо, командир корабля считал, что любые диверсанты в бурную погоду и темной ночью предпочтут идти под прикрытием береговой кромки.
Только один раз луч прожектора мазнул по открытому морю, и всем, кто сидел в лодках, показалось, что свет задержался на месте. Но опасность пронесло. В этот момент «стрижи» покатились с гребня волны в глубокий провал и исчезли из поля зрения прожектористов.
Сторожевик, помахивая лучом, продолжал двигаться на восток, пока не исчез из виду.
Группа шла к цели в режиме радиомолчания, настроив рации на прием. Позывной командирского «стрижа» — «Абгалдырь», второго — «Бурундук». Несмотря на то, что первое слово на слух неискушенного в морских делах человека звучит как абракадабра, а второе воспринимается названием лесного зверька, оба позывных на самом деле обозначали сугубо морские вещи. Абгалдырь — крюк на коротком отрезке троса. Им растаскивают якорные и такелажные цепи при работе с ними. Бурундук — снасть бегучего такелажа.
Уже на подходе к месту предполагаемой высадки заработала рация. С командного пункта отряда сообщали:
— «Абгалдырь», ваш заказ на горючее подтверждаем. Дизельное топливо — три тонны. Керосин — одна тонна. Загрузка по прибытии.
По коду, принятому на период операции, под керосином значился крейсер. Одна тонна — он в гавани один. Дизельное топливо — эсминцы. Три тонны — на базе у пирсов их три.
Сообщение продублировали три раза, зная, что подтверждения о получении радиограммы не последует.
У песчаной косы лодки сбросили ход до самого малого. За кормой еле слышно булькали подводные выхлопы двигателей. Теперь стали слышны глухие удары волн. Они били в округлые скулы лодок, и дутая внутренность отзывалась тяжелыми вздохами.
— Головы! — гаркнул Лукин, приказывая людям пригнуться.
Над ними, слепя глаза, полоснул и тут же унесся в сторону луч прожектора. Лукин стиснул зубы. Он понимал — охранение бдело, и если их обнаружат — это не случайность, а результат старания и упорства подразделений ОВРА. Но понимание возможной беды нисколько не смягчило бы терзаний самолюбия.
Словно угадывая мысли командира, мичман Веркин прошипел со злостью:
— По мне лучше, если бы все тут спали.
Веркин ругнулся и сплюнул. Пожелание всем показалось настолько диким, что вызвало тихий смех.
— Сеня, можешь радоваться. На той стороне не спит хрен знает сколько людей, потому что знают — Веркин может бродить где-то рядом.
Эта мысль, простая и в то же время очень точная, позволила каждому пловцу еще раз ощутить свою значимость в большой игре, в которую вовлечены тысячи людей. Это не шахматы, когда двое играют, а остальные смотрят, наблюдая за их ходами. Здесь играла масса людей, каждый из которых знал свои клетки и делал ходы.
Волна плеснула в лицо Лукину. Он облизал посолоневшие губы. Лодка проходила самое опасное место, и отвлекаться не позволяла обстановка.
Махнув лезвием луча над темной волной, снова пронесся меч прожектора. Но теперь он работал против тех, кто охранял акваторию.
Наблюдатели, находившиеся на сторожевом посту и следившие за морем, на некоторое время теряли остроту зрения. Этих мгновений было достаточно, чтобы вытащить на косу «стрижей» и залечь. Тогда причин опасаться светового луча оставалось совсем немого. Песчаный гребень закрывал узкую полоску, обращенную к морю, образуя густую тень над мертвым пространством.
Днище лодки коснулось отмели, заскрипело.
— Мордобои, вперед!
Лукин первым выпрыгнул за борт. За ним соскочили в воду его люди. Пять пар крепких рук, упираясь в тугую резину, поволокли лодку к берегу.
Теперь волнение, гнавшее по поверхности моря пенные буруны и помогавшее диверсантам скрывать след, работало против них. Сильный накат с тупой яростью ударял в спины, валил с ног. Откатываясь, волна оттаскивала лодку в море, старалась развернуть суденышко боком.
Рядом, толкая второго «стрижа», надрывалась вторая группа.
Работали молча. Они, знавшие немало соленых слов, не произносили их вслух.
Когда «стрижи» оказались на песке, пловцы повалились на него.
— Ну что, мордобои, начнем?
— Поехали…
Слово «мордобои» в лексиконе группы Лукина появилось неожиданно, но сразу привилось и получило права гражданства.
Однажды на тренировочную базу группы боевых пловцов приехал представитель генерального штаба, лощеный и явно нравившийся самому себе капитан первого ранга. Глянув на Лукина сверху вниз — приезжий на две головы оказался выше майора и чином и ростом, — он плотоядно облизал губы и потер руки.
— Ну, майор, показывай своих тюленей.
Лукин неожиданно для всех присутствовавших окрысился:
— Вам бы на Северную Землю махнуть. Там они на льдинах обитают. А у нас эти звери не водятся.
— Шутите?! — Каперанг закипел начальственным неправедным гневом.
Лукин сразу прикинулся миролюбивым и покладистым:
— Это почему? Вы о тюленях спрашивали.
— А ты не понял?
Начальство всякий раз, когда сердится, старается «тыкнуть» нижестоящего: чтобы больнее было.
Лукин прекрасно знал, о чем говорил приезжий гость. Боевых пловцов в разных странах именуют по-разному. Иногда «фрогменами» — людьми-лягушками. Чаще «тюленями».
Именно так называют своих спецназовцев в военно-морских силах США. Здесь слово «seal» — «тюлень», — включает в себя буквы трех других понятий: «sea» — море, «air» — воздух и «land» — земля. Таким образом, «тюлень» в американском восприятии — это боец, который одинаково успешно решает задачи в море, в воздухе и на земле. Кое-кто, подпадая под влияние зарубежных эталонов (особенно этим грешат журналисты), переносит чужое название на боевых пловцов Российского флота. Лукин смириться с тем, чтобы так именовали ребят его отряда, никогда не мог. Мешало не столько импортное происхождение слова, сколько зрительное представление, которое оно вызывало. Слишком часто за время службы на Севере Лукин видел морды моржей и тюленей, выглядывавших из воды — морды то глупые, то смешные, иногда испуганные и злые. И потому он не мог принять, чтобы его самого и товарищей, отважных, упорных и стойких бойцов, кто-то низводил до разряда животных. Тем более в русском слове «тюлень» нет ни одного звука, связанного с обозначением трех стихий — воды, воздуха и земли, зато такое определение рисует в воображении образ лежебоки, пассивного, толстошкурого.
Однажды на вечеринке в офицерской компании кто-то, увидев вошедшего в комнату Лукина, весело бросил:
— О, наши тюлени прибыли!
Лукин надвинулся на весельчака, расправил плечи. Посмотрел в глаза со свирепой выразительностью.
— Запомни, капитан-лейтенант, мы не тюлени, мы — мордобойцы.
Он приподнял большой крепкий кулак с роговыми мозолями на наружных сторонах костяшек и показал шутнику.
Кто-то из старших офицеров, стараясь предотвратить конфликт, громко предупредил:
— Но-но, Лукин! Не хулигань. Мордобоя не будет.
— А мордобои останутся. — Лукин произнес это, уже остывая. Заметив, что его слушают внимательно, пояснил: — Морские добровольные бойцы — мордобои. Это мы.
Слово, рожденное экспромтом, привилось и понравилось…
Коса, по прикидкам Лукина, должна была быть шириной не более пятидесяти метров, но она оказалась значительно шире. У кромки прибоя песок на несколько метров замусорил плавник — обломки шлюпок, облизанные водой до блеска коряги, бревна, куски пенопласта. Тянуть через эти завалы лодки было опасно. Чтобы не повредить «стрижей», пришлось расчищать в завалах проход. Работу проделали лежа, ползая по песку. Подниматься и вставать в рост никто бы себе не позволил. Прожектор с восточного поста наблюдения вспыхивал, шарил над заливом и гас без какой-либо закономерности во временных интервалах. Командир поста организовал службу на совесть, и трудно сказать, чем бы окончилась операция, не помоги диверсантам дождь.
Нежданно набежавшие тучи разразились нудной моросью. Она затянула море и сушу кисейным занавесом. Поверхность воды начала куриться парком. Видимость резко упала.
— Быстрее! — Лукин поторапливал людей.
Лодки перетаскивали через косу волоком на брезентовых полотнищах.
Когда оба суденышка попали в воду залива, диверсантам пришлось вернуться к проходам, которые они сами только что проделывали в завалах плавника. Теперь бойцы устраняли собственные следы. Коряги и бревна, обломки досок в беспорядке легли на песок. Следы волочения груза тщательно затирали, не надеясь, что дождь их замоет.
Уходя с косы, пловцы выбрали из мусора три круглых стеклянных поплавка от рыбацкого невода и бросили в лодки.
Скрытые густой сеткой дождя, «стрижи» качались на волнах залива. На фоне скал западного берега бухты угадать их силуэты стало почти невозможно. Лодки шли на подводном выхлопе, двигаясь почти ощупью. Винты плюхали в воде на самом малом газе. Лукин не хотел оставлять следов, излишне пеня воду. Ко всему, заметить быстро движущийся предмет ночью легче, нежели малоподвижный. Все это, конечно, задерживало группу, но для диверсантов теперь было важнее пройти в глубину залива как можно незаметней и тише. Местами они настолько приближались к берегу, что борта «стрижей» задевали за скалы и противно поскрипывали.
Спасало то, что прожектора в этом месте не шарили. Вполне естественно: хозяева всегда укрепляют двери, главное внимание обращая на запоры и сигнализацию. И часто наивно удивляются, когда взломщики попадают в квартиры седьмых или восьмых этажей через окна. Нормальному человеку кажется, что такое невозможно…
Выйдя из зоны рассеянного света, падавшего со стороны пирсов, «стрижи» пошли дальше совсем не таясь. Двигатели заработали на полную мощность. Появление моторок в этих местах давно никого не удивляло и не вызывало у охраны опасений. Местные рыбаки облюбовали и освоили западную сторону бухты для своих забав. А для того чтобы попасть на место рыбалки к утренней зорьке, они уходили в море затемно, с вечера. Моторки здесь трещали так часто, что к ним привыкли и попросту не обращали внимания на плававших у скал. Да и кто мог поверить, что диверсанты, тайком проникшие в бухту, будут расхаживать по ней без маскировки и предосторожностей?
В предрассветных сумерках «стрижи» без препятствий подошли к «черной щели». Здесь монолит высоких скал разрывала широкая трещина. Она образовывала желоб, который от уреза воды наклонно поднимался к плато, нависавшему над бухтой. Обычно в этом месте вверх мало кто лазил. Подъем был достаточно крутым, и сорвавшийся при падении рисковал намять себе бока. Однако смельчаки, любившие рискнуть ради собственного интереса и самоутверждения, успешно проходили щель от воды до плато и потом рассказывали приятелям подробности восхождения. Но во всех случаях подобные «подвиги» совершались днем и в сухую погоду.
Задача, которую Лукин поставил перед своим отрядом, была куда сложнее — над миром царила ночь, а скалы поливались дождем.
Подъем на кручу прошел успешно. Им повезло, что в это время в заливе не оказалось рыбаков. А то, чего Лукин боялся, сработало в пользу пловцов. Вверх по мокрым камням упаковки с имуществом скользили почти без сопротивления, хотя поработать всем пришлось изрядно.
Через час груз, а за ним лодки были подняты на гору.
Дождь вскоре окончился, и небо посветлело. С высоты была прекрасно видна восточная сторона залива. Там ничто не выдавало тревоги: служба текла спокойно, в рамках уставного порядка и распорядка дня.
Место, избранное для того, чтобы переждать светлое время, Лукин выбрал с большим знанием дела.Пешие дозоры, патрулировавшие западное побережье, в эти глухие места не заходили. Они тщательно прочесывали береговую полосу вблизи горла залива, потом возвращались к домику, где размещался караул, хранились бакены и другое гидрографическое оборудование.
Совсем немного времени у группы ушло на то, чтобы рассредоточить имущество и замаскировать позицию. Они затянули лодки с оружием и боеприпасами грязно-бурыми маскировочными сетями. С воздуха, даже пролетая на минимальной высоте, самый внимательный наблюдатель не смог бы обнаружить ничего, кроме валунов, которых здесь было рассыпано немереное количество.
Группа быстро оборудовала укрытия среди камней, чтобы они не только маскировали бойцов, но и служили огневыми точками на случай, если придется вступить в бой с силами охранения. Только после этого люди смогли расслабиться. Весь следующий день пловцам предстояло провести на камнях. Они всухомятку перекусили и устроились на отдых.