Щелоков Александр Александрович. Зона зла

   — Хорошо, признаюсь, этого я не знал. Но разве в названиях дело?
   — В них тоже. Нож нужно подбирать так, чтобы в нем все оказалось по руке. И пока ты не научишься им владеть, бойцом тебя считать рано. Впрочем, для начала ни стрелять, ни резать тебе не придется. Раз ты остаешься, то уже сегодня вечером пойдешь на дело. И без всякого оружия. Чтобы не было соблазна к нему потянуться.
   — Да, но…
   — Именно. И ты сейчас поймешь, почему обойдемся без «но». У нас в отряде обнаружилась течь. Кто-то из группы связан с афганцами, и, как говорят, наши тайны — кап-кап… Я примерно знаю, где происходят встречи нашего человека со связником душманов. Ты там и сядешь. Решено устроить засаду. Поскольку о твоем приезде никто не знает, лучше всего пойти на дело свежему человеку.
   — Да, но без оружия…
   — Так надо. Этих людей нельзя трогать. Их стоит выследить. И только потом прижать.
   — А если они… Как мне без оружия?
   — Мишин, ты волнуешься, что тебя обнаружат? Можешь отказаться. Найду тех, кто пойдет без оружия. И сочтет за честь.
   — Понял. Пойду, раз надо.
   — Мишин!
   Лейтенанта уже начало раздражать, что Духов называет его только по фамилии. Мог бы по званию или по имени, как он называл других, кто во время их беседы заглядывал в командирскую палатку. До Мишина еще не доходило, что обращение по имени у командира ему предстояло заслужить. В момент их разговора фамилия «Мишин» была лишь символом человека, который существует, но которого еще рано причислять к своим товарищам, тем более к товарищам боевым.
   — Мишин, заруби на носу…
   — Не буду. Он у меня и без того не маленький…
   Лейтенант огрызнулся, однако Духов впервые улыбнулся. Майор любил огрызающихся. Волк должен скалить зубы. Стоять, понурив голову, помахивать хвостом и ронять на землю зеленые лепешки — дело телячье. Сделать из телка бойца почти невозможно. Потому Духову импонировали волчата.
   — Хорошо, нос не трогай. Просто запомни: командиру не отвечают «понял», а говорят «есть!».
   Мишин тяжело вздохнул: Духов так замотал его, что он утратил осторожность и глупо пролетел, показав, что может забывать устав. Для офицера это предосудительно.
   — Есть, товарищ майор.
   — Вот так, — удовлетворенно сказал Духов, — сейчас и на будущее. — Помолчал. Задумчиво посмотрел на часы. — Отдыхай. Пока. Скоро двинемся. Сидеть в секрете будешь до утра. Пожевать я тебе захвачу…
   Мишин прекрасно понимал, какому риску ему придется подвергнуться, оказавшись безоружным в секрете. Но выглядеть трусом (ох, скольких мужиков, не готовых к серьезным испытаниям, сгубила необдуманная лихость!) он не хотел.
   Духов протянул руку, открытой ладонью вверх. Мишин шлепнул по ней двумя пальцами, скрепляя мужской договор.
   К вечеру, когда сумерки начали сгущаться, Духов увел лейтенанта из расположения отряда. Минут двадцать они царапались вверх по крутому склону горы, которая днем выглядела ржаво-рыжей. Добравшись до широкой террасы, на которой громоздились завалы камней, Духов остановился.
   — Видишь полость?
   Он указал на бесформенную груду глыб, скатившихся в кои-то времена сверху по крутому склону.
   Мишин пригляделся. И в самом деле, несколько плит, наваленных одна на другую, образовали на террасе нечто похожее на нору с низко нависавшей крышей.
   — Лезть туда? — Мишин задал вопрос, надеясь, что этого не потребуется. Если забраться в узкую щель, из которой выползти можно только задним ходом, он окажется в глухой ловушке и, уж коли его там обнаружат, можно считать — пришел конец. Снова мелькнула мысль: не лучше ли плюнуть на гордость и отказаться? Пусть завтра, но вернуться к своим саперам и продолжать заниматься разминированием?
   — Угадал. Именно туда.
   — Вперед головой или ногами?
   Ответ Духова прозвучал насмешливо.
   — Это тот случай, Мишин, когда лучше ногами вперед.
   — Понял.
   Мишин опустился на колени, лег на живот и, как червяк, стал втягивать тело в укрытие. Пещерка оказалась глубокой, и он забрался так далеко, что от выходного отверстия его отделяло не менее чем два метра. Духов нагнулся к укрытию.
   — Все, Мишин, оставайся. Я пошел. Мне тут отсвечивать ни к чему.
   Мишин услыхал, как захрустели камни под ногами уходившего майора. Несколько минут спустя вокруг стало тихо.
   Очень быстро Мишин понял, что лежать в узкой щели не очень приятно. Острые камни давили на живот, впивались в бока. Мишин, стараясь не шуметь, начал осторожно выбирать из-под себя наиболее неудобные обломки.
   Он выгребал и убирал один камень, но тут же выяснялось, что тело начинал мучить другой.
   Скоро стало настолько темно, что Мишин перестал видеть вход в свою берлогу. Неподалеку заскрипели, зашуршали камни. Судя по всему, подошедших было двое. И сразу они заговорили.
   — Не нравится мне это. — Голос, произнесший фразу, звучал без акцента, чисто по-русски.
   — Чера? — спросил второй, несомненно афганец. — Почему?
   — Здесь легко подслушать. Много камней, нетрудно спрятаться.
   — На. — Афганец говорил уверенно. — Нет. Инджа хуб — здесь хорошо.
   — Инджа, инджа, — недовольно пробурчал русский. — Ты уйдешь, а меня возьмут за задницу и к ногтю.
   — На, на, не боись.
   Мишин лежал, затаив дыхание: пугало, не станут ли его искать. Если собеседники знают о существовании норы, достаточно осветить ее нутро фонариком, обнаружить опасного свидетеля и аккуратно пристукнуть его. От напряжения как-то само собой прекратилось ощущение неудобства от лежания на острых камнях.
   Через некоторое время собеседники отошли в сторону, сели на камни и о чем-то долго беседовали вполголоса. Курили. Мишин их не видел, но запах табачного дыма до него долетал.
   Час спустя встретившиеся распрощались, и звук их шагов удалился в разные стороны. Однако это не давало Мишину уверенности, что можно покинуть укрытие. Он оставался в нем до рассвета. С первыми лучами солнца появился Духов.
   — Приходили? — Голос майора выдавал крайнюю заинтересованность.
   — Были.
   — О чем говорили, понял?
   — Сидели в стороне. Вначале подошли совсем близко. Потом отдалились.
   Мишин слово в слово повторил все, что ему удалось услыхать. Духов удовлетворенно кивал.
   — Добро, Мишин. Теперь откровенно: сильно перетрухал?
   — Как сказать. В общем, дело малоприятное.
   — Хорошо. Сейчас вернемся, ты отдыхай. Вечером пойдем опять. В другое место. Надо точно установить, кто с кем встречается…
   Очередной секрет Духов расположил в глинобитных развалинах неподалеку от гарнизона. Здесь раньше был караван-сарай, или, по-русски, постоялый двор на большом тракте. Его окружала высокая глухая стена, сложенная из саманного кирпича. Теперь сооружение, брошенное всеми, пустовало.
   Года три назад отряд моджахедов устроил за стенами караван-сарая засаду. К невезению противника командир полка мотострелков, двигавшихся по дороге, издали заприметил подозрительное сооружение. Он приказал гаубичной батарее развернуться и на всякий случай взять его под прицел.
   После первых же выстрелов из засады мощный залп накрыл караван-сарай. Никому из моджахедов уйти с поля боя не удалось. С той поры за развалинами у них сохранилась слава места неудачного. Устраивать здесь засады боевики больше не рисковали.
   Мишин просидел в развалинах до утра. На этот раз он больше боялся, как бы рядом не появились змея или скорпион. Чем-чем, а этой гадостью Афганистан богат в полной мере.
   Двух человек, пришедших на конспиративную встречу, Мишин разглядел в той мере, в какой это позволил сделать зыбкий голубоватый свет луны, народившейся заново.
   Утром в своей палатке Духов спросил:
   — Голоса запомнил?
   — Думаю, да.
   — Хорошо, Мишин, сейчас каждый из наших, не заходя сюда, за тентом произнесет фразу. Попробуй определить того, кто ночью был в развалинах.
   Майор подошел к выходу, высунул голову наружу.
   — Серов, начинайте.
   К тенту стали по одному подходить люди. Все произносили дурацкую, не имевшую смысла фразу: «Что говорить, когда нечего говорить». Произносили и тут же удалялись.
   — Этот! — сказал Мишин, услышав голос пятого человека. Сердце заколотилось, ладони вспотели.
   — Не ошибся?
   — Нет.
   — Может, пройдемся еще разок, для верности?
   — Давайте.
   И снова Мишин сказал: «Этот». Но в голосе его прозвучала растерянность.
   — Что-то не так? — Духов вскинул брови.
   — Это голос второго. Афганца…
   Духов покачал головой.
   — Опознать их по виду сумеешь?
   — Постараюсь.
   — Пошли.
   Взвод «спецов» в камуфляже, выцветшем, испятнанном потеками соли, стоял в шеренгу по одному. Мишин долго не думал.
   — Второй с правого фланга, третий с левого. Они.
   Спецназовцы засмеялись. Заулыбался и Духов.
   — Не обижайся, Мишин. Это была проверка. Оба парня — наши. Свои. В первый раз ты слышал только их голоса. Во второй — видел фигуры. Не верю, что не боялся. Но запомнил. Значит, дело ставишь выше собственного страха. Для нас это главное. И еще, Мишин, сделай вывод. Опасность тебе не угрожала, но ты боялся. Значит, наш страх возникает не оттого, что опасность рядом, а потому что мы думаем о ее существовании. Короче, сами себя заставляем дрожать…
   Мишин понимал, что его одурачили, но не хотел показывать ни обиды, ни возмущения.
   Над ним не смеялись. Его испытывали, и он ничем не унизил себя в этой проверке.
   Уже два дня спустя Мишина пригласил в свою палатку Духов. Он сидел за раскладным столиком, обложившись аэроснимками и топографическими картами. Посмотрел на сапера задумчиво.
   — Вот что, Сергей…
   Такое обращение оказалось неожиданным, и Мишин сразу не понял, что командир обратился к нему. Когда понял, улыбнулся довольно.
   — Вот что, Сергей. Предстоит веселое дельце. Надо обрушить небольшую пещерку. Можешь навскидку сказать, сколько тебе потребуется взрывчатки?
   Ни спокойствие тона, ни уничижительное определение «пещерка» не обманули Мишина. «Спецам», как он знал, пустяковых дел не поручали, и настраиваться на них не стоило.
   — Все зависит от того, какая это пещерка.
   Духов едва заметно улыбнулся. Ему вспомнился старый генеральский анекдот. Однажды маршала Буденного спросили: «Как вам нравится Бабель?» Имелся в виду еврейский литератор, далеко не лестно отзывавшийся о буденновской коннице. Буденный его терпеть не мог. Выслушав вопрос, он подкрутил ус и ответил: «Все зависит от того, какая это будет бабель».
   — Пещерка хитрая. Магара. Может, слыхал?
   Мишин слыхал. Большая часть смерти, консервированной в минах, которые он разоружал, поступала моджахедам из тайников Магары. Об этом сообщала разведка, о том же говорили пленные. Этот объект афганцы считали неприступным. В первую очередь его защищало удачное местоположение.
   Граница между Пакистаном и афганской провинцией Нангархар проходит по водоразделу хребта Спингар. Здесь горы рассекает знаменитый Хайберский проход. По нему проложен путь, соединяющий пакистанский Пешавар с афганским Джалалабадом.
   В одном из глухих труднодоступных ущелий на северных склонах Спингара размещалась крупная пакистанская база боевого питания — «Магара», что по-афгански означает «Пещера». Это было сложное инженерное сооружение, рассчитанное на складирование и длительное хранение боеприпасов, оружия и военного снаряжения. Его построили саперы регулярной пакистанской армии. В монолите скалы они вырубили две штольни. Входы в них перекрыли мощными стальными воротами. Узость ущелья поверху затянули маскировочными сетями так, что материалы аэрофотосъемки не позволяли выявить новый объект.
   Со стороны долины ущелье прикрывали бетонированные огневые точки. Неподалеку от кишлака Кочаккалай размещался отряд моджахедов составом до батальона. Подготовленный на одной из учебных баз близ Пешавара пакистанскими инструкторами, он продолжал службу под их же началом. Отряд не участвовал в рейдах и других боевых операциях. Ценность боевого имущества и вооружений, находившихся в хранилищах Магары, полностью оправдывала такую расточительность.
   — Товарищ майор, Магара — это склад взрывчатки. Там что и потребуется, так только импульс. И пещерка обвалится…
   — Вот ты и создашь этот импульс.
   Спецназовцы готовили рейд на Магару с большой тщательностью. По аэроснимкам и топографическим картам в ящике с песком воспроизвели со всеми деталями рельеф участка.
   Точную ориентировку на предстоявшую операцию «спецам» дал неизвестный Мишину капитан. Он приехал в расположение отряда на БРДМ, поздоровался с Духовым за руку и сразу приступил к делу. Судя по свеженькому, необношенному камуфляжу — капитан получил форму совсем недавно.
   У ящика с песком собралась вся группа.
   Сели на пригорке, расположившись как в амфитеатре.
   Капитан говорил четко, то и дело указкой обозначая на макете называемые объекты.
   — Длина ущелья от кишлака Кочаккалай до верховий достигает десяти километров. Ширина в устье — шестьдесят метров. В центральной части — не более десяти. По мере приближения к водоразделу скальные стены приобретают отрицательные углы. Короче, нависают над ущельем. В коренных породах восточной скалы вырублены штольни. Глубина — десять-двенадцать метров. Высота — три. Ширина — до пяти. Всего таких пещер две. Здесь хранятся минно-взрывные устройства и боеприпасы к стрелковому оружию…
   Капитан докладывал обстановку с точностью очевидца и предельно лаконично. По всей видимости, он знал о предмете не понаслышке.
   — Гарнизон охраны размещен в двух поселках. Первый — Кочаккалай. Существует давно и принадлежит пуштунскому племени шинвари. Второй — Алихейль. Построен специально для размещения двух рот охраны. Здесь есть собственная мечеть, полевая армейская пекарня — нанвайн, госпиталь на тридцать коек и авторемонтная мастерская.
   Мишина интересовало совсем другое. Едва капитан окончил сообщение, он спросил:
   — Глубина горизонта залегания штолен известна? — И пояснил: — Короче, сколько породы над пещерами?
   Капитан подумал, прикидывая.
   — Метров тридцать-сорок. Порода — базальт.
   Стало ясно — обрушить кровлю на штольни не удастся. Чтобы это сделать, потребуется бурить шпуры. Оставалось одно — одномоментно подорвать содержимое хранилищ Магары. Но и для этого нужно определенное время.
   — На какой срок объект перейдет в наше распоряжение?
   Капитан растерянно поглядел на Духова. Пожал плечами:
   — Вопрос не ко мне. Так, товарищ майор?
   — Точно, Галеб. Это мы уже обмозгуем сами. — Духов бросил взгляд на часы. — Тебе не пора?
   — Пора. До встречи. — Капитан козырнул всем, протянул руку Духову, пожал ее. Круто повернулся, неожиданно пригнулся и быстрым шагом, как под бомбежкой, двинулся к «броне», ожидавшей его.
   С того раза Мишин запомнил имя — Галеб, которое назвал Духов. Встретились они с капитаном во второй раз чуть позже.
   В отряде началась подготовка к рейду.
   Главное, на что обращал внимание Духов, — высокая огневая мощь каждого бойца и меньший вес нагрузки на его плечи. Тщательно проверялось оружие, готовились средства связи, отбирались боеприпасы.
   Самое сложное в диверсионных операциях — это вывод групп в тыл противника к намеченному объекту атаки. Особенно сложно это было проделывать в Афганистане, где все горные проходы тщательно контролировала разведка моджахедов. Духову было известно, что за его отрядом следят особенно бдительно.
   Уйти незамеченными из гарнизона крайне трудно.
   Для участия в маскировочной операции командование привлекло батальон мотострелков. Три роты вышли с места дислокации по двум разным дорогам, которые одинаково шли на юг. В той, что шла восточней, в машинах или «в консервах» сидели «спецы».
   Чтобы попасть в исходную точку к моменту, когда сумерки упадут на землю, надо было засветло пройти около двадцати километров.
   Поскольку вся колонна «брони» работала только на «спецов», право трогать и останавливать ее, кроме командира, принадлежало также и Духову.
   «Броник», на котором находился Мишин, шел в голове колонны. На большой скорости они проскочили узкую выемку, где дорога вгрызалась в тело крутобокой горки, прорезала ее и текла дальше, в сторону высоких гор.
   Вокруг виднелись следы огня и разрушений. Из-под стертого, искрошившегося асфальта там и сям выглядывали огромные проплешины — следы недавнего ремонта покрытия. На краях шоссе из воронок, оставленных снарядами, торчали ржавые стержни искореженной, согнутой в спирали арматуры.
   В кюветах, отброшенные с дороги, лежали обгоревшие останки автомобилей — рамы грузовиков, смятые страшной силой взрывчатки обечайки цистерн. Рядом с бетонным мостом, побитым, не раз восстанавливавшимся, в потоке, бурном и пенистом, как панцирь черепахи, лежал пустой корпус танка. В проеме, некогда прикрытом башней, крутилась воронка водоворота.
   «Несокрушимая и легендарная», не понимавшая, зачем и за что она воюет в Афганистане, несла здесь большие и неоправданные потери.
   Пройдя два десятка километров, колонна замедлила ход и остановилась напротив развалин могилы мусульманского святого. О минутной остановке в этом месте Духов заранее предупредил комбата. Здесь группу «спецов» ждал капитан Галеб Акбаров, разведчик-нелегал из ГРУ, работавший в Пакистане. Это он приезжал в отряд на инструктаж перед операцией и теперь должен был провести группу к объекту атаки.
   Мишин с удивлением смотрел на парня, оказавшегося в их машине. Все в нем было необычным и странным. Длинные до плеч черные и сальные волосы, небритые щеки. Потрепанный пиджак — корти — на плечах, старенькие брюки-патлуны с пузырившимися коленями. Чувяки на босу ногу.
   Духов, оглядев нового пассажира, засмеялся:
   — Глебка! Ты у нас всегда — молоток!
   Чернявый вскинул брови и развел руками:
   — Моя не понимай!
   И тут же расхохотался.
   — Видок у меня, ребята! Верно?
   Он спросил это весело, сверкая белыми зубами, на чистейшем русском. И Мишин сразу узнал его.
   — Кто незнаком — знакомьтесь, — предложил Духов. — Галеб Акбаров. Идет с нами. Прошу уважать. В своем деле он мастер международной квалификации…
   Колонна шла, гремя тяжелым металлом, вздымая над собой густое облако тяжелой въедливой пыли. Быстро наползали сумерки.
   «Броня» пересекла жиденькую речушку, свернула на развилку, втянулась в широкое ущелье, покатила дальше по целине.
   — «Змейка», «Змейка», я — «Лампа», усилить наблюдение.
   Команда прошла циркулярно для всей колонны. Ее подал комбат майор Воронин. Он знал — появление «брони» в этих местах наверняка обнаружено сторожевыми постами сразу трех боевых групп — Алимхана, Нурназара и Ахмадбека, чьи зоны действий соприкасались именно на этом участке. И куда бы ни двинулась колонна, за ней будут следить с большим вниманием. Это как дважды два.
   Поэтому незаметный уход группы Духова из колонны может остаться незамеченным моджахедами. Слишком уж привлекателен для наблюдателей походный порядок мотострелкового батальона. Значит, чем сильнее гремит колонна, чем больше пыли она поднимает, тем лучше для дела.
   Быстро темнело. Машины вползали в сумерки.
   — Притормози. — Галеб нажал на плечо водителя ладонью. — Съезд направо. Нам сворачивать.
   — «Лампа», «Лампа», я — «Тепловоз», — проговорил Духов в микрофон. — Следуйте мимо. Я на точке…
   Они проехали на тихом ходу метров двести. Мишин до боли в глазах вглядывался в серую безразличность сумерек. Галеб шуршал за его спиной картой.
   — Осторожно. Еще поворот направо и круто под уклон.
   Водитель сбавил ход до самого малого и бережно, будто вез молоко в бутылках или яйца россыпью, свернул с дороги. «Броник» качнуло, словно он собирался лечь на борт, потом машина выпрямилась и пошла ровно.
   — Сейчас налево, — приказал Галеб. — Свернешь и стоп. Мы выходим. — И тут же Духову: — Место очень удобное. Ни с одной стороны нас не видно. Внезапно сюда не подойдешь. В случае чего — отобьемся. Потребуется — уйдем с ходу.
   Водитель загнал машину в балочку и заглушил двигатель. Стало тихо. Только ветер посвистывал в стеблях сухой травы — тонко и нудно. Стукнули люки. Команды звучали вполголоса. Без лишнего шума, понимая жесткую необходимость тишины, «спецы» выпрыгивали на землю и сразу уходили в стороны, на всякий случай занимая места, удобные для обороны.
   — Мотай! — Духов махнул водителю рукой. — Ни пуха тебе, ни пера!
   Взревел двигатель, и машина, сдав задним ходом, ушла. Заняв разрыв, специально оставленный для нее, пристроилась к колонне. Вся «броня», яростно газуя, потянулась на унылый подъем. Разгоняясь, машины убыстряли бег, колонна превратилась в единое металлическое существо. Гремя всеми звеньями, она уползала в долину.
   «Спецы» затаились в темноте, не выдавая себя ни голосом, ни движениями. Все вокруг оставалось тихим и безжизненным.
   Выждав ровно полчаса, Духов подал команду:
   — Пошли!
   В звездном полумраке его фигура стала главным ориентиром. За командиром шли остальные. И сразу группа оказалась в сыпучем песке. Каждый шаг давался неимоверными усилиями. Ноги засасывало, будто в трясину.
   Сперва ступни приходилось тащить вверх и только потом удавалось сделать новый шаг.
   — Выбрали дорожку, — пробурчал Мишин, в очередной раз утопая в зыбуне. Он догнал Галеба и пошел рядом с ним. Спросил как бы между прочим: — Вы оттуда?
   Галеб не стал возражать.
   — Аз анджа.
   — Анджа — там, инджа — здесь, верно? — Мишин проявлял нескрываемый интерес к афганскому языку и знал сотни две разных слов на дари и пушту.
   — Точно, — подтвердил Галеб.
   — И как у них там — анджа?
   — Это вы, ребята, скоро сами увидите. — Голос Галеба прозвучал насмешливо.
   — Интересная служба у вас. Ходи, поглядывай, запоминай…
   — Ну, приятель! — Галеб скептически хмыкнул. — Оценил! Вот спасибо! Ходи, поглядывай…
   — А что, не так?
   Поняв, что спорить бесполезно, Галеб махнул рукой.
   — Так, конечно, но главное — не ходи-поглядывай, а смотри и понимай.
   — Понимать не так уж и сложно. Если я что-то вижу, то и понимаю. Тем более если знать язык.
   — Как тебя? Мишин? Так вот ты себя обманываешь. Как наши вожди, которые сюда послали армию. Они верили, что имеют право судить обо всем, хотя сами в делах Востока — ни бум-бум. Здесь даже слова нужно понимать особо.
   — Если знаешь язык, слова понять нетрудно.
   — О, мудрейший, ты заблуждаешься. Вот я сейчас скажу майору Духову: «Веди нас по дороге прямой», как ты воспримешь такое?
   Ощущая подвох, Мишин ответил с предельной неопределенностью:
   — Очень просто: веди, значит, по прямой дороге. Разве не так?
   — Не так, мудрейший, потому что любой афганец воспримет мои слова как строку из Корана. Любой, ибо эта строка на слуху у него с самого детства. Она входит в фатиху — первую суру, и полностью звучит так: «Во имя Аллаха милостивого и милосердного! Хвала — Аллаху, господу миров, милостивому, милосердному, царю в день суда! Тебе мы поклоняемся и просим помочь! Веди нас дорогой прямой, по дороге тех, которых ты облагодетельствовал». Короче, Мишин, при всем моем уважении к Духову я бы к нему с такими словами не обратился. Они ему не по чину.
   Духов сдержал шаг и оказался возле собеседников.
   — Ты слушай, Сережа, слушай. Галеб тебе объяснит, что положено говорить Богу, а что майору.
   Они засмеялись негромко, как велела обстановка.
   — Галеб, — сказал Духов, — есть разговор.
   — Слава Аллаху! Думал, ты меня и слушать не пожелаешь.
   — Это почему?
   — У тебя скорее всего уже готов план. Я его могу поломать. Тебе это не понравится.
   — Обижаешь, амер. Мне твое мнение очень дорого. Сколько дней, как ты с базы?
   — Только вчера там был.
   — Значит, впечатления свежие. Что у них?
   — Главное — базу принял новый начальник. Амер Аманшах. Определить, чей он, пока не удалось. Выскочил откуда-то из глубины оппозиции. А там, как ты понимаешь, сплошная муть. Кто-то что-то перемешивает, откуда-то что-то всплывает, за всем не уследишь. Потребуется время, чтобы разобраться.
   — Этот Аманшах обычная сошка?
   — Вряд ли. Слишком велика его уверенность в себе.
   — Что изменилось на базе с его приходом?
   — Немало. Он сразу нагнал на всех страху. Проверил службу. Счел, что она поставлена плохо. Выгнал двух взводных из караула. Это вызвало перепуг. Поняли — у нового амера широкие полномочия.
   — Что реально сделано для усиления охраны?
   — Заложена основа системы ПВО. Взгляд у амера здравый — овладеть Магарой по сухопутью трудно. Значит, если возникнет желание покончить с базой, ее станут бомбить. Поэтому оборудованы четыре точки для «стингеров». И сразу прибыли специалисты — пускачи. Усилена охрана со стороны долины. Сделаны два капонира на дальних подступах.
   — Серьезный амер. Может, они что-то учуяли?
   — Нет, обычная настороженность. Аманшах, похоже, тертый калач. Тем более понимает, что у него товара под охраной на миллионы. И не на рубли, командир, не на афгани. На доллары.
   — Что-то изменилось со стороны скал?
   — Не особенно. Старый амер там постов не держал. Аманшах перед наступлением темноты высылает на гребень двух сарбазов.
   — Считаешь, надо менять план?