Страница:
– А куда ехать? – поинтересовался Бэнсон.
– Просто покатайся по городу. Запомни его главные улицы, переулки, полицейский и пожарный участки, подъезды к порту. Изучи его так, будто в нём и родился. И делай так в каждом городе, где придётся бывать. Знание места иной раз жизнь спасает, поверь.
Бэнсон, наполняясь любопытством, перебрался в мягкую кабину коляски. Сюда же перенесли и анкер с ягодным соком, и корзинку с рыбным сытно пахнущим пирогом, нарезанным большими кусками. В повозку впрягли свежую лошадь, и Носорог отправился в новое путешествие. С ним рядом сел пухлый, с добродушным лицом монах – средних лет, но уже лысоватый. Он поёрзал, поудобнее устраиваясь на кожаном пружинном сиденье, хлопнул кучера по спине (тот тряхнул вожжами и чмокнул), а потом запустил руку в корзинку, выудил оттуда кусок пирога и вмиг нахватал полный рот. После этого он подмигнул Бэнсону, как старому, давно знакомому другу, и стал, блаженно прижмуриваясь, неторопливо жевать. Носорог усмехнулся и тоже взял кусок пирога. В набортных карманах коляски обнаружились плоские берестяные стаканчики, и Бэнсон, откупорив анкер, наполнил пару: пирог требовалось запивать.
– Жаль, что не пиво, – сказал он, опуская анкер к ногам.
– Что ты! – хлопнул спутник его по плечу. – После пива голова будет мутной, а тебе многое надо запомнить!
Он, набив изрядно свой пухлый животик, принялся рассказывать и поучать, – как ни странно – толково, со знанием дела. Бэнсон старательно запоминал. Они даже откинули верх коляски, чтобы удобнее было обозревать и окрестности.
Проездив полдня, Бэнсон мог с уверенностью сказать, что он может по памяти нарисовать на бумаге план города – в общих, конечно, чертах. Оставалось запомнить подъездные дороги, ведущие в порт, и это уже было делом сравнительно лёгким. Но – не пришлось.
Коляска, поскрипывая рессорами, неторопливо катила по одной из улиц. Она миновала стоящую возле одного из домов длинную грузовую повозку. Из дома выносили и складывали в неё тюки и коробки – упакованную для морской перевозки поклажу. Бэнсон из чистого любопытства всмотрелся в людей и в предметы – и вздрогнул. Он увидел в повозке нечто, что просекло его огненной искрой от макушки до пят. Спутать было нельзя: такие предметы – вещи штучные, делаемые на заказ.
– Быстро к Альбе, – шепнул он пухлому знатоку портового города Плимут и выпрыгнул из коляски.
Скривившись на миг от несильной уже боли в ноге, он протопал к повозке. Он не заметил, – вернее, не обратил внимания на едва увернувшегося от него ребёнка, который очень быстро шёл, почти бежал за их коляской. На миг мелькнуло испуганное розовое личико со странно взрослыми глазками, и качнулось в сторону, и пропало.
Бэнсон подошёл к повозке, поклажу на которой уже стягивали каболкой, тронул за плечо богато одетого человека, по виду – купца, который подгонял и без того суетящихся слуг. Тот обернулся на прикосновение – и отшатнулся, вздрогнув и перекрестившись: взгляд его упал на могучую фигуру меченного шрамами глупо улыбающегося человека.
– Бу-у! – сказал человек и показал поочерёдно на раскрытую пасть и живот.
– Кушать хочешь? – догадался купец.
– Бу! – радостно подтвердил могучего телосложения дурачок.
– Можно ехать! – крикнули купцу в это время.
– Вот видишь, – напрягая голос, словно глухому, сообщил он незнакомцу. – Времени нет!
И влез на соседнее с кучерским место. Тогда Бэнсон подошёл к заднему краю повозки, поднял её и развернул, поставив почти поперёк улицы.
– Да что же это такое! – завопил сверху хозяин, в крике которого было поровну возмущения и восхищения неожиданной силой незнакомца. – Принесите ему что-нибудь из еды!
Еду тотчас принесли, и Бэнсон, набив рот, повторил невиданный фокус: в одиночку поднял и переставил повозку вдоль улицы. После этого он влез на кучерское сиденье и властно взял вожжи.
– Он ещё и благодарит! – рассмеялся купец. – Ну ладно, правь, коли умеешь. А ты чей? Пойдёшь ко мне в слуги?
Бэнсон понимающе закивал головой и тронул пару застоявшихся лошадей. Сунувшегося было кучера он легонько толкнул в макушку, и тот слетел к изгороди, вызвав новое веселье хозяина.
– Ладно, Дик! – крикнул купец. – Догоняй нас пешком! Где корабль-то – помнишь? Этот парень, видишь, считает, что справится!
А “парень”, проехав два переулка по направлению к порту, вдруг круто свернул и погнал лошадей.
– Эй-эй, ты куда?! – вцепился было в вожжи купец, но Бэнсон, охватив пятернёй его шею, сбросил купца вниз, под ноги, и наступил здоровой ногой сверху, надёжно удерживая бьющегося человека.
– Как хорошо – знать город, – пробормотал Носорог, когда повозка вынеслась в пригород и кони помчали её к темнеющему вдали лесу. – Как хорошо…
Не сбавляя скорости, они пронеслись мимо крайних деревьев и остановились только тогда, когда следующие деревья сдвинулись перед ними плотной стеной. Бэнсон спрыгнул на землю, стащил вниз и купца с бледным, как известь, лицом. Быстро обыскал его карманы. Сложил всё, что достал из них, на плоское кучерское сиденье. Бумаги, бритву, мыло в тряпице, кошелёк.
– Возьми! – простонал дрожащий купец, – возьми деньги! Только не убивай!
– Мне не деньги нужны – внятным, рассудительным голосом ответил несостоявшийся слуга.
Он раскрыл бритву и отхватил с повозки длинный кусок каболкового каната. Связал купцу руки и ноги, посадил на землю у колеса. После этого взрезал обвязку и вытащил тот самый предмет: треугольный дубовый футляр с металлическими уголками. Щёлкнул замками, открыл. Достал арбалет. Всё, всё на месте! И плечевой упор, и прицельная рама, и натяжной изогнутый ворот. Даже болты – и простые, и со взрывными зарядами. В памяти тут же отыскались слова, значение которых он вначале не понял: “скоро ты найдёшь то, что считаешь потерянным”.
– Я знал, – заплакал купец, – знал, что не нужно красть эту вещь… Такая приметная… Но как было удержаться, скажи?! Этот “инструмент” двадцати лошадей стоит!
Бэнсон аккуратно уложил оружие в оклеенное тканью гнездо, опустил крышку, заправил замки. Потом сел на футляр (тот даже не скрипнул) и проговорил:
– Скажешь правду – останешься жить. – (Купец вздрогнул. Закивал торопливо.) – Едва где-то соврёшь – сейчас же убью. Хотя, обещаю – убью без мучительства, быстро.
Его пленник затрясся, самой кожей ощутив, насколько с ним здесь не шутят. Носорог развязал купцу руки, и тот, отдышавшись, заговорил.
Через полчаса Бэнсон выпряг одну лошадь, наскоро сделал из верёвки поводья, поднял тяжёлый футляр и, сев без седла, поехал из леса.
– Выбирайся сам, если сможешь! – крикнул, обернувшись, купцу. – Или жди помощи – я сейчас к вашим заеду!
ВАН ВАЙЕР
ТЕНЬ ПТИЦЫ
– Просто покатайся по городу. Запомни его главные улицы, переулки, полицейский и пожарный участки, подъезды к порту. Изучи его так, будто в нём и родился. И делай так в каждом городе, где придётся бывать. Знание места иной раз жизнь спасает, поверь.
Бэнсон, наполняясь любопытством, перебрался в мягкую кабину коляски. Сюда же перенесли и анкер с ягодным соком, и корзинку с рыбным сытно пахнущим пирогом, нарезанным большими кусками. В повозку впрягли свежую лошадь, и Носорог отправился в новое путешествие. С ним рядом сел пухлый, с добродушным лицом монах – средних лет, но уже лысоватый. Он поёрзал, поудобнее устраиваясь на кожаном пружинном сиденье, хлопнул кучера по спине (тот тряхнул вожжами и чмокнул), а потом запустил руку в корзинку, выудил оттуда кусок пирога и вмиг нахватал полный рот. После этого он подмигнул Бэнсону, как старому, давно знакомому другу, и стал, блаженно прижмуриваясь, неторопливо жевать. Носорог усмехнулся и тоже взял кусок пирога. В набортных карманах коляски обнаружились плоские берестяные стаканчики, и Бэнсон, откупорив анкер, наполнил пару: пирог требовалось запивать.
– Жаль, что не пиво, – сказал он, опуская анкер к ногам.
– Что ты! – хлопнул спутник его по плечу. – После пива голова будет мутной, а тебе многое надо запомнить!
Он, набив изрядно свой пухлый животик, принялся рассказывать и поучать, – как ни странно – толково, со знанием дела. Бэнсон старательно запоминал. Они даже откинули верх коляски, чтобы удобнее было обозревать и окрестности.
Проездив полдня, Бэнсон мог с уверенностью сказать, что он может по памяти нарисовать на бумаге план города – в общих, конечно, чертах. Оставалось запомнить подъездные дороги, ведущие в порт, и это уже было делом сравнительно лёгким. Но – не пришлось.
Коляска, поскрипывая рессорами, неторопливо катила по одной из улиц. Она миновала стоящую возле одного из домов длинную грузовую повозку. Из дома выносили и складывали в неё тюки и коробки – упакованную для морской перевозки поклажу. Бэнсон из чистого любопытства всмотрелся в людей и в предметы – и вздрогнул. Он увидел в повозке нечто, что просекло его огненной искрой от макушки до пят. Спутать было нельзя: такие предметы – вещи штучные, делаемые на заказ.
– Быстро к Альбе, – шепнул он пухлому знатоку портового города Плимут и выпрыгнул из коляски.
Скривившись на миг от несильной уже боли в ноге, он протопал к повозке. Он не заметил, – вернее, не обратил внимания на едва увернувшегося от него ребёнка, который очень быстро шёл, почти бежал за их коляской. На миг мелькнуло испуганное розовое личико со странно взрослыми глазками, и качнулось в сторону, и пропало.
Бэнсон подошёл к повозке, поклажу на которой уже стягивали каболкой, тронул за плечо богато одетого человека, по виду – купца, который подгонял и без того суетящихся слуг. Тот обернулся на прикосновение – и отшатнулся, вздрогнув и перекрестившись: взгляд его упал на могучую фигуру меченного шрамами глупо улыбающегося человека.
– Бу-у! – сказал человек и показал поочерёдно на раскрытую пасть и живот.
– Кушать хочешь? – догадался купец.
– Бу! – радостно подтвердил могучего телосложения дурачок.
– Можно ехать! – крикнули купцу в это время.
– Вот видишь, – напрягая голос, словно глухому, сообщил он незнакомцу. – Времени нет!
И влез на соседнее с кучерским место. Тогда Бэнсон подошёл к заднему краю повозки, поднял её и развернул, поставив почти поперёк улицы.
– Да что же это такое! – завопил сверху хозяин, в крике которого было поровну возмущения и восхищения неожиданной силой незнакомца. – Принесите ему что-нибудь из еды!
Еду тотчас принесли, и Бэнсон, набив рот, повторил невиданный фокус: в одиночку поднял и переставил повозку вдоль улицы. После этого он влез на кучерское сиденье и властно взял вожжи.
– Он ещё и благодарит! – рассмеялся купец. – Ну ладно, правь, коли умеешь. А ты чей? Пойдёшь ко мне в слуги?
Бэнсон понимающе закивал головой и тронул пару застоявшихся лошадей. Сунувшегося было кучера он легонько толкнул в макушку, и тот слетел к изгороди, вызвав новое веселье хозяина.
– Ладно, Дик! – крикнул купец. – Догоняй нас пешком! Где корабль-то – помнишь? Этот парень, видишь, считает, что справится!
А “парень”, проехав два переулка по направлению к порту, вдруг круто свернул и погнал лошадей.
– Эй-эй, ты куда?! – вцепился было в вожжи купец, но Бэнсон, охватив пятернёй его шею, сбросил купца вниз, под ноги, и наступил здоровой ногой сверху, надёжно удерживая бьющегося человека.
– Как хорошо – знать город, – пробормотал Носорог, когда повозка вынеслась в пригород и кони помчали её к темнеющему вдали лесу. – Как хорошо…
Не сбавляя скорости, они пронеслись мимо крайних деревьев и остановились только тогда, когда следующие деревья сдвинулись перед ними плотной стеной. Бэнсон спрыгнул на землю, стащил вниз и купца с бледным, как известь, лицом. Быстро обыскал его карманы. Сложил всё, что достал из них, на плоское кучерское сиденье. Бумаги, бритву, мыло в тряпице, кошелёк.
– Возьми! – простонал дрожащий купец, – возьми деньги! Только не убивай!
– Мне не деньги нужны – внятным, рассудительным голосом ответил несостоявшийся слуга.
Он раскрыл бритву и отхватил с повозки длинный кусок каболкового каната. Связал купцу руки и ноги, посадил на землю у колеса. После этого взрезал обвязку и вытащил тот самый предмет: треугольный дубовый футляр с металлическими уголками. Щёлкнул замками, открыл. Достал арбалет. Всё, всё на месте! И плечевой упор, и прицельная рама, и натяжной изогнутый ворот. Даже болты – и простые, и со взрывными зарядами. В памяти тут же отыскались слова, значение которых он вначале не понял: “скоро ты найдёшь то, что считаешь потерянным”.
– Я знал, – заплакал купец, – знал, что не нужно красть эту вещь… Такая приметная… Но как было удержаться, скажи?! Этот “инструмент” двадцати лошадей стоит!
Бэнсон аккуратно уложил оружие в оклеенное тканью гнездо, опустил крышку, заправил замки. Потом сел на футляр (тот даже не скрипнул) и проговорил:
– Скажешь правду – останешься жить. – (Купец вздрогнул. Закивал торопливо.) – Едва где-то соврёшь – сейчас же убью. Хотя, обещаю – убью без мучительства, быстро.
Его пленник затрясся, самой кожей ощутив, насколько с ним здесь не шутят. Носорог развязал купцу руки, и тот, отдышавшись, заговорил.
Через полчаса Бэнсон выпряг одну лошадь, наскоро сделал из верёвки поводья, поднял тяжёлый футляр и, сев без седла, поехал из леса.
– Выбирайся сам, если сможешь! – крикнул, обернувшись, купцу. – Или жди помощи – я сейчас к вашим заеду!
ВАН ВАЙЕР
Примчавшаяся к дому с высоким забором коляска вызвала тихий переполох.
– Они спрыгнули внезапно, посреди улицы, – говорил торопливо возница. – Сначала – наш гость, и следом за ним – брат Алексо. Он мне шепнул – скачи немедленно к Альбе, скажи, что за нами идёт Крошка Вайер.
– Ты не ошибся?! – тревожно воскликнул обычно невозмутимый Альба. – Ван Вайер, именно он?
Возница прижал руку к груди, выражая предельную убеждённость. Лицо его было нескрываемо виноватым.
– Что это значит? – поинтересовался долговязый юнец, поспешно закрывающий створку ворот.
– Это значит, – с тоской глядя в небо сказал ему Альба, – что если Бэнсон проживёт хотя б полчаса – это будет необъяснимое чудо. Кто спрыгнул первым? – повернулся он к переминающемуся с ноги на ногу вознице.
– Наш гость, – уверенно ответил тот, – большой, лысый, со шрамами.
– Невероятно, – забормотал Альба, в волнении расхаживая по двору. – Бэнсон не знает ван Вайера. Ну не может он его знать!! А тем более – не мог заметить, даже если Крошка шёл вплотную в затылок. Зачем тогда спрыгнул? Что происходит?
Во дворе собралось человек двенадцать монахов, и ещё пять – в цивильной одежде.
– Лошади осёдланы! – сообщил кто-то из конюхов, хотя Альба об этом и не распоряжался.
– Молодцы, – кивнул капюшоном монах. – Со мной пойдут – Альба окинул взглядом собравшихся, – ты, ты – и ты. Возьмите арканы, ножи и обязательно – пистолеты. Есть новые, с капсюльным боем? Нет? Говорил же, съездите в Бристоль к Томасу Локку!
Он поправил Кобру, сунув руку в разрез балахона (тот, кто знал этот жест – поёжился: это беда), забросил поводья на шею лошади, подведённой к нему. Спросил у одного из старых монахов:
– В доме есть тень ?
– В нашем – нет, – ответил тот и качнул головой сокрушённо. – Но мы сейчас же, расставив всех, и предупредим.
– Расставьте, – согласно кивнул Альба. – Особенно – возле окон. Только вряд ли это поможет. Крошка Вайер пришёл! Ах как гадко…
Четвёрка всадников вылетела за ворота, которые с необычайной поспешностью затворились. Первым мчался возница, показывая дорогу. После нескольких коротких остановок и недолгих расспросов добрались до пригорода. Здесь ещё покружили, поговорив с вездесущими мальчишками, – и вынеслись на большак, взяв в галоп к лесу.
Здесь они замедлили ход, и двое всадников склонились, внимательно рассматривая следы, – а двое так же внимательно и настороженно всматривались в горизонт. Вдруг из леса послышался голос:
– Альба?
– Носорог!! – воскликнул монах. – Жив?!
– Почему же я не должен быть жив? – спросил, выезжая из зарослей, Бэнсон.
Монах быстро махнул рукой, и все, хлестнув лошадей, помчались вдоль по дороге – всё дальше и дальше. Наконец, высмотрев подходящее место, Альба резко свернул. Все свернули за ним и глубоко ушли в лес.
Выбрав полянку, монах соскочил с лошади и привязал поводья к кусту. Спешились и остальные.
– Что мы делаем? – озадаченно спросил Бэнсон.
– Мы прячемся, – ответил коротко Альба и прибавил, обращаясь к троим своим спутникам: – Проверьте всё вокруг шагов на двести!
Трое людей достали оружие, переглянулись и скрылись, разойдясь с поляны в разные стороны.
– Что происходит? – спросил Бэнсон, а сам, не дожидаясь ответа, а только лишь оценив поведение ушедших монахов, торопливо присел и достал арбалет.
– Это ты расскажи, что происходит! Ты видел Вайера? Зачем ты выпрыгнул из коляски?
Бэнсон виновато повёл плечом, доставая ворот и натягивая тетиву.
– Проезжая мимо какого-то дома с повозкой, – ответил он, – я увидел в ней свой арбалет. Вот он, смотри! Это тот, который у меня унесли, когда мы в лесу встретились с Люпусом. Помнишь? Ты ещё сказал “это гадко”.
– Так, и что ты?
– Я спрыгнул, а толстячку сказал, чтобы он ехал к тебе. Вот, потом я как бы нанялся в слуги к хозяину этой повозки и увёз его – но не в порт, а в лес – он сейчас там, откуда я выехал. Пригрозил и заставил всё рассказать. Он купец, имеет свой магазин под названием “нужные вещи” – не в Англии, а где-то на континенте. Он скупщик краденого! На него работают несколько плутов, которые крадут указанное им, и он переправляет всё в свой магазин – там и оружие, и книги, и инструменты, и одежда, и лошадиные сёдла, и кухонная посуда – в общем, всё, всё, – не зря ведь назвал-то “нужные вещи”! Вот, и он рассказал, что двое мужчин – один старый монах, второй – высокий и сильный, с красивым лицом, ожидали посадки в порту. Он увидел у них вот этот ящик и предположил, что в нём – что-то ценное. И “заказал” этот ящик. Плуты отвлекли внимание тех двоих – и спёрли футляр. Цена арбалету, как оказалось – стоимость двадцати лошадей. Его хотели купить уже здесь, в Плимуте, но купец, чтобы не рисковать, решил увезти арбалет подальше из Англии. Футляр уложили в повозку, но парусиной накрыть не успели. Как я мог его не узнать? Вот и спрыгнул.
– А ты не видел маленького человека, который шёл или бежал за вашей коляской? Алексо, толстяк, твой сосед, говорит, что он – видел.
– Да и я видел! Я ведь едва не раздавил его – выпрыгнул-то внезапно. А пацан этот едва из-под ног увернулся. А кто он?
Бэнсон закончил взводить тетиву и вложил в жёлоб тяжёлый и острый болт.
– Он – твоя смерть.
Бэнсон поднял голову, недоверчиво улыбнулся.
– Никаких шуток, Бэн. “Пацан” этот – невидимка-убийца ван Вайер. Он наёмник у охотников за черепами.
– “Ван” – это приставка к имени у голландских дворян?
– Носорог, ты меня изумляешь! Разве об этом спросил бы всякий нормальный напуганный человек?
– Чего пугаться-то. А кто эти “охотники за черепами”?
– Ты что-нибудь знаешь о мире коллекционеров? Они объяты незнакомой простым смертным страстью – к собирательству какого-либо вида предметов, чаще всего старинных. Они организуют общества, небольшие компании, обменивают, выгадывают, выпрашивают, не спят ночами и умирают от радости, получив-таки наконец какую-нибудь безделушку. Среди коллекционеров, как и среди всяких сообществ людей, есть и выродки. Например, кучка недосягаемых богатеев, которые коллекционируют черепа. Этим коллекциям – много веков, все они – династийные.
– То есть передаются по наследству, – продемонстрировал образованность Бэнсон.
– Именно так. Они покупают у работающих на них тихих “шакалов” необычные черепа – или большие размером, или с заметной деформацией – вообще, с любым врождённым уродством. Шакалы, как правило, гробокопатели. Раскапывают могилы, старые воинские курганы. Скелеты выбрасывают, черепа забирают. Но есть и те, кто нападает на живых людей. Они, встретив человека с необычной формой головы, убивают его и уже потом, когда несчастного похоронят, ночью спокойно вскрывают могилу. Ван Вайер – один из таких.
– Это что же, ему приглянулась моя голова?
– Ну конечно. Необыкновенно крупная, с двумя явно выраженными выпуклыми макушками. Со следом удара к тому же.
– Да этот Вайер ростом – едва мне до пояса!
– Ему сорок лет, и он сегодня самый умелый в Англии головорез.
– Так он – лилипут?
– Я бы сказал – просто “маленький человек”. Лилипут – нехорошее слово, потому что сами маленькие люди считают его обидным. Потому я его не произношу. Но ван Вайер не просто маленький человек. Его рост приходится ровно на невидимую половинку, неуловимую чёрту, когда на дюйм ниже – с виду ребёнок, на дюйм выше – низенький взрослый. Он прекрасно носит бороду и усы, и шляпу, и трость, и в то же время – короткие детские штанишки. Он дворянин. Получил превосходное образование. Насмешки, которыми сверстники осыпали его по поводу маленького роста, приучили его к стремлению всегда и везде быть лучше всех. Огромное количество времени он провёл в библиотеках. Написал две собственные книги – “История убийств из засады” и “Типы замков”. Где-то под Лондоном у него имеется поместье, купленное на чужое имя. Там есть громадный гимнастий, – продолжал удручённо рассказывать Альба, – где кроме бойцовского помоста и щита для метания ножей есть даже батут. Ты, конечно, не знаешь, что это такое. Батут – огромная деревянная рама, внутри которой на пружинах растянут полог из шёлковых нитей. Человек может прыгать на нём, высоко подлетая вверх, и переворачиваться в воздухе. Любой, хотя бы год позанимавшийся на батуте, становится ловким, как кошка! Там же у Вайера библиотека, где собраны, включая древние манускрипты, труды по устройству ловушек и всевозможным типам оружия. Вайер может убить столовой ложкой или курительным мундштуком. Он может ночью трепетным женским голосом попросить помощи – и ему откроют любую дверь! И я видел однажды, что случается в доме после этого гостя. Понимаешь теперь, что за человек идёт по твоему следу?
Бэнсон озадаченно потёр свой колючий затылок. Спросил:
– А ты сам с ним хоть однажды встречался?
– За свою жизнь я дважды гнался за ним, и дважды он от меня уходил. В последний раз Вайер увёл меня на улочку, которую заранее выбрал для отступления. Я отставал от него шагов на пять или шесть, когда он юркнул в дверь цирюльни. Мне была знакома и эта цирюльня, и эта дверь: она никогда не запиралась! Но когда я схватился за ручку, дверь мне не поддалась. Впоследствии я выяснил, что ван Вайер за несколько дней перед этим посетил цирюльню, предположительно – ночью, и врезал в неё прочный, с секретом, скрытый замок. Он вбежал в дверь, захлопнул её, нажал на пружинку – и привет, мастер Альба! А секунд через двадцать из дома, с другой стороны, на другую улочку вместо мальчишки с рыжими растрёпанными волосами вышел почтенный, медлительный старичок. И сел, несомненно, в коляску. Я же, пока оббежал дом, – постройки лепились вплотную, и пришлось обогнуть целый квартал, – прошло три минуты. И знаешь, что я нашёл в коридоре цирюльни? Рыжий детский парик и нарисованную на стене цифру “три”. Он, предполагая погоню, заранее проверил и высчитал, за сколько минут быстрый человек может оббежать квартал, – и оставил дразнилку! Бэн, даю слово, что любую свою затею Вайер готовит долго и тщательно. Я упустил его дважды – и очень об этом жалею. За последние годы Крошка Вайер собрал маленькую личную армию. Шесть человек, все – бывшие акробаты из бродячих цирков и все, соответственно, в прошлом были очень бедны. Вайер имеет огромные деньги и платит своим бойцам не скупясь. Он постоянно их тренирует, добиваясь, чтобы они действовали безотказно и быстро, как металлические машины, как твой арбалет. Да, уже несколько лет Крошка Вайер – владелец маленькой армии убийц-невидимок.
– Почему же он шёл за мной сам, если имеет, как ты говоришь, и огромные деньги, и армию?
– Результат искажённого самолюбия, – пояснил мастер Альба. – Маленький рост и насмешки навсегда оставили в душе его невидимый незаживающий шрам. Крошка считает тот день пропавшим, за который не находит случая доказать, что он – лучше всех.
– А кстати, что значит огромные деньги? – спросил Бэнсон.
– Вот, например, лет сорок назад одним коллекционером был куплен череп сармата. Это племя, которое жило в Европе веков восемь назад. Они были примечательны тем, что своим младенцам туго перевязывали головы, и те вырастали вытянутыми, как огурец. Так вот, один такой старый череп был куплен за пятьсот тысяч фунтов. Это было побольше, чем находилось тогда в казне короля! Вот какие деньги гуляют в этой компании. И это уже непреодолимая сила. Можно бесконечно, всю жизнь расставлять на подступах к своей персоне ловушки, сквозь которые охотник вроде меня будет бесконечно, всю жизнь пробираться.
– А сколько тебе понадобится времени, чтобы добраться до Вайера? Ведь денег-то, как я сужу хотя бы по Регенту, и у Серых братьев достаточно?
– Мне нужно на это два года.
– И ты возьмёшься?
– Наверно, возьмусь. Здесь страшны не столько сами шакалы, проклятые чёрные карлики, сколько те, кто их вырастил, кто им платит. Два года, не меньше. Охотники за черепами – компания страшная.
– Но сначала ты догонишь патера Люпуса?
– Это – главное дело. И, Бэнсон, то, что ты вызнал, на каком корабле и когда они вышли из Плимута, – это бесценный подарок. Странно лишь, что с ними не было девушки. Не могли же они Адонию здесь оставить.
– Но и купец не мог обмануть. Я ручаюсь. Их было двое…
Даже шороха не было слышно – появился из зарослей один из ушедших.
– Лес на двести ярдов пустой, – сказал он. – Двое наших пошли к дороге, а я ещё понюхаю воздух поблизости. Если понадоблюсь – ухни филином.
Альба кивнул. Сказал коротко:
– Дождёмся непозднего вечера, Бэнсона спрячем в городе и пойдём на охоту.
Уходящий махнул рукавом – в знак того, что всё понял.
– А мне нельзя на охоту? – свёл брови Бэнсон.
– У тебя будет самая трудная из всех нас задача, – грустно сказал ему Альба.
– Какая? – вскинул обрадованно голову Бэнсон.
– Дожить до утра.
– Они спрыгнули внезапно, посреди улицы, – говорил торопливо возница. – Сначала – наш гость, и следом за ним – брат Алексо. Он мне шепнул – скачи немедленно к Альбе, скажи, что за нами идёт Крошка Вайер.
– Ты не ошибся?! – тревожно воскликнул обычно невозмутимый Альба. – Ван Вайер, именно он?
Возница прижал руку к груди, выражая предельную убеждённость. Лицо его было нескрываемо виноватым.
– Что это значит? – поинтересовался долговязый юнец, поспешно закрывающий створку ворот.
– Это значит, – с тоской глядя в небо сказал ему Альба, – что если Бэнсон проживёт хотя б полчаса – это будет необъяснимое чудо. Кто спрыгнул первым? – повернулся он к переминающемуся с ноги на ногу вознице.
– Наш гость, – уверенно ответил тот, – большой, лысый, со шрамами.
– Невероятно, – забормотал Альба, в волнении расхаживая по двору. – Бэнсон не знает ван Вайера. Ну не может он его знать!! А тем более – не мог заметить, даже если Крошка шёл вплотную в затылок. Зачем тогда спрыгнул? Что происходит?
Во дворе собралось человек двенадцать монахов, и ещё пять – в цивильной одежде.
– Лошади осёдланы! – сообщил кто-то из конюхов, хотя Альба об этом и не распоряжался.
– Молодцы, – кивнул капюшоном монах. – Со мной пойдут – Альба окинул взглядом собравшихся, – ты, ты – и ты. Возьмите арканы, ножи и обязательно – пистолеты. Есть новые, с капсюльным боем? Нет? Говорил же, съездите в Бристоль к Томасу Локку!
Он поправил Кобру, сунув руку в разрез балахона (тот, кто знал этот жест – поёжился: это беда), забросил поводья на шею лошади, подведённой к нему. Спросил у одного из старых монахов:
– В доме есть тень ?
– В нашем – нет, – ответил тот и качнул головой сокрушённо. – Но мы сейчас же, расставив всех, и предупредим.
– Расставьте, – согласно кивнул Альба. – Особенно – возле окон. Только вряд ли это поможет. Крошка Вайер пришёл! Ах как гадко…
Четвёрка всадников вылетела за ворота, которые с необычайной поспешностью затворились. Первым мчался возница, показывая дорогу. После нескольких коротких остановок и недолгих расспросов добрались до пригорода. Здесь ещё покружили, поговорив с вездесущими мальчишками, – и вынеслись на большак, взяв в галоп к лесу.
Здесь они замедлили ход, и двое всадников склонились, внимательно рассматривая следы, – а двое так же внимательно и настороженно всматривались в горизонт. Вдруг из леса послышался голос:
– Альба?
– Носорог!! – воскликнул монах. – Жив?!
– Почему же я не должен быть жив? – спросил, выезжая из зарослей, Бэнсон.
Монах быстро махнул рукой, и все, хлестнув лошадей, помчались вдоль по дороге – всё дальше и дальше. Наконец, высмотрев подходящее место, Альба резко свернул. Все свернули за ним и глубоко ушли в лес.
Выбрав полянку, монах соскочил с лошади и привязал поводья к кусту. Спешились и остальные.
– Что мы делаем? – озадаченно спросил Бэнсон.
– Мы прячемся, – ответил коротко Альба и прибавил, обращаясь к троим своим спутникам: – Проверьте всё вокруг шагов на двести!
Трое людей достали оружие, переглянулись и скрылись, разойдясь с поляны в разные стороны.
– Что происходит? – спросил Бэнсон, а сам, не дожидаясь ответа, а только лишь оценив поведение ушедших монахов, торопливо присел и достал арбалет.
– Это ты расскажи, что происходит! Ты видел Вайера? Зачем ты выпрыгнул из коляски?
Бэнсон виновато повёл плечом, доставая ворот и натягивая тетиву.
– Проезжая мимо какого-то дома с повозкой, – ответил он, – я увидел в ней свой арбалет. Вот он, смотри! Это тот, который у меня унесли, когда мы в лесу встретились с Люпусом. Помнишь? Ты ещё сказал “это гадко”.
– Так, и что ты?
– Я спрыгнул, а толстячку сказал, чтобы он ехал к тебе. Вот, потом я как бы нанялся в слуги к хозяину этой повозки и увёз его – но не в порт, а в лес – он сейчас там, откуда я выехал. Пригрозил и заставил всё рассказать. Он купец, имеет свой магазин под названием “нужные вещи” – не в Англии, а где-то на континенте. Он скупщик краденого! На него работают несколько плутов, которые крадут указанное им, и он переправляет всё в свой магазин – там и оружие, и книги, и инструменты, и одежда, и лошадиные сёдла, и кухонная посуда – в общем, всё, всё, – не зря ведь назвал-то “нужные вещи”! Вот, и он рассказал, что двое мужчин – один старый монах, второй – высокий и сильный, с красивым лицом, ожидали посадки в порту. Он увидел у них вот этот ящик и предположил, что в нём – что-то ценное. И “заказал” этот ящик. Плуты отвлекли внимание тех двоих – и спёрли футляр. Цена арбалету, как оказалось – стоимость двадцати лошадей. Его хотели купить уже здесь, в Плимуте, но купец, чтобы не рисковать, решил увезти арбалет подальше из Англии. Футляр уложили в повозку, но парусиной накрыть не успели. Как я мог его не узнать? Вот и спрыгнул.
– А ты не видел маленького человека, который шёл или бежал за вашей коляской? Алексо, толстяк, твой сосед, говорит, что он – видел.
– Да и я видел! Я ведь едва не раздавил его – выпрыгнул-то внезапно. А пацан этот едва из-под ног увернулся. А кто он?
Бэнсон закончил взводить тетиву и вложил в жёлоб тяжёлый и острый болт.
– Он – твоя смерть.
Бэнсон поднял голову, недоверчиво улыбнулся.
– Никаких шуток, Бэн. “Пацан” этот – невидимка-убийца ван Вайер. Он наёмник у охотников за черепами.
– “Ван” – это приставка к имени у голландских дворян?
– Носорог, ты меня изумляешь! Разве об этом спросил бы всякий нормальный напуганный человек?
– Чего пугаться-то. А кто эти “охотники за черепами”?
– Ты что-нибудь знаешь о мире коллекционеров? Они объяты незнакомой простым смертным страстью – к собирательству какого-либо вида предметов, чаще всего старинных. Они организуют общества, небольшие компании, обменивают, выгадывают, выпрашивают, не спят ночами и умирают от радости, получив-таки наконец какую-нибудь безделушку. Среди коллекционеров, как и среди всяких сообществ людей, есть и выродки. Например, кучка недосягаемых богатеев, которые коллекционируют черепа. Этим коллекциям – много веков, все они – династийные.
– То есть передаются по наследству, – продемонстрировал образованность Бэнсон.
– Именно так. Они покупают у работающих на них тихих “шакалов” необычные черепа – или большие размером, или с заметной деформацией – вообще, с любым врождённым уродством. Шакалы, как правило, гробокопатели. Раскапывают могилы, старые воинские курганы. Скелеты выбрасывают, черепа забирают. Но есть и те, кто нападает на живых людей. Они, встретив человека с необычной формой головы, убивают его и уже потом, когда несчастного похоронят, ночью спокойно вскрывают могилу. Ван Вайер – один из таких.
– Это что же, ему приглянулась моя голова?
– Ну конечно. Необыкновенно крупная, с двумя явно выраженными выпуклыми макушками. Со следом удара к тому же.
– Да этот Вайер ростом – едва мне до пояса!
– Ему сорок лет, и он сегодня самый умелый в Англии головорез.
– Так он – лилипут?
– Я бы сказал – просто “маленький человек”. Лилипут – нехорошее слово, потому что сами маленькие люди считают его обидным. Потому я его не произношу. Но ван Вайер не просто маленький человек. Его рост приходится ровно на невидимую половинку, неуловимую чёрту, когда на дюйм ниже – с виду ребёнок, на дюйм выше – низенький взрослый. Он прекрасно носит бороду и усы, и шляпу, и трость, и в то же время – короткие детские штанишки. Он дворянин. Получил превосходное образование. Насмешки, которыми сверстники осыпали его по поводу маленького роста, приучили его к стремлению всегда и везде быть лучше всех. Огромное количество времени он провёл в библиотеках. Написал две собственные книги – “История убийств из засады” и “Типы замков”. Где-то под Лондоном у него имеется поместье, купленное на чужое имя. Там есть громадный гимнастий, – продолжал удручённо рассказывать Альба, – где кроме бойцовского помоста и щита для метания ножей есть даже батут. Ты, конечно, не знаешь, что это такое. Батут – огромная деревянная рама, внутри которой на пружинах растянут полог из шёлковых нитей. Человек может прыгать на нём, высоко подлетая вверх, и переворачиваться в воздухе. Любой, хотя бы год позанимавшийся на батуте, становится ловким, как кошка! Там же у Вайера библиотека, где собраны, включая древние манускрипты, труды по устройству ловушек и всевозможным типам оружия. Вайер может убить столовой ложкой или курительным мундштуком. Он может ночью трепетным женским голосом попросить помощи – и ему откроют любую дверь! И я видел однажды, что случается в доме после этого гостя. Понимаешь теперь, что за человек идёт по твоему следу?
Бэнсон озадаченно потёр свой колючий затылок. Спросил:
– А ты сам с ним хоть однажды встречался?
– За свою жизнь я дважды гнался за ним, и дважды он от меня уходил. В последний раз Вайер увёл меня на улочку, которую заранее выбрал для отступления. Я отставал от него шагов на пять или шесть, когда он юркнул в дверь цирюльни. Мне была знакома и эта цирюльня, и эта дверь: она никогда не запиралась! Но когда я схватился за ручку, дверь мне не поддалась. Впоследствии я выяснил, что ван Вайер за несколько дней перед этим посетил цирюльню, предположительно – ночью, и врезал в неё прочный, с секретом, скрытый замок. Он вбежал в дверь, захлопнул её, нажал на пружинку – и привет, мастер Альба! А секунд через двадцать из дома, с другой стороны, на другую улочку вместо мальчишки с рыжими растрёпанными волосами вышел почтенный, медлительный старичок. И сел, несомненно, в коляску. Я же, пока оббежал дом, – постройки лепились вплотную, и пришлось обогнуть целый квартал, – прошло три минуты. И знаешь, что я нашёл в коридоре цирюльни? Рыжий детский парик и нарисованную на стене цифру “три”. Он, предполагая погоню, заранее проверил и высчитал, за сколько минут быстрый человек может оббежать квартал, – и оставил дразнилку! Бэн, даю слово, что любую свою затею Вайер готовит долго и тщательно. Я упустил его дважды – и очень об этом жалею. За последние годы Крошка Вайер собрал маленькую личную армию. Шесть человек, все – бывшие акробаты из бродячих цирков и все, соответственно, в прошлом были очень бедны. Вайер имеет огромные деньги и платит своим бойцам не скупясь. Он постоянно их тренирует, добиваясь, чтобы они действовали безотказно и быстро, как металлические машины, как твой арбалет. Да, уже несколько лет Крошка Вайер – владелец маленькой армии убийц-невидимок.
– Почему же он шёл за мной сам, если имеет, как ты говоришь, и огромные деньги, и армию?
– Результат искажённого самолюбия, – пояснил мастер Альба. – Маленький рост и насмешки навсегда оставили в душе его невидимый незаживающий шрам. Крошка считает тот день пропавшим, за который не находит случая доказать, что он – лучше всех.
– А кстати, что значит огромные деньги? – спросил Бэнсон.
– Вот, например, лет сорок назад одним коллекционером был куплен череп сармата. Это племя, которое жило в Европе веков восемь назад. Они были примечательны тем, что своим младенцам туго перевязывали головы, и те вырастали вытянутыми, как огурец. Так вот, один такой старый череп был куплен за пятьсот тысяч фунтов. Это было побольше, чем находилось тогда в казне короля! Вот какие деньги гуляют в этой компании. И это уже непреодолимая сила. Можно бесконечно, всю жизнь расставлять на подступах к своей персоне ловушки, сквозь которые охотник вроде меня будет бесконечно, всю жизнь пробираться.
– А сколько тебе понадобится времени, чтобы добраться до Вайера? Ведь денег-то, как я сужу хотя бы по Регенту, и у Серых братьев достаточно?
– Мне нужно на это два года.
– И ты возьмёшься?
– Наверно, возьмусь. Здесь страшны не столько сами шакалы, проклятые чёрные карлики, сколько те, кто их вырастил, кто им платит. Два года, не меньше. Охотники за черепами – компания страшная.
– Но сначала ты догонишь патера Люпуса?
– Это – главное дело. И, Бэнсон, то, что ты вызнал, на каком корабле и когда они вышли из Плимута, – это бесценный подарок. Странно лишь, что с ними не было девушки. Не могли же они Адонию здесь оставить.
– Но и купец не мог обмануть. Я ручаюсь. Их было двое…
Даже шороха не было слышно – появился из зарослей один из ушедших.
– Лес на двести ярдов пустой, – сказал он. – Двое наших пошли к дороге, а я ещё понюхаю воздух поблизости. Если понадоблюсь – ухни филином.
Альба кивнул. Сказал коротко:
– Дождёмся непозднего вечера, Бэнсона спрячем в городе и пойдём на охоту.
Уходящий махнул рукавом – в знак того, что всё понял.
– А мне нельзя на охоту? – свёл брови Бэнсон.
– У тебя будет самая трудная из всех нас задача, – грустно сказал ему Альба.
– Какая? – вскинул обрадованно голову Бэнсон.
– Дожить до утра.
ТЕНЬ ПТИЦЫ
Стало смеркаться. Альба и Бэнсон двинулись в сторону дороги, ведя за собой лошадей. У кромки зарослей к ним приблизились трое монахов, разобрали поводья.
– Нашли купца, – сказал один из них. – Сделали ему шалаш, велели на ночь остаться в лесу.
– Правильно, – сказал Альба.
– В остальном – чисто и тихо.
– Это понятно. Вайер – не Регент. Он в городе, в закоулочках. Ждёт.
Когда стало смеркаться, двинулись назад, в город. Но сначала завернули в лес, к телеге, и вернули потрясённому происходящим купцу его лошадь. И, прежде чем выехать из леса, пятеро всадников превратились в четверых: двое монахов сели на одну лошадь, укрылись одним плащом, и тот, кто был позади, пригнул голову, а передний поднял свой капюшон.
– Трюк старый, – сказал Альба, – но работает безупречно.
Уже в темноте въехали на окраину Плимута, неторопливо двинулись по пустым тёмным улицам. Мерный цокот копыт отлетал эхом от стен близстоящих домов. Потянулся сбоку какой-то забор. Альба, придержав лошадь, поравнялся с Бэнсоном и шёпотом заговорил:
– Прятаться лучше всего там, где сам до последней минуты не предполагал. Все места, где бы мы могли появиться, – или уже под наблюдением, или могут быть вычислены. Так что в опасной ситуации – непредсказуемость – это жизнь. Понимаешь?
– Понимаю, – так же шёпотом ответил Бэнсон.
– Хорошо. Видишь этот забор? Помнишь место? Ты, я знаю, здесь днём проезжал.
– Помню. За забором – покинутый дом в три этажа, чёрный после пожара.
– Именно так. Там ты и спрячешься. Взведи свой арбалет, сядь в уголке – и не спи. И постарайся добраться туда незаметно, дождись, когда луна закроется облаком.
– Хорошо. Я пошёл!
– Не спеши. Очень возможно, что сейчас за нами следят. Сейчас ты и те двое, что притворились одним человеком, слезете с лошадей и отойдёте к забору – как будто бы по нужде. Потом ты спрячешься внизу, на земле, а монахи – уже порознь – вернутся. И для постороннего глаза в сёдлах снова окажутся четверо .
Через пару минут лошади двинулись дальше, и так же мирно покачивались на их спинах четверо всадников. Бэнсон полежал немного, поглядывая на луну и близкое к ней облачко. Он перевёл футляр с арбалетом со спины на грудь (чтобы уголки не блеснули в свете луны) и уже стал ощупывать доски, выбирая – какие из них можно сдёрнуть с деревянных шпилек, прикрепляющих их к продольному брусу, как вдруг случайно брошенный вдоль улицы взгляд заставил его замереть. Там, едва освещённая лунным светом, мелькнула быстрая тень. Бэнсон замер. Только когда до бегущего осталась пара шагов, он расслышал едва уловимый звук этих шагов – “босиком бежит, что ли?” – и, поскольку незнакомец бежал теперь в тени, вдоль забора, он просто наступил на Бэнсона, как на невидимую, исполинских размеров лягушку. Бежавший ахнул едва различимо, упал – и тотчас вскочил. Бэнсон, не задумываясь, цапнул воздух рукой и взял в клешню ногу не успевшего отскочить человека. Фигура в чёрном глухом одеянии, на лице – чёрная маска. Рост – обычного человека.
– Прривет, – сказал зловещим шёпотом Бэнсон.
Но пойманный отказался здороваться. Подпрыгнув на одной ноге, он коротко махнул рукой – и невидимый нож с редкостной силой ударил Бэнсона в грудь. То есть в гулко отозвавшийся футляр арбалета. Выпустив нож, человек с ловкостью кошки выдернул ногу из державшей её Бэнсоновой пятерни и помчался по улице, неслышно касаясь земли.
– Только не прыгай через забор, – торопливо шептал Бэнсон, – только не прыгай…
Он распахнул крышку футляра, выдернул из гнезда арбалет и перевернул его стременем вниз. Собрался, предчувствуя боль в прокушенной недавно ноге, скрипнул зубами – и взвёл тетиву. Чёрная тень была уже далеко, но, как будто поддавшись на уговоры, летела вдоль улицы, не перепрыгивая через забор. Бэнсон бросил болт в узкий жёлоб, поднял арбалет перед лицом – без плечевого упора, на манер пистолета, – и нажал на скобу. Потом нащупал в футляре ворот, вставил в гнездо и, неторопливо вращая, снова взвёл тетиву. Снарядил новый болт, прижал его в жёлобе стопором, осмотрел пустынную улицу, встал и двинулся вдоль забора, держа арбалет опущенным вдоль ноги. Подобрался к лежащему, навылет пробитому телу, вскинул его на плечо, вернулся к футляру. Наклонился, снял с деревянных шпилей-гвоздиков две доски и перетащил на узкий пустырь перед домом мёртвое тело и футляр с арбалетом. Присел под почерневшим, опалённым пожаром деревом и стал ждать, когда луна скроется за облаком. Уже через четверть часа он перебрался в пустой, остро пахнущий гарью подвал. Здесь спрятал тело, завалив его жжёной трухой, и пробрался наверх, на третий этаж по угрожающе покачнувшейся лестнице. Нашёл угловую, почти без мебели, комнатку, закрыл дверь, прикрыл створку окна, сел в тёмном невидимом углу, положил арбалет на колено и замер – как мышь у выхода из норы.
По его представлению, минула полночь. Неподвижность и тишина стали клонить его в некое неизведанное оцепенение, влекущее угасание осязающих чувств и заменяющее их галлюцинациями. Именно на счёт галлюцинаций он отнёс произошедшее вдруг немыслимое событие: створка окна тихо скрипнула и отворилась. Сама, без ветра или чьёго-либо усилия. Бэнсон вцепился в арбалет. А окно вдруг, тихо и жалобно пропищав, само же закрылось. Звякнул осколок стекла. “Нет, всё-таки ветер. Я же в углу, в стороне, вот и не чувствую”. Прошло примерно десять минут, и створка точно так же отъехала во всю ширь – и вернулась. И когда ещё через десять минут она снова повторила это медленное движение, уплывая наружу, Бэнсон уже вполне себя успокоил: “да, всё-таки ветер, невидимый сквознячок”, но тут створка, вместо того, чтобы вернуться на своё место в раме, ушла ещё дальше, к стене, а в залитом луной проёме вдруг ниоткуда выросла тень! Огромная! Полностью заслонив на мгновение свет яркой луны, человек, перепрыгнув через подоконник, встал, распрямился и замер. Бэнсон пару секунд был в состоянии непреодолимого оцепенения, и, не выстрелив в первый миг, он сдержался и в последовавшие за ним.
– Нашли купца, – сказал один из них. – Сделали ему шалаш, велели на ночь остаться в лесу.
– Правильно, – сказал Альба.
– В остальном – чисто и тихо.
– Это понятно. Вайер – не Регент. Он в городе, в закоулочках. Ждёт.
Когда стало смеркаться, двинулись назад, в город. Но сначала завернули в лес, к телеге, и вернули потрясённому происходящим купцу его лошадь. И, прежде чем выехать из леса, пятеро всадников превратились в четверых: двое монахов сели на одну лошадь, укрылись одним плащом, и тот, кто был позади, пригнул голову, а передний поднял свой капюшон.
– Трюк старый, – сказал Альба, – но работает безупречно.
Уже в темноте въехали на окраину Плимута, неторопливо двинулись по пустым тёмным улицам. Мерный цокот копыт отлетал эхом от стен близстоящих домов. Потянулся сбоку какой-то забор. Альба, придержав лошадь, поравнялся с Бэнсоном и шёпотом заговорил:
– Прятаться лучше всего там, где сам до последней минуты не предполагал. Все места, где бы мы могли появиться, – или уже под наблюдением, или могут быть вычислены. Так что в опасной ситуации – непредсказуемость – это жизнь. Понимаешь?
– Понимаю, – так же шёпотом ответил Бэнсон.
– Хорошо. Видишь этот забор? Помнишь место? Ты, я знаю, здесь днём проезжал.
– Помню. За забором – покинутый дом в три этажа, чёрный после пожара.
– Именно так. Там ты и спрячешься. Взведи свой арбалет, сядь в уголке – и не спи. И постарайся добраться туда незаметно, дождись, когда луна закроется облаком.
– Хорошо. Я пошёл!
– Не спеши. Очень возможно, что сейчас за нами следят. Сейчас ты и те двое, что притворились одним человеком, слезете с лошадей и отойдёте к забору – как будто бы по нужде. Потом ты спрячешься внизу, на земле, а монахи – уже порознь – вернутся. И для постороннего глаза в сёдлах снова окажутся четверо .
Через пару минут лошади двинулись дальше, и так же мирно покачивались на их спинах четверо всадников. Бэнсон полежал немного, поглядывая на луну и близкое к ней облачко. Он перевёл футляр с арбалетом со спины на грудь (чтобы уголки не блеснули в свете луны) и уже стал ощупывать доски, выбирая – какие из них можно сдёрнуть с деревянных шпилек, прикрепляющих их к продольному брусу, как вдруг случайно брошенный вдоль улицы взгляд заставил его замереть. Там, едва освещённая лунным светом, мелькнула быстрая тень. Бэнсон замер. Только когда до бегущего осталась пара шагов, он расслышал едва уловимый звук этих шагов – “босиком бежит, что ли?” – и, поскольку незнакомец бежал теперь в тени, вдоль забора, он просто наступил на Бэнсона, как на невидимую, исполинских размеров лягушку. Бежавший ахнул едва различимо, упал – и тотчас вскочил. Бэнсон, не задумываясь, цапнул воздух рукой и взял в клешню ногу не успевшего отскочить человека. Фигура в чёрном глухом одеянии, на лице – чёрная маска. Рост – обычного человека.
– Прривет, – сказал зловещим шёпотом Бэнсон.
Но пойманный отказался здороваться. Подпрыгнув на одной ноге, он коротко махнул рукой – и невидимый нож с редкостной силой ударил Бэнсона в грудь. То есть в гулко отозвавшийся футляр арбалета. Выпустив нож, человек с ловкостью кошки выдернул ногу из державшей её Бэнсоновой пятерни и помчался по улице, неслышно касаясь земли.
– Только не прыгай через забор, – торопливо шептал Бэнсон, – только не прыгай…
Он распахнул крышку футляра, выдернул из гнезда арбалет и перевернул его стременем вниз. Собрался, предчувствуя боль в прокушенной недавно ноге, скрипнул зубами – и взвёл тетиву. Чёрная тень была уже далеко, но, как будто поддавшись на уговоры, летела вдоль улицы, не перепрыгивая через забор. Бэнсон бросил болт в узкий жёлоб, поднял арбалет перед лицом – без плечевого упора, на манер пистолета, – и нажал на скобу. Потом нащупал в футляре ворот, вставил в гнездо и, неторопливо вращая, снова взвёл тетиву. Снарядил новый болт, прижал его в жёлобе стопором, осмотрел пустынную улицу, встал и двинулся вдоль забора, держа арбалет опущенным вдоль ноги. Подобрался к лежащему, навылет пробитому телу, вскинул его на плечо, вернулся к футляру. Наклонился, снял с деревянных шпилей-гвоздиков две доски и перетащил на узкий пустырь перед домом мёртвое тело и футляр с арбалетом. Присел под почерневшим, опалённым пожаром деревом и стал ждать, когда луна скроется за облаком. Уже через четверть часа он перебрался в пустой, остро пахнущий гарью подвал. Здесь спрятал тело, завалив его жжёной трухой, и пробрался наверх, на третий этаж по угрожающе покачнувшейся лестнице. Нашёл угловую, почти без мебели, комнатку, закрыл дверь, прикрыл створку окна, сел в тёмном невидимом углу, положил арбалет на колено и замер – как мышь у выхода из норы.
По его представлению, минула полночь. Неподвижность и тишина стали клонить его в некое неизведанное оцепенение, влекущее угасание осязающих чувств и заменяющее их галлюцинациями. Именно на счёт галлюцинаций он отнёс произошедшее вдруг немыслимое событие: створка окна тихо скрипнула и отворилась. Сама, без ветра или чьёго-либо усилия. Бэнсон вцепился в арбалет. А окно вдруг, тихо и жалобно пропищав, само же закрылось. Звякнул осколок стекла. “Нет, всё-таки ветер. Я же в углу, в стороне, вот и не чувствую”. Прошло примерно десять минут, и створка точно так же отъехала во всю ширь – и вернулась. И когда ещё через десять минут она снова повторила это медленное движение, уплывая наружу, Бэнсон уже вполне себя успокоил: “да, всё-таки ветер, невидимый сквознячок”, но тут створка, вместо того, чтобы вернуться на своё место в раме, ушла ещё дальше, к стене, а в залитом луной проёме вдруг ниоткуда выросла тень! Огромная! Полностью заслонив на мгновение свет яркой луны, человек, перепрыгнув через подоконник, встал, распрямился и замер. Бэнсон пару секунд был в состоянии непреодолимого оцепенения, и, не выстрелив в первый миг, он сдержался и в последовавшие за ним.