Шхиян Сергей. Царская пленница

   – Я прошу вас выйти вон! – чеканя слова, повторила хозяйка.
   – Молчать, шлюха! – рявкнул гость, почти не смиряя голоса.
   Девушка, услышав его возглас, открыла глаза, увидела стоящего над ней мучителя, сжалась в комочек и попыталась отползти в дальний угол кровати.
   Однако ужас, промелькнувший на ее лице, только усилил либидо генерала.
   – Оставьте нас! – приказал он, и нимало не смущаясь присутствием посторонних, начал расстегивать пояс панталон.
   – Вам лучше уйти отсюда, – не выдержав, вмешался я, понимая, что опять ввязываюсь в чужую историю и нарываюсь на пошлую ссору в борделе. Однако беззащитность женщин не оставляла мне другого выхода.
   Генерал, будто впервые заметив меня, осмотрел с головы до ног, презрительно хрюкнул и, не сказав ни слова, отбросил меня в сторону. Длань у него была мощная, и я, как мячик, долетел до боковой стены, едва устояв на ногах. Теперь сомнения в правомочности вмешательства в ссору у меня прошли, со своим здравым смыслом я успешно справился и, защищая свою честь, мог делать все, что заблагорассудится.
   – Ах ты, помойная вонючка! – воскликнул я, укрепляясь на ногах и поворачиваясь к противнику лицом.
   По поводу запаха, я, кажется, попал в его самую больную точку. Генерал даже растерялся от неожиданности. Он никак не предполагал быть оскорбленным ничтожным юнцом инородного происхождения.
   – Да, ты!… Как ты смеешь! – проговорил он, разом забывая про недавнее вожделение. – Да я тебя, наглеца!
   Разговор делался каким-то односторонним. Как, собственно, и действия. Потная махина двинулась в мою сторону, намереваясь раздавить, как козявку. Однако я не стал дожидаться, когда наши неравные веса сойдутся в клинче, резво выхватил из ножен навязанную мне Остерманом шпажку и остановил продвижение противника точно попав ее острым концом в низ генеральского живота, в районе расстегнутых панталон.
   Их превосходительство, напоровшись на острие, невольно отшатнулись назад.
   – Убирайся вон, негодяй! – приказал я унижающе-бесстрастным тоном. – Иначе тебя вынесут отсюда вперед ногами.
   Генерал дернулся, но я сделал шаг в его сторону, и он попятился. Похоже было на то, что воинское звание он получил, не маршируя в походах, а полируя столичный паркет во дворцах, – слишком испуганным был его взгляд, не отрывающийся от блестящего острия шпаги.
   – Если ты чем-то недоволен, – продолжил я, – то можешь прислать своих секундантов.
   Грозный гость пару раз со всхлипом вдохнул в серя воздух, почти так же, как немногим ранее избитая им девушка и, пятясь, вышел из комнаты.
   – Ты меня еще вспомнишь, щенок! – послышалось из коридора, и быстро забухали удаляющиеся шаги.
   Теперь, когда он исчез, в комнате воцарилась напряженная тишина. Потом по-детски горько заплакала избитая девушка.
   – Свят, свят, – начала креститься одна из служанок. – Что же это Матвей Ипполитович такое делают!
   – Полно, – устало сказала хозяйка. – В жизни всякое бывает. Лечите Дашу, а нам, князь, нужно переговорить.
   Я вложил шпагу в ножны и с полупоклоном, пропустив вперед Сильвию Джулиановну, пошел следом за ней.
   Она шла, не оборачиваясь, уверенная, что я не отстану. Миновав коридор с комнатами девушек, мы поднялись по узкой лестнице наверх, как мне показалось едва ли не на чердак, но оказались в роскошных апартаментах, обставленных очень дорогой мебелью.
   – Садитесь, князь, – пригласила Сильвия, сама опускаясь в глубокое кресло, с ножками в виде львиных лап и резной спинкой.
   Я сел, полуобернувшись в ее сторону.
   – Как вам понравилась Юлия Давыдовна? – неожиданно для меня (я-то подумал, что речь зайдет о сиюминутных событиях), спросила «турчанка».
   – Юлия – просто прелесть, совершенно замечательная девушка, – совершенно искренне сказал я.
   – Я ее тоже люблю, – задумчиво сказала Сильвия, – но вам подарю с радостью.
   – В каком смысле? – не понял я.
   – В самом прямом, она крепостная.
   – А как же папенька, коллежский регистратор?
   – Это рассказ для публики. Она дочь распутного дворянина и горничной. Воспитание получила хорошее, а вольную отец дать ей не позаботился, умер. Наследники в ней родню не признали и продали с торгов. Я ее купила.
   – Понятно, – сказал я, хотя ничего понятного здесь не было. Особенно в том, что касалось такого «подарка». – Может быть, будет лучше не дарить ее, а отпустить на волю?
   – Я думала об этом, но, к сожалению, есть кое-какие сложности…
   «Господи, – подумал я, – опять сложности! Мне и своих предостаточно».
   – И в чем же они?
   – В генерале, которого вы… с которым вы, – поправилась хозяйка, – только что познакомились. Он по-своему влюблен в Юлию Давыдовну и сделает все, чтобы погубить ей жизнь. Он и Дашу избил оттого, что Юлия была занята с вами, и он не мог ее мучить.
   – Я даже не знаю, что делать, у меня у самого сплошные проблемы. К тому же я женат и… Короче говоря, я не знаю, как спасти свою жену. Юлия, в общем… – здесь я запутался окончательно, – просто не знаю, как ей помочь.
   – Пусть она будет при вас, – предложила «турчанка». – Вы ведь как-то помогли совершенно незнакомой вам женщине. Что касается Юлии Давыдовны, вас, как мне кажется, уже связывают определенные отношения.
   – Да, конечно, – вяло сказал я, понимая, что попал в капкан. – А о какой спасенной женщине вы говорите?
   – Вы уже забыли? – усмехнулась Сильвия. – Я, в конце концов, вспомнила, где мы с вами встречались…
   – Да, и где же?
   – Вы не так сильно изменились, чтобы вас невозможно было не узнать, – проигнорировала вопрос хозяйка, – и, поверьте, моя благодарность не знает границ!
   «Это точно, – подумал я, – особенно это видно по подарку, который ты мне делаешь». Еще мне очень захотелось окончательно уточнить, кого она имеет в виду, называя спасителем – меня, в прежнем облике, или кого-то похожего на меня нынешнего. Однако она не дала возможности ничего спросить и поинтересовалась сама:
   – Вы не скажете мне, что вам нужно от Александра Федоровича? Он весьма приятный господин, но вести с ним дела я бы своим друзьям не советовала.
   – Мне нужны надежные документы, – прямо сказал я, подумав, что при таком ремесле у кого, как не у нее, еще могут оказаться возможности быть с законами на «ты».
   – Документы я вам достану, – не задумываясь сказала она. – Вам нужен паспорт?
   – Лучше два, мне и приятелю. И подорожные грамоты.
   – Хорошо, завтра зайдете в городское полицейское управление к генералу Кутасову, и он распорядится выписать все необходимые бумаги.
   – То есть как? Так просто зайти?
   – Конечно, тем более что вы знакомы.
   – Я не знаю никакого генерала Кутасова, – начал я и запнулся. – Это что, он и был?
   – Да.
   – Так мне к нему идти за документами?
   – Именно.
   – Вы это серьезно?
   – А что вас удивляет?
   – Но он же меня в своем управлении и оставит!
   – Не думаю. После того, что он сегодня совершил, он будет делать все, что я ему велю. Иначе…
   – Что иначе? – подсказал я, когда она внезапно замолчала.
   – Вы видели сегодня белокурого молодого человека в бархатной полумаске?
   – Нет, я как-то больше на женщин смотрю.
   – Это неважно. Я могу ему пожаловаться на Кутасова, а это, поверьте, в Российской империи очень значительный человек. Тогда генералу не поздоровится, а если мне не поможет он, то… Впрочем этого никак не случится. Генерал неглупый человек и ссориться со мной из-за девушки и, простите, дерзкого мальчишки – не станет.
   – А что это за таинственный блондин? – не удержался я от праздного любопытства.
   – Цесаревич Александр Павлович. Он ходит ко Мне в гости развлечься и отдохнуть от батюшкиных строгих порядков.
   «Ни фига себе, – с восхищеньем подумал я, – круто они тут устроились».
   – Спасибо, коли получится, – поблагодарил я.
   – Да, напишите на бумажке приметы свои и приятеля, я отдам генералу.
   – Зачем?
   – Вписать в паспорта, – ответила Сильвия. Потом удивленно на меня посмотрела, – У вас что, никогда не было русского паспорта?
   – И сейчас есть, только без примет. – Про фотографию я естественно не упомянул.
   – У вас здесь есть бумага и перо? – без надежды на успех спросил я.
   – В моем кабинете, – указала на закрытую портьерой дверь эта необычная для своего времени женщина, бизнес-леди конца XVIII века.
   Я прошел в небольшой кабинет с конторкой, и действительно, на ней оказалась стопка писчей бумаги и несколько очиненных гусиных перьев. Став за нее, я принялся «сочинять паспорта». Оказалось, это не так-то просто, особенно в том, что касалось описания примет. Однако, помучившись минут двадцать, я все-таки составил тексты документов с описанием роста (два аршина два вершка у меня и два аршина шесть с половиной вершков у Ивана), цветом глаз, типом лиц и особыми приметами, которых у нас обоих не оказалось.
   Передав исписанный лист Сильвии, я вернулся в общую залу посмотреть на будущего императора Александра I.
   Однако никакого высокого блондина в бархатной полумаске там уже не было. Как не было и моего приятеля Остермана. Однако одного слегка знакомого человека я увидел и сразу подошел к нему. Это был преображенец, товарищ Афанасьева, вместе с которым он разыгрывал коллежского асессора.
   – Здравствуйте, – сказал я, выруливая из группы молодых людей, рассеяно наблюдавшими за танцами, – вы меня не помните, мы вчера встречались у Демута. Я приятель Афанасьева.
   Молодой человек, внимательно посмотрел он меня и весело подмигнул:
   – Как не помнить! Вчера мы славно повеселились!
   – Да, но сегодня Александра арестовали!
   Вопреки моему предположению, весть о несчастье, постигшем товарища, молодого человека ничуть не тронула.
   – Да? – рассеяно сказал он, с интересом наблюдая за полной брюнеткой, танцевавшей мазурку второй парой. – Вы не знаете кто это такая?
   – Нет, я здесь впервые, почти никого не знаю.
   – Интересная штучка! – сообщил мне легкомысленный повеса. – Нужно с ней познакомиться.
   – Так что с Александром? Ему нужно помочь!
   – С Шуркой-то? Да, Бог с вами, сударь, пусть посидит недельку, хоть отдохнет от пьянства. Ничего с ним не случится.
   – Но ведь у него могут быть серьезные неприятности, если докажут что он участвовал в нашей шутке.
   – Какие неприятности, вы смеетесь? Тетка в нем души не чает и спускает ему все сумасбродства. Попросит императора или императрицу, те и распорядятся замять дело.
   – А кто у него тетка?
   – Графиня Ростопчина, фрейлина Марьи Федоровны и супруга Федора Васильевича, кабинет-министра по иностранным делам, третьего присутствующего в коллегии иностранных дел, графа Российской империи, великого канцлера ордена св. Иоанна Иерусалимского, директора почтового департамента, первоприсутствующего в коллегии иностранных дел и, наконец, члена совета императора, – без запинки перечислил все должности Шуркиного родственника приятель бедного узника.
   – Да, пожалуй, коллежскому регистратору, даже великому взяточнику и тайному миллионщику, с такой родней не справиться, – засмеявшись, согласился я.
   В это время к нам подошел полицейский генерал. Он почтительно поклонился моему собеседнику и сказал извиняющимся тоном:
   – Простите, барон, если я на минуту отвлеку вашего собеседника.
   Генерал весь лоснился от пота, и мы оба невольно отстранились от исходившего от него резкого запаха.
   – Извольте, генерал, – сухо сказал Шуркин приятель.
   – Сударь, – обратился тот теперь ко мне, – между нами вышла небольшая размолвка, и я счел долгом принести вам свои извинения.
   – Пустое, генерал, с кем не бывает, – небрежно сказал я. – Мы оба погорячились.
   Кутасов независимо посмотрел на расписанный амурами и психеями потолок и, вежливо откашлявшись в кулак, сказал:
   – Относительно вашего дела. Оное благополучно улажено, и я жду вас завтра с утра, в канцелярии губернатора.
   – Хорошо, буду, – пообещал я.
   Генерал еще постоял, видимо, не зная, как ловчее от нас отойти, тяжело вздохнул, поклонился и опять обратился к преображенцу:
   – Барон, не сочтите за труд передать мое нижайшее почтение вашему батюшке.
   Барон небрежно кивнул, и генерал, пятясь задом, отступил.
   – Откуда ты знаешь этого вепря, и что у вас за дела? – спросил он, когда мы остались одни.
   – Сегодня познакомились. Я его слегка уколол в брюхо шпагой, а он, видимо, не хочет со мной драться, и решил извиниться.
   – Понятно. И где это Шурка Афанасьев находит таких приятелей?! Ты ведь, кажется, только что приехал в Петербург?
   – Да, а что?
   – Ничего. Только здесь появился и сразу же обворовал Селиванова, а сегодня уже попал в гости к Сильвии и колешь брюхо помощнику полицмейстера. И это в твои-то годы! Не хочешь поступить к нам в полк?
   – Пока нет, сначала осмотрюсь.
   – Ну ладно, осматривайся, а я пойду знакомиться с брюнеткой, а то рядом с тобой и стоять-то боязно.
   Преображенец весело мне подмигнул и ринулся перехватывать полную брюнетку, после окончания мазурки на секунду оказавшуюся в одиночестве.

Глава четырнадцатая

   Утром Сильвия Джулиановна все устроила самым лучшим образом. Бизнес-леди переоделась в свежее розовое платье и выглядела совсем не утомленной долгой бессонной ночью, полной разнообразных хлопот. Я, напротив, клевал носом и мечтал о постели.
   – Вот вольная Юлии Давыдовны, – сказала она, подавая мне гербовую бумагу с несколькими подписями. – Надеюсь, вы сможете позаботиться друг о друге.
   Я только вежливо кивнул головой. Идея заботиться о красавице из веселого дома мне не понравилась с самого начала, и тем больше, чем сильнее влекла к себе молодая красивая женщина. К утру я совсем скис и не знал, что мне делать дальше – хоть тут же, снабдив приданным, выдавать Юлю замуж.
   Сама красавица, несмотря на наши ночные излишества, выглядела великолепно и улыбалась странной улыбкой, в которой непонятно чего было больше, радости или грусти.
   После полуночи, когда вопрос с документами решился как бы сам собой, я пошел сообщить эту новость Остерману. Однако тому было не до меня. Его игра в ломбер уже кончилась, и он теперь сидел за вистом.
   – Генрих Васильевич, – позвал я его, – можно тебя на минуту.
   Остерман едва взглянул в мою сторону горячими, с лихорадочным блеском глазами и молча покачал головой.
   Я вспомнил, что во время виста игрокам нельзя разговаривать, и оставил его в покое. Больше мне в залах делать было нечего, и я, выполняя данное обещание, пошел в комнату Юлии, собираясь с ней окончательно объясниться. Она ждала меня теперь уже не в костюме Венеры, а в платье Евы и, как только увидела, бросилась на грудь, прижалась горячим, молодым телом. Все мои благие помыслы тут же полетели к черту, и мы рухнули на жалобно скрипнувшую кровать.
   – Не бойся, князь, я не буду тебе обузой, – говорила Юля утром, когда мы садились в наемный экипаж на Лиговском проспекте.
   – Я и не боюсь, – соврал я, помогая ей устроиться на жестком сиденье.
   Спустя полчаса мы подъехали к чистенькому домику вдовы Варвары. Там уже проснулись. Когда мы вошли, возникла неловкая сцена из серии «не ждали». Впрочем, замешательство длилось недолго, и вдова с Иваном бросились помогать нам сесть на стульях в маленькой зале. Юля тактично не заметила удивления новых знакомых и повела себя естественно, так, как будто просто зашла в гости.
   Ситуация сложилась пикантная, в одном доме собрались две незаконные пары и старались вести себя как можно более естественно.
   – Вы не против, если Юлия Давыдовна несколько дней поживет в вашем доме? – спросил я Варвару.
   – Пусть живет, – ответила она без большого энтузиазма, – места всем хватит.
   Было видно, что Ивану не терпится узнать, что, собственно, происходит, но мы никак не могли остаться вдвоем. К тому же, мне было не до его любопытства. Через час-два предстояло встретиться с генералом Кутасовым, и от того, выполнит ли он свое обещание, многое для нас зависело.
   – Я сейчас еду в полицейское управление, – сообщил я, когда хозяйка повела Юлю в каморку, в которой той предстояло жить.
   – Зачем? – спросил Иван, тотчас забыв о неожиданной гостье.
   – Пообещали сделать документы.
   – Кто? Полиция?
   – Помощник полицмейстера.
   – Даже так! – сказал он, качая головой. – Это круто!
   Меня всегда умиляло, когда мои старозаветные приятели начинали употреблять сленговые словечки и выражения двадцать первого века.
   – Круче не бывает, – согласился я.
   – А барышня кто? – наконец дождавшись своего часа, спросил Иван.
   – Мне ее, – я хотел сказать «подарили», но вовремя поправился, – поручили. Помнишь турчанку, которая чуть не зарезала меня на постоялом дворе?
   – Каторжанку? – уточнил он.
   – Теперь она не каторжанка, и вполне преуспевает. Это она помогает нам с паспортами. Она мне Юлию и поручила, у той проблемы с крепостным правом и одним ненормальным поклонником.
   – Она тебя что, узнала?
   – Кажется, да, хотя я не очень понял, как. Я там лечил девушку, после этого она и завела разговор о Юлии. Намекнула, что если я помогал незнакомой женщине, то грех не помочь знакомой.
   – Вы уже стали с ней так близко знакомы? А как Алевтина на это посмотрит?
   – Не сыпь мне соль на раны. Думаю, что плохо посмотрит, но как-то так вышло, что я не смог отказаться.
   – Ну да, от такой барышни кто же откажется! – иронично сказал Иван.
   – Чья бы корова мычала, а твоя молчала. Сам-то с Варварой чем занимаешься при живой невесте?
   – Невеста не жена, – нравоучительно объяснил Иван. – Да и когда мы еще с Марфой свидимся… Я же мужчина молодой, здоровый, мне без женской ласки трудно.
   – Ага, молодой, в обед двести лет! У тебя, Иван, типичные двойные стандарты, как говорят в моем времени. Тебе, значит, трудно, а мне легко!
   Разговор наш зашел в тупик и забуксовал. Я и без нравоучений понимал всю щекотливость своего поведения. Создавалась типично русская ситуация, когда и согрешить, и покаяться хочется одновременно.
   – Ладно, поеду за паспортами, – сказал я, – утро вечера мудренее.
   Император Павел, затеяв перестройку, как и все наши реформаторы, принялся то сокращать, то увеличивать число чиновников, переподчинять ведомства, так что, в конце концов, обывателю разобраться в хитросплетениях царской фантазии стало крайне сложно.
   Ту же полицию он разделил как бы на два департамента, учредив для Петербурга вместо городской думы «комиссию о снабжении резиденции припасами, распорядком квартир и прочих частей, до полиции относящихся», подчинил ей и городское правление (ратгауз), камеральный департамент которого ведал хозяйственной деятельностью. Исполнительная же полиция стала подчиняться непосредственному ведению губернатора.
   Попав в недра государственных учреждений я, как слепой котенок, тыкался из присутствия в присутствие, пока какой-то добросердечный старичок, необыкновенным образом сохранивший на государственной службе человеческий облик, не указал, где найти Кутасова.
   Матвей Ипполитович был с большого бодуна, с опухшей рожей и вонял пуще прежнего. Мой приход его не обрадовал, как не могло порадовать в таком состоянии ничто другое, кроме хорошей опохмелки, однако он держался любезно и даже намеком не поминал вчерашнее.
   – Ваше дело решено, – сказал он, глядя в скорбную вечность рачьими глазами. – Пойдите к столоначальнику Рутепову, он все сделает.
   – Я вам чем-то обязан? – спросил я, вынимая приготовленные двести рублей.
   – Пустое, – сказал чуть более веселым тоном, генерал, – мы с Сильвией Джулиановной сами сочтемся.
   – Тогда примите мою искреннюю благодарность, – проговорил я, продолжая держать ассигнации в руке.
   По лицу его превосходительства пробежала тень сомнения, потом оно отразило начавшуюся душевную борьбу. Брать деньги у меня он не хотел, но как настоящий российский чиновник не мог заставить себя отказаться даже от незначительной для его должности взятки.
   – Пустое, – повторил он и против своей воли протянул руку. – Только чтобы вас не обидеть, – договорил генерал, растворяя деньги между пальцами.
   Столоначальник Рутепов оказался предельно занятым государственными делами человеком. Ждать, пока он обратит на меня внимание, пришлось больше часа.
   – Вам придется немного подождать, – скороговоркой бросил он, когда я насильно ему представился.
   Это «немного», как мне показалось, грозило продлиться, по крайней мере, до вечера.
   Пришлось проявить характер.
   Однако только с третьей попытки мне удалось привлечь к себе его сосредоточенное на важных правовых вопросах внимание.
   – Господин Рутепов, Матвей Ипполитович приказал мне обратиться к вам, – крикнул я прямо в ухо пойманному за рукав мундира столоначальнику.
   Тот взбрыкнул, напомнив роющего паркет нетерпеливыми ногами жеребца, и попытался вырваться. Однако я его не отпустил и сбежать не дал.
   – Вы не видите, что я занят! – возмутился он, всем видом показывая, что поражен до глубины души подобной наглостью.
   – Вижу, но если вы сейчас же мной не займетесь, я пойду жаловаться генералу.
   – Ладно, что у вас?
   – Вы должны отдать мне два паспорта.
   – Какие два паспорта? Почему вы вообще ко мне обращаетесь с подобным делом? Я никаких паспортов не выдаю!
   – Кутасов сказал, что вы решите мой вопрос, – теряя терпение, объяснил я.
   Мне показалось, что столоначальник вознамерился спросить у меня, кто такой этот Кутасов, но не спросил и пожаловался:
   – Им легко приказывать, побыл бы он на моем месте!
   – Хорошо, я пойду и передам генералу, что вы послали его на… – сказал я, присовокупив к фразе короткое слово, невинное само по себе, но в связке с глаголом и предлогом, составляющее понятие, очень обидное тому к кому обращено.
   Столоначальнику мое намеренье не понравилось, и он даже самолюбиво сказал, что мне вольно идти и говорить все, что вздумается, но когда я повернулся к нему спиной, поймал за рукав.
   – Вы по поводу паспортов?
   – Да, – подтвердил я, останавливаясь.
   – Хорошо, пойдемте.
   Мы вошли в комнату, в которой плодотворно трудились пять чиновников, и господин Рутепов вытащил из своего стола два новеньких паспорта.
   – Это ваши? – спросил он.
   Я развернул документы.
   Первым оказался паспорт Ивана. Я хотел уже сунуть его в карман, но удержался и прочитал, что в нем написано.
   – Это что? – спросил я столоначальника, указывая на графу с особыми приметами.
   – Особые приметы, – ответил он.
   – Почему здесь написано, что Иван Иванов шестипалый?
   – Где? – удивился столоначальник.
   – Вот, читайте.
   – Действительно. Наверное, у него и вправду шесть пальцев.
   – У него пять пальцев.
   – Вы уверены?
   – Уверен!
   – Так что же делать? Гербовая бумага денег стоит!
   – Придется переписать.
   – А может, так оставим? Пальцем больше, пальцем меньше, какая разница?
   – А почему в этом паспорте написано, чту рост у меня три аршина и два вершка? – указал я на описание собственных примет. – Вы таких людей в жизни встречали?
   Чиновник обескуражено посмотрел на меня и, прикинув на глаз мой рост, про себя согласился, что да двух метров двадцати сантиметров я не дотягиваю,
   – Действительно, здесь какая-то ошибка. Вы, молодой человек, оставьте-ка эти паспорта и приходите этак через недельку, лучше через две, мы попытаемся все как-то исправить.
   – Я пойду к генералу, – начал говорить я, но по выражению лица чиновника понял, что в создавшейся ситуации вопроса не решит никто, даже государь император.
   – Идите, голубчик, – улыбнулся столоначальник, впрочем, не уточнив куда. Мне стало понятно, что просто так отделаться не удастся, и пришлось лезть в карман. Вид четвертного банковского билета подействовал на господина Рутепова ободряюще. Он принял из моих рук паспорта, зацепив между делом и ассигнацию.
   – Если только Автонома Ивановича попросить, – задумчиво проговорил чиновник. – Извольте присесть, сейчас все будет выполнено к полному вашему удовольствию.
   Как ни парадоксально это звучит, но обещание было не только дано, но и выполнено. Спустя четверть часа, я возвращался на Выборгскую сторону с легальными паспортами, делающими нас с Иваном законными гражданами Российской Империи.
   Иван Иванов, Петров сын был записан как петербургский мещанин, а я, Мустафин Алексей Федорович, происходящий от казанского царевича Муртазы Мустафича, стал представителем татарского княжеского рода, внесенного в V часть родословной книги Нижегородской губернии.
   Такое знаменательное событие не грех было и отметить. Я решил не выделываться и провести вечер в «семейном кругу», тем более что обычные ресторации закрывались рано, а в тайных злачных местах Иван с Варварой смотрелись бы неуместно. Наши женщины были снаряжены на Сенной рынок за провизией и напитками, и к вечеру стол в скромном доме вдовы ломился от отечественных и колониальных деликатесов.
   Я уже соскучился по домашней еде и с удовольствием поглощал немудреные русские кушанья. Юля в мещанском доме смотрелась так же уместно, как и в дорогом вертепе. Мне кажется, у нее был явный талант приспосабливаться к самым разным условиям. Она за день пребывания в этом доме успела накрепко подружиться с хозяйкой, и та уже смотрела ей в рот и с радостью исполняла все ее просьбы.