Страница:
Пришлось обратиться за помощью к ходатаю по делам Остерману. Со времени нашего знакомства прошло два дня, и пора было проверить, что ему удалось узнать о фальшивом паспорте. Пообщавшись утром с домохозяином, который вместо того, чтобы заниматься моими документами, опять начал уговаривать познакомиться с фигуристыми барышнями, я пошел разыскивать Остермана. Он, как и обещал, С самого утра заседал в Трактире. Вид у него был помятый, и на мир он глядел мутными глазами.
– Здравствуй, князь, – вяло поздоровался он, – как здоровье?
– Спасибо, ничего, могло быть и лучше. Ну и пакость эта «Мальвазия».
– Водка не лучше. Угораздило меня вчера с купцом связаться. Никакого обхождения – одно пьянство. Так недолго и здоровье потерять.
– Может, выпьем «Рейнского»?
– Оно кислое?
– Сухое.
– Я уже с утра огуречный рассол пил, не помогает, Думаешь, «Рейнское» лучше?
– Не знаю, но не водку же с утра лакать.
– Ладно, давай посмотрим, какое немцы вино нам привозят.
Распив бутылку превосходного сухого вина, мы с ним отчасти смирились с язвами жизни и даже заказали себе легкий завтрак.
– Ну, что слышно про паспорт, – спросил я, когда мы кончили есть десерт. – Ты в прошлый раз грозился сегодня с нужным человеком свести?
– Будет тебе паспорт, самый наилучший. Однако не раньше чем через неделю. Готовь пятьсот рублей.
– Сколько? – удивился я величине суммы. – Ничего себе у вас цены!
– Пятьсот, – повторил Генрих Васильевич. – Что ты хочешь, при матушке Екатерине это стало бы в пятьдесят, а Курносого все так боятся, что берут в десять раз дороже.
– Ладно, пусть будет пятьсот. У меня еще одна беда: камердинер пропал, не знаю, где искать.
– Подай жалобу в полицию, поймают – вернут.
– Он не мог убежать, боюсь, что его задержали и посадили под арест.
– Ну, так поищи.
– Не могу, я город плохо знаю, ты можешь помочь?
– Давай вместе поедем, – легко согласился Остерман, – заодно перед обедом аппетит нагуляем.
– Неужели все полицейские части до обеда объехать успеем? – удивился я.
– Так их не много: четыре Адмиралтейских, Нарвская, Каретная, это будет шесть, потом Рождественская, Литейная, Васильевская, Петербургская, и одиннадцатая – Выборгская. Может, сразу найдем твоего человека, так и раньше обернемся.
– А выпустят его?
– Это смотря за что посадили. Если как бродягу, так под твое поручительство отдадут. Только нужно бы тебе шпажку, что ли, купить, а то никак ты на грузинского князя не походишь.
– Стану представляться татарским князем.
– Все равно шпага не помешает, – Остерман пристрастно осмотрел меня. – И сюртук тебе нужен с позументами. Если ты при деньгах, заедем, купим у моего приятеля, он дешево отдаст.
– Ладно, куплю. Но за это, если найдем камердинера, ты поможешь его из полиции вытащить.
– До чего же вы, азиятцы, хитрые, – добродушно засмеялся Генрих Васильевич, – ничего попросту не сделаете.
– Как и вы, немцы, – парировал я.
– Какой я тебе немец, мы со времен Алексея Михайловича в России живем. Давно уже русскими стали.
– Судя по твоей любви к водке, с этим не поспоришь.
– Не поминай сей напиток всуе, это святое!
– Ладно, поехали, – прекратил я досужий треп. – Мне без камердинера как без рук.
Мы послали официанта нанять экипаж и, как два шерочки, под ручку вышли из ресторации. Объезд полицейских частей мы начали с центральных. К моему удивлению, задержанных в них было крайне мало, где по три-четыре человека, а во второй Адмиралтейской части и того меньше, один пьяный купчик. Содержание заключенных тоже, на мой взгляд, было либеральное: запирали их только на ночь, а в дневное время они спокойно разгуливали по всей арестантской роте. Только что не выходили наружу. Для этой цели на входе дежурило по два полицейских чина.
Остерман после осмотра очередного участка уговаривал заехать к его приятелю и примерить сюртук с позументами.
– Видел, князь, как на тебя урядники смотрят?
– Видел.
– Заметил, что безо всякого почтения?
– Найдем моего Ивана, будет разговор и о шпаге, и о позументах, – прерывал я разговор на полуслове.
– Зря ты упрямишься, – упорствовал ходатай, – оденешься по-благородному, совсем по-другому к тебе отнесутся. Знаешь, как говорят в народе: «Встречают по одежке, провожают по уму»!
– Пусть твои полицейские век без меня обходятся, нечего мне с ними встречаться.
Однако выполнить обещание и поехать смотреть сюртук с позументами мне все-таки пришлось. В Выборгской части мы нашли-таки моего Ивана.
Я заметил его, как только мы вошли во внутренний двор участка. Арестанты развлекались игрой в «мясо»: водящий стоял спиной к остальным игрокам и держал вывернутую ладонью руку у плеча, они били его, а он должен был угадать – кто.
Навстречу посетителям вышел усатый вахмистр. Мы вежливо поздоровались и попросили разрешения посмотреть, нет ли у них в числе задержанных моего слуги.
Вахмистр нахмурился и напустил на себя важный вид, но Генрих Васильевич тотчас сбил с него спесь, назвавшись приятелем их станового пристава.
– Алексей Гаврилович уже приехал? Меня не спрашивал? – строго спросил он, и вахмистр расплылся в улыбке.
– Никак нет-с, оне после утренней работы обедать уехали-с, – ответил он, всматриваясь в неизвестного господина и пытаясь вспомнить, кто он такой.
– К вам в участок попал мой слуга, – вмешался я. – Вон тот, в темных панталонах.
Вахмистр оглянулся на заключенных и выделил взглядом Ивана.
– Так точно, уже неделю сидит, – невпопад ответил он.
– Иван! – крикнул я. Единственное, чего я опасался, это того, что он меня не узнает. В своем новом обличии я встречался с ним всего один раз, к тому же совсем в другой одежде и обстановке. Сценка, когда камердинер не узнает своего барина, стала бы поучительной, но неловкой. Однако все обошлось. Иван въехал в ситуацию, подбежал и начал поясно кланяться.
– Ты почему здесь?! – строго спросил я. – Я тебя куда посылал?!
– Прости, барин, не виноватый я, это они меня здесь держат, как какого-то арештанта! А я ни сном, ни духом! Вот святой истинный крест!
Вахмистр, однако, на наш водевиль не купился, смотрел отчужденно, и было видно, своей вины не осознает.
– Что он такое совершил? – спросил я, чтобы выглядеть объективным.
– Шлялся без дела, – ответил полицейский. – У нас с этим строго! За бродяжничество и сам в Сибирь угодишь, и барину твоему докука будет! – строго отчитал он Ивана.
– Ты почему, бездельник, шлялся? – набросился я на напарника. – Кто разрешил?
Иван еще не успел придумать, как защищаться, как в разговор вмешался Остерман.
– Будет вам, господа, пустое говорить. А ты иди в сторонку, – велел он Ивану, – барин тебя потом позовет. Так Алексей Гаврилович не скоро будет? – обратился он к вахмистру. – Нам ждать недосуг.
– Без станового выпустить не могу, – нахохлился полицейский. – Оне самовольства не любят.
– Пустое, брат, скажешь, что я здесь был с приятелем и мы забрали его человека. А это тебе на винцо, выпьешь за наше здоровье.
Генрих Васильевич полез в карман и сунул вахмистру в руку две мятые десятки. У того они мигом исчезли в широкой ладони.
– Ежели, конечно, своего человека опознали, то спору нету. А то у нас строго, – проговорил он миролюбивым тоном. – Чай, не всякому позволено где ни попадя ходить. А коли нужда будет, захаживайте, господа хорошие, мы со всем желанием благородным людям спешим помочь. А без строгости никак нельзя, порядка не будет.
– Иван, – крикнул я стоящему в сторонке арестанту, – иди за мной.
Тот с виноватым видом двинулся к воротам. Вахмистр, повеселевший от встречи с приятными господами, пошел проводить нас до кареты. Остерман завел с ним разговор об отсутствующем Алексее Гавриловиче, справлялся о здоровье его супруги и деток. Так что расстались мы с вахмистром душевно, как свои люди.
– Что это за Алексей Гаврилович? – спросил я, когда карета тронулась в обратный путь.
– Местный пристав, – ответил ходатай.
– Твой приятель?
– Никогда его даже в глаза не видел, – усмехнувшись, ответил Остерман. – Слышал только, что плут редкостный. Попадись мы ему в руки, меньше чем за сотенную нипочем твоего человека не отпустил бы. Вахмистр только по своей простоте его так дешево отдал.
– Да за что же было его держать, когда он никакого преступления не совершил! – удивился я.
– Жить всем нужно, – философски обобщил ходатай по делам. – Жалование у полиции маленькое, а дрова в Питере дорогие.
– Ладно, твоя взяла, поехали за сюртуком с позументами, – сказал я, возвращая Остерману потраченные деньги и присовокупив к ним проценты за комиссию.
Глава десятая
– Здравствуй, князь, – вяло поздоровался он, – как здоровье?
– Спасибо, ничего, могло быть и лучше. Ну и пакость эта «Мальвазия».
– Водка не лучше. Угораздило меня вчера с купцом связаться. Никакого обхождения – одно пьянство. Так недолго и здоровье потерять.
– Может, выпьем «Рейнского»?
– Оно кислое?
– Сухое.
– Я уже с утра огуречный рассол пил, не помогает, Думаешь, «Рейнское» лучше?
– Не знаю, но не водку же с утра лакать.
– Ладно, давай посмотрим, какое немцы вино нам привозят.
Распив бутылку превосходного сухого вина, мы с ним отчасти смирились с язвами жизни и даже заказали себе легкий завтрак.
– Ну, что слышно про паспорт, – спросил я, когда мы кончили есть десерт. – Ты в прошлый раз грозился сегодня с нужным человеком свести?
– Будет тебе паспорт, самый наилучший. Однако не раньше чем через неделю. Готовь пятьсот рублей.
– Сколько? – удивился я величине суммы. – Ничего себе у вас цены!
– Пятьсот, – повторил Генрих Васильевич. – Что ты хочешь, при матушке Екатерине это стало бы в пятьдесят, а Курносого все так боятся, что берут в десять раз дороже.
– Ладно, пусть будет пятьсот. У меня еще одна беда: камердинер пропал, не знаю, где искать.
– Подай жалобу в полицию, поймают – вернут.
– Он не мог убежать, боюсь, что его задержали и посадили под арест.
– Ну, так поищи.
– Не могу, я город плохо знаю, ты можешь помочь?
– Давай вместе поедем, – легко согласился Остерман, – заодно перед обедом аппетит нагуляем.
– Неужели все полицейские части до обеда объехать успеем? – удивился я.
– Так их не много: четыре Адмиралтейских, Нарвская, Каретная, это будет шесть, потом Рождественская, Литейная, Васильевская, Петербургская, и одиннадцатая – Выборгская. Может, сразу найдем твоего человека, так и раньше обернемся.
– А выпустят его?
– Это смотря за что посадили. Если как бродягу, так под твое поручительство отдадут. Только нужно бы тебе шпажку, что ли, купить, а то никак ты на грузинского князя не походишь.
– Стану представляться татарским князем.
– Все равно шпага не помешает, – Остерман пристрастно осмотрел меня. – И сюртук тебе нужен с позументами. Если ты при деньгах, заедем, купим у моего приятеля, он дешево отдаст.
– Ладно, куплю. Но за это, если найдем камердинера, ты поможешь его из полиции вытащить.
– До чего же вы, азиятцы, хитрые, – добродушно засмеялся Генрих Васильевич, – ничего попросту не сделаете.
– Как и вы, немцы, – парировал я.
– Какой я тебе немец, мы со времен Алексея Михайловича в России живем. Давно уже русскими стали.
– Судя по твоей любви к водке, с этим не поспоришь.
– Не поминай сей напиток всуе, это святое!
– Ладно, поехали, – прекратил я досужий треп. – Мне без камердинера как без рук.
Мы послали официанта нанять экипаж и, как два шерочки, под ручку вышли из ресторации. Объезд полицейских частей мы начали с центральных. К моему удивлению, задержанных в них было крайне мало, где по три-четыре человека, а во второй Адмиралтейской части и того меньше, один пьяный купчик. Содержание заключенных тоже, на мой взгляд, было либеральное: запирали их только на ночь, а в дневное время они спокойно разгуливали по всей арестантской роте. Только что не выходили наружу. Для этой цели на входе дежурило по два полицейских чина.
Остерман после осмотра очередного участка уговаривал заехать к его приятелю и примерить сюртук с позументами.
– Видел, князь, как на тебя урядники смотрят?
– Видел.
– Заметил, что безо всякого почтения?
– Найдем моего Ивана, будет разговор и о шпаге, и о позументах, – прерывал я разговор на полуслове.
– Зря ты упрямишься, – упорствовал ходатай, – оденешься по-благородному, совсем по-другому к тебе отнесутся. Знаешь, как говорят в народе: «Встречают по одежке, провожают по уму»!
– Пусть твои полицейские век без меня обходятся, нечего мне с ними встречаться.
Однако выполнить обещание и поехать смотреть сюртук с позументами мне все-таки пришлось. В Выборгской части мы нашли-таки моего Ивана.
Я заметил его, как только мы вошли во внутренний двор участка. Арестанты развлекались игрой в «мясо»: водящий стоял спиной к остальным игрокам и держал вывернутую ладонью руку у плеча, они били его, а он должен был угадать – кто.
Навстречу посетителям вышел усатый вахмистр. Мы вежливо поздоровались и попросили разрешения посмотреть, нет ли у них в числе задержанных моего слуги.
Вахмистр нахмурился и напустил на себя важный вид, но Генрих Васильевич тотчас сбил с него спесь, назвавшись приятелем их станового пристава.
– Алексей Гаврилович уже приехал? Меня не спрашивал? – строго спросил он, и вахмистр расплылся в улыбке.
– Никак нет-с, оне после утренней работы обедать уехали-с, – ответил он, всматриваясь в неизвестного господина и пытаясь вспомнить, кто он такой.
– К вам в участок попал мой слуга, – вмешался я. – Вон тот, в темных панталонах.
Вахмистр оглянулся на заключенных и выделил взглядом Ивана.
– Так точно, уже неделю сидит, – невпопад ответил он.
– Иван! – крикнул я. Единственное, чего я опасался, это того, что он меня не узнает. В своем новом обличии я встречался с ним всего один раз, к тому же совсем в другой одежде и обстановке. Сценка, когда камердинер не узнает своего барина, стала бы поучительной, но неловкой. Однако все обошлось. Иван въехал в ситуацию, подбежал и начал поясно кланяться.
– Ты почему здесь?! – строго спросил я. – Я тебя куда посылал?!
– Прости, барин, не виноватый я, это они меня здесь держат, как какого-то арештанта! А я ни сном, ни духом! Вот святой истинный крест!
Вахмистр, однако, на наш водевиль не купился, смотрел отчужденно, и было видно, своей вины не осознает.
– Что он такое совершил? – спросил я, чтобы выглядеть объективным.
– Шлялся без дела, – ответил полицейский. – У нас с этим строго! За бродяжничество и сам в Сибирь угодишь, и барину твоему докука будет! – строго отчитал он Ивана.
– Ты почему, бездельник, шлялся? – набросился я на напарника. – Кто разрешил?
Иван еще не успел придумать, как защищаться, как в разговор вмешался Остерман.
– Будет вам, господа, пустое говорить. А ты иди в сторонку, – велел он Ивану, – барин тебя потом позовет. Так Алексей Гаврилович не скоро будет? – обратился он к вахмистру. – Нам ждать недосуг.
– Без станового выпустить не могу, – нахохлился полицейский. – Оне самовольства не любят.
– Пустое, брат, скажешь, что я здесь был с приятелем и мы забрали его человека. А это тебе на винцо, выпьешь за наше здоровье.
Генрих Васильевич полез в карман и сунул вахмистру в руку две мятые десятки. У того они мигом исчезли в широкой ладони.
– Ежели, конечно, своего человека опознали, то спору нету. А то у нас строго, – проговорил он миролюбивым тоном. – Чай, не всякому позволено где ни попадя ходить. А коли нужда будет, захаживайте, господа хорошие, мы со всем желанием благородным людям спешим помочь. А без строгости никак нельзя, порядка не будет.
– Иван, – крикнул я стоящему в сторонке арестанту, – иди за мной.
Тот с виноватым видом двинулся к воротам. Вахмистр, повеселевший от встречи с приятными господами, пошел проводить нас до кареты. Остерман завел с ним разговор об отсутствующем Алексее Гавриловиче, справлялся о здоровье его супруги и деток. Так что расстались мы с вахмистром душевно, как свои люди.
– Что это за Алексей Гаврилович? – спросил я, когда карета тронулась в обратный путь.
– Местный пристав, – ответил ходатай.
– Твой приятель?
– Никогда его даже в глаза не видел, – усмехнувшись, ответил Остерман. – Слышал только, что плут редкостный. Попадись мы ему в руки, меньше чем за сотенную нипочем твоего человека не отпустил бы. Вахмистр только по своей простоте его так дешево отдал.
– Да за что же было его держать, когда он никакого преступления не совершил! – удивился я.
– Жить всем нужно, – философски обобщил ходатай по делам. – Жалование у полиции маленькое, а дрова в Питере дорогие.
– Ладно, твоя взяла, поехали за сюртуком с позументами, – сказал я, возвращая Остерману потраченные деньги и присовокупив к ним проценты за комиссию.
Глава десятая
За что тебя забрали? – спросил я Ивана, когда мы остались вечером одни.
– В облаву попал, – рассказал он. – Когда ты пропал, кинулся я было к твоему родственнику Антону Ивановичу, а его уже след простыл, выхлопотал он себе отпуск и уехал в имение. Домохозяин, как увидал меня, только руками замахал, крик поднял, что полиция из-за нас к нему с обыском приезжала, и велел, чтобы духу моего в его подворье не было. Делать нечего, снял я себе комнатенку у вдовы на Сампсоньевском прошпекте на Выборгской стороне, там и обретал.
Про тебя никто ничего не знает, да я и сам бы на улице встретил, не узнал. А вот когда в городе начали говорить про тайных разбойников, и все мутно, никак понять невозможно, что на самом деле было, чего не было, тут же я смекнул: не иначе как мой Алексей Григорьевич объявился. Разбойники – твоя работа?
Я кивнул.
– Тогда я и начал выходить на люди, надеялся тебя рано или поздно встретить. Да не повезло, заприметил меня соглядатай, выследил и в полицию донес. Вот и все мои дела. Деньги в надежном месте лежат, когда нужно будет, достану. А тебя где доля носила?
Я рассказал о приключениях, случившихся со мной после того, как мы расстались.
– Да, – задумчиво сказал Иван, – к тебе последнее время несчастья так и льнут. Нужно нам из Питера выбраться.
– Пока не получится. Документы надежные нужны, и старуха из дворца обещала разузнать, куда Алю упрятали. Так что поживем пока здесь.
– Ну, что ж, давай поживем, мое дело солдатское. Как Алевтинку твою освободим, буду до своей Марфы в Архангельскую губернию пробиваться.
В клоповнике на Мойке нашлось место и для Ивана. Можно было бы взять и приличные апартаменты, но я продолжал косить под ожидающего богатое наследство будущего помещика и не хотел светиться «благосостоянием». От «барышень» в долг, под ростовщические проценты, я пока успешно отбивался.
Теперь, когда все как-то начало налаживаться, можно было немного передохнуть. Почтенная Маканья Никитична пока о себе знать не давала. Остерман клятвенно обещал буквально на днях решить вопрос с паспортом.
Я был склонен ему верить. Судя по аппетиту, наваривал он на всем довольно круто и был заинтересован мне помочь, и на том заработать. Однако, как большей частью случается в нашем отечестве, мы предполагаем, а получается совсем не то, на что рассчитываешь…
Поэтому, как только у меня появилось время, я параллельно насел и на домохозяина, Михайло Михалыч после настоятельных напоминаний наконец согласился познакомить меня со своим знакомым чиновником из геральдического управления. С этой целью я пригласил Михайло Михалыча вместе с нужным чиновником в рекомендованный Остерманом ресторан Демута.
Чиновника звали Дмитрий Федорович Селиванов и, несмотря на то, что в чине он находился небольшом, был всего-навсего коллежским асессором, что соответствует воинскому званию капитана, но по вельможному поведению тянул на тайного советника. Прибыл он к ресторану в собственной венской карете запряженной четверкой рыжих каретных лошадей Тракененского завода из Восточной Пруссии.
Мой домохозяин почтительно перед ним прогнулся и, торопясь словами, представил меня. Дмитрий Федорович снисходительно улыбнулся и дал мне пожать два своих коротких пальца. Такая чванливая простота меня насмешила, но я не подал вида, что мне весело, и почтительно, можно сказать, с чувством-с, пожал указательный и средний пальцы великого человека. Сам чиновник на первый взгляд был неказист, небольшого росточка, но находился в приятной, даже внушительной упитанности, что предавало ему необходимую значимость.
– Твой протеже знает, что я только шампанское вино пью? – спросил коллежский асессор домовладельца, не удостаивая меня самого личным разговором.
– Как же-с, Дмитрий Федорович, досконально известил-с, – отрапортовал Михайло Михайлович. – Иван Иванович, хот человек и молодые, но с приятными понятиями знакомы-с.
Отправив карету от ресторанного входа на конюшенный паркинг, Селиванов первым прошел в вестибюль, мимо двух гренадерского роста швейцаров. Мы поспешили следом. Ресторан Демута и вправду был роскошным, однако чувствовалось, что переживает он не лучшие времена. Склонный к аскетизму император Павел не жаловал вертепы роскоши и разврата и заставил ресторации, как и все учреждения столицы, подчиняться введенному им распорядку дня.
Время было раннее, начало пятого, и в залах народа было еще мало. Однако все, кто здесь прожигал жизнь, были людьми состоятельными, так что навязанный мне Остерманом сюртук с позументами пришелся весьма к стати.
Дмитрий Федорович оглядел местный «ландшафт» и выбрал столик у окна, невдалеке от оркестрового возвышения. Мы уселись в мягкие кресла. Интерьеры ресторана были выполнены в итальянском классическом стиле и богато декорированы имитацией южной флоты. Не дав нам оглядеться, тотчас подлетел официант, лично знавший коллежского асессора. Он заюлил, затетюшкал, мало что не пускал слюни от удовольствия видеть Дмитрия Федоровича. Отчего – я вскоре понял: тот оказался самым наивыгоднейшим клиентом, заказывал все самое дорогое и в нереальных количествах. Было непонятно, то ли они в доле от раскрутки клиента, то ли чиновник и вправду не знает меры в деньгах. В данном случае, моих.
Селиванов, как и предупредил, пил исключительно шампанское и в самых лошадиных количествах. Причем самое дорогое, по семьдесят рублей бутылка. Цена была совершенно запредельная, но зато понтов от одной только подачи бутылки на стол было на все полтораста.
Доставляли это шампанское в серебряном ведерке, набитом ледяной крошкой, в сопровождении шеренги официантов. Метрдотель лично откупоривал пробку и наливал первый бокал Дмитрию Федоровичу. Тот пробовал вино и требовал следующую бутылку. Ритуал повторялся. Естественно, что такое действо вызывало к нам повышенный интерес у более скромных посетителей и соответственно доставляло удовольствие моим объедалам.
По мере продвижения по блюдам, Селиванов постепенно веселел, так, как может веселеть полностью пресыщенный жизнью человек.
Он игриво щурил заплывшие глазки и пару раз даже снизошел до того, что удостоил меня вниманием и личным обращением.
– Как вам, молодой человек, нравится в Санкт-Петербурге? – первый раз спросил он, но ответ слушать не стал, заговорил о другом с Михайло Михалычем.
Во второй раз посоветовал мне скушать морской салат.
Я терпеливо ждал, когда их благородие, наконец, наестся и напьется, и можно будет поговорить об интересующем меня деле.
– Ну что, он доволен? – спросил я домохозяина, когда наш благодетель отправился облегчиться от трех бутылок шипучего золота. – Может быть, поговорим о деле?
– Позже, – испугано сказал Михайло Михалыч и даже замахал на меня руками, – нужно подождать, когда он сам спросит. Не дай Бог рассердится, тогда все дело испортишь!
Меня Дмитрий Федорович своей непомерной спесью и понтами уже начал доставать. Люди его плана, как правило, способны только на одно – хапать и грести под себя, ничего не давая взамен. Однако, взявшись за гуж, оставалось только тащить упряжь и наблюдать, чем все это кончится.
После отдохновения, Селиванов опять налег на шампанское и экзотические кушанья. Время приближалось к восьми часам вечера и к скорому закрытию ресторации, а по делу не было сказано ни одного слова. Я не выдержал и пнул под столом своего домохозяина. Михайло Михалыч скривился, но все-таки вынужден был обратить внимание великого человека на мое присутствие за столом.
– Драгоценный Дмитрий Федорович, – обратился он к нашему благодетелю, когда тот увлекся фазаньим крылышком и блаженно подкатил глазки, – вот наш Ванюша, – он неодобрительно покосился на меня, – имеет мечтание попасть, так сказать, в наше высшее общество…
– Это похвально, – одобрительно произнес Селиванов. – Молодежь должна стремиться к служению. Пусть идет служить по военной или статской части и преданностью и талантами заслужит благоволение начальства.
– Мне нужно получить титул, – не выдержав поучительных сентенций, заткнул я этого светоча мудрости. – Говорят, вы в этом можете помочь. Конечно, за соответствующую мзду.
Услышав разговор о «мзде», Михайло Михайлович тактично оставил нас одних. Я решил попытаться взять быка за рога. С такими типами как Селиванов можно общаться сколько угодно долго, позволять себя доить и ничего кроме туманных обещаний не получить взамен. В конце концов, он не единственный жулик в Российской империи. Любой регистратор в Разрядном архиве за полсотни серебром наберет и докажет мое княжеское происхождение за несколько сот лет, показав его от Владимира Мономаха или самого Рюрика…
Дмитрий Федорович от такого вольного к себе обращения слегка припух, но не вспылил, а вежливо объяснил:
– Ежели бы вы, юноша, обратились ко мне ранее, этак году, скажем, в 1796, то никаких вопросов не было. А так как Общий Гербовник Всероссийской империи уже издан в 1797 году, то помочь вам весьма затруднительно.
– Понятно, значит, вы ничего сделать не можете…
– Почему же не могу, ныне нами готовится вторая часть Гербовника, вы можете туда попасть. Хотя есть уложение о малодушном тщеславии, в коем уготовлено изгнание в ссылку из обеих столиц приписывающим себе чужие титулы и фамилии. Однако же все в воле Господа и человека. Я мог бы ходатайствовать перед нужными людьми о внесении вас во вторую книгу Гербовника, однако стоить это будет весьма недешево.
– Сколько?
– При рассмотрении всех препятствий и прочего, а также во избежании оного в опасении, пятьдесят тысяч.
– Пятьдесят тысяч?! – поразился я. – Вы шутите!
– Это уж, как говорится, вольному воля.
Дмитрий Михайлович, назвав сумму, за которую можно купить приличное имение, потерял интерес к общению и все силы передал духовному, начал изящной вилочкой выколупывать устрицу из раковины.
Глядя на это возвышенное существо, я понял, что меня развели, как лоха, и в душе зародилось суетное желание отплатить моим новым приятелям той же монетой. Однако ссориться с домохозяином мне было пока не с руки, да и что толку после драки махать кулаками.
– И какой титул вы мне можете присвоить? – спросил я, сохраняя полное спокойствие.
– А какой вам заблагорассудится, хоть князя, хоть графа. Ежели пожелаете графское достоинство иностранного происхождения, то можно сделать скидку. За шотландского барона вообще возьму тридцать тысяч.
– Хорошо, я подумаю, – сказал я.
То, что я не возмутился несуразной величине взятки, на Селиванова, кажется, произвело хорошее впечатление, он даже невзначай пару раз остро взглянул на меня – вдруг, и правда, его предложение прокатит.
Я между тем лихорадочно придумывал, как мне рассчитаться с этими ловчилами. Домохозяин, увидев, что разговор у нас с Селивановым кончился – тот опять припал к закускам, – вернулся на свое место и заказал еще шампанского.
В это время в зал ввалилась шумная компания молодых офицеров. Официанты заметались по залу, стараясь то ли их удобнее разместить, то ли не допустить скандала. Компания была веселая и сразу привлекла к себе общее внимание. Я увидел среди них два-три знакомых лица, завсегдатаев злачных заведений. Но больше других меня привлек красивый парень с ясным, дерзким лицом – мой приятель Шурка Афанасьев.
Этот баловень судьбы и богатых родителей прожигал жизнь в лейб-гвардейском Преображенском полку, гоняясь не за чинами, а за развлечениями. Я был искренне рад увидеть его на свободе и в добром здравии. Не далее как две недели назад он спас меня от ареста по приказу самого императора. Чем кончилось для него то опасное приключение, я не знал и опасался, что он сам мог попасть в серьезную передрягу.
Извинившись перед собутыльниками, я подошел к столику, за который сел Афанасьев, и попросил его уделить минуту внимания по очень важному делу. Шурка удивленно посмотрел на незнакомого молодого человека и неохотно отошел со мной в сторону.
– Мы разве знакомы? – спросил он, вглядываясь мне в лицо.
– Только заочно, я близкий приятель одного вашего приятеля.
– И что?
– Он беспокоился за вашу безопасность и просил меня, если встречу вас, узнать все ли у вас благополучно.
– И ради такой глупости вы отвлекли меня от важного дела? И кто этот знакомец?
– Алексей Крылов.
– Первый раз слышу это имя, – на чистом глазу соврал Шурка. – Кто он таков?
– Тот, что помог вам в драке с англичанами, а потом вы той же монетой отплатили ему в Зимнем дворце.
– Тихо, ты! Чего раскричался! – прошипел Афанасьев. – Куда он делся?
– С ним все в порядке, он за вас волнуется.
– За то дело меня произвели в поручики! – засмеялся гвардеец. – Передай ему привет, может, еще и свидимся.
– У меня к вам есть одно предложение, – таинственным голосом сказал я.
Шурка сразу насторожился и подозрительно на меня посмотрел.
– Что еще за дело?
– Как раз по вашему характеру. Со мной здесь гуляют два господина, я был бы вам благодарен, если бы вы помогли мне их разыграть.
– Кто такие, и что за розыгрыш?
– Один из них мой домохозяин, я с ним сам разберусь, а второй простой коллежский асессор, но ездит в венской карете четверней и пьет за мой счет шампанское по семьдесят рублей бутылка. Вот я и подумал, а что если пересадить его в более подходящий по чину экипаж…
– Это который? – спросил Афанасьев, разом проявив к неведомому ему чиновнику повышенный интерес.
– Видите, за столиком у окна сидят двое, один с узкой лысиной, второй толстенький?
Шурка поискал глазами и кивнул.
– Асессор – второй, толстый.
Пока мы разговаривали, к нашему столику вновь приблизилось торжественное шествие с шампанским.
– И в чем розыгрыш? – проследив за вельможным поведением коллежского асессора, спросил Афанасьев.
Я рассказал о своем плане.
– Теперь верю, что ты приятель Крылова, – заржал от удовольствия лейб-гвардеец. – Такой же шельма! А куда потом карету и лошадей девать?
– Да хоть себя оставь, – тоже переходя на «ты», сказал я, – думаю, вряд ли мелкий чиновник побежит жаловаться, что у него отобрали лошадей Тракененского завода.
– Ты шутишь? Точно тракененские?
– Точно.
– Нет, таких дорогих коней держать мне не с руки!
– Тогда продай.
– Негоже офицеру таким путем наживаться,
– А ты не наживайся, пропей деньги, и все дела.
– Вот это уже другой разговор, – дал себя убедить авантюрист-любитель.
Я сунул безденежному офицеру несколько белых бумажек «на представительские расходы» и вернулся к своему столу.
От такого количества шампанского, которое вылакал Дмитрий Федорович, опьянеть было немудрено. Он и опьянел. После чего его потянуло передать свой жизненный опыт новому поколению.
– Ты, юноша, старших слушай и почитай, – советовал он мне. – Мы не так просто, абы как, а большую жизнь прожили! Шалишь! Другой какой под забором, а мы нет! У меня отец из простых был, как светлейший князь Меньшиков, пирогами на рыночной площади торговал. А я, нет! Больших вершин достиг. Я, если хочешь знать, иного природного князя за пояс заткну. Вот они у меня где, – сообщил чиновник, показывая свой небольшой пухлый кулачок. – Знаешь, кем Российская империя держится? Не знаешь? Нами она держится. Без нас – все прахом пойдет. Я вот вроде в чинах небольших, а как захочу, от первого вельможи мокрое место будет. Шалишь! Ты вот хочешь в князья выйти? Хочешь! Я все могу, чиркну пером, и появился новый славный род от какого-нибудь старосветского разбойника. Был, мол, атаман Свиное Рыло, пошел к Великому князю служить в дружину и пошел от него род князей Свиноровых. Или сделаю тебя татарским ханом, познатней наших государей будешь. А за это что? Возьму копейку – пустяк какой-нибудь. А за то тебе благодарить нужно самого Дмитрия Федоровича Селиванова и спины не жалеть! Ты поклонись мне, да почтение прояви – все тебе будет!
В таком роде господин Селиванов передал мне всю мудрость предшествующего поколения, переведя общение в форму монолога. Говорил до того момента, пока метрдотель не попросил «дорогих гостей» убираться восвояси, чтобы не подводить заведение под гнев государя.
Против порядка Дмитрий Федорович бунтовать не решился, кивнул мне, чтобы расплатился, и, одернув вицмундир, потопал к выходу. Вот тогда-то и началось самое интересное.
У входа в ресторан посетителей уже ожидали экипажи, вызванные голосистыми швейцарами. Они один за другим подъезжали к парадному входу. Посетители этого дорогого заведения сплошь были люди значительные или чиновные, потому швейцары с особой лихостью кричали:
– В облаву попал, – рассказал он. – Когда ты пропал, кинулся я было к твоему родственнику Антону Ивановичу, а его уже след простыл, выхлопотал он себе отпуск и уехал в имение. Домохозяин, как увидал меня, только руками замахал, крик поднял, что полиция из-за нас к нему с обыском приезжала, и велел, чтобы духу моего в его подворье не было. Делать нечего, снял я себе комнатенку у вдовы на Сампсоньевском прошпекте на Выборгской стороне, там и обретал.
Про тебя никто ничего не знает, да я и сам бы на улице встретил, не узнал. А вот когда в городе начали говорить про тайных разбойников, и все мутно, никак понять невозможно, что на самом деле было, чего не было, тут же я смекнул: не иначе как мой Алексей Григорьевич объявился. Разбойники – твоя работа?
Я кивнул.
– Тогда я и начал выходить на люди, надеялся тебя рано или поздно встретить. Да не повезло, заприметил меня соглядатай, выследил и в полицию донес. Вот и все мои дела. Деньги в надежном месте лежат, когда нужно будет, достану. А тебя где доля носила?
Я рассказал о приключениях, случившихся со мной после того, как мы расстались.
– Да, – задумчиво сказал Иван, – к тебе последнее время несчастья так и льнут. Нужно нам из Питера выбраться.
– Пока не получится. Документы надежные нужны, и старуха из дворца обещала разузнать, куда Алю упрятали. Так что поживем пока здесь.
– Ну, что ж, давай поживем, мое дело солдатское. Как Алевтинку твою освободим, буду до своей Марфы в Архангельскую губернию пробиваться.
В клоповнике на Мойке нашлось место и для Ивана. Можно было бы взять и приличные апартаменты, но я продолжал косить под ожидающего богатое наследство будущего помещика и не хотел светиться «благосостоянием». От «барышень» в долг, под ростовщические проценты, я пока успешно отбивался.
Теперь, когда все как-то начало налаживаться, можно было немного передохнуть. Почтенная Маканья Никитична пока о себе знать не давала. Остерман клятвенно обещал буквально на днях решить вопрос с паспортом.
Я был склонен ему верить. Судя по аппетиту, наваривал он на всем довольно круто и был заинтересован мне помочь, и на том заработать. Однако, как большей частью случается в нашем отечестве, мы предполагаем, а получается совсем не то, на что рассчитываешь…
Поэтому, как только у меня появилось время, я параллельно насел и на домохозяина, Михайло Михалыч после настоятельных напоминаний наконец согласился познакомить меня со своим знакомым чиновником из геральдического управления. С этой целью я пригласил Михайло Михалыча вместе с нужным чиновником в рекомендованный Остерманом ресторан Демута.
Чиновника звали Дмитрий Федорович Селиванов и, несмотря на то, что в чине он находился небольшом, был всего-навсего коллежским асессором, что соответствует воинскому званию капитана, но по вельможному поведению тянул на тайного советника. Прибыл он к ресторану в собственной венской карете запряженной четверкой рыжих каретных лошадей Тракененского завода из Восточной Пруссии.
Мой домохозяин почтительно перед ним прогнулся и, торопясь словами, представил меня. Дмитрий Федорович снисходительно улыбнулся и дал мне пожать два своих коротких пальца. Такая чванливая простота меня насмешила, но я не подал вида, что мне весело, и почтительно, можно сказать, с чувством-с, пожал указательный и средний пальцы великого человека. Сам чиновник на первый взгляд был неказист, небольшого росточка, но находился в приятной, даже внушительной упитанности, что предавало ему необходимую значимость.
– Твой протеже знает, что я только шампанское вино пью? – спросил коллежский асессор домовладельца, не удостаивая меня самого личным разговором.
– Как же-с, Дмитрий Федорович, досконально известил-с, – отрапортовал Михайло Михайлович. – Иван Иванович, хот человек и молодые, но с приятными понятиями знакомы-с.
Отправив карету от ресторанного входа на конюшенный паркинг, Селиванов первым прошел в вестибюль, мимо двух гренадерского роста швейцаров. Мы поспешили следом. Ресторан Демута и вправду был роскошным, однако чувствовалось, что переживает он не лучшие времена. Склонный к аскетизму император Павел не жаловал вертепы роскоши и разврата и заставил ресторации, как и все учреждения столицы, подчиняться введенному им распорядку дня.
Время было раннее, начало пятого, и в залах народа было еще мало. Однако все, кто здесь прожигал жизнь, были людьми состоятельными, так что навязанный мне Остерманом сюртук с позументами пришелся весьма к стати.
Дмитрий Федорович оглядел местный «ландшафт» и выбрал столик у окна, невдалеке от оркестрового возвышения. Мы уселись в мягкие кресла. Интерьеры ресторана были выполнены в итальянском классическом стиле и богато декорированы имитацией южной флоты. Не дав нам оглядеться, тотчас подлетел официант, лично знавший коллежского асессора. Он заюлил, затетюшкал, мало что не пускал слюни от удовольствия видеть Дмитрия Федоровича. Отчего – я вскоре понял: тот оказался самым наивыгоднейшим клиентом, заказывал все самое дорогое и в нереальных количествах. Было непонятно, то ли они в доле от раскрутки клиента, то ли чиновник и вправду не знает меры в деньгах. В данном случае, моих.
Селиванов, как и предупредил, пил исключительно шампанское и в самых лошадиных количествах. Причем самое дорогое, по семьдесят рублей бутылка. Цена была совершенно запредельная, но зато понтов от одной только подачи бутылки на стол было на все полтораста.
Доставляли это шампанское в серебряном ведерке, набитом ледяной крошкой, в сопровождении шеренги официантов. Метрдотель лично откупоривал пробку и наливал первый бокал Дмитрию Федоровичу. Тот пробовал вино и требовал следующую бутылку. Ритуал повторялся. Естественно, что такое действо вызывало к нам повышенный интерес у более скромных посетителей и соответственно доставляло удовольствие моим объедалам.
По мере продвижения по блюдам, Селиванов постепенно веселел, так, как может веселеть полностью пресыщенный жизнью человек.
Он игриво щурил заплывшие глазки и пару раз даже снизошел до того, что удостоил меня вниманием и личным обращением.
– Как вам, молодой человек, нравится в Санкт-Петербурге? – первый раз спросил он, но ответ слушать не стал, заговорил о другом с Михайло Михалычем.
Во второй раз посоветовал мне скушать морской салат.
Я терпеливо ждал, когда их благородие, наконец, наестся и напьется, и можно будет поговорить об интересующем меня деле.
– Ну что, он доволен? – спросил я домохозяина, когда наш благодетель отправился облегчиться от трех бутылок шипучего золота. – Может быть, поговорим о деле?
– Позже, – испугано сказал Михайло Михалыч и даже замахал на меня руками, – нужно подождать, когда он сам спросит. Не дай Бог рассердится, тогда все дело испортишь!
Меня Дмитрий Федорович своей непомерной спесью и понтами уже начал доставать. Люди его плана, как правило, способны только на одно – хапать и грести под себя, ничего не давая взамен. Однако, взявшись за гуж, оставалось только тащить упряжь и наблюдать, чем все это кончится.
После отдохновения, Селиванов опять налег на шампанское и экзотические кушанья. Время приближалось к восьми часам вечера и к скорому закрытию ресторации, а по делу не было сказано ни одного слова. Я не выдержал и пнул под столом своего домохозяина. Михайло Михалыч скривился, но все-таки вынужден был обратить внимание великого человека на мое присутствие за столом.
– Драгоценный Дмитрий Федорович, – обратился он к нашему благодетелю, когда тот увлекся фазаньим крылышком и блаженно подкатил глазки, – вот наш Ванюша, – он неодобрительно покосился на меня, – имеет мечтание попасть, так сказать, в наше высшее общество…
– Это похвально, – одобрительно произнес Селиванов. – Молодежь должна стремиться к служению. Пусть идет служить по военной или статской части и преданностью и талантами заслужит благоволение начальства.
– Мне нужно получить титул, – не выдержав поучительных сентенций, заткнул я этого светоча мудрости. – Говорят, вы в этом можете помочь. Конечно, за соответствующую мзду.
Услышав разговор о «мзде», Михайло Михайлович тактично оставил нас одних. Я решил попытаться взять быка за рога. С такими типами как Селиванов можно общаться сколько угодно долго, позволять себя доить и ничего кроме туманных обещаний не получить взамен. В конце концов, он не единственный жулик в Российской империи. Любой регистратор в Разрядном архиве за полсотни серебром наберет и докажет мое княжеское происхождение за несколько сот лет, показав его от Владимира Мономаха или самого Рюрика…
Дмитрий Федорович от такого вольного к себе обращения слегка припух, но не вспылил, а вежливо объяснил:
– Ежели бы вы, юноша, обратились ко мне ранее, этак году, скажем, в 1796, то никаких вопросов не было. А так как Общий Гербовник Всероссийской империи уже издан в 1797 году, то помочь вам весьма затруднительно.
– Понятно, значит, вы ничего сделать не можете…
– Почему же не могу, ныне нами готовится вторая часть Гербовника, вы можете туда попасть. Хотя есть уложение о малодушном тщеславии, в коем уготовлено изгнание в ссылку из обеих столиц приписывающим себе чужие титулы и фамилии. Однако же все в воле Господа и человека. Я мог бы ходатайствовать перед нужными людьми о внесении вас во вторую книгу Гербовника, однако стоить это будет весьма недешево.
– Сколько?
– При рассмотрении всех препятствий и прочего, а также во избежании оного в опасении, пятьдесят тысяч.
– Пятьдесят тысяч?! – поразился я. – Вы шутите!
– Это уж, как говорится, вольному воля.
Дмитрий Михайлович, назвав сумму, за которую можно купить приличное имение, потерял интерес к общению и все силы передал духовному, начал изящной вилочкой выколупывать устрицу из раковины.
Глядя на это возвышенное существо, я понял, что меня развели, как лоха, и в душе зародилось суетное желание отплатить моим новым приятелям той же монетой. Однако ссориться с домохозяином мне было пока не с руки, да и что толку после драки махать кулаками.
– И какой титул вы мне можете присвоить? – спросил я, сохраняя полное спокойствие.
– А какой вам заблагорассудится, хоть князя, хоть графа. Ежели пожелаете графское достоинство иностранного происхождения, то можно сделать скидку. За шотландского барона вообще возьму тридцать тысяч.
– Хорошо, я подумаю, – сказал я.
То, что я не возмутился несуразной величине взятки, на Селиванова, кажется, произвело хорошее впечатление, он даже невзначай пару раз остро взглянул на меня – вдруг, и правда, его предложение прокатит.
Я между тем лихорадочно придумывал, как мне рассчитаться с этими ловчилами. Домохозяин, увидев, что разговор у нас с Селивановым кончился – тот опять припал к закускам, – вернулся на свое место и заказал еще шампанского.
В это время в зал ввалилась шумная компания молодых офицеров. Официанты заметались по залу, стараясь то ли их удобнее разместить, то ли не допустить скандала. Компания была веселая и сразу привлекла к себе общее внимание. Я увидел среди них два-три знакомых лица, завсегдатаев злачных заведений. Но больше других меня привлек красивый парень с ясным, дерзким лицом – мой приятель Шурка Афанасьев.
Этот баловень судьбы и богатых родителей прожигал жизнь в лейб-гвардейском Преображенском полку, гоняясь не за чинами, а за развлечениями. Я был искренне рад увидеть его на свободе и в добром здравии. Не далее как две недели назад он спас меня от ареста по приказу самого императора. Чем кончилось для него то опасное приключение, я не знал и опасался, что он сам мог попасть в серьезную передрягу.
Извинившись перед собутыльниками, я подошел к столику, за который сел Афанасьев, и попросил его уделить минуту внимания по очень важному делу. Шурка удивленно посмотрел на незнакомого молодого человека и неохотно отошел со мной в сторону.
– Мы разве знакомы? – спросил он, вглядываясь мне в лицо.
– Только заочно, я близкий приятель одного вашего приятеля.
– И что?
– Он беспокоился за вашу безопасность и просил меня, если встречу вас, узнать все ли у вас благополучно.
– И ради такой глупости вы отвлекли меня от важного дела? И кто этот знакомец?
– Алексей Крылов.
– Первый раз слышу это имя, – на чистом глазу соврал Шурка. – Кто он таков?
– Тот, что помог вам в драке с англичанами, а потом вы той же монетой отплатили ему в Зимнем дворце.
– Тихо, ты! Чего раскричался! – прошипел Афанасьев. – Куда он делся?
– С ним все в порядке, он за вас волнуется.
– За то дело меня произвели в поручики! – засмеялся гвардеец. – Передай ему привет, может, еще и свидимся.
– У меня к вам есть одно предложение, – таинственным голосом сказал я.
Шурка сразу насторожился и подозрительно на меня посмотрел.
– Что еще за дело?
– Как раз по вашему характеру. Со мной здесь гуляют два господина, я был бы вам благодарен, если бы вы помогли мне их разыграть.
– Кто такие, и что за розыгрыш?
– Один из них мой домохозяин, я с ним сам разберусь, а второй простой коллежский асессор, но ездит в венской карете четверней и пьет за мой счет шампанское по семьдесят рублей бутылка. Вот я и подумал, а что если пересадить его в более подходящий по чину экипаж…
– Это который? – спросил Афанасьев, разом проявив к неведомому ему чиновнику повышенный интерес.
– Видите, за столиком у окна сидят двое, один с узкой лысиной, второй толстенький?
Шурка поискал глазами и кивнул.
– Асессор – второй, толстый.
Пока мы разговаривали, к нашему столику вновь приблизилось торжественное шествие с шампанским.
– И в чем розыгрыш? – проследив за вельможным поведением коллежского асессора, спросил Афанасьев.
Я рассказал о своем плане.
– Теперь верю, что ты приятель Крылова, – заржал от удовольствия лейб-гвардеец. – Такой же шельма! А куда потом карету и лошадей девать?
– Да хоть себя оставь, – тоже переходя на «ты», сказал я, – думаю, вряд ли мелкий чиновник побежит жаловаться, что у него отобрали лошадей Тракененского завода.
– Ты шутишь? Точно тракененские?
– Точно.
– Нет, таких дорогих коней держать мне не с руки!
– Тогда продай.
– Негоже офицеру таким путем наживаться,
– А ты не наживайся, пропей деньги, и все дела.
– Вот это уже другой разговор, – дал себя убедить авантюрист-любитель.
Я сунул безденежному офицеру несколько белых бумажек «на представительские расходы» и вернулся к своему столу.
От такого количества шампанского, которое вылакал Дмитрий Федорович, опьянеть было немудрено. Он и опьянел. После чего его потянуло передать свой жизненный опыт новому поколению.
– Ты, юноша, старших слушай и почитай, – советовал он мне. – Мы не так просто, абы как, а большую жизнь прожили! Шалишь! Другой какой под забором, а мы нет! У меня отец из простых был, как светлейший князь Меньшиков, пирогами на рыночной площади торговал. А я, нет! Больших вершин достиг. Я, если хочешь знать, иного природного князя за пояс заткну. Вот они у меня где, – сообщил чиновник, показывая свой небольшой пухлый кулачок. – Знаешь, кем Российская империя держится? Не знаешь? Нами она держится. Без нас – все прахом пойдет. Я вот вроде в чинах небольших, а как захочу, от первого вельможи мокрое место будет. Шалишь! Ты вот хочешь в князья выйти? Хочешь! Я все могу, чиркну пером, и появился новый славный род от какого-нибудь старосветского разбойника. Был, мол, атаман Свиное Рыло, пошел к Великому князю служить в дружину и пошел от него род князей Свиноровых. Или сделаю тебя татарским ханом, познатней наших государей будешь. А за это что? Возьму копейку – пустяк какой-нибудь. А за то тебе благодарить нужно самого Дмитрия Федоровича Селиванова и спины не жалеть! Ты поклонись мне, да почтение прояви – все тебе будет!
В таком роде господин Селиванов передал мне всю мудрость предшествующего поколения, переведя общение в форму монолога. Говорил до того момента, пока метрдотель не попросил «дорогих гостей» убираться восвояси, чтобы не подводить заведение под гнев государя.
Против порядка Дмитрий Федорович бунтовать не решился, кивнул мне, чтобы расплатился, и, одернув вицмундир, потопал к выходу. Вот тогда-то и началось самое интересное.
У входа в ресторан посетителей уже ожидали экипажи, вызванные голосистыми швейцарами. Они один за другим подъезжали к парадному входу. Посетители этого дорогого заведения сплошь были люди значительные или чиновные, потому швейцары с особой лихостью кричали: