Страница:
– Я могу сама все передать, скажи мне, – резонно предложила игуменья.
– Спасибо, но боюсь, она не поверит. Сами посудите, незнакомый ей человек передает через вас рассказ о муже, вы бы поверили?
– Наверное, нет, – подумав, ответила монахиня. – Однако не знаю, у меня мужа не было.
– Я знаю вашу историю, Александр рассказывал.
– Это он плохо сделал, не должно посторонним знать о том.
Я понял, что совершил бестактность и не нашелся, как поправиться. Вернулся к своей теме:
– А нельзя меня поселить там, где живут послушницы?
– Вы и вправду забыли про свой пол. У нас здесь женский монастырь, а не вертеп.
– Простите, мне такое даже в голову не пришло.
– Ладно, у меня есть одна надежная монахиня, она вас сведет в келью к послушнице. Только ты должен дать мне слово, что никак не употребишь во зло мою снисходительность.
– Могу поклясться, – быстро ответил я.
– Клятв не нужно, достаточно слова. Вечером за тобой зайдет сестра Арина, слушайся ее во всем.
Я понял, что аудиенция закончена, но задержался еще на два слова:
– Завтра с утра мы повторим сеанс.
– Хорошо, прощай.
Я поцеловал настоятельнице руку, она меня перекрестила, и я отправился восвояси.
Глава двадцатая
Глава двадцать первая
– Спасибо, но боюсь, она не поверит. Сами посудите, незнакомый ей человек передает через вас рассказ о муже, вы бы поверили?
– Наверное, нет, – подумав, ответила монахиня. – Однако не знаю, у меня мужа не было.
– Я знаю вашу историю, Александр рассказывал.
– Это он плохо сделал, не должно посторонним знать о том.
Я понял, что совершил бестактность и не нашелся, как поправиться. Вернулся к своей теме:
– А нельзя меня поселить там, где живут послушницы?
– Вы и вправду забыли про свой пол. У нас здесь женский монастырь, а не вертеп.
– Простите, мне такое даже в голову не пришло.
– Ладно, у меня есть одна надежная монахиня, она вас сведет в келью к послушнице. Только ты должен дать мне слово, что никак не употребишь во зло мою снисходительность.
– Могу поклясться, – быстро ответил я.
– Клятв не нужно, достаточно слова. Вечером за тобой зайдет сестра Арина, слушайся ее во всем.
Я понял, что аудиенция закончена, но задержался еще на два слова:
– Завтра с утра мы повторим сеанс.
– Хорошо, прощай.
Я поцеловал настоятельнице руку, она меня перекрестила, и я отправился восвояси.
Глава двадцатая
Невдалеке от покоев игуменьи меня ждала вся наша компания, встревоженная таким долгим отсутствием.
– Мы с Аркадием собрались уезжать и ждем вас проститься, – сказал поручик. – Вы не передумали ехать с нами?
– Нет, мы остаемся здесь.
– У меня к вам просьба, Елизавета Федоровна, вы не против, если Иван отвезет нас в батюшкино имение в карете? Так, знаете ли, хочется… – заискивающе спросил Аркадий.
– Вот Иван, с ним и договаривайтесь, при чем здесь я?!
– Отвезу, почему не отвезти, – сказал Иван. – Барышня, можно вас переговорить на два слова.
Я извинился, и мы с ним отошли в сторонку.
– Здесь Алевтина? – сразу же спросил он.
– Да, мы даже виделись, только подходить к ней опасно.
– Почему?
Я рассказал о царском приказе. Дополнил своим комментарием:
– Придется ее пока оставить здесь. Не приведи Господь, поймают, сразу же убьют. Не в Америку же нам бежать. Сначала подготовлю надежное укрытие.
– Дела, – покачал головой солдат. – У меня тоже беда.
– Что еще случилось?
– Помнишь я тебе рассказывал про мальчишку-полковника, из-за которого пришлось мне дезертировать из полка?
– Это тот, что шпицрутенами тебя хотел забить?
– Он.
– И что?
– Только что прибыл в монастырь с семейством, видать, грехи замаливать. Боюсь, если меня узнает, худо будет.
– Вот почему ты согласился мальчишек в имение отвезти!
– Уберусь пока подобру-поздорову. Давай на всякий случай простимся. Коли умыкать Алевтину не будешь, я тебе без надобности. Я, пока ты с настоятельницей возился, уже приготовился в бега. Сундук с твоим багажом у кастелянши. Ну, прощай что ли. Спасибо за все. Не поминай лихом. Обниматься не будем, на нас смотрят.
– Прощай, Иван, даст Бог, свидимся. Не в этом времени, так жди в гости в двадцать первом веке! Привет Марфе Оковне!
Офицеры простились с нами, пообещав вернуться не позже чем послезавтра, и вместе с Иваном пошли в сторону монастырских служб. Я остался с Юлией и Митей.
Красавица была сердита и смотрела на меня злыми глазами.
– Ты зачем разрешил им карету забрать? – набросилась она на меня.
– А почему ты решила, что я все отдам тебе? – рассердился я. – Я и сам, кстати, остался без коляски.
Ее прекрасные эмалевые глаза стали твердыми и холодными.
– Смотри, Лизонька, потом не пожалей!
– Хорошо, постараюсь, – легкомысленно пообещал я, не представляя, какую пакость, кроме разоблачения моего пола, может сделать мне это легкомысленное создание. О том, что у Юлии хватит на это ума, я и не помышлял. Рядом с нами стоял Митя и смотрел обожающими глазами на свою богиню. Даже ему ей Судет трудно объяснить, что она столько времени делала в одной постели с переодетым мужчиной.
Мы разошлись, и я пошел смотреть, как будут уезжать офицеры. Юного полковника пока в монастырском дворе видно не было, и наша карета отбыла без приключений.
Оставшуюся часть дня до вечера я слонялся по монастырю, заглядывал в кельи, с подсознательной надеждой встретить Алю. Потом обошел город, посмотрел церкви, походил по рынку, и когда стемнело, вернулся в странноприимный дом.
В нашей келье было пусто. Юля куда-то запропастилась, и я подумал, что она не хочет встречаться со мной после утренней стычки. Время тянулось мучительно медленно, за мной все не приходили Наконец, когда я почти отчаялся, в дверь тихо постучали. Я буквально выскочил в коридор. Там стояла пожилая монахиня.
– Можно идти, – просто сказала она и, повернувшись, пошла к выходу. Я поспешил следом.
– Отстаньте и идите в пяти шагах от меня, – через плечо сказала черница.
Я послушно исполнил ее приказание и шел следом, стараясь сдерживаться и не убыстрять шаг. Мы вышли из наших палат, и по темному двору направились в обход монастырской церкви в ту часть комплекса, в которой я еще не был. Вскоре кончились постройки, и мы теперь шли между убранных и перекопанных огородных грядок.
– Скоро придем, – так же через плечо сказала монахиня.
Показалась ограда, но мы не дошли до нее и свернули к небольшому строению, больше похожему на строжку, чем на жилое помещение.
– Зайдите, там вас ждут, – опять не глядя на меня, сказала черница. – Через час я зайду за вами. Помните, что вы обещали матушке.
Я невнятно пробормотал «спасибо», и быстро вошел в темные сени через низкую дверь.
– Иди сюда, – прошептал знакомый голос, и маленькая горячая рука нашла мою руку. Я подчинился, мы куда-то пошли и оказались в небольшой, освещенной сальной свечой комнате.
Я остановился на пороге и смотрел в скрытое тенью Алино лицо.
– Кто вы такой? – дрогнувшим голосом спросила она.
– Алечка. Это я, просто одет в женское платье и поменял свою внешность. Покопайся у меня в голове, и тебе все станет понятно. У нас мало времени, всего один час. Я тебе расскажу, что происходит, и договоримся, как нам нужно поступать.
– Это правда ты? – не слушая меня, прошептала она и вдруг заплакала. – Я так измучилась! Ты возьмешь меня отсюда?
Я обнял ее вздрагивающие плечи и прижал к себе.
– Нет, пока это невозможно, если нас поймают, то обоих убьют, – я намерено сказал «нас», чтобы у Али не возникло желание рискнуть только своей жизнью. – Это приказал царь. Но он скоро умрет, и ты будешь свободна.
– Хорошо, – без ненужных вопросов поверила она.
– Теперь к тебе будут совсем по-другому относиться. Я вылечил настоятельницу и оставил деньги на твое содержание.
– А ты, – она замялась, но потом все-таки спросила, – ты тогда станешь прежним?
– Надеюсь. Таким я стал не по своему желанию. Сидел под арестом в крепости вместе с одним человеком, мы вместе бежали, и он, чтобы меня не поймали, изменил мою внешность. А почему ты меня сразу не узнала? Разучилась понимать чужие мысли?
– Нет, научилась их не слушать. Иначе можно сойти с ума. Представляешь, что думают люди про себя?
– Догадываюсь.
– Кажется, что все говорят, говорят, без остановки, как будто нельзя без этого. А сколько кругом лжи и злобы! Иногда лучше ничего не слышать, иначе начинаешь всех подряд ненавидеть и бояться.
– Представляю, – сказал я. – Действительно, дар у тебя полезный, но трудный.
– Нет, когда научишься не подслушивать чужие мысли, то доходит только слабый гул, похожий на шелест листвы в лесу, он не мешает.
– Тебе было очень страшно одной?
– Нет, не очень, – сквозь слезы улыбнулась Аля, – я все время чувствовала, что ты меня пытаешься выручить. И это ничего, что у тебя были другие женщины. Ты зря от этого мучишься. Я не в обиде. Ты молодой, и тебе трудно устоять.
– Я… я… понимаешь, как-то так получалось…
– Я знаю, ты каждый раз стыдился и переживал Это лишнее.
Меньше всего на свете мне хотелось получить от нее индульгенцию, мне было легче хранить свои измены и переживания в себе, чтобы она ничего об этом не знала.
– Я тоже не клянусь тебе в вечной верности, – грустно сказала она. – Если будем вместе, тогда да, а если судьба разведет?.
– Постараюсь, чтобы не развела!
– Если бы это зависело только от нас!
Здесь спорить было не о чем, как и просить прощение, которого от меня не ждали. Аля удивительно быстро сделалась взрослой и мудрой. Мне показалось что между нами появилось отчуждение, но если оно и было, жена преодолела его, погладив мою щеку ладонью.
– Господи, какой ты еще молодой, у тебя даже борода не растет!
– Это не только от молодости, у меня сейчас монгольский тип, а у монголов плохо растут бороды.
– А как ты себя чувствуешь в чужом теле?
– Сначала было странно, особенно не хватало прежнего роста, а теперь ничего, привык. Кстати, раньше я совсем плохо ездил верхом, а теперь сижу в седле как влитой… Что это мы говорим все о пустяках…
– Наверное, потому что из них и состоит почти вся жизнь, – ввернула очередную сентенцию Аля. – Что ты будешь делать, пока я не освобожусь?
– Еще не решил, скорее всего, куплю здесь, в Шуе дом, чтобы быть возле тебя.
– Нет, не делай этого. Сколько мне ждать смерти Павла?
– Я точно не знаю, помню, что в 1801 году правил уже его сын Александр. Получается год, полтора.
– Уезжай. Ты здесь с ума сойдешь. К тому же нам нельзя будет видеться. Я знаю о царском приказе. Игуменья хорошая женщина, она меня жалеет. Поезжай в Захаркино к предку, только не заведи себе новую Алевтинку!
– Теперь это исключено. Я думаю, что Антон уже женился. Прапрабабушка никакого банного разгула не допустит.
– Антон Иванович собрался жениться? На ком? – тут же заинтересовалась Аля.
– На племяннице губернаторши Анне Чичериной. Прекрасная девушка, только боюсь, что она скрутит нашего Антона в бараний рог. Это я ее за него сосватал!
– Чудесно, найти своему прадедушке свою прабабушку! – засмеялась прежним смехом Аля.
– Наследственность дело серьезное, – поддержал я. – Предков себе лучше выбирать самим потомкам… Алечка, мы не поговорили о самом главном, – как ты себя чувствуешь?
– Хорошо я себя чувствую, как любая баба, которая собирается стать матерью. К масленице рожу тебе сына!
– Почему ты думаешь, что это будет сын?
– Чувствую.
В этот момент в дверь кельи негромко постучали, и к нам вошла проводница. Она удивленно посмотрела, как две девушки обнявшись, сидят на лавке.
– Барышня, вам пора.
– Уже прошел час? – поразился я.
– Больше, идемте скорее.
– До свидания, Аля, – сказал я, не осмеливаясь поцеловать жену при монахине. – Береги себя.
– Ты тоже, подруга, постарайся навестить меня на масленицу!
Я понял, о чем она говорит. К этому времени у нас должен родиться ребенок.
– Конечно.
Я встал и на негнущихся ногах вышел из кельи.
– Ночь-то какая звездучая, – сказала проводница, – месяц всходит, нам нужно торопиться.
Я ничего не ответил, и мы быстро пошли в сторону странноприимного дома. Монастырские обитатели спали, и мы не встретили ни одного человека. Моя проводница, как и раньше, не оглядываясь, шла впереди. Она заговорила только тогда, когда мы подошли к моим дверям:
– Барышня, матушка настоятельница просила вас завтра же уехать.
– Хорошо, – ответил я. – Но мне нужно с ней встретиться, я бы хотела еще ее полечить.
– Она просила передать, что теперь ей и так легче, а вы приезжайте позже. Сейчас же никак нельзя.
– Ладно, я уеду завтра утром.
Монахиня удовлетворенно кивнула, а я, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Юлию, вошел в нашу тесную келью. Месяц уже взошел и светил в окно, так что видно было и без свечи – Юлина постель оказалась пуста.
Я подумал, что моя красавица женихается со своим Митей, и, сняв платье, упал на кровать. События этой ночи стояли перед глазами, и мне было о чем подумать. Только сделать это я не успел, закрыл глаза и мгновенно заснул.
Когда я проснулся, кровать соседки по-прежнему была не тронута. Мне нужно был выполнять обещание уехать утром, и после скорого туалета я отправился разыскивать Митю, попросить запрячь карету. Однако и его нигде не было видно.
– Сестра, ты не знаешь где моя соседка, – спросил я послушницу, прислуживающую в странноприимном доме.
– Она уехала еще вчера, – ответила та.
– Как так уехала? – поразился я.
– В карете, – ответила девушка.
Мне это сообщение не понравилось, и я чуть ли не бегом бросился в нашу келью. Действительно, Юлиных вещей там не оказалось, как и моего ридикюля, со всеми нашими документами и остатком разбойничьих денег. Меня от неприятной неожиданности пробила испарина. Эта мерзавка стащила не только деньги, но и мои документы, и это было самое неприятное.
«Действительно, я еще не раз вспомню о ней», – подумал я и спешно пошел к кастелянше выяснить судьбу сундука, оставленного на хранение Иваном Там были оружие, одежда и все мое состояние.
– Да, барышня, что была с вами давеча, уехала, – подтвердила пожилая монахиня, заведующая здешней «камерой хранения».
– А где сундук, который оставил мой кучер, который вчера увез офицеров? – спросил я, пытаясь не показать, как меня это волнует.
– Барышня и его хотела забрать, только я не отдала. А нужно было?
– Нет, спасибо вам, вы все правильно сделали.
У меня отлегло от сердца.
Потеря документов, конечно, была очень неприятна, но оказаться совсем нищим и раздетым в чужом городе…
– А нельзя ли здесь нанять экипаж? Я хочу переехать в город на постоялый двор – спросил я кастеляншу.
– Нет, – ответила она, – в монастыре вы экипажа не найдете, а вот в Шуе есть два извозчика.
Я поблагодарил и собрался пойти искать этих «двух извозчиков», но не успел – на день раньше срока явились оба наших с Юлией кавалера.
Мы сердечно поздоровались, и тут же Аркадий задал вопрос о нашей общей чаровнице, как она, здорова ли?
Я посмотрел на его покрасневшее, смущенное лицо, и мне стало жаль парня. Огорошить его горькой правдой было бы слишком жестоко.
– Юлии пришлось внезапно уехать, – соврал я. – За ней прискакал нарочный, у нее тяжело заболела матушка, и она тотчас отправилась в путь.
– Как? А как же я? – вскричал осиротевший влюбленный.
– Вам она велела особо кланяться и обещала написать, как только у нее все устроится.
– Куда написать! Мы же через два дня возвращаемся в армию!
– Вот туда и напишет.
– Да ведь я и сам не знаю, где буду воевать!
– Не беспокойтесь, прапорщик. Любовь ее просветит, – пообещал я.
Однако Семидольный был безутешен. Он, скрывая навернувшиеся на глаза слезы, отошел к окну и сосредоточенно что-то рассматривал на монастырском дворе.
– Александр, вы приехали в карете? – спросил я поручика.
– Нет, верхом, а что?
– Мне нужно переехать в город, а здесь на всю Шую всего два извозчика.
– Почему вы уезжаете из монастыря, вас как-то обидела тетушка?
– Нет, мы с ней хорошо сошлись. У меня другие обстоятельства.
– Вы знаете, ваш слуга сегодня ночью исчез, – вдруг сказал Полибин. – Как вы теперь будете одна?
– Исчез, говорите? Это очень огорчительно. Просто мне сегодня не везет, сначала Юлия уехала, теперь Иван. Ничего, как-нибудь обойдусь.
– Я знаю, что вам отваги не занимать, но все-таки вы женщина и теперь остались одна…
– Это мысль! Вы мне хорошо подсказали!
– Что я вам такого подсказал? – удивился Полибин.
– Ну, что женщине одной путешествовать не пристало. Придется переодеться в мужское платье.
– Как это так?
– Как на театре. Вы в Петербурге бывали на театре?
– Бывал.
– Так там во многих пиесах актеры и актрисы все время переодеваются, и никто этого не замечает!
– Так то на театре, а в жизни иначе!
– Это как сказать. Вы знаете, что мы рождены, чтоб сказку сделать былью?
– Нет, не знаю, а это как?
– Идите, наймите мне экипаж и сами увидите.
Заинтригованный поручик забрал своего раскисшего товарища, и они ушли, а я попросил кастеляншу распорядиться доставить сундук в мою келью. Когда его принесли, переоделся в мужскую одежду и закутался в женский широкий плащ.
Артиллеристы долго не возвращались, как будто провалились сквозь землю. Я нетерпеливо ждал, вышагивая по тесной комнате. Несколько раз ко мне заглядывала доверенная монахиня, проверить, не убрался ли я восвояси. Наконец Полибин постучал в келью и сказал, что экипаж прибыл. Я вышел, закутанный с головы до ног.
– Пусть погрузят сундук, – распорядился я и прочно уселся в карету с откидным верхом.
Извозчик, суровый мужик с бородой веником, под присмотром двух офицеров притащил мои вещи и уложил в пролетку.
– Малый, подними верх, – попросил я его.
– Зачем, вёдро же? – удивился он.
– Делай, что тебе велят, – вмешался поручик.
Извозчик пожал плечами и поднял кожаный тент.
После этого коляска под конным эскортом двинулась к монастырским воротам. Как только мы отъехали, я снял плащ и остался в мужском платье. Сопровождающие ничего не заметили.
В прекрасном городе Шуе, кроме двух извозчиков, оказался один вполне приличный постоялый двор. Когда наша процессия остановилась перед его крыльцом, навстречу вышел рослый, сытый мужчина с сонным лицом.
– Малый, у тебя есть хорошая комната? Нужно устроить… – заговорил с хозяином Полибин, но не успел сказать кого. Я шустро выскочил из пролетки, и слова застряли у него на кончике языка.
– Можно и устроить, – лениво сообщил хозяин. – Коли господин хороший, почему и не устроить.
Я, не глядя на спутников, легко взбежал на крыльцо и прошел внутрь. Они объявились минут через пять: видимо, все это время приходили в себя.
– Елизавета Федоровна, – шепотом сказал Александр, – зачем этот маскарад! Вам не удастся скрыться. С первого взгляда видно, что вы женщина!
– Мы с Аркадием собрались уезжать и ждем вас проститься, – сказал поручик. – Вы не передумали ехать с нами?
– Нет, мы остаемся здесь.
– У меня к вам просьба, Елизавета Федоровна, вы не против, если Иван отвезет нас в батюшкино имение в карете? Так, знаете ли, хочется… – заискивающе спросил Аркадий.
– Вот Иван, с ним и договаривайтесь, при чем здесь я?!
– Отвезу, почему не отвезти, – сказал Иван. – Барышня, можно вас переговорить на два слова.
Я извинился, и мы с ним отошли в сторонку.
– Здесь Алевтина? – сразу же спросил он.
– Да, мы даже виделись, только подходить к ней опасно.
– Почему?
Я рассказал о царском приказе. Дополнил своим комментарием:
– Придется ее пока оставить здесь. Не приведи Господь, поймают, сразу же убьют. Не в Америку же нам бежать. Сначала подготовлю надежное укрытие.
– Дела, – покачал головой солдат. – У меня тоже беда.
– Что еще случилось?
– Помнишь я тебе рассказывал про мальчишку-полковника, из-за которого пришлось мне дезертировать из полка?
– Это тот, что шпицрутенами тебя хотел забить?
– Он.
– И что?
– Только что прибыл в монастырь с семейством, видать, грехи замаливать. Боюсь, если меня узнает, худо будет.
– Вот почему ты согласился мальчишек в имение отвезти!
– Уберусь пока подобру-поздорову. Давай на всякий случай простимся. Коли умыкать Алевтину не будешь, я тебе без надобности. Я, пока ты с настоятельницей возился, уже приготовился в бега. Сундук с твоим багажом у кастелянши. Ну, прощай что ли. Спасибо за все. Не поминай лихом. Обниматься не будем, на нас смотрят.
– Прощай, Иван, даст Бог, свидимся. Не в этом времени, так жди в гости в двадцать первом веке! Привет Марфе Оковне!
Офицеры простились с нами, пообещав вернуться не позже чем послезавтра, и вместе с Иваном пошли в сторону монастырских служб. Я остался с Юлией и Митей.
Красавица была сердита и смотрела на меня злыми глазами.
– Ты зачем разрешил им карету забрать? – набросилась она на меня.
– А почему ты решила, что я все отдам тебе? – рассердился я. – Я и сам, кстати, остался без коляски.
Ее прекрасные эмалевые глаза стали твердыми и холодными.
– Смотри, Лизонька, потом не пожалей!
– Хорошо, постараюсь, – легкомысленно пообещал я, не представляя, какую пакость, кроме разоблачения моего пола, может сделать мне это легкомысленное создание. О том, что у Юлии хватит на это ума, я и не помышлял. Рядом с нами стоял Митя и смотрел обожающими глазами на свою богиню. Даже ему ей Судет трудно объяснить, что она столько времени делала в одной постели с переодетым мужчиной.
Мы разошлись, и я пошел смотреть, как будут уезжать офицеры. Юного полковника пока в монастырском дворе видно не было, и наша карета отбыла без приключений.
Оставшуюся часть дня до вечера я слонялся по монастырю, заглядывал в кельи, с подсознательной надеждой встретить Алю. Потом обошел город, посмотрел церкви, походил по рынку, и когда стемнело, вернулся в странноприимный дом.
В нашей келье было пусто. Юля куда-то запропастилась, и я подумал, что она не хочет встречаться со мной после утренней стычки. Время тянулось мучительно медленно, за мной все не приходили Наконец, когда я почти отчаялся, в дверь тихо постучали. Я буквально выскочил в коридор. Там стояла пожилая монахиня.
– Можно идти, – просто сказала она и, повернувшись, пошла к выходу. Я поспешил следом.
– Отстаньте и идите в пяти шагах от меня, – через плечо сказала черница.
Я послушно исполнил ее приказание и шел следом, стараясь сдерживаться и не убыстрять шаг. Мы вышли из наших палат, и по темному двору направились в обход монастырской церкви в ту часть комплекса, в которой я еще не был. Вскоре кончились постройки, и мы теперь шли между убранных и перекопанных огородных грядок.
– Скоро придем, – так же через плечо сказала монахиня.
Показалась ограда, но мы не дошли до нее и свернули к небольшому строению, больше похожему на строжку, чем на жилое помещение.
– Зайдите, там вас ждут, – опять не глядя на меня, сказала черница. – Через час я зайду за вами. Помните, что вы обещали матушке.
Я невнятно пробормотал «спасибо», и быстро вошел в темные сени через низкую дверь.
– Иди сюда, – прошептал знакомый голос, и маленькая горячая рука нашла мою руку. Я подчинился, мы куда-то пошли и оказались в небольшой, освещенной сальной свечой комнате.
Я остановился на пороге и смотрел в скрытое тенью Алино лицо.
– Кто вы такой? – дрогнувшим голосом спросила она.
– Алечка. Это я, просто одет в женское платье и поменял свою внешность. Покопайся у меня в голове, и тебе все станет понятно. У нас мало времени, всего один час. Я тебе расскажу, что происходит, и договоримся, как нам нужно поступать.
– Это правда ты? – не слушая меня, прошептала она и вдруг заплакала. – Я так измучилась! Ты возьмешь меня отсюда?
Я обнял ее вздрагивающие плечи и прижал к себе.
– Нет, пока это невозможно, если нас поймают, то обоих убьют, – я намерено сказал «нас», чтобы у Али не возникло желание рискнуть только своей жизнью. – Это приказал царь. Но он скоро умрет, и ты будешь свободна.
– Хорошо, – без ненужных вопросов поверила она.
– Теперь к тебе будут совсем по-другому относиться. Я вылечил настоятельницу и оставил деньги на твое содержание.
– А ты, – она замялась, но потом все-таки спросила, – ты тогда станешь прежним?
– Надеюсь. Таким я стал не по своему желанию. Сидел под арестом в крепости вместе с одним человеком, мы вместе бежали, и он, чтобы меня не поймали, изменил мою внешность. А почему ты меня сразу не узнала? Разучилась понимать чужие мысли?
– Нет, научилась их не слушать. Иначе можно сойти с ума. Представляешь, что думают люди про себя?
– Догадываюсь.
– Кажется, что все говорят, говорят, без остановки, как будто нельзя без этого. А сколько кругом лжи и злобы! Иногда лучше ничего не слышать, иначе начинаешь всех подряд ненавидеть и бояться.
– Представляю, – сказал я. – Действительно, дар у тебя полезный, но трудный.
– Нет, когда научишься не подслушивать чужие мысли, то доходит только слабый гул, похожий на шелест листвы в лесу, он не мешает.
– Тебе было очень страшно одной?
– Нет, не очень, – сквозь слезы улыбнулась Аля, – я все время чувствовала, что ты меня пытаешься выручить. И это ничего, что у тебя были другие женщины. Ты зря от этого мучишься. Я не в обиде. Ты молодой, и тебе трудно устоять.
– Я… я… понимаешь, как-то так получалось…
– Я знаю, ты каждый раз стыдился и переживал Это лишнее.
Меньше всего на свете мне хотелось получить от нее индульгенцию, мне было легче хранить свои измены и переживания в себе, чтобы она ничего об этом не знала.
– Я тоже не клянусь тебе в вечной верности, – грустно сказала она. – Если будем вместе, тогда да, а если судьба разведет?.
– Постараюсь, чтобы не развела!
– Если бы это зависело только от нас!
Здесь спорить было не о чем, как и просить прощение, которого от меня не ждали. Аля удивительно быстро сделалась взрослой и мудрой. Мне показалось что между нами появилось отчуждение, но если оно и было, жена преодолела его, погладив мою щеку ладонью.
– Господи, какой ты еще молодой, у тебя даже борода не растет!
– Это не только от молодости, у меня сейчас монгольский тип, а у монголов плохо растут бороды.
– А как ты себя чувствуешь в чужом теле?
– Сначала было странно, особенно не хватало прежнего роста, а теперь ничего, привык. Кстати, раньше я совсем плохо ездил верхом, а теперь сижу в седле как влитой… Что это мы говорим все о пустяках…
– Наверное, потому что из них и состоит почти вся жизнь, – ввернула очередную сентенцию Аля. – Что ты будешь делать, пока я не освобожусь?
– Еще не решил, скорее всего, куплю здесь, в Шуе дом, чтобы быть возле тебя.
– Нет, не делай этого. Сколько мне ждать смерти Павла?
– Я точно не знаю, помню, что в 1801 году правил уже его сын Александр. Получается год, полтора.
– Уезжай. Ты здесь с ума сойдешь. К тому же нам нельзя будет видеться. Я знаю о царском приказе. Игуменья хорошая женщина, она меня жалеет. Поезжай в Захаркино к предку, только не заведи себе новую Алевтинку!
– Теперь это исключено. Я думаю, что Антон уже женился. Прапрабабушка никакого банного разгула не допустит.
– Антон Иванович собрался жениться? На ком? – тут же заинтересовалась Аля.
– На племяннице губернаторши Анне Чичериной. Прекрасная девушка, только боюсь, что она скрутит нашего Антона в бараний рог. Это я ее за него сосватал!
– Чудесно, найти своему прадедушке свою прабабушку! – засмеялась прежним смехом Аля.
– Наследственность дело серьезное, – поддержал я. – Предков себе лучше выбирать самим потомкам… Алечка, мы не поговорили о самом главном, – как ты себя чувствуешь?
– Хорошо я себя чувствую, как любая баба, которая собирается стать матерью. К масленице рожу тебе сына!
– Почему ты думаешь, что это будет сын?
– Чувствую.
В этот момент в дверь кельи негромко постучали, и к нам вошла проводница. Она удивленно посмотрела, как две девушки обнявшись, сидят на лавке.
– Барышня, вам пора.
– Уже прошел час? – поразился я.
– Больше, идемте скорее.
– До свидания, Аля, – сказал я, не осмеливаясь поцеловать жену при монахине. – Береги себя.
– Ты тоже, подруга, постарайся навестить меня на масленицу!
Я понял, о чем она говорит. К этому времени у нас должен родиться ребенок.
– Конечно.
Я встал и на негнущихся ногах вышел из кельи.
– Ночь-то какая звездучая, – сказала проводница, – месяц всходит, нам нужно торопиться.
Я ничего не ответил, и мы быстро пошли в сторону странноприимного дома. Монастырские обитатели спали, и мы не встретили ни одного человека. Моя проводница, как и раньше, не оглядываясь, шла впереди. Она заговорила только тогда, когда мы подошли к моим дверям:
– Барышня, матушка настоятельница просила вас завтра же уехать.
– Хорошо, – ответил я. – Но мне нужно с ней встретиться, я бы хотела еще ее полечить.
– Она просила передать, что теперь ей и так легче, а вы приезжайте позже. Сейчас же никак нельзя.
– Ладно, я уеду завтра утром.
Монахиня удовлетворенно кивнула, а я, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Юлию, вошел в нашу тесную келью. Месяц уже взошел и светил в окно, так что видно было и без свечи – Юлина постель оказалась пуста.
Я подумал, что моя красавица женихается со своим Митей, и, сняв платье, упал на кровать. События этой ночи стояли перед глазами, и мне было о чем подумать. Только сделать это я не успел, закрыл глаза и мгновенно заснул.
Когда я проснулся, кровать соседки по-прежнему была не тронута. Мне нужно был выполнять обещание уехать утром, и после скорого туалета я отправился разыскивать Митю, попросить запрячь карету. Однако и его нигде не было видно.
– Сестра, ты не знаешь где моя соседка, – спросил я послушницу, прислуживающую в странноприимном доме.
– Она уехала еще вчера, – ответила та.
– Как так уехала? – поразился я.
– В карете, – ответила девушка.
Мне это сообщение не понравилось, и я чуть ли не бегом бросился в нашу келью. Действительно, Юлиных вещей там не оказалось, как и моего ридикюля, со всеми нашими документами и остатком разбойничьих денег. Меня от неприятной неожиданности пробила испарина. Эта мерзавка стащила не только деньги, но и мои документы, и это было самое неприятное.
«Действительно, я еще не раз вспомню о ней», – подумал я и спешно пошел к кастелянше выяснить судьбу сундука, оставленного на хранение Иваном Там были оружие, одежда и все мое состояние.
– Да, барышня, что была с вами давеча, уехала, – подтвердила пожилая монахиня, заведующая здешней «камерой хранения».
– А где сундук, который оставил мой кучер, который вчера увез офицеров? – спросил я, пытаясь не показать, как меня это волнует.
– Барышня и его хотела забрать, только я не отдала. А нужно было?
– Нет, спасибо вам, вы все правильно сделали.
У меня отлегло от сердца.
Потеря документов, конечно, была очень неприятна, но оказаться совсем нищим и раздетым в чужом городе…
– А нельзя ли здесь нанять экипаж? Я хочу переехать в город на постоялый двор – спросил я кастеляншу.
– Нет, – ответила она, – в монастыре вы экипажа не найдете, а вот в Шуе есть два извозчика.
Я поблагодарил и собрался пойти искать этих «двух извозчиков», но не успел – на день раньше срока явились оба наших с Юлией кавалера.
Мы сердечно поздоровались, и тут же Аркадий задал вопрос о нашей общей чаровнице, как она, здорова ли?
Я посмотрел на его покрасневшее, смущенное лицо, и мне стало жаль парня. Огорошить его горькой правдой было бы слишком жестоко.
– Юлии пришлось внезапно уехать, – соврал я. – За ней прискакал нарочный, у нее тяжело заболела матушка, и она тотчас отправилась в путь.
– Как? А как же я? – вскричал осиротевший влюбленный.
– Вам она велела особо кланяться и обещала написать, как только у нее все устроится.
– Куда написать! Мы же через два дня возвращаемся в армию!
– Вот туда и напишет.
– Да ведь я и сам не знаю, где буду воевать!
– Не беспокойтесь, прапорщик. Любовь ее просветит, – пообещал я.
Однако Семидольный был безутешен. Он, скрывая навернувшиеся на глаза слезы, отошел к окну и сосредоточенно что-то рассматривал на монастырском дворе.
– Александр, вы приехали в карете? – спросил я поручика.
– Нет, верхом, а что?
– Мне нужно переехать в город, а здесь на всю Шую всего два извозчика.
– Почему вы уезжаете из монастыря, вас как-то обидела тетушка?
– Нет, мы с ней хорошо сошлись. У меня другие обстоятельства.
– Вы знаете, ваш слуга сегодня ночью исчез, – вдруг сказал Полибин. – Как вы теперь будете одна?
– Исчез, говорите? Это очень огорчительно. Просто мне сегодня не везет, сначала Юлия уехала, теперь Иван. Ничего, как-нибудь обойдусь.
– Я знаю, что вам отваги не занимать, но все-таки вы женщина и теперь остались одна…
– Это мысль! Вы мне хорошо подсказали!
– Что я вам такого подсказал? – удивился Полибин.
– Ну, что женщине одной путешествовать не пристало. Придется переодеться в мужское платье.
– Как это так?
– Как на театре. Вы в Петербурге бывали на театре?
– Бывал.
– Так там во многих пиесах актеры и актрисы все время переодеваются, и никто этого не замечает!
– Так то на театре, а в жизни иначе!
– Это как сказать. Вы знаете, что мы рождены, чтоб сказку сделать былью?
– Нет, не знаю, а это как?
– Идите, наймите мне экипаж и сами увидите.
Заинтригованный поручик забрал своего раскисшего товарища, и они ушли, а я попросил кастеляншу распорядиться доставить сундук в мою келью. Когда его принесли, переоделся в мужскую одежду и закутался в женский широкий плащ.
Артиллеристы долго не возвращались, как будто провалились сквозь землю. Я нетерпеливо ждал, вышагивая по тесной комнате. Несколько раз ко мне заглядывала доверенная монахиня, проверить, не убрался ли я восвояси. Наконец Полибин постучал в келью и сказал, что экипаж прибыл. Я вышел, закутанный с головы до ног.
– Пусть погрузят сундук, – распорядился я и прочно уселся в карету с откидным верхом.
Извозчик, суровый мужик с бородой веником, под присмотром двух офицеров притащил мои вещи и уложил в пролетку.
– Малый, подними верх, – попросил я его.
– Зачем, вёдро же? – удивился он.
– Делай, что тебе велят, – вмешался поручик.
Извозчик пожал плечами и поднял кожаный тент.
После этого коляска под конным эскортом двинулась к монастырским воротам. Как только мы отъехали, я снял плащ и остался в мужском платье. Сопровождающие ничего не заметили.
В прекрасном городе Шуе, кроме двух извозчиков, оказался один вполне приличный постоялый двор. Когда наша процессия остановилась перед его крыльцом, навстречу вышел рослый, сытый мужчина с сонным лицом.
– Малый, у тебя есть хорошая комната? Нужно устроить… – заговорил с хозяином Полибин, но не успел сказать кого. Я шустро выскочил из пролетки, и слова застряли у него на кончике языка.
– Можно и устроить, – лениво сообщил хозяин. – Коли господин хороший, почему и не устроить.
Я, не глядя на спутников, легко взбежал на крыльцо и прошел внутрь. Они объявились минут через пять: видимо, все это время приходили в себя.
– Елизавета Федоровна, – шепотом сказал Александр, – зачем этот маскарад! Вам не удастся скрыться. С первого взгляда видно, что вы женщина!
Глава двадцать первая
Жизнь в Шуе, оказалась размеренной и такой скучной, что впору было запить. Офицеры отправились в действующую армию, которая собирала силы в Италии для антифранцузского похода в Швейцарию через Альпы. Я по картине Василия Сурикова «Переход Суворова через Альпы» представлял, что ждет в недалеком будущем артиллеристов, поэтому посоветовал Полибину перед началом кампании запастись теплой одеждой и продовольствием.
Александр удивился такому странному наставлению, и пришлось отговориться, что мне приснился пророческий сон, как они с Семидольным, замерзшие и голодные, лезут по ледяным кручам. Этим мое вмешательство в мировую историю и ограничилось.
Знакомых в городе у меня не было, общение ограничивалось перебранками с персоналом постоялого двора и никчемными разговорами со случайными собутыльниками, когда от скуки я забредал в местную ресторацию. Главным для меня было раздобыть новые документы, чтобы можно было, наконец, отсюда уехать.
Я пытался завести связи с местным бомондом, чтобы выйти на продажных чиновников. Однако и город, и его обитатели пребывали в такой провинциальной сонной одури, что никого не интересовали ни взятки, ни прочие радости, связанные с деньгами и прожиганием жизни.
Чиновники по вечерам пили в своем кругу, «на запись», до получения жалования, и не соглашались на мои призывы «плясать голыми при луне», как это делали советские руководители по рассказу бессмертного водителя «Антилопы Гну».
К монастырским воротам я боялся даже приближаться, чтобы не подставить Алю, и проводил время в прогулках по пустынным улочкам маленького городка и посещениям культурных точек вроде церквей и рынка.
Я как– то собрался съездить во Владимир поклониться иконе Владимирской Богоматери. Однако к моему стыду выяснилось, что она с XIV века находится в Москве, в Успенском соборе.
Как– то раз, гуляя по рыночной площади, я обратил внимание на деревенского парнишку, выделявшегося своим растерянным видом в городской толкучке. Одет паренек был в новую красную рубаху, синие портки, на ногах красовались тяжелые, не по сезону, смазные сапоги.
Парнишка заворожено смотрел на лоток со сладостями, и, видимо, это его остолбенелое состояние зацепило мой взгляд.
У меня было не так много знакомцев в крестьянской среде, чтобы искать среди них приятелей, но у паренька было такое наивное, знакомое лицо, что я сразу его вспомнил. Он был сыном старосты из имения моего предка, Захаркина. Мы познакомились с ним, когда я, перейдя границу времени, блуждал по непонятной земле и столкнулся на пойменном лугу с косарями По наказу отца мальчик проводил меня до помещичьего дома и получил в презент жевательную резинку.
Я окликнул паренька:
– Тебя, кажись, Архипкой кличут?
Подросток недоуменно посмотрел на меня и, уяснив, что я обращаюсь именно к нему, подтвердил.
– Ну.
– Из Захаркина?
– А ты меня откель знаешь? – с подозрением поинтересовался он, видимо напуганный предупреждениями о городских жиганах.
– А я братца вашего барина казачок, – нахально соврал я, не отвечая на его вопрос.
– Это какого такого братца? – продолжал сомневаться он.
– Алексея Григорьевича, того, что тебе сладкую смолку подарил.
Лицо мальчика расплылось в улыбке.
– Знаю Алексей Григорьича, хороший барин, добрый. А сам он где?
– Он по делам уехал, а мне велел самому в Захар-кино добираться.
– Так поехали с нами. Мы завтрева возвертаться будем, – по-простецки предложил Архипка.
– Да, ну! – обрадовался я. – Так-таки, завтрева!
– В точности завтрева. Мы в Шую, – он с удовольствием выговорил заковыристое название, – лен привозили продавать, а завтрева обратнова едем. Пошли, я тебя нашему приказчику предоставлю.
– Пошли, – согласился я. – А ты чего здесь высматривал?
– Да вона, – смущенно кивнул на сладости Архип, – я ентова у себя в деревне отродясь не видел.
– Ну, такого добра в городе много, хочешь, угощу?
– Не, – засмущался он, – они денег стоят.
– Мне Алексей Григорьевич деньги оставил и наказал, коли, тебя встречу, чтобы непременно конфектов купил.
– Право?! – раскрыл он от удивления рот. – А почем он знал, что ты меня встретишь?
– Видать, откуда-то знал. Не наше дело в барские затеи мешаться, – сказал я и купил ему несколько «конфектов» самой заковыристой формы.
Архип окончательно засмущался, но против подарка не устоял.
Мы отправились на постоялый двор, в котором остановились захаркинские крестьяне. По дороге парнишка, уже как своему, рассказывал не интересные мне деревенские новости и благоговейно облизывал копеечный леденец.
– А кличут-то тебя как? – запоздало поинтересовался он.
– Абдулкой, – машинально назвал я первое пришедшее в голову татарское имя, потом поправился для простоты восприятия. – Можно и Сашкой звать.
– Ну, Сашка, так Сашка, – обрадовался мальчик, которому татарское имя было слишком непривычно.
Постоялый двор оказался из самых дешевых. Обозные крестьяне сидели за общим столом и пили слегка подкрашенную горячую воду, – входящий в моду чай. Кое-кого я помнил в лицо, приказчик же был мне не знаком.
Я поклонился честной компании и пожелал «хлеба-соли». Мужики меня внимательно осмотрели и только после этого вежливо поблагодарили.
– Ты кто есть такой? – спросил приказчик, как самый главный в группе.
Вместо меня ответил Архипка:
– Это барина нашего, Сашка, братца Лексея Григорьича, казачок.
– Какой такой казачок? – не понял приказчик.
– Я слуга брата вашего барина, Алексея Григорьевича, – перевел я на понятный язык рекомендацию парнишки. – Архип мне сказал, что вы возвращаетесь в Захаркино. И мне нужно туда же, с письмом к Антону Ивановичу.
Имя отчество помещика произвело на приказчика впечатление, и настороженность на его лице исчезла,
– А как ты в Шуе оказался? – уже благожелательно спросил он.
– Мой барин здесь по делам был, потом ему пришлось срочно верхами ускакать. Он меня оставил и велел найти попутчиков и добраться в Захаркино, отвезти письмо вашему барину. Я сейчас иду по рынку, смотрю, Архипка навстречу…
– Ага, – подтвердил паренек, – он мне конфектов куплял. Вкусно! Слаще меда!
Такая щедрость произвела впечатление, и меня пригласили за стол. Приказчик даже налил мне чай в керамическую кружку. «Чай» оказался горячей водой со слабым запахом запахам мяты. Однако мужики пили его с удовольствием. Город им нравился, правда, по словам одного из крестьян, утомлял многолюдством.
– И как столько людей вместе живут! – поражался он. – За день всем не перекланяешься!
Потом разговор зашел о торговле, пути, который им пришлось преодолеть. Почти никто из них никогда не был дальше своего уездного Троицка, и величие бескрайной земли вызывало восхищение. Еще оказалось, что мое появление было как нельзя кстати.
Возчиков, считая Архипа, было девять человек. По бумагам же и фактически из Захаркино их выехало десятеро. В пути один из крестьян заболел «животом», и его оставили лечиться у знакомого мужика.
Несоответствие фактического количества людей списку создало в пути много сложностей. Дело в том, что любая неточность в документах, точно так же как и сейчас, давала чиновным людям возможность, как известно самым строгим блюстителям порядка, задерживать крестьян для «выяснения» и «разбирательства», что всегда у нас в Отечестве кончается элементарным вымогательством.
Александр удивился такому странному наставлению, и пришлось отговориться, что мне приснился пророческий сон, как они с Семидольным, замерзшие и голодные, лезут по ледяным кручам. Этим мое вмешательство в мировую историю и ограничилось.
Знакомых в городе у меня не было, общение ограничивалось перебранками с персоналом постоялого двора и никчемными разговорами со случайными собутыльниками, когда от скуки я забредал в местную ресторацию. Главным для меня было раздобыть новые документы, чтобы можно было, наконец, отсюда уехать.
Я пытался завести связи с местным бомондом, чтобы выйти на продажных чиновников. Однако и город, и его обитатели пребывали в такой провинциальной сонной одури, что никого не интересовали ни взятки, ни прочие радости, связанные с деньгами и прожиганием жизни.
Чиновники по вечерам пили в своем кругу, «на запись», до получения жалования, и не соглашались на мои призывы «плясать голыми при луне», как это делали советские руководители по рассказу бессмертного водителя «Антилопы Гну».
К монастырским воротам я боялся даже приближаться, чтобы не подставить Алю, и проводил время в прогулках по пустынным улочкам маленького городка и посещениям культурных точек вроде церквей и рынка.
Я как– то собрался съездить во Владимир поклониться иконе Владимирской Богоматери. Однако к моему стыду выяснилось, что она с XIV века находится в Москве, в Успенском соборе.
Как– то раз, гуляя по рыночной площади, я обратил внимание на деревенского парнишку, выделявшегося своим растерянным видом в городской толкучке. Одет паренек был в новую красную рубаху, синие портки, на ногах красовались тяжелые, не по сезону, смазные сапоги.
Парнишка заворожено смотрел на лоток со сладостями, и, видимо, это его остолбенелое состояние зацепило мой взгляд.
У меня было не так много знакомцев в крестьянской среде, чтобы искать среди них приятелей, но у паренька было такое наивное, знакомое лицо, что я сразу его вспомнил. Он был сыном старосты из имения моего предка, Захаркина. Мы познакомились с ним, когда я, перейдя границу времени, блуждал по непонятной земле и столкнулся на пойменном лугу с косарями По наказу отца мальчик проводил меня до помещичьего дома и получил в презент жевательную резинку.
Я окликнул паренька:
– Тебя, кажись, Архипкой кличут?
Подросток недоуменно посмотрел на меня и, уяснив, что я обращаюсь именно к нему, подтвердил.
– Ну.
– Из Захаркина?
– А ты меня откель знаешь? – с подозрением поинтересовался он, видимо напуганный предупреждениями о городских жиганах.
– А я братца вашего барина казачок, – нахально соврал я, не отвечая на его вопрос.
– Это какого такого братца? – продолжал сомневаться он.
– Алексея Григорьевича, того, что тебе сладкую смолку подарил.
Лицо мальчика расплылось в улыбке.
– Знаю Алексей Григорьича, хороший барин, добрый. А сам он где?
– Он по делам уехал, а мне велел самому в Захар-кино добираться.
– Так поехали с нами. Мы завтрева возвертаться будем, – по-простецки предложил Архипка.
– Да, ну! – обрадовался я. – Так-таки, завтрева!
– В точности завтрева. Мы в Шую, – он с удовольствием выговорил заковыристое название, – лен привозили продавать, а завтрева обратнова едем. Пошли, я тебя нашему приказчику предоставлю.
– Пошли, – согласился я. – А ты чего здесь высматривал?
– Да вона, – смущенно кивнул на сладости Архип, – я ентова у себя в деревне отродясь не видел.
– Ну, такого добра в городе много, хочешь, угощу?
– Не, – засмущался он, – они денег стоят.
– Мне Алексей Григорьевич деньги оставил и наказал, коли, тебя встречу, чтобы непременно конфектов купил.
– Право?! – раскрыл он от удивления рот. – А почем он знал, что ты меня встретишь?
– Видать, откуда-то знал. Не наше дело в барские затеи мешаться, – сказал я и купил ему несколько «конфектов» самой заковыристой формы.
Архип окончательно засмущался, но против подарка не устоял.
Мы отправились на постоялый двор, в котором остановились захаркинские крестьяне. По дороге парнишка, уже как своему, рассказывал не интересные мне деревенские новости и благоговейно облизывал копеечный леденец.
– А кличут-то тебя как? – запоздало поинтересовался он.
– Абдулкой, – машинально назвал я первое пришедшее в голову татарское имя, потом поправился для простоты восприятия. – Можно и Сашкой звать.
– Ну, Сашка, так Сашка, – обрадовался мальчик, которому татарское имя было слишком непривычно.
Постоялый двор оказался из самых дешевых. Обозные крестьяне сидели за общим столом и пили слегка подкрашенную горячую воду, – входящий в моду чай. Кое-кого я помнил в лицо, приказчик же был мне не знаком.
Я поклонился честной компании и пожелал «хлеба-соли». Мужики меня внимательно осмотрели и только после этого вежливо поблагодарили.
– Ты кто есть такой? – спросил приказчик, как самый главный в группе.
Вместо меня ответил Архипка:
– Это барина нашего, Сашка, братца Лексея Григорьича, казачок.
– Какой такой казачок? – не понял приказчик.
– Я слуга брата вашего барина, Алексея Григорьевича, – перевел я на понятный язык рекомендацию парнишки. – Архип мне сказал, что вы возвращаетесь в Захаркино. И мне нужно туда же, с письмом к Антону Ивановичу.
Имя отчество помещика произвело на приказчика впечатление, и настороженность на его лице исчезла,
– А как ты в Шуе оказался? – уже благожелательно спросил он.
– Мой барин здесь по делам был, потом ему пришлось срочно верхами ускакать. Он меня оставил и велел найти попутчиков и добраться в Захаркино, отвезти письмо вашему барину. Я сейчас иду по рынку, смотрю, Архипка навстречу…
– Ага, – подтвердил паренек, – он мне конфектов куплял. Вкусно! Слаще меда!
Такая щедрость произвела впечатление, и меня пригласили за стол. Приказчик даже налил мне чай в керамическую кружку. «Чай» оказался горячей водой со слабым запахом запахам мяты. Однако мужики пили его с удовольствием. Город им нравился, правда, по словам одного из крестьян, утомлял многолюдством.
– И как столько людей вместе живут! – поражался он. – За день всем не перекланяешься!
Потом разговор зашел о торговле, пути, который им пришлось преодолеть. Почти никто из них никогда не был дальше своего уездного Троицка, и величие бескрайной земли вызывало восхищение. Еще оказалось, что мое появление было как нельзя кстати.
Возчиков, считая Архипа, было девять человек. По бумагам же и фактически из Захаркино их выехало десятеро. В пути один из крестьян заболел «животом», и его оставили лечиться у знакомого мужика.
Несоответствие фактического количества людей списку создало в пути много сложностей. Дело в том, что любая неточность в документах, точно так же как и сейчас, давала чиновным людям возможность, как известно самым строгим блюстителям порядка, задерживать крестьян для «выяснения» и «разбирательства», что всегда у нас в Отечестве кончается элементарным вымогательством.