Шпанов Николай. Поджигатели

Чемберлен беспокойно заерзал в кресле.
- Мне нужно несколько минут, чтобы переменить воротничок. В последнее
время у меня стала потеть шея.
- Вы уже говорили мне, - с досадою, морщась, сказал Нельсон. - Я
советовал вам поговорить с врачами...
- С врачами? Прекрасная идея. Пусть врач придет, я должен с ним
поговорить. Это отвратительно: вечно мокрый воротничок.
Нельсон терпеливо ждал, когда он кончит болтать, потом невозмутимо
сказал:
- Через пять минут я приглашу господина Даладье.
- Даладье? Ах, да, Даладье, а я думал - вы о враче.
Когда Нельсон вернулся с Даладье, на Чемберлене был свежий стоячий
воротничок необыкновенной вышины, казавшийся все же слишком низким для его
морщинистой желтой шеи.
Даладье старался придать значительность выражению своего неприветливого
мясистого лица, которое считал похожим на лицо Наполеона. Каждое движение
его тяжелого, грубо срубленного тела было исполнено сознанием важности
миссии, определенной ему историей.
Едва обменявшись с ним несколькими словами приветствия, Чемберлен
заговорил о беспокойстве, которое ему внушает предстоящее свидание.
- Что еще может выдумать Муссолини?
- Какие бы предложения он ни сделал, - меланхолически заявил Даладье, -
я заранее с ним согласен.
- Давайте условимся, - несколько оживившись, сказал Чемберлен: -
обещаем дуче принять всякое его предложение. А в дальнейшем будет видно, что
из наших обещаний стоит выполнить.
- Выполнить придется все, без чего нельзя умиротворить Гитлера, - с
важностью произнес Даладье.
- Да, да, именно так: умиротворить его, умиротворить во что бы то ни
стало. Я совершенно убежден: если мы не достигнем соглашения, он завтра
откроет военные действия.
- И вместе с тем я верю в искренность его желания установить твердый
порядок в Средней Европе, что вовсе не противоречит и нашим намерениям.
Твердый порядок!
- А возражения чехов?
Морщины, собравшиеся вокруг рта и носа Даладье, превратили его лицо в
безобразную маску. У французского премьера это называлось улыбкой.
- Известен ли вам в юридической практике случай, когда суд спрашивал у
приговоренного согласия быть обезглавленным?
Но Чемберлену было не до шуток. Ему не давал покоя страх, испытываемый
перед реакцией английского народа на происходящее. Ведь с этой реакцией ему
придется столкнуться по возвращении в Лондон. Он не был уверен в том, что
рядовой англичанин, воспитанный на парламентско-демократической фразеологии,
простит ему преступление, замышляемое сегодня против Чехословакии.
- Канцлер не понимает, что я не могу вернуться в Лондон с решением,
которое хотя бы внешне не будет приемлемо для общественного мнения Англии, -
пожаловался Чемберлен. - Гитлер не хочет этого понять. Он требует все больше
и больше, - ворчливо проговорил он. - И я вынужден уступать и уступать, не
считаясь ни с чем.
- Надеюсь, в этом смысле дуче будет на вашей стороне. Я восхищен его
идеей собрать нас тут, в Мюнхене, для решительного разговора.
- Я все же сожалею, - сказал после некоторого молчания Чемберлен, - что
Гитлер не пригласил сюда ни одного чеха, с которым можно было бы
посоветоваться в случае затруднения.
- Никаких затруднений нет и не должно быть. - Даладье разрубил воздух
решительным движением смуглой, поросшей черными волосами руки. - Если мы
скажем "да", то о чем же спрашивать чехов?
- Речь идет о важнейших укреплениях в Судетских горах! Отдав их немцам,
мы делаем чехов совершенно беззащитными.
- Эти укрепления были нужны нам не меньше, чем чехам. Недаром же
французы называли их "южной линией Мажино". И если я решаюсь отдать их, при
чем тут чехи? - Даладье высоко поднял толстые, словно набитые ватой, плечи.
Он пошевелил в воздухе короткими волосатыми пальцами, как будто пытаясь
ухватить ускользавший от него довод. - Разве мы не были правы тогда, в деле
с Испанией, когда вас меньше всего интересовало мнение самих испанцев? - Он
исподлобья посмотрел на Чемберлена, но, не дождавшись ответа, продолжал: -
Мы с вами до сих пор не были бы уверены, что испанский вопрос исчерпан, если
бы стали слушать Альвареса дель Вайо и других... Не хотите же вы повторения
такого спектакля и с этими... с чехами!.. Все складывается чрезвычайно
удачно; дело можно, повидимому, закончить - трик, трак! - И он, как
фокусник, прищелкнул пальцами: - Трик-грак!
- Прага может заупрямиться. Бенеш в отчаянии может броситься в объятия
русских.
- К счастью, аграрии достаточно сильны, чтобы не допустить такого
оборота дел.
Даладье встал и прошелся, без стеснения потягиваясь. Он остановился
напротив британского премьера, расставил толстые ноги и, засунув одну руку
сзади под пиджак и без церемонии почесывая поясницу, другою похлопал себя по
губам, желая показать, как ему скучно от этих разговоров.
- Будем откровенны, - с развязностью проговорил он. - Важно, чтобы все
было решено как можно быстрей, прежде чем чехи действительно успеют
сговориться с русскими.
- Вы правы: главное - как можно быстрей, - согласился Чемберлен.
- Нужно отдать Гитлеру Судеты, прежде чем он придумает еще какие-нибудь
требования, которым мы уже не сможем уступить. - И Даладье снова решительно
рубанул воздух.

20

Капли падали с бетонного свода с угнетающей размеренностью, как будто
где-то там, в многометровой железобетонной толще купола, был запрятан точный
прибор, отмеривавший их секунда за секундой. Хотя от места, куда падала
вода, до изголовья было сантиметров десять, Ярошу казалось, что капли
ударяют ему в самое темя. Вообще ему было трудно привыкнуть к жизни в
каземате форта. Легко ли летчику вместо свободного простора неба оказаться в
подземелье, на глубине нескольких метров, вместо жизни птицы влачить
существование крота! Пусть он пошел на это добровольно, пусть все они, кто
сидит в этой норе, поклялись, что форт "Ц" достанется нацистам только с
трупами его защитников, - все это не скрашивало неприглядности непривычного
жилья. И, право, не будь около Яроша старых товарищей по испанской войне,
он, наверно, не выдержал бы - ушел бы на поверхность, проситься обратно в
воздух. Жаль, что с ним нет еще и Зинна, не вступившего в отборный гарнизон
форта, чтобы не бросать своего передатчика.
Люди нервничали. Большая часть их сумрачно молчала, сбитая с толку
поведением французов и англичан. Но кое-кто ворчал, Ярош - больше других.
- Что за идиотизм! - говорил он сквозь сжатые зубы. - Построить
чудесные форты, набить их замечательными орудиями, снабдить самыми
совершенными приборами - и забыть о людях, которым предстоит приводить все
это в действие.
- Люди! - насмешливо проговорил телефонист, сидевший в дальнем углу
каземата. - Цена солдату - десять граммов свинца. Тесно, сыро? Подумаешь!
Солдат не барышня.
- Со всем этим я готов примириться, - сказал Ярош, - но вот эта
проклятая капля... Я сойду с ума...
- Перестань, - остановил его Цихауэр. - Посмотри на Даррака.
И он кивком головы указал на скрипача, лежавшего на койке, закинув ногу
на ногу, и сосредоточенно читавшего нотную тетрадь.
- Луи?! - воскликнул Ярош. - Ему хорошо. Вокруг него всегда тот мир,
который он пожелает создать. Вон посмотри: воображает себя в волшебном лесу
или, быть может, в хижине горного короля... А я не могу не думать о том,
что, вероятно, сейчас мои товарищи на мною испытанных самолетах идут в
воздух...
- Брось философствовать, - перебил Цихауэр. - Ты уже сказал себе, что
ты простой пехотный солдат, - и баста.
- Да, - согласился Ярош, - это так... Если бы только не эта проклятая
капля.
Луи оторвался от нот.
- Ты надоел мне со своею каплей. - Он размял отсыревшую сигарету. -
Капля - это в конце концов напоминание о том, что мир не кончается у нас над
головою, что над нами есть еще что-то, кроме железа и бетона, пушек и
пулеметов, мин и колючей проволоки... - Он привстал на койке и поймал в
пригоршню несколько капель, упавших со свода. - Не суп, не водка, а самая
честная вода. Оттуда, где под ногами пружинит засыпанная осенними листьями
земля, где щебечут птицы... Одним словом, вода из того мира, который еще
существует и который безусловно опять будет нашим. Может быть, там дождь
шуршит сейчас по ветвям деревьев и ручьи звенят все громче...
- Или светит солнце, - мечтательно проговорил Цихауэр, - и
высоко-высоко над вершинами кедров, так высоко, что невозможно изобразить
кистью, висят легкие мазки облачков...
Он спустил ноги с койки и оглядел товарищей.
- Даже удивительно думать, что где-то голубеет небо и есть, наверно,
люди, которые не думают о возможности войны.
- В Чехии таких нет, - раздраженно сказал Ярош. - Чехи хотят драться.
Мы не хотим, чтобы нацистские свиньи пришли на нашу землю. Да, я буду
драться за то, чтобы ни один кусочек моей земли не принадлежал коричневой
сволочи.
- Все будет именно так, как ты хочешь, - уверенно проговорил Цихауэр. -
Не думаешь же ты, что все правительство покончит самоубийством?
- Я не знаю, капитулируют ли наши министры и генералы, - сказал Ярош, -
но народ будет драться.
Луи в сомнении покачал головою.
- Воевать без министров трудновато, а уж без генералов и вовсе нельзя.
- Если взамен выкинутых на помойку негодных не явятся такие, которые
пойдут с народом и поведут его, - сказал Цихауэр.
Каптенармус, рыхлый человек с пушистыми черными усами, закрывавшими
половину розовых щек, оторвался от губной гармоники, из которой неутомимо
извлекал гнусавые звуки.
- Ну, нет, брат, - сердито сказал он, - ты такие разговоры брось.
Делать революцию, когда враг у ворот, - за это мы оторвем голову.
- Дело не в революции, а в защите нашей страны от врагов, кто бы они ни
были - немцы или свои, - проговорил телефонист.
- Верно, друг! - воскликнул Цихауэр. - Вооруженный народ сумеет
отстоять от любого врага себя и свое государство, которое создаст на месте
развалившейся гнилятины.
Несколько мгновений в каземате царило молчание, в котором были
отчетливо слышны удары капель, падающих с бетонного свода.
- Не понимаю я таких политических тонкостей, - проворчал каптенармус. -
По мне государство - так оно и есть государство. Мне во всяком государстве
хорошо... Только бы оно не было таким, о котором толкуют коммунисты.
- Вот что! - Телефонист протяжно свистнул. - Дрожишь за свою бакалейную
лавку. - И сквозь зубы зло добавил: - Шкура!.. А впрочем... - задумчиво
продолжал он, - я полагаю, что на этот раз не прав и Руди Цихауэр: если
французы не помогут нам сдержать проклятых гитлеровцев - крышка! Всем нам
крышка! И тем, что сидят на горе в Праге, и нашему брату - простому люду.
Гитлер вымотает из нас кишки!
- Да что вы, в самом деле, заладили похоронные разговоры? - рассердился
Даррак. - Французы одумаются, они заставят своих министров понять, что
капитуляция перед Гитлером - смерть для них самих.
- Чорта с два! - огрызнулся телефонист. - Одумались они с Испанией?..
Капитулировали - и стригут себе купоны как ни в чем не бывало. Видели мы,
как они "одумываются". Господа Даладье и Гамелены могут сдать Гитлеру и
Париж.
- Никто не посмеет даже в мыслях пустить немцев к сердцу Франции! -
запальчиво воскликнул Луи. - Народ им не позволит!
Телефонист расхохотался:
- Уж не ты ли им помешаешь?
- Нас миллионы.
- Тошно тебя слушать. Прежде чем вы успеете сообразить, немцы будут
маршировать под Триумфальной аркой.
- Молчи! Ты не смеешь об этом и думать.
- Бросьте ссориться, - вступился Цихауэр. - Каждый прав по-своему;
настоящие французы не могут об этом даже думать, но сумеют ли они
предупредить катастрофу, которая идет к ним из-за Рейна?
- Скажи откровенно, Руди, - спросил Луи, - ты презираешь французов?
- Я дрался рядом с батальоном Жореса.
- Почему же ты так говоришь?
- Я презираю ваше правительство.
- А говорят: каждый народ имеет то правительство, какого заслуживает, -
усмехнулся телефонист. - И не будут ли сами французы достойны презрения,
если станут терпеть правительство, которое продает их на каждом шагу?
- Кому это? - спросил каптенармус.
- Тем же немцам... Хотел бы я знать, откуда у этих немцев столько
денег? Еще недавно они были голы и босы, а теперь, глядите, покупают
правительства налево и направо.
- Видно, у них нашелся дядюшка с деньгами, - сказал Луи. - Но нынче
дядюшки даром ничего не дают.
- Ясно, что не даром... Может статься, Германия не единственная фигура
в этой темной игре? - Телефонист хитро подмигнул.
- А кто же еще, по-твоему? - с недоверием спросил каптенармус.
- Американский дядюшка нашелся у фрица.
- Скажешь тоже!
- А что же тут невероятного? Народ правильно толкует: кто боится
Испанской республики?.. Те, у кого денежки плачут, если народ власть
возьмет. А чьи там денежки? Знающие люди говорят: английские да
американские... А что этот голоштанник Гитлер без богатых дядюшек? Пшик - и
нет его!.. - И с нескрываемой ненавистью закончил: - Мало что палач, так еще
за чужой счет... А тем-то, американцам, такие и нужны!.. И среди чехов ищут
таких же скотов: нельзя ли кого купить, да подешевле?.. Чтобы чужими руками
Чехию в американский карман сунуть...
- Что бы ни случилось там, наверху, наше дело держаться, - сказал
Цихауэр. - Мы пост номер семнадцать - инженерное обеспечение склада
боеприпасов форта "Ц". Я стараюсь, чтобы мои мозги работали сейчас в таком
масштабе.
- Это потому, что ты еще слишком немец, - сказал Ярош. - Небось, не был
бы так спокоен, если бы за спиною вместо Праги стоял Берлин. - Поймав на
себе укоризненный взгляд Цихауэра, Ярош смутился. - Не сердись. Это я так,
от ярости. Знаю: ты весь тут. Так же, как Луи, как я, как все мы, настоящие
чехи.
- Все: чехи, чехи, чехи!.. - неожиданно раздалось из черной пасти,
которою начиналась потерна. Там уже некоторое время стоял Каске и слушал
разговор, происходивший в каземате. - Как будто мы здесь не для того, чтобы
защищать свое отечество. Ну, что же вы замолчали?.. Чужой я, что ли?
Ответом Каске было общее молчание.
- Молчите... - обиженно повторил он. - Словно вошел не такой же солдат,
как вы.
- С чего ты взял, мы вовсе не замолчали, - сконфуженно проговорил
каптенармус. - Честное слово, Фриц, мы тут ничего такого не говорили...
просто поспорили немножко. Ты все где-то пропадаешь, мы даже и забыли про
тебя.
- Вот, вот, - стараясь казаться добродушным, что ему, однако, плохо
удавалось, проговорил Каске, - про меня всегда забывают. Каске что-то вроде
старого сапога: надели на ногу и забыли.
- Ты о себе довольно высокого мнения, - иронически бросил Цихауэр,
который с особенным удовольствием пользовался теперь тем, что солдатский
мундир уравнял его с деспотичным механиком.
Все засмеялись. Каске оглядел их, одного за другим, исподлобья злыми
глазами и остановил взгляд на вошедшем в каземат священнике.
Отец Август Гаусс осенил солдат быстрым, небрежным крестом и
притронулся пальцами к фуражке военного капеллана.
- Все спорите, ссоритесь, - сказал он укоризненно и присел на койку
Яроша. - Разве теперь время разбирать, кто немец, кто чех?
- Этому всегда время, - хмуро проворчал телефонист.
- Каске немец и должен им оставаться - для себя, для всех нас. В душе и
в делах, - наставительно произнес священник. - Разве деды господина Каске не
жили в этих горах, не обрабатывали их, не содействовали их процветанию, не
ели честно заработанный хлеб, забывая о том, что они немцы, трудясь бок о
бок с чехами?
- Именно, - не сдерживаясь, выкрикнул телефонист, - бок о бок, всегда с
плеткой в руках; всегда либо в шапке жандарма, либо с тростью помещика. Мы
их хорошо помним - и наших "королевско-императорских" немцев и мадьяр
великой двуединой империи славных Габсбургов.
- По-вашему, чтобы быть честным человеком, нужно перестать быть немцем?
- Август покачал головой. - Словно немцы не такой же народ, как все другие.
- Тут-то и зарыта собака! - горячо воскликнул Даррак. - Вопрос в том, о
каких немцах идет речь. Из-за того, что некоторые из них возомнили себя
особенным народом, все и пошло кувырком. Вот и приходится теперь выбирать:
называть ли кого-либо немцем или честным человеком? Разве я не прав, Руди?
Ты сам был немцем...
Цихауэр вскинул голову.
- Немцем я не только был, но и остался. И всегда останусь. Но именно
немцем, а не гитлеровской швалью.
Каске посмотрел на него злобно горящими глазами, но смолчал.
- Послушайте-ка, ребята, - вмешался каптенармус, - бросьте вы
ссориться. Политика не для нас с вами.
- Заткнись ты, Погорак! - крикнул телефонист. - Сейчас опять заговоришь
о Сыровы. Слышали мы его речи: "Идите по домам и доверьтесь правительству".
К чорту правительство, которое поджимает хвост при одном виде немецких псов!
- Я тоже умею браниться, ребята, - вдруг повышая голос и как бы сразу
превращаясь из священника в офицера, проговорил Август. - Не воображайте,
что вы одни были солдатами и никто, кроме вас, не сумеет постоять за себя. К
чорту такие разговорчики! С чего вы взяли, будто немец не может понять того,
что надвигается на Судеты? Именно потому, что мы с Каске немцы, мы здесь, в
этом форте, и не уйдем из него даже тогда, когда уйдете все вы. Не одним вам
тесно на этом свете с Гитлером.
- Пусть сам Бенеш придет сюда и скажет: "Каске, оставь свой пост" - я
не уйду, - сказал Каске.
- А знаете, ребята, мне это нравится! - воскликнул Даррак. - Так и
должен рассуждать солдат.
- Да, - раздельно и громко сказал Цихауэр. - Если он... провокатор.
Каске подскочил к художнику.
- Что ты сказал?
Цихауэр спокойно выдержал взгляд механика. Он знал, что Каске дрянь, ни
на грош не верил ни его разглагольствованиям, ни проповедям отца Августа.
Больше того, он подозревал их в способности предать, но раз власти нашли
возможным включить их в состав гарнизона, не его дело спорить.
Он только сказал:
- Солдат, даже самый храбрый, должен понять, что один несвоевременный
выстрел на границе может окончиться трагедией для всей Чехословакия. Вы,
Каске...
- Господин Каске, - сердито поправил механик.
- Вы, Каске, - упрямо повторил художник, - знаете, что Гитлеру только и
нужен такой провокационный выстрел на границе, чтобы вторгнуться сюда всеми
силами и захватить уже не только Судеты, которые так любезно предлагают им
господа чемберлены, а все, что ему захочется.
Повелительным движением Август заставил спорщиков замолчать.
- Послушайте, Цихауэр, вы еще новичок в таких делах, а я вам скажу:
если чехи отдадут без боя эти прекрасные укрепления на оборонительном
рубеже, созданном для них самою природой, то чешское государство будет
беззащитно, как цыпленок.
- Правительство знает это не хуже вас.
- Знает или нет, но у него не будет больше естественной линии для
обороны против наступления гитлеровцев и, поверьте мне, не будет времени,
чтобы создать новые форты. Это говорю вам я, старый солдат, видевший Верден.
У чехов один выход: ни шагу назад, что бы ни толковали политики.
- Мы дали клятву слушаться офицеров.
- Бог дал мне власть разрешать клятвы... Умереть на этих фортах - вот
задача честного защитника республики. Если будет бой, мы будем драться. Если
бой будет проигран - взорвем форт. Вот и все, - решительно закончил Август.
- Нет, не все, господин патер! - возразил Цихауэр. - Есть еще одна
возможность. - Он на мгновение умолк и с видимым усилием договорил. -
Капитуляция, приказ отойти без боя.
- Отойти без боя? - Август рассмеялся. - Сразу видно, что вы не прошли
школу немецкой армии.
- В Германии мне довелось побывать в школе, от которой отказались бы и
вы.
Август с любопытством посмотрел на Цихауэра, но тот промолчал.
Священник продолжал тоном наставника:
- Вы - семнадцатый пост, и не мне вас учить тому, что это значит. - Он
положил руку на маленький пульт с рубильником, прикрытым запломбированным
щитком. После некоторого молчания он, прищурившись, посмотрел сначала на
Яроша, потом на телефониста. - Или вы боитесь? Скажите мне прямо: отец, мы
хотим жить, - и я помогу вам перенести это испытание... Ну, не стыдитесь,
говорите же, перед вами священник. - Он снова притронулся к маленькому
рубильнику. - Если вам страшно, я останусь тут. - В его голосе появились
теплые нотки: - Понимаю, друзья мои, вы все молоды. Я понимаю вас. Хорошо,
идите с миром, я останусь тут, как если бы господь судил испить эту чашу не
вам, а мне. - Он исподтишка наблюдал за впечатлением, какое производят его
слова на солдат. Но ни выражение их лиц, ни взгляды, которыми они избегали
встречаться с глазами Августа, не говорили о том, что его речи доходят до их
сердец. Один только Каске, стараясь попасть в тон священнику, с напускной
отвагой сказал:
- Нет, отец мой, не ваше это дело - взрывать форты. Пусть уходят отсюда
все. Каске включит рубильник и взлетит на воздух вместе с фортом. Ни одна
пушка, ни один патрон не достанутся врагу. В этом вы можете быть уверены.
Август издали осенил его размашистым крестом так, чтобы видели все.
Ярош стукнул кулаком по краю койки.
- Никто из вас не прикоснется к рубильнику без моего приказа. Здесь ваш
начальник я, и делать вы будете только то, что прикажу я.
- Но, но, господин унтер-офицер, - усмехнулся Каске. - Никто не
оспаривает вашего права приказывать, но даже вы не можете мне приказать быть
трусом.
- Так я тебе скажу, - крикнул Ярош: - тот, кто протянет руку к
рубильнику без моего приказа, получит пулю!
И в подтверждение своей решимости расстегнул кобуру пистолета.
- Тут не о чем спорить, - примиряюще сказал патер Август, - именно так
и должен держать себя начальник, который отвечает за исполнение приказа
старших начальников. - Он сделал паузу и состроил загадочную мину. - Весь
вопрос только в том, чтобы там, среди этих старших офицеров, не... не
оказалось предателей.
Ярош вскочил с койки. Его губы вздрагивали от негодования.
- Кто дал вам право так думать? Там, наверху, сидят чехи.
- А вы думаете, среди чехов не может быть предателей?
- Когда речь идет о родине...
- Люди суть люди, господин Купка. Разве полгода назад любой чех не счел
бы меня сумасшедшим, если бы я сказал, что не верю в честность французов или
англичан?
- Франции и Англии или французов и англичан? - запальчиво крикнул
Даррак.
- А это не одно и то же? - насмешливо спросил священник.
- Да, мы, побывавшие в Испании, научились отличать правительство Англии
от ее народа, - сказал Даррак.
- Ах, вот как! И вы побывали там? И тоже, может быть, в качестве
"защитника республики"?
- Иначе я постыдился бы об этом упоминать.
- Браво, Луи! - воскликнул Цихауэр. - Ты научился разговаривать
по-настоящему.
- А вы знаете, что это очень сильно смахивает на пропаганду русских
большевиков? - насупившись, сказал патер Август. - Тех самых большевиков,
что отступились сейчас от своих обязательств защищать Чехословацкую
республику от Гитлера.
- Это ложь! - с возмущением крикнул Цихауэр. - Мы знаем, что происходит
в действительности: Советы заявили о своей готовности выступить в защиту
Чехословакии.
- Это Годжа и Сыровы не пожелали, чтобы за нас заступился Советский
Союз, - сказал Ярош. - Сами побоялись, или же не позволил английский
дядюшка.
- И правильно сделали, - попробовал вставить Август. - Приди сюда
русские, вся Чехия стала бы красной.
Но Цихауэр перебил его:
- Да, министры побоялись заключить трехсторонний договор и ограничились
отдельными договорами с Францией и СССР, обусловив советскую помощь
выступлением французов.
- Кто же знал, что наши министры окажутся такими подлецами, - заметил
Даррак.
- Опять за старое! - недовольно проговорил каптенармус Погорак. Он
достал из-под койки банку консервов и большую флягу. - Благословите, отец!
Но прежде чем Август успел сделать движение простертою рукой, в глубине
потерны вспыхнул яркий свет ручного фонаря и послышалось звонкое эхо
торопливых шагов. Все замерли с вилками в руках. В каземат вошел Гарро.
- Садитесь с нами... - начал было каптенармус, но запнулся, увидев
взволнованное лицо француза.
- Чемберлен, Даладье и Муссолини прилетели к Гитлеру в Мюнхен, - быстро
проговорил Гарро. - Они открыли конференцию, на которой решают судьбу
Чехословакии без участия чехословацких представителей.
- Этого не может быть, - тихо проговорил Даррак. - Они не посмеют... не
посмеют!
Гарро опустился на край его койки. Молчание нарушил Август.
- Пансион для нервных барышень! - Он придвинул к себе консервы,
отвинтил крышку фляжки и бережно налил ее до краев. Прежде чем выпить,
насмешливо оглядел остальных.
Следующим налил себе Каске. Он заметно волновался, но старался делать
все, как священник. Глядя на них, ткнул вилкой в банку и каптенармус. Когда
Ярош потянулся к фляжке, она была уже наполовину пуста. Он сделал глоток и
передал ее телефонисту.
- Может быть, вы и правы, - сказал Гарро. - Иначе действительно тут
можно повеситься, пока эти господа заседают в Мюнхене.
Но на его долю во фляжке уже ничего не осталось.
- Жаль, - сказал он. - У тебя, Ярош, ничего нет?
- Нет...
Каске полез в свой ранец и, достав две бутылки коньяку, с торжествующим
видом поднял их над головой.

21

Гарро взглянул на часы.
- Странно, должны бы уже быть какие-нибудь известия.
Все, словно сговорившись, поглядели на телефон.
Гарро потянул к себе лежавшую на постели Даррака раскрытую книгу.
Пробежав глазами с полстраницы, он сказал с усмешкой:
- Если бы старик знал, что ему придется принять участие в обороне и
этих фортов, тоже предаваемых французскими министрами!..
- В этом и сила Гюго, - сказал Луи: - сказанное им сохраняет смысл на