Шпанов Николай. Поджигатели

газету разворачивали, - проговорила она, откалывая для него отсыревший после
утреннего дождя номер "Попюлер".
- Нет, нет! - остановил ее Лоран. - Не то! Одно мгновение она смотрела
на него с недоумением: Ах, да! - И, оставив "Попюлер", она подала ему номер
"Юманите".
- Да кстати уж и объясните мне, что это болтают, будто беженцам из
Испании, которые в Париже, прислали пять миллионов франков? Может статься, и
на вашу долю немного придется! Сама-то я очки дома забыла! - Это было
обычным приемом, с помощью которого она скрывала неумение прочесть что бы то
ни было кроме заголовков газет.
Лоран быстро отыскал сообщение, гласившее, что испанский посол в
Париже, Паскуа, получил от советского правительства пять миллионов франков
для помощи испанским беженцам.
- К сожалению, мадам, на мою долю ничего не перепадет, - со вздохом
проговорил он.
Она критически оглядела его унылую фигуру.
- Все без работы?
Вместо ответа он приоткрыл ворот пиджака.
- А ведь вы такой же социалист, как наши министры, - насмешливо сказала
газетчица.
Лоран свистнул сквозь зубы.
- Мы разошлись с ними во взглядах.
- Ха-ха! - Она, как мужчина, провела пальцами по своим густым черным
усикам. - Смотрите в их сторону, - и она ткнула пальцем в мокрый лист
"Юманите". - Говорят, что в последнее время это до добра не доводит...
- Не все ищут добра, мадам. Кое-кому нужна правда.
- Если судить по спросу на "Юманите", то искателей правды становится
все больше... Где времена, когда "Матен" была самой ходкой газетой?.. - и
она вздохнула.
Лоран, не слушая ее, просматривал страницы "Юманите".
- Как ни крепко завинтили крышку чехословацкого котла, а он все кипит,
- сказал он и стал было складывать газету, но тут взгляд его упал на первую
страницу: "Сегодня в зале Народного дома, на площади Арколь, состоится
обсуждение доклада товарища Сталина, опубликованного нами во вчерашнем
номере".
- Нет ли у вас вчерашнего номерочка? - заискивающе спросил Лоран.
Мадам Жув без особой готовности перебрала столку газет и протянула
Лорану номер.
Он развернул газету и жадно впился глазами в первую полосу: "Сталин
докладывает восемнадцатому съезду Коммунистической партии".
Взгляд Лорана бегал по строкам:
"Международное положение Советского Союза... Новая империалистическая
война стала фактом... фашистские заправилы, раньше чем ринуться в войну,
решили известным образом обработать общественное мнение, т.е. ввести его в
заблуждение, обмануть его.
Военный блок Германии и Италии против интересов Англии и Франции в
Европе? Помилуйте, какой же это блок! "У нас" нет никакого военного блока.
"У нас" всего-навсего безобидная "ось Берлин - Рим", т.е. некоторая
геометрическая формула насчет оси. (Смех.)
Военный блок Германии, Италии и Японии против интересов США, Англии и
Франции на Дальнем Востоке? Ничего подобного! "У нас" нет никакого военного
блока. "У нас" всего-навсего безобидный "треугольник Берлин - Рим - Токио",
т.е. маленькое увлечение геометрией. (Общий смех.)
Война против интересов Англии, Франции, США? Пустяки! "Мы" ведем войну
против Коминтерна, а не против этих государств. Если не верите, читайте
"антикоминтерновский пакт", заключенный между Италией, Германией и Японией.
Так думали обработать общественное мнение господа агрессоры, хотя
нетрудно было понять, что вся эта неуклюжая игра в маскировку шита белыми
нитками, ибо смешно искать "очаги" Коминтерна в пустынях Монголии, в горах
Абиссинии, в дебрях испанского Марокко. (Смех.)
Но война неумолима. Ее нельзя скрыть никакими покровами. Ибо никакими
"осями", "треугольниками" и "антикоминтерновскими пактами" невозможно скрыть
тот факт, что Япония захватила за это время громадную территорию Китая,
Италия - Абиссинию, Германия - Австрию и Судетскую область, Германия и
Италия вместе - Испанию, - все это вопреки интересам неагрессивных
государств. Война так и осталась войной, военный блок агрессоров - военным
блоком, а агрессоры - агрессорами.
Характерная черта новой империалистической войны состоит в том, что она
не стала еще всеобщей, мировой войной. Войну ведут государства-агрессоры,
всячески ущемляя интересы неагрессивных государств..."
Мадам Жув спросила:
- Вы еще не стали коммунистом, господин Лоран?
- Это чрезвычайно интересно, то, что здесь написано, - взволнованно
проговорил Лоран и, забыв, что газета дана ему на несколько минут, снова
погрузился в чтение.
"Чем же объяснить в таком случае систематические уступки этих
государств агрессорам?
Это можно было бы объяснить, например, чувством боязни перед
революцией, которая может разыграться, если неагрессивные государства
вступят в войну, и война примет мировой характер. Буржуазные политики,
конечно, знают, что первая мировая империалистическая война дала победу
революции в одной из самых больших стран. Они боятся, что вторая мировая
империалистическая война может повести также к победе революции в одной или
в нескольких странах..."
Лоран с азартом ударил ладонью по развернутому листу.
- Вы понимаете, мадам, этот человек глядит так далеко вперед, как
неспособны смотреть все наши министры, вместе взятые, - прошлые, настоящие и
будущие. Честное слово!
- О ком это вы?
Но Лоран так и не ответил на ее вопрос, он с увлечением читал дальше.
"Но это сейчас не единственная и даже не главная причина. Главная
причина состоит в отказе большинства неагрессивных стран и, прежде всего,
Англии и Франции от политики коллективной безопасности, от политики
коллективного отпора агрессорам, в переходе их на позицию невмешательства,
на позицию "нейтралитета"..."
Мадам Жув скрутила папиросу и ловко заклеила ее толстым, как баклажан,
языком. Заметив, что Лоран сложил газету не по фальцу, сердито пробормотала:
- Вы обращаетесь с газетой так, словно заплатили за нее!
- Прошу прощения, - спохватился Лоран и тщательно разгладил ладонью
складку. Он собирался было найти место, на котором его прервала газетчица,
но она решительно сказала:
- Давайте-ка ее сюда: прохожие начинают обращать на вас внимание. Этак
люди подумают, что каждый может читать все, что ему понравится, не заплатив
ни сантима!
- Честное слово, еще одну минутку! - умоляюще проговорил он.
Но она уже ухватилась за угол листа и потянула его к себе.
- И вообще в мои интересы вовсе не входит, чтобы ажан видел, как возле
моего киоска собираются разные люди читать "Юманите".
Но Лоран не мог вернуть газету, не дочитав страницу.
- Я заплачу вам за нее, - сказал он. - Можете записать за мною два су.
- Платить собираетесь, когда получите работу?
Не отдавая себе отчета в том, что делает, Лоран сорвал с шеи красный
шарф и бросил на прилавок.
- Вот залог!
Он вернулся в парк, сел на скамью и нетерпеливо нашел место, на котором
остановился.
"Формально политику невмешательства можно было бы охарактеризовать
таким образом: "пусть каждая страна защищается от агрессоров, как хочет и
как может, наше дело сторона, мы будем торговать и с агрессорами и с их
жертвами". На деле, однако, политика невмешательства означает
попустительство агрессии, развязывание войны... ...не мешать агрессорам
творить свое черное дело, не мешать, скажем, Японии впутаться в войну с
Китаем, а еще лучше с Советским Союзом, не мешать, скажем, Германии увязнуть
в европейских делах, впутаться в войну с Советским Союзом, дать всем
участникам войны увязнуть глубоко в тину войны, поощрять их в этом
втихомолку, дать им ослабить и истощить друг друга, а потом, когда они
достаточно ослабнут, - выступить на сцену со свежими силами, выступить,
конечно, "в интересах мира", и продиктовать ослабевшим участникам войны свои
условия..."
По газетному листу поплыли вдруг зеленые, красные и желтые круги. Они
расплывались, смешивались друг с другом, превращаясь в огненных змей.
Одновременно Лоран почувствовал нестерпимую резь в желудке.
Он в страхе закрыл глаза; такого приступа не было еще никогда. Схватка
была недолгой, но когда он поднял веки, огненные хвосты попрежнему кружили
перед глазами и лоб его был покрыт обильным потом. Он прижал пальцы к
глазам, и круги, вспыхнув на мгновение снопами лиловых брызгг, исчезли.
Фу, какая боль была в желудке!.. Но где же это объявление, которое ему
нужно?.. Ах, да, зал "Арколь". В семь тридцать. Сегодня. Двенадцатого
марта... Разве сегодня двенадцатое марта? Почему же такой собачий холод? У
него зуб не попадает на зуб. Поплотнее затянуть шарф на шее. Он же отлично
знает, что на шее у него должен быть шарф. Зал "Арколь", семь тридцать. Не
опоздать бы... Если уж суждено подохнуть с голоду, то он хочет знать,
почему... А может быть, дело еще и не так плохо? Эти ребята, там, могут
показать выход. Честное слово! Если они похожи на генерала Матраи или на
Стила, то они расскажут, как свернуть шею таким проходимцам, как Блюм и его
друзья, да и не только им, а и всем, кто стоит поперек дороги настоящим
французам, - всем от де ла Рокка до Даладье. А пора, честное слово, пора!
Двое проходивших по аллее мужчин видели, как Лоран поднялся со скамьи,
сделал два шага и, пошатнувшись, упал. В одной руке у него была газета,
другою он судорожно шарил около горла, словно искал конец шарфа. Когда он
упал, пиджак его распахнулся, и прохожие увидели резко выступающие, как у
скелета, ребра.
Один из этих прохожих оглянулся, отыскивая взглядом полицейского, но
другой, приглядевшись к Лорану, схватил своего спутника за рукав:
- Постойте, Гарро! Я знаю этого парня: это же эльзасец Лоран, из
батальона Жореса.
Видя, что спутник хочет поднять Лорана, Гарро спросил:
- Куда мы его денем?
- Возьмем к себе.
- Интербригада?
- Конечно же. - И он бережно вытащил из стиснутых пальцев Лорана номер
"Юманите".
Гарро побежал к воротам парка и подозвал такси. Когда они хотели
поднять Лорана, тот очнулся. Несколько мгновений он озирался по сторонам,
ничего не понимая, потом, вглядевшись в лицо одного из них, вдруг обнял его
за шею и неловко прижался к его лицу небритой щекой.
- Я узнал тебя, Цихауэр, честное слово, узнал...
Через день Лоран и Гарро вместе выходили с Северного вокзала. Они
расстались с Цихауэром, уехавшим в Гавр, чтобы сесть на пароход, уходивший в
Ленинград.
Лоран сказал на прощанье Цихауэру:
- Ты, Руди, непременно передай привет генералу Матраи, слышишь? Если я
ему понадоблюсь, ты теперь знаешь, где меня найти.
В кармане Лорана лежал теперь паспорт Даррака, того самого беспалого
скрипача, с которым они когда-то служили у генерала Матраи. На паспорте
стояла чехословацкая виза, которая позволит Лорану вместе с Гарро поехать в
Прагу.
- Но вы уверены, мой капитан, - почтительно спросил эльзасец, - что там
действительно нужны такие люди, как я?
Гарро похлопал его по плечу.
- Если французы не поспешат сменить кабинет, то каждый хороший солдат
будет на вес золота.
- У чехов?
- Не может быть, чтобы никто так и не попытался схватить Гитлера за
руку, - неопределенно ответил Гарро. - Ну, а если его схватят, он будет
огрызаться.
- Вы говорите это так, словно война не доставит вам ничего, кроме
удовольствия.
- Я бывалый солдат, старина, - весело откликнулся Гарро, - и убежден,
что дела не придут в порядок, пока Гитлеру не перешибут хребет.
- Одному ли Гитлеру нужно его перешибить? - проговорил Лоран совершенно
таким же тоном, каким когда-то с ним самим говаривал Стил.

28

Приближаясь к усадьбе, Роу понял, почему шефу вздумалось вызвать его в
место, столь удаленное от Лондона. Усадьба была расположена так, что к ней
нельзя было приблизиться, оставшись незамеченным.
Роу пришло в голову, что будь у него на душе какой-нибудь крупный грех
против секретной службы его величества, он, наверно, не так смело направил
бы свой автомобиль по дороге, ведущей к воротам усадьбы. Нельзя было
придумать более удачного места, чтобы без лишних глаз отделаться от
ненужного человека. Но Роу с легким сердцем нажимал на акселератор. Он очень
давно не видел шефа. С тех пор было послано много ценной информации,
проведено несколько удачных провокаций. Перебирая все это в памяти, Роу на
мгновение споткнулся было о сорвавшееся покушение на Бена и Шверера, но тут
же забыл об этой неудаче: она не помешала Чемберлену выполнить план продажи
Судет за невысокую плату недолгой покорности Гитлера. Последующие события
отодвинули это дело на задний план.
В холле Роу не встретил никто, кроме лакея, который, приняв от него
пальто и шляпу, не спеша опустил шторы и исчез, не задав ни одного вопроса,
даже не спросив Роу об имени.
Прошло несколько минут, Роу услышал шаги и, обернувшись к лестнице,
узнал шефа.
- Можете не делать никакого доклада, - сказал шеф после первых же слов
приветствия. - Все знаю. За хорошо сделанное благодарю, за провал с лордом
Крейфильдом не сержусь. В конце концов дело завершилось к общему
удовольствию.
- Не знаю, что вы имеете в виду, сэр?
- Вы перестали читать газеты?
- Я прямо с самолета, сэр.
- Это другое дело. Просмотрите вчерашнюю речь премьера в палате:
правительство не в претензии на то, что Чехия вот-вот перестанет
существовать.
- В дороге мне довелось слышать другое.
- Да?
- Считают, что Гитлер оставил нас в дураках.
- Выбирайте выражения, Уинфред, - усмехнулся шеф. - Англо-германская
декларация гласит: никогда не позволить никаким разногласиям испортить наши
отношения.
По дороге в столовую Роу сказал:
- Разрешите доложить, что я считаю ошибкой службы?
- Отлично. Только прежде сделайте себе что-нибудь покрепче, -
согласился шеф. - На мою долю не нужно, я предпочитаю рюмку малаги... - И
наливая вино в большой бокал: - Не понимаю, что вы находите в этих
убийственных смесях, которые только обжигают небо? - Он с наслаждением
сделал несколько глотков и прищелкнул языком. - Уж ради одного этого стоило
помочь Франко навести порядок в Испании... Так чем же вы недовольны?
- Считаю ошибочным решение не продолжать начатые мною поиски
передатчика "Свободная Германия", сэр.
- Хотите, чтобы мы и это на блюдечке поднесли Гитлеру?
- Эта станция должна заботить нас больше, чем Гитлера.
- Не понимаю.
- Гитлеру в глазах Европы уже нечего терять, а нас эта подпольная
станция компрометирует непоправимо. Что ни день, то она посылает в эфир
такие разоблачения англо-германских и англо-французских переговоров, от
которых премьер, наверно, не заснул бы несколько ночей.
- Имеете адрес передатчика?
- Во главе дела стоит некий Зинн.
- Чех?
- Немец.
- Антифашист?
- Коммунист.
Шеф в задумчивости повертел в руке сигарету, не спеша закурил,
прищурился на дым и сквозь зубы пробормотал:
- Хм, цепкий народ... Ну, ничего, Уинн, слава богу, все это происходит
не у нас и служит нам отличною школой для того времени, когда нам самим
придется столкнуться с ними вплотную здесь, у себя.
- Трудные будут времена, сэр.
- Тем лучше нужно к ним подготовиться. - Шеф вздохнул. - Запомните,
Роу, на тот случай, если вам придется вести самостоятельную работу:
коммунисты чертовски крепко держатся друг за друга, не считаясь с
национальностью. А все вместе - за Москву. Там мозг. Получается бесконечная
цепь, которую трудно разорвать.
- Но мне кажется, сэр, - почтительно прервал Роу, - что именно в их
интернационализме и заложен шанс на успех нашей работы среди них.
Старик удовлетворенно кивнул.
- Вот мы и подошли к теме, - оживляясь, произнес он. - Мне кажется, что
мы можем взорвать международный фронт коммунистов именно с этой стороны.
- Национализм? - проговорил Роу.
- Наша первоочередная задача в борьбе с коммунизмом - разрыв
интернациональной цепи коммунистических партий. Если мы отыщем в ней
несколько слабых звеньев, то и вся цепь не будет нам опасна. Мы разомкнем ее
тогда, когда нам будет нужно. - Подумав, шеф добавил: - Слабые места нужно
искать на Ближнем Востоке, может быть где-нибудь на Балканах...
Тема не нравилась Роу. Он понимал, ради чего шеф говорит эти
банальности: сейчас ему навяжут какое-нибудь сложное поручение на Балканы.
Слуга покорный! Хотя, наверно, нигде в другом месте секретная служба его
величества не имеет такой сети, как там, на этих "задворках Европы", но
нигде в другом месте с такою легкостью и не перережут ему глотку за
несколько грошей, полученных от любой другой разведки. Нет, с него довольно,
он устал.
Роу постарался переменить разговор.
- Как же все-таки быть со "Свободной Германией", сэр? Быть может, вы
прикажете перенять от меня связь, необходимую, чтобы добраться до этого
Зинна?
- Связь своя?
- Наполовину... Патер Гаусс.
- А, знаю... Наполовину, пожалуй, много. Дай бог, чтобы он оказался
нашим на четвертушку. Тут слишком много акционеров.
- Пусть патер наведет на станцию самих немцев.
Шеф с живым интересом посмотрел на Роу.
- Он работает и на них?
- Почти уверен.
- Немцы не та фирма, с которою мне хотелось бы сейчас кооперироваться.
- Вполне справедливо, сэр, - сказал Роу, у которого уже начинало шуметь
в голове. - Но в деле с Зинном этот патер не может быть нам вреден, а после
того... его можно будет и убрать.
- Что же, если передатчик говорит о нас лишнее... - Шеф кивнул на
пустую рюмку Роу: - Не стесняйтесь, старина, сегодня еще можно... перед
довольно основательным постом.
- Ради чего такое ужасное лишение, сэр? - улыбнулся Роу.
- Чтобы всегда держать себя в руках, старина. Там, куда я вас посылаю,
мимикрия не удавалась еще никому.
- Вы начинаете меня пугать, сэр, - с шутливым ужасом произнес Роу.
- Вы должны отнестись вполне серьезно к тому, что я говорю. Я потому и
остановил свой выбор на вас, что рассчитываю на ваше умение болтать с кем
угодно, на любую тему... Кстати! Вы сможете осуществить и одно свое дельце.
Ведь вы сделали пьесу по своим "Шести шиллингам и полнолунию"?
- Да, сэр.
- И пока еще не поставили ее в России?
- Так вы посылаете меня в Россию?!
- У вас будет там время перевести и устроить пьесу в театрах.
- Моя командировка так затянется?
- Ваша задача в том и будет заключаться, чтобы проторчать в Москве как
можно дольше. - Шеф некоторое время молчал, неторопливо прихлебывая вино. -
Решено, что премьер-министр выступит в палате с речью, где возьмет твердый
тон в отношении Германии. Так сказать: "довольно оставаться в дураках"!
- Перемена курса?
- Подождите, Уинфред, не перебивайте... Через некоторое время премьер
повторит выступление в еще более резких тонах: чтобы обуздать поползновения
Германии, правительство его величества даст гарантии против агрессии Польше,
Румынии, Греции и кое-кому еще из этой мелочи, на которую зарится Гитлер.
- Он уже достаточно хорошо знает, чего стоит наша гарантия, - Чехия еще
шевелится у него в животе.
- Роу!
- Прошу простить, сэр... Значит, Великобритания перекладывает руль?
- Великобритания не перекладывает руля! - подчеркнуто возразил шеф. -
Мы только решили припугнуть Гитлера, хотя прочное англо-германское
соглашение попрежнему остается главной целью правительства.
- При верном курсе мы вполне могли бы поделить с Германией рынки всего
мира, а может быть, и не только рынки.
Шеф насмешливо посмотрел на него и погрозил пальцем левой руки, так как
правая была у него занята пустою рюмкой:
- Урок старика: никогда не выдавайте чужих слов за свои, даже когда,
по-вашему, слушатели не могут догадываться об их источнике.
Роу принужденно рассмеялся:
- Я перестал бы уважать самого себя, сэр, если бы вздумал хитрить с
вами.
- Именно поэтому вы и были представлены в прошлом месяце к производству
в коммодоры.
- Вы чересчур добры ко мне.
- Чин капитана слишком незначителен для той миссии, с которой вы
поедете в Москву. Угрозы угрозами, а поведение Гитлера в отношении чехов уже
показало, что пора нам создать кое-какие позиции второй линии на случай
провала основного плана.
- О разделе мира между нами и Германией?
- В конечном счете - да. Но чем дальше, тем яснее становится, что
спущенная нами с цепи собака - фашизм - может сбеситься и... укусить
хозяина.
- Нас?
- Нас и даже... янки, которых Гитлер "уважает" больше нас, так как они
его лучше кормят... Так я хочу сказать: дрессировку Гитлера нужно довести до
конца - снова натравить его на Россию. Вот мы и надеемся, что фюрер станет
сговорчивей, когда узнает, что мы ведем серьезные переговоры о военном
соглашении с Россией.
- Серьезные переговоры, сэр?
- Да, для непосвященных они должны иметь вполне серьезный вид. Вы и
другие члены миссии будете тянуть это дело, сколько позволят приличия.
- Русские - небольшие охотники тянуть дела, сэр.
- Мы будем действовать заодно с французами самым корректным образом.
- Если речь идет о военных делах, то, должен сознаться, я довольно
основательно забыл, где у корабля нос, а где корма.
- Адмирал, при котором вы будете состоять, тоже не очень силен в
морских делах. Тем лучше: у вас будет достаточно поводов запрашивать Лондон
о всякого рода пустяках. К этому, собственно говоря, и будет сводиться
задача миссии: запрашивать, запрашивать и запрашивать! Когда вы
познакомитесь с остальными членами миссии, то поймете, что она не только не
будет в состоянии принять какое-нибудь решение в Москве, но и, попросту, в
чем-либо разобраться. Если мы увидим, что немцы держат камень за пазухой, то
пошлем к вам в Россию людей, которые смогут быстро договориться с Москвой...
Мы не можем оставаться в одиночестве лицом к лицу с Германией. Это означало
бы крах.
- А французы, сэр?
- Кто может относиться к ним серьезно?!
- Прошу извинить, но зачем там такой человек, как я?
- Вы и еще несколько наших людей должны к отъезду миссии из Москвы...
пустить там корни.
Роу покачал головой.
- Знаю, знаю, старина, - шеф ободряюще похлопал его по колену, - задача
не так-то проста. Поэтому и посылаю вас вместе с вашей пьесой. Нужно пустить
глубокие корни... Не мне вас учить.
- Я все понимаю, сэр, но... - сказал Роу с сомнением.
- Мне хочется, чтобы у вас не было никаких "но", старина.
- Если бы речь шла не о России...
- С некоторых пор вы начали страдать тем, что французы называют vin
triste. Поэтому я требую решительно: ни глотка вина.
- Слушаю, сэр, - бодрясь, но все же достаточно уныло проговорил Роу.
- Запомните, дружище: если этот ход с посылкой миссии оправдает себя,
то немцы, вероятно, поторопятся заключить с нами соглашение. Оно позволит
говорить о наличии в Европе только одной единственной коалиции, способной
диктовать свою волю другим, - англо-германской. В таком случае все разговоры
о всяких других союзах и гарантиях будут тотчас сданы в архив. Тогда-то уж
Германия должна будет воевать с Советами, как бы она этого ни боялась. И
начнет она войну не тогда, когда это будет выгодно ей, а когда мы прикажем!
- А пока мы должны таскать каштаны для немцев, сэр?
- А разве не стоит поманить их парочкой каштанов, если это позволит
нам, в конечном счете, и их самих ткнуть головой в костер? - Шеф протянул
рюмку. - Бог с вами, еще один последний глоток перед разлукой. - Он чокнулся
с Роу. - Остается вам сказать, что на этот раз в Москве рука об руку с вами
будут работать несколько французских офицеров Второго бюро.
- Пустой народ, сэр.
- В этом есть свое удобство: в случае провала вы сможете отвести на них
удар русских.
- Моя связь с ними?
- Во главе группы будет стоять генерал Леганье.
- Русские, наверняка, отлично знают это имя.
- Он поедет под чужим именем и будет изображать специалиста в области
артиллерии или что-нибудь в этом роде.
- Такой же артиллерист, как я - моряк?
- В этом роде. - Шеф поднялся и сделал приветственный жест, намереваясь
покинуть комнату. Роу решил сделать последнюю попытку отделаться от этой
командировки, перспектива которой пугала его все больше, по мере того как
шеф развивал свои планы.
- Позвольте, сэр!.. Еще несколько слов.
Старик остановился, выжидательно глядя на своего агента, но Роу молчал,
не в силах скрыть своей подавленности.
- Какого чорта, Уинн?! - негромко проговорил шеф.
- Не может ли поехать в Россию кто-нибудь другой?
- Что вы сказали? - Шеф сделал несколько шагов к Роу. - Я хочу, чтобы
вы повторили свои слова...
Но Роу молчал, глядя в сторону.
- Тут что-то неладно, - сказал шеф. - Сдается мне, что вы... попросту
боитесь, а?
Роу пожал плечами. Это движение могло означать все что угодно и прежде
всего то, что в действительности думал Роу. "Да, я боюсь, чертовски боюсь и
не вижу в этом ничего удивительного. Всякий, кто побывал в России в моей
роли, поймет меня".
Шеф долго испытующе смотрел на Роу. Потом спросил:
- Ну что же, значит... страх?
Это было сказано без всякого ударения, очень просто, даже почти
соболезнующе, но Роу понял, что крылось за этой короткой фразой. В его
памяти пронеслось все, что он знал о судьбах вышедших в тираж разведчиков, и
он, как бы защищаясь от удара, поднял руку.
- Вы дурно поняли меня, сэр... - выдавил он из себя.
Вплотную приблизившись к Роу, шеф слегка толкнул его в плечо, и Роу без
сопротивления упал в кресло.
- Вы превратно поняли меня, сэр, - поспешно повторил Роу. - Я хотел
только сказать, что база для работы в России невероятно сузилась. Миссия
миссией, переговоры переговорами, но за пределами этого не стоит ни на что
рассчитывать. Связи разрушены, маскировка, поглотившая столько наших сил и
средств, раскрыта, людей нет, явок нет... Пустое место, сэр!
- Это верно, дружище, все нужно начинать сначала. Но я никогда не был