Страница:
Чтобы пробивать вражеский фронт, ломать его на большом протяжении и воспрещать восстановление, советская стратегия должна была в свою очередь предусмотреть возможность создания более мощных, чем у немцев, группировок войск. Каждой такой группировке следовало придать ярко выраженный ударный характер за счет дальнейшего повышения роли танков, артиллерии и авиации. Требовались крупные массы резервных объединений и соединений, которые позволили бы нам в короткий срок и внезапно для врага создавать решающий перевес в силах на избранных направлениях. Для распыления же резервов противника наиболее целесообразно было чередовать наши операции по времени и проводить их по районам, значительно удаленным друг от друга.
Все это предусматривалось в планах кампании первой половины 1944 года. Кроме того, в них учитывалось принятое на Тегеранской конференции обязательство - "к маю организовать большое наступление против немцев в нескольких местах".
Время начала намеченных операций определялось прежде всего готовностью наших сил к действиям. Были и другие соображения по тому или иному району боевых действий, например необходимость "разблокирования" Ленинграда, подрыв политических позиций Германии в Финляндии и Румынии.
Главный удар, как и ранее, намечался на Правобережной Украине. Здесь предстояло разгромить армии Манштейна и выходом к Карпатам 1-го и 2-го Украинских фронтов рассечь фронт противника. В то же время войска 3-го Украинского фронта должны были громить его никопольско-криворожскую группировку во взаимодействии с 4-м Украинским фронтом, который затем переключался на разгром 17-й немецкой армии в Крыму.
Раньше всех по плану кампании (12 января) переходил в наступление 2-й Прибалтийский фронт. Потом (14 января) к нему присоединились Ленинградский и Волховский. Совместная операция этих трех фронтов именовалась тогда "1-м ударом". 10 дней спустя (24 января) начиналось наступление на главном направлении - на Правобережной Украине. Действия наших войск здесь носили название "2-го удара". В марте - апреле предполагалось нанести "3-й удар": освободить Одессу силами 3-го Украинского фронта, а затем разгромить противника в Крыму вторжением туда войск 4-го Украинского фронта. Вслед за этим планировалось наступление на Карельском перешейке и в Южной Карелии.
Такая система "ударов", разнесенная по месту и времени, вполне оправдала себя. Враг вынужден был перебрасывать силы то на одно. то на другое направление, в том числе на далекие фланги, растрачивая их по частям.
Глава 11. В Крыму
Замысел и варианты операции. - Предложение А. М. Василевского.-Окончательное решение. - Вместе с К. Е. Ворошиловым - в Приморскую армию. - Керченский плацдарм. - Переговоры с моряками, протокол за десятью подписями и, реакция на это И. В. Сталина. - Пластуны. - Доблесть десантников. - Неожиданная замена командующего армией. - С докладом в Ставку. - Снова в Крыму. Финал на Херсонесе.
В начале октября 1943 года советские войска находились на рубеже Старая Русса, Пустошка, Усвяты, подошли с востока к Витебску, Орше и Могилеву, почти вплотную приблизились к Полесью и Киеву. Далее фронт проходил в основном по Днепру, на правом берегу которого был захвачен ряд плацдармов, и по реке Молочной. В планах Ставки, готовившей разгром противника к северу от Полесья, в районе Киева и в большой излучине Днепра, несколько особняком стоял вопрос об овладении Крымом. на подступы к полуострову с севера вывел свои войска Ф. И. Толбухин (Южный фронт), и в ближайшей перспективе ему надлежало преодолеть Перекоп. А Северо-Кавказский фронт под командованием И. Е. Петрова 9 октября завершил освобождение Таманского полуострова. Воды морей, омывающих Крым, контролировали корабли Черноморского флота и Азовской военной флотилии.
В Оперативном управлении Генерального штаба были внимательно рассмотрены замыслы и варианты действий по освобождению Крыма, Вспомнили историю, опыт борьбы М. В. Фрунзе с Врангелем в 1920 году. Мнения разделились. Одни предлагали Крым пока не брать, а только блокировать, изолировав там значительные силы противника и в то же время высвободив большую часть своих войск для действий на других направлениях. Сторонников этой точки зрения мы в шутку звали "изоляционистами".
При таком способе действий враг угрожал бы из Крыма тылу наших фронтов, наступавших за Днепром. У него оставалась бы база для активных действий по коммуникациям в Северной Таврии, побережью Черного и Азовского морей, нефтепромыслам Северного Кавказа. Имелись и другие слабые стороны в позиции "изоляционистов". Поэтому их точка зрения была забракована в принципе и предпочтение отдано овладению Крымом, полному разгрому засевшего там противника.
Теперь следовало решить, каким образом брать полуостров. Первоначально и тут не было единства взглядов.
22 сентября по запросу Ставки А. М. Василевский доложил свои соображения на этот счет. Его замысел состоял в том, чтобы войска Южного фронта одновременно с обходом Мелитополя с юга быстро захватили Сиваш, Перекоп, а также район Джанкоя и ворвались бы в Крым, как говорится, на плечах противника. Для этого предлагалось усилить Южный фронт за счет Северо-Кавказского. Кроме того, в районе Джанкоя должен был выбрасываться воздушный десант. Азовской военной флотилии вменялось в обязанность высадить там же морской десант с целью выхода в тыл противнику, оборонявшему Сиваш, и нанесения удара в северном направлении, навстречу войскам Южного фронта.
План этот был хорош тем, что предусматривал значительное массирование сил на избранном для удара направлении. Но он требовал больших перегруппировок войск, которые не могли остаться не замеченными противником. К тому же обрекалось на пассивность керченское направление, что позволяло противнику снять оттуда большую часть своих войск и бросить их на усиление джанкойского направления.
Правда, Северо-Кавказскому фронту, прежде чем наступать на Крым. надо было еще форсировать пролив и захватить плацдарм на Керченском полуострове. Это, конечно, составляло самостоятельную и далеко не простую операцию. Однако такая игра стоила свеч. Большинство авторитетов в Генеральном штабе стояло за проведение предварительной операции по захвату плацдарма в районе Керчи с тем, чтобы потом навалиться на Крым с двух направлений.
Чем дальше, тем больше вопрос о Крыме приобретал практический смысл. К концу октября войска Южного фронта уже преодолели мощный рубеж обороны противника на реке Молочной, а в начале ноября овладели Перекопским перешейком и плацдармами на южном берегу Сиваша. 17-я немецкая армия оказалась блокированной на полуострове. В это же примерно время, с 1 по 11 ноября, по решению Ставки Северо-Кавказский фронт во взаимодействии с силами флота провел десантную операцию, захватил и удержал плацдарм северо-восточнее Керчи. Плацдарм был невелик, но при хорошей организации боевых действий он мог послужить трамплином для последующего развития наступления в Крыму.
Операция была сложная и трудная. Успеху главных сил очень содействовал вспомогательный десант из частей 318-й стрелковой дивизии, 255-й морской бригады и 386-го отдельного батальона морской пехоты. Он высадился юго-западнее Керчи в районе поселка Эльтиген. Десантники захватили небольшой плацдарм и 40 дней в тяжелейших условиях отражали контратаки многократно превосходивших сил врага. Когда основная задача десанта - связать резервы противника и не позволить ему перебросить их против главных сил - была выполнена, герои "огненной земли" пробились к своим в район Керчи.
Ставший ненужным после захвата керченского плацдарма Северо-Кавказский фронт с 20 ноября перестал существовать. На базе его и за счет 56-й армии, действовавшей в Крыму, была создана Отдельная Приморская армия. Возглавил ее генерал И. Е. Петров.
Все, как говорится, стало на свое место, и Верховный Главнокомандующий обязал нас заняться разработкой плана действии с Керченского полуострова.
- Задачу по овладению Крымом надо решать совместным ударом войск Толбухина и Петрова с привлечением Черноморского флота и Азовской флотилии,- сказал он.Пошлем к Петрову товарища Ворошилова. Пусть посмотрит и доложит, как это лучше сделать. Штеменко поедет с ним от Генштаба.
Сталин всегда отдавал предпочтение докладам с места событий.
До того мне, не считая поездки в Тегеран, не приходилось близко соприкасаться с Ворошиловым, хотя, как и все военные, я много был наслышан о нем. Поэтому командировку воспринял с повышенным интересом.
Из Москвы мы выехали в вагоне К. Е. Ворошилова. Климента Ефремовича сопровождали два помощника - генерал-майор Л. А. Щербаков и полковник Л. М. Китаев, кстати сказать, мои однокурсники по академии. Со мной, как обычно, ехал шифровальщик. На месте к нам должны были присоединиться еще несколько офицеров Генштаба.
Уже при первых беседах с Ворошиловым по пути на Кубань я имел возможность убедиться, что это очень начитанный человек, любящий и понимающий литературу и искусство. В его вагоне оказалась довольно большая и со вкусом подобранная библиотека. Как только мы исчерпали самые неотложные служебные вопросы и сели за ужин, Климент Ефремович поинтересовался, какие оперы я знаю и люблю. Мною были названы "Кармен", "Риголетто", "Евгений Онегин", "Пиковая дама", "Борис Годунов", "Чио-Чио-сан".
- Эх, батенька,- засмеялся Ворошилов,- этого же очень мало.
И начал перечислять названия оперных произведений, о которых до того я даже не слышал.
- А кого из композиторов вы предпочитаете? - продолжал наступать Ворошилов.
Ответить на такой вопрос было нелегко. Я никогда не считал себя тонким знатоком музыки, хотя относился к ней далеко не безразлично, посещал и оперу и концерты. Вместе с моим другом Григорием Николаевичем Орлом, будучи еще слушателями Академии бронетанковых войск, мы подкопили денег и приобрели себе патефоны, а затем всю зиму добывали пластинки. В то время это было трудное дело. Почти каждое воскресенье поднимались спозаранок и отправлялись с одним из первых трамваев в центр города, чтобы занять очередь в каком-нибудь магазине, торговавшем записями оперных арий в исполнении Козловского, Лемешева, Михайлова, Рейзена или пластинками с голосами певцов оперетты Качалова, Лазаревой, Гедройца и других популярных тогда артистов. Очень нравились нам и романсы, народные песни, а также наша советская песенная музыка.
Рискуя оконфузиться перед К. Е. Ворошиловым, я тем не менее рассказал ему все это без утайки. Мой собеседник сочувственно улыбнулся и заметил только, что музыка всегда украшает жизнь, делает человека лучше.
"Экзамен" по литературе прошел более успешно. Я не только ответил на заданные мне вопросы по отечественной классике, но показал и некоторую осведомленность в отношении произведений западноевропейских писателей прошлого и современности.
По вечерам Климент Ефремович просил обычно Китаева читать вслух что-нибудь из Чехова или Гоголя. Чтение продолжалось час-полтора. Китаев читал хорошо, и на лице Ворошилова отражалось блаженство.
На разрушенную и сожженную в недавних боях станцию Варениковскую наш поезд прибыл с рассветом. Там встретили нас И. Е. Петров и член Военного совета В. А. Баюков.
- Везите прямо на плацдарм,- приказал К. Е. Ворошилов, и вся наша группа заняла места в автомашинах.
Ехали быстро. Скоро миновали Темрюк. Тамань - по определению Лермонтова, "самый скверный городишко" - осталась в стороне. Без происшествий прибыли на косу Чушка.
- Здесь не задерживайтесь, пожалуйста, коса под обстрелом,- предупредили нас.
Небезопасно было и в проливе, через который мы шли к берегам Крыма на бронекатере. Когда-то, еще в мирное время, мне не раз доводилось наблюдать, как вот этим же путем колхозники Кубани транспортировали на лодках неправдоподобно огромные арбузы. Гребцы медленно, будто бы даже лениво опускали и поднимали весла. Ритмично, постукивали уключины. Ярко сияло солнце. Все дышало покоем и благополучием. Хотелось самому лечь на дно лодки и без конца смотреть в ласковую голубизну неба.
Не то было теперь. Наш катер, поднимая бурун, рвался вперед по холодному и неприветливому проливу. Справа и слева от нас в разных направлениях сновали большие и малые "плавсредства" с боевыми грузами и ранеными. Это были корабли Азовской военной флотилии, которые тогда несли на себе всю тяжесть непомерно большой для них и поистине героической работы по доставке на Керченский полуостров всего необходимого для боевых действий Приморской армии. Противник систематически обстреливал пролив артиллерийским огнем и нередко бомбил с воздуха находившиеся в нем суда.
Мы вполне оценили предусмотрительность И. Е. Петрова, подославшего для нас бронекатер, и трудную, опасную работу моряков той же Азовской военной флотилии, протраливших от вражеских мин путь через пролив.
Командующий 4-й воздушной армией К. А. Вершинин летел на "короле воздуха" - У-2. Он считал такой способ переправы через пролив наиболее надежным, хотя в небе все время сновали немецкие истребители. Позднее я и сам убедился в преимуществах этого способа. Мне несколько раз довелось перебираться на тот берег пролива на У-2. Летели обычно метрах в пяти над водой, и истребители противника не могли ничего сделать с нами. Очевидно, они даже не замечали нас.
А пока что с бронекатера мы с опаской поглядывали на едва видимый силуэт горы Митридат. Там располагались наблюдательные пункты противника, просматривающие Керченский пролив. Рулевой уверенно вел корабль. Столь же уверенно он ошвартовался, и мы ступили на берег.
Крымская земля!.. Она представлялась нам когда-то источником здоровья и радости, краем благоухающих садов и золотых пляжей, сокровищницей неповторимых памятников культуры разных времен и многих народов. Я ее знал, правда, главным образом с другой стороны.
...С Крымом у меня лично связаны светлые воспоминания. Сюда я попал из Московской артиллерийской школы имени Л. Б. Красина. В Москве учиться было интересно, и год пролетел незаметно. Учеба шла хорошо, в конном деле я преуспевал. Но вот однажды в начале сентября 1927 года на утренней поверке командир батареи сказал, что в Севастополе формируется новая артиллерийская школа: на первый курс идет прием, а на три старших набирают курсантов со всех артиллерийских школ страны. Наша батарея должна была выделить в Севастополь по два человека с каждого курса.
- Если есть желающие - два шага вперед. Если нет - будут мной назначены, закончил речь комбатареи.
Не долго думая, я толкнул своего земляка Петра Васильева, и мы оба шагнули вперед. С других курсов тоже вышли по одному человеку, а недостающие тут же были назначены. Вот и вся процедура назначения. На следующий вечер мы были на Курском вокзале с деревянными сундучками в руках.
Прибыли мы в Севастополь. Выяснилось, что формировалась первая в Советском Союзе школа зенитной артиллерии. Около месяца не было никаких занятий: только уход за лошадьми - дважды чистка, водопой и кормежка - да строительство конюшен. Мы первый раз увидели море, искупались, повалялись на берегу и были несказанно довольны, что сделали "два шага вперед".
Помимо нас, москвичей, прибыли курсанты из Киева, Сум, Ленинграда. Все утряслось, и началась курсантская служба. В Севастополе - царство моряков. Напротив нашей школы помещался учебный отряд Черноморского флота. Вскоре мы со многими "братишками" перезнакомились и в общем-то жили дружно.
В городской отпуск увольняли, как и в Москве. В субботу: после занятий до 24.00; в воскресенье: до обеда - одна часть курсантов и после обеда - другая. Однако, где бы ты ни был - на чистку и водопой лошадей обязан являться, если не договорился с товарищем, что он все за тебя сделает, и не доложил об этом старшине. В Москве по воскресеньям мне приходилось чистить по 3-4 коня. Правила и в столице и в Севастополе были одни, но там было много москвичей, которым было куда ходить, а мы, "иногородние", за них чистили лошадей. Здесь же севастопольских курсантов почти не было, поэтому работали каждый сам за себя.
Между прочим, любовь к коню и умение хорошо ездить верхом выручали меня или ставили в неожиданные ситуации. Вот наиболее памятный пример.
Как-то в один из весенних дней 1950 года И. В. Сталин спросил бывшего у него на докладе Военного министра Маршала Советского Союза А. М. Василевского, кто будет принимать Первомайский парад. Обычно для этого назначались поочередно Маршалы Советского Союза.
Александр Михайлович уклончиво ответил:
- Кому прикажете, товарищ Сталин.
- Принимать надо вам или Булганину. Буденный недавно принимал,- сказал И. В. Сталин и продолжил: - Я думаю, надо это сделать Военному министру. Вы умеете ездить верхом?
А. М. Василевский немного замялся.
- Я служил в пехоте,- ответил он,- приходилось, конечно, и верхом ездить, но это было очень давно.
Кто-то из присутствующих предложил: нельзя ли, дескать, принимать парад на автомашине.
И. В. Сталин, обернувшись к говорившему, твердо отрезал: нет, нельзя, не будем нарушать наши традиции.
- Вы, вероятно, совсем не умеете ездить верхом? - обратился он к Н. А. Булганину.
- Не приходилось, товарищ Сталин,- ответил тот.
- Кто же в таком случае будет принимать парад? Не вызывать же маршалов из округов, да и неудобно это будет,- продолжал разговор И. В. Сталин. И вдруг, повернувшись ко мне, спросил: - А начальник Генерального штаба ездил когда-нибудь верхом?
- Езжу и сейчас, почти каждый день, товарищ Сталин,- ответил я.
Действительно, я почти каждое утро с 7 до 8 часов утра ездил верхом, а в воскресенье - по нескольку часов в лесу.
- Вот вы и будете принимать парад, готовьтесь к этому и смотрите не оробейте.
Пожалуй, это был единственный случай в истории Советских Вооруженных Сил, когда начальник Генерального штаба принимал парад.
Хотя я и умел ездить, но понимал, что одно дело в манеже или в лесу и совершенно другое - на главной площади страны, на виду у всех.
До 1 Мая оставался месяц, и я, после выбора С. М. Буденным коня под мою комплекцию, начал ежедневно тренировать его и себя к ответственному моменту парада. Семен Михайлович почти ежедневно приезжал на манеж, а потом на Центральный аэродром, где мы упражнялись совместно с командующим парадом начальником гарнизона Москвы П. А. Артемьевым, скакал вместе с нами под оркестр и не пропускал ни малейшего нашего промаха.
Парад прошел хорошо, и меня даже похвалили за хорошую посадку и выправку.
Ну а тогда, в Севастополе, с началом нового 1929/30 учебного года шесть человек выпускного курса, по два человека с каждой батареи, вызвали к начальнику школы Вукотичу и комиссару Хейфецу. Там же были командир дивизиона Крюков и все три командира батарей.
- Вы знаете, конечно, о людях на производстве, которые берут обязательства лучше работать и перевыполняют планы. Называют их ударниками,- начал комиссар. Затем последовал настоящий доклад на тему, кто такие ударники, как они работают и какую пользу приносят стране.
Мы не понимали, к чему этот разговор, и лишь молча переглядывались.
- В школе решено поддержать это новое движение, не отставать от трудящихся и иметь своих ударников,- продолжил Вукотич.- Вот мы и выбрали для этого присутствующих здесь курсантов. Считаем, что вы будете достойны этого высокого звания. От вас требуется взять обязательство пройти годичный курс за полгода, с тем чтобы в мае сдать все положенные экзамены. Таким образом мы сделаем наш первый выпуск ударников.
- Все вы - большевики,- добавил комиссар,- значит, не подведете нашу школу. Будете заниматься в одной группе, сделаем вам облегчение по строевой службе. Придется, конечно, удлинить время занятий, пожертвовать зимним отпуском, выходными днями. Вот и все. У кого есть вопросы?
Молчим.
- Что скажет старшина дивизиона? - вдруг обратился ко мне Вукотич.
Я вскочил и, не раздумывая, отрапортовал:
- Старшина дивизиона благодарит за доверие и поставленную задачу выполнит.
- Вот и хорошо. С завтрашнего дня будете оформлены приказом и начнете заниматься как ударники. Все свободны, - закончил Вукотич.
Началась "ударная" жизнь. Облегчений особых не было, а тягот досталось много. Занимались вшестером по отдельной программе по 10 часов в день, а службу воинскую тоже несли: все ведь были помкомвзводы, командиры отделений, а я - старшина, и никто не слагал с нас обязанностей.
К 1 Мая программа была закончена, экзамены сданы, и вот долгожданный приказ Народного комиссара обороны о нашем выпуске и назначении. Прощай, школа, вступаем в самостоятельную жизнь!
Насколько мне помнится, этот выпуск ударников был первым и последним. Тогда шли эксперименты, поиски новых форм социалистического соревнования, не все оказалось приемлемым для военных училищ, и жизнь отметала ошибочное.
По положению того времени выпускникам-отличникам предоставлялось право выбора места службы, и мы, в который уже раз, обсуждали, кто куда поедет. Я хотел быть поближе к родным местам и намечал Ростов или Сталинград. Но все пошло и теперь не по установленному порядку.
Незадолго до выпуска меня и еще двух курсантов (Егора Мельникова и Дмитрия Ильичковича) из нашей группы опять вызвали к комиссару. Присутствовал также отсекр партбюро Мазепов. Суть дела состояла в том, что 121-му зенитно-артиллерийскому полку, который стоял в Севастополе и где все курсанты проходили стажировку, требовались три командира взвода. Нам разъяснили, что полк этот вроде бы наш подшефный и взводными туда должны пойти лучшие курсанты училища. Короче говоря, нам предложили пойти в этот полк. Три остальных ударника поехали туда, куда захотели.
Служба в полку началась с того, что командир учебной батареи, куда я был назначен, П. Ф. Чесных повел меня на конюшню, дал коня и тут же вместе со мной выехал в манеж, проверил умение ездить, брать препятствия, рубить и т. д. Сам он был терский казак, заядлый конник, спортсмен, вел спартанский образ жизни и требовал того же от подчиненных. После манежа - спортивный городок. Комбат посмотрел, что мы можем делать на гимнастических снарядах. Остался доволен всем, кроме одного: я не умел ходить на руках. А он при мне снял шашку и прошел на руках вдоль всей казармы батареи и сказал, что через два месяца пройдем это расстояние вместе.
Принял я взвод разведки в 25 человек. Ребята все хорошие, правда, 8 человек из них имели образование всего 3 класса. Это - в учебной батарее, где готовились младшие командиры. В линейных батареях было тогда много неграмотных.
Летом полк принимал приписной состав, который сводился в отдельный дивизион, и из каждой батареи туда прикомандировывались командиры разных степеней. На один из сборов попал и я. Вспоминаю об этом потому, что там судьба свела меня с одним замечательным человеком. Командиром этого дивизиона был Семен Ильич Макеев. Он отличался высокой общей культурой и отменной вежливостью, предпочитал конюшне книгу. Высокий, всегда подтянутый и безукоризненно одетый (до революции он служил в Павловском гвардейском полку), он являлся, пожалуй, самым начитанным и умным командиром в нашем полку. Общим у него и П. Ф. Чесных были высокая требовательность, рвение в службе, забота о людях, правдивость и доступность. Все свои лучшие качества они прививали нам, передавали знания и навыки. С тех пор прошло почти 45 лет, а мы, бывшие сослуживцы по 121-му зенитно-артиллерийскому полку, оставшиеся в живых, собираемся каждый год и вспоминаем минувшие дни. Генерал-лейтенанты П. Ф. Чесных и С. И. Макеев уже на заслуженном отдыхе, бывшие командиры взводов тоже теперь генералы: В. М. Кручинин, Я. М. Табунченко. Нет уже с нами генерал-полковника Г. Н. Орла. Служебные пути наши расходились и перекрещивались, но мы никогда не порывали связи и всегда поддерживали друг друга
Прошел год службы в полку. Состоялось важное событие - наконец-то я получил комнату и перестал скитаться по чужим углам. До этого примерно полгода мы вдвоем жили в бильярдной полкового клуба и ложились спать на освободившихся бильярдных столах лишь после того, как клуб закрывался. Все мои товарищи уже обзавелись семьями, настала и моя пора.
В станице у меня осталась невеста Таисия Дмитриевна Андросова, которая ждала меня больше пяти лет. Мы переписывались, раз в год виделись, но давно дали друг другу слово, что будем жить вместе, как только я смогу взять ее к себе. Хотелось самому поехать за ней, но отпуск мне по плану был определен после возвращения из лагерей. Пришлось просить ее приехать самой. Дней через десять получил телеграмму: выезжает. Приехала она вместе с моей матерью. На второй день, в июле 1931 года, мы расписались в загсе и с тех пор делим вместе все наши радости и горести.
Служба в полку была, как говорится, не мед. В походах мы добирались до Ак-Монайских высот. Разведчики, как и полагается, всегда были с пехотой, и доставалось нам всего с лихвой. От высот развертывали учебное наступление на Керчь. Почти пять лет военной службы в Севастополе оставили в моей памяти не столько лазурное море и золотые пляжи, сколько зной степей и неприютность гор, где нам довелось просолить не одну гимнастерку.
Все это предусматривалось в планах кампании первой половины 1944 года. Кроме того, в них учитывалось принятое на Тегеранской конференции обязательство - "к маю организовать большое наступление против немцев в нескольких местах".
Время начала намеченных операций определялось прежде всего готовностью наших сил к действиям. Были и другие соображения по тому или иному району боевых действий, например необходимость "разблокирования" Ленинграда, подрыв политических позиций Германии в Финляндии и Румынии.
Главный удар, как и ранее, намечался на Правобережной Украине. Здесь предстояло разгромить армии Манштейна и выходом к Карпатам 1-го и 2-го Украинских фронтов рассечь фронт противника. В то же время войска 3-го Украинского фронта должны были громить его никопольско-криворожскую группировку во взаимодействии с 4-м Украинским фронтом, который затем переключался на разгром 17-й немецкой армии в Крыму.
Раньше всех по плану кампании (12 января) переходил в наступление 2-й Прибалтийский фронт. Потом (14 января) к нему присоединились Ленинградский и Волховский. Совместная операция этих трех фронтов именовалась тогда "1-м ударом". 10 дней спустя (24 января) начиналось наступление на главном направлении - на Правобережной Украине. Действия наших войск здесь носили название "2-го удара". В марте - апреле предполагалось нанести "3-й удар": освободить Одессу силами 3-го Украинского фронта, а затем разгромить противника в Крыму вторжением туда войск 4-го Украинского фронта. Вслед за этим планировалось наступление на Карельском перешейке и в Южной Карелии.
Такая система "ударов", разнесенная по месту и времени, вполне оправдала себя. Враг вынужден был перебрасывать силы то на одно. то на другое направление, в том числе на далекие фланги, растрачивая их по частям.
Глава 11. В Крыму
Замысел и варианты операции. - Предложение А. М. Василевского.-Окончательное решение. - Вместе с К. Е. Ворошиловым - в Приморскую армию. - Керченский плацдарм. - Переговоры с моряками, протокол за десятью подписями и, реакция на это И. В. Сталина. - Пластуны. - Доблесть десантников. - Неожиданная замена командующего армией. - С докладом в Ставку. - Снова в Крыму. Финал на Херсонесе.
В начале октября 1943 года советские войска находились на рубеже Старая Русса, Пустошка, Усвяты, подошли с востока к Витебску, Орше и Могилеву, почти вплотную приблизились к Полесью и Киеву. Далее фронт проходил в основном по Днепру, на правом берегу которого был захвачен ряд плацдармов, и по реке Молочной. В планах Ставки, готовившей разгром противника к северу от Полесья, в районе Киева и в большой излучине Днепра, несколько особняком стоял вопрос об овладении Крымом. на подступы к полуострову с севера вывел свои войска Ф. И. Толбухин (Южный фронт), и в ближайшей перспективе ему надлежало преодолеть Перекоп. А Северо-Кавказский фронт под командованием И. Е. Петрова 9 октября завершил освобождение Таманского полуострова. Воды морей, омывающих Крым, контролировали корабли Черноморского флота и Азовской военной флотилии.
В Оперативном управлении Генерального штаба были внимательно рассмотрены замыслы и варианты действий по освобождению Крыма, Вспомнили историю, опыт борьбы М. В. Фрунзе с Врангелем в 1920 году. Мнения разделились. Одни предлагали Крым пока не брать, а только блокировать, изолировав там значительные силы противника и в то же время высвободив большую часть своих войск для действий на других направлениях. Сторонников этой точки зрения мы в шутку звали "изоляционистами".
При таком способе действий враг угрожал бы из Крыма тылу наших фронтов, наступавших за Днепром. У него оставалась бы база для активных действий по коммуникациям в Северной Таврии, побережью Черного и Азовского морей, нефтепромыслам Северного Кавказа. Имелись и другие слабые стороны в позиции "изоляционистов". Поэтому их точка зрения была забракована в принципе и предпочтение отдано овладению Крымом, полному разгрому засевшего там противника.
Теперь следовало решить, каким образом брать полуостров. Первоначально и тут не было единства взглядов.
22 сентября по запросу Ставки А. М. Василевский доложил свои соображения на этот счет. Его замысел состоял в том, чтобы войска Южного фронта одновременно с обходом Мелитополя с юга быстро захватили Сиваш, Перекоп, а также район Джанкоя и ворвались бы в Крым, как говорится, на плечах противника. Для этого предлагалось усилить Южный фронт за счет Северо-Кавказского. Кроме того, в районе Джанкоя должен был выбрасываться воздушный десант. Азовской военной флотилии вменялось в обязанность высадить там же морской десант с целью выхода в тыл противнику, оборонявшему Сиваш, и нанесения удара в северном направлении, навстречу войскам Южного фронта.
План этот был хорош тем, что предусматривал значительное массирование сил на избранном для удара направлении. Но он требовал больших перегруппировок войск, которые не могли остаться не замеченными противником. К тому же обрекалось на пассивность керченское направление, что позволяло противнику снять оттуда большую часть своих войск и бросить их на усиление джанкойского направления.
Правда, Северо-Кавказскому фронту, прежде чем наступать на Крым. надо было еще форсировать пролив и захватить плацдарм на Керченском полуострове. Это, конечно, составляло самостоятельную и далеко не простую операцию. Однако такая игра стоила свеч. Большинство авторитетов в Генеральном штабе стояло за проведение предварительной операции по захвату плацдарма в районе Керчи с тем, чтобы потом навалиться на Крым с двух направлений.
Чем дальше, тем больше вопрос о Крыме приобретал практический смысл. К концу октября войска Южного фронта уже преодолели мощный рубеж обороны противника на реке Молочной, а в начале ноября овладели Перекопским перешейком и плацдармами на южном берегу Сиваша. 17-я немецкая армия оказалась блокированной на полуострове. В это же примерно время, с 1 по 11 ноября, по решению Ставки Северо-Кавказский фронт во взаимодействии с силами флота провел десантную операцию, захватил и удержал плацдарм северо-восточнее Керчи. Плацдарм был невелик, но при хорошей организации боевых действий он мог послужить трамплином для последующего развития наступления в Крыму.
Операция была сложная и трудная. Успеху главных сил очень содействовал вспомогательный десант из частей 318-й стрелковой дивизии, 255-й морской бригады и 386-го отдельного батальона морской пехоты. Он высадился юго-западнее Керчи в районе поселка Эльтиген. Десантники захватили небольшой плацдарм и 40 дней в тяжелейших условиях отражали контратаки многократно превосходивших сил врага. Когда основная задача десанта - связать резервы противника и не позволить ему перебросить их против главных сил - была выполнена, герои "огненной земли" пробились к своим в район Керчи.
Ставший ненужным после захвата керченского плацдарма Северо-Кавказский фронт с 20 ноября перестал существовать. На базе его и за счет 56-й армии, действовавшей в Крыму, была создана Отдельная Приморская армия. Возглавил ее генерал И. Е. Петров.
Все, как говорится, стало на свое место, и Верховный Главнокомандующий обязал нас заняться разработкой плана действии с Керченского полуострова.
- Задачу по овладению Крымом надо решать совместным ударом войск Толбухина и Петрова с привлечением Черноморского флота и Азовской флотилии,- сказал он.Пошлем к Петрову товарища Ворошилова. Пусть посмотрит и доложит, как это лучше сделать. Штеменко поедет с ним от Генштаба.
Сталин всегда отдавал предпочтение докладам с места событий.
До того мне, не считая поездки в Тегеран, не приходилось близко соприкасаться с Ворошиловым, хотя, как и все военные, я много был наслышан о нем. Поэтому командировку воспринял с повышенным интересом.
Из Москвы мы выехали в вагоне К. Е. Ворошилова. Климента Ефремовича сопровождали два помощника - генерал-майор Л. А. Щербаков и полковник Л. М. Китаев, кстати сказать, мои однокурсники по академии. Со мной, как обычно, ехал шифровальщик. На месте к нам должны были присоединиться еще несколько офицеров Генштаба.
Уже при первых беседах с Ворошиловым по пути на Кубань я имел возможность убедиться, что это очень начитанный человек, любящий и понимающий литературу и искусство. В его вагоне оказалась довольно большая и со вкусом подобранная библиотека. Как только мы исчерпали самые неотложные служебные вопросы и сели за ужин, Климент Ефремович поинтересовался, какие оперы я знаю и люблю. Мною были названы "Кармен", "Риголетто", "Евгений Онегин", "Пиковая дама", "Борис Годунов", "Чио-Чио-сан".
- Эх, батенька,- засмеялся Ворошилов,- этого же очень мало.
И начал перечислять названия оперных произведений, о которых до того я даже не слышал.
- А кого из композиторов вы предпочитаете? - продолжал наступать Ворошилов.
Ответить на такой вопрос было нелегко. Я никогда не считал себя тонким знатоком музыки, хотя относился к ней далеко не безразлично, посещал и оперу и концерты. Вместе с моим другом Григорием Николаевичем Орлом, будучи еще слушателями Академии бронетанковых войск, мы подкопили денег и приобрели себе патефоны, а затем всю зиму добывали пластинки. В то время это было трудное дело. Почти каждое воскресенье поднимались спозаранок и отправлялись с одним из первых трамваев в центр города, чтобы занять очередь в каком-нибудь магазине, торговавшем записями оперных арий в исполнении Козловского, Лемешева, Михайлова, Рейзена или пластинками с голосами певцов оперетты Качалова, Лазаревой, Гедройца и других популярных тогда артистов. Очень нравились нам и романсы, народные песни, а также наша советская песенная музыка.
Рискуя оконфузиться перед К. Е. Ворошиловым, я тем не менее рассказал ему все это без утайки. Мой собеседник сочувственно улыбнулся и заметил только, что музыка всегда украшает жизнь, делает человека лучше.
"Экзамен" по литературе прошел более успешно. Я не только ответил на заданные мне вопросы по отечественной классике, но показал и некоторую осведомленность в отношении произведений западноевропейских писателей прошлого и современности.
По вечерам Климент Ефремович просил обычно Китаева читать вслух что-нибудь из Чехова или Гоголя. Чтение продолжалось час-полтора. Китаев читал хорошо, и на лице Ворошилова отражалось блаженство.
На разрушенную и сожженную в недавних боях станцию Варениковскую наш поезд прибыл с рассветом. Там встретили нас И. Е. Петров и член Военного совета В. А. Баюков.
- Везите прямо на плацдарм,- приказал К. Е. Ворошилов, и вся наша группа заняла места в автомашинах.
Ехали быстро. Скоро миновали Темрюк. Тамань - по определению Лермонтова, "самый скверный городишко" - осталась в стороне. Без происшествий прибыли на косу Чушка.
- Здесь не задерживайтесь, пожалуйста, коса под обстрелом,- предупредили нас.
Небезопасно было и в проливе, через который мы шли к берегам Крыма на бронекатере. Когда-то, еще в мирное время, мне не раз доводилось наблюдать, как вот этим же путем колхозники Кубани транспортировали на лодках неправдоподобно огромные арбузы. Гребцы медленно, будто бы даже лениво опускали и поднимали весла. Ритмично, постукивали уключины. Ярко сияло солнце. Все дышало покоем и благополучием. Хотелось самому лечь на дно лодки и без конца смотреть в ласковую голубизну неба.
Не то было теперь. Наш катер, поднимая бурун, рвался вперед по холодному и неприветливому проливу. Справа и слева от нас в разных направлениях сновали большие и малые "плавсредства" с боевыми грузами и ранеными. Это были корабли Азовской военной флотилии, которые тогда несли на себе всю тяжесть непомерно большой для них и поистине героической работы по доставке на Керченский полуостров всего необходимого для боевых действий Приморской армии. Противник систематически обстреливал пролив артиллерийским огнем и нередко бомбил с воздуха находившиеся в нем суда.
Мы вполне оценили предусмотрительность И. Е. Петрова, подославшего для нас бронекатер, и трудную, опасную работу моряков той же Азовской военной флотилии, протраливших от вражеских мин путь через пролив.
Командующий 4-й воздушной армией К. А. Вершинин летел на "короле воздуха" - У-2. Он считал такой способ переправы через пролив наиболее надежным, хотя в небе все время сновали немецкие истребители. Позднее я и сам убедился в преимуществах этого способа. Мне несколько раз довелось перебираться на тот берег пролива на У-2. Летели обычно метрах в пяти над водой, и истребители противника не могли ничего сделать с нами. Очевидно, они даже не замечали нас.
А пока что с бронекатера мы с опаской поглядывали на едва видимый силуэт горы Митридат. Там располагались наблюдательные пункты противника, просматривающие Керченский пролив. Рулевой уверенно вел корабль. Столь же уверенно он ошвартовался, и мы ступили на берег.
Крымская земля!.. Она представлялась нам когда-то источником здоровья и радости, краем благоухающих садов и золотых пляжей, сокровищницей неповторимых памятников культуры разных времен и многих народов. Я ее знал, правда, главным образом с другой стороны.
...С Крымом у меня лично связаны светлые воспоминания. Сюда я попал из Московской артиллерийской школы имени Л. Б. Красина. В Москве учиться было интересно, и год пролетел незаметно. Учеба шла хорошо, в конном деле я преуспевал. Но вот однажды в начале сентября 1927 года на утренней поверке командир батареи сказал, что в Севастополе формируется новая артиллерийская школа: на первый курс идет прием, а на три старших набирают курсантов со всех артиллерийских школ страны. Наша батарея должна была выделить в Севастополь по два человека с каждого курса.
- Если есть желающие - два шага вперед. Если нет - будут мной назначены, закончил речь комбатареи.
Не долго думая, я толкнул своего земляка Петра Васильева, и мы оба шагнули вперед. С других курсов тоже вышли по одному человеку, а недостающие тут же были назначены. Вот и вся процедура назначения. На следующий вечер мы были на Курском вокзале с деревянными сундучками в руках.
Прибыли мы в Севастополь. Выяснилось, что формировалась первая в Советском Союзе школа зенитной артиллерии. Около месяца не было никаких занятий: только уход за лошадьми - дважды чистка, водопой и кормежка - да строительство конюшен. Мы первый раз увидели море, искупались, повалялись на берегу и были несказанно довольны, что сделали "два шага вперед".
Помимо нас, москвичей, прибыли курсанты из Киева, Сум, Ленинграда. Все утряслось, и началась курсантская служба. В Севастополе - царство моряков. Напротив нашей школы помещался учебный отряд Черноморского флота. Вскоре мы со многими "братишками" перезнакомились и в общем-то жили дружно.
В городской отпуск увольняли, как и в Москве. В субботу: после занятий до 24.00; в воскресенье: до обеда - одна часть курсантов и после обеда - другая. Однако, где бы ты ни был - на чистку и водопой лошадей обязан являться, если не договорился с товарищем, что он все за тебя сделает, и не доложил об этом старшине. В Москве по воскресеньям мне приходилось чистить по 3-4 коня. Правила и в столице и в Севастополе были одни, но там было много москвичей, которым было куда ходить, а мы, "иногородние", за них чистили лошадей. Здесь же севастопольских курсантов почти не было, поэтому работали каждый сам за себя.
Между прочим, любовь к коню и умение хорошо ездить верхом выручали меня или ставили в неожиданные ситуации. Вот наиболее памятный пример.
Как-то в один из весенних дней 1950 года И. В. Сталин спросил бывшего у него на докладе Военного министра Маршала Советского Союза А. М. Василевского, кто будет принимать Первомайский парад. Обычно для этого назначались поочередно Маршалы Советского Союза.
Александр Михайлович уклончиво ответил:
- Кому прикажете, товарищ Сталин.
- Принимать надо вам или Булганину. Буденный недавно принимал,- сказал И. В. Сталин и продолжил: - Я думаю, надо это сделать Военному министру. Вы умеете ездить верхом?
А. М. Василевский немного замялся.
- Я служил в пехоте,- ответил он,- приходилось, конечно, и верхом ездить, но это было очень давно.
Кто-то из присутствующих предложил: нельзя ли, дескать, принимать парад на автомашине.
И. В. Сталин, обернувшись к говорившему, твердо отрезал: нет, нельзя, не будем нарушать наши традиции.
- Вы, вероятно, совсем не умеете ездить верхом? - обратился он к Н. А. Булганину.
- Не приходилось, товарищ Сталин,- ответил тот.
- Кто же в таком случае будет принимать парад? Не вызывать же маршалов из округов, да и неудобно это будет,- продолжал разговор И. В. Сталин. И вдруг, повернувшись ко мне, спросил: - А начальник Генерального штаба ездил когда-нибудь верхом?
- Езжу и сейчас, почти каждый день, товарищ Сталин,- ответил я.
Действительно, я почти каждое утро с 7 до 8 часов утра ездил верхом, а в воскресенье - по нескольку часов в лесу.
- Вот вы и будете принимать парад, готовьтесь к этому и смотрите не оробейте.
Пожалуй, это был единственный случай в истории Советских Вооруженных Сил, когда начальник Генерального штаба принимал парад.
Хотя я и умел ездить, но понимал, что одно дело в манеже или в лесу и совершенно другое - на главной площади страны, на виду у всех.
До 1 Мая оставался месяц, и я, после выбора С. М. Буденным коня под мою комплекцию, начал ежедневно тренировать его и себя к ответственному моменту парада. Семен Михайлович почти ежедневно приезжал на манеж, а потом на Центральный аэродром, где мы упражнялись совместно с командующим парадом начальником гарнизона Москвы П. А. Артемьевым, скакал вместе с нами под оркестр и не пропускал ни малейшего нашего промаха.
Парад прошел хорошо, и меня даже похвалили за хорошую посадку и выправку.
Ну а тогда, в Севастополе, с началом нового 1929/30 учебного года шесть человек выпускного курса, по два человека с каждой батареи, вызвали к начальнику школы Вукотичу и комиссару Хейфецу. Там же были командир дивизиона Крюков и все три командира батарей.
- Вы знаете, конечно, о людях на производстве, которые берут обязательства лучше работать и перевыполняют планы. Называют их ударниками,- начал комиссар. Затем последовал настоящий доклад на тему, кто такие ударники, как они работают и какую пользу приносят стране.
Мы не понимали, к чему этот разговор, и лишь молча переглядывались.
- В школе решено поддержать это новое движение, не отставать от трудящихся и иметь своих ударников,- продолжил Вукотич.- Вот мы и выбрали для этого присутствующих здесь курсантов. Считаем, что вы будете достойны этого высокого звания. От вас требуется взять обязательство пройти годичный курс за полгода, с тем чтобы в мае сдать все положенные экзамены. Таким образом мы сделаем наш первый выпуск ударников.
- Все вы - большевики,- добавил комиссар,- значит, не подведете нашу школу. Будете заниматься в одной группе, сделаем вам облегчение по строевой службе. Придется, конечно, удлинить время занятий, пожертвовать зимним отпуском, выходными днями. Вот и все. У кого есть вопросы?
Молчим.
- Что скажет старшина дивизиона? - вдруг обратился ко мне Вукотич.
Я вскочил и, не раздумывая, отрапортовал:
- Старшина дивизиона благодарит за доверие и поставленную задачу выполнит.
- Вот и хорошо. С завтрашнего дня будете оформлены приказом и начнете заниматься как ударники. Все свободны, - закончил Вукотич.
Началась "ударная" жизнь. Облегчений особых не было, а тягот досталось много. Занимались вшестером по отдельной программе по 10 часов в день, а службу воинскую тоже несли: все ведь были помкомвзводы, командиры отделений, а я - старшина, и никто не слагал с нас обязанностей.
К 1 Мая программа была закончена, экзамены сданы, и вот долгожданный приказ Народного комиссара обороны о нашем выпуске и назначении. Прощай, школа, вступаем в самостоятельную жизнь!
Насколько мне помнится, этот выпуск ударников был первым и последним. Тогда шли эксперименты, поиски новых форм социалистического соревнования, не все оказалось приемлемым для военных училищ, и жизнь отметала ошибочное.
По положению того времени выпускникам-отличникам предоставлялось право выбора места службы, и мы, в который уже раз, обсуждали, кто куда поедет. Я хотел быть поближе к родным местам и намечал Ростов или Сталинград. Но все пошло и теперь не по установленному порядку.
Незадолго до выпуска меня и еще двух курсантов (Егора Мельникова и Дмитрия Ильичковича) из нашей группы опять вызвали к комиссару. Присутствовал также отсекр партбюро Мазепов. Суть дела состояла в том, что 121-му зенитно-артиллерийскому полку, который стоял в Севастополе и где все курсанты проходили стажировку, требовались три командира взвода. Нам разъяснили, что полк этот вроде бы наш подшефный и взводными туда должны пойти лучшие курсанты училища. Короче говоря, нам предложили пойти в этот полк. Три остальных ударника поехали туда, куда захотели.
Служба в полку началась с того, что командир учебной батареи, куда я был назначен, П. Ф. Чесных повел меня на конюшню, дал коня и тут же вместе со мной выехал в манеж, проверил умение ездить, брать препятствия, рубить и т. д. Сам он был терский казак, заядлый конник, спортсмен, вел спартанский образ жизни и требовал того же от подчиненных. После манежа - спортивный городок. Комбат посмотрел, что мы можем делать на гимнастических снарядах. Остался доволен всем, кроме одного: я не умел ходить на руках. А он при мне снял шашку и прошел на руках вдоль всей казармы батареи и сказал, что через два месяца пройдем это расстояние вместе.
Принял я взвод разведки в 25 человек. Ребята все хорошие, правда, 8 человек из них имели образование всего 3 класса. Это - в учебной батарее, где готовились младшие командиры. В линейных батареях было тогда много неграмотных.
Летом полк принимал приписной состав, который сводился в отдельный дивизион, и из каждой батареи туда прикомандировывались командиры разных степеней. На один из сборов попал и я. Вспоминаю об этом потому, что там судьба свела меня с одним замечательным человеком. Командиром этого дивизиона был Семен Ильич Макеев. Он отличался высокой общей культурой и отменной вежливостью, предпочитал конюшне книгу. Высокий, всегда подтянутый и безукоризненно одетый (до революции он служил в Павловском гвардейском полку), он являлся, пожалуй, самым начитанным и умным командиром в нашем полку. Общим у него и П. Ф. Чесных были высокая требовательность, рвение в службе, забота о людях, правдивость и доступность. Все свои лучшие качества они прививали нам, передавали знания и навыки. С тех пор прошло почти 45 лет, а мы, бывшие сослуживцы по 121-му зенитно-артиллерийскому полку, оставшиеся в живых, собираемся каждый год и вспоминаем минувшие дни. Генерал-лейтенанты П. Ф. Чесных и С. И. Макеев уже на заслуженном отдыхе, бывшие командиры взводов тоже теперь генералы: В. М. Кручинин, Я. М. Табунченко. Нет уже с нами генерал-полковника Г. Н. Орла. Служебные пути наши расходились и перекрещивались, но мы никогда не порывали связи и всегда поддерживали друг друга
Прошел год службы в полку. Состоялось важное событие - наконец-то я получил комнату и перестал скитаться по чужим углам. До этого примерно полгода мы вдвоем жили в бильярдной полкового клуба и ложились спать на освободившихся бильярдных столах лишь после того, как клуб закрывался. Все мои товарищи уже обзавелись семьями, настала и моя пора.
В станице у меня осталась невеста Таисия Дмитриевна Андросова, которая ждала меня больше пяти лет. Мы переписывались, раз в год виделись, но давно дали друг другу слово, что будем жить вместе, как только я смогу взять ее к себе. Хотелось самому поехать за ней, но отпуск мне по плану был определен после возвращения из лагерей. Пришлось просить ее приехать самой. Дней через десять получил телеграмму: выезжает. Приехала она вместе с моей матерью. На второй день, в июле 1931 года, мы расписались в загсе и с тех пор делим вместе все наши радости и горести.
Служба в полку была, как говорится, не мед. В походах мы добирались до Ак-Монайских высот. Разведчики, как и полагается, всегда были с пехотой, и доставалось нам всего с лихвой. От высот развертывали учебное наступление на Керчь. Почти пять лет военной службы в Севастополе оставили в моей памяти не столько лазурное море и золотые пляжи, сколько зной степей и неприютность гор, где нам довелось просолить не одну гимнастерку.