Мне показалось, что губы его перепачканы кровью. Может быть это была грязь,
но спросить я не решился.
Зеленцов молча повернулся, и мы зашагали по дороге к нашему
расположению. Минут пять молчали. Наконец взводный не выдержал.
- Как ты это сделал?
- Да ничего я не делал - буркнул Мганга.
- Ага! А кровь сама остановилась... - хмыкнул Зеленцов.
- Ну, типа того... - отозвался Мганга.
- Ладно, Мганга, не хочешь говорить - не надо. Хрен с тобой!. -
Насупился - было взводный, но быстро овладел собой и уже примирительно
закончил. - Но учти, в случае чего - я на тебя рассчитываю. - Отчитаешь меня
- до гробовой доски поить буду.
Вечером мы долго сидели у костра.
Нас никто не спешил укладывать. Офицеры ушли на совещание в батальон. И
мы пользовались выпавшей свободой.
- Мганга, расскажи еще что-нибудь о шаманах. - Попросил я. - Это тебя
отец научил кровь заговаривать?
- Нет. - Мганга мотнул головой. - Не учил. Я просто вдруг понял, что
могу ее остановить. А как - сам не знаю.
- А как же тогда шаманом становятся?
- Я, правда, не знаю. - Мганга страдальчески сдвинул брови. - Не учился
я на шамана. Вообще - шаманству не учат. Это призыв. Позовут тебя духи -
станешь шаманом. Нет - и не пытайся. И вообще, никакой я не шаман!
- Но ведь как-то ты кровь остановил!
- Не знаю как. Я же сказал. Просто почувствовал.
- Неужели тебя отец нечему не научил?
- Ничему. Я его с тех видел всего один раз.
- Ну, расскажи, Мганга.
Он словно хотел "соскочить" с темы про заговор крови и неожиданно сразу
согласился:
- Ладно...
Дня через три после первой встречи я пошел гулять на берег моря. После
пяти месяцев "полярки" солнце всегда казалось каким-то чудом. Я брел вдоль
кромки берега, и вдруг неожиданно впереди увидел фигурку якута. Не знаю
почему, но я сразу сообразил, что это шаман, хотя ни разу до этого не видел
его на улице. Я осторожно пошел за ним. Так мы шли почти час, а потом я
увидел, как шаман завернул за небольшую прибрежную скалу и пропал из виду. Я
дошел до скалы и осторожно выглянул из-за камня. Площадка за камнем была
пуста...
Я растерялся. И здесь вдруг какая-то сила меня подняла над землей и
через мгновение я оказался на высоте полутора метров на узком уступе. "Сила"
оказалась рукой отца, который за ворот затащил меня наверх. "Это ты,
рысенок?" - буквально рявкнул он. Я глупо хихикнул, но он резко стукнул меня
ладонью по макушке и я заткнулся. Тут он достал какой-то костяной крючок, к
которому был привязан длинный шнур из оленьей кожи, и неожиданно разжав мне
зубы, засунул мне его в рот потом обмотал его вокруг моей шеи так, что я
оказался буквально на крючке, как рыба. Свободный конец он обкрутил вокруг
своей ладони и потянул за собой куда-то вверх. Я хотел было сорвать петлю с
шеи, но она резко затянулась, и я почувствовал, что через мгновение костяной
крючок вопьется в небо, а на шее затянется узел. Я послушно потянулся за
ним. Он полез по скале вверх. Мне стало очень страшно. Шаман лез почти по
отвесной, занесенной снегом обледенелой скале! Но крючок во рту вновь
кольнул небо, и я как обезьяна начать карабкаться за ним. Я лез и думал
только о том, что если сорвусь, то костяной крючок порвет мне рот, и я буду
болтаться на кожаном шнуре как удавленный кот, которого я однажды видел у
поселковой котельной.
Не помню, как оказался на вершине. Со стороны скала казалась невысокой:
с двухэтажный дом, но с вершины она была такой высокой, что казалось, я
нахожусь где-то в небе над тундрой. Здесь он молча освободил меня от кукана.
Я буквально рухнул на камень. Но тут он сорвал с себя парку и, оставшись в
одной рубахе, постелил парку под меня и усадил спиной к каменному выступу.
Сам он уселся прямо на снег рядом со мной.
Перед нами до самого горизонта было мертвое ледяное царство торосов и
льда. Уходящее солнце покрыло все каким-то пурпуром, бесконечно отражавшимся
и искрившимся в ледяных глыбах. При этом тени создавали такие причудливые
узоры, что казалось, море наполнено какой-то странной жизнью. В жизни не
видел такой холодной и мертвой красоты.
Тут отец вытащил из торбы, висевшей за плечом, бубен, глиняную
свистульку и высушенные крылья полярной совы. Он сунул крылья совы мне в
ладони.
- Когда придет ветер, разведи руки в стороны и лови его в крылья!
Я спросил его:
- Как?
- Так, чтобы ветру понравилось. - С этими словами он ударил в бубен. В
морозном воздухе гулко ухнула натянутая желтая кожа. Он ударил еще и еще. И
вскоре бубен уже выбивал какой-то "плескающий" мотив: череду редких
протяжных и коротких сдвоенных ударов.
Я страшно замерз и почти не чувствовал тела. Сквозь парку меня
буквально обжигал холод скалы. Неожиданно с моря задул пронизывающий ветер.
Сначала это были редкие порывы, но постепенно он крепчал и скоро уже сильно
дул прямо в лицо, выстужая кожу до онемения. Мне хотелось плакать, но,
напуганный костяным куканом, я решил, что шаман - сумасшедший и подчиниться
ему без возражений - лучший выход.
"Где твои крылья?" - неожиданно спросил он меня. Я скосил глаза. В
одной рубашке, с развевающимися под ветром косматыми седыми волосами он
действительно был сумасшедшим! "Как он не чувствует холод?" - совершенно
тупо, замерзая, подумал я потом поднял руки и развел их в стороны. Порывы
ветра сразу до боли вывернули ладони с растопыренными крыльями, и я от боли
чуть не выпустил их. Парусность у них была большой, и удерживать крылья на
ветру в заледеневших пальцах было очень трудно. Только страх заставлял меня
держать их из последних сил. Я попытался развести их под таким углом, чтобы
ветер ровно дул под плоскость крыльев, но ветер то и дело менял направление.
Он то до слез резал снежной крошкой глаза, то вдруг набрасывался на руки, то
забирался под куртку и до судорог леденил живот. Казалось, он просто хочет
вырвать эти проклятые крылья и унести их прочь. Я буквально боролся с
ветром, и в какие-то моменты мне казалось, что подо мной нет скалы, а лишь
огромное злое ледяное небо. Так продолжалось очень долго. Я мечтал только об
одном - добраться живым до дома. Неожиданно ветер стал стихать. Наступала
ночь. И мне стало так страшно, что я не выдержал и разрыдался. Мне казалось,
что настали мои последние минуты, и я рыдал от жалости к себе и ужаса перед
смертью. Шаман продолжал выстукивать и высвистывать мотив, но протяжнее и
глуше, совершенно не обращая на меня внимания. Наконец мотив оборвался, и по
ушам буквально резанула тишина.
Видимо, сжалившись надо мной, шаман рывком поднял меня и, раздвинув
губы, сунул мне что-то в рот. Я испуганно дернулся, но он уже отпустил меня.
Во рту было что-то напоминающее мелкие обрезки тетрадной бумаги, но от
соприкосновения со слюной они набухли, раскрошились и стали
пресно-горчичными на вкус. Очень скоро сердце бешено забилось и закружилась
голова. Ощущение было похожим на то, как однажды до этого солдаты, решив
подшутить над нами, мальчишками, дали нам под видом "сока" выпить портвейна.
Но тогда еще и тошнило, а сейчас я, словно со стороны, наблюдал, как
"плавает" вокруг меня скала и снег. Я был так увлечен этим созерцанием, что
не заметил, как мы начали слезать со скалы. Следующее воспоминание было уже
о том, как мы стоим под скалой. Отец долго смотрит на меня. Потом он
протянул мне совиные крылья.
- Возьми. Они твои. Однажды они принесут тебя ко мне.
Я засунул их за отворот свитера, что бы не потерять.
Я плохо помню, как мы в темноте шагали к поселку. Мне казалось, мы
почти бежим, перепрыгивая через глыбы прибрежного льда. Иногда мы падали, и
я помню, что сильно смеялся. Почему-то меня смешил сопящий, выбирающийся из
снега отец. Потом я опять увидел свой подъезд, и мне он показался каким-то
колодцем. Домой я буквально ввалился. Мать была уже, что называется, "на
взводе". На часах было почти одиннадцать... Я со страхом ждал, что сейчас на
меня обрушится кара в виде хорошей порки офицерским ремнем, но вместо этого
мать испуганно стала пробовать губами мой лоб. Ее губы мне показались просто
ледяными...
Через десять минут я лежал в постели. Термометр под мышкой зашкалил за
сорок.
... Я плохо помню следующие дни. Меня куда-то перевозили. Помню
больничную койку. Тусклый, свет палатного ночника. Приступы жара, судороги,
озноб. Врачи суетились. Двухстороннее воспаление легких - это да же по
северным меркам серьезно. Очень часто повторялся один и тот же бред: я лечу
над замерзшим закатным морем. Вместо рук у меня крылья совы, которые вдруг
начинают вырываться из плеч, и я воплю от ужаса потому, что мне нечем их
удержать в суставах. Это чувство полета и ужаса сопровождало меня все пять
недель больничного пребывания. Когда я вышел из больницы, в воздухе уже
пахло весной.
Я не знаю, почему не рассказал матери о встрече с отцом. Наверное, я
боялся наказания за "поиск приключений на свою задницу", как она обычно
говорила.
Якутов к тому моменту след простыл. Они откочевали в южную тундру, в те
места, где из под талого снега показались ягелевые "ковры".
С тех пор я отца не видел. Он только снился мне часто. И еще осталось
вот это... - Мганга расстегнул бушлат и распахнул его. С каждой стороны
груди было подшито по длинному "конверту" из расшитой бисером замши. Верх
каждого был зашнурован кожаным ремешком. Мганга аккуратно распустил ремень
левого и осторожно достал из него что-то плоское бесформенное. При свете
костра я разглядел, что это было крыло какой-то птицы.
- Ношу их с собой как амулет...
Я осторожно тронул крыло. Обычное крыло. Грязные порядком обтрепанные
перья...
На следующий день мы чистили частный сектор. Дома в этом квартале были
старыми. Одноэтажные кирпичные постройки шестидесятых годов. С сараями и
огородиками. В общем - деревня, деревней. Несколько небольших улиц и
переулков.
Жителей здесь почти не было. Квартал три недели был "нейтралкой",
которую без жалости обстреливали обе стороны, и потому, население почло за
благо, бросить все и укрыться до лучших времен подальше отсюда.
Два раза только встретили стариков. В одном доме жили чеченцы. Старуха,
одетая во все черное и прикованный к кровати тощий давно небритый старик,
который, казалось, доживает последние часы.
Старуха черной тенью сидела в ногах старика и на, вошедших солдат, не
обратила никакого внимания, что-то, негромко бормоча не то себе самой, не то
тяжело дышавшему в забытьи старику.
- Эй, может помощь какая нужна? - окликнул старуху Зеленцов.
Но та лишь безразлично скользнула по нему взглядом и не ответила.
- Вот же, блин, народ! - Буркнул раздосадовано взводный, и вышел на
улицу.
В другом дворе нас встретили двое пожилых русских. Невысокий, плотно
сбитый мужчина лет шестидесяти и сухая как палка, рябая от веснушек женщина
с жидкой прической давно не прокрашенных и потому наполовину седых волос.
- Освободители вы наши! - Увидев, входящих во двор солдат, вдруг
сорвалась на пафосный пионерский фальцет женщина. - Слава богу - свои
пришли! Теперь уж мир наступит. Будь проклят Дудаев!..
Она так же неожиданно умолкла и лицо ее устало закаменело. В глазах
проступила безнадежная тоска, бессильного перед чужой злой силой, маленького
человека. Так прошло несколько секунд, и тут она, словно испугавшись своего
молчания, вдруг схватила за руку подошедшего к ней Окинаву, и вновь
сорвалась на радостный фальцет:
- Слава богу! Наши пришли! Освободители!... - Женщина из всех сил
старалась изобразить радость, но от этих ее криков стало совсем тошно.
На "освободителей" мы никак не тянули...
Муж ее все это время хмуро и молча стоял рядом.
Когда подошел Зеленцов, он так же молча протянул ему красные книжечки
паспортов. Взводный быстро просмотрел их и вернул мужику.
- Оружие, боеприпасы в доме есть? - спросил взводный по обязанности.
- Нету ничего. - Ответил мужик.
- ...Освободители! Теперь мир будет! - опять завелась женщина.
- Хорошо. - По лицу взводного я понял, что ему от этих криков тоже не
по себе. - Окинава, оставь им пару "сухпаев" и пошли дальше.
В углу двора я заметил свежий могильный холмик. Над ним самодельный
сколоченный из деревянных реек крест.
- Кто там?
Мужик скользнул глазами к кресту и тут же посмотрел на меня.
- Мать.
- Ваша, или ее? - Я кивнул на женщину.
- Моя. - Коротко ответил он.
- Умерла? Убили?
- Убили... - безразлично выдохнул он.
- Чечены?
- Ваши! - В голосе мужика вдруг зазвенела затяенная злоба.
- Почему думаешь что наши? - я почувствовал, что сам закипаю. Мужик
явно нарывался...
- Чечены самолетами город не бомбят. - Холодно процедил мужик.
Я развернулся и молча вышел со двора...
Два взвода ушли вперед по улице, а наш взвод с ротным и его группой
остановился в большом кирпичном доме в середине квартала. Здесь ротный
приказал развернуть радиостанцию.
Все было тихо. Взвода уже прочистили все основные улицы и теперь
шерстили прилегающие к ним проулки.
Только в одном дворе нашли отрытый окоп и небольшой блиндаж под
фундаментом дома. Но было не понятно - то ли боевики готовились здесь
обороняться, то ли жители выкопали себе убежище.
- Ничего мы здесь не найдем! - еще утром буркнул сердито взводный,
вернувшись с постановки задач. - Дураки они что ли, здесь сидеть?
С двух сторон частный сектор теснили многоэтажки микрорайонов. С любой
из "хрущевок" весь квартал был как на ладони.
День клонился к вечеру.
Скоро должны были вернуться с зачистки взвода.
Ротный подошел к старому серванту.
За непонятно как уцелевшим стеклом, у стенки серванта стояла блеклая
фотография.
Улыбающийся плотный чеченец в белом южном костюме, шляпе сеточкой.
Рядом с ним чеченка без возраста с напряженным лицом в пестром восточном
платье. Перед ними двое мальчишек лет семи - десяти. В шортах и белых
рубашках. В углу фото проявителем была выведена надпись "Сочи 78"
- И где они теперь? - сам себя спросил ротный задумчиво.
- Да, небось, в какой - ни будь банде воюют или уже в яме гниют. -
Буркнул Зеленцов.
- Или в московском банке деньги отмывают... - сказал ротный.
И здесь, стоявший недалеко от окна, Мганга вдруг прыгнул к ротному,
сбил его с ног, подмял под себя. Одновременно с этим где-то совсем рядом
оглушительно грохнула очередь, и пули вдребезги расколотили стекло серванта,
перед которым стоял Кальтербрунер.
Тот час за стенкой загрохотали автоматы первой группы. Оглушительно
громыхнул выстрел гранатомета.
Лежа на полу, ротный как рыба хватал ртом воздух, наконец, он одним
движением столкнул с себя Мгангу и сел. Ему хватило одного взгляда на
размочаленную пулями деревянную стенку серванта, что бы все понять.
- Ты цел!? - Выдохнул он Мганге, который ничком лежал на полу. Мганга
медленно встал сначала на четвереньки, потом выпрямился.
- Да вроде...
- Благодарность тебе объявляю, Лукинов... - тихо сказал ротный. - За
спасение командира. Спас ты меня, браток...
Ротный поднялся с пола. В окно было видно, как в соседний дом забегают
бойцы второго взвода.
- Пошли, посмотрим, кто там такой меткий? - уже спокойно, жестко бросил
Кальтербрунер.
В полуразбитом доме напротив наших окон, в центре разоренной взрывом
комнаты, изломанный до неузнаваемости, лежал труп боевика одетый в странную
не то шубу, не то здоровую доху. Поражал его рост. В убитом было никак не
меньше двух метров. Вместе с дохой он занимал почти все свободное
пространство комнаты. Здесь уже был взводный второго взвода. Судя по
вывернутым карманам, убитого уже обыскали.
- Гена, документы при нем были какие-нибудь? - спросил Кальтербрунер
"взводного два" прапорщика Солоненко.
- Никаких. Только это. - Солоненко протянул ротному не-то четки, не то
бусы. Сделанные, из нанизанных на шелковый шнур каких-то косточек, сучков,
нитяных хвостиков и просверленных камней. - В руке держал.
И что это за хрень?
Да кто же его знает. - Отозвался прапор. - Этого... - Он зло пнул
сапогом труп. - ...Уже не спросишь.
- Твою дивизию! Как он сюда пролез?
Солоненко неопределенно пожал плечами:
- Прополз наверное.
- "Пропоз наверное!"... - Саркастично передразнил прапорщика ротный. -
У тебя так и Басаев с Масхадовым под носом проползут - не заметишь! Ты за
эту сторону улицы отвечал- с тебя и спрос!
- Да мы все осмотрели, товарищ майор! - Затянул жалобно Солоненко - Я
сам этот дом прошел. Ума не приложу, где эта гнида пряталась...
- Ладно! - Обрезал стенания взводного Кальтербрунер - Оружие заберите.
Лукинов, Самойлов - труп на улицу выволоките. Пусть чечены его сами
закапывают. И пора на базу выдвигаться.
...Примериваясь как удобнее его тащить, я все пытался понять, что меня
в убитом чечене смущало. Что-то было не так...
И вдруг я сообразил. Он же черный!
Лицо и руки убитого были синюшно-черными, словно перед смертью его
окунули в школьные чернила.
Но еще больше меня поразило поведение Мганги, который все это время
стоял как вкопанный, не отводя взгляд от убитого. И даже команда ротного не
вывела его из этого оцепенения. И лишь когда все ушли, и мы остались вдвоем,
Мганга наконец шевельнулся. Он подошел к телу и осторожно, словно, боялся
чего-то, заглянул ему в лицо. Потом присел на корточки рядом с ним и что-то
тихо забормотал, не то напевая, не то рассказывая.
- Эй, Мганга, ты чего? - растерялся я.
Мганга поднял голову. В глазах его я увидел растерянность и страх.
- ...Ты чего, Мганга?
- Это посланец.
- Какой еще посланец?
- Посланец богов войны. - Тихо сказал он. - Он приходил за ротным. А я
ему помешал.
- И что теперь? - Я совсем растерялся
- Это очень плохо... - Едва слышно пробормотал он.
В это время хлопнула входная дверь и в комнату заглянул Окинава.
- Че возитесь? - Буркнул он. - Вас все ждут. Давай помогу!
Вдвоем с ним мы подхватили труп за ноги и поволокли к двери. И я сразу
обратил внимание, что под телом не было крови. Не было ее ни на одежде, ни
на теле, словно в убитом крови не было вообще.
Мганга молча побрел за нами.
Боевик оказался неожиданно тяжелым. Словно волокли мы не тело, а
набитый песком шестиведерный мешок.
- Вот же тяжел! - натужно выдохнул Окинава.
Наконец мы вытянули труп на улицу и, подтащив его под стену дома,
отпустили.
- Надо прикрыть его чем-нибудь. - Деловито сказал Окинава.
- Я принесу. - Коротко ответил Мганга и направился к дому.
- Слышь, а чего он черный такой и крови совсем нет? - спросил я
Окинаву, когда Мганга скрылся в доме.
- А чего ты хотел? Что бы он у тебя после эрпэгэшного выстрела был
бледный как моль? Так не бывает. Термобарический эффект. Его давление убило.
Все сосуды под кожей разорвало - вот он и черный. Один большой синяк. А
крови нет потому, что внутри все размозжено. Кисель...
- Ясно... - От объяснения Окинавы мне почему-то сразу стало легче. - А
то Мганга заморочился на нем.
- Че, опять духов увидел? - осклабился Окинава.
- Ну, типа того. Посланца...
- Какого еще посланца?
- Да хрен его разберешь. Кто-то за кем-то приходил...
- Во дает, Мганга! Так и тронуться не долго...
Труп накрыли принесенным из дома старым одеялом и поспешили на улицу,
где уже был слышен голос ротного.
- Зеленцов, выдвигайся с людьми к технике и передай Солоненко, что бы
тот дрова не забыл забрать и мой "бэтр" сюда отправь.
Мы вышли на улочку. У двора напротив, на скамеечке сидел ротный. Рядом,
вдоль забора на корточках сидела его группа. К ним мы и направились. И тут я
краем глаза уловил движение в кустах у забора слева от нас.
Огромный черный пес, появившийся бог весть, откуда, коротко рыкнул,
обнажив мощные желтоватые клыки и, без всякого видимого усилия, словно
подброшенный невидимой пращей, кинулся на стоящего ближе всех к нему Мгангу.
Черное тело взвилось в воздух, через долю мгновения, клыки должны были
захлопнуться на шее Мганги. И тут оглушительно грохнул выстрел. Удар пули
был столь силен, что пса буквально перевернуло в воздухе и бросило на забор.
Пуля попала псу в шею и, видимо, перебила позвоночник, потому, что упав на
землю, он нелепо и страшно задергал лапами, словно пытался вскочить. Но
голова безвольным шаром моталась из стороны в сторону. И здесь он завыл.
Я никогда в жизни не слышал такого жуткого воя! В нем было столько
тоски и бессильной ненависти, что кожа на спине и руках буквально
"обморзилась". Каждый волосок встал дыбом. Пес выл и бешено колотил лапами
по воздуху, словно продолжал бежать. Сколько продолжалось это я не знаю.
Может быть пару секунд, может дольше - мне казалось, что воет он целую
вечность, пока, наконец, второй выстрел не оборвал его навсегда.
Стрелял ротный. Как он успел среагировать - ума не приложу. Мне
казалось, что все произошло мгновенно...
Ротный подошел к нам. Молча поставил автомат на предохранитель.
- Твою дивизию! А эта тварь откуда здесь взялась? Что-то много
неожиданностей для одного дня...
Бледный Мганга медленно опустился на обломок стены.
- Это Келет Бога Войны... - выдохнул Мганга и смуглое лицо его стало
серым. Так, наверное, он бледнел - Келет приходил за мной.
- Какой еще скелет? - Буркнул ротный. - Этого скелета кормили лучше чем
Моргунова. В нем весу как во взрослом мужике! Интересно, что за порода?
Морда как ротвеллера, а тело как у дога. Мутант...
Весь вечер Мганга молчал. На все вопросы он отвечал лишь междометиями.
И, в конце концов, от него отстали. Нет настроения - и ладно. Пройдет...
Уже перед сном он вдруг повернулся ко мне и, протянув руку, что-то
опустил в мою ладонь.
- Это тебе, Гоша.
Я посмотрел на ладонь. На ней лежала маленькая, как самая младшая
матрешка, фигурка человека, вырезанная не то из кости, не то из моржового
клыка.
- Что это?
- Это хранитель. Я передаю его тебе. Он будет тебя хранить и вернет
домой.
Я растерялся.
- Зачем он мне? Это же твой хранитель.
- Он мне теперь не поможет. А тебе поможет. - Глухо ответил Мганга.
- Почему тебе не поможет?
Мганга долго молчал. Потом, мотнув головой, словно смахнув оторопь,
тихо сказал.
- Я скоро уйду.
- Куда ты уйдешь? - удивился я.
- Я должен идти вместе с ротным. - Совсем тихо сказал Мганга.
- Да куда вы собрались? - я совсем смешался.
- Ты сам все видел. - Мганга говорил медленно, словно, подыскивал
слова. - Боги войны отправили своего посланца за ним. Я не дал ему выполнить
приказ. И тогда они отправили за мной келет, что бы предупредить.
- О чем?
- О том, что я должен сопровождать ротного в дороге через ночь...
- Послушай, Мишка... - Я постарался вложить как можно больше
убедительности в голос. - Все это не так. Это был обычный чечен. Черный,
потому, что его взрывной волной мочкануло, а собака просто от голода
озверела. Ее же месяца полтора никто не кормил. Вот и стала бросаться на все
живое. Не ерунди, Мишка! Мы еще по твоей тундре проедемся на оленях. Батю
твоего найдем. Строганины поедим.
Не надо искать смыл там, где его нет.
Мганга опять долго молчал. Потом, словно и не услышав мое объяснение,
сказал:
- И если когда-нибудь ты окажешься в Тикси или вообще в тундре, то
отпусти его. Просто найди большой камень, положи на него защитника, и скажи,
что он свободен.
- Мишка, ты что, совсем меня не слушаешь? - я попытался добавить
сердитости в голос. Но получилось скорее жалобно.
- Сделаешь, как я прошу?
Поняв, что спорить с Мишкой бессмысленно я молча кивнул.
- Храни его в этом. - Мганга протянул мне небольшой кожаный мешочек, на
кожаном шнуре, который обычно висел у него на груди.
- Хорошо! - Я взял мешочек, осторожно опустил в него фигурку, и затянув
тесемки по краям осторожно надел его на шею. Мешочек скользнул на грудь, к
нательному кресту. - Обещаю.
Мганга как-то облегченно вздохнул.
- И еще... - Он на мгновение замялся. - Его надо иногда кормить. Редко.
Когда вспомнишь. Просто макнуть палец в еду и помазать ему губы. Иначе он
рассердиться может. Вредничать будет. Ноги заплетать, толкать...
- Сделаю, как скажешь, не волнуйся. Сам недоем, а его голодным не
оставлю. - происходящее неожиданно начало меня смешить.
Видимо почувствовав это, Мганга опустился на лежак и накрылся бушлатом.
- Все, Гоша. Спим.
- Спим, Мганга...
На утро началась операция по штурмы оставшихся в руках боевиков
кварталов.
....Мы накапливались для атаки в небольшом дворике за школой. В одном
его углу, у глухой стены школы сидел наш взвод, ожидая конца артналета и
команды "Вперед!". Метрах в пятидесяти у стены дома, за двумя "бэтрами",
перед каменным забором, за которым была улица, через которую нам предстояло
перескочить, расположился ротный со своей группой. Второй и третий взводы
накапливались с другой стороны школы и ротный отдавал им какие-то приказания
по рации, стоявшей перед ним на ящике из под патронов.
То и дело где-то над головой с шелестом ввинчивались в воздух снаряды.
Били по ушам близкие разрывы. Земля под ногами уже привычно ходила ходуном.
Откуда-то сверху сыпалась штукатурка. Артиллерия боеприпасов не жалела.
Наконец все утихло.
- Подъем! - Скомандовал Зеленцов. - Разбились по группам! Перебегаем по
моей команде. Интервал между группами тридцать секунд. Одна группа
перебегает. Две других у забора в готовности прикрыть огнем. Всем
подготовить дымы. При обстреле с той стороны сразу ставьте дым, а группе
оттягиваться назад..
Потом - перебегает вторая. Первая прикрывает ее с той стороны, третья с
этой. Все ясно?
- Так точно! - нестройно отозвались мы.
- Пошли!
Моя группа, точнее отделение - третье по счету. Я был самым крайним в,
рассредоточившейся вдоль забора для стрельбы, нашей группе. Ближе всех к
но спросить я не решился.
Зеленцов молча повернулся, и мы зашагали по дороге к нашему
расположению. Минут пять молчали. Наконец взводный не выдержал.
- Как ты это сделал?
- Да ничего я не делал - буркнул Мганга.
- Ага! А кровь сама остановилась... - хмыкнул Зеленцов.
- Ну, типа того... - отозвался Мганга.
- Ладно, Мганга, не хочешь говорить - не надо. Хрен с тобой!. -
Насупился - было взводный, но быстро овладел собой и уже примирительно
закончил. - Но учти, в случае чего - я на тебя рассчитываю. - Отчитаешь меня
- до гробовой доски поить буду.
Вечером мы долго сидели у костра.
Нас никто не спешил укладывать. Офицеры ушли на совещание в батальон. И
мы пользовались выпавшей свободой.
- Мганга, расскажи еще что-нибудь о шаманах. - Попросил я. - Это тебя
отец научил кровь заговаривать?
- Нет. - Мганга мотнул головой. - Не учил. Я просто вдруг понял, что
могу ее остановить. А как - сам не знаю.
- А как же тогда шаманом становятся?
- Я, правда, не знаю. - Мганга страдальчески сдвинул брови. - Не учился
я на шамана. Вообще - шаманству не учат. Это призыв. Позовут тебя духи -
станешь шаманом. Нет - и не пытайся. И вообще, никакой я не шаман!
- Но ведь как-то ты кровь остановил!
- Не знаю как. Я же сказал. Просто почувствовал.
- Неужели тебя отец нечему не научил?
- Ничему. Я его с тех видел всего один раз.
- Ну, расскажи, Мганга.
Он словно хотел "соскочить" с темы про заговор крови и неожиданно сразу
согласился:
- Ладно...
Дня через три после первой встречи я пошел гулять на берег моря. После
пяти месяцев "полярки" солнце всегда казалось каким-то чудом. Я брел вдоль
кромки берега, и вдруг неожиданно впереди увидел фигурку якута. Не знаю
почему, но я сразу сообразил, что это шаман, хотя ни разу до этого не видел
его на улице. Я осторожно пошел за ним. Так мы шли почти час, а потом я
увидел, как шаман завернул за небольшую прибрежную скалу и пропал из виду. Я
дошел до скалы и осторожно выглянул из-за камня. Площадка за камнем была
пуста...
Я растерялся. И здесь вдруг какая-то сила меня подняла над землей и
через мгновение я оказался на высоте полутора метров на узком уступе. "Сила"
оказалась рукой отца, который за ворот затащил меня наверх. "Это ты,
рысенок?" - буквально рявкнул он. Я глупо хихикнул, но он резко стукнул меня
ладонью по макушке и я заткнулся. Тут он достал какой-то костяной крючок, к
которому был привязан длинный шнур из оленьей кожи, и неожиданно разжав мне
зубы, засунул мне его в рот потом обмотал его вокруг моей шеи так, что я
оказался буквально на крючке, как рыба. Свободный конец он обкрутил вокруг
своей ладони и потянул за собой куда-то вверх. Я хотел было сорвать петлю с
шеи, но она резко затянулась, и я почувствовал, что через мгновение костяной
крючок вопьется в небо, а на шее затянется узел. Я послушно потянулся за
ним. Он полез по скале вверх. Мне стало очень страшно. Шаман лез почти по
отвесной, занесенной снегом обледенелой скале! Но крючок во рту вновь
кольнул небо, и я как обезьяна начать карабкаться за ним. Я лез и думал
только о том, что если сорвусь, то костяной крючок порвет мне рот, и я буду
болтаться на кожаном шнуре как удавленный кот, которого я однажды видел у
поселковой котельной.
Не помню, как оказался на вершине. Со стороны скала казалась невысокой:
с двухэтажный дом, но с вершины она была такой высокой, что казалось, я
нахожусь где-то в небе над тундрой. Здесь он молча освободил меня от кукана.
Я буквально рухнул на камень. Но тут он сорвал с себя парку и, оставшись в
одной рубахе, постелил парку под меня и усадил спиной к каменному выступу.
Сам он уселся прямо на снег рядом со мной.
Перед нами до самого горизонта было мертвое ледяное царство торосов и
льда. Уходящее солнце покрыло все каким-то пурпуром, бесконечно отражавшимся
и искрившимся в ледяных глыбах. При этом тени создавали такие причудливые
узоры, что казалось, море наполнено какой-то странной жизнью. В жизни не
видел такой холодной и мертвой красоты.
Тут отец вытащил из торбы, висевшей за плечом, бубен, глиняную
свистульку и высушенные крылья полярной совы. Он сунул крылья совы мне в
ладони.
- Когда придет ветер, разведи руки в стороны и лови его в крылья!
Я спросил его:
- Как?
- Так, чтобы ветру понравилось. - С этими словами он ударил в бубен. В
морозном воздухе гулко ухнула натянутая желтая кожа. Он ударил еще и еще. И
вскоре бубен уже выбивал какой-то "плескающий" мотив: череду редких
протяжных и коротких сдвоенных ударов.
Я страшно замерз и почти не чувствовал тела. Сквозь парку меня
буквально обжигал холод скалы. Неожиданно с моря задул пронизывающий ветер.
Сначала это были редкие порывы, но постепенно он крепчал и скоро уже сильно
дул прямо в лицо, выстужая кожу до онемения. Мне хотелось плакать, но,
напуганный костяным куканом, я решил, что шаман - сумасшедший и подчиниться
ему без возражений - лучший выход.
"Где твои крылья?" - неожиданно спросил он меня. Я скосил глаза. В
одной рубашке, с развевающимися под ветром косматыми седыми волосами он
действительно был сумасшедшим! "Как он не чувствует холод?" - совершенно
тупо, замерзая, подумал я потом поднял руки и развел их в стороны. Порывы
ветра сразу до боли вывернули ладони с растопыренными крыльями, и я от боли
чуть не выпустил их. Парусность у них была большой, и удерживать крылья на
ветру в заледеневших пальцах было очень трудно. Только страх заставлял меня
держать их из последних сил. Я попытался развести их под таким углом, чтобы
ветер ровно дул под плоскость крыльев, но ветер то и дело менял направление.
Он то до слез резал снежной крошкой глаза, то вдруг набрасывался на руки, то
забирался под куртку и до судорог леденил живот. Казалось, он просто хочет
вырвать эти проклятые крылья и унести их прочь. Я буквально боролся с
ветром, и в какие-то моменты мне казалось, что подо мной нет скалы, а лишь
огромное злое ледяное небо. Так продолжалось очень долго. Я мечтал только об
одном - добраться живым до дома. Неожиданно ветер стал стихать. Наступала
ночь. И мне стало так страшно, что я не выдержал и разрыдался. Мне казалось,
что настали мои последние минуты, и я рыдал от жалости к себе и ужаса перед
смертью. Шаман продолжал выстукивать и высвистывать мотив, но протяжнее и
глуше, совершенно не обращая на меня внимания. Наконец мотив оборвался, и по
ушам буквально резанула тишина.
Видимо, сжалившись надо мной, шаман рывком поднял меня и, раздвинув
губы, сунул мне что-то в рот. Я испуганно дернулся, но он уже отпустил меня.
Во рту было что-то напоминающее мелкие обрезки тетрадной бумаги, но от
соприкосновения со слюной они набухли, раскрошились и стали
пресно-горчичными на вкус. Очень скоро сердце бешено забилось и закружилась
голова. Ощущение было похожим на то, как однажды до этого солдаты, решив
подшутить над нами, мальчишками, дали нам под видом "сока" выпить портвейна.
Но тогда еще и тошнило, а сейчас я, словно со стороны, наблюдал, как
"плавает" вокруг меня скала и снег. Я был так увлечен этим созерцанием, что
не заметил, как мы начали слезать со скалы. Следующее воспоминание было уже
о том, как мы стоим под скалой. Отец долго смотрит на меня. Потом он
протянул мне совиные крылья.
- Возьми. Они твои. Однажды они принесут тебя ко мне.
Я засунул их за отворот свитера, что бы не потерять.
Я плохо помню, как мы в темноте шагали к поселку. Мне казалось, мы
почти бежим, перепрыгивая через глыбы прибрежного льда. Иногда мы падали, и
я помню, что сильно смеялся. Почему-то меня смешил сопящий, выбирающийся из
снега отец. Потом я опять увидел свой подъезд, и мне он показался каким-то
колодцем. Домой я буквально ввалился. Мать была уже, что называется, "на
взводе". На часах было почти одиннадцать... Я со страхом ждал, что сейчас на
меня обрушится кара в виде хорошей порки офицерским ремнем, но вместо этого
мать испуганно стала пробовать губами мой лоб. Ее губы мне показались просто
ледяными...
Через десять минут я лежал в постели. Термометр под мышкой зашкалил за
сорок.
... Я плохо помню следующие дни. Меня куда-то перевозили. Помню
больничную койку. Тусклый, свет палатного ночника. Приступы жара, судороги,
озноб. Врачи суетились. Двухстороннее воспаление легких - это да же по
северным меркам серьезно. Очень часто повторялся один и тот же бред: я лечу
над замерзшим закатным морем. Вместо рук у меня крылья совы, которые вдруг
начинают вырываться из плеч, и я воплю от ужаса потому, что мне нечем их
удержать в суставах. Это чувство полета и ужаса сопровождало меня все пять
недель больничного пребывания. Когда я вышел из больницы, в воздухе уже
пахло весной.
Я не знаю, почему не рассказал матери о встрече с отцом. Наверное, я
боялся наказания за "поиск приключений на свою задницу", как она обычно
говорила.
Якутов к тому моменту след простыл. Они откочевали в южную тундру, в те
места, где из под талого снега показались ягелевые "ковры".
С тех пор я отца не видел. Он только снился мне часто. И еще осталось
вот это... - Мганга расстегнул бушлат и распахнул его. С каждой стороны
груди было подшито по длинному "конверту" из расшитой бисером замши. Верх
каждого был зашнурован кожаным ремешком. Мганга аккуратно распустил ремень
левого и осторожно достал из него что-то плоское бесформенное. При свете
костра я разглядел, что это было крыло какой-то птицы.
- Ношу их с собой как амулет...
Я осторожно тронул крыло. Обычное крыло. Грязные порядком обтрепанные
перья...
На следующий день мы чистили частный сектор. Дома в этом квартале были
старыми. Одноэтажные кирпичные постройки шестидесятых годов. С сараями и
огородиками. В общем - деревня, деревней. Несколько небольших улиц и
переулков.
Жителей здесь почти не было. Квартал три недели был "нейтралкой",
которую без жалости обстреливали обе стороны, и потому, население почло за
благо, бросить все и укрыться до лучших времен подальше отсюда.
Два раза только встретили стариков. В одном доме жили чеченцы. Старуха,
одетая во все черное и прикованный к кровати тощий давно небритый старик,
который, казалось, доживает последние часы.
Старуха черной тенью сидела в ногах старика и на, вошедших солдат, не
обратила никакого внимания, что-то, негромко бормоча не то себе самой, не то
тяжело дышавшему в забытьи старику.
- Эй, может помощь какая нужна? - окликнул старуху Зеленцов.
Но та лишь безразлично скользнула по нему взглядом и не ответила.
- Вот же, блин, народ! - Буркнул раздосадовано взводный, и вышел на
улицу.
В другом дворе нас встретили двое пожилых русских. Невысокий, плотно
сбитый мужчина лет шестидесяти и сухая как палка, рябая от веснушек женщина
с жидкой прической давно не прокрашенных и потому наполовину седых волос.
- Освободители вы наши! - Увидев, входящих во двор солдат, вдруг
сорвалась на пафосный пионерский фальцет женщина. - Слава богу - свои
пришли! Теперь уж мир наступит. Будь проклят Дудаев!..
Она так же неожиданно умолкла и лицо ее устало закаменело. В глазах
проступила безнадежная тоска, бессильного перед чужой злой силой, маленького
человека. Так прошло несколько секунд, и тут она, словно испугавшись своего
молчания, вдруг схватила за руку подошедшего к ней Окинаву, и вновь
сорвалась на радостный фальцет:
- Слава богу! Наши пришли! Освободители!... - Женщина из всех сил
старалась изобразить радость, но от этих ее криков стало совсем тошно.
На "освободителей" мы никак не тянули...
Муж ее все это время хмуро и молча стоял рядом.
Когда подошел Зеленцов, он так же молча протянул ему красные книжечки
паспортов. Взводный быстро просмотрел их и вернул мужику.
- Оружие, боеприпасы в доме есть? - спросил взводный по обязанности.
- Нету ничего. - Ответил мужик.
- ...Освободители! Теперь мир будет! - опять завелась женщина.
- Хорошо. - По лицу взводного я понял, что ему от этих криков тоже не
по себе. - Окинава, оставь им пару "сухпаев" и пошли дальше.
В углу двора я заметил свежий могильный холмик. Над ним самодельный
сколоченный из деревянных реек крест.
- Кто там?
Мужик скользнул глазами к кресту и тут же посмотрел на меня.
- Мать.
- Ваша, или ее? - Я кивнул на женщину.
- Моя. - Коротко ответил он.
- Умерла? Убили?
- Убили... - безразлично выдохнул он.
- Чечены?
- Ваши! - В голосе мужика вдруг зазвенела затяенная злоба.
- Почему думаешь что наши? - я почувствовал, что сам закипаю. Мужик
явно нарывался...
- Чечены самолетами город не бомбят. - Холодно процедил мужик.
Я развернулся и молча вышел со двора...
Два взвода ушли вперед по улице, а наш взвод с ротным и его группой
остановился в большом кирпичном доме в середине квартала. Здесь ротный
приказал развернуть радиостанцию.
Все было тихо. Взвода уже прочистили все основные улицы и теперь
шерстили прилегающие к ним проулки.
Только в одном дворе нашли отрытый окоп и небольшой блиндаж под
фундаментом дома. Но было не понятно - то ли боевики готовились здесь
обороняться, то ли жители выкопали себе убежище.
- Ничего мы здесь не найдем! - еще утром буркнул сердито взводный,
вернувшись с постановки задач. - Дураки они что ли, здесь сидеть?
С двух сторон частный сектор теснили многоэтажки микрорайонов. С любой
из "хрущевок" весь квартал был как на ладони.
День клонился к вечеру.
Скоро должны были вернуться с зачистки взвода.
Ротный подошел к старому серванту.
За непонятно как уцелевшим стеклом, у стенки серванта стояла блеклая
фотография.
Улыбающийся плотный чеченец в белом южном костюме, шляпе сеточкой.
Рядом с ним чеченка без возраста с напряженным лицом в пестром восточном
платье. Перед ними двое мальчишек лет семи - десяти. В шортах и белых
рубашках. В углу фото проявителем была выведена надпись "Сочи 78"
- И где они теперь? - сам себя спросил ротный задумчиво.
- Да, небось, в какой - ни будь банде воюют или уже в яме гниют. -
Буркнул Зеленцов.
- Или в московском банке деньги отмывают... - сказал ротный.
И здесь, стоявший недалеко от окна, Мганга вдруг прыгнул к ротному,
сбил его с ног, подмял под себя. Одновременно с этим где-то совсем рядом
оглушительно грохнула очередь, и пули вдребезги расколотили стекло серванта,
перед которым стоял Кальтербрунер.
Тот час за стенкой загрохотали автоматы первой группы. Оглушительно
громыхнул выстрел гранатомета.
Лежа на полу, ротный как рыба хватал ртом воздух, наконец, он одним
движением столкнул с себя Мгангу и сел. Ему хватило одного взгляда на
размочаленную пулями деревянную стенку серванта, что бы все понять.
- Ты цел!? - Выдохнул он Мганге, который ничком лежал на полу. Мганга
медленно встал сначала на четвереньки, потом выпрямился.
- Да вроде...
- Благодарность тебе объявляю, Лукинов... - тихо сказал ротный. - За
спасение командира. Спас ты меня, браток...
Ротный поднялся с пола. В окно было видно, как в соседний дом забегают
бойцы второго взвода.
- Пошли, посмотрим, кто там такой меткий? - уже спокойно, жестко бросил
Кальтербрунер.
В полуразбитом доме напротив наших окон, в центре разоренной взрывом
комнаты, изломанный до неузнаваемости, лежал труп боевика одетый в странную
не то шубу, не то здоровую доху. Поражал его рост. В убитом было никак не
меньше двух метров. Вместе с дохой он занимал почти все свободное
пространство комнаты. Здесь уже был взводный второго взвода. Судя по
вывернутым карманам, убитого уже обыскали.
- Гена, документы при нем были какие-нибудь? - спросил Кальтербрунер
"взводного два" прапорщика Солоненко.
- Никаких. Только это. - Солоненко протянул ротному не-то четки, не то
бусы. Сделанные, из нанизанных на шелковый шнур каких-то косточек, сучков,
нитяных хвостиков и просверленных камней. - В руке держал.
И что это за хрень?
Да кто же его знает. - Отозвался прапор. - Этого... - Он зло пнул
сапогом труп. - ...Уже не спросишь.
- Твою дивизию! Как он сюда пролез?
Солоненко неопределенно пожал плечами:
- Прополз наверное.
- "Пропоз наверное!"... - Саркастично передразнил прапорщика ротный. -
У тебя так и Басаев с Масхадовым под носом проползут - не заметишь! Ты за
эту сторону улицы отвечал- с тебя и спрос!
- Да мы все осмотрели, товарищ майор! - Затянул жалобно Солоненко - Я
сам этот дом прошел. Ума не приложу, где эта гнида пряталась...
- Ладно! - Обрезал стенания взводного Кальтербрунер - Оружие заберите.
Лукинов, Самойлов - труп на улицу выволоките. Пусть чечены его сами
закапывают. И пора на базу выдвигаться.
...Примериваясь как удобнее его тащить, я все пытался понять, что меня
в убитом чечене смущало. Что-то было не так...
И вдруг я сообразил. Он же черный!
Лицо и руки убитого были синюшно-черными, словно перед смертью его
окунули в школьные чернила.
Но еще больше меня поразило поведение Мганги, который все это время
стоял как вкопанный, не отводя взгляд от убитого. И даже команда ротного не
вывела его из этого оцепенения. И лишь когда все ушли, и мы остались вдвоем,
Мганга наконец шевельнулся. Он подошел к телу и осторожно, словно, боялся
чего-то, заглянул ему в лицо. Потом присел на корточки рядом с ним и что-то
тихо забормотал, не то напевая, не то рассказывая.
- Эй, Мганга, ты чего? - растерялся я.
Мганга поднял голову. В глазах его я увидел растерянность и страх.
- ...Ты чего, Мганга?
- Это посланец.
- Какой еще посланец?
- Посланец богов войны. - Тихо сказал он. - Он приходил за ротным. А я
ему помешал.
- И что теперь? - Я совсем растерялся
- Это очень плохо... - Едва слышно пробормотал он.
В это время хлопнула входная дверь и в комнату заглянул Окинава.
- Че возитесь? - Буркнул он. - Вас все ждут. Давай помогу!
Вдвоем с ним мы подхватили труп за ноги и поволокли к двери. И я сразу
обратил внимание, что под телом не было крови. Не было ее ни на одежде, ни
на теле, словно в убитом крови не было вообще.
Мганга молча побрел за нами.
Боевик оказался неожиданно тяжелым. Словно волокли мы не тело, а
набитый песком шестиведерный мешок.
- Вот же тяжел! - натужно выдохнул Окинава.
Наконец мы вытянули труп на улицу и, подтащив его под стену дома,
отпустили.
- Надо прикрыть его чем-нибудь. - Деловито сказал Окинава.
- Я принесу. - Коротко ответил Мганга и направился к дому.
- Слышь, а чего он черный такой и крови совсем нет? - спросил я
Окинаву, когда Мганга скрылся в доме.
- А чего ты хотел? Что бы он у тебя после эрпэгэшного выстрела был
бледный как моль? Так не бывает. Термобарический эффект. Его давление убило.
Все сосуды под кожей разорвало - вот он и черный. Один большой синяк. А
крови нет потому, что внутри все размозжено. Кисель...
- Ясно... - От объяснения Окинавы мне почему-то сразу стало легче. - А
то Мганга заморочился на нем.
- Че, опять духов увидел? - осклабился Окинава.
- Ну, типа того. Посланца...
- Какого еще посланца?
- Да хрен его разберешь. Кто-то за кем-то приходил...
- Во дает, Мганга! Так и тронуться не долго...
Труп накрыли принесенным из дома старым одеялом и поспешили на улицу,
где уже был слышен голос ротного.
- Зеленцов, выдвигайся с людьми к технике и передай Солоненко, что бы
тот дрова не забыл забрать и мой "бэтр" сюда отправь.
Мы вышли на улочку. У двора напротив, на скамеечке сидел ротный. Рядом,
вдоль забора на корточках сидела его группа. К ним мы и направились. И тут я
краем глаза уловил движение в кустах у забора слева от нас.
Огромный черный пес, появившийся бог весть, откуда, коротко рыкнул,
обнажив мощные желтоватые клыки и, без всякого видимого усилия, словно
подброшенный невидимой пращей, кинулся на стоящего ближе всех к нему Мгангу.
Черное тело взвилось в воздух, через долю мгновения, клыки должны были
захлопнуться на шее Мганги. И тут оглушительно грохнул выстрел. Удар пули
был столь силен, что пса буквально перевернуло в воздухе и бросило на забор.
Пуля попала псу в шею и, видимо, перебила позвоночник, потому, что упав на
землю, он нелепо и страшно задергал лапами, словно пытался вскочить. Но
голова безвольным шаром моталась из стороны в сторону. И здесь он завыл.
Я никогда в жизни не слышал такого жуткого воя! В нем было столько
тоски и бессильной ненависти, что кожа на спине и руках буквально
"обморзилась". Каждый волосок встал дыбом. Пес выл и бешено колотил лапами
по воздуху, словно продолжал бежать. Сколько продолжалось это я не знаю.
Может быть пару секунд, может дольше - мне казалось, что воет он целую
вечность, пока, наконец, второй выстрел не оборвал его навсегда.
Стрелял ротный. Как он успел среагировать - ума не приложу. Мне
казалось, что все произошло мгновенно...
Ротный подошел к нам. Молча поставил автомат на предохранитель.
- Твою дивизию! А эта тварь откуда здесь взялась? Что-то много
неожиданностей для одного дня...
Бледный Мганга медленно опустился на обломок стены.
- Это Келет Бога Войны... - выдохнул Мганга и смуглое лицо его стало
серым. Так, наверное, он бледнел - Келет приходил за мной.
- Какой еще скелет? - Буркнул ротный. - Этого скелета кормили лучше чем
Моргунова. В нем весу как во взрослом мужике! Интересно, что за порода?
Морда как ротвеллера, а тело как у дога. Мутант...
Весь вечер Мганга молчал. На все вопросы он отвечал лишь междометиями.
И, в конце концов, от него отстали. Нет настроения - и ладно. Пройдет...
Уже перед сном он вдруг повернулся ко мне и, протянув руку, что-то
опустил в мою ладонь.
- Это тебе, Гоша.
Я посмотрел на ладонь. На ней лежала маленькая, как самая младшая
матрешка, фигурка человека, вырезанная не то из кости, не то из моржового
клыка.
- Что это?
- Это хранитель. Я передаю его тебе. Он будет тебя хранить и вернет
домой.
Я растерялся.
- Зачем он мне? Это же твой хранитель.
- Он мне теперь не поможет. А тебе поможет. - Глухо ответил Мганга.
- Почему тебе не поможет?
Мганга долго молчал. Потом, мотнув головой, словно смахнув оторопь,
тихо сказал.
- Я скоро уйду.
- Куда ты уйдешь? - удивился я.
- Я должен идти вместе с ротным. - Совсем тихо сказал Мганга.
- Да куда вы собрались? - я совсем смешался.
- Ты сам все видел. - Мганга говорил медленно, словно, подыскивал
слова. - Боги войны отправили своего посланца за ним. Я не дал ему выполнить
приказ. И тогда они отправили за мной келет, что бы предупредить.
- О чем?
- О том, что я должен сопровождать ротного в дороге через ночь...
- Послушай, Мишка... - Я постарался вложить как можно больше
убедительности в голос. - Все это не так. Это был обычный чечен. Черный,
потому, что его взрывной волной мочкануло, а собака просто от голода
озверела. Ее же месяца полтора никто не кормил. Вот и стала бросаться на все
живое. Не ерунди, Мишка! Мы еще по твоей тундре проедемся на оленях. Батю
твоего найдем. Строганины поедим.
Не надо искать смыл там, где его нет.
Мганга опять долго молчал. Потом, словно и не услышав мое объяснение,
сказал:
- И если когда-нибудь ты окажешься в Тикси или вообще в тундре, то
отпусти его. Просто найди большой камень, положи на него защитника, и скажи,
что он свободен.
- Мишка, ты что, совсем меня не слушаешь? - я попытался добавить
сердитости в голос. Но получилось скорее жалобно.
- Сделаешь, как я прошу?
Поняв, что спорить с Мишкой бессмысленно я молча кивнул.
- Храни его в этом. - Мганга протянул мне небольшой кожаный мешочек, на
кожаном шнуре, который обычно висел у него на груди.
- Хорошо! - Я взял мешочек, осторожно опустил в него фигурку, и затянув
тесемки по краям осторожно надел его на шею. Мешочек скользнул на грудь, к
нательному кресту. - Обещаю.
Мганга как-то облегченно вздохнул.
- И еще... - Он на мгновение замялся. - Его надо иногда кормить. Редко.
Когда вспомнишь. Просто макнуть палец в еду и помазать ему губы. Иначе он
рассердиться может. Вредничать будет. Ноги заплетать, толкать...
- Сделаю, как скажешь, не волнуйся. Сам недоем, а его голодным не
оставлю. - происходящее неожиданно начало меня смешить.
Видимо почувствовав это, Мганга опустился на лежак и накрылся бушлатом.
- Все, Гоша. Спим.
- Спим, Мганга...
На утро началась операция по штурмы оставшихся в руках боевиков
кварталов.
....Мы накапливались для атаки в небольшом дворике за школой. В одном
его углу, у глухой стены школы сидел наш взвод, ожидая конца артналета и
команды "Вперед!". Метрах в пятидесяти у стены дома, за двумя "бэтрами",
перед каменным забором, за которым была улица, через которую нам предстояло
перескочить, расположился ротный со своей группой. Второй и третий взводы
накапливались с другой стороны школы и ротный отдавал им какие-то приказания
по рации, стоявшей перед ним на ящике из под патронов.
То и дело где-то над головой с шелестом ввинчивались в воздух снаряды.
Били по ушам близкие разрывы. Земля под ногами уже привычно ходила ходуном.
Откуда-то сверху сыпалась штукатурка. Артиллерия боеприпасов не жалела.
Наконец все утихло.
- Подъем! - Скомандовал Зеленцов. - Разбились по группам! Перебегаем по
моей команде. Интервал между группами тридцать секунд. Одна группа
перебегает. Две других у забора в готовности прикрыть огнем. Всем
подготовить дымы. При обстреле с той стороны сразу ставьте дым, а группе
оттягиваться назад..
Потом - перебегает вторая. Первая прикрывает ее с той стороны, третья с
этой. Все ясно?
- Так точно! - нестройно отозвались мы.
- Пошли!
Моя группа, точнее отделение - третье по счету. Я был самым крайним в,
рассредоточившейся вдоль забора для стрельбы, нашей группе. Ближе всех к