---------------------------------------------------------------
© Copyright Владислав Шурыгин
WWW: http://www.livejournal.com/users/shurigin/
Date: 14 Nov 2005
---------------------------------------------------------------
(рассказ)
Кудрявцев был свежий лейтенант.
Предыдущие двадцать два года его жизни пролетели в треугольнике Арбат -
Лефортово - Сочи. В квартире на Арбате он жил. В Лефортово располагался
институт военных переводчиков, который он закончил с отличием. А в Сочи был
санаторий имени Ворошилова, куда Кудрявце вместе с матерью и отцом
-генералом одного из управлений Генштаба выезжал на отдых.
И потому, теперь он с упоением впитывал чумной мир войны. Все для него
здесь было новым. И "майонезная" грязь, намертво въедавшаяся в форму, и
размерянный, накатанный за тысячи лет быт войны - кочевья, движения. И даже
сам ее воздух - коктейль солярового чада, кислого боевого железа, порохового
нагара и дыма от вечно сырых дров - пьянил его, кружил голову незнакомым
ощущением какой-то первобытной свободы.
У Кудрявцева, втайне от всех сочинявшего стихи, был даже свой образный
ряд. Люди вокруг него, напоминали ему заготовки из металла. Вечно
зачуханная, робкая пехота была похожа на старые ржавые гвозди, толстый
зампотех Вознюк напоминал чугунную, маслянистую чушку. Начштаба генерал
Суровикин, пунктуальный и невозмутимый, ассоциировался с блестящим
никелированным сверлом. Начальник разведки Маринин, которого он просто
боготворил, был похож на совершенный старинный кованый клинок. Себе самому
он казался стальной струной, которая звенела на ветрах войны...
Кудрявцев старался быть подчеркнуто аккуратным. Купленный отцом перед
отъездом в командировку добротный теплый камуфляж и "берцы" на меху, он
каждый вечер терпеливо отмывал от ханкалинской грязи, что бы утром выйти на
развод в чистой форме.
Каждое утро он ревниво оглядывал себя в зеркале "кунга", в котором жил.
Из зеркала на него смотрел худощавый, цыганистый (спасибо деду!) брюнет, с
тонкой ниткой редких юношеских усов. Его раздражал слишком свежий - "с ноля"
собственный вид. Ему хотелось выглядеть как Маринин, чей выцветший до
белизны "горник", растоптанные легкие "берцы" и, видавший виды, рыжий
"верблюжий" свитер, безошибочно выдавали в нем настоящего разведчика, "пса
войны".
Кудрявцев даже невзначай поинтересовался у старшины роты охраны, долго
ли "протянет" его "комок", а то, мол, может быть, стоит новый заказать в
Москве? Ответ его огорошил. Старшина, пожилой прапорщик армянин "успокоил",
сказав, что такой доброй форме года два сносу не будет, а, учитывая, что в
командировку лейтенант прилетел максимум месяца на четыре, то и вообще,
вернется домой "как в новом"...
Эта собственная "новость" была главным мучителем Кудрявцева. Ему
хотелось чувствовать себя зрелым и опытным, снисходительным и сильным. Ему
хотелось, что бы "ржавая" пехота встречала его тем же почтительным
уважением, которым она встречала и провожала хмурых "спецназеров" "грушной"
бригады. Поэтому он не любил, когда его называли по званию. Обращение
"товарищ лейтенант" только подчеркивало его неопытность и наивность. Куда
значительнее и лучше звучало обращение по фамилии.
Для повышения собственной "боевитости" он даже выменял у одного,
возвращающегося домой, десантного капитана его старый "разгрузник". Запавший
на новенький японский плейер, капитан, наверное, посчитал Кудрявцева полным
идиотом, когда тот предложил ему махнуть плейер на старый, затертый,
латанный разгрузочный жилет. Но Олегу было все равно, что подумает о нем
капитан.
Зато он стал обладателем настоящего боевого "разгрузника", в нагрузку к
которому, расчувствовавшийся десантник, отдал еще и пару "лимонок", которые
Кудрявцев тут же запихнул в соответствующие кармашки.
И теперь, отъезжая куда-нибудь с Ханкалы, он всегда надевал этот
"разгрузник", лихо рассовывал по карманам гранаты, втыкал в нагрудную кобуру
свой штатный "пээм", и к своему удовольствию, нет-нет, но ловил на себе
изучающие взгляды незнакомых с ним спутников, которые явно пытались
определить кто перед ними - неопытный салага или понюхавший пороху боец.
Кудрявцев был прикомандирован к разведуправлению группировки. Но,
несмотря, на месяц, проведенный здесь, он почти нигде еще не был. Только
пару раз он с начальником разведки выезжал в Грозный и один раз в Гудермес,
куда сопровождал какую-то международную "гуманитарную миссию", после чего
почти полвечера писал рапорт о поездке. Англичане и шведы были явно
разведчиками. Их короткие реплики, многозначительные взгляды и
"профессиональная" слаженность сразу бросились ему в глаза. И, старательно
изображая обычного переводчика с чеченского на английский, Олег напряженно
вслушивался в разговоры "гуманитариев", стараясь не пропустить ни слова.
По возвращению его буквально "распирало" от ощущения важности и
исключительности того, что он смог "расшифровать" иностранцев. Но реакция
командиров на его десятистраничный рапорт была на удивление безразличной.
Рапорт просто подшили в одну из папок. Уже потом, его сосед по "кунгу"
капитан переводчик из управления международных контактов, зевая, пояснил,
что принадлежность "гуманитариев" к разведке ни у кого сомнений и не
вызывала.
- ...По ним даже шифротелеграмма пришла. Здесь вообще обычных делегаций
не бывает. Думаешь, очень нужна Западу эта сраная Чечня? Щаз! Им надо, что
бы мы здесь сидели в дерьме по самые уши. И сидели как можно дольше. Потому
только разведка сюда и лезет. Привыкай, старичок! В этом дерьме, только
такие же как мы скарабеи роются...
...По диплому Олег был "перс". Языки с детства давались ему на
удивление легко. С семи лет он свободно говорил по-немецки, изучив его за
два года, пока отец служил в Дрездене. Потом, в московской спецшколе так же
легко изучил английский, на котором даже пытался писать стихи и занял первое
место на городской олимпиаде. В институте он попросился в группу, изучающую
персидскую группу языков. И уже к третьему курсу стал одним из лучших.
"Фарси", "дари" и "пушту" он брал с налета. А на последнем курсе, под
влиянием рассказов бывших выпускников о войне в Чечне, в тайне от отца,
который был категорически против его "увлечения Чечней", он занялся
чеченским языком.
Отличное знание языков плюс генеральские звезды отца определили его
дальнейшую службу. По выпуску Кудрявцев поучил назначение в одно из
подразделений центрального аппарата Главного Разведывательного Управления и
там продолжил изучение чеченского языка, благо, на новом месте материалов и
возможностей для этого было предостаточно. Отдел занимался переводом
радиоперехватов...
В том, что его почти не выпускали с Ханкалы, Олег не без основательно
подозревал отца. Кудрявцев старший, совершенно случайно узнавший от своего
товарища, что сын за год умудрился не только стать переводчиком с
чеченского, но еще и сам напросился в командировку, пришел в неписуемую
ярость. Вызванный "на ковер" в кабинет отца, Олег услышал столько эпитетов в
свой адрес, сколько не слышал их до этого за всю жизнь.
- ...Никогда не думал, что вырастил полного мудака! - громыхал отец. -
Чего тебе не хватает? Романтики захотелось? Когда тебе чечены жопу на
фашистский знак порвут - будет тебе романтика! Я, как последний идиот,
пытаюсь устроить его будущее. Готовлю ему нормальную командировку в
нормальную страну. А этот ... ломится в Чечню. Да ты хоть понимаешь, что ты
творишь? Если там... - отец ткнул пальцем в потолок, - ...решат, что ты
"чеченец", то, все! - так до пенсии и будешь ползать по этому гребанному
Кавказу. Ты о матери, стервец, подумал? Как ей, с ее давлением, сказать, что
единственный сынок решил в Чечню мотануть, романтики набраться?..
А случись что, думаешь, тебе памятник Путин поставит, или если тебе
ногу оторвет, Дашка твоя будет из под тебя горшки выносить? Хрен ты угадал!
Калеки бабам только в фильмах нужны. А так, махнет хвостом и - поминай, как
звали!..
Из кабинета отца он вышел совершенно сломленным и раздавленным. Если бы
в тот же день можно было все отыграть назад, он, конечно, все вернул бы
назад. Но армия есть армия - принятые решения в ней обычно выполняются. И
уже через неделю семья провожала Олега на аэродром "Чкаловский". За эти дни
отец немного поостыл. И хотя в его серых глазах не пропал стальной блеск
раздражения, он помягчал. Так, вернувшись вечером со службы и, оглядев
полученный Олегом новый, только со склада, тяжелый ватный бушлат блеклой
"зелено - морковной" расцветки и неуклюжие кирзовые "берцы" он хмыкнул:
- В такой робе только зеков на лесоповал водить! Одели армию хер знает
во что...
На следующий вечер он привез комплект зимней формы и высокие легкие
ботинки на меху. "Сплав" - была обозначена на лейблах и ценниках марка
фирмы.
- Держи, вояка! На синтепоне, не продувается и не промокает. И "берцы"
вполне подходящие...
Отцу Олег доверял. В Афгане тот два года командовал полком, а потом
после академии, еще год дивизией...
Уже провожая его на борт, ежась на январском, пробирающем да костей
аэродромном ветру, отец, вдруг, неуклюже обнял его.
- Ладно, сын, запомни одно. От войны не бегай, но и сам на нее не
напрашивайся. Судьба не любит самодеятельности. Головы не теряй. Смотри на
старших. Тебя там встретят мужики достойные. И береги себя! Ты у нас один...
...Скорее всего, Кудрявцев старший посодействовал, что бы младшего не
слишком привлекали к войне. Олега сразу по прибытии оставили при управлении
разведки, хотя, как он вскоре узнал, переводчики были очень нужны и в
действующих частях.
Небольшую комнатушку в приспособленном под жилье стальном морском
контейнере он делил с капитаном переводчиком Виктором, который,
представляясь, сделал ударение на последний слог - ВиктОр. Капитан был всего
на четыре года старше Олега, но выглядел на все сорок. Болезненно худой, с
запавшей под глазами вечной желтизной и ранней плешью он выглядел просто
кощеем. В первый же вечер, когда Олег "прописывался" по случаю прибытия,
ВиктОр, поднимая очередной стакан, моздокской мутной водкой хмыкнул:
- В девяносто восьмом меня два черножопых в Анголе паленым ромом
траванули. Они на английскую "сис" работали. И очччень мной были недовольны.
Какой мы тогда контракт из-под носа англичан увели... - он многозначительно
сузил глаза, словно из ханкалинского далека, пытался рассмотреть двух
далеких злобных негров. - Печень тогда из-под ребер просто вываливалась.
Пить врачи вообще запретили...
И он выпил, всем своим видом показывая салаге лейтенанту, на сколько
героическим поступком для него является это употребление этой "огненной
воды".
Сейчас капитан служил в управлении внешнего сотрудничества. Точнее
дослуживал. Почти полгода он ожидал долгожданного приказа об увольнении. На
"гражданке" его уже давно ждало место в каком-то российско - голландском
"эспе", которым управлял его друг. И потому эта командировка была ему, как
он сам говорил "как серпом по яйцам!".
- Да я в неделю у Валерки больше заколачивать буду, чем здесь генерал
за четыре месяца! - пояснил он.
До отъезда ВиктОру оставался всего месяц и потому капитан собирался
окончательно "лечь на сохранение". Термин этот, как вскоре узнал Олег,
означал максимальное сворачивание всякой служебной активности, что бы по
возможности тихо и без происшествий дотянуть до "дембельской" вертушки на
Моздок.
И потому, когда "спецназеры" доложили, что в ходе одной из засад был
захвачен в плен афганец и Маринин собрался лететь в бригаду, капитан,
который должен был лететь с ним переводчиком, откровенно затосковал.
- Твою мать! И больным не скажешься. Маринин потом - сгноит за месяц.
Он "беременных" на дух не переносит. Пес войны, хренов!
Тогда-то Олег и решил пороситься вместо Виктора сопровождать начальника
разведки.
- Я подтвержу, что ты лежишь с температурой. А дари, пушту, фарси - мои
дипломные языки.
- Ты чего, старичок, серьезно? - изумился капитан. - Нахера тебе это
надо? У тебя здесь такая должность, что можно хоть до пенсии здесь груши
околачивать. Зачем тебе эти горы?
- Я еще ни разу не работал на настоящем допросе. - Признался Олег. -
Хочу, пока есть возможность, опыт получить.
ВиктОр удивился еще больше:
- Ты что заболел? Совсем сдурела твоя башка. Оно тебе надо? Думаешь,
это так интересно? Брось. Это самая грязь войны. Знаешь, почему грушники не
пишут мемуаров? Да потому, что никто не хочет вспоминать о том, что видел и
делал...
Но соблазн "закосить" был для капитана слишком велик и, помявшись для
приличия, он через два стакана дал себя уломать...
...Слетать с Марининым на "боевые" было верхом мечтаний Кудрявцева. Ему
казалось, что там, среди войны, Маринин, наконец, разглядит в нем настоящего
"боевика". Человека, готового отдать всего себя службе, армии, Родине...
Полковника Маринина повсюду сопровождала атмосфера молчаливого
преклонения. Его должность не позволяла говорить о нем много. Даже его
настоящая фамилия была известна только узкому кругу общающихся с ним людей.
Для остальных он был "полковником Стрельцовым" или, что чаще всего
"начальником разведки" - без имени, фамилии и звания.
Но даже жесткий занавес секретности не мог скрыть его особого
положения.
Все часовые "цэбэу" знали его в лицо и вытягивались "в струнку", когда
он подходил к КПП.
Если он ожидал вертолет, то его всегда приглашали на "капэ" авиаторов,
где вертолетные командиры щедро угощали его дефицитным натуральным кофе с
пайковой сгущенкой, пока их подчиненные в "зверином темпе" готовили для него
"борт". Поговаривали, что большинство "комэсок" и "комполков" он отлично
знал еще по "Афгану"...
Невозможно было представить, что кто-то мог поднять на него голос,
вызвать его фразой: "Немедленно ко мне...", как зачастую выдергивали в штаб
зампотыла или коменданта, на которых вечно сыпались генеральские "фитили" и
разносы. Маринина приглашали, или, в крайнем случае, вызывали, подчеркнуто
уважительной фразой: "Срочно найдите начальника разведки, пусть выйдет на
командующего..."
Маринин никогда не стоял на вытяжку в генеральских кабинетах. Ему
всегда предлагали сесть.
Даже всемогущий командующий округом обращался к Маринину только по
имени отчеству. Поговаривали, что на первой чеченской войне Маринин спас
командующего, когда тот был отправлен Грачевым на переговоры к боевикам и
должен был попасть в засаду. Но было это правдой или нет - узнать было не у
кого. Сам Маринин никогда ничего о себе не рассказывал.
Только по прилету Кудрявцева в группировку тот, выслушав его рапорт,
сказал:
- С вашим отцом я полтора года воевал бок о бок. Не раз и не два мы
прикрывали друг другу спины. Рад, что сын Юрия Николаевича пошел по его
стопам. Надеюсь, что служба с вами оставит у меня такие же прекрасные
воспоминания...
Ореол славы Маринина просвечивал, сквозь туман "режимности", как ядро
галактики сквозь "Магеланово облако". И из оброненных фраз, случайных
воспоминаний, невнятных оговорок Олег как из "пазлов" собирал портрет
Маринина.
...Обмывавший отъезд, подполковник ФСБ на перекуре пошутил, что у
Маринина в сейфе, если поискать, можно найти даже ногу Басаева, которую,
после той знаменитой засады начальник разведки чуть ли не лично подобрал.
...Майор из службы радиоперехватов проговорился, что только за
последние полтора месяца в марининских "схемах" было ликвидировано три
полевых командира.
Но особенно его поразил рассказ майора "спецназа", который на прошлой
войне ходил командиром группы. Майор, опоздавший на вертушку, остался
ночевать у них в "блоке", и после третьей бутылки водки, поведал Кудрявцеву,
что именно Маринин на той войне придумал чрезвычайно эффективную "схему"
уничтожения чеченских лидеров, которую какой-то штабной острослов прозвал
"ловлей на личинку".
Суть его была проста и безошибочна. Через агентуру выявлялось
местожительство ближайшей родни того или иного "полевого командира". Группа
спецназа выходила в район этого поселка, маскировалась, после чего под видом
"кровной мести", которая всегда тлела между различными тейпами,
ликвидировала того из мужчин, кто наиболее подходил для роли "личинки".
Конечно, получивший известие о гибели отца, брата, деда или сына, "полевой
командир" срывался на похороны. Где и попадал в подготовленную засаду.
..."Личинками" убитых назвали из-за савана, в который запеленывали
покойников мусульмане...
Майор сказал, что именно в такой засаде потерял половину черепа Салман
Радуев.
Этот рассказ вызвал в душе Кудрявцева целую бурю. С одной стороны он не
мог не восхититься умом и хитростью Маринина. С другой - он задел его своей
средневековой, беспощадной жестокостью...
Кудрявцев нравилось, как Маринин кверху "по-гусарски" подкручивает
кончики медно - рыжих густых усов. В эти мгновения он был удивительно похож
на артиста Ножкина из старого фильма "Хождения по мукам". Как расхаживая по
кабинету, выслушивает доклады подчиненных. Как держит сигарету, не в
кончиках пальцев, а почти у основания ладони. Как говорит - негромко, точно,
емко. Как умеет смеяться одними глазами. Как небрежно, почти холодно
принимает откровенные ухаживания очаровательной официантки Юли, по которой
сохла половина тоскующей без женской ласки мужского населения Ханкалы. Всем
им - генералам, полковникам, капитанам и лейтенантам она предпочла Маринина.
Но тот, казалось, словно бы и не замечал ее откровенные вздохи, ежедневную
смену нарядов, глубокие декольте и собачью готовность в глазах идти к нему
по первому зову.
Правда, неделю назад, ночью Кудрявцев, возвращавшийся из гостей - от
знакомых ребят переводчиков, прикомандированных к ФСБ, нос к носу столкнулся
с начальником разведки. Маринин был не один. Он стоял в тени своего
вагончика, и на его плечах лежали руки, прижавшейся к его груди Юлии...
Увидев, вынырнувшего из темноты, Кудрявцева, она быстро отстранилась и
сделала шаг назад. Смутился и Кудрявцев, но Маринин словно бы и не заметил
его. Он мягко провел ладонью по пшеничным волосам Юли, словно гладил,
успокаивал испуганного щенка...
Неожиданно из глубины распахнутой двери вагончика донеслось треньканье
полевого телефона. Услышав его, Маринин повернулся к Олегу:
- Кудрявцев, я тебя попрошу побыть джентльменом и проводить девушку до
ее вагончика. - голос его был так же ровен, как если бы он протягивал Олегу
пачку документов для перевода...
- Мне нужно идти. - уже мягче сказал он Юле.
Она согласно кивнула.
- Спокойной ночи!.. - Маринин шагнул в темноту вагончика.
И то, как мгновенно, Маринин "включил" Кудрявцева в ситуацию, как,
обязав помощью, доверился ему, избавившись от необходимости что-либо
объяснять - поразило Олега.
С той минуты он чувствовал себя, связанным с Марининым какой-то особой
нитью доверия...
...Начальник разведки, услышав о болезни Волкова, испытующе посмотрел
на Олега, который всем своим видом пытался доказать, что все именно так, как
он рассказывает.
- ...Говорить не может. Ангина. Хрипит. Но я могу его заменить. По
диплому я "перс". Не подведу вас, товарищ полковник.
Олег рассчитал все точно. Все же за спиной был уже год службы и
"систему" он уже "просекал". Времени разбираться, и искать замену Волкову
уже не было.
- Хорошо. Со мной полетит Кудрявцев. - решил. Маринин
На следующее утро Олег в неизменном "разгрузнике" стоял рядом с
Марининым на площадке приземления.
...После короткого доклада комбрига и недолгого совещания, во время
которого Олег слонялся по лагерю, в сопровождении улыбчивого прапорщика,
который знакомил его с расположением бригады, его разыскал посыльный. Когда
он подошел к штабной палатке, Маринин с комбригом уже вышли на улицу.
- Ну, где тут у тебя "переговорная"? - спросил Маринин командира.
..."Переговорная" оказалась обычным "кунгом" армейского КамАЗАа. Он был
разделен надвое невысокой - по пояс пластиковой перегородкой. С одной ее
стороны был небольшой кабинет, где стоял покрытый плексигласом стол с
прикрученной к нему настольной лампой, старенький компьютер и несколько
раскладных табуреток. Другая сторона "кунга" была до потолка оббита жестью.
Там была прикрученная намертво мощными винтами к полу металлическая
табуретка, перед которой от пола до потолка проходила стальная труба. У
табуретки стояло старое мятое цинкованное ведро, наполненное наполовину
водой, которая мутно и зыбко отражала в себе потолочные фонари. В "кунге"
было зябко и, потому никто не раздевался. Маринин широко по-хозяйски сел за
стол, рядом с ним сели комбриг и начальник штаба. Еще один штабист, чернявый
юркий солдат опустился за компьютер. Олег устроился на свободной табуретке с
другой стороны стола.
- Ну, давай сюда своего афганца. - Скомандовал Маринин.
- Васильченко, давай бородатого! - негромко крикнул комбриг.
Через полминуты "корабельная" дверь "кунга" распахнулась и здоровый,
медвежеобразный прапорщик втолкнул перед собой крепкого смуглого, почти
шоколадного бородача. Руки "духа" были скованы наручниками. За ним в "кунг"
поднялся часовой. Прапор коротким тычком, словно он загонял в стойло корову,
усадил пленного на табурет за перегородкой.
- Садись, гнида! - рявкнул он лениво. Потом он обошел пленного и, встав
перед ним, дернул на себя наручники.
- Сюды руки давай! Да не дергайся, а то мозги вышибу! - афганец не знал
русского, но все понял по выражению глаз прапора. Он молча вытянул руки
перед собой. Васильченко небольшим ключом разомкнул одно из колец
наручников, потом тут же крепко перехватил освободившуюся руку своей
огромной лапищей и, заведя ее за трубу, вновь "хрумкнул" закрываемым
"браслетом". Теперь пленный был прикован к трубе.
- Свободен! - бросил Васильченко часовому и, тот, бросив короткое
"Есть!" - вышел на улицу.
Сам Васильченко остался стоять рядом с "духом". Он только скинул бушлат
и остался в линялом темно-зеленом свитере.
Все молчали. Афганец угрюмо, исподлобья бросал, на сидящих за
перегородкой офицеров, быстрые, настороженные взгляды. Олег заметил, как на
его леке вдруг торопливо забилась какая-то жилка.
Маринин внимательно и неторопливо осмотрел пленного. Лицо полковника,
вдруг, закаменело и стало жесткой, холодной маской. Тишина просто давила на
уши.
Афганец судорожно сглотнул.
- Как его зовут? Откуда он родом? - наконец негромко спросил Маринин.
Прошла секунда, другая... Маринин бросил на Олега быстрый хлесткий
взгляд. "Идиот! Переводи!" - обожгла Олега мысль. И, спохватившись, он
повернулся к пленному.
- Есм-е то чист? - торопливо произнес он, заученную фразу.
Афганец удивленно посмотрел на него. Он явно не ожидал услышать здесь,
за полторы тысячи километров от Родины родную речь.
- Аз коджо-йе афгонестон хасти? - Олег знал, что сейчас пленный
пытается сообразить, как этот юнец так хорошо, без малейшего акцента, да еще
с западным наречием может говорить на его родном "фарси"? И это был миг
маленького торжества лейтенанта Кудрявцева. Ради этих секунд изумления врага
стоило потратить тысячи часов на заучивание чужих слов, проникновение в
ткань чужой речи, терпеливого "вылепливания" собственной гортани и мышц
языка под чужие звуки, чужое произношение, и даже чужое дыхание. Ведь
горловые и шипящие звуки требовали совершенно иного типа выдоха. Короткого,
хлесткого как удар...
Кудрявцев торжествовал. Он смотрел на пленного и пытался увидеть себя
его глазами. ...Чужой офицер перед ним безжалостно вторгся в святая святых -
в язык, и тем делал совсем беззащитным. Теперь каждая его фраза, каждое его
слово будет понятно этим "шурави". Лейтенант лишал его права даже страдать
на собственном языке...
- Камиль Джидда аз Кандагар хастам.
- Его зовут Камиль Джидда. Он родом из Кандагара.
- Сколько ему лет? - спросил Маринин и, в глазах полковника ему
почудилась нотка уважительного удивления по отношению к Олегу.
- ...Тридцать два - перевел ответ Кудрявцев.
- Как давно он находится на территории России? В чьем отряде воевал?
- Че вахт ба русия омади?... - чужой язык буквально лился с губ
Кудрявцева. ....
- ...Он находится на территории Ичкерии, и на территорию России никогда
не ступал. Это русские пришли сюда. Он воевал в отряде амира Абу Вали...
- Повтори ему вопрос, когда он прибыл сюда? И кем он был в отряде?
Афганец выслушал вопрос, но отвечать не торопился. Напряженный,
настороженный он напоминал сейчас дикое, загнанное в угол животное, готовое
в любой момент бросится на загонщиков, но сталь наручников не давала это
сделать...
- Переведи! - В глазах Маринина вдруг полыхнул незнакомый черный огонь.
- Я задаю вопросы - он отвечает. В молчанку я ему играть не дам! Или он
хочет вспомнить, как русский "спецназ" развязывает языки? Когда с кем и
откуда он пробрался сюда?
Олег перевел. В глазах афганца мелькнула неясная тень растерянности.
- Ман инджо аз саур астам...
- Он здесь с мая. В апреле его отряд прибыл в Грузию. Здесь их
разделили на две группы и в конце мая на машинах перевезли через горы в
Аргун.
- Сколько было человек в группе? Кто был старший? Где их вербовали и
кто?
- ...В группе было восемнадцать человек. Старшим был иорданец Абдалла,
он же и пригласил их в Чечню. Абдалле его порекомендовал мулла мечети Аль
Саиб, при которой он когда-то учился. Остальных так же набирали из
© Copyright Владислав Шурыгин
WWW: http://www.livejournal.com/users/shurigin/
Date: 14 Nov 2005
---------------------------------------------------------------
(рассказ)
Кудрявцев был свежий лейтенант.
Предыдущие двадцать два года его жизни пролетели в треугольнике Арбат -
Лефортово - Сочи. В квартире на Арбате он жил. В Лефортово располагался
институт военных переводчиков, который он закончил с отличием. А в Сочи был
санаторий имени Ворошилова, куда Кудрявце вместе с матерью и отцом
-генералом одного из управлений Генштаба выезжал на отдых.
И потому, теперь он с упоением впитывал чумной мир войны. Все для него
здесь было новым. И "майонезная" грязь, намертво въедавшаяся в форму, и
размерянный, накатанный за тысячи лет быт войны - кочевья, движения. И даже
сам ее воздух - коктейль солярового чада, кислого боевого железа, порохового
нагара и дыма от вечно сырых дров - пьянил его, кружил голову незнакомым
ощущением какой-то первобытной свободы.
У Кудрявцева, втайне от всех сочинявшего стихи, был даже свой образный
ряд. Люди вокруг него, напоминали ему заготовки из металла. Вечно
зачуханная, робкая пехота была похожа на старые ржавые гвозди, толстый
зампотех Вознюк напоминал чугунную, маслянистую чушку. Начштаба генерал
Суровикин, пунктуальный и невозмутимый, ассоциировался с блестящим
никелированным сверлом. Начальник разведки Маринин, которого он просто
боготворил, был похож на совершенный старинный кованый клинок. Себе самому
он казался стальной струной, которая звенела на ветрах войны...
Кудрявцев старался быть подчеркнуто аккуратным. Купленный отцом перед
отъездом в командировку добротный теплый камуфляж и "берцы" на меху, он
каждый вечер терпеливо отмывал от ханкалинской грязи, что бы утром выйти на
развод в чистой форме.
Каждое утро он ревниво оглядывал себя в зеркале "кунга", в котором жил.
Из зеркала на него смотрел худощавый, цыганистый (спасибо деду!) брюнет, с
тонкой ниткой редких юношеских усов. Его раздражал слишком свежий - "с ноля"
собственный вид. Ему хотелось выглядеть как Маринин, чей выцветший до
белизны "горник", растоптанные легкие "берцы" и, видавший виды, рыжий
"верблюжий" свитер, безошибочно выдавали в нем настоящего разведчика, "пса
войны".
Кудрявцев даже невзначай поинтересовался у старшины роты охраны, долго
ли "протянет" его "комок", а то, мол, может быть, стоит новый заказать в
Москве? Ответ его огорошил. Старшина, пожилой прапорщик армянин "успокоил",
сказав, что такой доброй форме года два сносу не будет, а, учитывая, что в
командировку лейтенант прилетел максимум месяца на четыре, то и вообще,
вернется домой "как в новом"...
Эта собственная "новость" была главным мучителем Кудрявцева. Ему
хотелось чувствовать себя зрелым и опытным, снисходительным и сильным. Ему
хотелось, что бы "ржавая" пехота встречала его тем же почтительным
уважением, которым она встречала и провожала хмурых "спецназеров" "грушной"
бригады. Поэтому он не любил, когда его называли по званию. Обращение
"товарищ лейтенант" только подчеркивало его неопытность и наивность. Куда
значительнее и лучше звучало обращение по фамилии.
Для повышения собственной "боевитости" он даже выменял у одного,
возвращающегося домой, десантного капитана его старый "разгрузник". Запавший
на новенький японский плейер, капитан, наверное, посчитал Кудрявцева полным
идиотом, когда тот предложил ему махнуть плейер на старый, затертый,
латанный разгрузочный жилет. Но Олегу было все равно, что подумает о нем
капитан.
Зато он стал обладателем настоящего боевого "разгрузника", в нагрузку к
которому, расчувствовавшийся десантник, отдал еще и пару "лимонок", которые
Кудрявцев тут же запихнул в соответствующие кармашки.
И теперь, отъезжая куда-нибудь с Ханкалы, он всегда надевал этот
"разгрузник", лихо рассовывал по карманам гранаты, втыкал в нагрудную кобуру
свой штатный "пээм", и к своему удовольствию, нет-нет, но ловил на себе
изучающие взгляды незнакомых с ним спутников, которые явно пытались
определить кто перед ними - неопытный салага или понюхавший пороху боец.
Кудрявцев был прикомандирован к разведуправлению группировки. Но,
несмотря, на месяц, проведенный здесь, он почти нигде еще не был. Только
пару раз он с начальником разведки выезжал в Грозный и один раз в Гудермес,
куда сопровождал какую-то международную "гуманитарную миссию", после чего
почти полвечера писал рапорт о поездке. Англичане и шведы были явно
разведчиками. Их короткие реплики, многозначительные взгляды и
"профессиональная" слаженность сразу бросились ему в глаза. И, старательно
изображая обычного переводчика с чеченского на английский, Олег напряженно
вслушивался в разговоры "гуманитариев", стараясь не пропустить ни слова.
По возвращению его буквально "распирало" от ощущения важности и
исключительности того, что он смог "расшифровать" иностранцев. Но реакция
командиров на его десятистраничный рапорт была на удивление безразличной.
Рапорт просто подшили в одну из папок. Уже потом, его сосед по "кунгу"
капитан переводчик из управления международных контактов, зевая, пояснил,
что принадлежность "гуманитариев" к разведке ни у кого сомнений и не
вызывала.
- ...По ним даже шифротелеграмма пришла. Здесь вообще обычных делегаций
не бывает. Думаешь, очень нужна Западу эта сраная Чечня? Щаз! Им надо, что
бы мы здесь сидели в дерьме по самые уши. И сидели как можно дольше. Потому
только разведка сюда и лезет. Привыкай, старичок! В этом дерьме, только
такие же как мы скарабеи роются...
...По диплому Олег был "перс". Языки с детства давались ему на
удивление легко. С семи лет он свободно говорил по-немецки, изучив его за
два года, пока отец служил в Дрездене. Потом, в московской спецшколе так же
легко изучил английский, на котором даже пытался писать стихи и занял первое
место на городской олимпиаде. В институте он попросился в группу, изучающую
персидскую группу языков. И уже к третьему курсу стал одним из лучших.
"Фарси", "дари" и "пушту" он брал с налета. А на последнем курсе, под
влиянием рассказов бывших выпускников о войне в Чечне, в тайне от отца,
который был категорически против его "увлечения Чечней", он занялся
чеченским языком.
Отличное знание языков плюс генеральские звезды отца определили его
дальнейшую службу. По выпуску Кудрявцев поучил назначение в одно из
подразделений центрального аппарата Главного Разведывательного Управления и
там продолжил изучение чеченского языка, благо, на новом месте материалов и
возможностей для этого было предостаточно. Отдел занимался переводом
радиоперехватов...
В том, что его почти не выпускали с Ханкалы, Олег не без основательно
подозревал отца. Кудрявцев старший, совершенно случайно узнавший от своего
товарища, что сын за год умудрился не только стать переводчиком с
чеченского, но еще и сам напросился в командировку, пришел в неписуемую
ярость. Вызванный "на ковер" в кабинет отца, Олег услышал столько эпитетов в
свой адрес, сколько не слышал их до этого за всю жизнь.
- ...Никогда не думал, что вырастил полного мудака! - громыхал отец. -
Чего тебе не хватает? Романтики захотелось? Когда тебе чечены жопу на
фашистский знак порвут - будет тебе романтика! Я, как последний идиот,
пытаюсь устроить его будущее. Готовлю ему нормальную командировку в
нормальную страну. А этот ... ломится в Чечню. Да ты хоть понимаешь, что ты
творишь? Если там... - отец ткнул пальцем в потолок, - ...решат, что ты
"чеченец", то, все! - так до пенсии и будешь ползать по этому гребанному
Кавказу. Ты о матери, стервец, подумал? Как ей, с ее давлением, сказать, что
единственный сынок решил в Чечню мотануть, романтики набраться?..
А случись что, думаешь, тебе памятник Путин поставит, или если тебе
ногу оторвет, Дашка твоя будет из под тебя горшки выносить? Хрен ты угадал!
Калеки бабам только в фильмах нужны. А так, махнет хвостом и - поминай, как
звали!..
Из кабинета отца он вышел совершенно сломленным и раздавленным. Если бы
в тот же день можно было все отыграть назад, он, конечно, все вернул бы
назад. Но армия есть армия - принятые решения в ней обычно выполняются. И
уже через неделю семья провожала Олега на аэродром "Чкаловский". За эти дни
отец немного поостыл. И хотя в его серых глазах не пропал стальной блеск
раздражения, он помягчал. Так, вернувшись вечером со службы и, оглядев
полученный Олегом новый, только со склада, тяжелый ватный бушлат блеклой
"зелено - морковной" расцветки и неуклюжие кирзовые "берцы" он хмыкнул:
- В такой робе только зеков на лесоповал водить! Одели армию хер знает
во что...
На следующий вечер он привез комплект зимней формы и высокие легкие
ботинки на меху. "Сплав" - была обозначена на лейблах и ценниках марка
фирмы.
- Держи, вояка! На синтепоне, не продувается и не промокает. И "берцы"
вполне подходящие...
Отцу Олег доверял. В Афгане тот два года командовал полком, а потом
после академии, еще год дивизией...
Уже провожая его на борт, ежась на январском, пробирающем да костей
аэродромном ветру, отец, вдруг, неуклюже обнял его.
- Ладно, сын, запомни одно. От войны не бегай, но и сам на нее не
напрашивайся. Судьба не любит самодеятельности. Головы не теряй. Смотри на
старших. Тебя там встретят мужики достойные. И береги себя! Ты у нас один...
...Скорее всего, Кудрявцев старший посодействовал, что бы младшего не
слишком привлекали к войне. Олега сразу по прибытии оставили при управлении
разведки, хотя, как он вскоре узнал, переводчики были очень нужны и в
действующих частях.
Небольшую комнатушку в приспособленном под жилье стальном морском
контейнере он делил с капитаном переводчиком Виктором, который,
представляясь, сделал ударение на последний слог - ВиктОр. Капитан был всего
на четыре года старше Олега, но выглядел на все сорок. Болезненно худой, с
запавшей под глазами вечной желтизной и ранней плешью он выглядел просто
кощеем. В первый же вечер, когда Олег "прописывался" по случаю прибытия,
ВиктОр, поднимая очередной стакан, моздокской мутной водкой хмыкнул:
- В девяносто восьмом меня два черножопых в Анголе паленым ромом
траванули. Они на английскую "сис" работали. И очччень мной были недовольны.
Какой мы тогда контракт из-под носа англичан увели... - он многозначительно
сузил глаза, словно из ханкалинского далека, пытался рассмотреть двух
далеких злобных негров. - Печень тогда из-под ребер просто вываливалась.
Пить врачи вообще запретили...
И он выпил, всем своим видом показывая салаге лейтенанту, на сколько
героическим поступком для него является это употребление этой "огненной
воды".
Сейчас капитан служил в управлении внешнего сотрудничества. Точнее
дослуживал. Почти полгода он ожидал долгожданного приказа об увольнении. На
"гражданке" его уже давно ждало место в каком-то российско - голландском
"эспе", которым управлял его друг. И потому эта командировка была ему, как
он сам говорил "как серпом по яйцам!".
- Да я в неделю у Валерки больше заколачивать буду, чем здесь генерал
за четыре месяца! - пояснил он.
До отъезда ВиктОру оставался всего месяц и потому капитан собирался
окончательно "лечь на сохранение". Термин этот, как вскоре узнал Олег,
означал максимальное сворачивание всякой служебной активности, что бы по
возможности тихо и без происшествий дотянуть до "дембельской" вертушки на
Моздок.
И потому, когда "спецназеры" доложили, что в ходе одной из засад был
захвачен в плен афганец и Маринин собрался лететь в бригаду, капитан,
который должен был лететь с ним переводчиком, откровенно затосковал.
- Твою мать! И больным не скажешься. Маринин потом - сгноит за месяц.
Он "беременных" на дух не переносит. Пес войны, хренов!
Тогда-то Олег и решил пороситься вместо Виктора сопровождать начальника
разведки.
- Я подтвержу, что ты лежишь с температурой. А дари, пушту, фарси - мои
дипломные языки.
- Ты чего, старичок, серьезно? - изумился капитан. - Нахера тебе это
надо? У тебя здесь такая должность, что можно хоть до пенсии здесь груши
околачивать. Зачем тебе эти горы?
- Я еще ни разу не работал на настоящем допросе. - Признался Олег. -
Хочу, пока есть возможность, опыт получить.
ВиктОр удивился еще больше:
- Ты что заболел? Совсем сдурела твоя башка. Оно тебе надо? Думаешь,
это так интересно? Брось. Это самая грязь войны. Знаешь, почему грушники не
пишут мемуаров? Да потому, что никто не хочет вспоминать о том, что видел и
делал...
Но соблазн "закосить" был для капитана слишком велик и, помявшись для
приличия, он через два стакана дал себя уломать...
...Слетать с Марининым на "боевые" было верхом мечтаний Кудрявцева. Ему
казалось, что там, среди войны, Маринин, наконец, разглядит в нем настоящего
"боевика". Человека, готового отдать всего себя службе, армии, Родине...
Полковника Маринина повсюду сопровождала атмосфера молчаливого
преклонения. Его должность не позволяла говорить о нем много. Даже его
настоящая фамилия была известна только узкому кругу общающихся с ним людей.
Для остальных он был "полковником Стрельцовым" или, что чаще всего
"начальником разведки" - без имени, фамилии и звания.
Но даже жесткий занавес секретности не мог скрыть его особого
положения.
Все часовые "цэбэу" знали его в лицо и вытягивались "в струнку", когда
он подходил к КПП.
Если он ожидал вертолет, то его всегда приглашали на "капэ" авиаторов,
где вертолетные командиры щедро угощали его дефицитным натуральным кофе с
пайковой сгущенкой, пока их подчиненные в "зверином темпе" готовили для него
"борт". Поговаривали, что большинство "комэсок" и "комполков" он отлично
знал еще по "Афгану"...
Невозможно было представить, что кто-то мог поднять на него голос,
вызвать его фразой: "Немедленно ко мне...", как зачастую выдергивали в штаб
зампотыла или коменданта, на которых вечно сыпались генеральские "фитили" и
разносы. Маринина приглашали, или, в крайнем случае, вызывали, подчеркнуто
уважительной фразой: "Срочно найдите начальника разведки, пусть выйдет на
командующего..."
Маринин никогда не стоял на вытяжку в генеральских кабинетах. Ему
всегда предлагали сесть.
Даже всемогущий командующий округом обращался к Маринину только по
имени отчеству. Поговаривали, что на первой чеченской войне Маринин спас
командующего, когда тот был отправлен Грачевым на переговоры к боевикам и
должен был попасть в засаду. Но было это правдой или нет - узнать было не у
кого. Сам Маринин никогда ничего о себе не рассказывал.
Только по прилету Кудрявцева в группировку тот, выслушав его рапорт,
сказал:
- С вашим отцом я полтора года воевал бок о бок. Не раз и не два мы
прикрывали друг другу спины. Рад, что сын Юрия Николаевича пошел по его
стопам. Надеюсь, что служба с вами оставит у меня такие же прекрасные
воспоминания...
Ореол славы Маринина просвечивал, сквозь туман "режимности", как ядро
галактики сквозь "Магеланово облако". И из оброненных фраз, случайных
воспоминаний, невнятных оговорок Олег как из "пазлов" собирал портрет
Маринина.
...Обмывавший отъезд, подполковник ФСБ на перекуре пошутил, что у
Маринина в сейфе, если поискать, можно найти даже ногу Басаева, которую,
после той знаменитой засады начальник разведки чуть ли не лично подобрал.
...Майор из службы радиоперехватов проговорился, что только за
последние полтора месяца в марининских "схемах" было ликвидировано три
полевых командира.
Но особенно его поразил рассказ майора "спецназа", который на прошлой
войне ходил командиром группы. Майор, опоздавший на вертушку, остался
ночевать у них в "блоке", и после третьей бутылки водки, поведал Кудрявцеву,
что именно Маринин на той войне придумал чрезвычайно эффективную "схему"
уничтожения чеченских лидеров, которую какой-то штабной острослов прозвал
"ловлей на личинку".
Суть его была проста и безошибочна. Через агентуру выявлялось
местожительство ближайшей родни того или иного "полевого командира". Группа
спецназа выходила в район этого поселка, маскировалась, после чего под видом
"кровной мести", которая всегда тлела между различными тейпами,
ликвидировала того из мужчин, кто наиболее подходил для роли "личинки".
Конечно, получивший известие о гибели отца, брата, деда или сына, "полевой
командир" срывался на похороны. Где и попадал в подготовленную засаду.
..."Личинками" убитых назвали из-за савана, в который запеленывали
покойников мусульмане...
Майор сказал, что именно в такой засаде потерял половину черепа Салман
Радуев.
Этот рассказ вызвал в душе Кудрявцева целую бурю. С одной стороны он не
мог не восхититься умом и хитростью Маринина. С другой - он задел его своей
средневековой, беспощадной жестокостью...
Кудрявцев нравилось, как Маринин кверху "по-гусарски" подкручивает
кончики медно - рыжих густых усов. В эти мгновения он был удивительно похож
на артиста Ножкина из старого фильма "Хождения по мукам". Как расхаживая по
кабинету, выслушивает доклады подчиненных. Как держит сигарету, не в
кончиках пальцев, а почти у основания ладони. Как говорит - негромко, точно,
емко. Как умеет смеяться одними глазами. Как небрежно, почти холодно
принимает откровенные ухаживания очаровательной официантки Юли, по которой
сохла половина тоскующей без женской ласки мужского населения Ханкалы. Всем
им - генералам, полковникам, капитанам и лейтенантам она предпочла Маринина.
Но тот, казалось, словно бы и не замечал ее откровенные вздохи, ежедневную
смену нарядов, глубокие декольте и собачью готовность в глазах идти к нему
по первому зову.
Правда, неделю назад, ночью Кудрявцев, возвращавшийся из гостей - от
знакомых ребят переводчиков, прикомандированных к ФСБ, нос к носу столкнулся
с начальником разведки. Маринин был не один. Он стоял в тени своего
вагончика, и на его плечах лежали руки, прижавшейся к его груди Юлии...
Увидев, вынырнувшего из темноты, Кудрявцева, она быстро отстранилась и
сделала шаг назад. Смутился и Кудрявцев, но Маринин словно бы и не заметил
его. Он мягко провел ладонью по пшеничным волосам Юли, словно гладил,
успокаивал испуганного щенка...
Неожиданно из глубины распахнутой двери вагончика донеслось треньканье
полевого телефона. Услышав его, Маринин повернулся к Олегу:
- Кудрявцев, я тебя попрошу побыть джентльменом и проводить девушку до
ее вагончика. - голос его был так же ровен, как если бы он протягивал Олегу
пачку документов для перевода...
- Мне нужно идти. - уже мягче сказал он Юле.
Она согласно кивнула.
- Спокойной ночи!.. - Маринин шагнул в темноту вагончика.
И то, как мгновенно, Маринин "включил" Кудрявцева в ситуацию, как,
обязав помощью, доверился ему, избавившись от необходимости что-либо
объяснять - поразило Олега.
С той минуты он чувствовал себя, связанным с Марининым какой-то особой
нитью доверия...
...Начальник разведки, услышав о болезни Волкова, испытующе посмотрел
на Олега, который всем своим видом пытался доказать, что все именно так, как
он рассказывает.
- ...Говорить не может. Ангина. Хрипит. Но я могу его заменить. По
диплому я "перс". Не подведу вас, товарищ полковник.
Олег рассчитал все точно. Все же за спиной был уже год службы и
"систему" он уже "просекал". Времени разбираться, и искать замену Волкову
уже не было.
- Хорошо. Со мной полетит Кудрявцев. - решил. Маринин
На следующее утро Олег в неизменном "разгрузнике" стоял рядом с
Марининым на площадке приземления.
...После короткого доклада комбрига и недолгого совещания, во время
которого Олег слонялся по лагерю, в сопровождении улыбчивого прапорщика,
который знакомил его с расположением бригады, его разыскал посыльный. Когда
он подошел к штабной палатке, Маринин с комбригом уже вышли на улицу.
- Ну, где тут у тебя "переговорная"? - спросил Маринин командира.
..."Переговорная" оказалась обычным "кунгом" армейского КамАЗАа. Он был
разделен надвое невысокой - по пояс пластиковой перегородкой. С одной ее
стороны был небольшой кабинет, где стоял покрытый плексигласом стол с
прикрученной к нему настольной лампой, старенький компьютер и несколько
раскладных табуреток. Другая сторона "кунга" была до потолка оббита жестью.
Там была прикрученная намертво мощными винтами к полу металлическая
табуретка, перед которой от пола до потолка проходила стальная труба. У
табуретки стояло старое мятое цинкованное ведро, наполненное наполовину
водой, которая мутно и зыбко отражала в себе потолочные фонари. В "кунге"
было зябко и, потому никто не раздевался. Маринин широко по-хозяйски сел за
стол, рядом с ним сели комбриг и начальник штаба. Еще один штабист, чернявый
юркий солдат опустился за компьютер. Олег устроился на свободной табуретке с
другой стороны стола.
- Ну, давай сюда своего афганца. - Скомандовал Маринин.
- Васильченко, давай бородатого! - негромко крикнул комбриг.
Через полминуты "корабельная" дверь "кунга" распахнулась и здоровый,
медвежеобразный прапорщик втолкнул перед собой крепкого смуглого, почти
шоколадного бородача. Руки "духа" были скованы наручниками. За ним в "кунг"
поднялся часовой. Прапор коротким тычком, словно он загонял в стойло корову,
усадил пленного на табурет за перегородкой.
- Садись, гнида! - рявкнул он лениво. Потом он обошел пленного и, встав
перед ним, дернул на себя наручники.
- Сюды руки давай! Да не дергайся, а то мозги вышибу! - афганец не знал
русского, но все понял по выражению глаз прапора. Он молча вытянул руки
перед собой. Васильченко небольшим ключом разомкнул одно из колец
наручников, потом тут же крепко перехватил освободившуюся руку своей
огромной лапищей и, заведя ее за трубу, вновь "хрумкнул" закрываемым
"браслетом". Теперь пленный был прикован к трубе.
- Свободен! - бросил Васильченко часовому и, тот, бросив короткое
"Есть!" - вышел на улицу.
Сам Васильченко остался стоять рядом с "духом". Он только скинул бушлат
и остался в линялом темно-зеленом свитере.
Все молчали. Афганец угрюмо, исподлобья бросал, на сидящих за
перегородкой офицеров, быстрые, настороженные взгляды. Олег заметил, как на
его леке вдруг торопливо забилась какая-то жилка.
Маринин внимательно и неторопливо осмотрел пленного. Лицо полковника,
вдруг, закаменело и стало жесткой, холодной маской. Тишина просто давила на
уши.
Афганец судорожно сглотнул.
- Как его зовут? Откуда он родом? - наконец негромко спросил Маринин.
Прошла секунда, другая... Маринин бросил на Олега быстрый хлесткий
взгляд. "Идиот! Переводи!" - обожгла Олега мысль. И, спохватившись, он
повернулся к пленному.
- Есм-е то чист? - торопливо произнес он, заученную фразу.
Афганец удивленно посмотрел на него. Он явно не ожидал услышать здесь,
за полторы тысячи километров от Родины родную речь.
- Аз коджо-йе афгонестон хасти? - Олег знал, что сейчас пленный
пытается сообразить, как этот юнец так хорошо, без малейшего акцента, да еще
с западным наречием может говорить на его родном "фарси"? И это был миг
маленького торжества лейтенанта Кудрявцева. Ради этих секунд изумления врага
стоило потратить тысячи часов на заучивание чужих слов, проникновение в
ткань чужой речи, терпеливого "вылепливания" собственной гортани и мышц
языка под чужие звуки, чужое произношение, и даже чужое дыхание. Ведь
горловые и шипящие звуки требовали совершенно иного типа выдоха. Короткого,
хлесткого как удар...
Кудрявцев торжествовал. Он смотрел на пленного и пытался увидеть себя
его глазами. ...Чужой офицер перед ним безжалостно вторгся в святая святых -
в язык, и тем делал совсем беззащитным. Теперь каждая его фраза, каждое его
слово будет понятно этим "шурави". Лейтенант лишал его права даже страдать
на собственном языке...
- Камиль Джидда аз Кандагар хастам.
- Его зовут Камиль Джидда. Он родом из Кандагара.
- Сколько ему лет? - спросил Маринин и, в глазах полковника ему
почудилась нотка уважительного удивления по отношению к Олегу.
- ...Тридцать два - перевел ответ Кудрявцев.
- Как давно он находится на территории России? В чьем отряде воевал?
- Че вахт ба русия омади?... - чужой язык буквально лился с губ
Кудрявцева. ....
- ...Он находится на территории Ичкерии, и на территорию России никогда
не ступал. Это русские пришли сюда. Он воевал в отряде амира Абу Вали...
- Повтори ему вопрос, когда он прибыл сюда? И кем он был в отряде?
Афганец выслушал вопрос, но отвечать не торопился. Напряженный,
настороженный он напоминал сейчас дикое, загнанное в угол животное, готовое
в любой момент бросится на загонщиков, но сталь наручников не давала это
сделать...
- Переведи! - В глазах Маринина вдруг полыхнул незнакомый черный огонь.
- Я задаю вопросы - он отвечает. В молчанку я ему играть не дам! Или он
хочет вспомнить, как русский "спецназ" развязывает языки? Когда с кем и
откуда он пробрался сюда?
Олег перевел. В глазах афганца мелькнула неясная тень растерянности.
- Ман инджо аз саур астам...
- Он здесь с мая. В апреле его отряд прибыл в Грузию. Здесь их
разделили на две группы и в конце мая на машинах перевезли через горы в
Аргун.
- Сколько было человек в группе? Кто был старший? Где их вербовали и
кто?
- ...В группе было восемнадцать человек. Старшим был иорданец Абдалла,
он же и пригласил их в Чечню. Абдалле его порекомендовал мулла мечети Аль
Саиб, при которой он когда-то учился. Остальных так же набирали из