Чечни. Ты попал туда восемнадцатилетним пацаном. Без веры, без убеждений,
без жизненного опыта. Эта война тебя воспитала, и определила как человека.
Не спорю, может быть как сильного человека. Но война обделила тебя в главном
- в способности думать и оценивать все вокруг себя без шор и штампов.
Объективно, свободно... - Борис говорил уверенно, легко, словно лекцию читал
- ...А ведь именно в этом и заключается свобода человека. Узнать правду
каждой стороны, и все подвергнуть сомнению. Только так можно выработать
по-настоящему свою точку зрения.
Человек должен быть свободен от каких-либо выдуманных долгов. Свобода
личности - вот главное. А в вас, "чеченцах" всю службу вырабатывали совсем
другое. Вас отучали рассуждать, задумываться над тем, что вы делаете. Вас
учили лишь слепо выполнять любые приказы. Подчиняться своим командирам и
верить, что ничего другого на земле нет. Вы все какие-то однобокие. Как
доходит дело до оценки серьезных вещей, вы тут же прячетесь за голые лозунги
и вас ничем не вышибешь оттуда...
- А за какие лозунги прячешься ты? - спросил Николай-.
- Я? - Борис торжествующе улыбнулся - Ни за какие! Любые лозунги, веры,
партии - это лишь вериги на человеке. Моя сила в том, что я создал в себе
свободную личность. На любой факт, на любую ситуацию в мире я имею свою
точку зрения. Я против Америки, когда она воевала во Вьетнаме, но я и пробив
бессмысленной войны в Чечне, хотя к самим чеченцам любви не испытываю.
Свобода - вот мое кредо.
А ты, увы, загнан в рамки идеологии. Родина. Долг. Патриотизм...
Неужели ты не видишь, что прикрываясь этими словами, политиканы делают себе
карьеры, генералы зарабатывают ордена и должности, а олигархи деньги на
вашей солдатской крови делают?
Николай растерялся. Все сказанное было столь неожиданным для него, что
все в голове спуталось. Он и представить себе не мог, что кто-то вот так
просто, почти играючи, разрушит все то, во что он верил и чем жил. Он не
знал, что сказать, что ответить. И ему, вдруг, стало невыносимо стыдно за
это его молчание. И, с трудом подбирая слова, он хрипло заговорил.
- Ты... Твоя свобода... Знаешь, она на моей крови. На крови моих
друзей. Это для тебя Родина - лозунг. Пустышка. А для нас Родина это наша
жизнь. Ты ведь здесь сидишь. Не боишься, что убьют. "Бабки" зарабатываешь.
Спишь, ешь, ни за что не волнуешься. А там без всякой философии чечены
русских резали. Сколько тысяч погибло под Дудаевым и его мразью.
Я свою веру выстрадал. И там я стрелял не за олигархов и не за
генералов, а что бы эта мразь сюда, в Россию не пришла убивать и грабить.
Потому, что ничего другого она не умеет и не хочет делать. И ты после этого
такое говоришь. Твари вы все неблагодарные!
- Давай-ка без грубостей! - Борис слегка побледнел. Темные его глаза
вызывающе заблестели - Будем говорить по-взрослому. Вот для них - Он мотнул
в головой в сторону Михаила и Аллы. - Им полезно послушать. Да, и тебе может
пригодится! Видишь ли, Коля. "Вера", "выстрадал!". Какая вера? Ну,
учительнице пару слов сказала, замполит с бумажки прочитал. Вот и все
убеждения. Насколько я знаю Россию - у нее одна вера - вера в вечную халяву.
Сидит она, родимая, на давно остывшей печи и ждет, когда по щучьему велению,
вдруг, и печка затопится, и щи закипят. Только на халяву в нашем мире ничего
не бывает. И можно еще сто лет с Чечней воевать, и еще сотню врагов себе
найти, а сидеть будем все на той же холодной печи.
Пахать надо! Вкалывать как папы - карло, а не сражаться с какими-то
черножопыми индейцами за какую-то абстрактную Родину. У Америки надо
поучиться, как суппердержаву за двести лет можно построить. Или у немцев,
как за пятьдесят лет из разоренного войной рейха стать процветающей страной.
Не вы там, на войне страну из задницы вытаскиваете. А мы. Я, мои
друзья. Бизнесмены, менеджеры, управленцы, ученые. Мы деньги зарабатываем,
мы налоги в казну платим, а вы там, в своей Чечне их просто сжигаете как
бумагу. Да за один день этой войны денег столько тратится, что ты со всей
своей деревней мог бы сто лет не работать.
Николай с тоской почувствовал, что окончательно запутался, потерялся в
чужой логике. Что ответить ему, в сущности, не чего. Слова Бориса забивались
как гвозди. Намертво и точно. И он лишь зло выдохнул:
- Спасители, говоришь? Только пока вас в России не было, спасать ее
было не от чего! И войны ни в Чечне, ни в Приднестровье, ни в Абхазии войны
не было. И нищих не было. И городов замерзших. Не Россию вы вытаскиваете, а
на шею ее взобрались и присосались к венам как упыри. Все соки из нее уже
высосали...
- С тобой тяжело говорить. - Сухо сказал Борис. - Ну, да ничего! Жизнь
покажет кто прав. И тогда...
- Уже показала. - Огрызнулся Николай.
- Что показала?
- Коньяк опять противно ударил в голову и смешал мысли. Все вновь
начало кружиться перед глазами. Николая тяжело оглядел компанию
- Да то, что не повезло мне с попутчиками. Думал, стоящие ребята
попадутся, а оказалась вшивота!
- Почему ты нас все время оскорбляешь? - Вдруг, с вызовом бросила из
своего угла Алла. - Кто тебе дал это право? Кто дал тебе право нас судить?
Ты кто такой вообще? Сидел с нами за одним столом, ел, пил, а теперь вдруг в
судьи полез.
- А что, разве вы хорошие? - Пытаясь смотреть ей прямо в глаза, сказал
Николай. - Вот ты своего мужа за дурака держишь. Но живешь в его квартире,
помыкаешь им как хочешь. Честная, да? А чего же ты с другим мужиком в отпуск
катаешься, честная? Любишь его? Так уйди к нему - Он кивнул в сторону
Бориса. - Но ведь не уйдешь! Квартиру не бросишь.
Алла мгновенно вспыхнула, но Николай уже не глядел на нее.
- ...Или вон, Михаил. В армии на собачьих консервах деньги делал.
Солидный человек,
На машину одолжить может. Кто я для него? Нищий с медалькой. Только
ведь вор он. Обычный вор. Крыса, которая у своих воровала...
- А не много ли ты не себя берешь? - Вдруг оборвал его Борис. -
По-моему ты слишком разошелся. Здесь тебе не Чечня, где все можно. Здесь
другие законы. И уголовный кодекс, между прочим, действует. Достал ты всех
уже. Залезай на свою койку и спи. Иначе на следующей станции сдадим в
отделение, и медаль не поможет.
- Мразь ты, Борис! И все вы тут, мразь! - Горячая злоба вновь
захлестнула Николая. В душе было мерзко. Словно исполосовали ее вонючим
дегтем. Он попытался, схватить, сидящего перед ним Бориса за грудки, но на
плечах неожиданно повис Михаил, прижал мощным телом к дивану.
- Хватит! - услышал Николай над собой Бориса. - Придержи его. Схожу за
проводником и милицией. Ответишь ты нам за этот вечер!
- Отвечу! - зло вздохнул Николай, питаясь сбросить с себя тяжелое тело.
...Ему снился бой. Остервенело бил где-то неподалеку пулемет. Жгло
солнце. Эхо выстрелов, разрывов отражалось в безразличных ко всему суетному,
людскому стенах ущелья. И он опять под пулями вытаскивал из горевшей машины
мертвого водителя. А потом был взрыв...
Он проснулся и не сразу сообразил, где находится. Грубо побеленный
потолок, шершавые в зеленой краске стены. "Камера!" - вдруг обожгла его
догадка.
И он сразу все вспомнил.
Как долго лежал связанный простынями. Как на ближайшей станции в купе
появился высокий сержант и, как всем купе его сдавали в отделение. Николай
вспомнил, как бесполезно пытался он объяснить сержанту, кто эти люди и как
тот, выведенный в конце концов, из терпения, спросил его в лоб:
- Пил?
И сразу стало ясно, что говорить дальше бессмысленно. Он вдруг понял,
что уже ничего уже не сможет доказать.
- Да, пил... Оскорблял...
А потом заспешили на поезд эти...
...Он лежал, смотрел в потолок и думал, что форма, конечно, помялась и
надо найти где-то утюг, погладиться. Неожиданно он обнаружил, что лежит в
одной тельняшке без куртки. "Где она?" - заволновался Николай - "А медаль?
Вдруг, эти сволочи ее прихватили? Эх, дурак!
Зачем пил, зачем вообще с ними связался?" И ему стало горько и обидно
до слез, За то, что он здесь, в камере. За то, что возвращение домой стало
таким безобразным. "Один, - думал он, - Были бы ребята, не дали бы в обиду.
А эти сволочи... Да еще в таком виде. В камере, как преступник..."
И, размазывая рукавом неожиданные слезы, он подошел к двери:
- Эй? Кто там? - Негромко позвал он. - Выпустите меня! Но никто не
откликнулся. И тогда он, раздавленный какой-то давящей горло тоской и
отчаянием, Николай заколотил, что есть силы кулаками по гулкой жестяной
обивке двери:
- Медаль! Медаль-то хоть отдайте! Слышите, медаль верните, гады!!!
без жизненного опыта. Эта война тебя воспитала, и определила как человека.
Не спорю, может быть как сильного человека. Но война обделила тебя в главном
- в способности думать и оценивать все вокруг себя без шор и штампов.
Объективно, свободно... - Борис говорил уверенно, легко, словно лекцию читал
- ...А ведь именно в этом и заключается свобода человека. Узнать правду
каждой стороны, и все подвергнуть сомнению. Только так можно выработать
по-настоящему свою точку зрения.
Человек должен быть свободен от каких-либо выдуманных долгов. Свобода
личности - вот главное. А в вас, "чеченцах" всю службу вырабатывали совсем
другое. Вас отучали рассуждать, задумываться над тем, что вы делаете. Вас
учили лишь слепо выполнять любые приказы. Подчиняться своим командирам и
верить, что ничего другого на земле нет. Вы все какие-то однобокие. Как
доходит дело до оценки серьезных вещей, вы тут же прячетесь за голые лозунги
и вас ничем не вышибешь оттуда...
- А за какие лозунги прячешься ты? - спросил Николай-.
- Я? - Борис торжествующе улыбнулся - Ни за какие! Любые лозунги, веры,
партии - это лишь вериги на человеке. Моя сила в том, что я создал в себе
свободную личность. На любой факт, на любую ситуацию в мире я имею свою
точку зрения. Я против Америки, когда она воевала во Вьетнаме, но я и пробив
бессмысленной войны в Чечне, хотя к самим чеченцам любви не испытываю.
Свобода - вот мое кредо.
А ты, увы, загнан в рамки идеологии. Родина. Долг. Патриотизм...
Неужели ты не видишь, что прикрываясь этими словами, политиканы делают себе
карьеры, генералы зарабатывают ордена и должности, а олигархи деньги на
вашей солдатской крови делают?
Николай растерялся. Все сказанное было столь неожиданным для него, что
все в голове спуталось. Он и представить себе не мог, что кто-то вот так
просто, почти играючи, разрушит все то, во что он верил и чем жил. Он не
знал, что сказать, что ответить. И ему, вдруг, стало невыносимо стыдно за
это его молчание. И, с трудом подбирая слова, он хрипло заговорил.
- Ты... Твоя свобода... Знаешь, она на моей крови. На крови моих
друзей. Это для тебя Родина - лозунг. Пустышка. А для нас Родина это наша
жизнь. Ты ведь здесь сидишь. Не боишься, что убьют. "Бабки" зарабатываешь.
Спишь, ешь, ни за что не волнуешься. А там без всякой философии чечены
русских резали. Сколько тысяч погибло под Дудаевым и его мразью.
Я свою веру выстрадал. И там я стрелял не за олигархов и не за
генералов, а что бы эта мразь сюда, в Россию не пришла убивать и грабить.
Потому, что ничего другого она не умеет и не хочет делать. И ты после этого
такое говоришь. Твари вы все неблагодарные!
- Давай-ка без грубостей! - Борис слегка побледнел. Темные его глаза
вызывающе заблестели - Будем говорить по-взрослому. Вот для них - Он мотнул
в головой в сторону Михаила и Аллы. - Им полезно послушать. Да, и тебе может
пригодится! Видишь ли, Коля. "Вера", "выстрадал!". Какая вера? Ну,
учительнице пару слов сказала, замполит с бумажки прочитал. Вот и все
убеждения. Насколько я знаю Россию - у нее одна вера - вера в вечную халяву.
Сидит она, родимая, на давно остывшей печи и ждет, когда по щучьему велению,
вдруг, и печка затопится, и щи закипят. Только на халяву в нашем мире ничего
не бывает. И можно еще сто лет с Чечней воевать, и еще сотню врагов себе
найти, а сидеть будем все на той же холодной печи.
Пахать надо! Вкалывать как папы - карло, а не сражаться с какими-то
черножопыми индейцами за какую-то абстрактную Родину. У Америки надо
поучиться, как суппердержаву за двести лет можно построить. Или у немцев,
как за пятьдесят лет из разоренного войной рейха стать процветающей страной.
Не вы там, на войне страну из задницы вытаскиваете. А мы. Я, мои
друзья. Бизнесмены, менеджеры, управленцы, ученые. Мы деньги зарабатываем,
мы налоги в казну платим, а вы там, в своей Чечне их просто сжигаете как
бумагу. Да за один день этой войны денег столько тратится, что ты со всей
своей деревней мог бы сто лет не работать.
Николай с тоской почувствовал, что окончательно запутался, потерялся в
чужой логике. Что ответить ему, в сущности, не чего. Слова Бориса забивались
как гвозди. Намертво и точно. И он лишь зло выдохнул:
- Спасители, говоришь? Только пока вас в России не было, спасать ее
было не от чего! И войны ни в Чечне, ни в Приднестровье, ни в Абхазии войны
не было. И нищих не было. И городов замерзших. Не Россию вы вытаскиваете, а
на шею ее взобрались и присосались к венам как упыри. Все соки из нее уже
высосали...
- С тобой тяжело говорить. - Сухо сказал Борис. - Ну, да ничего! Жизнь
покажет кто прав. И тогда...
- Уже показала. - Огрызнулся Николай.
- Что показала?
- Коньяк опять противно ударил в голову и смешал мысли. Все вновь
начало кружиться перед глазами. Николая тяжело оглядел компанию
- Да то, что не повезло мне с попутчиками. Думал, стоящие ребята
попадутся, а оказалась вшивота!
- Почему ты нас все время оскорбляешь? - Вдруг, с вызовом бросила из
своего угла Алла. - Кто тебе дал это право? Кто дал тебе право нас судить?
Ты кто такой вообще? Сидел с нами за одним столом, ел, пил, а теперь вдруг в
судьи полез.
- А что, разве вы хорошие? - Пытаясь смотреть ей прямо в глаза, сказал
Николай. - Вот ты своего мужа за дурака держишь. Но живешь в его квартире,
помыкаешь им как хочешь. Честная, да? А чего же ты с другим мужиком в отпуск
катаешься, честная? Любишь его? Так уйди к нему - Он кивнул в сторону
Бориса. - Но ведь не уйдешь! Квартиру не бросишь.
Алла мгновенно вспыхнула, но Николай уже не глядел на нее.
- ...Или вон, Михаил. В армии на собачьих консервах деньги делал.
Солидный человек,
На машину одолжить может. Кто я для него? Нищий с медалькой. Только
ведь вор он. Обычный вор. Крыса, которая у своих воровала...
- А не много ли ты не себя берешь? - Вдруг оборвал его Борис. -
По-моему ты слишком разошелся. Здесь тебе не Чечня, где все можно. Здесь
другие законы. И уголовный кодекс, между прочим, действует. Достал ты всех
уже. Залезай на свою койку и спи. Иначе на следующей станции сдадим в
отделение, и медаль не поможет.
- Мразь ты, Борис! И все вы тут, мразь! - Горячая злоба вновь
захлестнула Николая. В душе было мерзко. Словно исполосовали ее вонючим
дегтем. Он попытался, схватить, сидящего перед ним Бориса за грудки, но на
плечах неожиданно повис Михаил, прижал мощным телом к дивану.
- Хватит! - услышал Николай над собой Бориса. - Придержи его. Схожу за
проводником и милицией. Ответишь ты нам за этот вечер!
- Отвечу! - зло вздохнул Николай, питаясь сбросить с себя тяжелое тело.
...Ему снился бой. Остервенело бил где-то неподалеку пулемет. Жгло
солнце. Эхо выстрелов, разрывов отражалось в безразличных ко всему суетному,
людскому стенах ущелья. И он опять под пулями вытаскивал из горевшей машины
мертвого водителя. А потом был взрыв...
Он проснулся и не сразу сообразил, где находится. Грубо побеленный
потолок, шершавые в зеленой краске стены. "Камера!" - вдруг обожгла его
догадка.
И он сразу все вспомнил.
Как долго лежал связанный простынями. Как на ближайшей станции в купе
появился высокий сержант и, как всем купе его сдавали в отделение. Николай
вспомнил, как бесполезно пытался он объяснить сержанту, кто эти люди и как
тот, выведенный в конце концов, из терпения, спросил его в лоб:
- Пил?
И сразу стало ясно, что говорить дальше бессмысленно. Он вдруг понял,
что уже ничего уже не сможет доказать.
- Да, пил... Оскорблял...
А потом заспешили на поезд эти...
...Он лежал, смотрел в потолок и думал, что форма, конечно, помялась и
надо найти где-то утюг, погладиться. Неожиданно он обнаружил, что лежит в
одной тельняшке без куртки. "Где она?" - заволновался Николай - "А медаль?
Вдруг, эти сволочи ее прихватили? Эх, дурак!
Зачем пил, зачем вообще с ними связался?" И ему стало горько и обидно
до слез, За то, что он здесь, в камере. За то, что возвращение домой стало
таким безобразным. "Один, - думал он, - Были бы ребята, не дали бы в обиду.
А эти сволочи... Да еще в таком виде. В камере, как преступник..."
И, размазывая рукавом неожиданные слезы, он подошел к двери:
- Эй? Кто там? - Негромко позвал он. - Выпустите меня! Но никто не
откликнулся. И тогда он, раздавленный какой-то давящей горло тоской и
отчаянием, Николай заколотил, что есть силы кулаками по гулкой жестяной
обивке двери:
- Медаль! Медаль-то хоть отдайте! Слышите, медаль верните, гады!!!