них отвечаю. Прошу меня оставить с полком. Как друга прошу...
...Я знал что в "Афгане" они летали в одной эскадрилье.
- Послушай, Михалыч, - в голосе генерала зазвенело раздражение - то,
что сегодня произошло, конечно, случайность, но эта случайность должна была
произойти. Ты завоевался и утратил ощущение реальности. Ты идешь в разнос.
Ты бросил командовать полком.
"Где Калинин"? - "Взлетел!" - я уже не представляю другого ответа,
когда тебя разыскиваю. Ты должен управлять людьми, командовать, но вместо
этого ты за все хватаешься сам, носишься над Чечней как рядовой летчик. Ты
потерял чувство опасности. А это уже перебор. Ты знаешь, чем это кончается.
А у тебя семья. И я должен им вернуть живого отца, а не труп камикадзе...
- Анатолич, я ни о чем тебя никогда не просил, но сейчас прошу как
друга. Отмени свое решение. - В голосе Калинина почудилась мольба. - До
замены осталось три недели. Разреши мне остаться. Слово даю - в небо без
твоего разрешения не поднимусь. Но это мои ребята. Случись чего без меня - я
себе не прощу. Ты же был командиром - должен меня понять...
- Михалыч, тебе уже два звонка прозвенело. - Сырцов по-прежнему говорил
жестко, но в голосе уже не было металла. Он словно убеждал, уговаривал
Калинина, как упрямого ребенка. - Третьего не будет. Ты говоришь - себе не
простишь, если что случиться с твоими мужиками. А как мне смотреть в глаза
твоей Ирине, если с тобой что-то случится? Мне одного Чаплыгина до гроба
хватит...
...Герой Советского Союза подполковник Чаплыгин погиб в самом начале
войны. Его вертолет был сбит под Ботлихом. Боевики устроили засаду. Кто-то
им скинул информацию, что на борту должен был лететь энгэша...
- ...Слово даю - в небо без твоего разрешения ни ногой...
- Михалыч, я должен тебя отправить... - упрямо повторил Сырцов, но я
понял, что он уступит...
И я, вдруг, почувствовал неприязнь к Сырцову. Он должен был отстранить
Калинина, должен был отправить его на отдых. А он размяк как баба.
Да, Калинин его друг, ну и что с того? Уж он отлично знал, что удержать
его в стойле не сможет. Не получится. И оставляя его в полку, он фактически
решал его судьбу.
...Уже на следующий день, прилетевший ночью, ком округа Пермяков дал
команду, что бы по точкам его провез Калинин, которого он всегда примечал и
которому открыто благоволил. Никто не посмел отказать командующему...
Потом началась подготовка к десанту на Итум Кале. И вновь Калинин летал
больше других, лично отрабатывая и оттачивая все детали операции.
А потом настал тот день...
"...Только малодушные оправдывают себя рассуждениями о том, что
умереть, не достигнув цели, означает умереть недостойно. Но те, кто хотя бы
раз смотрели смерти в лицо, знают - сделать правильный выбор в ситуации "или
- или" практически невозможно.
...Погибнуть можно и от руки врага, который думает только о себе, и от
руки друга, который проявил к тебе милость. И та, и другая смерть ничем не
отличается от решения стать монахом..."
Хагакурэ - "Сокрытое в листве"
...Взлетели в полдень.
Это, скажу вам, было зрелище!
Багровое октябрьское солнце. Кавказский хребет в сине-розовой дымке.
Бирюзовое горное небо. И почти два десятка вертушек в боевом строю.
Мощь!
Скорость! Азарт!
Френсис Коппола с его "Апокалипсисом..." просто отдыхает...
На подходе к горам группа разделилась. Основная часть взяла курс на
Итум Кале, где выброшенный утром десант оседлал перевал и, отбивал атаки,
ошалевших от нашей дерзости, боевиков. Через полчаса еще сто пятьдесят
спецназовцев ударят боевикам в тыл и окончательно заткнут "горловину" между
Чечней и Грузией.
А наша четверка повернула на восток и пошла вдоль, заросшего лесом
ущелья, на дне которого в прогалах леса искрилась серебром речка. Мы должны
были высадить разведку, которая к утру сядет над дорогой, соединяющей Аргун
с Итум-Кале. По ней боевики всю прошлую войну вели снабжение своих отрядов
оружием и снаряжением. По ней перебрасывали пополнения, вывозили на лечение
раненых. Все три года, после той войны русские пленные и рабы расширяли эту
дорогу, делали ее доступной для колесного транспорта. Чечи готовились к
новой войне.
И теперь по этой дороге они, по данным аэроразведки, начали переброску
своих "бригад" и "полков" для штурма Итум-Кале. Их командиры очень хорошо
поняли опасность русского десанта. Если эту "русскую пробку" не выбить, то
сопротивление начнет задыхаться от отсутствия полноценного снабжения.
И эта дорога, по замыслу нашего командования, должна стать могилой для
боевиков. Разведка наведет на их колонны артиллерию и авиацию. В узкой
горной теснине такие удары особенно страшны.
Наша четверка - это две "восьмерки" с десантом и мы - пара "полосатых"
прикрытия. Группу ведет Калинин.
...Вообще-то ведущим планировался "комэска" - два Васькин. Он готовился
к полету, отрабатывал маршрут, изучал его. Но в последний момент Михалыч
сказал, что поведет группу сам. Васькин только плечами пожал. К неожиданным
"взбрыкам" командира мы уже начали привыкать...
...Ущелье внизу начало ветвиться. В разные стороны разбежались отроги.
"Держаться русла! Оно главный ориентир!" - машинально вспомнил я
предполетный инструктаж. В верховье реки - гора Кара-Али, одна из вершин
которой нависает над серпантином аргунской дороги. На подлете к ней мы и
должны высадить разведку.
Калинин закладывает крутой вираж, и вся группа втягивается в один из
отрогов. Путеводной нитью внизу петляет тонкая серебряная нить реки.
...На мгновение мне показалось, что она слишком узка для речки, но
времени размышлять, и анализировать не было. Моя задача прикрывать, а вести
группу - дело командира...
Минут через семь прямо по курсу начал вспухать склон горы. Кара-Али?
- Приготовиться к высадке! - услышал я голос Калинина. - Ищем площадку.
Полсотни второй, внимание на склоны!
- Вас понял! Работаем.
Ручку вправо, педаль вправо, шаг-газ вниз - вертушка "змейкой" скользит
над пологим склоном горы. На карте Кара -Али две семьсот. Но пологость
скрывает высоту. На высотомере сейчас две тысячи метров, а до вершины -
всего ничего...
- Садимся! - слышу команду Калинина. "Восьмерки" стремительно оседают
вниз. Приближаются к земле.
Куда они хотят сесть?
Вижу! Прямо на склоне небольшая - в пару сотен метров поляна. На нее и
нацелился командир. И вот уже пневматики впечатались в склон. От вертушек в
разные стороны муравьями разбегаются десантники. Все! Дело сделано. Первые
из них уже скрываются в лесу. "Восьмерки" взлетают.
- "Прибой", я "сорок первый", задание выполнили. Возвращаемся на точку!
- слышу я доклад Калинина "земле".
И здесь прямо перед моей кабиной проносится золотисто черный сноп
зенитной трассы. Бля!
- По мне работает "зэу"! - слышу я доклад ведомого. - Вторую "зэушку"
наблюдаю по склону над площадкой приземления выше двести у сухого дерева!
Неужели нас здесь ждали? Неужели засада?
Неожиданно в наушниках раздается незнакомый голос.
- "Зенит", я "Комар"! Отвечай!
Это авианаводчик разведки.
- Я "Зенит", слышу тебя! - окликается Калинин.
- Здесь духовский лагерь. Мы почти в его центре. Ведем бой. Их здесь
как вшей! Нужна срочная эвакуация.
- Вас понял! Оттягивайтесь к площадке. Будем вас забирать. Полсотни
второй!
- Отвечаю! - откликаюсь я.
- Задави "зэушки"! Идем на посадку. - Голос Калинина неожиданно охрип.
- "Сорок первый", я "Прибой"! Что у вас происходит? - в голосе
оператора ЦБУ тревога. - Доложите обстановку!
- В районе высадки десант натолкнулся на крупное скопление боевиков.
Пытаюсь эвакуировать людей. - Голос Калинина искажен и буквально пробивается
сквозь треск каких-то помех. - По нам ведется огонь из "зеушек" и
стрелкового оружия. Прошу помощи!
- Вас понял! Поднимаю усиление!
...Рядом вновь проходит огненная плеть очереди. По спине пробегает
холодок. Возьми "дух" чуть вправо и все... Две "зэушки" это уже очень
опасно.
- Игорь, бери вторую выше по склону. По первой я уже работаю! - слышу
голос ведомого Сереги Шевцова. Боковым зрением вижу как его "полосатый"
резко "набычившись", ощетинивается дымными копьями "нурсов", которые тянутся
к земле. Я лихорадочно ищу вторую зенитку. Но глаза лишь скользят по густой
кроне лесистого склона. Где же ты, сука!?
"Восьмерки" Калинина уже прилаживаются к земле. Вот из леса появились
бегущие фигурки людей. Скорее!
Я проскакиваю над вершиной и круто разворачиваюсь.
"Внизу же должна быть дорога!" - вдруг вспоминаю я. Но за вершиной
ничего нет. Только крутые отроги уходящие к горизонту. - "Мы сбились с
курса!" - обжигает догадка - "Мы высадили десантуру не туда!"
И здесь я вижу вторую "зэушку". Среди валунов у высокого сухого дерева.
Она то и дело щерится огнем, посылая очередь за очередью в Шевцова. Я
лихорадочно доворачиваю вертолет, что бы как можно точнее накрыть ее.
И в это время слышу срывающийся голос Шевцова:
- Меня зацепило! Падает давление в гидросистеме!
И здесь мой "полосатый" наконец вздыбился от залпа "нурсов". Через пару
мгновений зенитка утонула в грязно-дымной копне разрывов.
"Получи, уебок!"
Выше проходит "полосатый" Шевцова. За ним тянется тонкая нить белесого,
завивающегося дыма.
- Серега, дымишь!
- Вижу! Падают обороты правого, управление "загружается"...
- Приказываю - уходи! До точки дотянешь?
- Не знаю...
- Уходи Серега! Я прикрою "толстых".
- Выполняю! Держись, Андрей! - и "полосатый", утягивая за собой шлейф
дыма, отваливает в сторону клонящегося к закату солнца.
Есть! Первая "восьмерка" оторвалась от земли и с крутым креном
заскользила над склоном в сторону ущелья, разгоняясь до рабочей скорости. Но
Калинин все медлит. От края леса к его вертолету двое десантников под мышки
тащат третьего. Они то и дело останавливаются, на вскидку бьют из автоматов
по лесу и вновь, спотыкаясь, бегут к борту.
Что бы помочь им круто разворачиваюсь, и длинной очередью из пушек
обрабатываю опушку.
Вираж. Разворот. И вот уже вновь внизу эта чертова поляна.
Есть! Взлетает!
"Восьмерка" командира резко отрывается от земли и круто уходит в небо.
Еще три-четыре секунды, а потом скорость и высота лучше любой брони
укроют ее от огня...
И здесь очередь молчавшей все это время третьей "зеушки" буквально
распорола "восьмерку". В разные стороны полетели клочья обшивки. Еще пару
мгновений смертельно раненная вертушка боролась со смертью. Было видно, как
командир инстинктивно пытается кинуть ее в противозенитный вираж, уйти из
под удара. Но было уже слишком поздно. Правое сопло выплюнуло струю пламени
- "зафакелило", движки окутались черным маслянистым дымом и, неуклюже
развернувшись в воздухе, "восьмерка" рухнула на склон.
Все было кончено.
- Сука!!! - заорал я, кидая своего "полосатого" на чеченскую "зеушку".
Я видел, как ее расчет разворачивается в мою сторону, как наводчик
лихорадочно крутит ручки наводки, пытаясь поймать нас в прицел. Но было
слишком поздно - залп "нурсов" накрыл чечей.
Это вам за командира!
...Заложив крутой вираж, я пытался разглядеть место падения Калинина.
Вот он! На склоне, в прогале леса, глаза выхватили знакомый силуэт,
распластанного на камнях окутанного дымом вертолета.
Может быть, кто-то уцелел?
Глаза торопливо искали рядом подходящую площадку для приземления, но
- ...Полсотни второй, отвечай! Полсотни второй, ответь сорок первому! -
вдруг сквозь треск эфира я услышал голос командира.
"Значит, жив!" - на долю секунды сердце до краев заполнила радость -
"Жив!". Я торопливо нажал кнопку СПУ:
- Ноль первый, слышу тебя! Я над тобой. Тебя наблюдаю!
Но уже через мгновение радость сменилась бессильной яростью. Я увидел,
как со всех сторон к его борту подбираются боевики ...
- Ты меня слышишь, Игорь? - опять раздался в динамиках голос Калинина.
Он был глух и еле различался в треске эфира.
- Слышу тебя, Михалыч! Слышу! Сейчас я постараюсь их отогнать.
- Отставить, Игорь! Чечей кругом как вшей. На борту все мертвы. У меня
перебиты ноги, мне не выбраться. Я тебе приказываю нурсами - по мне!
- Михалыч, сейчас я их отгоню! - орал я, лихорадочно прикидывая, как
помочь Калинину.
- Слушай меня, Жуков! Работай по мне...
Боевики залегли перед вертушкой, несколько из них под прикрытием дыма
подбирались к борту. Прямо из кабины навстречу им полыхали вспышки
автоматных очередей. Калинин дрался.
- "Прибой", я "полсотни второй"! - крикнул я в эфир. - Наблюдаю "сорок
первого". Он горит на склоне вершины. Ниже ее двести. На поляне. Его
окружили. Пытаюсь прикрыть. Требуется срочная эвакуация!"
Вас понял! - отозвался "кэпэ". - Пээсес уже идет к вам.
"Куда они идут?" - еще успел я подумать. - "Ведь мы сбились с курса..."
Я вновь развернулся на Калинина. В это время в стекле на уровне виска
вдруг высверлилась круглая дырка, и что-то ударило по шлему.
- Командир, чечи по нам работают. - Услышал я голос штурмана. - Рука
привычно бросила вертолет вбок, потом так же резко в другую сторону. Игра в
"кошки - мышки" - противозенитный маневр.
И в это время по борту, словно одновременно ударило несколько молотков.
Вертолет дернулся, и на долю мгновения мне показалось, что потерял
управление. Но через секунду выровнялся.
- Меня зацепило... - услышал я в динамиках, искаженный болью, голос
моего оператора.
- Вовка, что с тобой?
- Бок зацепило и стеклом лицо порвало. Ничего не вижу. Кровью заливает.
- Держись! Вовка? Вовка?!
Но оператор молчал...
Прямо по курсу лежала "восьмерка" Калинина.
...Двое боевиков пытались открыть дверь в кабину. Еще двое, били
прикладами автоматов по остеклению пилотской кабины. Остальные, словно
чувствуя мою слабость, стоя во весь рост, били по мне из автоматов. На плече
у одного из них я успел разглядеть тяжелое копье "граника".
- Игорь! - услышал я искаженный болью, затухающий голос Калинина. - Я
тебе приказываю. Работай по мне! Не дай им меня взять, слышишь?! Не дай им
меня взять. Работай, сынок!!!
У меня еще была доля секунды на решение...
...До гробовой доски я не смогу сказать, почему поступил именно так.
Может быть потому, что азарт боя отключил нормальное восприятие, и мной
управляли скорее инстинкты, чем разум. А может быть потому, что знал -
дороги домой, после всего того, что сегодня случилось, у него уже не было...
...И, довернув машину, что бы, лежащая на склоне, "восьмерка" оказалась
прямо в центре прицела, я утопил кнопку "Пуск" и не отпускал ее, пока
последняя ракета не вышла из блока.
- Прощай, Михалыч!!! - крикнул я в эфир, увидев как "восьмерка" утонула
в море огня и дыма.
А потом прямо перед глазами расцвел огненный цветок.
...Почему я не упал, почему не столкнулся со скалой - не знаю. Чудо,
наверное. Ведь, секунд пять я был без сознания. И все это время вертушка
сама в небо лезла, словно хорошая лошадь, выносила своих бесчувственных
седоков из под огня.
В себя пришел только на высоте. Остекление разбито, ветер в лицо
ледяной бьет. Перед глазами все плывет. Голова как колокол.
...Потом Вовка сказал, что по нам гранатометчик отработал. Вовка
очнулся от залпа "нурсов", и видел, как граната, не успевшая взвестись,
срикошетировала от "пэзэу" и взорвалась метрах в пятнадцати от кабины. Я
вообще ничего не видел. Только огненный цветок, а потом темноту...
"...С незапамятных времен среди самураев просьба стать кайсяку
считалась плохим знамением. Причина этого в том, что кайсяку не приобретает
славы, даже если хорошо свершит свое дело, но если по какой-то случайности,
он совершит оплошность, он опозорит себя до конца жизни..."
Хагакурэ - "Сокрытое в листве"
...Тела Калинина, экипажа и десанта смогли вывезти только через сутки.
Точнее, то, что осталось после залпа "нурсов" и пожара.
Я в это время лежал в госпитале. Врач определил контузию. Голова
раскалывалась. Перед глазами крутилось огненное колесо. Я толком не мог
стоять, меня качало, бросало из стороны в сторону.
На второй день в палату зашел незнакомый улыбчивый подполковник.
- Следователь военной прокуратуры Горбенко. - Представился он.
Я хотел бы уточнить некоторые обстоятельства вашего последнего
полета...
Свидетелей последних секунд командира не было. Наш радиообмен "земля"
не смогла записать. Горы экранировали радиоволны. Один из осколков гранаты
перебил металлическую нить магнитофона. Мой оператор был в это время без
сознания. Я остался единственным свидетелем.
Я все рассказал следователю. И про то, как мы оказались в этом районе и
про последний приказ Калинина.
Меня никто ни в чем не обвинил.
Даже орденом наградили. Правда, не за конкретный бой, а, в общем, - "за
участие в контр террористической операции".
Но словно какая-то стена выросла между мной и остальными.
Я расстрелял Калинина.
Это было как приговор, как клеймо.
Я расстрелял Калинина.
...В летной столовке я остался за столом один. Кузьменко улетел в
академию. Хромова перевели в Ростов, но никто не занял их места, хотя стол
наш считался "блатным" - у окна, с видом на реку.
...Меня перестали звать на волейбол. Пряча глаза, доктор сказал, что
мне пока играть нельзя. Формально он был прав. Но я то знал, что причина в
ином.
Я расстрелял Калинина!
...Через три дня после моего возвращения в полк я встретил Аллу.
Вечером она пришла ко мне, но лишь за тем, что бы уже, надевая платье,
отвернувшись к зеркалу, сказать о том, что решила вернуться к мужу -
запойному прапорщику из аэродромной роты.
Но могла бы и не объяснять ничего. Я и сам почувствовал, что вместо
жадной умелой бабы подо мной лежит зажатая тетка, которая ждет - не
дождется, когда мужик свое получит...
...Она служила в штабе планшетисткой, и все отлично знали, чья она
любовница...
...Уже на следующий день Алка демонстративно прогуливалась по городку
под ручку со своим, ошалевшим от ее неожиданного натиска, хмурым от недопоя
мужем...
Оправдываться? Глупо. И бессмысленно.
Семья командира почти сразу после похорон переехала в Казань.
А с остальными, о чем говорить?
...Я живу один на один со своими мыслями. И чем дальше уходит от меня
этот день, тем отчетливее я понимаю, что все было предопределено. Он не мог
вернуться из того полета. Не имел права. Живой Калинин, потерявший десант,
потерявший свои экипажи, стал бы собственной тенью, позорной оболочкой
легенды.
...Он умер в тот момент, когда вдруг свернул с маршрута, перепутал
ориентиры. Он был уже мертв, когда высаживал десант. Когда взлетел и в
воздухе понял свою ошибку. Он был мертв, но смерть все не спешила забрать
его.
И он искал смерть. Но она все медлила, словно испытывала его готовность
встретиться с ней. Искушала пленом. Предлагала позор, но жизнь. И лишь в
самый последний миг милостиво подарила ему покой. Спасла его честь.
Но как быть мне?
Я расстрелял Калинина.
Я спас Калинина, но, уходя, он, словно бы забрал с собой мою душу. Я
словно умер вместе с ним. Так, наверное, уходили в погребальный огонь за
своими повелителями самые преданные воины, что бы и за порогом смерти
хранить верность господину.
Кто я?
Оболочка человека или человек, исполнивший свой долг?
Я остался в живых. Я вернулся из того боя. Но неужели я родился и жил
лишь для того, что бы стать кайсяку полковника - вертолетчика еще при жизни
ставшего легендой и откупившегося смертью от позора? Не знаю.
"...Истинная храбрость заключается в том, что бы жить тогда, когда
правомерно жить. И умереть тогда, когда правомерно умереть..."
Хагакурэ - "Сокрытое в листве"
(*)Кайсяку (яп.) - помощник при харакири, который наносит "удар милости",
отрубая голову, исполняющему обряд самураю.
... Грузились спешно. Потому как проспали "подъем" и вылезли из
палатки, когда уже в других торопливо добивали сухпай - завтракали.
С утра броня БМП была, как инеем покрыта ледяным "потом" росы и
отдавала в тело какой-то холодной дрожью в плечах и лопатках. Привычная,
ставшая родной за эти месяцы машина вдруг показалось чужой, холодной,
мертвой. И, торопливо отогнав это чувство, как-то даже виновато я забрасывал
в дверцы десантного люка "спальники", подушки, сумки и рюкзаки. Но память
смертного холода мертвой машины не уходила, жила в пальцах, в спине, под
сердцем. Тревожно теснило грудь необъяснимой тоской.
На завтрак времени уже не было и, наскоро расковыряв банку тушенки,
народ полез на броню.
"Бээмпэшка" на марше очень похожа на средневековый пиратский челн.
Горбатятся рыжие в засохшей корке грязи ящики с боеприпасами
"принайтованные" к башне и служащие дополнительной броней. За башней -
сложный рельеф каких-то подушек, снятых автомобильных сидений, матрасов. Тут
сидит десант. У каждого свое привычное место, своя излюбленная для
многочасовой езды поза. Впереди, перед башней, места командиров. Первый
класс. Под спиной - удобный наклон башни. Под мышкой - ствол пушки. Ноги
лежат на ребристом стальном листе, под которым укрыт движок.
Сходство с пиратским кораблем дополняют стремительные "корабельные"
обводы БМП. Ее острый, как нос корабля, лобовой лист брони. Торчащие в
разные стороны стволы оружия десанта, антенны, ящики, брезент. И над всем
этим в небе трепещет привязанный к кончику антенны алый флаг - снятый по
случаю с пионерского горна, найденного в одном из разбитых домов на окраине
Грозного.
Рота уходит на сопровождение колонны с топливом и боеприпасами. Штук
тридцать КамАЗов, ЗИЛов замерли цепью вдоль дороги. Собравшись кучками тут и
там, курили водители. "Бээмпэшки", как сторожевые псы, сновали вдоль
колонны, встраивались в нее, согласно замыслу высокого, мослатого
подполковника - старшего колонны. "Пыхали" сизым соляровым дымом. Замирали в
ожидании команды.
Подполковник был сердит и взвинчен:
Вашу мать, мы уже сорок минут как должны быть в дороге! Где танк
с тралом? Связист, передай этому ... чудаку, что если через пять минут
он не займет свое место, я его заставлю самого вместо трала впереди бежать.
Авианаводчик, где твои "соколы"?
Сейчас взлетают, но сопровождать могут лишь до предгорья. Низкая
облачность, уже с пятисот метров видимость ноль. Туда им никак не
залезть.
На хрена они мне здесь, в долине? Они мне там, в горах,
нужны. Меня облачность ваша не ...бет ни в малейшей степени. Ты меня
понял? Так и передай своим, пусть хоть на брюхе ползают, но чтобы прикрывали
до конечной точки.
Авианаводчик лишь пожал плечами.
Подполковник был зампотылом того полка, куда, собственно, и шла
колонна. Судя по всему, нраву он был нелегкого, "чапаевец" - называют таких
в войсках.
- Где ротный сопровождения? Так, капитан, слушай сюда. "Коробочки"
расставил? Молодец. Я пойду на штабной "бээмпэшке" в центре. Мой позывной -
"сотый", записывай! Авианаводчик - "сто третий", ты - "сто четвертый".
Танкист - "сто пятый". "Санитарка" - "сто шестая"... Если попадем под
обстрел - не останавливаться, скорости не снижать. Две последних твоих
"коробочки" - эвакуаторы. Подбирают водил с подбитых машин, не успевших
запрыгнуть на другие. Подбитые грузовики - расстреливай с ходу из пушек и
сталкивай с дороги. Все КамАЗы - со жратвой и шмотками. ЗИЛы - с
боеприпасами. Уяснил? Давай, дуй, ставь своим задачу!
Мимо, густо пыхтя соляровым чадом, прополз в голову колонны танк, держа
перед собой тяжелую, всклокоченную "бороду" минного трала.
Еще четверть часа суеты, и, наконец, в наушниках раздалось
долгожданное:
- Всем - пять! - команда "вперед".
И "нитка" - общий позывной колонны - потянулась за ворота лагеря.
Колька - механик-водитель, контрактник из Твери, ловко закрепил по
афганской привычке АКМС стволом в скобе на броне перед собой и нырнул в люк.
"Бээмпэшка" взревела движком. Неторопливо качнулась на месте и, клюнув
носом, поползла вперед...
* * *
... К полудню солнце окончательно озверело. С неба струился
немилосердный жар. Броня, оружие раскались и обжигали руки. Горячий ветер
сушил лицо, до рези жег глаза. Пыль, поднятая сотнями колес, застила солнце,
и все вокруг было едва различимо в жарком, мутном мареве. Казалось, что
колонна движется через какое-то библейское пекло.
Где-то над головой стремительно "прохлопал" лопастями "крокодил" -
Ми-24 прикрытия.
Сто четвертый, - раздалось в наушниках. - Внимание на руины
справа. Передали, что там замечены люди. Как понял?
Вас понял, сотый. Веду наблюдение.
Тотчас загудел, ожил привод башни и она легко заскользила,
поворачивая длинный "клюв" ствола в сторону руин - не то фермы, не то
склада в ста метрах от дороги, готовая при малейшей опасности залить,
заклепать огнем и железом каменный остров. Но все было тихо. Руины
сместились за спину и растворились в душном пыльном мареве.
На кресле "Икаруса", закрепленном за башней, светловолосый, загоревший
дочерна старшина роты, тридцатисемилетний токарь из Курска Валера опустил
автомат на колени. По контракту, он здесь уже год. Завод его закрыли еще в
94-м, год маялся без работы, перебиваясь случайными заработками. Теперь
война кормит двух его детей. У дочки через неделю выпускной в десятом
классе. Съездить бы, да кто отпустит...
Большим пальцем правой руки старшина привычно вдавил цилиндр гранаты в
жерло подствольника. Глухо щелкнул взведенный боек. Молоденький солдат,
краснолицый, весь облупившийся от солнца, тщетно пытался раскурить сигарету.
Он то прятал ее от встречного ветра в ладонях, то наклонялся за спину
здорового пулеметчика - черноусого татарина из Казани. Но зажигалка его тут
...Я знал что в "Афгане" они летали в одной эскадрилье.
- Послушай, Михалыч, - в голосе генерала зазвенело раздражение - то,
что сегодня произошло, конечно, случайность, но эта случайность должна была
произойти. Ты завоевался и утратил ощущение реальности. Ты идешь в разнос.
Ты бросил командовать полком.
"Где Калинин"? - "Взлетел!" - я уже не представляю другого ответа,
когда тебя разыскиваю. Ты должен управлять людьми, командовать, но вместо
этого ты за все хватаешься сам, носишься над Чечней как рядовой летчик. Ты
потерял чувство опасности. А это уже перебор. Ты знаешь, чем это кончается.
А у тебя семья. И я должен им вернуть живого отца, а не труп камикадзе...
- Анатолич, я ни о чем тебя никогда не просил, но сейчас прошу как
друга. Отмени свое решение. - В голосе Калинина почудилась мольба. - До
замены осталось три недели. Разреши мне остаться. Слово даю - в небо без
твоего разрешения не поднимусь. Но это мои ребята. Случись чего без меня - я
себе не прощу. Ты же был командиром - должен меня понять...
- Михалыч, тебе уже два звонка прозвенело. - Сырцов по-прежнему говорил
жестко, но в голосе уже не было металла. Он словно убеждал, уговаривал
Калинина, как упрямого ребенка. - Третьего не будет. Ты говоришь - себе не
простишь, если что случиться с твоими мужиками. А как мне смотреть в глаза
твоей Ирине, если с тобой что-то случится? Мне одного Чаплыгина до гроба
хватит...
...Герой Советского Союза подполковник Чаплыгин погиб в самом начале
войны. Его вертолет был сбит под Ботлихом. Боевики устроили засаду. Кто-то
им скинул информацию, что на борту должен был лететь энгэша...
- ...Слово даю - в небо без твоего разрешения ни ногой...
- Михалыч, я должен тебя отправить... - упрямо повторил Сырцов, но я
понял, что он уступит...
И я, вдруг, почувствовал неприязнь к Сырцову. Он должен был отстранить
Калинина, должен был отправить его на отдых. А он размяк как баба.
Да, Калинин его друг, ну и что с того? Уж он отлично знал, что удержать
его в стойле не сможет. Не получится. И оставляя его в полку, он фактически
решал его судьбу.
...Уже на следующий день, прилетевший ночью, ком округа Пермяков дал
команду, что бы по точкам его провез Калинин, которого он всегда примечал и
которому открыто благоволил. Никто не посмел отказать командующему...
Потом началась подготовка к десанту на Итум Кале. И вновь Калинин летал
больше других, лично отрабатывая и оттачивая все детали операции.
А потом настал тот день...
"...Только малодушные оправдывают себя рассуждениями о том, что
умереть, не достигнув цели, означает умереть недостойно. Но те, кто хотя бы
раз смотрели смерти в лицо, знают - сделать правильный выбор в ситуации "или
- или" практически невозможно.
...Погибнуть можно и от руки врага, который думает только о себе, и от
руки друга, который проявил к тебе милость. И та, и другая смерть ничем не
отличается от решения стать монахом..."
Хагакурэ - "Сокрытое в листве"
...Взлетели в полдень.
Это, скажу вам, было зрелище!
Багровое октябрьское солнце. Кавказский хребет в сине-розовой дымке.
Бирюзовое горное небо. И почти два десятка вертушек в боевом строю.
Мощь!
Скорость! Азарт!
Френсис Коппола с его "Апокалипсисом..." просто отдыхает...
На подходе к горам группа разделилась. Основная часть взяла курс на
Итум Кале, где выброшенный утром десант оседлал перевал и, отбивал атаки,
ошалевших от нашей дерзости, боевиков. Через полчаса еще сто пятьдесят
спецназовцев ударят боевикам в тыл и окончательно заткнут "горловину" между
Чечней и Грузией.
А наша четверка повернула на восток и пошла вдоль, заросшего лесом
ущелья, на дне которого в прогалах леса искрилась серебром речка. Мы должны
были высадить разведку, которая к утру сядет над дорогой, соединяющей Аргун
с Итум-Кале. По ней боевики всю прошлую войну вели снабжение своих отрядов
оружием и снаряжением. По ней перебрасывали пополнения, вывозили на лечение
раненых. Все три года, после той войны русские пленные и рабы расширяли эту
дорогу, делали ее доступной для колесного транспорта. Чечи готовились к
новой войне.
И теперь по этой дороге они, по данным аэроразведки, начали переброску
своих "бригад" и "полков" для штурма Итум-Кале. Их командиры очень хорошо
поняли опасность русского десанта. Если эту "русскую пробку" не выбить, то
сопротивление начнет задыхаться от отсутствия полноценного снабжения.
И эта дорога, по замыслу нашего командования, должна стать могилой для
боевиков. Разведка наведет на их колонны артиллерию и авиацию. В узкой
горной теснине такие удары особенно страшны.
Наша четверка - это две "восьмерки" с десантом и мы - пара "полосатых"
прикрытия. Группу ведет Калинин.
...Вообще-то ведущим планировался "комэска" - два Васькин. Он готовился
к полету, отрабатывал маршрут, изучал его. Но в последний момент Михалыч
сказал, что поведет группу сам. Васькин только плечами пожал. К неожиданным
"взбрыкам" командира мы уже начали привыкать...
...Ущелье внизу начало ветвиться. В разные стороны разбежались отроги.
"Держаться русла! Оно главный ориентир!" - машинально вспомнил я
предполетный инструктаж. В верховье реки - гора Кара-Али, одна из вершин
которой нависает над серпантином аргунской дороги. На подлете к ней мы и
должны высадить разведку.
Калинин закладывает крутой вираж, и вся группа втягивается в один из
отрогов. Путеводной нитью внизу петляет тонкая серебряная нить реки.
...На мгновение мне показалось, что она слишком узка для речки, но
времени размышлять, и анализировать не было. Моя задача прикрывать, а вести
группу - дело командира...
Минут через семь прямо по курсу начал вспухать склон горы. Кара-Али?
- Приготовиться к высадке! - услышал я голос Калинина. - Ищем площадку.
Полсотни второй, внимание на склоны!
- Вас понял! Работаем.
Ручку вправо, педаль вправо, шаг-газ вниз - вертушка "змейкой" скользит
над пологим склоном горы. На карте Кара -Али две семьсот. Но пологость
скрывает высоту. На высотомере сейчас две тысячи метров, а до вершины -
всего ничего...
- Садимся! - слышу команду Калинина. "Восьмерки" стремительно оседают
вниз. Приближаются к земле.
Куда они хотят сесть?
Вижу! Прямо на склоне небольшая - в пару сотен метров поляна. На нее и
нацелился командир. И вот уже пневматики впечатались в склон. От вертушек в
разные стороны муравьями разбегаются десантники. Все! Дело сделано. Первые
из них уже скрываются в лесу. "Восьмерки" взлетают.
- "Прибой", я "сорок первый", задание выполнили. Возвращаемся на точку!
- слышу я доклад Калинина "земле".
И здесь прямо перед моей кабиной проносится золотисто черный сноп
зенитной трассы. Бля!
- По мне работает "зэу"! - слышу я доклад ведомого. - Вторую "зэушку"
наблюдаю по склону над площадкой приземления выше двести у сухого дерева!
Неужели нас здесь ждали? Неужели засада?
Неожиданно в наушниках раздается незнакомый голос.
- "Зенит", я "Комар"! Отвечай!
Это авианаводчик разведки.
- Я "Зенит", слышу тебя! - окликается Калинин.
- Здесь духовский лагерь. Мы почти в его центре. Ведем бой. Их здесь
как вшей! Нужна срочная эвакуация.
- Вас понял! Оттягивайтесь к площадке. Будем вас забирать. Полсотни
второй!
- Отвечаю! - откликаюсь я.
- Задави "зэушки"! Идем на посадку. - Голос Калинина неожиданно охрип.
- "Сорок первый", я "Прибой"! Что у вас происходит? - в голосе
оператора ЦБУ тревога. - Доложите обстановку!
- В районе высадки десант натолкнулся на крупное скопление боевиков.
Пытаюсь эвакуировать людей. - Голос Калинина искажен и буквально пробивается
сквозь треск каких-то помех. - По нам ведется огонь из "зеушек" и
стрелкового оружия. Прошу помощи!
- Вас понял! Поднимаю усиление!
...Рядом вновь проходит огненная плеть очереди. По спине пробегает
холодок. Возьми "дух" чуть вправо и все... Две "зэушки" это уже очень
опасно.
- Игорь, бери вторую выше по склону. По первой я уже работаю! - слышу
голос ведомого Сереги Шевцова. Боковым зрением вижу как его "полосатый"
резко "набычившись", ощетинивается дымными копьями "нурсов", которые тянутся
к земле. Я лихорадочно ищу вторую зенитку. Но глаза лишь скользят по густой
кроне лесистого склона. Где же ты, сука!?
"Восьмерки" Калинина уже прилаживаются к земле. Вот из леса появились
бегущие фигурки людей. Скорее!
Я проскакиваю над вершиной и круто разворачиваюсь.
"Внизу же должна быть дорога!" - вдруг вспоминаю я. Но за вершиной
ничего нет. Только крутые отроги уходящие к горизонту. - "Мы сбились с
курса!" - обжигает догадка - "Мы высадили десантуру не туда!"
И здесь я вижу вторую "зэушку". Среди валунов у высокого сухого дерева.
Она то и дело щерится огнем, посылая очередь за очередью в Шевцова. Я
лихорадочно доворачиваю вертолет, что бы как можно точнее накрыть ее.
И в это время слышу срывающийся голос Шевцова:
- Меня зацепило! Падает давление в гидросистеме!
И здесь мой "полосатый" наконец вздыбился от залпа "нурсов". Через пару
мгновений зенитка утонула в грязно-дымной копне разрывов.
"Получи, уебок!"
Выше проходит "полосатый" Шевцова. За ним тянется тонкая нить белесого,
завивающегося дыма.
- Серега, дымишь!
- Вижу! Падают обороты правого, управление "загружается"...
- Приказываю - уходи! До точки дотянешь?
- Не знаю...
- Уходи Серега! Я прикрою "толстых".
- Выполняю! Держись, Андрей! - и "полосатый", утягивая за собой шлейф
дыма, отваливает в сторону клонящегося к закату солнца.
Есть! Первая "восьмерка" оторвалась от земли и с крутым креном
заскользила над склоном в сторону ущелья, разгоняясь до рабочей скорости. Но
Калинин все медлит. От края леса к его вертолету двое десантников под мышки
тащат третьего. Они то и дело останавливаются, на вскидку бьют из автоматов
по лесу и вновь, спотыкаясь, бегут к борту.
Что бы помочь им круто разворачиваюсь, и длинной очередью из пушек
обрабатываю опушку.
Вираж. Разворот. И вот уже вновь внизу эта чертова поляна.
Есть! Взлетает!
"Восьмерка" командира резко отрывается от земли и круто уходит в небо.
Еще три-четыре секунды, а потом скорость и высота лучше любой брони
укроют ее от огня...
И здесь очередь молчавшей все это время третьей "зеушки" буквально
распорола "восьмерку". В разные стороны полетели клочья обшивки. Еще пару
мгновений смертельно раненная вертушка боролась со смертью. Было видно, как
командир инстинктивно пытается кинуть ее в противозенитный вираж, уйти из
под удара. Но было уже слишком поздно. Правое сопло выплюнуло струю пламени
- "зафакелило", движки окутались черным маслянистым дымом и, неуклюже
развернувшись в воздухе, "восьмерка" рухнула на склон.
Все было кончено.
- Сука!!! - заорал я, кидая своего "полосатого" на чеченскую "зеушку".
Я видел, как ее расчет разворачивается в мою сторону, как наводчик
лихорадочно крутит ручки наводки, пытаясь поймать нас в прицел. Но было
слишком поздно - залп "нурсов" накрыл чечей.
Это вам за командира!
...Заложив крутой вираж, я пытался разглядеть место падения Калинина.
Вот он! На склоне, в прогале леса, глаза выхватили знакомый силуэт,
распластанного на камнях окутанного дымом вертолета.
Может быть, кто-то уцелел?
Глаза торопливо искали рядом подходящую площадку для приземления, но
- ...Полсотни второй, отвечай! Полсотни второй, ответь сорок первому! -
вдруг сквозь треск эфира я услышал голос командира.
"Значит, жив!" - на долю секунды сердце до краев заполнила радость -
"Жив!". Я торопливо нажал кнопку СПУ:
- Ноль первый, слышу тебя! Я над тобой. Тебя наблюдаю!
Но уже через мгновение радость сменилась бессильной яростью. Я увидел,
как со всех сторон к его борту подбираются боевики ...
- Ты меня слышишь, Игорь? - опять раздался в динамиках голос Калинина.
Он был глух и еле различался в треске эфира.
- Слышу тебя, Михалыч! Слышу! Сейчас я постараюсь их отогнать.
- Отставить, Игорь! Чечей кругом как вшей. На борту все мертвы. У меня
перебиты ноги, мне не выбраться. Я тебе приказываю нурсами - по мне!
- Михалыч, сейчас я их отгоню! - орал я, лихорадочно прикидывая, как
помочь Калинину.
- Слушай меня, Жуков! Работай по мне...
Боевики залегли перед вертушкой, несколько из них под прикрытием дыма
подбирались к борту. Прямо из кабины навстречу им полыхали вспышки
автоматных очередей. Калинин дрался.
- "Прибой", я "полсотни второй"! - крикнул я в эфир. - Наблюдаю "сорок
первого". Он горит на склоне вершины. Ниже ее двести. На поляне. Его
окружили. Пытаюсь прикрыть. Требуется срочная эвакуация!"
Вас понял! - отозвался "кэпэ". - Пээсес уже идет к вам.
"Куда они идут?" - еще успел я подумать. - "Ведь мы сбились с курса..."
Я вновь развернулся на Калинина. В это время в стекле на уровне виска
вдруг высверлилась круглая дырка, и что-то ударило по шлему.
- Командир, чечи по нам работают. - Услышал я голос штурмана. - Рука
привычно бросила вертолет вбок, потом так же резко в другую сторону. Игра в
"кошки - мышки" - противозенитный маневр.
И в это время по борту, словно одновременно ударило несколько молотков.
Вертолет дернулся, и на долю мгновения мне показалось, что потерял
управление. Но через секунду выровнялся.
- Меня зацепило... - услышал я в динамиках, искаженный болью, голос
моего оператора.
- Вовка, что с тобой?
- Бок зацепило и стеклом лицо порвало. Ничего не вижу. Кровью заливает.
- Держись! Вовка? Вовка?!
Но оператор молчал...
Прямо по курсу лежала "восьмерка" Калинина.
...Двое боевиков пытались открыть дверь в кабину. Еще двое, били
прикладами автоматов по остеклению пилотской кабины. Остальные, словно
чувствуя мою слабость, стоя во весь рост, били по мне из автоматов. На плече
у одного из них я успел разглядеть тяжелое копье "граника".
- Игорь! - услышал я искаженный болью, затухающий голос Калинина. - Я
тебе приказываю. Работай по мне! Не дай им меня взять, слышишь?! Не дай им
меня взять. Работай, сынок!!!
У меня еще была доля секунды на решение...
...До гробовой доски я не смогу сказать, почему поступил именно так.
Может быть потому, что азарт боя отключил нормальное восприятие, и мной
управляли скорее инстинкты, чем разум. А может быть потому, что знал -
дороги домой, после всего того, что сегодня случилось, у него уже не было...
...И, довернув машину, что бы, лежащая на склоне, "восьмерка" оказалась
прямо в центре прицела, я утопил кнопку "Пуск" и не отпускал ее, пока
последняя ракета не вышла из блока.
- Прощай, Михалыч!!! - крикнул я в эфир, увидев как "восьмерка" утонула
в море огня и дыма.
А потом прямо перед глазами расцвел огненный цветок.
...Почему я не упал, почему не столкнулся со скалой - не знаю. Чудо,
наверное. Ведь, секунд пять я был без сознания. И все это время вертушка
сама в небо лезла, словно хорошая лошадь, выносила своих бесчувственных
седоков из под огня.
В себя пришел только на высоте. Остекление разбито, ветер в лицо
ледяной бьет. Перед глазами все плывет. Голова как колокол.
...Потом Вовка сказал, что по нам гранатометчик отработал. Вовка
очнулся от залпа "нурсов", и видел, как граната, не успевшая взвестись,
срикошетировала от "пэзэу" и взорвалась метрах в пятнадцати от кабины. Я
вообще ничего не видел. Только огненный цветок, а потом темноту...
"...С незапамятных времен среди самураев просьба стать кайсяку
считалась плохим знамением. Причина этого в том, что кайсяку не приобретает
славы, даже если хорошо свершит свое дело, но если по какой-то случайности,
он совершит оплошность, он опозорит себя до конца жизни..."
Хагакурэ - "Сокрытое в листве"
...Тела Калинина, экипажа и десанта смогли вывезти только через сутки.
Точнее, то, что осталось после залпа "нурсов" и пожара.
Я в это время лежал в госпитале. Врач определил контузию. Голова
раскалывалась. Перед глазами крутилось огненное колесо. Я толком не мог
стоять, меня качало, бросало из стороны в сторону.
На второй день в палату зашел незнакомый улыбчивый подполковник.
- Следователь военной прокуратуры Горбенко. - Представился он.
Я хотел бы уточнить некоторые обстоятельства вашего последнего
полета...
Свидетелей последних секунд командира не было. Наш радиообмен "земля"
не смогла записать. Горы экранировали радиоволны. Один из осколков гранаты
перебил металлическую нить магнитофона. Мой оператор был в это время без
сознания. Я остался единственным свидетелем.
Я все рассказал следователю. И про то, как мы оказались в этом районе и
про последний приказ Калинина.
Меня никто ни в чем не обвинил.
Даже орденом наградили. Правда, не за конкретный бой, а, в общем, - "за
участие в контр террористической операции".
Но словно какая-то стена выросла между мной и остальными.
Я расстрелял Калинина.
Это было как приговор, как клеймо.
Я расстрелял Калинина.
...В летной столовке я остался за столом один. Кузьменко улетел в
академию. Хромова перевели в Ростов, но никто не занял их места, хотя стол
наш считался "блатным" - у окна, с видом на реку.
...Меня перестали звать на волейбол. Пряча глаза, доктор сказал, что
мне пока играть нельзя. Формально он был прав. Но я то знал, что причина в
ином.
Я расстрелял Калинина!
...Через три дня после моего возвращения в полк я встретил Аллу.
Вечером она пришла ко мне, но лишь за тем, что бы уже, надевая платье,
отвернувшись к зеркалу, сказать о том, что решила вернуться к мужу -
запойному прапорщику из аэродромной роты.
Но могла бы и не объяснять ничего. Я и сам почувствовал, что вместо
жадной умелой бабы подо мной лежит зажатая тетка, которая ждет - не
дождется, когда мужик свое получит...
...Она служила в штабе планшетисткой, и все отлично знали, чья она
любовница...
...Уже на следующий день Алка демонстративно прогуливалась по городку
под ручку со своим, ошалевшим от ее неожиданного натиска, хмурым от недопоя
мужем...
Оправдываться? Глупо. И бессмысленно.
Семья командира почти сразу после похорон переехала в Казань.
А с остальными, о чем говорить?
...Я живу один на один со своими мыслями. И чем дальше уходит от меня
этот день, тем отчетливее я понимаю, что все было предопределено. Он не мог
вернуться из того полета. Не имел права. Живой Калинин, потерявший десант,
потерявший свои экипажи, стал бы собственной тенью, позорной оболочкой
легенды.
...Он умер в тот момент, когда вдруг свернул с маршрута, перепутал
ориентиры. Он был уже мертв, когда высаживал десант. Когда взлетел и в
воздухе понял свою ошибку. Он был мертв, но смерть все не спешила забрать
его.
И он искал смерть. Но она все медлила, словно испытывала его готовность
встретиться с ней. Искушала пленом. Предлагала позор, но жизнь. И лишь в
самый последний миг милостиво подарила ему покой. Спасла его честь.
Но как быть мне?
Я расстрелял Калинина.
Я спас Калинина, но, уходя, он, словно бы забрал с собой мою душу. Я
словно умер вместе с ним. Так, наверное, уходили в погребальный огонь за
своими повелителями самые преданные воины, что бы и за порогом смерти
хранить верность господину.
Кто я?
Оболочка человека или человек, исполнивший свой долг?
Я остался в живых. Я вернулся из того боя. Но неужели я родился и жил
лишь для того, что бы стать кайсяку полковника - вертолетчика еще при жизни
ставшего легендой и откупившегося смертью от позора? Не знаю.
"...Истинная храбрость заключается в том, что бы жить тогда, когда
правомерно жить. И умереть тогда, когда правомерно умереть..."
Хагакурэ - "Сокрытое в листве"
(*)Кайсяку (яп.) - помощник при харакири, который наносит "удар милости",
отрубая голову, исполняющему обряд самураю.
... Грузились спешно. Потому как проспали "подъем" и вылезли из
палатки, когда уже в других торопливо добивали сухпай - завтракали.
С утра броня БМП была, как инеем покрыта ледяным "потом" росы и
отдавала в тело какой-то холодной дрожью в плечах и лопатках. Привычная,
ставшая родной за эти месяцы машина вдруг показалось чужой, холодной,
мертвой. И, торопливо отогнав это чувство, как-то даже виновато я забрасывал
в дверцы десантного люка "спальники", подушки, сумки и рюкзаки. Но память
смертного холода мертвой машины не уходила, жила в пальцах, в спине, под
сердцем. Тревожно теснило грудь необъяснимой тоской.
На завтрак времени уже не было и, наскоро расковыряв банку тушенки,
народ полез на броню.
"Бээмпэшка" на марше очень похожа на средневековый пиратский челн.
Горбатятся рыжие в засохшей корке грязи ящики с боеприпасами
"принайтованные" к башне и служащие дополнительной броней. За башней -
сложный рельеф каких-то подушек, снятых автомобильных сидений, матрасов. Тут
сидит десант. У каждого свое привычное место, своя излюбленная для
многочасовой езды поза. Впереди, перед башней, места командиров. Первый
класс. Под спиной - удобный наклон башни. Под мышкой - ствол пушки. Ноги
лежат на ребристом стальном листе, под которым укрыт движок.
Сходство с пиратским кораблем дополняют стремительные "корабельные"
обводы БМП. Ее острый, как нос корабля, лобовой лист брони. Торчащие в
разные стороны стволы оружия десанта, антенны, ящики, брезент. И над всем
этим в небе трепещет привязанный к кончику антенны алый флаг - снятый по
случаю с пионерского горна, найденного в одном из разбитых домов на окраине
Грозного.
Рота уходит на сопровождение колонны с топливом и боеприпасами. Штук
тридцать КамАЗов, ЗИЛов замерли цепью вдоль дороги. Собравшись кучками тут и
там, курили водители. "Бээмпэшки", как сторожевые псы, сновали вдоль
колонны, встраивались в нее, согласно замыслу высокого, мослатого
подполковника - старшего колонны. "Пыхали" сизым соляровым дымом. Замирали в
ожидании команды.
Подполковник был сердит и взвинчен:
Вашу мать, мы уже сорок минут как должны быть в дороге! Где танк
с тралом? Связист, передай этому ... чудаку, что если через пять минут
он не займет свое место, я его заставлю самого вместо трала впереди бежать.
Авианаводчик, где твои "соколы"?
Сейчас взлетают, но сопровождать могут лишь до предгорья. Низкая
облачность, уже с пятисот метров видимость ноль. Туда им никак не
залезть.
На хрена они мне здесь, в долине? Они мне там, в горах,
нужны. Меня облачность ваша не ...бет ни в малейшей степени. Ты меня
понял? Так и передай своим, пусть хоть на брюхе ползают, но чтобы прикрывали
до конечной точки.
Авианаводчик лишь пожал плечами.
Подполковник был зампотылом того полка, куда, собственно, и шла
колонна. Судя по всему, нраву он был нелегкого, "чапаевец" - называют таких
в войсках.
- Где ротный сопровождения? Так, капитан, слушай сюда. "Коробочки"
расставил? Молодец. Я пойду на штабной "бээмпэшке" в центре. Мой позывной -
"сотый", записывай! Авианаводчик - "сто третий", ты - "сто четвертый".
Танкист - "сто пятый". "Санитарка" - "сто шестая"... Если попадем под
обстрел - не останавливаться, скорости не снижать. Две последних твоих
"коробочки" - эвакуаторы. Подбирают водил с подбитых машин, не успевших
запрыгнуть на другие. Подбитые грузовики - расстреливай с ходу из пушек и
сталкивай с дороги. Все КамАЗы - со жратвой и шмотками. ЗИЛы - с
боеприпасами. Уяснил? Давай, дуй, ставь своим задачу!
Мимо, густо пыхтя соляровым чадом, прополз в голову колонны танк, держа
перед собой тяжелую, всклокоченную "бороду" минного трала.
Еще четверть часа суеты, и, наконец, в наушниках раздалось
долгожданное:
- Всем - пять! - команда "вперед".
И "нитка" - общий позывной колонны - потянулась за ворота лагеря.
Колька - механик-водитель, контрактник из Твери, ловко закрепил по
афганской привычке АКМС стволом в скобе на броне перед собой и нырнул в люк.
"Бээмпэшка" взревела движком. Неторопливо качнулась на месте и, клюнув
носом, поползла вперед...
* * *
... К полудню солнце окончательно озверело. С неба струился
немилосердный жар. Броня, оружие раскались и обжигали руки. Горячий ветер
сушил лицо, до рези жег глаза. Пыль, поднятая сотнями колес, застила солнце,
и все вокруг было едва различимо в жарком, мутном мареве. Казалось, что
колонна движется через какое-то библейское пекло.
Где-то над головой стремительно "прохлопал" лопастями "крокодил" -
Ми-24 прикрытия.
Сто четвертый, - раздалось в наушниках. - Внимание на руины
справа. Передали, что там замечены люди. Как понял?
Вас понял, сотый. Веду наблюдение.
Тотчас загудел, ожил привод башни и она легко заскользила,
поворачивая длинный "клюв" ствола в сторону руин - не то фермы, не то
склада в ста метрах от дороги, готовая при малейшей опасности залить,
заклепать огнем и железом каменный остров. Но все было тихо. Руины
сместились за спину и растворились в душном пыльном мареве.
На кресле "Икаруса", закрепленном за башней, светловолосый, загоревший
дочерна старшина роты, тридцатисемилетний токарь из Курска Валера опустил
автомат на колени. По контракту, он здесь уже год. Завод его закрыли еще в
94-м, год маялся без работы, перебиваясь случайными заработками. Теперь
война кормит двух его детей. У дочки через неделю выпускной в десятом
классе. Съездить бы, да кто отпустит...
Большим пальцем правой руки старшина привычно вдавил цилиндр гранаты в
жерло подствольника. Глухо щелкнул взведенный боек. Молоденький солдат,
краснолицый, весь облупившийся от солнца, тщетно пытался раскурить сигарету.
Он то прятал ее от встречного ветра в ладонях, то наклонялся за спину
здорового пулеметчика - черноусого татарина из Казани. Но зажигалка его тут