Страница:
— Как ужасно, — с преувеличенным испугом откликнулся Септах Мелайн.
— Это родственник графа? — спросил Престимион. — Значит, он страдает манией величия и считает себя нашим новым короналем?
— Вот именно, — ответила Вараиль. — И поэтому позволяет себе делать все, что ему заблагорассудится, словно ему принадлежит весь мир.
— Чьим бы родственником он ни был, его место в какой-нибудь подземной темнице, — с чувством произнес Гиялорис. — Нельзя оставлять на свободе человека, угрожающего жизням невинных путешественников.
— О, я с вами полностью согласен, — ответил Симбилон Кайф. — С тех пор как он носится по реке туда-сюда на этом своем безвкусном корабле, торговля сильно пострадала. Но граф Файзиоло, который, должен вам сказать, является моим хорошим другом, человек милосердный. Наш лунатик — сын брата его жены по имени Гарстин Карсп. Его отец Тиввид недавно внезапно умер в самом расцвете сил. Столь неожиданная смерть отца лишила молодого Гарстина рассудка, а когда пришло известие о смерти старого понтифекса и о том, что Престимион станет короналем после ухода лорда Конфалюма в Лабиринт, Гарстин Карсп распустил слух, что Престимион не из Малдемара, как всем сообщили, а из Сти. И что на самом деле он и есть Престимион. А еще он пообещал сделать столицей Сти, как в древние времена поступил лорд Стиамот.
— И все здесь поверили этому заявлению? — спросил Септах Мелайн.
Симбилон Кайф пожал плечами.
— Наверное, совсем простые люди поверили. Большинство жителей города знают, что он всего лишь сын Тиввида Карспа, помешавшийся от горя.
— Бедняга, — пробормотал Септах Мелайн.
— Не такой уж и бедняга! Я являюсь банкиром семьи и не слишком злоупотреблю ее доверием, если скажу вам, что сейфы Карспов доверху набиты монетами в сто реалов — их там, как звезд на небе. Гарстин Карсп потратил на этот корабль небольшое состояние.
И нанял многочисленную команду, чтобы плавать на нем по ночам вверх и вниз по реке, нагоняя ужас на речников. В зависимости от настроения он то швыряет толстые кошельки с монетами в проходящие мимо суда, то утюжит их своим судном, словно они невидимки. Никто не знает, какое настроение будет у него в следующую ночь, поэтому, едва завидев его яхту, все бросаются прочь.
— И все же граф его щадит, — заметил Престимион.
— Из жалости, ведь молодой человек так переживал потерю отца.
— А как же страдания тех моряков, чьи жизни он губит?
— Насколько я понял, граф выплачивает им компенсацию.
— Мы сами потеряли свои товары. Кто нам компенсирует их потерю? Следует ли нам обратиться к графу?
— Возможно, — ответил Симбилон Кайф и слегка нахмурился, словно внезапная настойчивость речей Престимиона показала ему, что тот вовсе не такой смирный, каким казался раньше. — О, я с вами согласен, этому следует поскорее положить конец. До сих пор никто не утонул, но это рано или поздно случится, и тогда Файзиоло скажет парню, что пора заканчивать этот маскарад, и его тихо отошлют куда-нибудь на лечение, а на реке снова воцарится обычный порядок.
— Молю Божество, чтобы это было так, — произнес Септах Мелайн.
— А пока, — продолжал Симбилон Кайф, — будем считать, что у нас в Сти есть свой корональ, каким бы он ни был. Как сказала моя дочь, многое в наши дни идет не так. Свидетельством тому уже упомянутый печальный инцидент в нашем доме. — Он встал со своего небольшого трона. Аудиенция явно заканчивалась. — Сожалею о неудобствах, причиненных вам на реке, — сказал он, хотя в его тоне не слышалось ни капли сожаления. — Если вы будете так добры, что вернетесь с новой моделью вашего устройства и снова договоритесь о встрече с моими людьми, мы обсудим размеры капиталовложений в вашу компанию. Всего доброго, господа.
— Проводить их, отец? — спросила Вараиль.
— Гауон Барл проводит, — ответил Симбилон Кайф и хлопнул в ладоши, вызывая слугу, который принес ему кресло.
— Ну, по крайней мере в этом городе не плетут против меня заговор, — заметил Престимион, когда они вышли на улицу — Всего лишь богатый лунатик, которого граф Файзиоло неосмотрительно поощряет в его безумии. Уже легче. Когда вернемся обратно, отправим распоряжение Файзиоло прекратить эти безумные плавания молодого Карспа. И все эти разговоры о том, что он лорд Престимион, тоже.
— Так много безумия повсюду, — пробормотал Саптах Мелайн. — Что же происходит?
— Вы заметили, — сказал Гиялорис, — что мы пришли сюда просто просить о займе, а он очень быстро заговорил о капиталовложениях? Если бы у нас действительно была компания, производящая нечто стоящее, он, как мне кажется, вскоре захватил бы над ней контроль. Теперь я лучше понимаю, как он так быстро стал столь богатым.
— Люди такого сорта не пользуются репутацией мягких людей, — заметил Престимион.
— Но его дочь!.. — воскликнул Септах Мелайн. — Вот где скрыто благородство, милорд!
— Она тебе очень понравилась, не так ли? — спросил Престимион.
— Мне? Да, только абстрактно, потому что я не могу оставаться равнодушным к красоте и грации. Но ты знаешь, что я не испытываю потребности в обществе женщин. Это о тебе я думал, Престимион, о тебе, ведь ты громче всех пел ей хвалы, выходя отсюда.
— Она очень красивая женщина, — согласился Престимион. — Л для дочери такого грубияна поразительно хорошо воспитана. Но сейчас мне есть о чем подумать, кроме женской красоты. Например, о суде над прокуратором. О голоде в разрушенных войной районах. И еще о странных случаях безумия, возникающих снова и снова. Этот родственник графа Файзиоло, этот второй лорд Престимион, которому позволено свободно терроризировать реку! Кто более безумен, спрашиваю я: парень, который утверждает, что он это я, или Файзиоло, который терпит его выходки? Пошли. Давайте найдем гостиницу. А утром отправимся в Гоикмар. Там мы можем обнаружить трех Престимионов вместе с придворными!
— И пару Конфалюмов в придачу, — прибавил Септах Мелайн.
Из окна своей спальни на четвертом этаже дочь Симбилона Кайфа следила взглядом за тремя посетителями, пересекавшими мощенную булыжником площадь, направляясь к расположенному за ней общественному парку.
В каждом из них есть нечто необычное, думала Вараиль, что отличает их от большинства людей, которые приходили сюда просить денег у отца. Вот, например, тот очень высокий и стройный человек с грациозными, как у танцора, движениями: он разговаривал словно деревенщина, но это явно было притворством.
Б действительности он умный и сообразительный, это можно определить по пронзительному взгляду его голубых глаз, который мгновенно схватывал все происходящее и откладывал в голове для дальнейшего использования. И к тому же он хитрый и лукавый: каким бы прямодушным он ни хотел выглядеть, во всем, что он говорил, чувствовалась насмешка. Вероятно, опасный человек. А второй, тот крупный, который говорил очень мало, но с сильным зимроэльским акцентом: каким могучим он выглядел, какое ощущение огромной, жестко контролируемой силы исходило от него! Он похож на огромную скалу.
И третий, невысокий и широкоплечий… Взгляд у него просто неотразимый! Какое чудесное лицо, хотя ему совершенно не идут борода и усы — без них он выглядел бы очень красивым, подумала Вараиль. Он блестящий мужчина. В нем есть что-то царственное.
Мне трудно поверить, что такой человек всего лишь скромный купец, жалкий изготовитель счетных устройств. Он кажется гораздо более значительным человеком. Намного более значительным.
11
— Это родственник графа? — спросил Престимион. — Значит, он страдает манией величия и считает себя нашим новым короналем?
— Вот именно, — ответила Вараиль. — И поэтому позволяет себе делать все, что ему заблагорассудится, словно ему принадлежит весь мир.
— Чьим бы родственником он ни был, его место в какой-нибудь подземной темнице, — с чувством произнес Гиялорис. — Нельзя оставлять на свободе человека, угрожающего жизням невинных путешественников.
— О, я с вами полностью согласен, — ответил Симбилон Кайф. — С тех пор как он носится по реке туда-сюда на этом своем безвкусном корабле, торговля сильно пострадала. Но граф Файзиоло, который, должен вам сказать, является моим хорошим другом, человек милосердный. Наш лунатик — сын брата его жены по имени Гарстин Карсп. Его отец Тиввид недавно внезапно умер в самом расцвете сил. Столь неожиданная смерть отца лишила молодого Гарстина рассудка, а когда пришло известие о смерти старого понтифекса и о том, что Престимион станет короналем после ухода лорда Конфалюма в Лабиринт, Гарстин Карсп распустил слух, что Престимион не из Малдемара, как всем сообщили, а из Сти. И что на самом деле он и есть Престимион. А еще он пообещал сделать столицей Сти, как в древние времена поступил лорд Стиамот.
— И все здесь поверили этому заявлению? — спросил Септах Мелайн.
Симбилон Кайф пожал плечами.
— Наверное, совсем простые люди поверили. Большинство жителей города знают, что он всего лишь сын Тиввида Карспа, помешавшийся от горя.
— Бедняга, — пробормотал Септах Мелайн.
— Не такой уж и бедняга! Я являюсь банкиром семьи и не слишком злоупотреблю ее доверием, если скажу вам, что сейфы Карспов доверху набиты монетами в сто реалов — их там, как звезд на небе. Гарстин Карсп потратил на этот корабль небольшое состояние.
И нанял многочисленную команду, чтобы плавать на нем по ночам вверх и вниз по реке, нагоняя ужас на речников. В зависимости от настроения он то швыряет толстые кошельки с монетами в проходящие мимо суда, то утюжит их своим судном, словно они невидимки. Никто не знает, какое настроение будет у него в следующую ночь, поэтому, едва завидев его яхту, все бросаются прочь.
— И все же граф его щадит, — заметил Престимион.
— Из жалости, ведь молодой человек так переживал потерю отца.
— А как же страдания тех моряков, чьи жизни он губит?
— Насколько я понял, граф выплачивает им компенсацию.
— Мы сами потеряли свои товары. Кто нам компенсирует их потерю? Следует ли нам обратиться к графу?
— Возможно, — ответил Симбилон Кайф и слегка нахмурился, словно внезапная настойчивость речей Престимиона показала ему, что тот вовсе не такой смирный, каким казался раньше. — О, я с вами согласен, этому следует поскорее положить конец. До сих пор никто не утонул, но это рано или поздно случится, и тогда Файзиоло скажет парню, что пора заканчивать этот маскарад, и его тихо отошлют куда-нибудь на лечение, а на реке снова воцарится обычный порядок.
— Молю Божество, чтобы это было так, — произнес Септах Мелайн.
— А пока, — продолжал Симбилон Кайф, — будем считать, что у нас в Сти есть свой корональ, каким бы он ни был. Как сказала моя дочь, многое в наши дни идет не так. Свидетельством тому уже упомянутый печальный инцидент в нашем доме. — Он встал со своего небольшого трона. Аудиенция явно заканчивалась. — Сожалею о неудобствах, причиненных вам на реке, — сказал он, хотя в его тоне не слышалось ни капли сожаления. — Если вы будете так добры, что вернетесь с новой моделью вашего устройства и снова договоритесь о встрече с моими людьми, мы обсудим размеры капиталовложений в вашу компанию. Всего доброго, господа.
— Проводить их, отец? — спросила Вараиль.
— Гауон Барл проводит, — ответил Симбилон Кайф и хлопнул в ладоши, вызывая слугу, который принес ему кресло.
— Ну, по крайней мере в этом городе не плетут против меня заговор, — заметил Престимион, когда они вышли на улицу — Всего лишь богатый лунатик, которого граф Файзиоло неосмотрительно поощряет в его безумии. Уже легче. Когда вернемся обратно, отправим распоряжение Файзиоло прекратить эти безумные плавания молодого Карспа. И все эти разговоры о том, что он лорд Престимион, тоже.
— Так много безумия повсюду, — пробормотал Саптах Мелайн. — Что же происходит?
— Вы заметили, — сказал Гиялорис, — что мы пришли сюда просто просить о займе, а он очень быстро заговорил о капиталовложениях? Если бы у нас действительно была компания, производящая нечто стоящее, он, как мне кажется, вскоре захватил бы над ней контроль. Теперь я лучше понимаю, как он так быстро стал столь богатым.
— Люди такого сорта не пользуются репутацией мягких людей, — заметил Престимион.
— Но его дочь!.. — воскликнул Септах Мелайн. — Вот где скрыто благородство, милорд!
— Она тебе очень понравилась, не так ли? — спросил Престимион.
— Мне? Да, только абстрактно, потому что я не могу оставаться равнодушным к красоте и грации. Но ты знаешь, что я не испытываю потребности в обществе женщин. Это о тебе я думал, Престимион, о тебе, ведь ты громче всех пел ей хвалы, выходя отсюда.
— Она очень красивая женщина, — согласился Престимион. — Л для дочери такого грубияна поразительно хорошо воспитана. Но сейчас мне есть о чем подумать, кроме женской красоты. Например, о суде над прокуратором. О голоде в разрушенных войной районах. И еще о странных случаях безумия, возникающих снова и снова. Этот родственник графа Файзиоло, этот второй лорд Престимион, которому позволено свободно терроризировать реку! Кто более безумен, спрашиваю я: парень, который утверждает, что он это я, или Файзиоло, который терпит его выходки? Пошли. Давайте найдем гостиницу. А утром отправимся в Гоикмар. Там мы можем обнаружить трех Престимионов вместе с придворными!
— И пару Конфалюмов в придачу, — прибавил Септах Мелайн.
Из окна своей спальни на четвертом этаже дочь Симбилона Кайфа следила взглядом за тремя посетителями, пересекавшими мощенную булыжником площадь, направляясь к расположенному за ней общественному парку.
В каждом из них есть нечто необычное, думала Вараиль, что отличает их от большинства людей, которые приходили сюда просить денег у отца. Вот, например, тот очень высокий и стройный человек с грациозными, как у танцора, движениями: он разговаривал словно деревенщина, но это явно было притворством.
Б действительности он умный и сообразительный, это можно определить по пронзительному взгляду его голубых глаз, который мгновенно схватывал все происходящее и откладывал в голове для дальнейшего использования. И к тому же он хитрый и лукавый: каким бы прямодушным он ни хотел выглядеть, во всем, что он говорил, чувствовалась насмешка. Вероятно, опасный человек. А второй, тот крупный, который говорил очень мало, но с сильным зимроэльским акцентом: каким могучим он выглядел, какое ощущение огромной, жестко контролируемой силы исходило от него! Он похож на огромную скалу.
И третий, невысокий и широкоплечий… Взгляд у него просто неотразимый! Какое чудесное лицо, хотя ему совершенно не идут борода и усы — без них он выглядел бы очень красивым, подумала Вараиль. Он блестящий мужчина. В нем есть что-то царственное.
Мне трудно поверить, что такой человек всего лишь скромный купец, жалкий изготовитель счетных устройств. Он кажется гораздо более значительным человеком. Намного более значительным.
11
Они поднялись по Горе до уровня Сторожевых Городов и сделали остановку в Гоикмаре. Там, в общественном саду с танигалами и красными элдиронами, цветущими вдоль медленно текущего канала, берега которого покрывала короткая, красноватая трава, мягкая, как мех танги, они встретили нищего, оборванного и убогого седого старика. Он схватил одной рукой Септаха Милайна, а другой Престимиона и заговорил с ними на удивление требовательно:
— Милорды, милорды, уделите мне минутку внимания. Я продаю коробку денег по сходной цене. По очень сходной цене.
Глаза его, светившиеся острым умом, ярко блестели и смотрели очень пристально. И тем не менее он был одет в грязные тряпки, рваные и вонючие. Старый бледно-розовый шрам пересекал его левую щеку и пропадал у уголка рта. Септах Мелайн бросил взгляд поверх головы нищего, на Престимиона и криво усмехнулся: «Вот еще один жалкий безумец». Престимион, огорченный этой мыслью, мрачно кивнул.
— Коробка денег на продажу? — переспросил он. — Что ты имеешь в виду?
Очевидно, старик имел в виду именно это. Он вынул из старого полотняного мешка у пояса ржавый железный ящичек, сильно испачканный грязью и перевязанный широкими полосками выгоревшей, расползающейся кожи. Он поднял крышку, и ящик оказался доверху наполненным монетами крупного достоинства — десятками монет в один, пять и даже десять реалов. Он погрузил в них свои узловатые пальцы и перемешал — монеты издавали серебристый звон.
— Какие они красивые! И они ваши, милорды, назначьте любую свою цену.
— Послушай, — сказал Септах Мелайн, беря в руки одну серебряную монету и постукивая по ней ногтем. — Видишь эту надпись на ребре, сделанную старинными буквами? Здесь изображен лорд Ариок, понтифексом при котором был Дизимаул.
— Но ведь они жили три тысячи лет назад! — воскликнул Престимион.
— Даже немного раньше, по-моему. А это кто? Лорд Вильдивар, так здесь написано. А на обратной стороне лицо Трайма.
— А здесь, — вмешался Гиялорис, протягивая руку из-за плеча Престимиона и вытаскивая монету из ящика а потом озадаченно глядя на надпись на ней. — Это лорд Симинэйв. Ты знаешь о Симинэйве?
— Он был короналем при Калинтэйне, мне кажется, — ответил Престимион и сурово посмотрел на старика. — В этом ящике целое состояние! Пять тысяч реалов, по крайней мере! Зачем ты продаешь нам эти деньги по бросовой цене? Ты мог бы просто тратить эти монеты и жить как принц до конца своей жизни!
— Ах, милорд, кто поверит, что такой человек, как я, мог собрать подобные сокровища? Меня назовут вором и запрут в тюрьму навсегда. А это очень древние деньги. Даже я это понимаю, хоть и не умею читать: потому что лица всех этих короналей и понтифексов на них совершенно незнакомы. Люди с подозрением относятся к таким старым деньгам. Они откажутся их брать, потому что не знают таких правителей. Нет-нет.
Я нашел эту коробку возле канала, там, где дождем размыло берег. Кто-то закопал ее давным-давно, на черный день наверное, да так и не вернулся за ней. Только мне не на пользу, милорды, иметь так много денег. — Старик лукаво усмехнулся, показав редкие гнилые зубы. — Дайте мне… ну, скажем, две сотни крон, но в таких монетах, которые я мог бы тратить, — по десять крон или еще мельче, и ящик ваш, делайте с ним, что хотите.
Потому что я вижу вы люди знатные, милорды, и понимаете, как распорядиться такими деньгами.
— Он выжил из ума, этот старый осел, — С этими словами Гиялорис бросил монету обратно в ящик и постучал себя указательным пальцем по лбу. Никто не лись во все стороны, после чего, ворча себе под нос, в ярости зашагал прочь.
Все это внушало тревогу. Цель Престимиона заключалась в том, чтобы во время путешествия инкогнито вместе с друзьями увидеть изнанку жизни Маджипура, отличающуюся от жизни разодетых в золото лордов Замка. Но он не ожидал столкнуться с таким обилием темного и странного, таким множеством необъяснимых случаев иррационального поведения.
Может быть, нечто подобное всегда происходило в городах, думал он. Или, как предположил некоторое время назад Септах Мелайн, это все являлось результатом воздействия на умы наиболее чувствительных и неуравновешенных граждан — уничтожения памяти о войне. В любом случае это было неприятно. Но особенно Престимиону внушала тревогу мысль о том, что он в своем желании одним махом излечить рану, нанесенную планете мятежом Корсибара, несет ответственность за странную череду душевных расстройств, за эпидемию безумия, которая каждую неделю охватывает все больше людей.
В Минимуле, соседнем с Гоикмаром городе в поясе Сторожевых Городов, подобные признаки тоже проявлялись. Двух дней в этом городе Престимиону оказалось более чем достаточно.
Он слышал, что Минимул — город значительный и красивый, но в своем нынешнем настроении он показался ему удручающим: город состоял из отдельных групп тесно сгрудившихся высоких узких домов с белыми стенами, черными крышами и крохотными окнами, прижатых друг к другу, словно множество копий в связках. Крутые извилистые улочки, больше похожие на переулки, отделяли одну группу домов от другой.
И здесь он также слышал странный, пронзительный смех из открытых окон и видел нескольких людей, которые шли по улице с застывшими лицами и остекленевшим взглядом и сталкивались с другими людьми, куда-то спешащими и отчаянно рыдающими на бегу.
Временами ему снились тревожные сны. В одном к нему явился нищий из Гоикмара с ящиком монет, который, злобно ухмыляясь, открыл ящик и осыпал его сотнями, тысячами монет, пока они чуть не погребли его под своей тяжестью. Престимион проснулся, дрожа и обливаясь потом; но потом снова заснул, и на этот раз ему приснился другой сон: он стоял на краю красивого, отливающего перламутром озера вместе с Тизмет и тихо любовался закатным небом в розовых и изумрудных полосах. Откуда ни возьмись, к ним подошла темноволосая дочь Симбилона Кайфа и быстро столкнула покорно молчавшую Тизмет в воду, куда она и канула без следа. Престимион проснулся с хриплым криком, и Септах Мелайн, спавший на соседней кровати в гостинице, где они остановились на ночь, протянул руку и держал Престимиона за плечо, пока тот не успокоился.
В ту ночь в Минимуле он больше не смог уснуть.
Время от времени его сотрясала странная дрожь отчаяния, а перед самым рассветом ему на мгновение показалось, что всеобщее безумие дотянулось до него и захлестнуло своими ужасными, отравленными волнами. Однако он сумел подавить в себе это ощущение.
Что бы это ни было, он ему не поддастся. Но люди!
Планета!
— Думаю, с меня достаточно путешествий на этот раз, — сказал утром Престимион. — Сегодня возвращаемся в Замок.
В повседневной жизни Маджипура многое явно шло не так, и Престимион после возвращения отдал приказ, чтобы подготовка его официальных визитов в города Горы был ускорена. Никаких больше тайных поездок в убогих одеждах и с фальшивыми бородами.
В полном великолепии облачения короналя он поедет в шесть-семь самых важных городов из Пятидесяти и посовещается с графами и мэрами, определит размеры кризиса, который с такой быстротой охватил планету в первые месяцы его правления.
Но сначала, однако, необходимо было как-то решить проблему с Дантирией Самбайлом.
Он нанес визит магу Мондиганд-Климду, который к этому времени устроил себе резиденцию в нескольких пустых комнатах в дальнем конце двора Пинитора, где до захвата трона располагались апартаменты Кореибара. Престимион ожидал увидеть в них магические инструменты колдовского ремесла, астрологические схемы на стенах и груды таинственных, переплетенных в кожу фолиантов, полных премудростей магии.
Он видел такие в комнатах Гоминика Халвора, доктора магии, под руководством которого изучал темные искусства в Триггойне: фалангарии и двойные колбы, гексафоры и амматепиласы, армиллярные сферы и астролябии, перегонные кубы и тому подобное.
Но здесь ничего такого не было. Престимион увидел лишь несколько невзрачных на вид приспособлений, лежащих в непонятном порядке на верхних полках простого, некрашеного книжного шкафа, в кот тором не было больше ничего. Он понятия не имел о их предназначении — они легко могли оказаться счетными машинками или другими вполне прозаическими предметами, вроде того прибора, который Престимион якобы продавал в Сти. Или простыми геомагнитными приборчиками, которые он видел на полуночном базаре в Бомбифэйле, в ту ночь, когда впервые встретил Мондиганд-Климда, и которые су-сухирис с презрением отверг как бесполезные подделки. Маловероятно, чтобы Мондигад-Климд держал у себя подобные предметы, решил Престимион. Но его поразило, что их так мало.
Мондиганд-Климд обставил свои полупустые помещения только самой необходимой мебелью. В главной комнате Престимион увидел приспособление для сна, которое используют су-сухирисы, пару стульев для посетителей-людей и маленький столик, с небрежно разбросанными на нем малоинтересными на вид несколькими книгами и брошюрами. В других комнатах было вещей еще меньше, или они вовсе оставались пустыми, а древние каменные стены ничто не украшало.
Вся обстановка производила устрашающее впечатление стерильности.
— Кажется, это было беспокойное для вас путешествие, — сразу же произнес маг.
— Ты это видишь, не так ли?
— Не нужно даже владеть искусством магии, чтобы это заметить, ваша светлость.
Престимион мрачно улыбнулся:
— Это так очевидно? Да, наверное. И наяву, и во сне я видел очень многое, что предпочел бы не видеть. Все именно так, как мне сообщали: в мире царит безумие, Мондиганд-Климд. И в гораздо большем масштабе, чем я полагал.
Мондиганд-Климд ответил двойным кивком, но ничего не сказал.
— Некоторые бродят по улицам, как во сне, смеются сами с собой, плачут или кричат, — рассказывал Престимион. — Родственник графа Файзиоло в Сти называет себя лордом Престимионом и ради собственного удовольствия топит суда, которые ему попадаются на реке. В Гоикмаре… — Он вспомнил о тех трех монетах, которые сунул ему в руку нищий и которые были у него с собой, достал их из кармана и выложил перед Мондиганд-Климдом. — Это я получил от бедного старого сумасшедшего, который подошел к нам и хотел продать ржавый ящик, набитый серебряными реалами, за пригоршню крон. Посмотри, Мондиганд-Климд, этим монетам тысячи лет. Это лорд Сиррут, и лорд Гуаделум, а вот…
Су-сухирис выложил все три монеты в аккуратный ряд на своей худой, белой ладони. Левая голова бросила на Престимиона загадочный взгляд.
— Вы купили весь ящик, милорд?
— Как я мог? Но я дал ему немного денег в качестве милостыни, и он в ответ насильно навязал нам эти три монеты, а потом повернулся и убежал.
— Мне кажется, он не так безумен, как вы полагаете.
И вы правильно поступили, что отказались. Эти монеты фальшивые.
— Фальшивые?
Мондиганд-Климд накрыл монеты ладонью другой руки и некоторое время оставался неподвижным.
— Я чувствую колебания их атомов, — сказал он. — У этих монет сердцевина из бронзы и всего лишь тонкий слой серебра сверху. Я мог бы легко соскоблить верхний слой ногтем. Разве могли десятиреаловые монеты лорда Сиррута в основе своей быть бронзовыми? — Су-сухирис отдал обратно монеты. — Множество безумцев бродит по планете, милорд, но ваш бедный старик из Гоикмара не принадлежит к их числу. Он просто мошенник, вот и все.
— Это меня даже утешает, — ответил Престимион самым легкомысленным тоном, на который был способен в тот момент. — По крайней мере, хоть у одного еще сохранился здравый рассудок! Но откуда исходит все это безумие, как тебе кажется? Септах Мелайн говорит что оно может быть связано с уничтожением памяти: якобы в мозгу людей образовался вакуум — там, где прежде находились воспоминания о войне, — и этот вакуум заполнили разного рода странные мысли и идеи.
— Я вижу определенную мудрость в этой догадке, милорд. В определенный день несколько месяцев назад я почувствовал, как в меня входит какая-то пустота, хоть и не представлял себе ее причины. Но у меня хватило сил устоять перед натиском этой пустоты. Другим, очевидно, не так повезло.
Чувство вины и стыда охватило Престимиона после слов су-сухириса. Могло ли это быть правдой? Неужели из-за его решения, принятого спонтанно на поле боя у Тегомарского гребня, всю планету охватило безумие?
Нет, подумал он. Нет, и еще раз нет. Теория Септаха Мелайна неверна. Эти события не связаны друг с другом. Среди многомиллиардного населения планеты всегда найдется немалое число сумасшедших. И то, что мы столкнулись с таким количеством случаев именно сейчас, всего лишь простое совпадение.
— Как бы то ни было, — сказал Престимион, прогоняя от себя грустные мысли, — когда-нибудь потом мы выясним, правда ли это. А пока вот что: скоро мы снова покинем Замок на несколько недель или даже месяцев, чтобы нанести официальные визиты в некоторые города Горы. До моего отъезда следует закончить дело Дантирии Самбайла.
— И что бы вы хотели предпринять, милорд?
Ты говорил не так давно о том, чтобы вернуть ему воспоминания о гражданской войне. Действительно ли это возможно?
— Любое заклятие может снять тот, кто его наложил.
— Это сделали Хезмон Горе из Триггойна и его отец Гоминик Халвор. Но они уехали на север, домой, и если я их сейчас призову, они смогут вернуться лишь через много недель. Да и в любом случае они сами уже не имеют ни малейшего представления о том, что именно я попросил их сделать.
На лицах Мондиганд-Климда промелькнуло изумление.
— Неужели, милорд?
— Забвение было полным, Мондиганд-Климд. Исключением стали лишь Септах Мелайн, Гиялорис и я.
И с того дня ты — единственный, кто узнал о случившемся.
— Вот как?!
— Я вовсе не жажду, чтобы об этом узнал кто-то еще, даже Гоминик Халвор и его сын. Но Дантирия Самбайл был тогда главным организатором и вдохновителем захвата власти, и за это должен быть наказан, а карать человека за то, о чем он не знает, нехорошо.
Я хочу увидеть в нем хотя бы каплю раскаяния, перед тем как вынесу приговор. Или по меньшей мере хоть какое-то сознание заслуженное™ того наказания, к которому я намерен его приговорить. Скажи мне, Мондиганд-Климд, ты смог бы снять с него заклятие забвения?
Су-сухирис несколько мгновений не отвечал.
— Весьма вероятно, смог бы, милорд.
— Ты заколебался. Почему?
— Я обдумывал последствия такого поступка и увидел… ну, некоторые сомнительные моменты.
Престимион бросил на него озадаченный взгляд и нахмурился.
— Вырази свою мысль как можно яснее, Мондиганд-Климд.
Еще одна короткая пауза.
— Вы знаете, как я вижу будущее, милорд?
— Откуда мне это знать?
— Тогда позвольте мне объяснить. — Су-сухирис прикоснулся правой рукой к правому лбу, а потом к левому — Среди всех разумных существ известной вселенной, милорд, только представители моей расы обладают двойным мозгом. Не с двойной личностью, несмотря на наш обычай носить два отдельных имени, а просто с двойным мозгом. Одна личность разделена на две черепные коробки. Я могу говорить тем ртом или этим, как пожелаю; могу повернуть ту голову или эту, чтобы что-то увидеть; но все равно личность моя остается единой. Каждый мозг обладает способностью размышлять отдельно и независимо от другого. Но они также могут объединяться в общем усилии.
— Понимаю, — произнес Престимион, который почти ничего не понял и гадал, к чему клонит его собеседник.
— Вы думаете, милорд, что наше предвидение будущего достигается курением благовоний и бормотанием заклинаний, вызовом демонов и темных сил и тому подобным? Нет, милорд. Мы действуем не так. Такие колдуны, как чародеи из Тидиаса, могут пользоваться подобными методами, да еще своими бронзовыми треногами и разноцветными порошками, песнопениями и заклинаниями. Но не мы. — Он провел ладонью с растопыренными пальцами перед обоими лицами. — Мы устанавливаем связь между одним мозгом и другим.
Вихрь, если хотите, круговорот напряжения, когда нейтральные силы встречаются и кружатся вместе.
И этот вихрь помогает нам продвигаться по реке времени. Нам дано увидеть отдельные картины того, что лежит впереди.
— Они заслуживают доверия?
— Как правило, милорд.
Престимион попытался представить себе, на что это похоже.
— Вы видите реальные сцены из будущего? Лица людей? Слышите слова, которые они произносят?
— Нет, ничего подобного, — ответил Мондиганд-Климд. — Все гораздо менее конкретно и определенно, милорд. Это все субъективно, выражается во впечатлениях, намеках, едва уловимых ощущениях, интуиции.
Предвидение вероятных возможностей. Едва ли я смогу рассказать вам об этом достаточно понятно. Это нужно испытать. А это…
— Невозможно для того, у кого только одна голова.
Хорошо, Мондиганд-Климд. По крайней мере, твое объяснение кажется мне разумным. Ты знаешь, я больше доверяю рациональному мышлению, а ты? Я не слишком уверено чувствую себя среди магических заклинаний и ароматических порошков, и, наверное, так всегда и будет. Но в том, что ты говорил, есть научный аспект — или аспект, напоминающий научный. Телепатическое объединение двух твоих мозгов, темпоральный вихрь, круговорот, который несет твои предвидения по времени, — это мне осознать легче, чем всю суеверную чепуху пентаграмм и магических амулетов. Так скажи мне, Мондиганд-Климд, что ты видишь, когда заглядываешь в будущее по поводу возвращения воспоминаний прокуратору?
Снова возникла короткая пауза.
— Множество разветвляющихся дорог.
— Это я и сам вижу, — сказал Престимион. — Мне нужно знать, куда ведут эти дороги.
— Милорды, милорды, уделите мне минутку внимания. Я продаю коробку денег по сходной цене. По очень сходной цене.
Глаза его, светившиеся острым умом, ярко блестели и смотрели очень пристально. И тем не менее он был одет в грязные тряпки, рваные и вонючие. Старый бледно-розовый шрам пересекал его левую щеку и пропадал у уголка рта. Септах Мелайн бросил взгляд поверх головы нищего, на Престимиона и криво усмехнулся: «Вот еще один жалкий безумец». Престимион, огорченный этой мыслью, мрачно кивнул.
— Коробка денег на продажу? — переспросил он. — Что ты имеешь в виду?
Очевидно, старик имел в виду именно это. Он вынул из старого полотняного мешка у пояса ржавый железный ящичек, сильно испачканный грязью и перевязанный широкими полосками выгоревшей, расползающейся кожи. Он поднял крышку, и ящик оказался доверху наполненным монетами крупного достоинства — десятками монет в один, пять и даже десять реалов. Он погрузил в них свои узловатые пальцы и перемешал — монеты издавали серебристый звон.
— Какие они красивые! И они ваши, милорды, назначьте любую свою цену.
— Послушай, — сказал Септах Мелайн, беря в руки одну серебряную монету и постукивая по ней ногтем. — Видишь эту надпись на ребре, сделанную старинными буквами? Здесь изображен лорд Ариок, понтифексом при котором был Дизимаул.
— Но ведь они жили три тысячи лет назад! — воскликнул Престимион.
— Даже немного раньше, по-моему. А это кто? Лорд Вильдивар, так здесь написано. А на обратной стороне лицо Трайма.
— А здесь, — вмешался Гиялорис, протягивая руку из-за плеча Престимиона и вытаскивая монету из ящика а потом озадаченно глядя на надпись на ней. — Это лорд Симинэйв. Ты знаешь о Симинэйве?
— Он был короналем при Калинтэйне, мне кажется, — ответил Престимион и сурово посмотрел на старика. — В этом ящике целое состояние! Пять тысяч реалов, по крайней мере! Зачем ты продаешь нам эти деньги по бросовой цене? Ты мог бы просто тратить эти монеты и жить как принц до конца своей жизни!
— Ах, милорд, кто поверит, что такой человек, как я, мог собрать подобные сокровища? Меня назовут вором и запрут в тюрьму навсегда. А это очень древние деньги. Даже я это понимаю, хоть и не умею читать: потому что лица всех этих короналей и понтифексов на них совершенно незнакомы. Люди с подозрением относятся к таким старым деньгам. Они откажутся их брать, потому что не знают таких правителей. Нет-нет.
Я нашел эту коробку возле канала, там, где дождем размыло берег. Кто-то закопал ее давным-давно, на черный день наверное, да так и не вернулся за ней. Только мне не на пользу, милорды, иметь так много денег. — Старик лукаво усмехнулся, показав редкие гнилые зубы. — Дайте мне… ну, скажем, две сотни крон, но в таких монетах, которые я мог бы тратить, — по десять крон или еще мельче, и ящик ваш, делайте с ним, что хотите.
Потому что я вижу вы люди знатные, милорды, и понимаете, как распорядиться такими деньгами.
— Он выжил из ума, этот старый осел, — С этими словами Гиялорис бросил монету обратно в ящик и постучал себя указательным пальцем по лбу. Никто не лись во все стороны, после чего, ворча себе под нос, в ярости зашагал прочь.
Все это внушало тревогу. Цель Престимиона заключалась в том, чтобы во время путешествия инкогнито вместе с друзьями увидеть изнанку жизни Маджипура, отличающуюся от жизни разодетых в золото лордов Замка. Но он не ожидал столкнуться с таким обилием темного и странного, таким множеством необъяснимых случаев иррационального поведения.
Может быть, нечто подобное всегда происходило в городах, думал он. Или, как предположил некоторое время назад Септах Мелайн, это все являлось результатом воздействия на умы наиболее чувствительных и неуравновешенных граждан — уничтожения памяти о войне. В любом случае это было неприятно. Но особенно Престимиону внушала тревогу мысль о том, что он в своем желании одним махом излечить рану, нанесенную планете мятежом Корсибара, несет ответственность за странную череду душевных расстройств, за эпидемию безумия, которая каждую неделю охватывает все больше людей.
В Минимуле, соседнем с Гоикмаром городе в поясе Сторожевых Городов, подобные признаки тоже проявлялись. Двух дней в этом городе Престимиону оказалось более чем достаточно.
Он слышал, что Минимул — город значительный и красивый, но в своем нынешнем настроении он показался ему удручающим: город состоял из отдельных групп тесно сгрудившихся высоких узких домов с белыми стенами, черными крышами и крохотными окнами, прижатых друг к другу, словно множество копий в связках. Крутые извилистые улочки, больше похожие на переулки, отделяли одну группу домов от другой.
И здесь он также слышал странный, пронзительный смех из открытых окон и видел нескольких людей, которые шли по улице с застывшими лицами и остекленевшим взглядом и сталкивались с другими людьми, куда-то спешащими и отчаянно рыдающими на бегу.
Временами ему снились тревожные сны. В одном к нему явился нищий из Гоикмара с ящиком монет, который, злобно ухмыляясь, открыл ящик и осыпал его сотнями, тысячами монет, пока они чуть не погребли его под своей тяжестью. Престимион проснулся, дрожа и обливаясь потом; но потом снова заснул, и на этот раз ему приснился другой сон: он стоял на краю красивого, отливающего перламутром озера вместе с Тизмет и тихо любовался закатным небом в розовых и изумрудных полосах. Откуда ни возьмись, к ним подошла темноволосая дочь Симбилона Кайфа и быстро столкнула покорно молчавшую Тизмет в воду, куда она и канула без следа. Престимион проснулся с хриплым криком, и Септах Мелайн, спавший на соседней кровати в гостинице, где они остановились на ночь, протянул руку и держал Престимиона за плечо, пока тот не успокоился.
В ту ночь в Минимуле он больше не смог уснуть.
Время от времени его сотрясала странная дрожь отчаяния, а перед самым рассветом ему на мгновение показалось, что всеобщее безумие дотянулось до него и захлестнуло своими ужасными, отравленными волнами. Однако он сумел подавить в себе это ощущение.
Что бы это ни было, он ему не поддастся. Но люди!
Планета!
— Думаю, с меня достаточно путешествий на этот раз, — сказал утром Престимион. — Сегодня возвращаемся в Замок.
В повседневной жизни Маджипура многое явно шло не так, и Престимион после возвращения отдал приказ, чтобы подготовка его официальных визитов в города Горы был ускорена. Никаких больше тайных поездок в убогих одеждах и с фальшивыми бородами.
В полном великолепии облачения короналя он поедет в шесть-семь самых важных городов из Пятидесяти и посовещается с графами и мэрами, определит размеры кризиса, который с такой быстротой охватил планету в первые месяцы его правления.
Но сначала, однако, необходимо было как-то решить проблему с Дантирией Самбайлом.
Он нанес визит магу Мондиганд-Климду, который к этому времени устроил себе резиденцию в нескольких пустых комнатах в дальнем конце двора Пинитора, где до захвата трона располагались апартаменты Кореибара. Престимион ожидал увидеть в них магические инструменты колдовского ремесла, астрологические схемы на стенах и груды таинственных, переплетенных в кожу фолиантов, полных премудростей магии.
Он видел такие в комнатах Гоминика Халвора, доктора магии, под руководством которого изучал темные искусства в Триггойне: фалангарии и двойные колбы, гексафоры и амматепиласы, армиллярные сферы и астролябии, перегонные кубы и тому подобное.
Но здесь ничего такого не было. Престимион увидел лишь несколько невзрачных на вид приспособлений, лежащих в непонятном порядке на верхних полках простого, некрашеного книжного шкафа, в кот тором не было больше ничего. Он понятия не имел о их предназначении — они легко могли оказаться счетными машинками или другими вполне прозаическими предметами, вроде того прибора, который Престимион якобы продавал в Сти. Или простыми геомагнитными приборчиками, которые он видел на полуночном базаре в Бомбифэйле, в ту ночь, когда впервые встретил Мондиганд-Климда, и которые су-сухирис с презрением отверг как бесполезные подделки. Маловероятно, чтобы Мондигад-Климд держал у себя подобные предметы, решил Престимион. Но его поразило, что их так мало.
Мондиганд-Климд обставил свои полупустые помещения только самой необходимой мебелью. В главной комнате Престимион увидел приспособление для сна, которое используют су-сухирисы, пару стульев для посетителей-людей и маленький столик, с небрежно разбросанными на нем малоинтересными на вид несколькими книгами и брошюрами. В других комнатах было вещей еще меньше, или они вовсе оставались пустыми, а древние каменные стены ничто не украшало.
Вся обстановка производила устрашающее впечатление стерильности.
— Кажется, это было беспокойное для вас путешествие, — сразу же произнес маг.
— Ты это видишь, не так ли?
— Не нужно даже владеть искусством магии, чтобы это заметить, ваша светлость.
Престимион мрачно улыбнулся:
— Это так очевидно? Да, наверное. И наяву, и во сне я видел очень многое, что предпочел бы не видеть. Все именно так, как мне сообщали: в мире царит безумие, Мондиганд-Климд. И в гораздо большем масштабе, чем я полагал.
Мондиганд-Климд ответил двойным кивком, но ничего не сказал.
— Некоторые бродят по улицам, как во сне, смеются сами с собой, плачут или кричат, — рассказывал Престимион. — Родственник графа Файзиоло в Сти называет себя лордом Престимионом и ради собственного удовольствия топит суда, которые ему попадаются на реке. В Гоикмаре… — Он вспомнил о тех трех монетах, которые сунул ему в руку нищий и которые были у него с собой, достал их из кармана и выложил перед Мондиганд-Климдом. — Это я получил от бедного старого сумасшедшего, который подошел к нам и хотел продать ржавый ящик, набитый серебряными реалами, за пригоршню крон. Посмотри, Мондиганд-Климд, этим монетам тысячи лет. Это лорд Сиррут, и лорд Гуаделум, а вот…
Су-сухирис выложил все три монеты в аккуратный ряд на своей худой, белой ладони. Левая голова бросила на Престимиона загадочный взгляд.
— Вы купили весь ящик, милорд?
— Как я мог? Но я дал ему немного денег в качестве милостыни, и он в ответ насильно навязал нам эти три монеты, а потом повернулся и убежал.
— Мне кажется, он не так безумен, как вы полагаете.
И вы правильно поступили, что отказались. Эти монеты фальшивые.
— Фальшивые?
Мондиганд-Климд накрыл монеты ладонью другой руки и некоторое время оставался неподвижным.
— Я чувствую колебания их атомов, — сказал он. — У этих монет сердцевина из бронзы и всего лишь тонкий слой серебра сверху. Я мог бы легко соскоблить верхний слой ногтем. Разве могли десятиреаловые монеты лорда Сиррута в основе своей быть бронзовыми? — Су-сухирис отдал обратно монеты. — Множество безумцев бродит по планете, милорд, но ваш бедный старик из Гоикмара не принадлежит к их числу. Он просто мошенник, вот и все.
— Это меня даже утешает, — ответил Престимион самым легкомысленным тоном, на который был способен в тот момент. — По крайней мере, хоть у одного еще сохранился здравый рассудок! Но откуда исходит все это безумие, как тебе кажется? Септах Мелайн говорит что оно может быть связано с уничтожением памяти: якобы в мозгу людей образовался вакуум — там, где прежде находились воспоминания о войне, — и этот вакуум заполнили разного рода странные мысли и идеи.
— Я вижу определенную мудрость в этой догадке, милорд. В определенный день несколько месяцев назад я почувствовал, как в меня входит какая-то пустота, хоть и не представлял себе ее причины. Но у меня хватило сил устоять перед натиском этой пустоты. Другим, очевидно, не так повезло.
Чувство вины и стыда охватило Престимиона после слов су-сухириса. Могло ли это быть правдой? Неужели из-за его решения, принятого спонтанно на поле боя у Тегомарского гребня, всю планету охватило безумие?
Нет, подумал он. Нет, и еще раз нет. Теория Септаха Мелайна неверна. Эти события не связаны друг с другом. Среди многомиллиардного населения планеты всегда найдется немалое число сумасшедших. И то, что мы столкнулись с таким количеством случаев именно сейчас, всего лишь простое совпадение.
— Как бы то ни было, — сказал Престимион, прогоняя от себя грустные мысли, — когда-нибудь потом мы выясним, правда ли это. А пока вот что: скоро мы снова покинем Замок на несколько недель или даже месяцев, чтобы нанести официальные визиты в некоторые города Горы. До моего отъезда следует закончить дело Дантирии Самбайла.
— И что бы вы хотели предпринять, милорд?
Ты говорил не так давно о том, чтобы вернуть ему воспоминания о гражданской войне. Действительно ли это возможно?
— Любое заклятие может снять тот, кто его наложил.
— Это сделали Хезмон Горе из Триггойна и его отец Гоминик Халвор. Но они уехали на север, домой, и если я их сейчас призову, они смогут вернуться лишь через много недель. Да и в любом случае они сами уже не имеют ни малейшего представления о том, что именно я попросил их сделать.
На лицах Мондиганд-Климда промелькнуло изумление.
— Неужели, милорд?
— Забвение было полным, Мондиганд-Климд. Исключением стали лишь Септах Мелайн, Гиялорис и я.
И с того дня ты — единственный, кто узнал о случившемся.
— Вот как?!
— Я вовсе не жажду, чтобы об этом узнал кто-то еще, даже Гоминик Халвор и его сын. Но Дантирия Самбайл был тогда главным организатором и вдохновителем захвата власти, и за это должен быть наказан, а карать человека за то, о чем он не знает, нехорошо.
Я хочу увидеть в нем хотя бы каплю раскаяния, перед тем как вынесу приговор. Или по меньшей мере хоть какое-то сознание заслуженное™ того наказания, к которому я намерен его приговорить. Скажи мне, Мондиганд-Климд, ты смог бы снять с него заклятие забвения?
Су-сухирис несколько мгновений не отвечал.
— Весьма вероятно, смог бы, милорд.
— Ты заколебался. Почему?
— Я обдумывал последствия такого поступка и увидел… ну, некоторые сомнительные моменты.
Престимион бросил на него озадаченный взгляд и нахмурился.
— Вырази свою мысль как можно яснее, Мондиганд-Климд.
Еще одна короткая пауза.
— Вы знаете, как я вижу будущее, милорд?
— Откуда мне это знать?
— Тогда позвольте мне объяснить. — Су-сухирис прикоснулся правой рукой к правому лбу, а потом к левому — Среди всех разумных существ известной вселенной, милорд, только представители моей расы обладают двойным мозгом. Не с двойной личностью, несмотря на наш обычай носить два отдельных имени, а просто с двойным мозгом. Одна личность разделена на две черепные коробки. Я могу говорить тем ртом или этим, как пожелаю; могу повернуть ту голову или эту, чтобы что-то увидеть; но все равно личность моя остается единой. Каждый мозг обладает способностью размышлять отдельно и независимо от другого. Но они также могут объединяться в общем усилии.
— Понимаю, — произнес Престимион, который почти ничего не понял и гадал, к чему клонит его собеседник.
— Вы думаете, милорд, что наше предвидение будущего достигается курением благовоний и бормотанием заклинаний, вызовом демонов и темных сил и тому подобным? Нет, милорд. Мы действуем не так. Такие колдуны, как чародеи из Тидиаса, могут пользоваться подобными методами, да еще своими бронзовыми треногами и разноцветными порошками, песнопениями и заклинаниями. Но не мы. — Он провел ладонью с растопыренными пальцами перед обоими лицами. — Мы устанавливаем связь между одним мозгом и другим.
Вихрь, если хотите, круговорот напряжения, когда нейтральные силы встречаются и кружатся вместе.
И этот вихрь помогает нам продвигаться по реке времени. Нам дано увидеть отдельные картины того, что лежит впереди.
— Они заслуживают доверия?
— Как правило, милорд.
Престимион попытался представить себе, на что это похоже.
— Вы видите реальные сцены из будущего? Лица людей? Слышите слова, которые они произносят?
— Нет, ничего подобного, — ответил Мондиганд-Климд. — Все гораздо менее конкретно и определенно, милорд. Это все субъективно, выражается во впечатлениях, намеках, едва уловимых ощущениях, интуиции.
Предвидение вероятных возможностей. Едва ли я смогу рассказать вам об этом достаточно понятно. Это нужно испытать. А это…
— Невозможно для того, у кого только одна голова.
Хорошо, Мондиганд-Климд. По крайней мере, твое объяснение кажется мне разумным. Ты знаешь, я больше доверяю рациональному мышлению, а ты? Я не слишком уверено чувствую себя среди магических заклинаний и ароматических порошков, и, наверное, так всегда и будет. Но в том, что ты говорил, есть научный аспект — или аспект, напоминающий научный. Телепатическое объединение двух твоих мозгов, темпоральный вихрь, круговорот, который несет твои предвидения по времени, — это мне осознать легче, чем всю суеверную чепуху пентаграмм и магических амулетов. Так скажи мне, Мондиганд-Климд, что ты видишь, когда заглядываешь в будущее по поводу возвращения воспоминаний прокуратору?
Снова возникла короткая пауза.
— Множество разветвляющихся дорог.
— Это я и сам вижу, — сказал Престимион. — Мне нужно знать, куда ведут эти дороги.