Силверберг Роберт. Лорд Престимион

   Его место в истории будет уникальным. Он хотел, чтобы правление лорда Престимиона вошло в историю, как золотой век; а вместо этого умудрился потерять трон еще до того, как получил его. Он начал ради него войну, вызвавшую гибель бесчисленного, немыслимого количества прекрасных людей — наряду с некоторыми никчемными людьми, — а потом, когда корона наконец стала принадлежать ему, на него накатило мгновенное помешательство: он решил исцелить раны планеты и сделал то, что бесконечно ухудшило положение дел. «О, Стиамот! — подумал он. — О, Пинитор!
   Я лишь жалкий преемник вашего величия!»
   Большим утешением в эти мрачные часы Престимиону служила близость Хозяйки. И поэтому он сказал ей, что решил побыть на Острове еще немного, и тогда им с Вараиль отвели комнаты во Внутреннем храме.
   Десять дней прошли спокойно. Затем до Третьего утеса дошло известие о прибытии в Нуминор корабля с паломниками из Стойена. В этом не было ничего необычного, поскольку стоял сезон западного ветра. Но вскоре пришло второе сообщение из гавани. На борту корабля прибыло срочное послание для короналя, и курьер с ним уже спешит во Внутренний храм.
   — Это от Акбалика, — сказал Престимион, сломав толстую сургучную печать. — Он весь год провел в Стойене, собирая сведения, пытался узнать что-нибудь определенное по поводу местонахождения Дантирии Самбайла. Интересно, зачем он прислал мне сообщение сюда, если только он… — Вараиль! Храни нас Божество, Вараиль…
   — Что случилось, Престимион? Скажи мне!
   Он ткнул пальцем в письмо.
   — Акбалик сообщает, что прокуратор жив. И все еще находится в Алханроэле. Он все это время скрывался где-то на южном побережье провинции Стойен, прятался среди пальм с пилообразными листьями, болотных крабов и плотоядных растений. Готовил, по-видимому, плацдарм для новой гражданской войны!
   Вараиль тут же засыпала его вопросами. Престимион поднял руку, призывая ее к молчанию.
   — Дай мне дочитать до конца. М-м-м… Перехвачены зашифрованные послания… Некий маг, су-сухирис, расшифровал их… Полный текст прилагается… — Он просмотрел стопку листов, присланных Акбаликом.
   Конечно, он не в состоянии был понять сами зашифрованные послания, которые так ловко вставили в невинные декларации груза. «Эмиджикук джибпий ясснин ис? Кезиксм риктип джумли айви?» Чтобы найти в этом смысл, нужен су-сухирис с тремя головами, подумал Престимион. Но Акбалик, очевидно, нашел нужного специалиста, потому что после заявления мага, что тайный лагерь Дантирии Самбайла находится на побережье Стойена, Акбалик послал агентов прочесать весь район, и они действительно нашли лагерь прокуратора на том самом месте, которое было указано в расшифрованных сообщениях.
   — Но как ты думаешь, почему он так долго оставался незамеченным? — спросила Вараиль.
   — Ты знаешь, на что похоже южное побережье Стойена? Нет, откуда тебе знать. Ни один человек в здравом уме туда не отправится. Никому это даже в голову не придет. Полагаю, именно поэтому он выбрал его в качестве укрытия. Говорят, там жарко, как в парной. Там есть дерево, манганоза, у него листья с острыми краями — его называют «пальма-пила». Эти деревья образуют такие густые заросли, что невозможно пробраться. А еще, куда ни пойдешь, гигантские насекомые, огромные крабы, которые способны одним махом перекусить лодыжку человека. Самое подходящее место для лагеря Дантирии Самбайла.
   — Ты, должно быть, сильно ненавидишь этого человека, — заметила Вараиль.
   Эти слова удивили Престимиона. Ненавидит? Он не считал себя ненавистником. Это слово было ему чуждо.
   Ненавидел ли он кого-нибудь в жизни, спросил себя Престимион? Может быть, Корсибара? Нет, только не его. Он мог найти оправдания для Корсибара. Ошеломляюще внезапный захват власти Корсибаром его сильно разгневал, но все равно Престимион всегда считал его всего лишь недалеким, добродушным тупицей-принцем, которого кучка его зловещих, преследующих собственные цели приспешников поставила в такое положение, с которым он не способен был справиться.
   А Фаркванор и Фархольт, подлые прихвостни Корсибара, без которых мир стал гораздо лучше? Ненавидел ли он их? — спросил себя Престимион.
   Не слишком. Фаркванор был злобным мелким интриганом, а Фархольт — здоровым, чванливым грубияном. Престимион его очень не любил. Но ненавистью его чувство к ним нельзя было назвать. Он даже сомневался в том, что ненавидел Санибак-Тастимуна, чьи темные чары принесли так много бед планете и который отнял жизнь у Тизмет. Но когда Тизмет погибла, она держала в руках меч. Разве Санибак-Тастимун убил бы ее, если бы она на него не напала?
   Все это сейчас едва ли имело значение. К людям не испытывают ненависти за То, что они глупы, как Корсибар, или хитры, как Фаркванор, или хвастливы, как Фархольт. А Санибак-Тастимун верил, что служит интересам своего господина Корсибара: должен ли он ненавидеть за это су-сухириса? В идеале, людей вообще не ненавидят: с ними просто не соглашаются, не позволяют им причинить вред себе и своим людям и продолжают заниматься своим делом.
   Но как насчет Дантирии Самбайла, настоящего виновника стольких бедствий на планете? Применимо ли это слово к нему?
   — Да, — ответил Престимион. — Этого человека я ненавижу. Он злобен до мозга костей, этот человек. Это понятно с одного взгляда на него, на его поразительно прекрасные, обманчивые глаза, мягко сияющие на жирном, уродливом лице. Ему не следовало родиться.
   В какой-то момент я сделал ужасную глупость — сохранил ему жизнь возле Тегомарского гребня, а потом позволил вернуть ему воспоминания о стертой из его памяти войне, которую он вел против меня; и теперь был бы рад отменить эти свои решения, если бы только мог.
   Он в сильном возбуждении заметался по комнате.
   Одна мысль о прокураторе приводила его в состояние бешеной ярости.
   Предатель Дантирия Самбайл всякий раз оказывал поддержку партии Корсибара, иначе узурпатор потерпел бы поражение из-за собственной некомпетентности. За каждым поворотом в гражданской войне стоял Дантирия Самбайл, который с дьявольской хитростью изобретал какое-то новое предательство или отступничество. Именно прокуратор послал своих отвратительных братьев, пьяницу Гавиада и уродливого великана Гавиундара, возглавить войска на стороне Престимиона — с тайным приказом в критический момент перебежать на сторону противника. Именно Дантирия Самбайл уговорил Корсибара взорвать Мавестойскую дамбу. Именно он…
   — Этот человек — чудовище, — сказал Престимион. — Я мог бы понять, если бы он восстал из чистой жадности, из открытой жажды власти. Но он и так уже правит целым континентом; его богатство превосходит всякое воображение. Им ничто не движет, кроме беспричинной ненависти, Вараиль. Он без всяких оснований источает внутренний яд, которым пропитаны все его поступки. И он вынуждает нас отвечать на ненависть ненавистью. Еще не прошло и двух лет со времени окончания гражданской войны, и мы все еще страдаем от ее последствий, а он уже готовит новую войну! Что, кроме ненависти, можно чувствовать к такому человеку? Я уничтожу его, клянусь, Вараиль, если мне еще когда-нибудь представится такая возможность!
   Его всего трясло от гнева. Вараиль налила ему вина, сладкого золотистого вина из Дюлорна, и сжимала кончиками пальцев его виски, пока он немного не успокоился.
   — Значит, ты отправишься в Стойен, да? Чтобы воевать с ним? — спросила она.
   Престимион кивнул головой.
   — Акбалик послал копии этих сообщений Септаху Мелайну в Замок. Не сомневаюсь, что они с Гиялорисом уже собирают армию, чтобы отправиться на юг.
   В любом случае, я сегодня же пошлю им приказ.
   В его голове уже вырисовывалась стратегия.
   — Одна армия будет наступать с северо-запада, со стороны города Стойен, двигаясь по диагонали через полуостров, а вторая на юг через Кетерон, Арвианду и Каджит-Кабулон к Аруачозианскому побережью по тому маршруту, что и мы в прошлом году, и потом на запад из Сиппульгара в провинцию Стойен. Да-да. Зажать его с двух сторон одновременно. А потом…
   Раздался стук в дверь.
   — Открыть? — спросила Вараиль.
   — Кто бы это мог быть? Да, открой.
   — А я, тем временем, — продолжал Престимион, — поплыву в город Стойен как можно быстрее и встречусь там с Акбаликом, присоединюсь к войскам, выступающим в… Да?
   Вараиль уже подошла к двери. Там стояла иерарх с посланием в руке.
   — Что там?
   Может быть, новое послание от Акбалика? Престимион сломал печать и быстро побежал его.
   — Что-нибудь важное? — спросила Вараиль.
   — Я не знаю. Твой юный друг Деккерет здесь. Он совершил спешное путешествие из Замка в Алаизор, а потом из Алаизора до острова на борту одного из курьерских почтовых судов. Он попросил особого разрешения подняться сюда к тебе, и Хозяйка дала его. Сейчас он на полпути ко Второму утесу. Его ожидают здесь к концу дня.
   — Ты его ждал?
   — Вовсе нет. Не имею ни малейшего представления, зачем он приехал. Он здесь пишет, что должен немедленно встретиться со мной, но не объясняет почему.
   Почему-то мне кажется, что новость, ради которой он проделал путешествие через полпланеты с такой быстротой, не сулит мне никакой радости.
   Лицо Деккерета, еще недавно такое открытое и юное, теперь стало суровым, а манеры — более сдержанными и спокойными. Со времени первой встречи с ним Престимиона в Норморке Деккерет без конца путешествовал по всей планете, и теперь, хотя вид у него был неважный, измученный лихорадочно поспешным переездом, когда он вошел к Престимиону и приветствовал его, от него веяло силой и целеустремленностью.
   — Я привез вам привет от Верховного канцлера Септаха Мелайна и от Великого адмирала Гиялориса, милорд, — так он начал разговор. — Они просили меня сказать вам, что получили сведения от Акбалика из города Стойен насчет Дантирии Самбайла и что они начали подготовку к военным действиям и ждут ваших прямых указаний.
   — Хорошо. Я ничего иного и не ожидал.
   — Значит, вам тоже известно местонахождение прокуратора?
   — Известие от Акбалика пришло ко мне только сегодня утром. Я готовлю приказ, чтобы отправить его в Замок.
   — События развиваются дальше, ваша светлость.
   Барджазиды сбежали и сейчас направляются к Стоейнзару, чтобы предложить свои услуги Дантирии Самбайлу. Они взяли с собой устройство для управления мыслями.
   — Что? Но они были в подземелье! Неужели это место так похоже на сито, что любой может выйти из него, всего лишь шевельнув пальцем? Любой, кроме меня, по-видимому, — про себя добавил Престимион, вспомнив собственное нелегкое заключение.
   — Их некоторое время назад выпустили из подземелья, милорд. Они жили как свободные люди в северном крыле Замка.
   — Как это случилось?
   — Ну, милорд, очевидно, это произошло так…
   Престимион слушал рассказ Деккерета, и его все больше охватывало изумление и отчаяние.
   Маленький человечек с бегающими глазами, Венгенар Барджазид, в дни, предшествующие гражданской войне, жил в Замке и служил герцогу Свору. Во время своего заключения в туннелях Сангамора он каким-то образом установил контакт с другим соратником покойного герцога, который изготовил поддельные документы, приказывающие освободить Барджазида и его сына из туннелей Сангамора и перевести в скромные комнаты в одном из жилых секторов Замка.
   По-видимому, целесообразность такого перевода ни у кого не вызвала сомнений. Барджазиды без труда вышли из туннелей. Месяц или больше они жили тихо в своих новых комнатах, не привлекая к себе внимания. А в один прекрасный день обнаружилось, что они ухитрились не только подготовить побег (в прекрасном экипаже, который доставит их, куда они пожелают), но даже захватили с собой весь набор устройств для управления мыслями и моделей, отнятых старшим Барджазидом у вруунского мага Талнапа Зелифора в то время, когда он, Барджазид, сопровождал мага в ссылку на Сувраэль.
   Престимион провел рукой по лицу и выругался себе под нос.
   — И они поехали к Дантирии Самбайлу? Откуда это может быть известно? Они оставили в своей комнате объяснительную записку?
   — Нет, милорд. Конечно, нет, — Деккерет выдавил из себя мрачную ухмылку. — Но после их исчезновения провели расследование и разоблачили их сообщника, и его светлость принц Навигорн подверг этого человека допросу с пристрастием. С очень большим пристрастием, милорд. Принца Навигорна все это происшествие крайне расстроило.
   — Могу себе представить, — сухо ответил Престимион.
   — И из этого допроса узнали, милорд, что этот сообщник — его звали Мортейл Дикаан, милорд…
   — Звали?
   — К несчастью, он не выдержал допроса, — ответил Деккерет.
   — Вот как!
   — Этот сообщник, ваша светлость, завладел одним из волшебных устройств из хранилища. Он принес его Барджазиду в туннели Сангамора. А Барджазид использовал его для того, чтобы заставить всех поверить в подлинность предъявляемых им бумаг. Тем же способом он приказал предоставить в его распоряжение один из экипажей Замка, когда был готов отправиться на юг.
   — Значит, это его устройство, — похоронным тоном спросил Престимион, — обладает абсолютно неотразимой силой? И оно делает любого, кто его носит, способным заставить всех встречных выполнять его приказания?
   — Не совсем так, милорд. Но оно необычайно мощное. Я сам ощутил его силу, милорд, в Сувраэле, в месте под названием пустыня Похищенных Снов. Ее так назвали потому, что там скрывался Барджазид, он проникал в мозг путешественников и менял их мысленное восприятие таким образом, что они уже не могли отличить истину от обмана, иллюзию от реальности.
   Я все это объяснил леди Вараиль, милорд. Рассказал ей, как на собственном опыте испытал воздействие этого устройства, путешествуя по пустыне с Барджазидом, и объяснил его потенциальную опасность.
   — Это правда, Престимион. Ты должен помнить, я пыталась рассказать тебе эту историю в тот день, когда ты вернулся из поездки в Малдемар, но ты был так занят, конечно, планами поездки на Остров…
   Престимион поморщился. Это правда. Он даже не дал себе труда самому расспросить Деккерета о том, что случилось с ним на Сувраэле. Быстро отмел в сторону всю эту историю, отложил рассказ Деккерета для будущего рассмотрения и потом ни разу о нем не вспомнил.
   Машина, которая управляет мыслями! И Барджазид сейчас едет, чтобы отдать ее Дантирии Самбайлу.
   Еще одна ужасная ошибка его правления, которое уже и так буквально пестрит ими. Корональ, подумал он, не должен позволять себе спать из страха, что планету поразит катастрофа, если он закроет глаза хоть на секунду. Интересно, подумал Престимион, как удавалось Конфалюму удерживать все в равновесии в течение более сорока лет? Но, конечно, Конфалюму не пришлось иметь дела с гражданской войной и ее последствиями, а Дантирия Самбайл, да унесут его душу демоны, предпочел дождаться конца правления Конфалюма, чтобы заварить кашу.
   Он бросил взгляд на Деккерета. Парень смотрел на него с уважением, граничащим с преклонением. Кажется, Деккерет и не подозревал о том, что мозг короналя кипит от смущения и горького раскаяния.
   — Опиши мне в подробностях, — попросил Престимион, — что именно машина Барджазида могла сделать с твоими мыслями.
   Деккерет неуверенно взглянул на Вараиль. Та ответила решительным кивком.
   Еще секунду поколебавшись, он ответил Престимиону:
   — Сначала это был просто кошмарный сон, Я подумал, что меня призывает Хозяйка, и это было прекрасно; но когда я побежал к ней, она исчезла, а я остался, и теперь смотрел вниз, в кратер потухшего вулкана. Один человек не может ощутить реальную силу сна другого человека, не так ли, милорд? Нужно испытать это самому. Я могу описать это, как кошмарный сон, и вам покажется, что вы поняли, припомнив некоторые собственные плохие сны. Но никто не может понять, насколько ужасным был сон другого человека. Но все же, говорю вам, милорд, это было самое ужасное испытание. Я чувствовал чье-то вторжение, насилие, проникновение.
   Барджазид знал, что произошло. Он пытался расспрашивать меня после, выуживать подробности моего сна.
   Он проводил эксперименты над мозгом людей, знаете ли: испытывал свое оборудование, милорд.
   — Значит, вот как? Он послал тебе кошмарный сон?
   — Если бы дело было лишь в этом, милорд. Но плохой сон был всего лишь началом. Когда я уснул в следующий раз, мне снова приснился сон. Там была та женщина, которую я встретил в Толагае, она служила у понтифекса. Она явилась ко мне во сне; мы оба были обнаженными, она вела меня по красивому саду. Должен сказать, что в Толагае мы с этой женщиной некоторое время были любовниками. Поэтому я радостью последовал за ней. Но тут снова все изменилось, и сад превратился в ужасающую пустыню, где прятались призрачные тени, и я подумал, что погибну там от жары и муравьев, которые начали меня жалить. Но тут я проснулся и увидел, что Барджазид заставил меня уйти во сне далеко от лагеря. Я заблудился в пустыне в самое плохое время дня, голый, вдали от людей, без воды, обожженный и распухший от жары. Вруун, который ехал с нами, нашел меня и спас, иначе я бы погиб. Я не лунатик, милорд. Это проделал Барджазид. Он отдал мне приказ встать и идти во сне, и я встал. И пошел.
   Престимион нахмурился и теребил нижнюю губу, но жестом велел Деккерету продолжать. Он был уверен, что это еще далеко не все.
   — Затем, милорд, третий сон. В Граничье Кинтора, когда я охотился на ститмоев вместе с принцем Акбаликом, я совершил ужасный грех. С нами были проводники, люди из Граничья, и мою проводницу сбил с ног ститмой, которого я преследовал, но я был так увлечен охотой, что оставил ее лежать там, где она упала, и побежал за животным. А когда я вернулся много позднее, то обнаружил, что ее убил и частично съел какой-то зверь, питающийся падалью.
   — Так вот как это было, — сказал Престимион.
   — Что именно, милорд?
   — То, что ты сделал. Вот почему ты отправился в Сувраэль. Акбалик писал нам, будто ты что-то такое совершил в Кинторе, чего очень стыдишься, и отправился в Сувраэль в надежде испытать там тяжкие страдания, чтобы искупить этот грех.
   Деккерет залился краской.
   — Я бы не хотел обсуждать это. Но вы просили меня рассказать вам, как машина Барджазида подействовала на мой мозг. С ее помощью он проник в него, милорд, обнаружил там историю охоты на ститмоев, и заставил меня снова пережить ее. Только мне было в десять раз больнее, чем в действительности, потому что на этот раз я все время знал, что должно произойти, но не мог предотвратить это. В кульминационный момент сна Барджазид оказался вместе со мной в заснеженном лесу и стал расспрашивать меня, почему я бросил охотницу ради погони за ститмоем. Он желал знать все подробности, что я чувствовал, когда поставил удовольствие от охоты выше человеческой жизни, было ли мне стыдно и как я собираюсь справиться с чувством вины. И я ответил ему во сне: «Разве ты мой судья?» А он ответил: «Конечно. Видишь мое лицо?» И он снял с себя лицо, как человек снимает маску, а под ним оказалось другое лицо, насмешливое, смеющееся, и это лицо было моим собственным, милорд. Это лицо было моим.
   Он сильно сгорбился и отвел глаза. Казалось, его даже сейчас приводит в, ужас одно воспоминание об этом.
   — Вы не рассказывали мне такие подробности, когда в первый раз излагали эту историю, — заметила Вараиль. — О женщине, об охоте, о маске…
   — Нет, миледи. Я думал, что говорить об этом слишком страшно. Но ведь меня попросил корональ, и я…
   — Да, попросил, — сказал Престимион. — Что произошло потом?
   — Я проснулся. Мне было очень больно. Увидел Барджазида, который еще держал в руках свою машину. Схватил его, вырвал у него признание, сказал ему, что арестую его и отвезу назад в Замок, чтобы вы обо всем узнали.
   — Но я был слишком занят другими делами и не стал слушать, — сказал Престимион. — А теперь Барджазид вот-вот передаст эту штуку Дантирии Самбайлу.
   — Я все объяснил лорду Септаху Мелайну, милорд.
   Он отдал приказ перехватить Барджазида и его сына, если удастся.
   — Вот именно! Если удастся. Но ведь в его распоряжении машина, которая позволяет ему изменять реальность. Он пройдет сквозь патрульные кордоны, как вышел из туннелей, а затем из самого Замка.
   Престимион встал.
   — Пойдемте со мной, вы оба. Думаю, мне стоит обсудить это дело с матерью.
   Леди Терисса, сидя за своим письменным столом в маленьком личном кабинете, в мрачном молчании слушала Престимиона, который коротко пересказал ей историю Деккерета. Даже когда он закончил, она еще какое-то время молчала.
   Потом сказала:
   — Это реальная опасность, Престимион.
   — Да, я понимаю.
   — Он уже присоединился к войскам прокуратора?
   — У меня нет способа это выяснить. Но я полагаю, что еще нет. Даже с помощью этого дьявольского устройства ему все же нелегко будет пробраться сквозь Каджит-Кабулон и найти Дантирию Самбайла на побережье Стойена.
   — Думаю, ты прав. Вероятно, он еще не доехал.
   Если бы он уже добрался до Дантирии Самбайла, он бы начал использовать машину, чтобы увеличить эпидемию безумия. Мы бы услышали, что целые города сходят с ума, тебе не кажется?
   — Я в этом уверен, — сказал Деккерет, который стоял в сторонке, явно полный священного трепета от того, что находится в самом сокровенном святилище Хозяйки Острова. Произнеся эти слова, он был поражен собственной смелостью, тем, что открыл рот без приказа в присутствии двух из трех властителей Планеты, и даже слегка втянул голову в плечи, словно хотел скрыться от взглядов. Но леди Терисса улыбнулась и знаком велела ему продолжать, и он продолжил:
   — Я мало знаю о прокураторе, но слышал о нем только плохое, а вот Барджазида знаю очень хорошо.
   Думаю, он способен использовать машину так, как того захочет Дантирия Самбайл.
   — Но действительно ли она обладает такой силой, как ты говоришь? У нас здесь, на Острове, есть устройства, которые могут очень глубоко проникать в мозг.
   Но ни одного такого, которое может заставить человека встать во сне и уйти в смертельно опасную пустыню.
   Или превратить один сон в другой.
   — Тот, который ты мне позволила испытать, мама, тот серебряный обруч, когда мы пили вино толкователей снов, — это самый мощный прибор, который здесь есть?
   — Нет, — ответила леди Терисса. — Есть и более мощные, которые не только способны установить контакт с мозгом, но и передать в него послание. Я не посмела позволить тебе испытать на себе их силу: чтобы ими пользоваться, требуется месяцы подготовки. Но даже эти приборы не такие мощные, как то устройство, которое, по-видимому, использует Барджазид.
   — Вы пользовались приборами Острова? — спросил Деккерет у Престимиона. — Расскажите мне, как это было, милорд!
   — Как это было, — задумчиво повторил Престимион. Он унесся мыслями назад, в то странное путешествие, и почувствовал, как на него нахлынули воспоминания. — Как это было. Ох, Деккерет, это возвращает нас к той самой проблеме, о которой ты говорил: никто не может почувствовать в полной мере силу сна другого человека. Единственный способ это сделать — надеть этот обруч самому.
   — Но все равно, расскажите мне, милорд. Прошу вас.
   Престимион уставился куда-то вдаль, словно смотрел сквозь стены Внутреннего храма, через три утеса Острова, в раскинувшееся вокруг него море, сверкающее золотом под полуденным солнцем. И сказал очень тихо:
   — Это все равно что быть Божеством, Деккерет. Это дало мне возможность установить мысленную связь с миллионами людей одновременно. Позволило мне присутствовать одновременно во всех местах Маджипура. Точно так же, как атмосфера есть одновременно повсюду, как погода, как гравитация.
   Его глаза превратились в щелочки. Комната, мать, жена, Деккерет — все исчезло из поля его зрения. Ему казалось, что он слышит шум налетевшего ветра. На одно головокружительное мгновение он вообразил, что на голове у него снова обруч, что он снова взлетает вверх и летит вперед, поднимается выше самой Горы, расширяется до необъятных размеров планеты и сам приобретает такие же невероятные размеры. Что он прикасается к рассудку тысяч, сотен тысяч, миллионов и миллиардов людей, к рассудку здоровых и несчастных, больных обитателей планеты, что проникает в их мысли, помогает здесь словом, там лаской, несет им утешение от благословенной Хозяйки, целительную силу Острова.
   Все в комнате теперь смотрели на него. Он осознал, что впал в странное состояние, его сознание унеслось куда-то далеко, прочь от стоящих перед ним людей.
   Прошло еще несколько мгновений, пока он почувствовал, что окончательно вернулся к ним.
   Потом он сказал Деккерету:
   — Вот что я узнал, когда надел этот обруч: когда Хозяйка выполняет свои обязанности, она перестает быть обычным человеческим существом и становится силой природы — она обладает Властью, подлинной Властью, какая неведома ни короналю, ни понтифексу, всего лишь избранным монархам. Я не говорил тебе этого, мама. Но в тот день, когда я надел обруч, я ясно понял, и теперь мне этого никогда не забыть, какую важную функцию ты выполняешь на планете. И теперь я понимаю, насколько изменилась твоя жизнь, когда ты стала Хозяйкой Острова.