Страница:
— Да, есть. Ты сейчас беседуешь со своей дочерью.
— Ах, да. Да. Это ты вышла замуж за короналя. Как его имя, этого короналя, за которого ты вышла?
— Престимион, отец.
— Престимион. Да. Когда-то я знал одного Престимиона. Невысокого роста, блондин, очень ловко владеет луком и стрелами. Умный парень. Интересно, что с ним стало.
— Он стал короналем, отец, — терпеливо ответила Вараиль. — Я вышла за него замуж.
— Вышла за короналя? Ты так сказала, ты вышла замуж за короналя? Как это необычно! И какой шаг наверх в обществе, дорогая. Никто из нашей семьи никогда не вступал в брак с короналем, разве не так?
— Я уверена, что я первая, — ответила Вараиль. Примерно в этот Момент во время каждого визита ее глаза наполнялись слезами, и ей приходилось быстро отворачиваться, так как Симбилон Кайф удивлялся и впадал в расстройство, когда видел ее слезы. Так было и сейчас. Она смахнула слезы и снова повернулась к нему, храбро улыбаясь.
В последние недели ей стало совершенно ясно, что она никогда по-настоящему не любила отца в те дни, когда его разум был ясным: он даже не слишком ей нравился. Она принимала их совместную жизнь, не подвергая сомнению отдельные ее аспекты: его жажду денег и славы, его вызывающие смущение амбиции, его высокомерие, глупую манеру одеваться и говорить, его огромное богатство. Каприз судьбы сделал ее его дочерью; по прихоти судьбы безвременная смерть матери сделала ее хозяйкой дома Симбилона Кайфа, когда она была всего лишь маленькой девочкой. И Вараиль приняла все это и просто выполняла обязанности, свалившиеся на ее плечи, подавляя мятежные мысли, которые иногда приходили ей в голову. Жизнь дочери Симбилона Кайфа иногда становилась для нее тяжелым испытанием, но это была ее жизнь, и она не видела ей альтернативы.
А теперь тот ужасный человечек, который был ее отцом, превратился в сломанную куклу, в пустой сосуд.
Он тоже стал жертвой каприза судьбы. Ей было бы проще повернуться к нему спиной и забыть о его существовании, он даже не почувствовал бы разницы. Но нет, нет, она не могла так поступить. Всю жизнь она заботилась о нуждах Симбилона Кайфа, не потому, что ей этого очень хотелось, а потому что ей приходилось этим заниматься. Теперь, когда его жизнь рухнула, а ее судьба так резко изменилась к лучшему по очередной прихоти судьбы, она продолжала заботиться о нем не потому, что в этом была необходимость, а по собственному желанию.
Он сидел и непонимающе улыбался, пока она рассказывала ему о вчерашних событиях в Замке: об утренней встрече с Казмаем Нуром, архитектором Замка, для обсуждения предварительных планов исторического музея, который хотел построить Престимион; о своем обеде с герцогиней Чорг и принцессой Хектирунской; о послеобеденном посещении детской больницы в Халанксе, одном из городов ниже по склону, и открытии игровой площадки в соседнем Малом Морпине. Симбилон Кайф слушал, все время улыбался и молчал, а потом произнес:
— О, это очень мило. Очень мило.
Потом она протянула ему кое-какие бумаги и сказала:
— И еще мне вчера пришлось заняться кое-какими личными делами. Знаешь, отец, я передала все семейные предприятия в управление служащим, потому что кто-то должен ими управлять, а ни ты, ни я теперь не сможем этим заниматься, и в любом случае не пристало жене короналя заниматься коммерцией. Вчера мы передали еще семь предприятий.
— О, очень хорошо, — с улыбкой ответил Симбилон Кайф.
— Здесь их названия, если тебя это интересует, но я так не думаю. Мигдал Велорн приезжал в Замок — знаешь, кто это, отец? Президент твоего банка в Амблеморне. Я подписала бумаги, которые он мне привез.
В них перечислены заводы Велатинту, компания морских перевозок в Алаизоре, два банка и… всего семь предприятий. Теперь у нас осталось только одиннадцать компаний, и я надеюсь избавиться от них в ближайшие недели.
— Конечно. Как это хорошо, что ты заботишься обо всем.
Его постоянная улыбка раздражала. Эти посещения всегда давались ей нелегко. Нужно ли ей сказать ему еще что-нибудь сегодня? Вероятно, нет. И потом — какая разница? Она встала и собралась уходить.
— Я должна идти, отец. Престимион передает тебе привет.
— Престимион?
— Мой муж.
— О, ты теперь замужем, Вараиль? Как это мило. У тебя есть дети?
Прекрасным золотистым утром в конце лета Престимион спустился вниз по склону в свое семейное поместье Малдемар, чтобы присутствовать на большом ежегодном празднике молодого вина. Каждый год в это время по древней традиции готовые вина из винограда прошлогоднего урожая выносили из погребов и пробовали в первый раз, и в Малдемаре устраивали праздник на целый день, который завершался большим банкетом в замке Малдемар, резиденции принца Малдемарского.
Престимион в бытность свою принцем провел свыше десятка подобных празднеств. Потом, два года подряд, из-за гражданской войны он не мог на них присутствовать. Теперь он стал короналем, и Абригантсменил его в Малдемаре. Но в прошлом году банкета тоже не было, потому что как раз во время праздника они с Абригантом уехали на восток страны в погоне за Дантирией Самбайлом. Так что этот праздник должен был стать первым, с тех пор как Абригант получил титул принца Малдемарского; и он был бы польщен, если бы Престимион посетил его. Обычно коронали не присутствовали на малдемарском празднике. Но ведь еще никто из семьи Престимиона не возвышался настолько, чтобы стать короналем. Престимион счел себя обязанным приехать. Это означало покинуть Замок на три-четыре дня.
Однако Вараиль почувствовала легкое недомогание и попросила позволения остаться. Даже короткое путешествие в Малдемар кажется ей сейчас непосильным, сказала она ему, и, уж конечно, она не стремится принять участие в пышном банкете, где допоздна будут подавать обильную пищу и крепкие вина. Она просила Престимиона взять вместо нее Септаха Мелайна. Престимиону не хотелось ехать без нее; но еще больше ему не хотелось разочаровывать Абриганта, который был бы глубоко обижен, если бы он не приехал. Вот как случилось, что когда мажордом Нилгир Сумананд явился в резиденцию короналя с сообщением о том, что молодой рыцарь-ученик по имени Деккерет только что вернулся в Замок после долгого отсутствия и просит аудиенции у лорда Престимиона по крайне важному делу, обратился он к Вараиль, а не к короналю.
— Деккерет? — спросила Вараиль. — Кажется, это имя мне незнакомо.
— Это так, миледи. Он уехал еще до того, как вы приехали сюда жить.
— Ведь это необычно для рыцаря-ученика просить аудиенции у короналя, не так ли? Насколько у него важное дело? Достаточно важное, чтобы отослать его к Престимиону в Малдемар, как вы считаете?
— Не имею представления. Он сказал, что дело очень срочное, но что он обязан доложить самому короналю, или Верховному канцлеру, или, если они оба отсутствуют, — принцу Акбалику. Однако корональ сегодня находится в Малдемаре, как вам известно, и Верховный канцлер вместе с ним, а принц Акбалик еще не вернулся из своего путешествия — по моему, он в Стойензаре. Мне не очень хочется беспокоить лорда Престимиона во время праздника в Малдемаре без вашего разрешения, миледи.
— Вы правы, Нилгир Сумананд. — А затем, к собственному удивлению, так как ее все утро подташнивало, Вараиль распорядилась:
— Пришлите его ко мне.
Я сама выясню у него, стоит ли беспокоить короналя.
Лицо Деккерета было искренним и простодушным, а открытый взгляд его глаз вызвал у Вараиль немедленную, интуитивную симпатию к нему. Он был явно очень умен, но в нем не чувствовалось ни хитрости, ни коварства, ни расчетливости. Это был крупный, крепкого сложения молодой человек, лет двадцати — двадцати двух, с широкими, могучими плечами, и от него исходило ощущение огромной физической силы, которую держат в узде. Кожа на его лице и руках загорела и огрубела, будто он в последнее время много находился на воздухе в жарком, тяжелом климате.
Корональ, сообщила ему Вараиль, еще несколько дней не вернется в Замок Она ясно дала понять, что не собирается мешать визиту супруга в Малдемар без особенно веских причин. И спросила у него, что именно рыцарь-ученик Деккерет хочет предложить вниманию короналя.
Сначала Деккерет заколебался. Возможно, он растерялся, оказавшись в обществе супруги лорда Престимиона, а не самого короналя, или на него подействовало то, что супруга лорда Престимиона была почти его ровесницей. Или он просто не хотел выкладывать свои сведения незнакомому человеку, тем более женщине, которая даже не является членом совета. Во всяком случае, он не сделал попытки скрыть свои колебания по поводу того, как поступить.
Но потом он, по-видимому, решил, что можно смело рассказать ей свою историю. После нескольких неуклюжих попыток он начал свой длинный, бессвязный пролог. Принц Акбалик, сказал он, некоторое время назад взял его с собой в поездку по дипломатическим делам в Зимроэль. Ему не доверяли очень важных дел, просто взяли с собой, чтобы он набрался опыта, поскольку он лишь недавно попал в окружение короналя.
Проведя некоторое время в Ни-мойе, он по причинам, которые не смог внятно объяснить, устроил так, чтобы его временно перевели на службу к понтифексу, и он уехал в Сувраэль изучать проблему экспорта мяса.
— В Сувраэль? — переспросила Вараиль. — Как это ужасно, что вас послали именно туда!
— По моей собственной просьбе, миледи. Да, я знаю, это неприятная земля. Но я чувствовал потребность на время уехать в какое-нибудь неприятное место. Слишком сложно объяснять. — Вараиль показалось, что он намеренно искал больших физических неудобств, в качестве некоего искупления или наказания.
Ей было трудно это понять. Но она не стала настаивать и расспрашивать.
Его заданием в Сувраэле, сказал Деккерет, было посетить город под названием Гизин-Кор, столицу скотоводческих хозяйств, и узнать там о причинах недавнего падения производства говядины. Гизин-Кор лежит в центре окруженной горами зоны плодородных пастбищ, уходящей на шесть или семь сотен миль в глубь выжженных солнцем внутренних районов, со всех сторон окруженных самыми мрачными пустынями. Но по прибытии в порт Толагай на северо-западном побережье Сувраэля он быстро узнал, что попасть туда будет нелегко.
Ему сказали, что существует три основные дороги в глубину материка. Но одна из них недавно была разрушена сильными песчаными бурями, которые сделали ее непроходимой. Вторая закрыта для путешественников из-за мародерствующих разбойников-метаморфов. А третья, труднодоступная дорога в пустыне, которая ведет через горы к перевалу под названием Кулагский проход, в последние годы не использовалась и была в плохом состоянии. Никто больше не ездил в ту сторону, сказал его собеседник, потому что на этой дороге водятся призраки.
— Призраки?
— Да, миледи. Призраки, так мне сказали, которые ночью, во сне, проникают в твой мозг, похищают твои сны и заменяют их самыми кошмарными, ужасными фантазиями. Некоторые путешественники умерли в этой пустыне от собственных ночных кошмаров.
А днем призраки поют в отдалении, сбивают тебя с толку, уводят от правильной дороги странными песнями и потусторонними звуками, пока ты не забредешь в какую-нибудь пустыню и не потеряешься навсегда.
— Призраки, которые похищают сны, — озадаченно повторила Вараиль. Присущий ей скептицизм отвергал всю эту идею. — Но вы, конечно, не из тех, кого можно испугать подобной чепухой.
— Это правда. Но отправиться одному в эту ужасную пустыню, есть там призраки, или нет, — другое дело. Я уже начал думать, что моя миссия закончится полным провалом. Но потом я встретил одного человека, который утверждал, что часто ездил во внутренние земли через Кулагский проход, и у него никогда не было проблем с призраками. Он не говорил, что призраков там нет, но утверждал, что умеет сопротивляться их власти. Я нанял его в проводники.
Его звали Венгенар Барджазид: хитрый человечек с дурной репутацией, весьма вероятно — контрабандист, запросивший с Деккерета непомерную цену за свои услуги. Он предложил план: поменять привычное время бодрствования, путешествовать ночью и устраивать ночлег во время обжигающей дневной жары. Их сопровождали сын Барджазида, юноша по имени Динитак, а также женщина-скандар в качестве носильщика и вруун, знающий все дороги в пустыне. Потрепанный старый экипаж служил им средством передвижения.
Путь от Толагая в горы, к перевалу Кулаг они проделали без приключений. Деккерет находил пейзаж потрясающе уродливым: сухие каменистые овраги, песчаная, бугристая почва, колючие изломанные растения. Он стал еще более отвратительным, когда они миновали перевал и начали спускаться к пустыне Украденных Снов. Деккерет никогда не представлял себе, что на планете может существовать столь ужасающее место, настолько голое, мрачное и негостеприимное.
Но, по его словам, он просто принимал эту жестокую, бесплодную пустыню такой, какая она есть, не чувствуя никакого отчаяния. Возможно, она ему даже нравилась по-своему, как предположила Вараиль, учитывая, что он поехал в Сувраэль, прежде всего чтобы найти утешение в лишениях и страдании.
Но затем начались ночные кошмары. Или, скорее, дневные кошмары. Ему снилось, что он плывет в благосклонные объятия Хозяйки Острова, в центре сферы из чистого белого света. То было видение мирное и радостное, но постепенно образы его сна изменялись и мрачнели, и он оказывался стоящим на голой серой скале и смотрел вниз, в мертвый и пустой кратер, а просыпался ослабевшим от ужаса и потрясения.
— Вы хорошо спали? — спросил его тогда Барджазид. — Мой сын говорит, что вы стонали во сне, много раз переворачивались и поджимали колени. Вы ощутили прикосновение похитителей снов, Деккерет?
Когда Деккерет признался, что это так, человечек стал выспрашивать у него подробности. Деккерет рассердился и спросил, почему он должен разрешать Барджазиду копаться в своих мыслях; но Барджазид продолжал настаивать, и в конце концов Деккерет описал ему свой сон. Да, сказал Барджазид, он ощутил прикосновение похитителей снов: вторжение в его мысли, пугающее наложение образов, похищение энергии.
— Я спросил у него, — продолжал рассказ Деккерет, — чувствовал ли он сам когда-либо их прикосновение. Нет, ответил он, никогда. Его сына Динитака они беспокоили раз или два. Он не захотел рассуждать о природе тех созданий, которые вызывают подобные вещи. Тогда я спросил: «По мере того как мы углубимся в пустыню, сны станут хуже?» На что он ответил совершенно спокойно: «Да, насколько мне известно».
Когда они в сумерках тронулись в путь, Деккерету показалось, что он слышит вдалеке смех, звон далеких колоколов, грохот призрачных барабанов.
На следующий день ему опять приснился сон, который начался в зеленом, красивом саду с фонтанами и прудами, но быстро превратился в нечто ужасное. Он лежал, обнаженный, под палящими лучами солнца пустыни, и чувствовал, как его кожа обугливается и лопается. На этот раз, когда он проснулся, то обнаружил, что во сне ушел из лагеря и лежит распростертый на полуденной жаре среди полчищ ядовитых муравьев.
Он не мог найти обратную дорогу к экипажу и решил, что погиб, но в конце концов за ним пришел вруун, принес флягу воды и отвел его обратно. В этом приключении страданий было достаточно, гораздо больше, чем ему бы хотелось. Но самое худшее во всем этом, признался он Вараиль, была не жара, не жажда и не муравьи, а страдание от того, что он лишен утешения нормальных сновидений, ужас, который охватил его, когда радостный и утешительный сон превратился в нечто кошмарное и пугающее.
— Значит, в этих сказках путешественников есть доля правды? — спросила Вараиль. — В этой пустыне действительно водятся смертельно опасные призраки, похищающие сны?
— Да, в некотором роде, миледи. Я вам сейчас объясню.
Они уже почти выехали из пустыни и следовали вдоль русла давно пересохшей реки по сильно пересеченной местности, которую прежде часто разрушали землетрясения. Земля постепенно поднималась к двум высоким вершинам на юго-западе, между которыми проходил Муннеракский перевал, ведущий в более прохладные, зеленые земли скотоводов. Еще несколько дней, и он оказался бы в Гизин-Коре.
Но самый худший сон ждал его впереди. Он не стал описывать его Вараиль подробно, сказал только, что он оказался лицом к лицу с единственным дурным поступком в своей жизни, с грехом, который заставил его совершить это покаянное путешествие в Сувраэль. Шаг за шагом он был вынужден пережить этот грех во сне, пока сон не достиг кульминации в сцене настолько ужасающе яркой, что при воспоминании о ней он даже сейчас бледнеет и содрогается. И во время этой кульминации он почувствовал внезапно резкую боль, невыносимое ощущение, словно обжигающая игла яркого света пронзила его череп.
— Я услышал звон огромного гонга где-то вдали, — сказал Деккерет, — и смех какого-то демона рядом с собой. Когда я открыл глаза, я почти обезумел от ужаса и отчаяния. Затем я увидел Барджазида, который прятался за экипажем. Он только что снял со своей головы некое приспособление и пытался спрятать его в своих вещах.
Вараиль слегка вздрогнула.
— Он вызывал эти сны?
— О вы сообразительны, миледи, вы очень быстро уловили суть! Да, это был он. С помощью механизма, который позволял ему проникать в мозг и преобразовывать мысли. Гораздо более мощный механизм, чем те, которые использует Хозяйка Острова; ибо она просто умеет говорить с нашим разумом, а это устройство Барджазида может управлять им. Вот и все, в чем он признался, хотя и весьма неохотно, когда я потребовал у него сказать правду Это его собственное изобретение, сказал он, над которым он работает уже много лет.
— Он проводил эксперименты с этим механизмом на тех путешественниках, которых водил в пустыню, не так ли?
— Именно так, миледи.
— Вы правильно сделали, что пришли с этим к короналю, Деккерет. Это устройство — опасная вещь. Его применение нужно прекратить.
— Уже прекращено, — ответил Деккерет. Широкая, довольная улыбка расплылась по его лицу — Я арестовал Барджазида и его сына на месте и захватил машину.
Они здесь, со мной, в Замке. Лорд Престимион будет доволен, я думаю. Ох, леди, я очень надеюсь, что он будет доволен, ибо нет для меня ничего важнее, чем доставить удовольствие лорду Престимиону!
5
— Ах, да. Да. Это ты вышла замуж за короналя. Как его имя, этого короналя, за которого ты вышла?
— Престимион, отец.
— Престимион. Да. Когда-то я знал одного Престимиона. Невысокого роста, блондин, очень ловко владеет луком и стрелами. Умный парень. Интересно, что с ним стало.
— Он стал короналем, отец, — терпеливо ответила Вараиль. — Я вышла за него замуж.
— Вышла за короналя? Ты так сказала, ты вышла замуж за короналя? Как это необычно! И какой шаг наверх в обществе, дорогая. Никто из нашей семьи никогда не вступал в брак с короналем, разве не так?
— Я уверена, что я первая, — ответила Вараиль. Примерно в этот Момент во время каждого визита ее глаза наполнялись слезами, и ей приходилось быстро отворачиваться, так как Симбилон Кайф удивлялся и впадал в расстройство, когда видел ее слезы. Так было и сейчас. Она смахнула слезы и снова повернулась к нему, храбро улыбаясь.
В последние недели ей стало совершенно ясно, что она никогда по-настоящему не любила отца в те дни, когда его разум был ясным: он даже не слишком ей нравился. Она принимала их совместную жизнь, не подвергая сомнению отдельные ее аспекты: его жажду денег и славы, его вызывающие смущение амбиции, его высокомерие, глупую манеру одеваться и говорить, его огромное богатство. Каприз судьбы сделал ее его дочерью; по прихоти судьбы безвременная смерть матери сделала ее хозяйкой дома Симбилона Кайфа, когда она была всего лишь маленькой девочкой. И Вараиль приняла все это и просто выполняла обязанности, свалившиеся на ее плечи, подавляя мятежные мысли, которые иногда приходили ей в голову. Жизнь дочери Симбилона Кайфа иногда становилась для нее тяжелым испытанием, но это была ее жизнь, и она не видела ей альтернативы.
А теперь тот ужасный человечек, который был ее отцом, превратился в сломанную куклу, в пустой сосуд.
Он тоже стал жертвой каприза судьбы. Ей было бы проще повернуться к нему спиной и забыть о его существовании, он даже не почувствовал бы разницы. Но нет, нет, она не могла так поступить. Всю жизнь она заботилась о нуждах Симбилона Кайфа, не потому, что ей этого очень хотелось, а потому что ей приходилось этим заниматься. Теперь, когда его жизнь рухнула, а ее судьба так резко изменилась к лучшему по очередной прихоти судьбы, она продолжала заботиться о нем не потому, что в этом была необходимость, а по собственному желанию.
Он сидел и непонимающе улыбался, пока она рассказывала ему о вчерашних событиях в Замке: об утренней встрече с Казмаем Нуром, архитектором Замка, для обсуждения предварительных планов исторического музея, который хотел построить Престимион; о своем обеде с герцогиней Чорг и принцессой Хектирунской; о послеобеденном посещении детской больницы в Халанксе, одном из городов ниже по склону, и открытии игровой площадки в соседнем Малом Морпине. Симбилон Кайф слушал, все время улыбался и молчал, а потом произнес:
— О, это очень мило. Очень мило.
Потом она протянула ему кое-какие бумаги и сказала:
— И еще мне вчера пришлось заняться кое-какими личными делами. Знаешь, отец, я передала все семейные предприятия в управление служащим, потому что кто-то должен ими управлять, а ни ты, ни я теперь не сможем этим заниматься, и в любом случае не пристало жене короналя заниматься коммерцией. Вчера мы передали еще семь предприятий.
— О, очень хорошо, — с улыбкой ответил Симбилон Кайф.
— Здесь их названия, если тебя это интересует, но я так не думаю. Мигдал Велорн приезжал в Замок — знаешь, кто это, отец? Президент твоего банка в Амблеморне. Я подписала бумаги, которые он мне привез.
В них перечислены заводы Велатинту, компания морских перевозок в Алаизоре, два банка и… всего семь предприятий. Теперь у нас осталось только одиннадцать компаний, и я надеюсь избавиться от них в ближайшие недели.
— Конечно. Как это хорошо, что ты заботишься обо всем.
Его постоянная улыбка раздражала. Эти посещения всегда давались ей нелегко. Нужно ли ей сказать ему еще что-нибудь сегодня? Вероятно, нет. И потом — какая разница? Она встала и собралась уходить.
— Я должна идти, отец. Престимион передает тебе привет.
— Престимион?
— Мой муж.
— О, ты теперь замужем, Вараиль? Как это мило. У тебя есть дети?
Прекрасным золотистым утром в конце лета Престимион спустился вниз по склону в свое семейное поместье Малдемар, чтобы присутствовать на большом ежегодном празднике молодого вина. Каждый год в это время по древней традиции готовые вина из винограда прошлогоднего урожая выносили из погребов и пробовали в первый раз, и в Малдемаре устраивали праздник на целый день, который завершался большим банкетом в замке Малдемар, резиденции принца Малдемарского.
Престимион в бытность свою принцем провел свыше десятка подобных празднеств. Потом, два года подряд, из-за гражданской войны он не мог на них присутствовать. Теперь он стал короналем, и Абригантсменил его в Малдемаре. Но в прошлом году банкета тоже не было, потому что как раз во время праздника они с Абригантом уехали на восток страны в погоне за Дантирией Самбайлом. Так что этот праздник должен был стать первым, с тех пор как Абригант получил титул принца Малдемарского; и он был бы польщен, если бы Престимион посетил его. Обычно коронали не присутствовали на малдемарском празднике. Но ведь еще никто из семьи Престимиона не возвышался настолько, чтобы стать короналем. Престимион счел себя обязанным приехать. Это означало покинуть Замок на три-четыре дня.
Однако Вараиль почувствовала легкое недомогание и попросила позволения остаться. Даже короткое путешествие в Малдемар кажется ей сейчас непосильным, сказала она ему, и, уж конечно, она не стремится принять участие в пышном банкете, где допоздна будут подавать обильную пищу и крепкие вина. Она просила Престимиона взять вместо нее Септаха Мелайна. Престимиону не хотелось ехать без нее; но еще больше ему не хотелось разочаровывать Абриганта, который был бы глубоко обижен, если бы он не приехал. Вот как случилось, что когда мажордом Нилгир Сумананд явился в резиденцию короналя с сообщением о том, что молодой рыцарь-ученик по имени Деккерет только что вернулся в Замок после долгого отсутствия и просит аудиенции у лорда Престимиона по крайне важному делу, обратился он к Вараиль, а не к короналю.
— Деккерет? — спросила Вараиль. — Кажется, это имя мне незнакомо.
— Это так, миледи. Он уехал еще до того, как вы приехали сюда жить.
— Ведь это необычно для рыцаря-ученика просить аудиенции у короналя, не так ли? Насколько у него важное дело? Достаточно важное, чтобы отослать его к Престимиону в Малдемар, как вы считаете?
— Не имею представления. Он сказал, что дело очень срочное, но что он обязан доложить самому короналю, или Верховному канцлеру, или, если они оба отсутствуют, — принцу Акбалику. Однако корональ сегодня находится в Малдемаре, как вам известно, и Верховный канцлер вместе с ним, а принц Акбалик еще не вернулся из своего путешествия — по моему, он в Стойензаре. Мне не очень хочется беспокоить лорда Престимиона во время праздника в Малдемаре без вашего разрешения, миледи.
— Вы правы, Нилгир Сумананд. — А затем, к собственному удивлению, так как ее все утро подташнивало, Вараиль распорядилась:
— Пришлите его ко мне.
Я сама выясню у него, стоит ли беспокоить короналя.
Лицо Деккерета было искренним и простодушным, а открытый взгляд его глаз вызвал у Вараиль немедленную, интуитивную симпатию к нему. Он был явно очень умен, но в нем не чувствовалось ни хитрости, ни коварства, ни расчетливости. Это был крупный, крепкого сложения молодой человек, лет двадцати — двадцати двух, с широкими, могучими плечами, и от него исходило ощущение огромной физической силы, которую держат в узде. Кожа на его лице и руках загорела и огрубела, будто он в последнее время много находился на воздухе в жарком, тяжелом климате.
Корональ, сообщила ему Вараиль, еще несколько дней не вернется в Замок Она ясно дала понять, что не собирается мешать визиту супруга в Малдемар без особенно веских причин. И спросила у него, что именно рыцарь-ученик Деккерет хочет предложить вниманию короналя.
Сначала Деккерет заколебался. Возможно, он растерялся, оказавшись в обществе супруги лорда Престимиона, а не самого короналя, или на него подействовало то, что супруга лорда Престимиона была почти его ровесницей. Или он просто не хотел выкладывать свои сведения незнакомому человеку, тем более женщине, которая даже не является членом совета. Во всяком случае, он не сделал попытки скрыть свои колебания по поводу того, как поступить.
Но потом он, по-видимому, решил, что можно смело рассказать ей свою историю. После нескольких неуклюжих попыток он начал свой длинный, бессвязный пролог. Принц Акбалик, сказал он, некоторое время назад взял его с собой в поездку по дипломатическим делам в Зимроэль. Ему не доверяли очень важных дел, просто взяли с собой, чтобы он набрался опыта, поскольку он лишь недавно попал в окружение короналя.
Проведя некоторое время в Ни-мойе, он по причинам, которые не смог внятно объяснить, устроил так, чтобы его временно перевели на службу к понтифексу, и он уехал в Сувраэль изучать проблему экспорта мяса.
— В Сувраэль? — переспросила Вараиль. — Как это ужасно, что вас послали именно туда!
— По моей собственной просьбе, миледи. Да, я знаю, это неприятная земля. Но я чувствовал потребность на время уехать в какое-нибудь неприятное место. Слишком сложно объяснять. — Вараиль показалось, что он намеренно искал больших физических неудобств, в качестве некоего искупления или наказания.
Ей было трудно это понять. Но она не стала настаивать и расспрашивать.
Его заданием в Сувраэле, сказал Деккерет, было посетить город под названием Гизин-Кор, столицу скотоводческих хозяйств, и узнать там о причинах недавнего падения производства говядины. Гизин-Кор лежит в центре окруженной горами зоны плодородных пастбищ, уходящей на шесть или семь сотен миль в глубь выжженных солнцем внутренних районов, со всех сторон окруженных самыми мрачными пустынями. Но по прибытии в порт Толагай на северо-западном побережье Сувраэля он быстро узнал, что попасть туда будет нелегко.
Ему сказали, что существует три основные дороги в глубину материка. Но одна из них недавно была разрушена сильными песчаными бурями, которые сделали ее непроходимой. Вторая закрыта для путешественников из-за мародерствующих разбойников-метаморфов. А третья, труднодоступная дорога в пустыне, которая ведет через горы к перевалу под названием Кулагский проход, в последние годы не использовалась и была в плохом состоянии. Никто больше не ездил в ту сторону, сказал его собеседник, потому что на этой дороге водятся призраки.
— Призраки?
— Да, миледи. Призраки, так мне сказали, которые ночью, во сне, проникают в твой мозг, похищают твои сны и заменяют их самыми кошмарными, ужасными фантазиями. Некоторые путешественники умерли в этой пустыне от собственных ночных кошмаров.
А днем призраки поют в отдалении, сбивают тебя с толку, уводят от правильной дороги странными песнями и потусторонними звуками, пока ты не забредешь в какую-нибудь пустыню и не потеряешься навсегда.
— Призраки, которые похищают сны, — озадаченно повторила Вараиль. Присущий ей скептицизм отвергал всю эту идею. — Но вы, конечно, не из тех, кого можно испугать подобной чепухой.
— Это правда. Но отправиться одному в эту ужасную пустыню, есть там призраки, или нет, — другое дело. Я уже начал думать, что моя миссия закончится полным провалом. Но потом я встретил одного человека, который утверждал, что часто ездил во внутренние земли через Кулагский проход, и у него никогда не было проблем с призраками. Он не говорил, что призраков там нет, но утверждал, что умеет сопротивляться их власти. Я нанял его в проводники.
Его звали Венгенар Барджазид: хитрый человечек с дурной репутацией, весьма вероятно — контрабандист, запросивший с Деккерета непомерную цену за свои услуги. Он предложил план: поменять привычное время бодрствования, путешествовать ночью и устраивать ночлег во время обжигающей дневной жары. Их сопровождали сын Барджазида, юноша по имени Динитак, а также женщина-скандар в качестве носильщика и вруун, знающий все дороги в пустыне. Потрепанный старый экипаж служил им средством передвижения.
Путь от Толагая в горы, к перевалу Кулаг они проделали без приключений. Деккерет находил пейзаж потрясающе уродливым: сухие каменистые овраги, песчаная, бугристая почва, колючие изломанные растения. Он стал еще более отвратительным, когда они миновали перевал и начали спускаться к пустыне Украденных Снов. Деккерет никогда не представлял себе, что на планете может существовать столь ужасающее место, настолько голое, мрачное и негостеприимное.
Но, по его словам, он просто принимал эту жестокую, бесплодную пустыню такой, какая она есть, не чувствуя никакого отчаяния. Возможно, она ему даже нравилась по-своему, как предположила Вараиль, учитывая, что он поехал в Сувраэль, прежде всего чтобы найти утешение в лишениях и страдании.
Но затем начались ночные кошмары. Или, скорее, дневные кошмары. Ему снилось, что он плывет в благосклонные объятия Хозяйки Острова, в центре сферы из чистого белого света. То было видение мирное и радостное, но постепенно образы его сна изменялись и мрачнели, и он оказывался стоящим на голой серой скале и смотрел вниз, в мертвый и пустой кратер, а просыпался ослабевшим от ужаса и потрясения.
— Вы хорошо спали? — спросил его тогда Барджазид. — Мой сын говорит, что вы стонали во сне, много раз переворачивались и поджимали колени. Вы ощутили прикосновение похитителей снов, Деккерет?
Когда Деккерет признался, что это так, человечек стал выспрашивать у него подробности. Деккерет рассердился и спросил, почему он должен разрешать Барджазиду копаться в своих мыслях; но Барджазид продолжал настаивать, и в конце концов Деккерет описал ему свой сон. Да, сказал Барджазид, он ощутил прикосновение похитителей снов: вторжение в его мысли, пугающее наложение образов, похищение энергии.
— Я спросил у него, — продолжал рассказ Деккерет, — чувствовал ли он сам когда-либо их прикосновение. Нет, ответил он, никогда. Его сына Динитака они беспокоили раз или два. Он не захотел рассуждать о природе тех созданий, которые вызывают подобные вещи. Тогда я спросил: «По мере того как мы углубимся в пустыню, сны станут хуже?» На что он ответил совершенно спокойно: «Да, насколько мне известно».
Когда они в сумерках тронулись в путь, Деккерету показалось, что он слышит вдалеке смех, звон далеких колоколов, грохот призрачных барабанов.
На следующий день ему опять приснился сон, который начался в зеленом, красивом саду с фонтанами и прудами, но быстро превратился в нечто ужасное. Он лежал, обнаженный, под палящими лучами солнца пустыни, и чувствовал, как его кожа обугливается и лопается. На этот раз, когда он проснулся, то обнаружил, что во сне ушел из лагеря и лежит распростертый на полуденной жаре среди полчищ ядовитых муравьев.
Он не мог найти обратную дорогу к экипажу и решил, что погиб, но в конце концов за ним пришел вруун, принес флягу воды и отвел его обратно. В этом приключении страданий было достаточно, гораздо больше, чем ему бы хотелось. Но самое худшее во всем этом, признался он Вараиль, была не жара, не жажда и не муравьи, а страдание от того, что он лишен утешения нормальных сновидений, ужас, который охватил его, когда радостный и утешительный сон превратился в нечто кошмарное и пугающее.
— Значит, в этих сказках путешественников есть доля правды? — спросила Вараиль. — В этой пустыне действительно водятся смертельно опасные призраки, похищающие сны?
— Да, в некотором роде, миледи. Я вам сейчас объясню.
Они уже почти выехали из пустыни и следовали вдоль русла давно пересохшей реки по сильно пересеченной местности, которую прежде часто разрушали землетрясения. Земля постепенно поднималась к двум высоким вершинам на юго-западе, между которыми проходил Муннеракский перевал, ведущий в более прохладные, зеленые земли скотоводов. Еще несколько дней, и он оказался бы в Гизин-Коре.
Но самый худший сон ждал его впереди. Он не стал описывать его Вараиль подробно, сказал только, что он оказался лицом к лицу с единственным дурным поступком в своей жизни, с грехом, который заставил его совершить это покаянное путешествие в Сувраэль. Шаг за шагом он был вынужден пережить этот грех во сне, пока сон не достиг кульминации в сцене настолько ужасающе яркой, что при воспоминании о ней он даже сейчас бледнеет и содрогается. И во время этой кульминации он почувствовал внезапно резкую боль, невыносимое ощущение, словно обжигающая игла яркого света пронзила его череп.
— Я услышал звон огромного гонга где-то вдали, — сказал Деккерет, — и смех какого-то демона рядом с собой. Когда я открыл глаза, я почти обезумел от ужаса и отчаяния. Затем я увидел Барджазида, который прятался за экипажем. Он только что снял со своей головы некое приспособление и пытался спрятать его в своих вещах.
Вараиль слегка вздрогнула.
— Он вызывал эти сны?
— О вы сообразительны, миледи, вы очень быстро уловили суть! Да, это был он. С помощью механизма, который позволял ему проникать в мозг и преобразовывать мысли. Гораздо более мощный механизм, чем те, которые использует Хозяйка Острова; ибо она просто умеет говорить с нашим разумом, а это устройство Барджазида может управлять им. Вот и все, в чем он признался, хотя и весьма неохотно, когда я потребовал у него сказать правду Это его собственное изобретение, сказал он, над которым он работает уже много лет.
— Он проводил эксперименты с этим механизмом на тех путешественниках, которых водил в пустыню, не так ли?
— Именно так, миледи.
— Вы правильно сделали, что пришли с этим к короналю, Деккерет. Это устройство — опасная вещь. Его применение нужно прекратить.
— Уже прекращено, — ответил Деккерет. Широкая, довольная улыбка расплылась по его лицу — Я арестовал Барджазида и его сына на месте и захватил машину.
Они здесь, со мной, в Замке. Лорд Престимион будет доволен, я думаю. Ох, леди, я очень надеюсь, что он будет доволен, ибо нет для меня ничего важнее, чем доставить удовольствие лорду Престимиону!
5
— Его зовут Деккерет, — сказала Вараиль. — Он — рыцарь-ученик, очень молодой, немного неотесанный, но, мне кажется, его ждет великое будущее.
Престимион рассмеялся. Они находились в тронном зале Стиамота вместе с Гиялорисом. Корональ всего час назад вернулся в Замок, и Вараиль встретила его этой новостью, словно она была самой важной на свете.
— О, я хорошо знаю Деккерета! Он спас мне жизнь в Норморке, когда какой-то лунатик с острым серпом бросился на меня из толпы.
— Неужели? Он мне ничего об этом не сказал.
— Я бы очень удивился, если бы он сделал это.
— Но он мне рассказал совершенно поразительную историю, Престимион.
Он слушал ее вполуха.
— Посмотрим, правильно ли я понял, — сказал он, когда она закончила. — Он поехал в Зимроэль вместе с Акбаликом, это я уже знаю, а потом по какой-то причине, которой я так и не понял, отправился один в Сувраэль, а теперь, по твоим словам, вернулся оттуда и привез — что?
— Приспособление, которое управляет человеческим мозгом. Его изобрел некий жалкий контрабандист по имени Барджазид. Он предлагает себя в качестве проводника путешественникам по пустыне, но в действительности…
— Барджазид? — Престимион нахмурился и бросил взгляд на Гиялориса. — Мне кажется, я уже слышал это имя. Точно, слышал. Но не припомню, где.
— Подозрительный тип, родом из Сувраэля, с косыми глазами и кожей, похожей на старый сапог, — ответил Гиялорис. — Он пару лет служил у герцога Свора.
Очень скользкий тип, этот Барджазид, почти как сам Свор. Ты всегда питал к нему отвращение.
— А! Теперь припоминаю. Это было сразу после той небольшой неприятности у Тегомарского гребня, когда мы поймали чародея-врууна Талнапа Зелифора, который сделал все эти приспособления для чтения мыслей и без зазрения совести продавал их и нам, и нашим противникам…
Гиялорис кивнул.
— Именно так. Этот Барджазид в тот момент оказался там, и ты велел ему взять врууна и весь арсенал его дьявольских машин и отвезти в вечную ссылку в Сувраэль. А там он без колебаний избавился от чародея при первой же возможности и присвоил себе устройства для управления мыслями. — Он обратился к Вараиль. — Где, вы говорите, сейчас находится этот Барджазид, леди?
— В туннелях Сангамора. Он и его сын, оба.
В ответ на это Престимион от души расхохотался.
— О, мне это нравится! Круг отлично замкнулся!
Туннели — это то самое место, где я впервые встретил Талнапа Зелифора в то время, когда мы с ним были заключенными и стояли прикованные к стене рядышком. — Вараиль озадаченно посмотрела на него. Престимион понял, что всякое упоминание об эпизодах гражданской войны приводит ее в замешательство. — Я тебе расскажу эту историю как-нибудь в другой раз, — пообещал он ей. — Что касается этого его приспособления, то я на него взгляну, когда будет возможность. Машина, которая управляет мозгом? Ну что ж, думаю, рано или поздно мы сможем найти ей применение.
— Лучше рано, чем поздно, я считаю, — заметила Вараиль.
— Прошу тебя. Я не преуменьшаю ее значение, Вараиль Но сейчас меня ждет столько других дел. — Он улыбнулся, чтобы смягчить резкость своих слов, не? не пытался скрыть нетерпение. — Я займусь этим, в свое время.
— А принц Деккерет? — спросила Вараиль. — Его следует как-то наградить за то, что он привлек твое внимание к этому факту, не так ли?
— Принц Дeккepeт? О, нет-нет, пока нет! Он все еще простолюдин, просто способный парень из Норморка, который прокладывает себе дорогу наверх. Но ты права — мы должны отметить его полезные услуги. Что скажешь, Гиялорис? Продвинем его на два уровня вверх?
Да. Сейчас он на втором уровне, по-моему, так поднимем его на четвертый. При условии, что он оправился от того странного приступа угрызений совести, который заставил его ринуться в Сувраэль.
— Если бы он туда не поехал, Престимион, он бы никогда не захватил устройство для управления мозгом, — напомнила Вараиль.
— Это правда. Но эта штука может оказаться бесполезной. И все это приключение в Сувраэле меня несколько тревожит. Деккерет должен был работать на нас в Ни-мойе, а не пускаться в свои таинственные приключения, даже если они того стоили. Я не хочу, чтобы он вновь совершил что-либо подобное. А теперь, — сказал Престимион, когда Гиялорис откланялся и вышел из зала, — давай перейдем к другим делам, Вараиль.
— Каким?
— К новому путешествию, которое предстоит совершить.
По лицу Вараиль скользнуло недовольное выражение.
— Ты так быстро снова отправляешься в путешествие, Престимион?
— Не я один. На этот раз ты будешь меня сопровождать.
Ее лицо прояснилось.
— О, это гораздо лучше! И куда же мы поедем? Может быть, в Бомбифэйл? Я бы хотела посмотреть Бомбифэйл. Или Амблеморн. Говорят, что Амблеморн очень странный и оригинальный город, с узкими, извилистыми дорогами и древними мощеными улицами, мне всегда хотелось увидеть Амблеморн.
— Мы поедем дальше, — сказал он ей. — Гораздо дальше — на Остров Сна. Я не видел мать со времени коронации, а она ни разу не видела мою жену. Мы и так уже слишком долго откладывали этот визит. Ей не терпится с тобой познакомиться. И она говорит, что ей надо обсудить со мной важные дела. Мы спустимся на корабле по реке Ийянн до Алаизора, а оттуда поплывем к Острову. В это время года такой маршрут — самый лучший.
Вараиль кивнула.
— Когда мы отправимся?
— Через неделю? Через десять дней? Устраивает?
— Конечно. — Потом она улыбнулась. Престимиону показалось, что улыбка вышла немного грустной. — Корональ никогда не имеет возможности долго сидеть дома, в Замке, правда, Престимион?
— Позднее будет сколько угодно возможностей сидеть дома, — ответил он, — когда я стану понтифексом и мой дом окажется на дне Лабиринта.
В городе Стойен, на конце полуострова Стойензар, на далеком юго-западе Алханроэля, Акбалик сидел перед толстой пачкой счетов за погрузку, деклараций судового груза, списков пассажиров и других морских документов и устало листал их в поисках намека на местонахождение Дантирии Самбайла. В последние три месяца он занимался этим ежедневно. Копия любого клочка бумаги, имеющего хоть какое-то отношение к судам, курсирующим между Алханроэлем и Зимроэлем, попадала в центр по сбору информации, который Акбалик по приказу Септаха Мелайна организовал здесь, в Стойене. К этому времени он знал больше о ценах на груз корней гумбы или о страховке ягод туйол от порчи червями клег во время транспортировки, чем мог себе раньше представить. Но он узнал о Дантирии Самбайле не больше, чем в день приезда.
Доклады, которые он посылал в Замок каждую неделю, становились все более краткими и раздраженными. Акбалик провел в провинциях уже много месяцев, бессмысленно потратил, как ему начало казаться, бесконечное множество дней среди всех этих скучных незнакомых людей, сначала в Ни-мойе, теперь здесь. Он славился своим ровным характером, но даже у него есть свои пределы. Он начинал безумно скучать по своей прежней жизни в Замке. Здесь он ничего не добился. Пора, думал Акбалик, и уже давно пора вернуться в столицу, и в последних докладах он ясно высказал свои пожелания по этому поводу Но ответа не получил. Вероятно, Септах Мелайн был слишком занят оттачиванием своего мастерства фехтовальщика и не трудился читать его письма. Акбалик один раз написал Гиялорису, но это было все равно что писать статуе лорда Стиамота. Что касается короналя, то Акбалик слышал, будто тот решил совершить паломничество на Остров Сна, чтобы представить матери свою новую супругу, и сейчас находился где-то на реке Ийянн, на полпути между Горой и Алаизором. Так что, кажется, не осталось никакой надежды получить приказ о возвращении домой. У Акбалика не было другого выбора, как только продолжать сидеть здесь день за днем и перебирать горы документов по перевозкам.
Престимион рассмеялся. Они находились в тронном зале Стиамота вместе с Гиялорисом. Корональ всего час назад вернулся в Замок, и Вараиль встретила его этой новостью, словно она была самой важной на свете.
— О, я хорошо знаю Деккерета! Он спас мне жизнь в Норморке, когда какой-то лунатик с острым серпом бросился на меня из толпы.
— Неужели? Он мне ничего об этом не сказал.
— Я бы очень удивился, если бы он сделал это.
— Но он мне рассказал совершенно поразительную историю, Престимион.
Он слушал ее вполуха.
— Посмотрим, правильно ли я понял, — сказал он, когда она закончила. — Он поехал в Зимроэль вместе с Акбаликом, это я уже знаю, а потом по какой-то причине, которой я так и не понял, отправился один в Сувраэль, а теперь, по твоим словам, вернулся оттуда и привез — что?
— Приспособление, которое управляет человеческим мозгом. Его изобрел некий жалкий контрабандист по имени Барджазид. Он предлагает себя в качестве проводника путешественникам по пустыне, но в действительности…
— Барджазид? — Престимион нахмурился и бросил взгляд на Гиялориса. — Мне кажется, я уже слышал это имя. Точно, слышал. Но не припомню, где.
— Подозрительный тип, родом из Сувраэля, с косыми глазами и кожей, похожей на старый сапог, — ответил Гиялорис. — Он пару лет служил у герцога Свора.
Очень скользкий тип, этот Барджазид, почти как сам Свор. Ты всегда питал к нему отвращение.
— А! Теперь припоминаю. Это было сразу после той небольшой неприятности у Тегомарского гребня, когда мы поймали чародея-врууна Талнапа Зелифора, который сделал все эти приспособления для чтения мыслей и без зазрения совести продавал их и нам, и нашим противникам…
Гиялорис кивнул.
— Именно так. Этот Барджазид в тот момент оказался там, и ты велел ему взять врууна и весь арсенал его дьявольских машин и отвезти в вечную ссылку в Сувраэль. А там он без колебаний избавился от чародея при первой же возможности и присвоил себе устройства для управления мыслями. — Он обратился к Вараиль. — Где, вы говорите, сейчас находится этот Барджазид, леди?
— В туннелях Сангамора. Он и его сын, оба.
В ответ на это Престимион от души расхохотался.
— О, мне это нравится! Круг отлично замкнулся!
Туннели — это то самое место, где я впервые встретил Талнапа Зелифора в то время, когда мы с ним были заключенными и стояли прикованные к стене рядышком. — Вараиль озадаченно посмотрела на него. Престимион понял, что всякое упоминание об эпизодах гражданской войны приводит ее в замешательство. — Я тебе расскажу эту историю как-нибудь в другой раз, — пообещал он ей. — Что касается этого его приспособления, то я на него взгляну, когда будет возможность. Машина, которая управляет мозгом? Ну что ж, думаю, рано или поздно мы сможем найти ей применение.
— Лучше рано, чем поздно, я считаю, — заметила Вараиль.
— Прошу тебя. Я не преуменьшаю ее значение, Вараиль Но сейчас меня ждет столько других дел. — Он улыбнулся, чтобы смягчить резкость своих слов, не? не пытался скрыть нетерпение. — Я займусь этим, в свое время.
— А принц Деккерет? — спросила Вараиль. — Его следует как-то наградить за то, что он привлек твое внимание к этому факту, не так ли?
— Принц Дeккepeт? О, нет-нет, пока нет! Он все еще простолюдин, просто способный парень из Норморка, который прокладывает себе дорогу наверх. Но ты права — мы должны отметить его полезные услуги. Что скажешь, Гиялорис? Продвинем его на два уровня вверх?
Да. Сейчас он на втором уровне, по-моему, так поднимем его на четвертый. При условии, что он оправился от того странного приступа угрызений совести, который заставил его ринуться в Сувраэль.
— Если бы он туда не поехал, Престимион, он бы никогда не захватил устройство для управления мозгом, — напомнила Вараиль.
— Это правда. Но эта штука может оказаться бесполезной. И все это приключение в Сувраэле меня несколько тревожит. Деккерет должен был работать на нас в Ни-мойе, а не пускаться в свои таинственные приключения, даже если они того стоили. Я не хочу, чтобы он вновь совершил что-либо подобное. А теперь, — сказал Престимион, когда Гиялорис откланялся и вышел из зала, — давай перейдем к другим делам, Вараиль.
— Каким?
— К новому путешествию, которое предстоит совершить.
По лицу Вараиль скользнуло недовольное выражение.
— Ты так быстро снова отправляешься в путешествие, Престимион?
— Не я один. На этот раз ты будешь меня сопровождать.
Ее лицо прояснилось.
— О, это гораздо лучше! И куда же мы поедем? Может быть, в Бомбифэйл? Я бы хотела посмотреть Бомбифэйл. Или Амблеморн. Говорят, что Амблеморн очень странный и оригинальный город, с узкими, извилистыми дорогами и древними мощеными улицами, мне всегда хотелось увидеть Амблеморн.
— Мы поедем дальше, — сказал он ей. — Гораздо дальше — на Остров Сна. Я не видел мать со времени коронации, а она ни разу не видела мою жену. Мы и так уже слишком долго откладывали этот визит. Ей не терпится с тобой познакомиться. И она говорит, что ей надо обсудить со мной важные дела. Мы спустимся на корабле по реке Ийянн до Алаизора, а оттуда поплывем к Острову. В это время года такой маршрут — самый лучший.
Вараиль кивнула.
— Когда мы отправимся?
— Через неделю? Через десять дней? Устраивает?
— Конечно. — Потом она улыбнулась. Престимиону показалось, что улыбка вышла немного грустной. — Корональ никогда не имеет возможности долго сидеть дома, в Замке, правда, Престимион?
— Позднее будет сколько угодно возможностей сидеть дома, — ответил он, — когда я стану понтифексом и мой дом окажется на дне Лабиринта.
В городе Стойен, на конце полуострова Стойензар, на далеком юго-западе Алханроэля, Акбалик сидел перед толстой пачкой счетов за погрузку, деклараций судового груза, списков пассажиров и других морских документов и устало листал их в поисках намека на местонахождение Дантирии Самбайла. В последние три месяца он занимался этим ежедневно. Копия любого клочка бумаги, имеющего хоть какое-то отношение к судам, курсирующим между Алханроэлем и Зимроэлем, попадала в центр по сбору информации, который Акбалик по приказу Септаха Мелайна организовал здесь, в Стойене. К этому времени он знал больше о ценах на груз корней гумбы или о страховке ягод туйол от порчи червями клег во время транспортировки, чем мог себе раньше представить. Но он узнал о Дантирии Самбайле не больше, чем в день приезда.
Доклады, которые он посылал в Замок каждую неделю, становились все более краткими и раздраженными. Акбалик провел в провинциях уже много месяцев, бессмысленно потратил, как ему начало казаться, бесконечное множество дней среди всех этих скучных незнакомых людей, сначала в Ни-мойе, теперь здесь. Он славился своим ровным характером, но даже у него есть свои пределы. Он начинал безумно скучать по своей прежней жизни в Замке. Здесь он ничего не добился. Пора, думал Акбалик, и уже давно пора вернуться в столицу, и в последних докладах он ясно высказал свои пожелания по этому поводу Но ответа не получил. Вероятно, Септах Мелайн был слишком занят оттачиванием своего мастерства фехтовальщика и не трудился читать его письма. Акбалик один раз написал Гиялорису, но это было все равно что писать статуе лорда Стиамота. Что касается короналя, то Акбалик слышал, будто тот решил совершить паломничество на Остров Сна, чтобы представить матери свою новую супругу, и сейчас находился где-то на реке Ийянн, на полпути между Горой и Алаизором. Так что, кажется, не осталось никакой надежды получить приказ о возвращении домой. У Акбалика не было другого выбора, как только продолжать сидеть здесь день за днем и перебирать горы документов по перевозкам.