– Что я должен сделать?
– Отдайте прямой приказ Пограничному флоту: немедленно прекратить вывод войск! Приказ получит каждый корабль, каждая космическая станция, каждый гарнизон. Более того. Вы прикажете стянуть к границе все резервы, какие мы только успеем за это время. Они не посмеют вас ослушаться.
– Как это все суетно!
– Господин президент, сэр. Похоже, ситуация складывается так, что на какое-то время вам придется принять командование Вооруженными силами Союза.
Калигула устало накрыл рукой глаза.
Ковчег Алых Зорь
– Думан… – облегченно пробормотал Даймон, когда старший брат приблизился к решетке. Слезы вдруг полились из глаз, и он не мог удержать их. – Думан! Думан! – крестоносец просунул руку сквозь прутья и обнял брата. Несмотря на разницу в семь лет, они были очень похожи. Только Думан был повыше и лучше сложен, да еще в лице присутствовало нечто такое, что характеризует человека, повидавшего мир. Можно сказать, Думан был сложившимся мужчиной, в отличие от его младшего брата.
– Что, случилось, Даймон? Боже мой, что случилось? Я места себе не нахожу с того момента, когда услышал об ужасных событиях на Рохе.
– Наш отец, Ротанг… – всхлипнул Даймон. – Он мертв.
Взгляд крестоносца растерянно скользнул по лицу юноши. Думан на короткий миг наморщил лоб, словно от нестерпимой головной боли, еще крепче стиснул шею брата, упершись лбом в его лоб – грязный, в разводах и прилипшими волосами. Некоторое время он стоял так, затем отстранился от решетки. Ничем другим больше не показал своей горечи, ее след остался лишь во взгляде.
– Кто это сделал?
– Рап, – выдохнул Даймон.
– Сенобит? – нахмурился Думан. – Откуда он взялся?
– Он пришел в наш дом. Ты помнишь старое зеркало? Он пришел из него и привел орков. Они пленили отца, а меня заставили провести их в форт. Я не хотел помогать. Но Рап овладел моей волей. А когда я все-таки сбежал от орков и вернулся домой – я увидел, как отец сражался с Рапом…
– Никто не может сражаться с Рапом.
– Но отец сражался. Правда, демон оказался сильнее… – Даймон поднял на собеседника мокрые глаза. – Они заставили меня. Я не мог противиться. Почему паладины обвиняют меня в гибели солдата из форта? Ведь не я убил его!
– Это сейчас неважно.
Юноша с болью посмотрел на брата.
– Ты мне не веришь?
– Не знаю, – ответил Думан. – Но это ничего не значит. Я попытаюсь тебя вытащить. Поговорю с Главой Ордена.
– Почему ты мне не веришь? Думан, ты единственный; кто у меня остался! Единственный близкий мне человек. Почему ты не веришь?
– Не распускай сопли! – сурово сказал крестоносец. – Вспомни, чему учил нас отец. Попытайся держаться с достоинством. Хотя бы во имя него.
Даймон шмыгнул носом и поспешно стер слезы. В душе бушевало смятение, но теперь появилась надежда. Теперь рядом с ним был старший брат. Даймон безраздельно доверял ему и, когда смотрел на родное лицо, ощущал благодарную теплоту в груди.
– Я постараюсь… постараюсь держаться с достоинством.
– Держись, брат.
К темнице приблизился незнакомый паладин, которым принес пенное мыло, полотенце, сотканное из трав, и чистую одежду. Когда он передавал эти вещи пленнику сквозь решетку, Думан отстранился.
– Я еще вернусь, – сказал он.
– Я верю только в тебя! – прошептал напоследок Зверолов-младший, прижимая одежду к груди.
Молчаливый паладин, который принес одежду, заштопал раны на ногах. Теперь ступни были обклеены пластырем, а на прокушенном бедре белела квадратная мономолекулярная заплата. После его ухода Даймон лежал на деревянном топчане, прокручивая в голове разговоры с братом и Артуром Мудрым. Иногда его глаза наполнялись влагой, но он тут же вспоминал слова Думана о том, что нужно держать себя в руках, и застывал, глядя на свод пещеры.
Пролежав без движения больше часа, он вдруг обнаружил, что до сих пор прижимает к груди мыло и чистую одежду. Запах немытого тела неожиданно сделался острым и нестерпимым. Даймон почувствовал к себе отвращение.
Он помылся в ледяной воде, которая текла по темной стене в дальнем углу пещеры. А когда одел свежее белье, то обнаружил, что дурные мысли исчезли вместе с грязью, а их место заняла тоскливая грусть и воспоминания о родном доме. Следующие несколько часов он просидел в тени, на полу, прижавшись к стене и откинув голову. Он не поднялся, когда принесли ужин. И оставленный возле решетки поднос с кашей, овощами и киселем простоял до утра.
Возможно, он просидел бы в задумчивости целую ночь, но к вечеру, когда Ковчег накрыла тень ближней планеты, к нему явился неожиданный гость.
Точнее, гостья.
Министерство обороны
Оставив охрану возле дверей, Балниган не вошел, а ворвался в помещение своей приемной. Секретарь вскочил со своего места с опозданием, за что удостоился пронизывающего взгляда.
– Вам несколько посланий, в том числе от Савла. Вице-адмирал просил связаться с ним немедленно.
– Давно?
– Час назад.
Балниган взглянул на экран, который непрерывно транслировал сигнал, получаемый из Бутылочного Горлышка. Черные орочьи звездолеты стояли неподвижно, напоминая сеть, растянутую в космосе руками того, чье имя никто не ведает.
– Немедленно ко мне начальника штаба, – распорядился он, думая о чем-то.
– Слушаюсь! – Секретарь вытянулся. – Еще одно сообщение. Два часа назад звонил советник президента.
– Что ему было нужно?
– Он искал вас. Говорил, что дело срочное. Угрожал.
– Козлобородый вечно сует нос в чужие дела. Если будет звонить – меня нет.
– Слушаюсь!
Его кабинет представлял собой круглый зал, стены которого защищены многослойной броней. Балниган побывал в нем лишь однажды. Вчерашним утром. Всего двадцать минут. С тех пор присесть не пришлось.
Он плюхнулся в кресло, тяжелые ладони опустились на столешницу с такой силой, что вздрогнула старинная лампа, оставшаяся от его предшественника, старого адмирала Тартуро. Хрустальные сферы, разрисованные розами, не только светились, но и, как утверждал прежний главнокомандующий, создавали излучение, которое успокаивает нервную систему.
Первым делом Балниган по шифрованному каналу соединился с вице-адмиралом Савлом, преданным ему человеком, который теперь исполнял обязанности командующего Пограничным флотом.
– Мой адмирал! – произнес Савл, как только узнал его на экране интеркома. – Я искал вас, но не мог найти.
– В чем дело?
– Я и мои люди в растерянности. Мы не понимаем, что происходит. Почему мы должны выполнять обратную перегруппировку через тридцать минут после начала маневра? Мы сожгли горы топлива, а в результате вернулись на те же позиции.
– Ничего не понимаю. О чем ты говоришь?
– О президентском приказе.
– О КАКОМ ПРИКАЗЕ? Савл на мгновение замер.
– Вы не в курсе?
– Стал бы я спрашивать, если бы знал, в чем дело!
– Да, конечно… Из президентского дворца поступил удостоверенный электронной подписью приказ: всем войскам занять предписанные позиции в Бутылочном Горлышке.
Балниган не вымолвил ни слова.
– Согласно Конституции, – продолжал Савл, – у президента имеются полномочия, чтобы отдать подобный приказ. Я не мог вас найти, и поэтому мы были вынуждены подчиниться и вернуть войска на позиции… Адмирал! Вы слышите меня? Адмирал!
Балниган не слышал. Его яростный взгляд гулял по стенам кабинета, пока не остановился на лампе, которая должна успокаивать нервную систему…
– Адмирал?
Лампа с грохотом разлетелась о стену. Ее сердце, электронный блок, который должен испускать лечебные лучи, свалился на пол, и Балниган несколько раз со всей силы опустил на нее каблук.
Тяжело дыша, но почувствовав себя легче, он вернулся к столу, над которым витал экран, показывающий побледневшего Савла, наблюдавшего всю сцену от начала и до конца. Словно ни в чем не бывало, словно пол за его спиной не был усыпан осколками и крошками микросхем, главнокомандующий с невозмутимым видом опустился в кресло.
– Вы меня знаете, Савл?
– Как никого, мой адмирал!
– Вы мне доверяете?
– Безгранично. Я весь в вашем распоряжении!
– Тогда слушайте. Первое. На командном пункте линкора отключить все устройства правительственной связи. Прекратить передачу в президентский дворец сигналов с видеокамер заорбитальных крепостей. Отключить всю связь с внешним миром на крейсерах и в гарнизонах. Вы должны слышать меня и только меня. Никого другого! Это понятно?
– Так точно.
– Второе. Президент недееспособен. Не перебивайте! Я повторяю: президент недееспособен. Это нелегко признать, но, к сожалению, он не понимает, что делает. Он дилетант. Он ничего не смыслит в военных вопросах и руководствуется исключительно советами лживых помощников. Вам понятен этот пункт? У вас есть по нему вопросы?
– Нет, мой адмирал.
Голос Савла едва заметно дрогнул. По его глазам было видно, что он представил масштабность событий, которые разворачиваются прямо сейчас. Возникают именно из этого разговора. События, которые перевернут все с ног на голову. И уже не будет того Тысячелетнего Союза, который знали жители Верхних миров. Он закончился прямо сейчас, в этом разговоре.
– Третье, – бесстрастно продолжил Балниган. – Немедленно. Срочно. Молниеносно. Выполнить дозаправку и осуществить приказ четыре-семнадцать.
– Вывести войска, – произнес Савл, сглотнув. – Мой адмирал, я хотел бы заметить…
– Вы меня знаете?
– Как никого, мой адмирал!
– Вы мне доверяете?
Он потушил экран первым. Недолго думая набрал следующий номер. Возникший в окне офицер, узнав адмирала, тут же склонил перед ним голову.
– Я весь во внимании, господин главнокомандующий.
– К черту церемонии, Курц. Как дела?
Офицер поднял голову, пронзительно-голубые глаза глянули на адмирала по-свойски, словно между ними была некая тайна.
– Язычники упираются всеми конечностями. Ты их знаешь. Не хотят из своих трещин вылезать. Но у нас приготовлены подарки. Многотонные подарки с нейтронной начинкой.
– Как идет план?
– Начали. Но это небыстро, ты знаешь.
– Вот что мне нужно. Немедленно и в строжайшей секретности отделите гвардейскую десантную дивизию.
– И куда их? – тихо спросил Курц.
– Сюда, – также тихо ответил Балниган.
– Куда «сюда»?
– На Гею.
Офицер Курц покачнулся, словно от ветра, затем слегка оттянул воротник.
– Круто, – произнес он охрипшим голосом. – Какова тактическая цель?
– Четыре центра служб правительственной охраны. Главная трансляционная антенна. Президентский дворец. На заполнение объектов даю тридцать минут после выхода из подпространства.
– Сэр, позвольте заметить, что это называется государственным переворотом.
– Это называется наведением порядка. Демонтажем старого, работающего неправильно государственного аппарата! – Он стал говорить, вперившись в экран жестким взглядом. – Они лезут в военные дела, понимаешь? Сопливые гражданские крысы, рулевые экономики, мать их, которые даже не нюхали гари пожарищ и запаха озона после применения ионизирующего излучения. И они лезут управлять армией! В условиях угрозы вторжения это неприемлемо. Поэтому я беру на себя ответственность за все, что происходит в Верхних мирах. Я сожалею, что приходится вводить военное управление, но это жестокая необходимость. Гражданское правительство будет низложено, пост президента упразднен. Великая Семья Деламура будет на нашей стороне… Так что, Курц? Ты за порядок или против него?
Офицер Курц вдруг улыбнулся, и улыбка эта не была выражением чистой живой радости. Это была улыбка, за которой скрывалось удовольствие от нарушения запрета, умысел, нетерпеливое ожидание скорых перемен и нового, лихого времени.
– Мне нравится наводить порядок, – ответил он.
– Отлично. Обращение к гвардейцам я передам сразу, как только вы появитесь в реперной точке возле Геи. Действуй!
Он успел сделать еще несколько звонков, когда секретарь доложил, что в приемной его ожидает начальник Корневого штаба. Балниган думал секунду, затем произнес в интерком:
– Пусть войдет.
Ковчег Алых Зорь
Странный пленник с самого начала не давал покоя Серафиме. Ей почему-то казалось… нет, она была уверена, что грязный юноша, похожий на дикаря, избавит ее от мысленных терзаний. Почему-то она считала, что именно он сообщит ей некое откровение, которое укажет, как распорядиться кровью божьей, ибо этот вопрос не давал ей ни покоя, ни сна. Она пыталась не показывать своего волнения, когда приблизилась к решетке в первый раз – когда там было много людей и когда девушку увел Антонио. Второй раз она пришла сюда, убедив внимательную свиту, в том числе и Шахревара, будто ей необходимо уединение, а потому должна гулять одна в тополином парке. Шахревар не проявил беспокойства, прекрасно понимая, что враг или диверсант не сможет пробраться в обитель паладинов. Так девушка оказалась возле темницы.
Она тихо приблизилась к стальным прутьям, пытаясь разобрать за ними в темноте, где находится пленник. И обнаружила его неосвещенную фигуру возле стены. Она не знала, как будет разговаривать с дикарем, поймет ли он ее. К тому же девушку смущало воспоминание о его наготе. От ветра шелестели листья тополей, райский свист невидимой птицы иногда перекрывал этот шелест.
– Здравствуйте, – произнесла она негромко. В каменном мешке нежный голос казался чужим, пришедшим из другого мира. – Извините, что беспокою вас. Или отвлекаю от раздумий… Меня зовут Серафима.
Пленник вздрогнул. Она по-прежнему не видела лица, но поняла, что он не ждал гостей.
– Что вы хотите? – спросил он, и она почувствовала в его голосе волнение.
– Я хотела бы поговорить с вами. Вы могли бы… оказать мне эту услугу?
Он поднялся. Медленно приблизился к прутьям. Каждый шаг совпадал с ударом ее сердца. Девушка не отстранилась от решетки.
Когда пленник вышел на бледный свет далеких факелов, полыхающих на гранях храмовой пирамиды, ее Дыхание на миг прервалось. За решеткой стоял не тот грязный и обнаженный дикарь, которого она видела несколько часов назад. Это был юноша – и вовсе не мерзкий и отвратительный. Ее взгляд задержался на коротких темных волосах, собравшихся сосульками на лбу, на сдвинутой переносице и неправильном изломе губ. Она невольно сравнила эти черты с безупречным лицом Уильяма. Потомственный аристократ без труда выиграл дуэль в голове Серафимы.
Но у Харта не было таких грустных глаз.
Юноша остановился в двух ярдах от решетки и уставился в пол. А Серафима, позабыв о намерениях, рассматривала его крепкие плечи и испытывала необъяснимое волнение.
Некоторое время они молчали.
– Так о чем вы хотели поговорить? – спросил он, и Серафима обнаружила, что вместо того, чтобы задавать вопросы, все еще пожирает пленника глазами. Она смутилась, но, как опытный политик, сумела скрыть это смущение.
– Вы можете назвать свое имя? – спросила она. – Я чувствую себя неловко, когда общаюсь с человеком, имени которого не знаю.
– Даймон.
– Даймон, – повторила она тихо. – А меня зовут Серафима.
– Вы это говорили.
– Да, – рассеянно ответила девушка. – В самом деле говорила.
– Зачем вы пришли сюда? Ведь я предатель и убийца. – Он говорил это с некоторой наивностью, и в голосе не было обиды и горечи. – Именно так меня все называют.
– Возможно, они ошибаются, – осторожно заметила девушка. – Я считаю, что нельзя заявлять так категорично, не зная причин и обстоятельств. В Министерстве юстиции есть опытные люди, которые во всем разберутся и вынесут свое заключение.
– Наверное, – согласился он, тщательно рассматривая пол. – Наверное, во всем разберутся. Я надеюсь на это.
– А вы и вправду жили на Рохе… Даймон?
– Если вам не трудно, называйте меня на «ты».
– На «ты»? – удивилась Серафима. – Хорошо. Я постараюсь. Ты жил на Рохе?
– Вместе с отцом и братом.
– А ваша мать?
– Она погибла, когда мне исполнился год. – Он замолчал, а затем добавил: – Ее пронзил бивнем ластодонт. Это огромное животное, которое редко забредает в наши края, но в тот раз почему-то забрело. А мать как раз вышла из дома в поисках травы для отвара. Отца дома не оказалось, он ушел с братом в лес.
– Простите… – смутилась девушка. – То есть прости. Она тут же вспомнила о гибели собственной матери.
– Я сказал что-то не так? – озабоченно спросил юноша, не поднимая глаз.
– Нет… Все хорошо. Значит, вы жили с отцом?
– Да, он меня вырастил. Он обучал нас с братом ловле зверей. Мы потомственные звероловы. Наши предки и предки наших предков занимались только этим.
– А зачем вы ловите животных? – Ей было трудно продолжать диалог, потому что воспоминания о Фрее не отпускали.
– Ну… – замялся Даймон. – Чтобы продавать. Людям нравится держать дома пушистую кошку или поющую птицу.
Он замолчал и вдруг произнес:
– Ты очень грустная.
– Нет, – ответила она. – Это только так кажется.
– Не кажется. Я чувствую твою грусть. И она похожа на мою, которую я испытал, когда погиб отец…
Он приблизился к решетке и впервые взглянул на сиятельную дочь – нерешительно и коротко, словно боялся обидеть ее. Затем уставился куда-то в сторону и свистнул – негромко и мелодично. Девушка не успела опомниться, как в сумрачном воздухе захлопали крылья, и на ее плечо опустилась дивной красоты птица – та, что пела среди темных деревьев.
– Это ты сделал? – удивилась Серафима, разглядывая птицу. Перья щекотали шею и забирались в ухо, но это было скорее приятно, чем доставляло неудобство.
– Почеши ее под клювом, – посоветовал Даймон, держась за решетку. Стальной прут рассекал его лицо на две половины.
С опаской глядя на птицу, сидевшую на плече, Серафима провела ноготком по розоватому пушистому зобу. И в ответ раздалось громкое пение, нарушающее покой святой долины. Серафима от неожиданности вздрогнула, затем с удовольствием засмеялась. Она наблюдала, как вздувается грудь птицы, как раскрывается клюв, из которого льется песня. Даймон тоже улыбался, но только смотрел не на птицу, а на девушку. Он любовался ее ликом и был счастлив, что сумел хотя бы на время изгнать грусть из сердца девушки.
Пение продолжалось недолго. Наголосившись вдоволь, птица вспорхнула с плеча Серафимы и исчезла в вечернем воздухе. Девушка проводила ее с улыбкой.
– Как я могу помочь тебе, Даймон?
– Наверное, никак.
– Я обладаю некоторой властью. Небольшой, правда, но ее хватит, чтобы ходатайствовать перед судом.
– Это все бессмысленно.
– Почему?
– Мир людей скоро обрушится.
Словно невидимый поток воздуха оттолкнул Серафиму от решетки.
– Откуда тебе известно об этом? – настороженно спросила она.
Юноша пожал плечами. Легко и непринужденно, будто подросток.
– Какая разница! – ответил он. – Беда в том, что это случится непременно.
– И все же – откуда? – повторила Серафима, испытывая после слов юноши неприятный озноб.
– Я видел звездолеты, заполонившие небо. Я видел армии, покрывавшие бесконечную равнину. Я слышал неистовую речь Натаса. Орков невероятно много, они сильны и коварны. Людям не удержать границу.
– Быть может, это был сон?
– Мне бы очень хотелось, чтобы это был сон. Но, к сожалению, это была кошмарная явь.
– Хорошо. Даже если ты видел бессчетные армии, то у нас есть кому им противостоять. Человеческий флот могуч. Он сдержит любой натиск орков.
– Я ничего не знаю о флоте. Я знаю, что мир людей падет. И сказало мне об этом дерево на заброшенной станции. Дерево, которое видит будущее.
– Иггдрасиль? Вселенское древо?
Безумие юноши внезапно сделалось для нее ясным и очевидным. И она вдруг поняла, что он все-таки дикарь и, вероятнее всего, убийца, пусть даже такой притягательный. Ей захотелось немедленно уйти – подальше от него и страшных слов.
Но она осталась. Покойная мать наставляла в любых обстоятельствах быть терпеливой и вежливой. «Даже когда твой воздушный катер объят пламенем и стремительно мчится к земле, – говорила она, – даже тогда нужно быть вежливой с соседом по креслу». И Серафима предприняла еще одну попытку, чтобы поговорить с опасным пленником.
– Что еще тебе поведала Иггдрасиль? – спросила девушка, ощущая себя доктором в клинике для душевнобольных.
– Что бог Десигнатор мертв.
Ее пронзило, словно электрическим разрядом.
Юноша не гадал, не предполагал. Он говорил убежденно, словно собственными глазами видел ихор, тайно хранимый от всех…
– Бог покинул людей, а потому у нас нет защиты перед чернью. Иггдрасиль сказала, что в этой войне людям не суждено победить. И род человеческий окажется на грани гибели.
Она больше не могла здесь оставаться. Доктор из нее не получился.
– Извини… Даймон. Я вспомнила, что должна немедленно идти. Мне нужно…
– Подожди… – взмолился он. – Послушай! Со мной был меч по имени Могильщик. Его забрали паладины, но, мне кажется, он им не нужен. Ты можешь найти мой меч? И сохранить его у себя до времени.
– Не могу этого обещать.
Сухо попрощавшись, она ушла. Незамеченной вернулась в свои покои и долго не могла уснуть. На этот раз она думала не об ихоре и, к своему стыду, не о судьбах человеческих.
Из головы не выходило неправильное лицо безумного юноши.
Корневой штаб,
Искусственный спутник Геи Златобашенной
Майкл Траян спешил к причалу. Он двигался по коридору широким шагом, периодически поглядывая в иллюминаторы на свой служебный шаттл. Странно, что еще не подошло боевое охранение. Согласно последнему предписанию, исходящему от администрации президента, запрещалось передвижение высших должностных лиц Союза без охраны. Но сопровождение отсутствовало, и подобная задержка уменьшала полуторачасовую паузу в бессменной рабочей неделе, которую он взял, чтобы появиться на десятилетии сына. Он рассчитывал повидать Максима, вручить ему подарок – управляемую модель боевого звездолета, съесть кусочек торта, выпить по бокалу шампанского с женой и переброситься с ней парой слов ни о чем. Или просто послушать ее голос, любую болтовню об учениках или гербариях.
Больше месяца он не мог выбраться домой, работа накрыла, подобно гигантскому валу. После сегодняшних событий в Бутылочном Горлышке он полагал, что в ближайшее время найти еще один интервал в своем графике, чтобы появиться на Гее, будет весьма сложно. Поэтому он так тщательно выкраивал «окно».
Рядом с шаттлом покачивался напоминающий сонную рыбину пассажирский транспорт, который два раза в сутки ходил на Гею. Он должен был отчалить еще двадцать минут назад, но впервые с незапамятных времен расписание было нарушено. Сменный персонал, который должен был на нем улететь, столпился возле седьмого причала.
– Рейс отменен, – услышал Траян чьи-то слова, когда проходил мимо. – Никто домой не отправится.
– А что случилось? Что случилось? – заволновался народ.
– Говорят, какой-то приказ.
Траяна встретил офицер охраны, который должен был находиться не здесь, а на судне сопровождения.
– Я сожалею, – сообщил он, – но все рейсы с искусственной луны задерживаются до особого распоряжения.
– В связи с чем? Я не слышал ни о каком приказе.
– Он поступил полчаса назад.
– От кого?
Офицер выразительно указал глазами на потолок. Траян почувствовал внезапный укол мигрени и схватился за висок.
Случилось нечто неординарное, если Гонорий отдал такой приказ. Но что могло случиться? Последние часы замначальника провел в координационном центре, и никто лучше него не мог знать, что армады орков застыли перед границей, более не провоцируя союзные войска. Нелепо из-за этого отменять рейсы на Гею, нелепо нарушать режим сменности персонала.
Уважительно склонив голову, офицер охраны покинул его. Траян ответил рассеянным кивком и включил передатчик, вмонтированный в браслет. Что бы ни произошло, домой он уже не попадет. Нужно сообщить об этом жене, чтобы не ждала и не волновалась. А Максима поздравить хотя бы по связи.
Виртуальное меню передатчика оказалось недоступным. По всей видимости, не работал центральный контроллер, который управлял антеннами и отвечал за связь искусственной луны с внешним миром.
Нужно признаться, что Траян слегка растерялся. Он впервые очутился в такой ситуации, которую иначе как полной блокадой назвать невозможно.
… Секретаря на своем месте не оказалось, дверь в кабинет была приоткрыта. Траян вошел неслышно и застал начальника штаба развалившимся в кресле.
Весь лоск Гонория, который он в избытке источал еще несколько часов назад, пропал. Лицо выглядело нездоровым. Верхняя пуговица кителя расстегнута, воротничок рубашки неряшливо выправлен. На рабочем столе беспорядочный ворох полупрозрачных файлов, которые венчала на три четверти опустошенная бутылка дюрассийской водки.
Маслянистые глазки лениво посмотрели в сторону вошедшего помощника.
– Закрой дверь, – произнес Гонорий.
– Где ваш секретарь? И вообще, что происходит в штабе?
Гонорий облизнул губы, и Траян с немалым стыдом отметил, что начальник штаба находится в непотребно скотском состоянии – унизительном и недостойном высшего офицера Союза.
– Не пререкайся, – отозвался он. – Я пока еще твой начальник. А и в самом деле, где мой секретарь? Ах да, я ж его отослал в…