Однажды мимо решетки прошел орк. Она прекрасно разглядела его черный шлем, с которого свешивалась копна нитей с нанизанными на них мелкими косточками которые побрякивали на каждом шагу. Очевидно, он куда-то спешил, поэтому лишь глянул в темноту, пнул по решетке и скрылся. Серафима выдохнула с облегчением.
– Извините… – вдруг услышала она голос пленника. Скорее всего, он обращался к Антонио, который должен был находиться неподалеку от него. – Вы не могли бы рассказать, что произошло?
– Ты хочешь об этом знать? – Это действительно был Антонио.
– Мне очень не по себе. Ведь знаете: одна из самых мучительных пыток, которая существует на свете, это пребывать в неведении.
– Занятная мысль. Ты сам придумал?
– Мой отец! – ответил Даймон с нескрываемой гордостью. – Он прочитал столько всяких книг, что иногда становится жутко с ним разговаривать. Он очень умный… – Юноша на мгновение замолк. – Но все-таки расскажите. Как же паладины позволили захватить Ковчег?
– Паладины попали в большую беду, – ответил Антонио с сожалением. – На их помощь более нет надежды.
Даймон подавленно замолчал. Антонио ткнулся затылком в холодную стену и закрыл глаза, собираясь хоть немного подремать.
– Извините, – вновь подал голос пленник, – пока вы не спите, можно еще вопрос?.. Что сейчас творится в Бутылочном Горлышке?
– Не разговаривай с пленником! – раздался из глубины пещеры голос Нины Гаты.
– Хорошо, не буду. – Антонио умолк, но тут же встрепенулся, позабыв об обещании. – Погоди! Ты что, видишь в темноте?
Серафима, прислонившаяся к колонне, образованной сросшимися сталактитом и сталагмитом, с интересом повернула голову на разговор.
– Немного вижу, – ответил Даймон. – Мы же Звероловы. В лесу часто приходится устраивать засады впотьмах. Мой брат видит во тьме намного лучше меня. Он вообще очень талантливый. Жаль только, что он не захотел быть звероловом. Отец из-за этого очень расстроился.
– Понятно… Э-э, видишь ли, о ситуации в Бутылочном Горлышке мы знаем лишь то, что видели своими глазами. Орочий флот каким-то образом зашел с тыла и…
Серафима вдруг услышала снаружи завывания двигателей. Сердце радостно подпрыгнуло в груди. Девушка подумала, что Шахревар уже ведет сюда орочье судно.
Но она ошибалась.
Когда сиятельная дочь выглянула наружу, то и в самом деле увидела судно. Но, пролетев над пещерой, оно зашло на посадку возле орочьих звездолетов.
На Ковчег прибыл новый гость, который разительно отличался от остальных. Иссиня-черные борта были расписаны серебристой вязью незнакомого языка. На фюзеляже ни единого орудия – не предусмотрено даже мест для установки. Приземляющийся шаттл перевозил особ, которые не летают без охраны.
Он скрылся за мешаниной ветвей, затем появился вновь и опустился как раз напротив пещеры. Антонио вышел из темноты и, несмотря на гневный шик Нины Гаты, приблизился к решетке. Спустя секунду к нему присоединилась Серафима. Проходя мимо того места, где был должен сидеть Даймон, она почувствовала на себе его взгляд.
По трапу сначала спустились два десятка солдат – судя по синим комбинезонам, элитная гвардия. Они выстроились по обе стороны от трапа и замерли в ожидании.
После долгих томительных секунд, когда Серафиме и Антонио показалось, что из шаттла больше никто не появится, на трап ступило существо.
Его мертвенно-бледная голова была абсолютно лысой волосы остались лишь на подбородке, собранные в козлиную бороденку. На бледном лице горели видимые издалека агатовые глаза. Существо начало медленно спускаться по трапу, вальяжно опираясь на трость.
– До чего же мерзкая тварь! – Антонио передернуло от отвращения.
– Разве ты не узнаешь его? – глухо спросила Серафима. – Это же он. Взгляни на трость.
– Бог мой! – вырвалось у Антонио. – Невозможно поверить… Насколько же он отвратителен был внутри!
– Это Мария. – Рядом оказалась одна из служанок – та, которая угадала присутствие Натаса в Храме Десигнатора.
– Мария?
– Его трость – змея-оборотень. Недобрые люди, алчущие сокровищ, погубили ее мать, великую Сигизмунду. И тогда Мария поклялась мстить людям до конца веков. В одном ее укусе содержится яд, в другом – противоядие. В книгах Ирахиля говорилось, что ее ненависть была столь велика, что она сделалась добровольной рабыней одного сильного существа. Только там не было сказано, что этим существом является…
– Натас, – выдохнул Антонио.
– Он обещал мне прибыть на Ковчег, – сказала Серафима, тяжко вздохнув. – И он свое обещание выполнил.
Из люка появилась еще одна фигура, которую вытолкнули на трап.
– С ним человек! – удивился Антонио, глядя на коренастого незнакомца, правая рука которого была перемотана тряпками, потемневшими от крови. – Пленник! Он кажется мне смутно знакомым, но я не готов утверждать, что он входит в высший свет Геи.
Он неожиданно обнаружил, что при виде пленника Серафима положила руку на грудь, словно платье теснило дыхание.
– Это же… это Ганнибал.
– Кто? – В памяти Антонио не содержалось такой фамилии.
– Он алгорец. В алгорских фамилиях слога переставляются, поэтому на общегалактическом его фамилия звучит как Балниган. Но правильнее называть его Ганнибалом.
– Ага, теперь ясно. Конечно, я слышал о нем в связи с боевыми действиями в системе Диких. Но я не слишком сведущ в военных делах.
– Я много слышала о нем от отца. И от глав других Великих Семей. Ганнибал командовал Крестоносным флотом. Его собирались назначить на должность главнокомандующего войсками Союза. Человек со сложным характером, но… – Серафима взволнованно перевела дыхание. – Отец говорил, что полководец такого масштаба рождается раз в тысячу лет. В нем заложен колоссальный талант. И он продемонстрировал этот талант, когда пять месяцев назад принял командование Крестоносным флотом. Его предшественники теряли эскадры одну за другой, и за четыре года Второй флот лишился, кажется, около восьмисот кораблей… Ганнибал взял космос под полный контроль всего за пять месяцев. Он захватил две планеты и загнал язычников в ущелья Виа Прима. Это был ошеломляющий успех. Порой он принимает решения, которые не поддаются логике. Но впоследствии эти решения оказываются единственно правильными. Он обладает потрясающим даром предвидения. И он до боли в сердце переживает за судьбы Союзного государства. – Она взглянула на приблизившуюся Нину Гату. – Знаете, как называют его в войсках? Святой Михаил! Как ангела, возглавляющего небесное воинство. Те, кто воевал с Ганнибалом бок о бок, верят в него, как в бога. Отец говорил, что если начнется война с Бездной, то единственной нашей надеждой будут не многочисленные армии и не флот. Наша надежда исключительно на интуицию и ум Михаила Ганнибала Антонио ошарашенно смотрел на феноменального полководца, который обессиленно спускался по трапу. Орки подхватили его под мышки и увели. Все, в том числе сенобит Натас, скрылись из поля зрения.
– Я пока не знаю, какую ценность для нас представляет ихор, – продолжала девушка. – Я не ведаю, представляет ли ценность моя собственная жизнь. Но я уверена, что жизнь Ганнибала является величайшей ценностью для государства и человечества. Мы должны освободить его.
– Это невозможно! – произнесла Нина Гата. – Наши рыцари ушли. А Ковчег кишит орками.
– Я попробую связаться с Шахом, – сказал Антонио, включив передатчик на запястье, но через секунду разочарованно опустил руку. – Глухо. Очевидно, орки уже добрались до модуля связи.
– Шах отправится за Ганнибалом, когда вернется, – сказала Серафима.
– Это займет уйму времени, – возразила Нина Гата. – А мы и так целую вечность торчим в этой темнице! Следующий орк уже не пройдет мимо!
– И все-таки нам придется задержаться, – повторила Серафима. – Мы должны освободить адмирала, даже если пожертвуем собой!
– Позвольте мне, – вдруг раздался тихий голос откуда-то снизу.
Спорщики замолчали, а затем дружно посмотрели на пленника, сидящего у стены. Его руки оставались скованы, поднятое на них лицо было искренним.
– Что тебе позволить? – удивился Антонио.
– Позвольте мне освободить адмирала.
Рядом с ухом Серафимы фыркнула Нина Гата – громко и выразительно. А девушка смотрела на юного Зверолова и почему-то вспоминала, как он подозвал птицу которая села на ее плечо.
– Кто ты, мальчик? – с издевкой спросил Антонио. – Может, ты воин? Или паладин? Извини, но я не разглядел в тебе сверхчеловека.
– Я – Зверолов, – осторожно напомнил Даймон, глядя на пресс-секретаря снизу вверх.
– Даже думать не смейте! – произнесла Нина Гата, обращаясь к Антонио и подозрительно замолчавшей Серафиме. Однако пресс-секретарю не требовалась подсказка.
– Ты кажешься мне неплохим человеком, как тебя… Даймон? Я не знаю, что случилось на Рохе. – Он показал на стену. – Но там, за пределами этой пещеры, снуют орки. И не счесть им числа. Их жизнь с детства проходит в бесконечной грызне друг с другом, что позже перерастает в междоусобные войны. Они воины! Воины всю свою жизнь! А кто ты?
– Дайте мне шанс. Прошу вас. Я докажу, что я не предатель.
– Доказывать больше нечего, – произнесла Нина Гата, наклонившись к его пленнику. – Ты уже все доказал своим предательством и своим пещерным обликом!
Словно устав от препирательств, наследница Великой Семьи прошла мимо них в глубь пещеры и скрылась в темноте. Даймон с сожалением посмотрел ей вслед. Досадно, что Серафима не стала участвовать в споре. Он полагал, что она могла встать на его сторону.
– Я могу пройти мимо орков очень тихо, никто даже не заметит, – предпринял он еще одну попытку. – Отец учил меня этому с детства. Например, скальные лани – животные чуткие и невероятно проворные. А я могу вытащить одну из середины стаи так, что другие будут продолжать спокойно щипать траву.
– Это говорит лишь о том, – заключила Нина, – что ты еще и вор!
– Почему вы так плохо думаете обо мне? Я же человек!
– Потому, что если мы отпустим тебя, то ты вернешься со своими безносыми дружками. Тот кто предал однажды, предаст снова! Ты как вода, в которую попала капля керосина! Пить такую больше невозможно!
Серафима вдруг вернулась.
Даймон видел ее лишь краем глаза – настолько был поглощен неистовыми словами женщины в кружевах. Он вдруг обнаружил девушку в невероятной близости от себя. Ухо различило едва уловимый звон. Волосы на затылке колыхнулись от легкого, почти невесомого ветерка… А в следующий момент он почувствовал, что может развести в стороны руки.
Лицо Нины Гаты перекосилось от ужаса. Глаза выпучились и пораженно взирали на сиятельную дочь.
Серафима отступила от Даймона. В правой руке она держала рукоять, оплетенную шелковым шнуром, а левой придерживала зеркальный клинок. Клинок меча. Катаны. Той самой, что наречена Могильщиком!
Не веря своим глазам, Даймон уставился на филлийский меч, который он поднял с Серой Планеты, Но смотрел он недолго, потому что клинок тут же загородила фигура наставницы, вставшей между пленником и Серафимой.
– Что ты себе позволяешь? Как ты посмела!
– Почему, Серафима? – бросился к девушке Антонио. – Даймон выглядит неплохим парнем, но он был замешан в темных делах.
Глядя в свое вытянутое отражение на плоскости клинка, девушка пожала плечами:
– Не знаю почему, но я ему верю. Быть может потому, что он потерял отца. А я потеряла мать.
– Это самый глупый ответ из всех, который я только слышала! Ты не отдашь меч убийце!
Серафима так посмотрела на наставницу, что та отпрянула. И стоящий на коленях Даймон вновь получил возможность лицезреть двух самых дорогих для него существ: девушку и меч.
Уста девушки раскрылись.
– Я имею право решать, – жестко произнесла она, отвечая Нине Гате. – Это право даровано мне моей кровью и поколениями предков.
Она наклонила клинок, и он лег горизонтально в ее руках. Серафима перевела взгляд на пленника. И Даймон утонул в очах небесной синевы, глядящих на него прямо и уверенно. Он почувствовал, как закружилась голова.
– Возьми свой меч, – мягко произнесла она. – Владей им во благо человечества. Не оборачивай взор в сторону Бездны. Освободи пленника. И пусть удача окажется на твоей стороне.
Руки дрожали, как при болезненной лихорадке. Даймон протянул их к рукам Серафимы.
– Не смейте!.. – воскликнула Нина Гата.
Он не хотел прикосновения, зная, что не смеет. Не ровня. Но так получилось. И пальцы Даймона коснулись рук девушки…
Контакт длился бесконечную секунду, за которую Даймон успел почувствовать мягкость ее кожи и тонкость внезапно побелевших пальцев. Даймон ощутил в руках покалывающее тепло, а сердце окатил приятный озноб… И еще он увидел, как изменился ее взгляд. Холодная решимость сменилась удивлением и растерянностью перед… перед чем-то, что неожиданно открылось девушке. А затем контакт оборвался, и в руках Даймона остался Могильщик. Меч величественный и могучий. Единственный на свете друг. Они встретились после двадцати часов невыносимой разлуки, после двадцати часов ладони Даймона вновь ощутили его холод.
Он прикоснулся губами к клинку и не сдержал слез. Сцена тронула всех, даже суровую Нину Гату, которая не смогла изречь очередной укор.
– Спасибо, – шептал он. – Спасибо! Вы не пожалеете! Пошатнувшись, Даймон поднялся на ноги, держа катану обоими руками. Когда он распрямил спину и поднял голову, Серафима увидела его словно впервые. В отличие от брата, он не был высок ростом и мускулист, но она вдруг обнаружила в пленнике потаенную мощь, которая способна смести все на своем пути.
Не сходя с места, лишь взглядом она проводила его до решетки. Удар, другой удар рукоятью. Навесной замок вместе с обломками петель рухнул к ногам. Зверолов вышел из темницы, перехватил катану так, что она оказалась скрыта под рукой и прижата к локтю. Прощально оглянулся на пещеру. И стремглав исчез в кустах.
– Просто несусветная глупость! – произнесла Нина Гата и, пронзив Серафиму гневным взглядом, ушла в темноту.
– Я верю в вашу мудрость, моя госпожа, – сказал Антонио. – Верю, что вы знаете, что делать. И этот Зверолов мне тоже не кажется предателем, как его называют. Но… мальчишка и меч против сотен орков, вооруженных до зубов. – Он покачал головой. – Это не поддается логическому осмыслению.
Он тоже оставил ее, а Серафима стояла возле решетки и, приподняв брови, смотрела туда, где исчез юноша. Она чувствовала внутри себя что-то необычное, незнакомое. Что это? Она влюбилась? Какие глупости. Она любит Уильяма, все это знают, в том числе и она. Любит, любит… Она без труда произносит это слово по отношению к жениху. А по отношению к юноше она испытывает какое-то другое чувство…
И чувство это путает мысли и вносит смятение в душу. Но вместе с тем оно захватывает и волнует. Серафима не могла сказать, что это за чувство, потому что никогда не испытывала подобного.
Конечно же, она любит Уильяма. Никаких сомнений.
Но она не могла выбросить из головы последнее прикосновение к руке Зверолова.
Окрыленный счастьем, но в то же время предельно собранный, Даймон летел сквозь кустарник. Его поступь была легкой, движения стремительны. Могильщик прятался под рукой, и при мысли о нем в душе разливалось тепло. Зелень скрывала юношу, и ни один орк не мог обнаружить его, если бы не всматривался специально. Кусты, деревья, листья – все это было родным. Родные заботились о нем, он чувствовал их заботу и воспринимал ее с благодарностью.
Он остановился, заметив ряд серебристых панцирей, отливающих ртутью в лучах солнца. Припал к земле, взволнованно разглядывая поверженных паладинов. Их лица превратились в ломти гудрона, потеряв всякое сходство с человеческой наружностью. Смотреть на них было больно. Хорошо, что Думан не оказался на этой поляне вместе с остальными. Думан умный, он сумел перебороть вражье колдовство…
Возле рыцарей застыл сенобит. Даймон видел лишь спину в темной мантии, выбритый затылок и змею на плече. Натас стоял возле Артура Мудрого и, обхватив голову иерарха, внимательно изучал его глаза. Сенобит напоминал ученого, исследующего подопытную мышь, над которой уже проведен эксперимент. Юноша уже видел его на далекой орочьей планете, где Натас держал пламенную речь перед бесчисленными войсками. Даймон подумал, что прикосновения твари оскверняют воинов церкви, пусть даже поверженных.
Пальцы невольно пошевелили рукоять меча. Он заставил себя оторвать взгляд от демона. Сейчас его задача состояла в другом. Справа виднелась колонна орков, которая направлялась к похожему на краб звездолету. В середине этой колонны шел сгорбленный, едва передвигающий ноги человек в адмиральском мундире. Даймон двинулся вдоль кустов, на ходу прикидывая расстояние до «краба». Не меньше ста ярдов, пятьдесят из которых пролегают через открытый луг. Он не стал задумываться, что его могут заметить орки. Проигнорировал и пролетевший над головой бот, который патрулировал Ковчег с воздуха.
Низко пригнувшись к земле, Даймон рванул через дорогу из красных плит и вылетел на луг.
Его не заметили. Лишь один охранник, стоявший у подножия пирамиды, увидел колыхнувшуюся на лугу осоку, но принял это за порыв ветра.
А Даймон летел по траве, низко пригнувшись и считая каждый шаг, что оставался до лапы амортизатора звездолета, за которой ожидало укрытие.
Один, другой, третий…
С каждым шагом он обнаруживал все новых и новых орков. Часовые. Оцепление растянулось на сотни ярдов. Орки были повсюду. Любой мог заметить его и поднять тревогу. Насколько же опрометчивым было решиться на бросок через открытое поле! Рассудительный Думан так бы не поступил. Нужно бежать что есть мочи, пока орки не разобрались, что осока колышется не от ветра Спасение ожидало только за амортизатором.
Вот уже и он…
И когда Даймон приготовился нырнуть за иссеченную метеоритами опору, из-за нее вышел коренастый орк с приплюснутой головой.
Выглядел он как драный кот и запах имел соответствующий. В треснутых губах дымилась самокрутка, перекинутый через плечо ремень оттянут бластером, опущенным в боевое положение. Нет, до этого момента орк не видел Даймона и не готовил засаду. Он лишь курил, прячась за колонной.
Но человека обнаружил сразу же.
Реакция «драного кота» оказалась на зависть отменной. Хотя помощники Темного Конструктора собирали отряды берров в захолустьях Нижних миров, воины там обитали лихие. В этих местах частенько вспыхивали конфликты и междоусобицы, что позволяло головорезам поддерживать себя в отличной форме.
Орк повернул ствол и вдавил спуск. Не раз и не два доводилось ему расправляться с соплеменниками, а теперь пришла очередь человечишки. Но когда отдача ударила в плечо, он осознал, что разрядил бластер в пустоту. Пока орк пытался понять, почему человек не превратился в обугленное мясо и куда он вообще подевался, жертва вдруг появилась справа.
Раздался свист. Блеснуло солнце.
Удар…
Свет померк в глазах. Последнее, что с удивлением увидел «драный кот», это свои стремительно приближающиеся ноги. Разрубленный в поясе, он сложился, воткнувшись лицом в голенища собственных сапог.
Визг выстрела переполошил округу. Даймон упал в траву.
Фигуры орков со всех сторон зашевелились, задвигались. Послышался лязг оружия, раздались крики часовых. На счастье, никто не понял, откуда прозвучал выстрел.
Низко прогудев двигателями, патрульный бот заложил крутой вираж почти над Звероловом. Лицо обдало теплым воздухом, разогретым от антигравов. Тридцать тонн технологического веса зависли в десяти ярдах левее него. Под крылом, жужжа сервоприводами, крупнокалиберный пулемет «Вулкан» повернулся сначала в одну сторону, затем в другую.
Юноша не стал дожидаться, чем закончится устроенный им переполох, и отполз под трап. Здесь он отдышался и глянул на звездолет-«краб», до которого оставалось не меньше сорока ярдов.
Хвост конвоя, который сопровождал человеческого пленника, исчез в посадочном люке. Даймон озадаченно вздохнул. Лезть в звездолет не очень-то хотелось. Замкнутое пространство, отсеки и переборки – абсолютно чужая для Даймона среда. Как там все повернется?
Пока он раздумывал, люк начал закрываться. Скошенные створки поехали навстречу друг другу. Посадка закончилась. Неужели судно собирается взлетать? При таком развитии событий вариантов не оставалось.
Выскочив из-под трапа, Даймон со всех ног бросился по багровым плитам через летное поле.
Задняя часть храмовой пирамиды была окружена кедровой рощей. Деревья подступали к самому основанию, их пушистое прикрытие помогло Думану приблизиться к оцеплению незамеченным.
Орки стояли через каждые двадцать ярдов и не бездельничали, а, держа оружие наготове, зорко поглядывали по сторонам. Думан выбрал самого беспокойного, со свинячьими глазками, и послал легкий импульс. Часовой почувствовал внезапную головную боль, которая обручем стиснула виски и затылок. Пока он извивался, сдавив ладонями глазные яблоки, Думан прошел мимо него и юркнул в небольшой проход, ведущий в храм.
В отличие от леса, где старший из братьев Звероловов по привычке чувствовал себя уверенно, в каменных катакомбах пирамиды приходилось держаться настороже. Коридоры были узкими и извилистыми, можно запросто напороться на орка или на целый отряд. А Думан пока не владел интуицией и предвидением в должной степени и хотя его распирало от желания устроить где-нибудь в глухом коридоре бойню мерзким тварям, он понимал что любое проявление силы будет неразумным. Выдав свое присутствие, он спровоцирует орков на более тщательное прочесывание Ковчега, а это угрожает безопасности дочери Великой Семьи.
Закончился один коридор, начался другой. Отсутствие света не мешало, Думан видел в темноте настолько хорошо, что различал на стенах древние фрески, которые иллюстрировали самые значимые эпизоды из «Апокрифов». Иногда он слышал далекий топот, который, судя по всему, раздавался из больших центральных проходов. До мелких орки пока не добрались. В полной уверенности, что священная кровь Господа осталась на своем месте, крестоносец вышел к лестнице, ведущей в подвалы.
В подвалах было еще темнее, чем на первом ярусе. Узкий коридор с высоким потолком вывел его на развилку. Здесь Думан задержался. Справа, в конце коридора, находилась дверь, ведущая в хранилища, где вчерашним днем сиятельная дочь оставила ихор и где находились другие, не менее значимые святыни. Слева располагались склепы, в которых покоились мощи монахов, творивших славную историю Ковчега на протяжении веков.
Ведущий направо коридор был чист. Думан не увидел это, он ощутил. Ощутил настолько отчетливо, словно побывал там. Вот так внезапно открылось сокровенное умение паладинов. То, что неторопливо и осторожно пробуждали преподаватели, вырвалось на свободу, растревоженное ужасными событиями. В нем проснулась интуиция.
Он посмотрел направо и воочию увидел, как входит в камеру, берет ихор и беспрепятственно покидает не только подвалы, но и храм. На этом пути не было никаких преград. Думан это ясно понимал. Но с той же ясностью он вдруг обнаружил, что в левом коридоре находятся орки…
Левый коридор тонул в темноте. Думан чувствовал там движение, слышал побрякивание и хриплое перешептывание. И в нем вдруг поднялся гнев такой силы, что помутнело в глазах и стало трудно дышать.
Он решительно направился в левый коридор. С каждым шагом звуки из усыпальницы становились громче. Ладони обжигала энергия, которая стекалась в него со всех сторон.
Первое, что бросилось в глаза, когда он встал на пороге – около дюжины чернокровых ублюдков, бесчинствующих в усыпальнице. Сбылись худшие из его опасении. Орки выбрасывали из ниш останки рыцарей, раздирали их на части, топтали ногами, нанизывали черепа на островерхие тульи своих шлемов. Глумление остановилось в тот момент, когда в свете фонарей мелькнули серебристые доспехи. Не скрываясь, Думан встал в полный рост, чтобы твари как следует могли разглядеть его. Прогремели выстрелы, но он без труда отвел разряды, потому что энергия в нем просто кипела. Он не мог больше стоять на пороге. Думан ринулся в центр зала, в самую гущу безносых бойцов, и ударил.
В ущельях Виа Прима сын Зверолова прошел через самые жаркие бои, но ни в одном из них ему не доводилось выплескивать подобную ярость. Орков раскидало словно кукол, набитых соломой. Никто не остался на ногах. Мысль Думана швыряла их о стены со страшной силой. Ломая кости. Расплющивая головы. Отрывая конечности. Но крестоносцу все казалось мало, и он добивал тех, кто еще стонал и шевелился, обрушивая на них невидимые многотонные удары.
Вскоре в склепе остались лишь разорванные тела. Бой вышел очень коротким, но очень кровавым, о чем, впрочем, Думан не сожалел. Он вышел из склепа опустошенный, весь в поту, но полностью удовлетворенный. Пройдя оба коридора, рыцарь добрался до двери, которая вела в хранилище святынь. Немного отдышавшись, стер с лица орочью кровь и вошел в камеры.
Сила хранящихся здесь артефактов накатилась волной, пытаясь пробудить в человеке множественные чувства. Обычно он чутко переживал это воздействие, но сегодня все эмоции остались в склепе.
Он прошел мимо длинного ряда дощатых дверей, окованных железом. Остановился возле последней и толкнул ее.
Шар с ихором – покоился на каменном постаменте. Он был завернут в простое, расшитое узорами льняное полотенце и перевязан сверху тесьмой. Не пролежал и суток с тех пор, как его принесла сюда Серафима.