Калинин прервал рассказ, пораженный внезапной догадкой. По спине пробежал неприятный холодок.
– Мама родная… черная луна…
– Послушайте, Алексей Витальевич, довольно ночных сказок.
Калинин судорожно сглотнул:
– Знаете, я думаю, что знак на небе не случаен.
– Даже слышать не хочу о том, что он означает вашего Чернобога! – мрачно заявил Семен Владимирович.
– Означает Чернобога, – задумчиво произнес Калинин. – Но мне почему-то кажется, что лес ему не принадлежит. Здесь нет его символов. Нет его черного цвета! Лес принадлежит другой силе.
– Всё! Довольно! – произнес старшина. – Ложитесь-ка спать!
И с этими словами он прислонился спиной к стволу березы. Калинин с пришибленным видом остался возле догорающего костра. Он некоторое время отрешенно смотрел на пламя, теряясь в неожиданных предположениях, сделанных только что. Затем тряхнул головой и повернулся к старшине:
– Скажите, Семен Владимирович, почему вы недолюбливаете Штолля?
– Разве? – спросил старшина, не открывая глаз.
– Мы вместе попали в переплет. Одна беда нас объединяет. Нет смысла делиться на своих и чужих.
Старшина открыл глаза.
– Видишь это? – спросил он, показывая самое обычное треугольное письмо. Сложенный тетрадный лист, исписанный родной рукой, с указанием номера части и фамилии. Самый простой способ без всякого конверта отправить письмо на фронт. – Пока у меня в кармане это письмо, пока я жив – я не смогу есть с фашистом из одного котелка! Это письмо всегда зовет меня в бой. Это письмо, прочитав которое я пойду в атаку без грамма спирта! Это письмо от моей жены…
Калинин напряженно смотрел на старшину.
– Что же там написано? – спросил он.
– Читай! – Старшина вдруг начал разворачивать треугольное письмо, протягивая его Алексею.
– Я не читаю чужие письма. – Семен остановился.
– Жена пишет, что, когда она и мой трехлетний сын Володя эвакуировались в октябре из Москвы, эшелон попал под обстрел «Юнкерсов».
Он горько усмехнулся:
– Они прокладывали углы вагона подушками, надеясь остановить пули… Очередь прошила вагон через крышу. Мой единственный сын Володенька был убит.
Калинин беспомощно уставился на старшину, не в силах произнести ни слова. Напрасно он затронул эту тему, расшевелив в душе Семена терзающую его, но тщательно скрываемую боль.
– Не может психически здоровый летчик расстреливать поезда с беженцами, – говорил старшина. – Не может нормальный солдат вешать жителей захваченной деревни. Немцы – это садисты, они – нация больных!
– Не все… – начал Алексей.
– Не пытайся меня переубедить, – резко оборвал его Семен Владимирович. – Для меня фашисты навсегда останутся существами, недостойными называться людьми. Ты не представляешь, как я был счастлив, когда мы обнаружили в снегу трупы немцев!
Считая разговор оконченным, старшина отошел от костра, и Калинин больше не видел его гневного взора. Алексей отрешенно поглядел на тлеющие угли.
Вирский и Смерклый быстро пробирались по темной просеке. Фрол не ведал, что творилось в душе подельника, но сам был смертельно напуган. Ранее мертвый лес теперь наполнился странными звуками. Слышался скрип деревьев, раздавались непонятные шорохи. Один раз до ушей Смерклого донесся короткий звериный вой. Вирский словно не замечал всего этого, упрямо двигаясь вперед и вперед.
После того как они оставили роту и отдалились от нее на полкилометра, по лесу прогремел страшный грохот и утопающий в нем треск деревьев.
Вирский остановился и посмотрел на Фрола.
– Что там произошло? – с ужасом спросил крестьянин.
Вирский ухмыльнулся. Он уже забыл, что такое шапка. Его шинель неизвестно когда в последний раз застегивалась на пуговицы.
– Он был прав! – ухмыльнулся Вирский.
– Кто?
– Зуд в руках уменьшился, но не прошел совсем.
– Что там случилось? – съежившись от страха, снова спросил Смерклый.
– Значит, кто-то остался жив, – не слушая, продолжал горбоносый солдат.
– О чем ты говоришь?! – закричал Фрол. Вирский неспешно перевел взгляд на крестьянина:
– Твои обидчики мертвы. Почти все. – Смерклый отпрянул от сумасшедшего:
– Ты брешешь! Я отомстил только поганому хохлу! – Вирский захохотал:
– Ты отомстил всем, кто смеялся над тобой!
– Я не хотел этого! Что там случилось?
– Какая разница! Неужели ты недоволен?
Они двинулись дальше, прочь от того страшного места, где Смерклый заманил Приходько в колдовскую западню.
В какой-то момент стало чуть светлее. Фрол поднял голову и увидел, что над просекой висит темная луна, изнутри лучащаяся непонятным черным светом. Вирский едва взглянул на нее и, нисколько не удивившись, продолжил путь. Фрол же с изумлением и страхом разглядывал странный черный шар на небе. Может, он зря так поступил, что оставил роту и отправился в лес за безумным солдатом?
Он вдруг спросил то, что нужно было узнать с самого начала:
– Куда мы идем?
Вирский, шагая впереди, промолчал. Фрол сжался. Может, вернуться обратно к красноармейцам? Никто же не знает, что Приходько погиб по его вине. Но ведь Фрол не виноват! Приходько сам напросился. А Смерклый лишь постоял за себя.
Впрочем, куда возвращаться? Ведь, как сказал Вирский, от роты почти ничего не осталось. Кто составляет это «почти»?
– Куда мы идем? – снова спросил он Вирского.
– Мы должны добраться туда раньше Калинина.
Значит, молодой лейтенант выжил. Но откуда Вирский знает об этом? Смерклый втянул голову в плечи.
– Куда мы идее-е-ем? – жалобно протянул он.
Вирский вдруг обернулся. Шинель распахнулась, воротник гимнастерки был раскрыт. В темном матовом свете странной луны Фрол с ужасом обнаружил, что шея и грудь Вирского покрыты таким же черным мазутным пятном, что и запястья.
Солдат посмотрел на Смерклого оценивающим взглядом и, ничего не ответив, отвернулся.
[9] – обратился Калинин к немцу, и тот послушно начал карабкаться по веревке.
В нескольких метрах от них из сугроба вынырнула огромная тварь. Она на миг зависла в воздухе и нырнула обратно в сугроб. Черная шерсть блеснула при свете дня. Калинин судорожно сглотнул.
– Дельфин, твою мать! – произнес старшина и прикрикнул на Калинина: – Да забирайся же, ротный!
Алексей схватил веревку и, подпрыгнув, уперся ногами в ствол. Карабкаться таким способом было неимоверно сложно. Нужно иметь сильные руки и спину, а физическая подготовка недавнего студента МГУ оставляла желать лучшего.
Ермолаев помогал ему, подтягивая веревку. Алексей медленно поднимался, считая каждый пройденный сантиметр. И вот наконец он оказался на суку. Штолль подвинулся, уступая место. Калинин посмотрел вниз.
Сразу несколько тварей выпрыгивали из сугробов вокруг старшины.
– Семен! – закричал ему Ермолаев. – Лезь скорее!
Огромный крот, наверное, самый крупный из всех, выбрался из сугроба и по-пластунски пополз к ногам Семена Владимировича.
– Вот тварь! – пробормотал старшина и подпрыгнул, ухватившись за веревку.
Он сделал несколько перехватов, подтягиваясь только на руках. Под ним из снега появился новый крот, попытался схватить старшину за ноги, но промахнулся и ударился слепой головой о дерево.
Семен Владимирович замер, раскачиваясь на веревке, лицо побагровело от напряжения. Затем уперся пятками в ствол, собираясь снова подтянуться, и…
Верёвка неожиданно лопнула.
Калинин и Ермолаев закричали.
Старшина упал между двух горбатых спин, глубоко провалившись в снег.
Твари вздрогнули. Неуклюже начали поворачиваться. Широкие ноздри зашевелились, уловив запах человечины. Не теряя времени, старшина вскочил.
– Держите меня за ноги! – воскликнул Алексей и опрокинулся вниз так быстро, что сидевшие на ветке едва успели подхватить его.
Он повис головой вниз. Старшина вскинул руки, но не смог дотянуться даже до кончиков его пальцев.
– Прыгай! – кричал Алексей. Вверху, едва удерживая ноги лейтенанта, пыхтели Ермолаев и Штолль.
Семен Владимирович подпрыгнул, но снег под его ногами был настолько рыхлым, что прыжок получился неловким.
– Ну, давай же! – жалобно просил Алексей, отпихивая от лица опостылевшую гранатную сумку. Он проклял тот день, когда выпросил ее у штабного порученца. Как только всё закончится, нужно отдать гранаты Ермолаеву.
Вместо того чтобы предпринять новую попытку и добраться до протянутых к нему рук, старшина вдруг отпрыгнул в сторону. Алексей не понял его поступка, но в следующее мгновение темная тварь, выставив длинные когти, пролетела над местом, где только что находился старшина.
Сугробные кроты вертелись, извивались, сталкивались друг с другом. Спотыкаясь в снежном месиве, старшина вернулся под ветвь, на которой висел Калинин. Он вновь подпрыгнул и снова не достал. Лишь коснулся кончиками пальцев ладоней Алексея и упал в снег.
– Старшина! – предостерегающе крикнул Ермолаев.
Алексей поднял голову. Прямая линия стремительно прочерчивала сугробы; она должна была окончиться на том месте, где лежал Семен Владимирович.
Он стал подниматься, но в сыпучем снегу это получилось с трудом.
Сугробная тварь неслась на всех парах, и вот уже из взрыхляющегося снега показался темный горб. Алексей с отчаянием видел, что Семену не избежать столкновения с кротом.
Старшина вскинул руки.
Сугробный крот врезался в него.
Туча снега взвилась в воздух.
Каким-то непостижимым образом старшина оттолкнулся от морды твари, поднявшись на те жалкие сантиметры, которых ему не хватало, чтобы дотянуться до Алексея. Он обхватил запястья лейтенанта. Калинин крепко сжал руки Семена и почувствовал, как Ермолаев и Штолль быстро поднимают их.
Что-то хрустнуло.
– Аккуратнее! – раздался крик Ермолаева. Толстый сук, на который всей тяжестью навалились уже четверо, треснул у основания.
– Быстрее! – выдавил из себя Калинин, наблюдая, как сугробные твари беснуются внизу. Ермолаев и Штолль продолжали их поднимать. Основание сука вновь затрещало.
– Забрался! – сообщил старшина, закинув ноги на соседнюю ветвь.
Калинин отпустил его. Ермолаев мигом втянул Алексея. В следующие секунды им пришлось перелезть с ненадежной опоры на другие ветки. Последним перебрался Штолль. От толчка сук хрустнул со звуком выстрела и обломился, гигантская мохнатая лапа опрокинулась вниз… Но немца на ней уже не было.
Они замерли на разных частях дерева. Алексей лежал на толстом суку, обхватив его и крепко прижавшись грудью. Рядом с ним Штолль держался за ствол. Чуть выше, почти над головами, стоял Ермолаев. Старшина сидел на корточках с другой стороны дерева и глядел вниз. А внизу происходило что-то несусветное.
Сугробные кроты окружили ствол, словно черные муравьи. Их собралось так много, что не сосчитать. Мощные горбатые тела сновали вокруг, переползали друг через друга. Некоторые выпрыгивали из снега на довольно приличную высоту, хотя достать до ветвей всё равно не могли.
– А вы уверены, что они не умеют лазать по деревьям? – спросил старшина.
Алексей подумал, что такая способность снежных отродий могла оказаться весьма неприятным сюрпризом. Но, похоже, кошачьи навыки были им чужды. Твари окружили могучий ствол и острыми когтями начали скрести и царапать основание. И Алексею вновь сделалось не по себе.
– Они не смогут перепилить ствол, – подбадривая себя и остальных, произнес Ермолаев.
В следующее мгновение все почувствовали, как исполинское дерево начало легонько дрожать и раскачиваться. Дрожание усиливалось. Калинин не мог представить, что твари способны обрушить гигантский кедр. Но всё-таки… Он посмотрел на Ермолаева и увидел, что тот разглядывает сучья, расположенные выше.
– Есть идея? – спросил Алексей.
– Да, – ответил сибиряк. – Сучья нашего кедра переплетаются с ветвями смежных деревьев. Вон там, чуть выше, можно перебраться на другое дерево.
– Вперед! – не раздумывая, воскликнул старшина и полез вверх первым. Остальные последовали за ним.
Ермолаев оказался прав. Могучие сучья, словно жерди, образовывали навесные мостики в лесных кронах. По ним можно было двигаться, даже не пригибаясь. Солдаты перебрались на соседнее дерево, а с него на следующее.
Когда казалось, что опасность миновала, позади них раздался страшный треск.
– Мамочка, – промолвил Калинин. Сугробным тварям всё-таки удалось подрыть или перегрызть ствол у основания, и тот хотя и обрушился, но так и не упал, повиснув на мощных ветвях соседних деревьев. А тем временем звериные хребты уже мелькали в десятке метров снизу. Кроты преследовали солдат.
– И как долго будем бежать от них? – на ходу бросил старшина.
Алексей покачал головой. Он не знал ответа.
Янс Штолль, бежавший последним, внезапно вскрикнул.
Калинин и Ермолаев обернулись.
Немец свалился с жерди, но успел в последний момент за нее ухватиться. И спастись. Но ненадолго. Сук был толстым, поэтому пальцы Штолля медленно с него соскальзывали. Ни Алексей, ни Ермолаев не успевали на помощь.
К немцу бросился старшина.
Он упал грудью на сук и схватил пленного за запястье. Снизу уже прыгали кроты, пытаясь добраться до ног оказавшегося в беде человека.
– Держу! – выдавил Семен Владимирович, медленно подтягивая пленного. Калинин, который в первый момент был готов броситься на помощь, теперь остановился. Немец уже сидел верхом на жерди и с благодарностью смотрел на старшину. Алексей тоже смотрел на Семена и не понимал, как еще вчера ненавидел и боялся его. Человека, который сумел перебороть себя и подать руку ненавистному врагу.
– Поторопитесь. Нам нужно оторваться от тварей! – крикнул Ермолаев, который оказался во главе цепочки.
И они снова пустились в бегство по переплетающимся ветвям.
Постепенно тварей внизу становилось всё меньше. Наконец последняя, на прощание высоко выпрыгнув из сугроба – так высоко, что у Алексея екнуло сердце, – растворилась в снегах заколдованного леса. Солдаты в изнеможении остановились.
– Это нам зарядка вместо завтрака, – произнес старшина.
Алексей не смог сдержать смех и фыркнул. Рядом хмыкнул Ермолаев. Он замолчал, а потом вдруг захохотал, словно шутка только дошла до него. Его зычное «а-ха-хаа!!» казалось нарочитым и артистичным, но через мгновение Алексей понял, что это настоящий смех. Заразившись весельем, Калинин захихикал, как школьник. Старшина поддержал их хриплым приглушенным гоготом. И лишь Штолль, не понимая, с чего всё началось, слабо улыбался. Их веселая разноголосица, доносящаяся из ветвей, казалась дикой и неподходящей для строгого леса, наполненного языческим ужасом.
Алексей глубоко вдохнул, чтобы больше не поддаваться неподобающему веселью, протянул руку и сорвал огромную кедровую шишку. Ермолаев достал охотничий нож и, приподняв им жесткую чешуйку, извлек орешек в скорлупе.
– Вот это да! – промолвил он, разглядывая орех размером с луковицу.
Сержант приложил орех к стволу кедра и, размахнувшись, расколол скорлупу тяжелой рукоятью. Извлеченное янтарное ядро разрезал на четыре дольки и раздал поровну. Алексей с удовольствием проглотил сочный сладковатый плод, желудок довольно заурчал, требуя добавки. Ермолаев, жуя свой кусок, уже выколупывал следующий орех.
Через полчаса голод был утолен, и теперь предстояло подумать о дальнейшем пути. В густых кронах было трудно ориентироваться, и поэтому они опустились на самые нижние сучья.
– Мы ушли от расщелины в глубь леса, – сказал Ермолаев.
– Я не вижу ее, – произнес Калинин.
– Вон! – Сибиряк указал пальцем на темную полосу, за которой обрывались сугробы. Она с трудом проглядывала в гуще деревьев.
– Нужно вернуться к ней.
Однако это оказалось не так просто. Потребовалось не меньше часа, чтобы преодолеть метров сто по прямой и очутиться на сосне, стоящей на краю пропасти. С нее открывался вид на отвесные, уходящие вниз стены и обнажившиеся массивные корни.
– А расщелина здесь сузилась, – заметил старшина.
– Вроде того, – кивнул Ермолаев. – Нужно двигаться по краю дальше. Где-нибудь стенки расщелины сомкнутся.
– Или, – продолжил старшина, – может, где по сучьям удастся перебраться на другую сторону.
– Это самый предпочтительный вариант, – заметил Калинин. – Тогда не придется спускаться на снег.
– Если мы окажемся на другой стороне, то сможем вернуться к просеке, – сказал Ермолаев.
– Вперед! – произнес Калинин. – Будем искать переправу. Где-то она непременно есть!..
Вирский разбудил его, когда в лесу было еще темно. Фрол едва разлепил глаза, а горбоносый солдат уже гнал его в дорогу.
– Я голоден, – простонал Смерклый. Сергей презрительно посмотрел на него:
– У нас мало времени.
– Почему?
Вирский не ответил. Последнее время он игнорировал вопросы Смерклого, и крестьянин стонал от страха и неведения, но послушно плелся за сумасшедшим, который упрямо двигался по сугробам вдоль просеки. Смерклый бы с удовольствием сбежал от него при первом удобном случае. Но проблема заключалась в том, что он не представлял, куда идти. А Вирский четко знал направление. Его уверенность вселяла надежду, что куда-нибудь солдат в распахнутой шинели обязательно выведет.
Наступил новый день, они опять шли по просеке. Вирский шагал впереди, высоко подняв непокрытую голову и выпятив обнаженную грудь. Смерклый плелся за ним – сгорбившийся, жалкий, голодный и проклинающий весь свет.
Когда время приблизилось к полудню – Смерклый уже не мог назвать его обеденным, так как есть было нечего, – шедший впереди солдат внезапно остановился. Фрол наткнулся на него и, подняв голову, поглядел вперед.
Посреди дороги в окружении разлапистых елей стояла маленькая девочка лет десяти в легком голубом платьице. Она просто стояла и молча смотрела на двух солдат, пробирающихся вдоль просеки по пояс в сугробах.
Смерклого пробрал суеверный страх. Он схватился за шинель Вирского, но тот оттолкнул крестьянина.
– Господи боже! – шептал Смерклый, усиленно крестясь. В памяти тут же всплыл образ Приходько, слепо бредущего в темную чащу и зовущего какую-то Алену.
…(какая-то девочка позвала меня)…
– Не дури! – рассерженно произнес Вирский.
– Чего? – не понял крестьянин.
– Перестань креститься! – негромко рявкнул солдат. – Православные христиане с их сказками остались далеко за пределами этого леса.
Смерклый отнял руку ото лба, где ее остановили слова Вирского, и уставился на сложенные в горсть пальцы.
– Кто это? – в страхе спросил Фрол.
Вирский не ответил и шагнул вперед. Прямо к девочке.
– Я за тобой не пойду! – закричал ему вслед крестьянин, от волнения снова начав сильно окать.
Вирский обернулся. Лицо пылало от гнева. Страшнее всего были пустые бесцветные глаза, взгляд которых пронзал насквозь. Смерклый внезапно увидел, что черное мазутное пятно уже покрывает всё тело Вирского, не тронуто только лицо. Руки почернели до кончиков пальцев, чернота подбиралась к щекам и бровям. Если бы не страшный лес, в котором они находились, Смерклый бы принял Вирского за клоуна, который перемазался в гуталине, не испачкав только лицо.
– Иди за мной! – гневно приказал горбоносый солдат. Смерклый подбежал к нему, не сводя глаз с маленькой девочки.
– Я не хочу… – начал Фрол, но Вирский оборвал его:
– У нее есть сила. Но девочка-смерть не тронет нас.
– Почему? – заплакал Смерклый. Голова разрывалась от мучительных вопросов. – Почему?!
Они приближались к ней. Вот их уже разделяло пять шагов. Четыре, три…
Два!..
Вирский обошел девочку стороной.
Смерклый, не помня себя от страха, прятался за спиной сумасшедшего солдата. Девочка не двигалась с места и не сводила с них глаз. Ее взгляд был полон презрения и ненависти. Смерклый всё ждал, что она раскроет маленький ротик, в котором окажется куча острых зубов, и бросится на них.
Но этого не случилось.
Вирский и Смерклый обошли девочку. Она осталась позади, провожая их презрительным взглядом. Удаляясь от нее, Смерклый всё время оглядывался. Она постепенно уплывала вдаль, пока не исчезла за высокими сугробами. Только после этого крестьянин смог вдохнуть полной грудью.
Следующие два часа после встречи с девочкой-смертью, как назвал ее Вирский, Фрол не приставал с вопросами о цели путешествия. Потом опять заныл о еде, хотя голод почему-то уже не так сильно мучил его.
Иногда путешествие по бесконечному заколдованному лесу казалось Фролу всего лишь дурным сном. Он хотел поскорее проснуться. Хотел остановиться, лечь на снег и полежать так хотя бы четверть часа. Но Вирский шел без остановок, заставляя крестьянина выкладываться изо всех сил.