Вопрос поставил Ивана в неловкое положение. Старшина строго-настрого запретил соваться в лес. «Не хватало потерять еще кого-нибудь!» – были его слова. На случай, если рядовой заблудился и бродит где-то неподалеку, старшина распорядился периодически выкрикивать его фамилию, чтобы тот мог сориентироваться и выйти на звук голоса. Также Семен приказал получше разжечь костры. С другой стороны, командир роты – хоть молодой, но всё-таки командир – спрашивал о предпринятых действиях для поисков пропавшего. Ермолаев знал о разногласиях старшины и молодого ротного и понял сейчас, что оказался меж двух огней.
– Нужно искать его, – произнес Калинин, не дождавшись ответа сибиряка.
– То есть идти в лес?
– Да! – Калинин неистово мял и вертел пуговицу тулупа в тонких пальцах.
– Слишком темно, – возразил Иван.
– Есть керосиновые лампы. Сколько их у вас во взводе?
– Осталось две… Одну, я полагаю, унес Парамонов.
Калинин вдруг подумал, что действительно дурацкая идея – послать целый взвод в темный лес всего с двумя керосиновыми лампами. Его приказ был тупым, но пойти на попятную перед подчиненным Алексей уже не мог.
– Сделайте факелы, – велел он. – Палки, тряпки, керосин – всё это есть.
– Я не нашел его следов. Мы не знаем даже направления поисков, – попытался возразить Ермолаев.
– Я хочу, чтобы вы проверили все окрестности лагеря, – заговорил Калинин с неожиданно властной интонацией. – Каждый кустик, каждое дерево! Я хочу знать, что с ним случилось. От этого происшествия зависит судьба всей роты.
Ермолаев уставился на молодого лейтенанта, загипнотизированный его повелительным тоном. Слова Калинина подействовали магически. Иван подумал, что не так уж бесхребетен новый командир.
– Задача ясна, – произнес он.
– Сколько потребуется времени на подготовку?
– Минут пятнадцать… – Ермолаев сделал паузу. – Ну, я пошел?
– Да, – кивнул Алексей.
Сержант собрался уходить, сделал несколько шагов, но затем вернулся:
– Вы полагаете, Алексей Витальевич, что к исчезновению Парамонова причастен тот зверь, след которого я обнаружил?
Что-то лопнуло на тулупе Калинина. Алексей не дрогнул в лице.
– Сейчас нельзя ничего утверждать. Ищите следы. Когда что-то найдете, можно будет делать выводы.
Ермолаев ушел во взвод. Алексей поднес к глазам пуговицу, которую машинально оторвал от тулупа.
…(вот тебе, зверь неписаный!)…
Эта фраза невольно всплыла в памяти. Алексей не мог точно сказать, где он слышал ее.
Вот тебе, зверь неписаный!
Теперь он сделал всё, чего хотел и чего подсознательно требовал от себя. Ермолаев выполняет его личный приказ, и первый взвод будет активно заниматься поисками пропавшего красноармейца. Сейчас Алексей чувствовал, что может командовать, может убеждать без помощи политрука, наперекор указаниям старшины.
Размышляя, Калинин не заметил, как отдалился от костров, оказавшись в холодном сумраке леса. Мороз медленно подбирался к отметке в двадцать градусов. Несладко придется бойцам в их тонких шинелях этой ночью. Он погладил выделанную кожу тулупа и снова подумал о своем положении.
Он почувствовал некоторую уверенность, власть командира. Калинин пока не мог сказать, нравится ли ему это, но определенно эти ощущения повлияли на ход мыслей.
Неподалеку скрипнул снег.
Калинин напрягся, сразу вспомнив о странностях леса, в котором они находятся, и о таинственном звере. Звук раздался в опасной близости от лейтенанта, но потом снова воцарилась тишина. Алексей замер, оглядываясь вокруг…
Кто-то огромный яростно и стремительно набросился на него и прижал к стволу дерева. Алексей попытался крикнуть, но мощная рука зажала ему рот. Снизу что-то другое, по крепости напоминающее слесарные тиски, сдавило мошонку так больно, что у Алексея покатились слезы из глаз.
– Послушай, лейтенант, – раздался из темноты хриплый голос державшего его человека. – Послушай очень внимательно! Если бы пуля снайпера не прошила голову Боровому, ты бы сейчас командовал взводом, не больше!
Железные пальцы, ухватившие мошонку, надавили. Калинин глухо закричал под ладонью, сжимавшей его губы.
– Я думаю, ты поймешь правильно, – продолжал хриплый голос. – Не слишком командуй в роте. Ты еще сопливый пацан и многого не понимаешь. Чтобы стать таким командиром, как Боровой, нужно иметь опыт и характер. У тебя же ничего нет… и даже хотелка еще не отросла. Не мешай роте жить, а лучше подумай о себе! Ночи здесь такие темные! Пропадешь, как тот рядовой.
И прежде чем Алексей сумел промычать сквозь сжатые губы что-либо в ответ, руки отпустили его. Темная тень скользнула между деревьев и скрылась. Алексей, охая от боли, опустился на снег.
Боже, как стыдно! Какое унижение!
Все рассуждения о том, что он уже стал командиром и может отдавать приказы, были сметены этим дерзким и внезапным нападением. Нет, ему никогда не стать тем, кем его назначил комбат. Все это прекрасно понимают.
…(вот, возьми-получи)…
– Боже, как больно! – простонал Алексей. Злость и страх переполняли молодого лейтенанта. Его била дрожь, словно в лихорадке. Он сжал зубы, пытаясь ее унять, и поднялся, перебирая руками по стволу сосны.
Неожиданно он что-то нащупал. В том месте, где легла ладонь, коры не было. Под пальцами Алексея оказались упорядоченные бугорки и ямки.
Всё еще морщась от боли, он достал спички. Он выпросил их у Приходько, собираясь научиться курить, чтобы казаться взрослее. Однако свернуть первую самокрутку так и не нашел времени. А спички остались. Алексей зажег одну, осветив поверхность ствола. И не поверил глазам.
Перед ним, вырезанный на стволе дерева, предстал текст на древнеславянском. Крохотные буквы были окружены волнистыми узорами – такими же, как на избе в деревне Потерянная.
Спичка потухла, и Алексей зажег новую. Вновь он увидел узоры, которые означают воду. При чем тут вода? Непонятно.
С превеликим трудом – ему пришлось одновременно зажигать спички и держать карандаш с тетрадкой – Калинину удалось скопировать текст. После этого он попытался его перевести:
«Беспредельно… низко хотение… движущийся храм… ВОДА… его знак… беспредельно большой… не желай исполнить хотение… не пытайся пройти к храму. Не кляни зло… бережет… снег погребенный»
Алексей не понял ни единой фразы в странной надписи, но зато узнал древнюю кириллицу. Слова в ней располагались так, что буквы «висели» на строчке. Таким способом писали на раннем этапе развития языка. «Текст древний, – подумал он. – И его возраст можно определить по возрасту дерева».
Калинин посмотрел на темный могучий ствол.
Ему не меньше тысячи лет. Неужели и тексту столько же! Нет, не может быть. Казалось, буквы вырезаны совсем недавно. Алексей еще раз убедился в этом, истратив последнюю спичку.
Многие слова он знал, но их сочетание по-прежнему было неясным. «Низко хотение», «движущийся храм», «не кляни зло», «бережет снег погребенный». Общий смысл текста оставался туманным. Единственное, что было знакомо, – упоминание о воде. Алексей сосредоточился, пытаясь тщательно проанализировать текст, уловить смысл в разрозненных словах…
– Алексей! – раздался вдруг из темноты до боли знакомый, почти забытый детский голос.
Калинин вздрогнул. От этого окрика дрожь пробежала по телу, а сердце словно провалилось в пропасть. Он задышал часто-часто. Что это? Ему послышалось или детский голос действительно окликнул его? Невозможно ответить однозначно. Вероятно, он что-то слышал. Скорее всего в лесу раздался звук, очень похожий на детский голос. Калинин читал, что крик выхухоли напоминает плач ребенка. Да, такие звуки может издавать животное. В любом другом лесу, но только не в этом. Только не здесь! Ведь красноармейцы еще не встретили ни одной живой твари. Только Ермолаев обнаружил старый заметенный след.
– Алексей! – вновь позвал голос из темноты.
Сердце напомнило о своем существовании быстрыми и отчетливыми ударами в грудь. Как бы Калинин ни уверял себя, эти звуки издавало не животное. Это был человеческий голос, и принадлежал он девочке, которую Алексей прекрасно знал…
– Катя? – спросил он.
Опустив тетрадь в карман тулупа, Калинин, утопая в сугробах, побежал в чащу.
Глава 8
Неспешно и размеренно Зайнулов обходил временный лагерь роты. Был поздний час, над просекой не видно ни неба, ни звезд – сплошная темень. Политрук подумал, что сегодня красноармейцам следует лечь пораньше, чтобы подняться чуть свет и продолжить движение.
Он обошел бойцов, поговорил со многими. Они приходили в себя после исчезновения рядового Парамонова. В роте прознали о немецких вещах, разбросанных впереди на дороге, и вот уже возле костров в солдатских руках появились сумки с фашистскими крестами. С разных сторон зазвучали неумелые трели губных гармошек. Кто-то под хохот окружающих выпячивал грудь, напялив на голову офицерскую фуражку, кто-то в стороне от других, кряхтя, пытался натянуть неподходящие по размеру кожаные сапоги. Красноармейцы сами развеяли холод и сумрак леса, поэтому Зайнулов не препятствовал тому, чтобы они брали трофеи. Одно только обстоятельство не давало покоя старому политруку. Если остались одежда и личные вещи, то куда подевались люди, которым это всё принадлежало?
Он не мог ответить и поэтому беспокоился. Плохо, если Зайнулов чего-то не понимал.
Если бы ему дали десяток бойцов и приказали лечь костьми, но не позволить немцу, у которого дюжина танков и рота солдат, занять безымянную высоту, Зайнулов бы так не тревожился. Ибо в поставленной задаче всё очевидно: впереди немцы, высота под ногами, бойцов только десять. Да, все полягут, но приказ будет выполнен с максимальной отдачей. Однако, когда Зайнулов чего-то не понимал в окружающей обстановке, когда он сталкивался с головоломной загадкой (как сейчас!) – в этом случае можно ждать беды. Может погибнуть вся рота, даже если ей противостоит лишь горстка противника. А всё из-за того, что командир не уловил одну маленькую, но существенную деталь.
«К следующему утру я сойду с ума, если не разгадаю, куда подевались немцы, – подумал он. – Должен быть простой логический ответ».
Должен. Вот только существует ли?
Как и всех детей в царской России, родители окрестили Михаила сразу после рождения, но крестик свой он потерял давным-давно и не позаботился о том, чтобы заиметь новый. Зайнулов не верил ни в бога, ни в мистику. Он прожил на свете долгие шестьдесят четыре года, но так и не видел ни божественного суда, ни колдовства. Впрочем, нет. Однажды это случилось. В октябре сорок первого, возле госпиталя, куда привезли на черном «ГАЗ-61» раненого генерала. То странное и волнующее событие позже растворилось в масштабе последующей всеобщей трагедии. Оно лишило Зайнулова сна, но не изменило и не могло изменить его жестких атеистических взглядов.
Ротная лошадь Дуня продолжала волноваться, когда он проходил мимо. Не могла успокоиться с тех пор, как пропал рядовой Парамонов. Она громко ржала, мотала головой и вырывалась из рук конюха, пытавшегося ее утихомирить. Лошадь была чем-то встревожена. Животные острее людей чуют опасность.
«Но что ты чувствуешь? – мысленно спросил политрук, глядя в налитые кровью лошадиные глаза. – Что знаешь такого, о чем не ведаем мы?»
Дуня отвечала только беспокойным ржанием и фырканьем.
Зайнулов съел остатки булочки, которую всё-таки всучила настырная старушка. Хотя она пролежала в вещмешке семь часов и мороз уже подбирался к двадцати градусам, булочка оставалась мягкой и аппетитной. Особый вкус придавал мак, которым была посыпана верхняя корочка.
– Ну как, получил спиртик? – послышался голос с характерным украинским акцентом. Политрук обнаружил, что незаметно для себя очутился возле группы красноармейцев во главе с Николаем Приходько. Фраза предназначалась не Зайнулову, как он подумал в первый момент, а понуро опустившему голову крестьянину из-под Вологды.
Михаил Ахметович вновь погрузился в раздумья и прошел мимо костра, возле которого оживленно разговаривали Смерклый с Приходько:
– Ну как, получил спиртик? – спросил Приходько, хитро улыбаясь.
Смерклый с хмурым лицом опустился на снег возле березы.
– Получил, как же! – недовольно откликнулся он. – Таких собак спустил на меня лейтенант, что в ушах до сих пор звон.
– Сказочник-то? – искренне удивился Приходько.
– Он самый, – угрюмо бросил Фрол. Глядя на него, бойцы начинали потихоньку посмеиваться. Недовольное и жалкое лицо и вологодское оканье делали его похожим на клоуна. – Сказочник, хех! Таких сказок отвесил… А под конец обозвал даже очень обидно.
– Это как же? – осведомился Приходько.
– Раковой выхухолью.
Взрыв солдатского хохота едва не сорвал хвою с ветвей окружающих деревьев. Больше всех надрывался Приходько, который даже упал на снег. Смерклому хотелось провалиться сквозь землю в этот момент.
…(в длинную нору в сугробе)…
Он начал шарить вокруг себя, разыскивая вещмешок. Нужно было прижать его к груди, чтобы успокоиться. Надоело быть посмешищем для взвода!
Но вещмешок с немецкой коробочкой исчез.
– Ой, Фрол! – вдруг воскликнул Приходько, перекрывая солдатский хохот. – Что это за дерево рядом с тобой?
– Сам не видишь? – мрачно ответил Смерклый. – Береза.
– Береза? А я так думаю, что елка.
Фрол бросил недоверчивый косой взгляд на белый в пятнах ствол.
– Ты что, хохол, березу от елки не разбираешь?
– Конечно, елка! – убежденно воскликнул Николай. – Глянь, какие подарки на ней висят!
Смерклый торопливо поднял голову, начиная догадываться, что за «подарки» такие. В отсветах костра среди голых ветвей виднелся пухлый брезентовый куль. Фрол сразу узнал свой вещевой мешок, в котором лежала коробочка с немецким сухпайком.
Крестьянин быстро вскочил. Красноармейцы веселились, глядя, как он неуклюже бегает вокруг березы, пытаясь раскачать ее, чтобы упал вещмешок. Но тот был основательно закреплен на верхушке.
– Кожурки вы прелые! – кричал Смерклый. – Шавки бесхребетные! Сво-олочи!
– А ты попрыгай, – посоветовал Приходько, – может, и достанешь.
Смех прекратился. Приберегая дыхание для нового взрыва хохота, красноармейцы смотрели, как крестьянин, обняв березу руками, начал неуклюже карабкаться вверх.
– Смертельный номер! – комментировал Приходько. – Под куполом цирка шибко умный крестьянин и любитель дармовщинки Фрол Смерклый!! Беременным женщинам и детям просьба покинуть зал! Затаите дыхание! Номер исполняется всего один раз!
К удивлению всех, кто прибежал к костру, чтобы поглазеть на бесплатное представление, Смерклый поднялся уже метра на два и продолжал взбираться дальше. Это походило на чудо природы. Неуклюжие руки и ноги крестьянина, казалось, не были приспособлены для лазания по стволам, но на глазах у всех Фрол медленно продвигался вверх.
– Вот что с людьми делает жадность, – произнес подошедший Ермолаев. – Фрол, слезай!
– Нет, – раздалось сверху, откуда были видны только руки, ноги, шинель и ватные штаны.
– Слезай, я сказал! – прикрикнул Ермолаев.
– Я свой мешок не брошу, – ответил крестьянин с березы. Ермолаев махнул рукой.
– Коля, – сказал он Приходько, – ты же не ребенок, чтобы такими шутками баловаться!
– Всё в порядке, Бань! – заверил Приходько. – Увидишь, каким он податливым станет, когда слезет с дерева. Негоже это, если во взводе единоличник заводится. Разобщает он ребят, они сразу начинают больше думать о себе, чем о товарищах. А еще вот из таких вырастают предатели…
Тем временем Смерклый добрался до середины ствола, и тут, к удивлению всех, береза стала клониться под тяжестью его тела. Вместо того чтобы остановиться и вернуться назад, Фрол не прекратил попыток добраться до вещмешка и продолжил карабкаться к верхушке. С каждым его движением береза клонилась всё ниже, постепенно выгибаясь дугой, на верхней точке которой и вцепился в ствол крестьянин из-под Вологды.
Неизвестно, добрался бы Смерклый до вещмешка или тот, закрепленный на склонившейся макушке, коснулся бы сугробов первым, но у Фрола соскользнула ладонь. Он не удержался и перевернулся вниз головой. Солдаты ахнули – высота была приличной.
Пробираться к вещмешку вверх тормашками Фрол не мог. Верхолазные навыки вдруг испарились. Он повис под стволом, решая, как поступить дальше. Но пока раздумывал, пальцы ослабли, и Смерклый соскользнул с березы.
Вокруг опустилось молчание. Сорок пар глаз в наступившей гробовой тишине наблюдали, как крестьянин оторвался от белого в черных крапинах ствола, пролетел метров пять и воткнулся головой в сугроб. Но это был не конец истории. Сбросив Смерклого, береза распрямилась и, словно заправская катапульта, выстрелила далеко в темноту леса вещмешком вместе с сухим пайком немецкого танкиста, с консервами, сыром, леденцами и джемом.
Приходько первым бросился к неподвижно лежащему в снегу крестьянину.
– Господи! Фрол, прости меня! – бормотал Николай, пытаясь вытащить Смерклого из сугроба. – Честное слово, не хотел, чтобы этим закончилось!
Солдаты помогли украинцу выволочь Фрола к костру. Лицо крестьянина залепил снег, но глаза были открыты. Николай стал растирать ему щеки. Кто-то поднес к губам кружку горячего чая.
Фрол моргнул и повел глазами.
– Жив! – воскликнул Приходько. – Фролушка, прости! Скверная шутка вышла!
Смерклый оттолкнул Николая и сел. Посмотрел на пустующую верхушку распрямившейся березы.
– Зато у тебя остались сигары! – извиняющимся тоном сказал Приходько.
Безмолвно Смерклый запустил руку в карман и вытащил горсть мятых и раскрошившихся табачных листьев.
– Из этого можно самокруточку свернуть, – совсем тихо произнес украинец.
– Чаю хлебни, Фрол, – предложил кто-то из солдат, протягивая кружку прямо к губам.
Смерклый выбил кружку из рук так сильно, что она улетела далеко в сугроб. Чай выплеснулся на одежду. Красноармейцы виновато молчали. Шутка получилась неудачной. Они переборщили, перегнули палку.
– Фрол… – попытался сказать что-то еще Приходько.
– НЕ-Е-ЕТ!!! – завопил Смерклый. Он закричал так страшно, что солдаты отпрянули. Крестьянин поднялся и неуклюжей походкой двинулся во тьму.
Обида казалась такой горькой, что хотелось плакать и кричать. Смерклый шел, не понимая, куда; внутри кипело бешенство. Он был обижен на лейтенанта, который отказал в спирте; на Ермолаева, который не предотвратил издевательства. Но больше всех он был… Нет, «обижен» неподходящее слово для его отношения к рядовому Приходько. Ненависть! Ослепляющая и беспощадная. Вот что Фрол испытывал к украинцу.
«Жалкие людишки, – говорил он себе. – И лейтенант этот, и взводный Ермолаев…» Но Приходько – не человек. Нельзя назвать человеком того, кто издевался над ним, унижал и даже пытался убить.
Да-да, Фрол не сомневался, что, затевая шутку, Приходько желал смерти крестьянину. «Вот только обмишурился ты, выбирая жертву, – подумал Смерклый. – Не тому устроил западню».
Все разговоры украинца были обидны для Фрола. Все извинения лживые! Приходько ненавидел Смерклого, потому что Фрол хозяйственный, потому что Фрол из деревни, потому что Фрол другой. И все попытки обидеть крестьянина только от зависти. От такой зависти, что зубы сжимаются до хруста и нервно дергается веко. От такой – что аж в дрожь бросает!
Нельзя прощать такого сволочного человека. Он должен почувствовать свою подлость! Должен понять, что натворил! И Фрол поклялся сурово отомстить Приходько.
Он вдруг вскинул голову, словно охотничий пес, почуявший добычу.
– На две пачки немецких сигарет, – послышался голос со знакомым акцентом.
Приходько!
Смерклый нервно стер слюну с колючего щетинистого подбородка.
На ловца и зверь бежит.
Прячась за деревьями, Фрол двинулся следом за красноармейцем.
«Нехорошо получилось со Смерклым, – думал Приходько, пробираясь меж костров к оставленным где-то вещмешку и винтовке. – Очень нехорошо!»
Больше всего Приходько беспокоило, что Смерклый рассердился. Не из-за опаски, что крестьянин, затаив обиду, начнет мстить. Такие мысли даже не приходили ему в голову. Приходько сам ценил хорошую шутку и твердо верил, что тот, над кем подшутили, должен смеяться вместе со всеми. Он не должен обижаться или злиться. Иначе это уже не шутка. Вот почему Николай досадовал на обидчивого Смерклого.
– Катя! – услышал он.
Приходько повернулся к лесу, вглядываясь в темноту. И там, среди деревьев, различил силуэт человека.
– Эй, лейтенант! – крикнул он, узнав одинокую фигуру. Новоиспеченный командир роты, пробираясь через сугробы, удалялся от лагеря. – Сказочни-ик!!
Лейтенант даже не оглянулся, словно и не слышал окрика. Еще мгновение, и он растворится в лесном мраке.
– Калинин! – снова позвал Приходько, но ответа не было. И тогда Николай бросился вдогонку.
– Стой, Сказочник! – кричал Приходько, ощущая неведомую опасность, которая угрожала командиру. Через десяток секунд он догнал молодого лейтенанта.
– Стой! – Он схватил Алексея за плечо и повернул к себе лицом. – Товарищ лейтенант, куда это вы направились? Рота маленько в другой стороне.
В слабом свете лагерных костров Приходько с трудом различал лицо командира. Но всё-таки ему показалось, что взгляд Калинина был каким-то потерянным.
– Приходько, – шепотом спросил Калинин, – это ты?
– Нет – Матерь Божья!
Стоять в этом странном лесу по колено в сугробах было жутко и страшно. Николай захотел поскорее уйти отсюда.
– Пойдемте-ка на свет, товарищ лейтенант, – предложил Приходько, но согласия не услышал. Калинин словно оцепенел, в прострации глядя куда-то во мрак. Чтобы вывести его из этого состояния, Николай обнял худые плечи лейтенанта.
– Куда же вас в самую чащу-то понесло? Ведь пропал уже один сегодня!
– Я увидел на стволе текст на древнеславянском. Я перевел многие слова, но никак не могу понять смысл.
Шаг за шагом они выбрались на дорогу. Здесь Приходько сразу почувствовал себя лучше. Страх прошел. Вид солдат, греющихся возле костров, вселял спокойствие и уверенность.
– А после этого, – продолжил Калинин, очнувшись от глубокой задумчивости, – меня позвала девочка.
Приходько рассмеялся от души.
– Да, маленькая девочка! – серьезно повторил Алексей. – Она назвала меня по имени, и я, кажется, знаю ее. Это моя маленькая кузина Катя с Большого Каретного. Она…
– Устал ты сегодня, лейтенант. – Приходько похлопал Калинина по плечу. – Так устал с нами, обормотами, что тебе девахи малые в темном лесу мерещатся.
Алексей нерешительно посмотрел на Приходько, подумал и произнес:
– Мне она показалась настоящей.
– Возьми-ка, лейтенант, – сказал Приходько, протягивая Калинину дутую бутылку. – Пара глотков, и будешь чувствовать себя, как Наполеон на острове Святой Елены.
– Наполеона отравили на острове Святой Елены, – отрешенно произнес Калинин.
– Да? – удивился Приходько тому, как его подвели школьные знания. – Ну, хотя бы маленькие девочки не будут видеться.
Приходько настойчиво протягивал бутылку, и Алексей нехотя взял ее.
– В таком странном лесу нетрудно и с ума сойти, – изрек украинец.
Калинин повертел бутылку в руках:
– Коньяк! Откуда?
– Выменял на две пачки немецких сигарет, – гордо произнес Приходько, задирая подбородок и выпячивая грудь. – Тут, правда, немного осталось, на донышке. Но на двоих хватит. А приносят ребята всё оттуда, с дороги, где немецкие «шмайсеры» и шинели лежат.
Алексей поднял бутылку, сделал быстрый вороватый глоток, но поперхнулся и закашлялся. Приходько засмеялся и похлопал лейтенанта по спине, помогая отдышаться. Затем взял бутылку растопыренной пятерней, отточенным рывком вскинул руку и выплеснул содержимое в рот. Опустевшую посуду выбросил под дерево.
– Ложился бы спать, лейтенант, – посоветовал он. – Тяжелый выдался день, но как знать, может, завтрашний еще тяжелее окажется.
Алексей покорно кивнул. Спиртное больше не жгло гортань, теперь дышалось свободно. От маленького глотка, который он сделал, по желудку расползалось тепло.
– Ну, будь здоров! – напоследок сказал Приходько. – Больше в лес не ходи.
– Не буду, – улыбнулся Калинин и не успел даже поднять руку для прощания, как впереди раздалась дробная автоматная очередь, а затем встревоженные крики солдат.
– Однако рано спать ложиться! – воскликнул Приходько, хватая первую попавшуюся винтовку. Алексей нащупал в кобуре командирский «ТТ».
Бегом они кинулись туда, где стреляли.
Глава 9
– Я увидел на стволе текст на древнеславянском. Я перевел многие слова, но никак не могу понять смысл, – услышал Смерклый голос молодого лейтенанта.
Фрол стоял в десятке метров от Приходько и Калинина, затаившись в темноте за стволом дерева.
Лейтенант зачем-то бросился в лес, Приходько едва остановил его. А если бы не остановил? Чем бы закончилась прогулка по ночному лесу для нового ротного? Смерклый не мог сказать определенно.
– А после этого меня позвала маленькая девочка, – продолжал лейтенант.
«Он действительно свихнулся, – подумал крестьянин, – раз чудятся буквы на деревьях и маленькие девочки в темном лесу».
Калинин и Приходько выбрались на дорогу, на мерцающий свет костров. Смерклый по-прежнему прятался за стволами, наблюдая за двумя ненавистными ему людьми. Украинец достал какую-то бутылку и стал угощать лейтенанта. Смерклому вдруг показалось, что это была бутылка шнапса, которую Фрол нашел в танке и которая раньше хранилась в его вещмешке.