Однажды Смерклый набрался храбрости и задал Вирскому очередной вопрос о том, что произошло после того, как Приходько забрел в лес. И неожиданно Вирский ответил:

– Смерды стреляли друг в друга, плакали, словно потерявшиеся дети, и хохотали от безумия. Но ты должен радоваться, потому что твоему обидчику досталось больше всех. Его насадили на кол, затем нашпиговали пулями. После этого всех поглотила земля.

Слово «земля» он произнес с ударением на последнем слоге. От услышанного у Смерклого пересохло во рту.

– Все это приключилось благодаря твоим стараниям, – закончил Вирский.

– Нет… – боязливо произнес Смерклый. – Нету на мне греха в погибели роты. Я не знал… Я всего лишь подвел Приходько к дереву с буковками.

– Ничего другого и не требовалось. Лес ждал этого, чтобы поглотить роту.

– Не виноват я! – воскликнул Смерклый.

– Брось. Ты всё сделал правильно.

Смерклый провалился в сугроб по грудь, некоторое время выбирался из него, отстав от Вирского на добрый десяток шагов.

– Но ты говорил, кто-то выжил! – крикнул он солдату, пытаясь его догнать.

– Сказочник. Старшина. Ермолаев… И поганый немец.

– Откуда тебе ведомо?

Вирский остановился. Возвел очи к небесам и ответил:

– Я слышу голоса.

– Какие? – ужаснулся Смерклый.

– Не могу их описать. Иногда со мной разговаривают деревья. Однажды со мной заговорил мертвый фашист, которого мы раскопали в сугробе. Но мне кажется, что во всех этих образах предо мной предстает одно существо. Оно, как и мы, гость в этом лесу. Но у него есть черный камень… И черная луна.

– Боже мой! – Смерклый схватился за голову. Вирский – сумасшедший! Почему он пошел в заколдованный лес за этим безумцем? Теперь стало понятно, что никуда Вирский его не выведет, потому что солдату чудятся говорящие деревья и ожившие мертвецы!

– Это существо говорит, что я должен делать, – промолвил Вирский, глядя пустыми глазами на серую полосу неба между хвойных верхушек.

– А что ты должен делать?

– Я должен идти к высоте Черноскальная. – Смерклый не знал, куда девать руки. Он и размахивал ими, и вскидывал в мольбе.

– Зачем? – почти плача, спрашивал он. – Зачем идти к высоте? Почему я иду с тобой?

Вирский не ответил.


По мощным, причудливо стелющимся и переплетенным ветвям солдаты размеренно перебирались с дерева на дерево. Они двигались вдоль расщелины, высматривая, когда кроны деревьев с обеих ее сторон сойдутся. Внизу лежали глубокие сугробы, в которых затаились твари, ожидающие неосторожного падения кого-нибудь из членов маленького отряда. По крайней мере именно так казалось каждому, но проверять это предположение никто не собирался.

Первым двигался Ермолаев, за ним Штолль. Калинин и старшина замыкали шествие. Сосновые лапы-переростки лезли в лицо и глаза, поэтому приходилось быть осторожными и укутываться тряпками и шарфами. В некоторых местах верхние сучья опускались так низко, что эти участки преодолевали ползком, хотя остальное время шли, слегка пригибаясь.

– Я всё время думаю о превратностях судьбы, – произнес как-то Семен Владимирович. – Почему эти беды приключились именно с нами? Почему не с кем-нибудь другим?

Калинин пожал плечами.

– Это случайность, – ответил он. – Любая рота могла оказаться в нашем положении. Командованию было необходимо захватить высоту Черноскальная. Выбор пал на нас, потому что, как сказал комбат, наша рота лучшая.

– Но кому это нужно? Зачем захватывать высоту в дремучем лесу, который, по твоему мнению, еще и заколдован?

– Не знаю, – ответил Алексей, отведя в сторону пышную сосновую ветвь, иголки которой больше походили на спицы. – Но приказ есть приказ.

Старшина усмехнулся.

– Да! – громко сказал Калинин, задетый усмешкой. – Я считаю, что любые приказы должны выполняться, даже если ты считаешь их неправильными или несправедливыми. Потому что иначе в армии не будет порядка.

– Приказ нельзя слепо выполнять, – сказал старшина.

– А я об этом и не говорю. Естественно, приказ должен быть продуманным.

– Приказ для нашей роты не был продуманным. Комбат послал нас на погибель! Если бы он всё обмозговал как следует, прежде чем тупо приказывать, рота бы осталась цела.

Калинин молчал.

– Так вот, – продолжал старшина, – я хотел бы заметить, что без знания цели слепо выполнять приказы – гибельно. Ты понимаешь? И это уже случилось! Мы потеряли роту! Никогда себе не прощу.

– Мы делали всё, что возможно, – сказал Калинин. – Но среди нас оказался предатель.

– Ваня, стой! – Старшина взял Калинина за плечо. – Что ты сказал?

Взгляд старшины прорезал насквозь, жилистая шея была напряжена.

– Я не понял, что ты сказал! – повторил он.

– Среди нас оказался предатель. Он действовал с умыслом. Именно из-за него рота сгинула в роковой расщелине.

– Смерклый, – догадался Ермолаев.

– Да, – кивнул Алексей.

– Как он это сделал? – спросил старшина.

– Он заманил Приходько в лес и этим спровоцировал нападение нечистой силы, которая играючи разделалась с остатками роты. Но не стоит думать об этом. Теперь ничего не изменишь. Смерклый пал жертвой собственного предательства, провалившись в пропасть вместе с остальными.

– Сволочь! – с ненавистью сказал Ермолаев. Старшина опустил голову.

– Ваня, – тихо произнес он, – отдохнем минуток десять. Что-то я совсем вымотался.

Ермолаев кивнул.

Расселись кто где. Алексей перепрыгнул на соседний сук и, прислонившись к стволу, достал из кармана изрядно помятую тетрадку. Ему не давала покоя фраза старшины о том, что выполнение приказа без знания истинной цели бессмысленно. До этого момента он считал, что приказ необходимо выполнять любой ценой. Получалось, что он был не прав.

«Но что вы хотите от меня! – в отчаянии подумал Алексей. – Ведь я командую ротой всего третий день!»

От этой мысли он сник. После трех дней под его командованием рота погибла. Связь видна невооруженным глазом. Возможно, пару дней назад, когда Калинин стоял перед выбором – обогнуть лес или войти в него, нужно было послушать старшину, который предлагал нарушить приказ. Да, Алексей не знал, для чего они должны захватить высоту Черноскальная. Он искренне полагал, что выполнение приказа важнее его сути. Теперь, после страшных человеческих потерь, Калинин понял, что, кроме исполнительской ответственности, он прежде всего обязан думать. Думать, в чем суть приказа, думать, как выполнять его, думать, как сохранить жизни солдат. Калинин обязан был спросить у комбата – почему именно им поручено такое необычное задание. Но не спросил.

Алексей достал тетрадку, пытаясь найти в записях и в своих мыслях хоть какое-то объяснение истинной цели похода. Он пока еще оставался командиром роты, хотя в ней и насчитывалось всего три человека, в том числе пленный немец.

Калинин листал страницы, хотя рисунки знал почти наизусть. Он пытался понять, какую тайну хранит лес и что такое высота Черноскальная? Зачем советским войскам потребовалось захватить ее и по какой причине к ней спешило немецкое подразделение?

Одни вопросы. На листах, синих от рисунков чернильным карандашом, Калинин не находил ответа. Неужели необычная луна, висящая над лесом, в самом деле обозначает Чернобога? Что он делает в пустом лесу? Он предпочитает войну и кровавые жертвы. А найденные трупы немцев не были растерзаны. На них остались царапины от когтей, но эти раны появились не в кровавых обрядах, которые понравились бы Черному лебедю. Нет, Черный бог не связан с лесом.

Тогда что такое лес?

Лес поглотил вступившую в него роту Красной Армии. В то же время он полностью уничтожил и немецкую роту. Пали обе противоборствующие стороны. Алексей был уверен, что даже Чернобогу нет здесь свободного прохода. Всё, что смог свирепый воитель, это вывесить над деревьями черную луну, явный знак своего присутствия. Нет, лес не на стороне Чернобога. Он ни на чьей стороне. Он против всех. Он…

Калинин затаил дыхание, чтобы не упустить робкую зародившуюся мысль.

Лес – это могучая ограда, скрывающая что-то великое и, возможно, священное. Сугробные кроты – его верные сторожи. Да, вероятнее всего. Свирепые цепные псы, стерегущие неведомую языческую святыню. И ею, без сомнений, является высота Черноскальная.

Рассуждения Калинина совершили виток по спирали и вернулись к вопросу о том, что же представляет собой эта высота?

Вновь и вновь Алексей просматривал зарисовки с церковных фресок. Теперь он знал, что древнерусские витязи отправились именно в этот лес и сражались не с кем-нибудь, а с сугробными кротами. Вот только чем закончился их поход? И по-прежнему оставалось загадочным назначение тех картинок, где витязи сражались с басурманами и сначала одерживали победу, а потом терпели поражение…

Когда он рассматривал зарисовку непонятного треугольника на гребне избы, к нему подошел Ермолаев.

– Пора, командир, – произнес сибиряк.

– Да-да, – поспешно произнес Алексей, закрывая тетрадь.

– Всё смотришь на этот знак?

– Пытаюсь разгадать его смысл.

– А почему на нем цветы?

– Вот это я и хочу понять.

– Гм. – Ермолаев обхватил рукавицей квадратный подбородок. – А ты заметил, что часть цветков на рисунке распустилась, а часть нет.

– То есть?

– Вот тут смотри: шиповник, смолевка, ноготки, одуванчик… Одни закрыты, другие нет.

– И почему?

– Черт его знает. Бутоны раскрываются утром и закрываются вечером. Они ловят солнышко, пока оно светит. Только каждый делает это по-своему. Каждый цветок открывается и закрывается в строго отведенный час. Я думаю, что резчик и пытался это показать.

– Эти растения объединяет свойство распускаться в определенное время суток, – задумчиво вывел Калинин.

– Ну, так мы идем или нет? – крикнул старшина. Алексей поднялся, осмысливая полученную от Ермолаева подсказку. Значит, цветы и растения, которые покрывают непонятный треугольник, объединяет цикл их жизнедеятельности.

– Глядите-ка! – внезапно воскликнул Ермолаев, указывая в просвет между ветвями. Старшина сощурился, глядя в том направлении.

На противоположной стороне расщелины одна из сосен накренилась. Ее увесистая крона опустилась на деревья с их стороны.

– Вот здесь мы и переберемся, – заключил старшина.


На лес опустился вечер, когда Смерклый заметил, что деревья просеки начали расступаться, одновременно уменьшаясь в размерах. Крестьянин настороженно поглядывал вперед, пытаясь определить, что покажется в просвете между ними. Однако к вечернему сумраку добавился туман, который затянул пространство между стволами серой паутиной. По сравнению со вчерашним днем стало значительно теплее. Снег был тяжелым, влажным; сугробы съежились и уплотнились – наконец-то под ногами появилась долгожданная твердая опора. Фрол почувствовал, что страх начал отступать. Теперь слепые твари не смогут подкрасться незаметно.

Всё-таки Вирский вывел его из проклятого леса! Пусть солдат десять раз был сумасшедшим, но хвойный лес закончился. Вот только что лежит дальше, за мраком и туманом?

Вскоре сугробы и вовсе исчезли. Кое-где еще встречались сосны и ели, но они уже не были тех гигантских размеров, как их сородичи в заколдованном лесу. Снега под ногами было мало. Путники двигались по бугристой равнине, усыпанной валунами и обломками скал. Камнелом казался беспорядочным, но путь через него был только один. Тот, по которому двигались Вирский и Смерклый.

Узкая тропинка вывела к двум невысоким скалам, которые напоминали пару развалившихся в креслах толстяков. Тропинка пролегала между ними и настолько круто ныряла вниз, что было трудно удержаться на ногах. Здесь Вирский остановился.

Изможденный и жутко голодный, Смерклый без сил опустился на камни. Он радовался, что наконец покинул лес, но Вирский не разделял его надежд.

– Напрасно ты разлегся, – произнес он. – У нас осталось последнее задание.

– Какое? – удивился крестьянин, поднимая голову. – А я думал, мы просто выбираемся из лесу.

– Ты что, забыл? Красные командиры еще живы. К утру они будут здесь.

– Ну и чего, – устало пожал плечами Смерклый.

– Ну и чего? – передразнил его Вирский. – Уже забыл, как они издевались над тобой? Кто был зачинщиком – забыл?

– Приходько мертв.

– Перестань! Вспомни, как молодой лейтенант накричал на тебя за то, что ты попросил свою толику спирта.

Смерклый посерьезнел, в памяти всплыли события позавчерашнего дня.

– А старшина, который гонял тебя, как сопливого мальчишку? Ведь он лет на пятнадцать моложе!

У Смерклого непроизвольно задралась верхняя губа, обнажив кривые пожелтевшие зубы.

– А Ермолаев… Думаешь, Приходько сам забрался на ту березу? Твой вещмешок повесил командир взвода. Только он умеет пользоваться «кошками». Ты что, забыл?

Фрол сжал кулаки, и ногтями до крови продавил кожу на ладонях.

– И, наконец, поганый фашист… – с остервенением продолжал Вирский. – О нем даже заикаться не стоит! Он давно должен лежать в сугробах вместе с погаными братьями. Потому что все фашисты должны быть мертвы!

– Да, – произнес Смерклый, находясь под влиянием слов сумасшедшего солдата. – Но как мы одолеем их? Ведь нас всего двое.

Вирский недобро сощурился:

– Увидишь.

Глава 7

Первым через бездонную расщелину перебирался Ермолаев. Сосновые сучья с обеих сторон крепко переплелись между собой. Иван осторожно прополз по ветвям, стараясь не пораниться о хвою, и вскоре оказался на другой стороне. За сибиряком последовали остальные, и особых сложностей при переправе не возникло.

– Я полагаю, – сказал Ермолаев, – что нужно и дальше двигаться по деревьям. Это будет быстрее, чем копом по сугробам.

– Что значит «копом»? – поинтересовался Калинин.

– «Копом»? Это значит, копаючись в снегу. – Калинин улыбнулся.

Вечер, как всегда, подкрался незаметно. Отряд остановился, когда стало совсем ничего не видно. Прямо на гигантских сучьях развели костер.

Настроение у всех было скверным. Хотя питательных кедровых орехов было вдоволь, всё равно хотелось есть. Алексея тошнило от одного вида этих лесных продуктов.

– Ну что приуныли? – спросил старшина. – Нечего хмурится!

– Нет у нас повода для радости, – ответил за всех Ермолаев. – Может, ты подскажешь?

– Конечно, подскажу! – Семен достал из-за пояса флягу и потряс ею над костром. – Угадайте-ка с трех попыток, что там?

– Даже если и спирт, то веселья он не прибавит, – отозвался Ермолаев.

– Да? – воскликнул Семен, еще больше раззадориваясь. – Да вы никак дням счет потеряли! Да вы никак забыли, какое сегодня число! Сегодня же двадцать третье февраля – День Красной Армии! Праздник наш.

Ермолаев усмехнулся и качнул головой:

– А ведь верно! Товарищ лейтенант, старшина-то прав!

– Наливай, Семен, – сказал Калинин.

В плоском котелке они растопили снег, собранный с ветвей, получившуюся воду остудили, затем развели спирт, затем снова остудили. За неимением кружек пили прямо из общего котелка. Первым кругом выпили за павших.

Спирт прошел легче, чем коньяк, которым Приходько угощал Алексея два дня назад. При воспоминании об украинце Калинину снова сделалось грустно. Николай остался в памяти веселым и открытым, таким молодой лейтенант хотел его помнить всегда.

Семен Владимирович курил самокрутку, зажмурившись от удовольствия. Запах дыма, обычно невыносимый, вдруг показался Калинину приятным. Алексей потянулся к старшине.

– Семен, – попросил он, – оставь покурить. – Старшина открыл глаза, хитро улыбнулся и протянул лейтенанту самокрутку:

– Возьми.

Калинин взял наполовину укоротившуюся сплюснутую трубочку, набитую табаком, и поднес ко рту. Легонько прикоснулся к ней губами и затянулся. Въедливый тяжелый дым попал в грудь, Алексей закашлялся.

Продрав легкие как следует, Калинин собирался отдать самокрутку старшине, но что-то его остановило. Лейтенант вдруг понял, почему люди получают удовольствие от курения.

– Сильно не затягивайся, – посоветовал Семен. – Поначалу тяжело.

Калинин последовал его совету. Густой табачный дым вновь заполнил легкие. На этот раз эффект оказался другим. Алексей уже не чувствовал отвращения. Наоборот. Испытал облегчение. Дым словно высасывал из него усталость.

Он сделал несколько затяжек, наблюдая за тем, как ломаный столбик пепла на конце самокрутки становится всё длиннее. Немного кружилась голова, но Алексей ощущал себя совершенно по-новому. Втягиваемый дым помогал отвлечься от мыслей о темном холодном лесе. Калинин словно перенесся в родной дом, но не в московскую квартиру, которой больше не было, а в теплый летний вечер на дачное крыльцо, где он любовался закатом, испытывая приятную расслабленность и умиротворение.

Калинин докурил самокрутку до конца.

– Хей! – окликнул его Штолль.

Алексей повернулся к немцу. Глаза пленного блестели от выпивки, но лицо оставалось серьезным.

– Я хочу поблагодарить тебя, Алексей.

– За что? – пожал плечами Калинин. – Это я тебе благодарен. Ты не позволил мне броситься вслед за Николаем. Если б не ты – я был бы мертв.

– Нет, – покачал головой Штолль. – Твой поступок важнее. Я поступил так из благодарности. А ты – от чистого сердца. Ты смелый.

– Да какой я смелый! – нахмурился Алексей. – Возле деревни Ельцово не смог бросить гранату в танк, чтобы спасти одного бойца. Морячка черноморского, зубра соленого…

– Нет, – покачал головой немец. – Не знаю, что произошло возле той деревни. Но ты смелый, потому что пошел наперекор всем. Вопреки общей ненависти. Ты настоящий командир роты.

Калинин опустил глаза, зачем-то посмотрел на свои руки, а затем спросил:

– Скажи мне, Янс. Я не могу понять. У нас огромная страна, гигантские ресурсы. Наша армия велика, у нас праведная цель – мы защищаем Родину. Так вот объясни мне. Почему, обладая всем этим, мы не можем остановить немецкие войска? Я не говорю о том, чтобы освободить захваченные вами территории. Вернуть то, что осталось от Москвы… Хотя бы остановить.

Штолль задумался.

– Я крестьянин, люблю возиться с коровами, мне это по душе. Я не разбираюсь в политике. Но мне кажется, что сейчас немецкий народ испытывает какое-то воодушевление, душевный подъем, что ли. Все как один… И еще с нами невиданная сила. Не могу этого объяснить, но чувствую. – Он на секунду замолчал, а затем продолжил: – Знаешь, командир, во время битвы за Москву мне казалось, что у вас был шанс остановить нас. Был. Но вы им не воспользовались.

– А зачем вы идете на чужие земли? Ты же крестьянин, Янс! Неужели тебе сподручнее держать винтовку?

– Война – это плохо. Но у нас есть лидер, который сплотил людей. Мы объединены идеей. Почему, говоришь, я пошел на чужие земли? Позволь мне ответить вопросом. Если бы ваш Сталин в сорок первом году двинул Красные войска на Германию, ты бы пошел вместе со всеми? Ведь пошел бы!

Алексей не нашелся что сказать.

– Странно, – произнес молодой лейтенант. – Мы вроде мыслим одинаково. И оба не желаем войны. Но я уверен, что если мы выйдем из этого леса, то опять окажемся по разные стороны фронта.

– Скорее всего так и произойдет. Но мне бы этого не хотелось.

Штолль потупился:

– Знаешь, командир, мне кажется, я скоро умру.

– Не говори, так. – Алексей взял немца за руку. – Мы все на волоске от смерти.

– Но я на самом коротком, – ответил Штолль. – Мне приснилось вчера, будто я шел по пустынной дороге, поскользнулся и упал. И не мог подняться. Подбежал дикий пес и стал терзать мое тело. Я не мог сопротивляться. Не мог даже пошевелиться…

– Это только сон, – успокоил Алексей.


– Вот тебе инструмент, – сказал Вирский и протянул Фролу диковинный топор с лезвием трапециевидной формы и рукоятью, обтянутой кожей.

– Откуда это? – удивленно спросил Смерклый.

– Не важно. – Вирский показал на вершину одной из двух скал, между которыми на узкой тропинке они и стояли. – Видишь то место? Затащишь туда камней сто пудов.

– Я ж помру! – заскулил Фрол.

– Хочешь отомстить красным командирам? – строго спросил солдат. – Тогда слушай внимательно! Срубишь молодую березу и сделаешь из нее жердь. Положишь камни наверху скалы так, чтобы они держались только на жерди. Вот тебе веревка.

Смерклый недовольно взял протянутую веревку.

Она была пыльной и казалась очень старой, хотя довольно крепкой.

– Откуда у тебя веревка?

– Привяжешь ее к жерди так, чтобы оставалось только дернуть. Жердь вылетит, и булыжники обрушатся на тропинку. Это всё. Давай! Делай!

И Смерклый начал таскать камни на скалу. Он срубил березу и обтесал сдерживающую камни жердь, как требовал Вирский. От работы стало жарко, и он скинул шинель и ушанку. Ночь опустилась на опушку леса, на небо выкатилась черная луна. Фрол трудился в сумраке. Он рубил деревья, делал жерди, затаскивал камни на валун. Вирский ни в чем ему не помог. Он стоял на вершине противоположной скалы и смотрел на небо, не забывая периодически покрикивать на Смерклого.

От усталости и голода Фрол однажды упал, выронив камень. Перевернулся на спину и уставился на черную луну. Нужно было отдохнуть хоть немного.

– Ты что разлегся! – окликнул его сумасшедший солдат. Смерклый виновато поднялся и подобрал камень. – Полежишь, когда я разрешу!

– А когда? – с надеждой спросил крестьянин.

– На рассвете… – Вирский вновь посмотрел на небо. – Я думаю, на рассвете…

Смерклый со всех сторон рассматривал получившееся сооружение с тропинки. Всё в порядке, снизу не видать. Он вновь забрался на скалу. В ложбинке нашел для себя место, откуда тропинка, идущая под скалами, просматривалась сверху донизу. Он протянул туда веревку, за которую нужно дернуть, чтобы обрушить собранные камни. На этом, Фрол полагал, его работа закончилась. Он надеялся поспать немного, но Вирский развеял его надежды на отдых.

– Тебе придется трудиться до самого утра, – сказал сумасшедший солдат. – Но твои старания будут вознаграждены. А пока возьми это!

И он протянул Смерклому сверкающую золотую монету с непонятным гербом.

Фрол никогда в жизни не видел золота, но хорошо знал, что это такое. Он жадно схватил монету, некоторое время разглядывал ее, затем надежно запрятал во внутренний карман.

– Вот так, – плотоядно ухмыльнулся Вирский. – Я знал, что тебе понравится. А теперь отойди подальше от скал и разведи костер. Растопи снег в котелке. Воду сильно не грей. Она должна быть холодной.

– Почему нужно отойти подальше? – не понял Фрол.

– Чтобы запах костра не донесся до командиров, дурень!

Смерклый обиделся на «дурня», но ничего не сказал. Он начал топить снег в котелке и поливать талой водой пологий спуск между скалами. Вода замерзала. Когда весь спуск превратился в ледяную горку, когда у Смерклого уже не было сил, чтобы бегать от костра до тропинки, Вирский остановил его.

– Теперь наточи острых колышков, – приказал он. – Вонзишь их на конце спуска, сразу за ледяной горкой.

– Мы же хотим обрушить камни на тропинку, – прогнусавил Фрол.

– Делай, что говорю! – закричал на него Вирский.

Смерклый не мог разобрать в темноте лицо солдата, но чувствовал, что черное мазутное пятно почти полностью покрыло его.

Он начал точить колья и втыкать их в трещины на конце тропинки, остриями по направлению к склону. Однажды Вирский подошел и ногой раскидал их все.

– Что ты делаешь! – обиженно воскликнул Фрол, поднимаясь.

– Что тебе нужно? Чтобы они поранили пальчик или чтобы внутренности из распоротых животов растеклись по камням? Закапывай колья глубже!

Фрол начал заново городить частокол. Когда он закончил, Вирский заставил убрать всю стружку и щепки, чтобы не осталось следов. Когда Смерклый разогнулся, небо над деревьями порозовело. Наступило утро.


Утром они продолжили движение по толстым сосновым ветвям. Калинин плелся позади всех, страдая от головной боли. Вчерашнее празднование Дня Красной Армии не прошло бесследно, и Алексея впервые в жизни мучило похмелье.

Сугробы внизу уменьшались вместе с деревьями. Вскоре ветки стали настолько тонкими, что солдаты уже не могли двигаться по ним, и волей-неволей пришлось спуститься на снег. К изумлению всех, под снегом была твердая земля. Калинин не мог сдержать ликования.

– Мы ушли из царства сугробных кротов! – закричал он радостно. – Мы победили!

Лес мельчал и редел, превратившись в конце концов в каменистое плато, которое усеивали нагромождения камней и гигантские валуны. Кое-где из земли пробивались изогнутые сосны и голые кустарники. То, что находилось дальше за валунами, скрывала туманная дымка.

В беспорядочном хаосе камней дорога, по которой двигались солдаты, был единственно возможной. Калинин полагал, что этот путь является продолжением просеки и он приведет в итоге к заветной цели.

Теперь Алексей шел впереди. Ноги сами его несли. Он чувствовал, что высота Черноскальная где-то близко, просто скрыта туманом. Нужно преодолеть его, и взгляду откроется огромная черная стена, уходящая ввысь. Именно так Алексей представлял конечный пункт зловещего путешествия, которым обернулось обычное боевое задание.

Он посмотрел вперед и увидел, что их путь пролегает через узкий проход между двумя скалами, похожими на развалившихся в креслах толстяков.

– Нам туда! – произнес молодой лейтенант.


– Длина тропинки между скалами около пятнадцати метров. Длина пологого участка – пять. За ним начинается крутой спуск. Его ты покрыл слоем льда.

– Зачем? – спросил Смерклый.

– Начало пологого участка пометь вот этой веточкой. Держи. Воткни ее в трещину. – Вирский протянул Фролу размером с ладонь ореховую ветвь без листьев. – Сверху на скале, удерживаемые березовой жердью, ждут своего часа сто пудов камней. Ты будешь лежать рядом и зорко смотреть вниз. Как только увидишь, что последний из твоих врагов прошел мимо ветки, знай – все они теперь в зоне камнепада. Ты дернешь за веревку, жердь вылетит, камни обрушатся им на головы.