Советские люди в восьмидесятом все были задвинуты на спорте, бредили предстоящей Олимпиадой. В мире черт знает что творилось, а ваши соотечественники пели веселые песни, бегали, прыгали, плавали и радовались жизни, как школьники. В какой-то момент мне показалось, что, может быть, так и надо: жениться, воспитывать детей, работать, отдыхать, любить жизнь, любить спорт и не думать обо всякой ерунде вроде политики, религии, совести, не думать о добре и зле, быть выше этого… Любовь действительно выше.
Но любовь оказалась мимолетна. Московский праздник спорта стал для меня кошмаром. Я вынужден был отсутствовать недели две по работе. А когда вернулся, перед самым закрытием Олимпиады, она уже полюбила другого. Я и не представлял, что такое возможно. Она – по-моему, тоже. Она даже извинялась передо мной, соглашалась, что это безумие, но ничего не могла с собой поделать. На дьявольское обаяние ее нового партнера накладывался еще и романтический ореол вожделенной мечты каждого советского человека – выезда за рубеж. Спортсменка моя колесила до сих пор лишь по соцстранам, а тут перед ней, как сказочный принц, возник настоящий миллионер с Запада. В том же августе она уехала с ним в другую страну. Кстати, она клялась, она убеждала меня, что дело вовсе не в загранице и не в деньгах. Ей было очень важно, чтобы я поверил. И, в общем-то… Мне самому было приятнее думать, что на первом месте у нее любовь. Но скажите, ребята, кто из нас готов дать точное и исчерпывающее определение этому чувству. Откуда оно берется, из чего вырастает, по каким законам развивается?..
Ясно было одно: советская страница в моей биографии закрылась навсегда. Какая сила могла теперь удержать поляка Семецкого по восточную сторону железного занавеса? При первой же возможности я попросил политического убежища в Великобритании. Они наиболее охотно давали его сотрудникам просоветских спецслужб. А я был не худшим представителем своей профессии…
Эльф помолчал, потом попросил у Фила сигарету и закурил.
Жутко лирическую историю рассказал нам матерый шпион! К чему бы это? Или просто он уже выпил слишком много виски пополам с пивом?
– Вы были после этого женаты? – вежливо поинтересовался я.
– Нет, – сказал Эльф. – Я до сих пор люблю только ее.
– А этот человек, который двадцать лет назад увел вашу девушку, сегодня как-то замешан в нашем общем деле? – догадался Фил.
Эльф мрачно усмехнулся:
– Еще как замешан!
– Он финансирует курдов, – предположил Фил.
– Он финансирует все, – загадочно проговорил Эльф. И добавил еще загадочней: – Но мы с вами это дело прекратим.
– Ага, – сообразил я. – Вы собираетесь мстить ему, не взирая на срок давности. Да еще с нашей помощью.
– Это было бы слишком мелко, – согласился Эльф. – Все это не совсем так. Точнее, совсем не так…Боже, да разве он виноват, что Ника выбрала его?
Эльф впервые назвал имя своей любимой. Ведь он вообще не называл имен. И риторический вопрос повис в воздухе, как последняя звенящая нота торжественной мессы. Но он таки продолжил после паузы:
– Наш герой оказался виноват в другом. Совсем в другом. Тогда, в восьмидесятом, мне стало, разумеется, любопытно, кому же моя любимая предпочла меня. И я решил навести справки. Не мне вам объяснять, какую информацию может раздобыть профессионал. О, я узнал об этом человеке очень много интересного! Слишком много. Так много, что он захотел убить меня. Но не сумел. И мы стали почти друзьями. Почти. Если не считать, что я тоже хотел убить его.
– Прямо как Остап Бендер и Саша Корейко, – сказал Циркач.
– Похоже, – согласился Эльф. – Только между нами еще оказалась женщина. И я не стал убивать этого мерзавца лишь потому, что его любила Ника…
– Неужели это правда? – вырвалось у Циркача.
– Да, – сказал Эльф. – Вся моя жизнь соткана из лжи. Но это правда. Когда-нибудь я расскажу вам…
Он вдруг запнулся и проговорил уже совсем другим голосом:
– Ладно, ребята. Боюсь у нас мало времени. Слушайте главное. Завтра вы получите от них взрывчатку и точные указания места и времени. Думаю, теракт назначат на послезавтра, и задача, поставленная перед вами, будет практически невыполнимой. Но даже если вам покажется, что все это можно сделать, вы обязаны отказаться и переубедить заказчика под любым предлогом. Вы обязаны доказать им всем: взрыв следует устраивать в другом месте и в другое время. Вот собственно, и все. А после того, как я узнаю их рекомендации, я смогу назвать вам действительную цель. Мы встретимся здесь же завтра, ровно в полночь. Если все будет нормально. Вопросы есть?
Вопросов было едва ли не больше, чем слов, которые он успел нам сказать. Но времени, похоже, и впрямь оставалось мало. Эльф все так же внешне безмятежно прихлебывал виски и пиво, но во всех движениях его и во взгляде появилась еле заметная, но явная и с каждой секундой растущая напряженность.
– Вы ждете кого-то? – спросил я.
– Если честно, ни с кем, кроме вас встречаться я не собирался, но, к сожалению, незваные гости приближаются. Советую вам находиться в полной боевой готовности. Оружие есть?
– С собой нет, – ответил я. – Только наверху. Приказа не было.
– И слава Богу, – выдохнул Эльф. – Оружие будет как раз и ни к чему. Лучше всего просто как можно скорее и незаметнее унести ноги.
– Так может быть, прямо сейчас встать и уйти?
– Нет, – он помотал головой. – Во-первых, Моника и ее друзья. Видите, как у них там весело. Они вас не отпустят.
Моника и друзья после энной кружки пива (а пиво в кнайпе подавали не только в изысканных тонких бокалах, но и в кружках тоже) разгулялись будь здоров и уже пели хором.
– А если через другой выход? – предложил Фил.
– Боюсь, что и там нас ждут. И это уже во-вторых. Уйти не получится. Надо будет прорываться, что всегда легче делать, если уже началась стрельба.
Эльф выражался загадками. Я тяжко задумался над его последними словами. Фил тоже не спешил с очередным выводом. Циркач же оказался проще всех и спросил впрямую:
– Это ловушка?
– Возможно, – пожал плечами Семецкий. – Но не я ее для вас подстроил. Я просто повсюду таскаю за собой разного рода ловушки, хочу того или нет. Понимаете?
Я уже начал что-то понимать. И тут Эльф сказал:
– Давайте попробуем подойти к хозяину и спросить у него, как обстоит дело с третьим выходом. Через подвал. Раньше…
Хорошо, что в этот момент я смотрел на лицо Семецкого, и увидел, как оно изменилось. За секунду до начала событий. Поэтому еще успел обернуться и зафиксировать в дверях высокого человека в плаще и с тяжелым длинноствольным пистолетом в руках.
В такие моменты время зримо замедляет свой бег. Наверняка этот киллер вскидывал руку со всей стремительностью, на какую был способен, но мне-то казалось, что смертоносный ствол поднимается медленно-медленно, и я понял, что успеваю схватить тяжелый стакан с толстым донышком и безошибочно швырнуть его в голову вошедшего. Я так и поступил бы, но Эльф, перехватив глазами мой жест, шепнул:
– Не двигайтесь!
И выбросил вперед руку, словно стряхивал рукав пиджака с часов, перед тем как узнать время. А в следующее мгновение его сжатый кулак чуть-чуть наклонился, и из-под обшлага полыхнуло.
Выстрел показался безобразно громким в маленьком зальчике кнайпе с низкими деревянными потолками. Человек в дверях странно взмахнул руками и рухнул лицом вниз, со звоном сметая со стойки стаканы и опрокидывая стулья.
Началась паника, на фоне которой наименее приятно смотрелись фигуры полицейских в дверном проеме. Я уже сомневался, что в такой ситуации оптимально делать ноги, и как можно скорее. В конце концов, пока охотились не за нами, а у нас даже документы были в порядке. Зачем же привлекать к себе особое внимание? Ну, сидели вместе с этим человеком, беседовали. Ну и что? Мы знать его не знали раньше …
Но тут из-за соседнего столика грохнул еще один выстрел. Совершенно неожиданный даже для Эльфа, как я понял. Выстрел в сторону полицейских, но специально выше, чуть ли не в потолок, этакий хулиганский, провоцирующий выстрел. И оно сработало. Старший среди представителей власти заорал, как резаный. И хотя я по-прежнему не понимал ни слова по-немецки, было абсолютно ясно, что всем нам приказывают бросить оружие и лечь на пол. Для убедительности поверх голов было пущено несколько очередей из автоматов, так что даже щепки с потолка полетели.
Твою мать! Вот тебе и полиция! Германия – это же вам не Россия. Тут полицейские в мирное время по городу с автоматами не ходят. Тем более не палят из них в кнайпе, где полно народу. Кто же это? Какая спецслужба? Или все-таки бандиты переодетые? Во дела…
Зазвенели бутылки в баре, завизжали женщины. Ну, прямо кино! «Палп фикшн», честное слово.
А Эльф команду «Ложись!» выполнил своеобразно. С профессиональной мягкостью упал назад вместе со стулом, и пока летел, рявкнул нам:
– За мной! Быстро!
Мы попадали на пол, может, и не так изящно, но быстро и грамотно.
– Назад не смотреть! – прозвучала следующая команда.
После чего Эльф швырнул в сторону полицейских свето-шумовую гранату, и ослепительная вспышка высветила его фигуру, метнувшуюся к двери на кухню. Может быть, это действовал запредельно яркий свет, но зрелище получилось совершенно фантастическим: Эльф, словно птица, взмыл из под стола, размазался вдоль стены на доли секунды и тут же исчез, растаял в воздухе. Мы повторили, как смогли, этот маневр. И видно, смогли неплохо, да и граната оказалась не лишней: пули ударили в стену, когда нас уже не было в секторе обстрела.
Из кухни вели два выхода: во двор и в подвал. Хозяин стоял возле плиты, на которой что-то готовилось, и вид имел абсолютно невозмутимый. Можно было подумать, что в его заведении каждый день случаются подобные перестрелки. Дверь в подвал оказалась предупредительно открыта, и хозяин, истово кивая нам, повторял:
– Шнеллер! Шнеллер!
Это даже я понял. Немецкое слово «быстрее» знакомо у нас каждому с детства по всяким фильмам про фашистов.
Мы ринулись по лестнице вниз – Циркач впереди, за ним Фил, последним я. И только когда за моей спиною провернулся в замке ключ, я осознал, что Эльф остался наверху. Он ничего не сказал нам на прощание. Выходит, сохранялась наша договоренность о встрече завтра в полночь здесь же? Оригинально. О том, что Эльф заманил нас в ловушку, я и думать не стал. Если подвал закрытый, значит, просто предложено отсидеться, пока Семецкий будет уводить от нас полицию, как птица уводит хищников от гнезда. А если…
Оказалось именно второе. Из подвала имелся второй выход. По длинному коридору мы попали в соседнее здание. В пустой подземный гараж со следами строительных работ и с открытой на улицу дверью. Там было тихо, мы осторожно выглянули, и рванули вдоль неосвещенной стены до угла. На открытое пространство вышли спокойно. Увидели издалека полицейскую машину, синие сполохи мигалки зловеще метались по разрисованным стенам окрестных домов. Наш «мерседес» поблескивал в ночи, никем не тронутый. Но мы зашагали в сторону от дома и, только сделав пару больших кругов по ночным кварталам Кройцберга, на удивление тихим в столь поздний час, вернулись в исходную точку.
Можно было подумать, что весь криминал самого бандитского района Берлина собрался в эту ночь в нашем кнайпе, и потому в остальных местах царила удивительная, прямо-таки пасторальная тишина. (Это я однажды от Циркача такое слово узнал, а то еще решите, что я большой специалист по пасторалям). Впрочем, и у нашего дома уже все заканчивалось, если не сказать закончилось. Всех, кого надо увезли, кого надо допросили на месте, кого надо спугнули и разогнали куда подальше. Только один полицейский, теперь уже настоящий, бродил вдоль тротуара перед входом в кнайпе – видимо, в ожидании случайных ночных гостей, способных пролить дополнительный свет на произошедшее побоище. Но мы-то шли не в забегаловку, а в подъезд, и удостоились лишь вежливого вопроса, смысла которого не поняли. Фил отозвался солидно:
– Ихь фирштейн нихт. (Я не понимаю.)
И добавил фразу по-английски, мол, живем мы здесь. Полицейский благополучно отвалился. Красота! Вот бы у нас так!
Моника вернулась лишь под утро. Ее всю ночь продержали в участке по подозрению в причастности к беспорядкам. Наша знакомая была небезызвестной персоной для здешних властей, а к тому же хулиган, стрелявший в полицейских из почти игрушечного, как выяснилось, пневматического пистолета, оказался курдом. А о связях Моники Штраус с КРП наслышаны были не только мы.
В общем, Моника пришла злая на весь свет и прямо с порога спросила:
– Кто он, этот одинокий красивый мужчина?
Я думал ровно секунду.
– Профессор Вроцлавского университета. Историк.
– А-а-а, – протянула Моника. – Я знала одного такого профессора. Тоже, наверно, был историк. Он с двадцати метров, стреляя из пистолета в шестерку треф, укладывал шесть пуль точно в перекрестия, а пробки с пивных бутылок сдергивал без всяких приспособлений – ногтем большего пальца.
– Причем здесь пробки? – обалдел я.
– Не знаю, – сказала Моника. – Просто тот профессор преподавал в Академии Главного разведуправления вашего генштаба.
– У нас говорят короче – ГРУ, – уточнил Фил.
– Ну, значит, ГРУ, – согласилась Моника. – А этот откуда?
– А этот – из Вроцлавского университета, – повторил я упрямо.
– Ладно, – смирилась Моника, – давайте спать, хохмачи. Лично я жутко умоталась.
А за окном светало уже.
4
Треклятый официальный представитель КРП по имени Байрам, тот самый, что устраивал гостиницу Пиндрику со Шкипером, перезвонил нам аж в семь утра. Накануне Циркач договаривался с ним по поводу утра, но кто ж мог знать, что утро у курдов начинается так рано. Впрочем, не курды виноваты, это немцы все как ненормальные вскакивают часов в шесть и начинают перед работой наводить порядок в своих домах: пыль протирать, полы и окна мыть, надраивать латунные шарики на заборе и глянцевые морды садовых гномиков. Моника представляла счастливое исключение из этого национального правила. Так что мы со спокойной совестью спали бы еще часа два, а то и три. Не довелось.
– Мой человек заедет за вами на темно-зеленой «БМВ». Запишите номер.
Писать я не стал. Просто запомнил.
– Будьте внимательны, – продолжал Байрам. – По дороге он покажет вам нужный дом. А разговаривать с водителем бесполезно – он все равно по-русски ни слова не понимает.
– Хорошо, – сказал я.
Пришлось быстро все переиграть. Мы собирались ехать на своей машине, и под это дело Шкипер с Пиндриком взяли в прокате трепаный неприметный «фольксваген». Знать бы, что нас повезут, они могли следом и на «мерседесе» прокатиться. Но теперь, подумав, мы решили все-таки оставить в силе вариант с «фольксвагеном».
Минут через пятнадцать к дому подкатила довольно шикарная зеленая «бээмвуха». Номер совпал и мы, не обменявшись ни единой репликой, загрузились втроем назад. На правом переднем сидении расположился какой-то тип, очень смуглый и бородатый, который всю дорогу читал книжку на арабском языке. Возможно, это был Коран: бородач читал медленно, вдумчиво и даже что-то бормотал себе под нос. Деятель, звонивший нам по телефону, оказался прав: с такими попутчиками вряд ли можно поддерживать беседу. А по городу водитель откровенно крутил, даже я это заметил, хотя и путался в названиях улиц. Пока я отчетливо помнил и узнавал только одну, главную – Унтер ден Линден. Переводится это «под липами». Вот под этими самыми деревьями наш фанатичный мусульманин и оживился.
Мы ползли в небольшой пробке, когда он вдруг закрыл книгу, принялся размахивать ею перед собой и тыкать налево. При этом он быстро-быстро лопотал на своем языке, а жестами несколько раз показал кусок взрывчатки с бикфордовым шнуром, его поджигание с помощью спички и большой взрыв, который даже по-курдски обозначался словом «Ба-бах!» Или он это специально для нас выучил.
Я пригляделся: здание было массивным, помпезным, типа нашей сталинской застройки – на века возводилось. Такое еще поди взорви. Табличку на воротах я сразу не разглядел, а вот российский флаг в глаза бросился.
– Это наше посольство, – шепнул мне Фил.
– … твою мать! Они что, охренели?!
Никаких других слов на этот случай у меня просто не было.
Минут через сорок мы тормознули у ворот Трептов-парка и молча двинулись в сторону знаменитого мемориала советским воинам-освободителям. Интересное было выбрано место для встречи. Специально ради нас, что ли?
Наконец, показался памятник – солдат с опущенным мечом и маленькой девочкой на руках. Было очень странно видеть в натуре монумент, знакомый с детства по металлическим рублям, дедовской юбилейной медали и открыткам ко Дню Победы. Какой-то он был здесь очень маленький, мирный, не торжественный даже. Та давняя победа, не потускневшая с годами, тем не менее, казалась фактом древней истории, словно египетские пирамиды. Она будто бы не имела никакого отношения к нынешнему богатому, красивому, благополучному Берлину, который десять лет назад мы просто сдали без боя.
Но еще сильнее памятника поразили меня тяжелые мраморные плиты, выстроившиеся вдоль аллеи, как наглядная пропаганда в войсковой части. Это и была наглядная пропаганда. По белому камню много лет назад вырезали тексты на двух языках – с одной стороны по-русски, с другой по-немецки. А подпись под ними стояла – вы не поверите! – вождя народов. Да, да, Иосифа Виссарионовича Сталина. А на дворе девяносто девятый год. Это было сильно. Представьте себе, например, где-нибудь на ВДНХ памятник погибшим немецким солдатам и вырезанные в камне цитаты из «Майн кампф» Адольфа Гитлера.
От этих мыслей меня отвлек человек, появившийся с боковой дорожки. Не заметить его было трудно. Народу вокруг гуляло вообще немного, преимущественно русские туристы, да еще местные мальчишки на роликах гоняли по гладким гранитным плитам. А человек шел прямо к нам, но вид имел абсолютно немецкий. Ну, то есть европейский. Курды такими белобрысыми не бывают.
Наши попутчики кивнули ему издалека, как начальнику и, поотстав, пошли следом на предписанном инструкцией расстоянии: вроде и не с нами идут, но в случае чего всегда наготове.
– Здравствуйте, – сказал незнакомец без малейшего акцента. – Моя фамилия Матвеев. Я уполномочен представлять в Берлине Курдскую рабочую партию. А Байрам мой заместитель.
– Очень приятно, – я протянул ему руку. – Большаков.
Хотя чего уж тут приятного – встретить в Германии такого странного соотечественника!
– Сегодня вечером вы получите товар, – сказал Матвеев.
Он не спрашивал, он утверждал. Они тут все и всё друг про друга знали. Зачем же так усложнять систему передачи «товара»? Мудреная схема с гастролерами из России посередине уж очень походила на какую-то подставу.
– Вы получите товар, – повторил Матвеев, – и передадите его нам. В то же условленное место чуть позже подъедет красный «ситроен-берлинго».
– Это еще что за птица? – поинтересовался я, потому что не представлял себе как выглядит такая модель.
– А это, если по-нашему, каблучок, – пояснил Матвеев, откровенно признаваясь в своем российском происхождении. – Часть товара перегрузите в него. И поедете в кабине рядом со мною. Вторая часть отправится в бронемобиле «Ивеко», и там же будут все ваши люди. Вас ведь пятеро? Я правильно понял?
– Правильно, – нехотя согласился я, уже теперь прикидывая, как стану объяснять ему, почему нас сделалось трое, и на всякий случай спросил: – Чего ради мы должны ехать именно в таком порядке?
– Дело в том, Большаков, что товарищ Ахман оформил диппаспорт только на ваше имя. Остальные проедут на территорию вместе с диппочтой, не подлежащей досмотру.
– Вы возите диппочту в броневиках.
– Всегда! – ответил Матвеев с чувством. – Это и надежнее и солиднее выглядит.
– А зачем тогда класть… – я замялся, – часть товара в этот французский «каблучок»?
– На самый крайний случай. Досмотр чисто теоретически может произойти.
– И тогда за незаконное проникновение на территорию… – я еще раз запнулся и не стал продолжать, раз уж в этом разговоре ничего нельзя называть конкретно, – …мы будем переданы германским властям?
– Нет, – возразил он, – как российские граждане вы будете переданы Москве.
– Еще лучше, – сказал я почти искренне, ведь мы представления не имели, кто именно займется нами в Москве в случае срыва всей операции.
– Вас это пугает?
– Не знаю, – сказал я честно. – А вы сотрудник посольства?
– Да.
– И гражданин России?
– Нет.
– А-а, гражданин Курдистана, – протянул я.
– Ценю ваше остроумие, Большаков, но я гражданин Германии. Однако мы отвлеклись. Я, кажется, начал объяснять вам, для чего товар будет разложен по двум машинам. Видите ли, его закамуфлируют под книжные пачки. И если такие же пачки поедут в открытой для посторонних глаз машине, никому не придет в голову их вскрывать. Логично? Согласитесь, незаконное проникновение и незаконный провоз известного вам товара – это не одно и то же.
Мы ходили по дорожкам парка, слушать нас здесь явно никто не мог. Но, очевидно, разговор недомолвками был просто привычкой для этого человека. Я уже понял, что нельзя произносить ключевых слов, а пресловутые книжные пачки не являлись для нас товаром, и я полюбопытствовал:
– Что ж это за книги такие?
– Грамотный вопрос, – похвалил Матвеев. – Книги заслуживают внимания. Собственно, на них и построена легенда для ваших людей на случай провала. В двух машинах будет лежать добрая сотня пачек знаменитого бестселлера Салмана Рушди «Сатанинские стихи». Слыхали, надеюсь? Духовный лидер Ирана Аятолла Хомейни в свое время приговорил автора к смертной казни за эту вещь, и приговор до сих пор не отменен. А вы – простые русские коммерсанты. Хотели поторговать здесь, в цивилизованной стране ходкой книжкой, да вот столкнулись с непредвиденными трудностями: за вами охотятся исламские экстремисты. И вы просто спасаетесь. Обратите внимание, этот тираж отпечатан на арабском, не потому что, в Германии так много людей, читающих по-арабски, а потому что на языке Магомета «Сатанинские стихи» стоят дороже всего.
– Ага, – догадался я, сам не знаю откуда. – Ваш человек в машине как раз и читал эту книгу, а вовсе не Коран. Да?
– Очень может быть. Мои люди отличные бойцы. Но они далеки от фанатиков-вахаббитов и прочих представителей исламского фундаментализма. Пусть читают все, что им нравится.
Вообще, он неожиданно обрушил на нас столько подробностей, что я с некоторым удивлением начал осознавать: это уже не проверка на вшивость, а детальное изложение плана вполне серьезно продуманного теракта. Матвеев на самом деле верил, что мы пойдем взрывать российское посольство.
– А как же люди? – спросил я.
– Какие люди? – он сделал вид, что не понял.
– Сотрудники.
– Ах, вот вы о чем! Все произойдет ночью. И там не будет никого. Даже охрану эвакуируют. Под благовидным предлогом.
«Врет», – подумал я.
Я искал зацепку для наиболее аргументированного отказа, но Циркач опередил меня. Он не выдержал первым, очевидно, решил, что я уже на все согласился.
– Постойте! О чем вы говорите? Вы ставите нереальные задачи. Мы же еще не дали вам ответа.
– Ну, так давайте! – огрызнулся Матвеев.
– Пожалуйста, – теперь уже Фил вложил максимум иронии и яда в это «пожалуйста». – Данный объект нас не устраивает. Слишком опасно вступать в конфликт с властями двух государств одновременно. Это все равно, что под перекрестный огонь соваться. Как профессионал я не вижу надежных путей отхода.
Матвеев остановился, резко развернулся на сто восемьдесят градусов. Курды, шедшие сзади, напряженно замерли.
– Простите, я не понял, кто среди вас старший?
Вопрос был законный, а тон, которым он был задан, не предвещал ничего хорошего. Товарищ Ахман сказал бы в таком случае проще: «Фильтруйте базар, братки!» Впрочем, с нами он на фене не разговаривал. А интеллигентный Матвеев и вовсе начал издалека. Слова, конечно, не пули, но за интонацией следить надо обязательно. Порою последнюю спокойную фразу и первый выстрел разделяет слишком короткое время.
Извиняться было уже поздно. И неуместно. Я пошел ва-банк:
– Старший я, но Циркач и Фил порой умеют читать мои мысли прежде, чем я успеваю их высказать. Объект действительно нас не устраивает.
– А вам что, предоставили право выбора? – он все еще был агрессивен, но уже слегка сбавил обороты. –Товарищ Ахман сказал мне, что все уже оплачено полностью.
– Вот как?! – удивился я. – Ну, тогда пусть товарищ Ахман сам приезжает сюда и сам все делает.
– Так ему и передать? – вкрадчиво поинтересовался Матвеев.
– Так и передайте.
Мне было нечего терять.
– Чудненько. – Матвеев как-то нехорошо улыбнулся и добавил: – Скажу вам по секрету, товарищ Ахман уже сегодня ночью будет здесь.
– В Берлине? – спросил я.
– Нет, в Гамбурге.
– Ну что ж, тогда пустьвсе это и произойдет в Гамбурге, – резюмировал я неожиданно даже для самого себя.
Это был полнейший экспромт. Но на Матвеева он произвел неизгладимое впечатление. Террорист от дипломатии внезапно закурил и долго вышагивал по аллее молча. Потом спросил:
– Это ваше последнее слово?
– Да, – ответил я коротко.
И он опять замолчал надолго.
А я мучительно вспоминал, с чем же у нас связан Гамбург. В голову лезло явно лишнее. Например, одно из относительно недавних наших дел. Кстати, оно было самым первым после Чечни и официального увольнения из ЧГУ. Ноябрь тысяча девятьсот девяносто седьмого.
Тогда в Германию забросили не всю нашу пятерку, а только двоих – меня и Фила. Остальные должны были подъехать позже. Работа началась на вокзале Альтона, где мы опознали по фотографии некого прибывшего из Берлина немца с русским именем Сергей Малин и должны были вести его. Просто вести и все, без установки на контакт, захват, или еще что-то. Вести вплоть до поступления новых указаний. Дальше началась комедия абсурда. Мы быстро заметили, что за Малиным следят как минимум еще три независящих друг от друга группы. Задача стремительно усложнялось, ведь нам нельзя было обнаружить себя. И в обстановке этого бардака где-то в районе станции Рипербан мы фигуранта потеряли. (А кстати, хороший каламбурчик вышел: бардак в районе борделей). А вот новых инструкций все не поступало. И тогда я внезапно понял, где мы найдем Малина. «Пошли в порт», – сказал я Филу. «Почему?», – удивился Фил. «Я знаю, что он там», – заявил я уверенно, и Фил подчинился. Это был полнейший бред, или обыкновенное чудо, или чистая случайность, но мы действительно увидели Малина в уличной кафешке на пристани. Он сидел за столиком вместе с высоченным брюнетом моего примерно роста, но не спецназовской, а этакой аристократически-артистической внешности. Начиналось самое интересное. Но тут-то нам и дали отбой. Мол, за все спасибо, ребята, больше ничего не требуется. А уже через час мы летели обратно в Москву. На объяснения в ЧГУ никто не расщедрился. Мне казалось, дядя Воша и сам плохо понимал, что произошло. Ну и денег, понятно, заработали мизер. За что платить-то? А неустойки по нашим сугубо устным договорам как-то не очень приняты.