– Помнишь, я говорил тебе, что Димыч не раз и не два мечтал убить меня, а я – его. Про Костика Жилу я вам тоже рассказывал, а ведь это тот самый человек, которого Димыч кинул. На деньги Костика он и взлетел. А не вернул ни цента. Ни гроша. Бандит Жила за голову Линевича готов был отдать все, и в восемьдесят восьмом, когда он вышел на свободу и, пользуясь новыми временами, сумел утечь за рубеж, он очень быстро разыскал меня. Кто мог знать лучше всю подноготную Димы Линевича? Ведь я занимался этим уже восемь лет с упорством, которому позавидовал бы и сам Остап Бендер.
Ну, я и передал Жилину всю информацию о Линевиче. Надеясь на хорошее вознаграждение, а главное – на месть чужими руками. Но… Вы уже знаете эту историю – бандитская логика далека от общечеловеческой. Получив всю информацию, Жила решил для начала устранить источник, дабы, кроме него, уже никто не сумел им воспользоваться. Результат той попытки известен…
А Димыч опять вышел сухим из воды. Но про мой контакт с Жилой он узнал. Все понял и придумал, гаденыш, ответный ход. Через третьих, точнее через тридцать третьих подставных лиц, он заказал мне очень высокооплачиваемый теракт на Ближнем Востоке. Я работал тогда на «Моссад», и взялся с энтузиазмом, очень хотелось показать обезумевшим в очередной раз арабам, что, убивая других, рискуешь быть убитым и сам. Причем, строго по той же схеме. Теракт был задуман жестокий, и вряд ли кто-то кроме меня за такую гадость взялся бы …
До сих пор не знаю, как ему это удалось – вне всяких сомнений, ценою нескольких жизней, – но за пару часов до начала операции произошла немыслимая рокировка. В теракте, которым руководил лично я, появились абсолютно незнакомые мне исполнители. Был взорван автобус в Иерусалиме. Автобус, полный евреев, в том числе и детей. Мои отношения с «Моссадом» на том и закончились. Точнее, начались совсем другие отношения. Я был объявлен позором еврейского народа. Петлял тогда, как заяц. Отсиживался в итальянской тюрьме, а там не слишком хорошо кормили… Они охотятся за мной по сей день. А что это значит, если за тобой всю жизнь охотится «Моссад»… Спросите у Эйхмана, когда попадете на тот свет. И вот этого я тоже не прощу Линевичу никогда.
Эльф помолчал, прислушиваясь к рокоту волн.
Гамбург – морской порт, но стоит не на Балтике, а в эстуарии Эльбы. Однако широченная и уже солоноватая в этих местах река ведет себя совсем по-морскому. А ночной прибой звучит как-то особенно зловеще.
Потом Семецкий спросил в пространство:
– Рассказывать дальше?
Никто из нас не ответил, да ему и не нужен был ответ.
– Димыч кидал всех. Его одноклассник Коля Демидов, небезызвестный ныне человек в вашей президентской администрации, тоже помогал ему удирать из страны. И Жилу держал на зоне до упора. Дождался благодарности? Как же! Сегодня у них война компроматов и вооруженный нейтралитет. Один сидит в Кремле, объевшийся властью, другой – в Гамбурге на несуразно огромных деньгах, уже не помещающихся под жопой. Кто круче, не понятно, но каждый мечтает лишь об одном – сожрать другого. Они готовы не просто на убийства ради этого. Они рвут на куски зубами всех, кто встает на их пути, чтобы на финише разнести в клочья друг друга…
Да, я тоже убивал людей. Но, как правило, защищаясь. Димыч – почти всегда нападая, а если и защищался, это все равно выглядело как упреждающий удар. Он как начал с того наглого турка на границе, так и не сумел остановиться. Турок ведь просто деньги хотел отнять, а Димыч его шлепнул, не задумываясь. И так всю жизнь. Он убивал первым.
А когда не то что бы для жизни, а просто для его власти возникла малейшая угроза, он решил всех перессорить насмерть и с этой целью сфабриковал три одинаковых фальшивки, одновременно в трех странах. Этот гениальный интриган распространил такой текст: «Братва угрожает Королю рынков. Если его убьют, рыночной экономике в России придет конец». Вся гэбуха в России стояла на ушах, кому надо, поняли, что Король рынков – это Димыч. Но что сам Линдеманн это все и написал, не догадался почему-то никто. Зато в итоге пошла стрельба по Аникееву и Свирскому. Сценарий сработал.
Эльф еще немного помолчал. Потом добавил со вздохом:
– Наверно, большая серьезная экономика строится именно по таким законам. Но я не занимаюсь экономикой. По роду своей деятельности я занимаюсь людьми. И таких людей, как Линевич, я считаю своим долгом уничтожать.
Потом добавил после паузы:
– Сегодня уже неважно, что Ника по-прежнему любит его. Она просто не понимает, не может понять, что любит другого Дитмара, того, который перестал существовать много лет назад, превратившись в настоящее чудовище, в адскую машину, грозящую смертью всем вокруг. Гибель Димки Линевича, конечно станет трагедией для Ники, но у нее останусь я, и сумею помочь. А вот окончательная победа Навигатора – это будет кошмар пострашнее и помасштабнее. Для всех, в том числе и для Ники. Я много думал над этим и, наконец, принял решение. Всё, ребята. Теперь вы решайте, как поступать. Приказ – дело серьезное, но если честно, мне кажется, что каждый из вас – тоже своего рода герой-одиночка.
Он попал в яблочко. Мы, конечно, уникальная группа. Но, может быть, в том и заключается наша уникальность, что каждый в этой команде – герой-одиночка.
И я вдруг понял, зачем Кулаков собрал тогда всех пятерых вместе возле этого гаража в Медовом переулке. Он уже чувствовал: Эльф будет перевербовывать нас, и не деньгами, а исключительно силой своего обаяния. И дорогой наш дядя Воша надеялся по наивности, что каждому в отдельности будет стыдно перед остальными отказаться от выполнения приказа. И что хоть один из нас не сломается и сумеет убедить других, что долг выше совести, а офицерская честь выше морали.
Дядя Воша ошибся. Он, наверно, забыл, что бывшие кадровые офицеры спецназа тогда, в Чечне вылетели из регулярных частей как раз за невыполнение приказа. Приказа, который противоречил нашим представлениям о совести и морали.
Мы и на этот раз оказались единодушны все пятеро. Мы остались вместе с Эльфом – до конца.
4
Время до утра он предложил убить на Рипербане. Это было не слишком оригинально, зато довольно полезно для нас. Перед последним аккордом серьезной и грязной (чего греха таить!) работы, самое лучшее – расслабиться, забыться, выкинуть все из головы. Тогда в нужный момент достигаешь максимальной собранности. А кто мог знать, что еще ожидает нас наутро в этом безумном, безумном, безумном деле? (Или в знаменитом фильме Стенли Крамера слово «безумный» повторено четыре раза?)
Яркие картинки той ночи запомнились надолго. Рекламные вывески мерцали, вспыхивали и рассыпались на сотни сверкающих брызг во всех направлениях. В общем, света было больше, чем днем. Мы мотались из кабака в кабак, из одного секс-шоу в другое… Индивидуальные кабинки и номера с девочками нас пока не интересовали, но похоже было, что закончится все именно этим. Циркач в своей излюбленной манере приступил к тесным контактам с профессионалками и любительницами практически сразу. То есть иногда он выхватывал девушек из зала и тащил куда-нибудь в туалетную комнату, иногда после особенно эффектного танца догонял артистку за кулисами. И, по-моему, всякий раз обходился без денег. А вообще платил за все Эльф и только переживал, бедняга, ужасно, что мы до смешного мало пьем, а я так и вовсе отказываюсь от спиртного.
– Вы половину кайфа теряете, ребятки, – повторял он, принимая внутрь очередную порцию какого-нибудь коллекционного напитка.
В эту ночь Эльф пил только коньяк. Причем все время разные марки, но с выдержкой никак не меньше двадцати пяти лет.
А девчонки липли к нам все настойчивей и настойчивей. Иногда изысканно разодетые, иногда условно прикрытые лоскутками и ленточками, а иногда просто голые. Некоторые были дивно как хороши, некоторые – просто безобразны. Но даже в безобразии своем одуряюще сексапильны и многоопытны. Те же, что выступали на сценах, вертелись вокруг шестов в ресторанных залах или запрыгивали в танце к нам на стол, были всегда с прекрасной кожей, юные, гибкие, в меру спортивные, в меру упитанные и очень миловидные.
Под конец, уже ближе к рассвету, мы почувствовали себя пьяными от этой эротической чехарды, и я, наконец, позволил ребятам махнуть граммов по сто очередного потрясающего коньяка, кажется, это был «Курвуазье Эмпериаль». Хуже не будет. Было ведь ясно, что спать не придется вовсе, и небольшая доза спиртного могла их даже взбодрить. Это подтвердил и наш всеобщий персональный доктор, который сам, как выяснилось позже, уже накатил где-то граммов двести тайком от меня. Неслыханно! Но я простил ему.
А себе я заказал, понятное дело, лишь крепкого кофе и оглоушил три чашки подряд.
Эльф к этому моменту дозу набрал изрядную, он был в ударе и не очень-то считал, сколько выпил, особенно когда слизывал свой дорогущий коньяк с грудей или лобка какой-нибудь очередной и тоже не слишком дешевой красавицы. Поэтому, поглядев на мой кофе, Юра сказал:
– Нет, это уже не поможет.
И запил пепси-колой три больших голубых таблетки.
– Что это было? – спросил я.
– Неважно, – сказал он. – Жуткая, очень вредная гадость. Зато уже через час буду снова, как огурец.
– Жаль, Фила нет, ему было бы интересно, – сказал я.
Фил к тому времени нашел девушку своей мечты, радостно сообщил, что ее зовут Роксана (девушка не возражала), и «молодые» удалились в уютный номер. Доктор наш выпил больше остальных ребят, поэтому пока был свято уверен: перед ним та самая потерянная шлюшка с Савиньиплатц. Я понимал, что с ней он выпьет еще, скорее всего шампанского, и тогда обнаружит, что его сегодняшняя партнерша – это и есть его жена Роксана. Каждый сходит с ума по-своему.
Ночь катилась к финишу, и Пиндрик со Шкипером тоже отправились ставить победную точку в отношениях с женщинами. Пиндрик продекламировал, вспоминая анекдот о поручике Ржевском:
– Плывет по морю клипер, на клипере шкипер, у шкипера триппер. Не боишься?
– Ерунда! – сказал Шкипер. – Мне тут одна русская девчонка поведала. Наши так и зовут эту улицу – Триппербан. Одни болеют, другие не болеют. На все воля Божья.
– Может ты и прав, – философски заметил Пиндрик. – А давай-ка, чтоб все было по-честному, возьмем одну девочку на двоих. Уж лечиться, так вместе!
Кажется, они так и поступили. Не из экономии, а из солидарности. И ради эксперимента.
Только Циркач сидел теперь за столиком вместе со мной и Эльфом, заявив, что уже никого и ничего не хочет. Он тупо смотрел на очередное разнузданное шоу под тихую вкрадчивую музыку и удивленно бормотал:
– Не возбуждает! Ну, совсем не возбуждает.
– Все, братец, – констатировал я, – ты, наконец, объелся. Шесть партнерш за одну ночь – это все-таки перебор.
– И это, еще не считая тех, которые меня заводили, но не отдавались, – почти застонал Циркач.
– Коньячку? – предложил Эльф.
– Не хочу, – вяло отозвался Борька. – А впрочем… Давай! Вдруг поможет.
И Циркач принялся вдумчиво потягивать «Эмпериаль», вдыхая аромат и закатывая глаза от неземного блаженства, словно кто-то ему под столом делал минет.
– Хорошо погуляли, – резюмировал Эльф. – Ты-то хоть получил удовольствие, аскетище? Не пьет, не курит, женщин только щупает робко, как мальчик… Что за жизнь у тебя, Крошка? Может ты и не человек вовсе?
Я посмотрел на него долгим взглядом. На что намек? На мои алкогольные экзерсисы? Знает ведь наверняка. Этот – все знает. Но говорить о собственной феноменальности сейчас не хотелось, и я мгновенно перевел стрелку.
– Я-то человек, а вот ты, Юра… Ты так и не объяснил нам, на чьей стороне играешь.
– Хорошо! – Эльф был все-таки уже пьян и говорил хоть и четко, но с неумеренной аффектацией. – Хорошо, рассказываю. Только слушай внимательно и не переспрашивай потом. Я уже объяснял тебе, что на этой планете есть две противоборствующих силы. Если угодно, добро и зло, если угодно, демократия и тоталитаризм, если угодно, стремление к порядку и стремление к хаосу, назови, как хочешь, но силы все равно две. Конфессии, концепции, государства, партии, нации – это все лирика. Есть две силы, которым не можно победить друг друга. Победа одной из них означает конец света. В противостоянии заключено равновесие. Но проклятый технический прогресс дает все больше шансов смещать естественное равновесие в ту или иную сторону.
Он сделал паузу, хотел еще выпить, потом вспомнил, что после таблеток уже не пьет. И продолжил:
– Во все века кто-то должен был следить за борьбой титанов. Назовем этих людей третьей силой. Они всегда действовали предельно аккуратно и незаметно, но сегодня, приходится вмешиваться все активнее и активнее. Иначе – хана. Вот и все. Так что я ни на чьей стороне. Я – на стороне жизни. И против смерти. Понятно?
– Более-менее, – пробормотал я растерянно.
Потом все-таки нащупал следующий вопрос:
– И где же находится центр этой контролирующей всех организации?
– Не здесь, – серьезно сказал Эльф. – Он и не может находиться на Земле.
– А-а, – разочарованно протянул Циркач, напоминая о своем присутствии. – Ты – инопланетянин!
– Сами вы инопланетяне, – обиделся Эльф и цинично затушил сигарету в фужере с недопитым коньяком стоимостью четыреста долларов за порцию. – Я связан с Землей гораздо сильнее, чем вы. Просто вы живете здесь впервые, а я в девятнадцатый раз.
Даже Циркач не нашелся, что ответить, а я глупо спросил у этого самозванного Дункана Маклауда:
– Ты бессмертный?
– Все люди бессмертны, – скучно ответил он, – только не все знают об этом.
Я поморщился, уже готовясь спросить, какой именно из христианских церквей он отдает предпочтение, но продолжение оказалось неординарным.
– Дослушай, Крошка. Не все знают о своем бессмертии. Я – знаю. Достаточно давно и наверняка. Заметь, не верю, а знаю. Такое знание называется Посвящением. С большой буквы. А такие люди, как я, – Посвященными. Посвященных намного больше, чем принято считать. Но только некоторые из них, называемые избранными, умеют после смерти возвращаться назад, на Землю. Вот они-то и осуществляют контроль за равновесием в мире.
– Здорово, – сказал Циркач, почти увлекшийся этой байкой. – Значит все-таки центр вашего тайного общества где-нибудь на Тау Кита?
– На Тау Кита – погода не та, – задумчиво проговорил Эльф и небрежно прикурил новую сигарету от указательного пальца. Как от зажигалки.
– Браво, – апатично похлопал Борька. – Ты готовил этот номер к шестидесятилетию Советского цирка?
И мне вдруг подумалось, что он со своими девочками тоже выпил не сто граммов коньяка, а раз в пять больше. Я не мог поддержать ироничного настроя Циркача. Потому что ясно видел собственными глазами: не было никакого фокуса – просто человек прикурил сигарету от указательного пальца. Потому что он не совсем человек.
– Видите ли, других обитаемых планет в том смысле, как вы себе представляете, не существует в природе, – зачем-то начал объяснять Эльф. – Есть только разные уровни бытия. Их всего десять, но сейчас не об этом речь. С Земли, то есть с первого уровня бытия люди, умирая, переходят на второй, и вот оттуда мы умеем возвращаться обратно. Но, к сожалению, даже мы, избранные, до сих пор не научились на втором уровне бытия находить своих погибших друзей, которые не были Посвященными. Вот такая беда. Научиться бы! И можно больше не возвращаться. Честно говоря, я уже устал от этих перелетов.
Эльф говорил спокойно, буднично, словно речь шла о регулярных рейсах Москва – Берлин, а не о жизни и смерти.
– Мне кажется, я уже выполнил свою миссию. Вот только очень больно оставлять на Земле Нику…
Потом он внезапно, оборвал сам себя.
– Все, ребята, я пошел в душ. И вы собирайтесь потихонечку. Каких-нибудь два часа осталось. Надо быть в форме.
И он действительно был в форме – бодр и подтянут, когда мы, покинув утомленный, засыпающий на глазах Рипербан, поехали в офис маленькой фирмы в районе Альтона, в удобной близости от объекта.
Эльф намерен был позвонить Линдеманну часов в семь утра, когда тот, по расчетам, собирался ехать из аэропорта домой, но хитрый Димыч опередил давнего соперника и позвонил сам в половине седьмого. Не из аэропорта, а уже из дома.
– Юрка! Куда ты пропал? Быстро дуй ко мне!
– Как это, быстро? – обалдел Эльф. – Я только проснулся. Я сейчас не могу, мне ехать далеко.
Он нес какую-то мутную ахинею. Он оказался не готов. И, наконец, сообразил разорвать связь:
– Я тебе перезвоню, Димыч.
Мы посмотрели друг на друга шальными глазами, и Эльф еле слышно произнес:
– Пли!
Я нажал на кнопку дистанционника, не испытывая ни малейших угрызений совести. В тот момент мне хотелось только одного – поскорее добраться до самолета, откинуться в кресле и спать.
Но ничего не случилось.
Объект был от нас меньше, чем в полукилометре, и не услышать взрыва было просто нельзя. Значит, что-то произошло, что-то из ряда вон выходящее.
– Звони ему, – приказал я, чувствуя, что Эльф уже плохо соображает и вряд ли способен принять решение самостоятельно.
Он набрал номер.
– Ты чего трубку бросаешь, урод?! – снова заорал Линдеманн с истеричными нотками в голосе. – Ты хоть представляешь, что здесь у меня происходит?! Кто-то заминировал мой дом. Я послал вперед себя профессиональную группу антитеррора. Не обижайся Юрка, это не потому, что я тебе не доверяю, это потому, что мои аналитики предсказали возможную ловушку, засаду. Видишь ли, за время моего отсутствия в Гамбург – по агентурным данным – прибыли враги. Много врагов. Понимаешь, я ждал живых террористов под диваном, а оказалось кто-то напичкал весь мой дом тротилом. Или чем сейчас принято взрывать дома? Аммонитом?
– Си-4, – подсказал Эльф.
– Что ты говоришь? – не расслышал Дитмар.
– Си-4 – это такая американская взрывчатка, – тупо повторил Эльф.
Он вел себя как сомнамбула. Он уже ничего не соображал. И мне сделалось страшно.
– Правильно! – обрадовался Дитмар. – Мои спецы как раз и обнаружили некоторое количество Си-4. Им только не удалось найти всю взрывчатку, зато они обнаружили пару детонаторов, поняли принцип взрывного устройства и отключили его. Теперь дистанционный взрыватель не работает. Но все равно опасность сохраняется. Юрка, приезжай скорее, помоги мне разобраться с этой ерундой!
– Позови Нику. На минуточку, – выдавил Эльф тихим, бесцветным голосом.
Он словно бы и не слышал всего, что говорил ему Дитмар.
Но просьба была настолько решительной и неожиданной, что Линдеманн, конечно, подчинился и крикнул жену.
– Ника, – сказал Эльф, не меняя интонации. – Срочно приезжай ко мне. – Эльбхаусзее, четырнадцать. Ты помнишь этот дом?
– Помню, – сказал она.
– Приезжай, это вопрос жизни и смерти. Я уже девятнадцать лет не просил тебя ни о чем. Сегодня – прошу.
Он был уверен, что Ника поедет. В его голосе звучала эта уверенность. Звучала сквозь усталость и тоску и набирала силу победного клича.
– Все, – сказал нам Эльф. – Ника едет сюда. Задержите ее. Я скоро вернусь.
Он поднялся и ринулся к двери.
– Ты куда? – спросил я, жестом прося остановиться хоть на секунду. – Черт с ним, с Димычем. Пусть живет. Полетели вместе с Никой в Москву.
– Нет, – ответил он. – В Москве меня «Моссад» отыщет быстрее, чем в Берлине. Лучше мы вместе с Никой уйдем на второй уровень.
– Юра, ты бредишь, – сказал я.
Потом вспомнил недавний, а казалось, уже вчерашний разговор, сообразил, что он имеет в виду дружное самоубийство на пару с любимой, и решил уточнить:
– А разве Ника тоже Посвященная?
– Нет, в том-то и дело, что нет. Но мы должны уйти вместе, я думаю, у меня получится.
– То есть ты хочешь убить и ее?
Эльф поморщился, как от боли.
– Я хочу убить его. А с ней я хочу уйти вместе, – тупо повторил он.
– Давай ты никуда не пойдешь, – предложил я, заступая ему путь. – А мы вместо тебя закончим твою работу. Сиди здесь и жди свою Нику.
На какую-то секунду легкое колебание отразилось на лице Эльфа. Но он потряс головой и сказал упрямо:
– Нет. Я должен идти. А вы задержите ее.
Я понял, что все равно не смогу его остановить и отошел в сторону.
А Ника до нас не дошла. Люди изобрели на свою голову такую замечательную штуку, как мобильный телефон. Из-за какой-то сущей ерунды она позвонила домой с полдороги, и Дитмар, вовсе и не думавший ревновать ее к Эльфу в этот драматичный момент, невозмутимо сообщил:
– Ну, где тебя носит, родная? Сказала, на минутку… А тут уже Юрек пришел, помогает ребятам искать взрывчатку.
Ника почуяла неладное. Развернулась и побежала обратно.
А Юрек, конечно, помогал ребятам. И даже закладки искал, но с совершенно другими целями. Его, собственно, интересовала не столько взрывчатка, сколько способ рвануть ее как можно быстрее, да еще так, чтобы самому смыться. Проще всего было выпрыгнуть в окно, найти канаву поуютнее и, падая в нее, на лету выстрелить себе за спину. Только прежде, чем все это делать, стоило убедиться в исправности устройств, срабатывающих на выстрел. Вот этим наш дорогой Юрек, надо полагать, и занимался.
Достоверных сведений на сей счет не осталось. Весь нижеследующий эпизод был реконструирован исключительно по аудиозаписи. Магнитофоны ЧГУ, да и прочих служб, находились, как водится, в машинах за квартал от объекта, а видеопленки погибли в момент взрыва в доме вместе с камерами. Короче, из сохраненных для истории разговоров получается примерно следующее.
Процесс изучения всех наших закладок занял у Эльфа изрядное время. Да он еще дюже тормозной был после бессонной ночи и своих чудовищных голубых таблеток. И вот, когда уже, скорее всего, стало ясно, что оставшийся под полом заряд исправно сработает на выстрел и можно бежать, в комнату влетела переполошенная Ника.
Ника. Здравствуй, Юра! Ну, что тут у вас?
В этом месте записи очень долгая пауза. А потом – следующий диалог:
Линдеманн. Ах, Юрка-Юрек, неужели ты думаешь, что старика Линевича можно так просто перехитрить?
Семецкий. Я не думаю – знаю. Я уже перехитрил тебя. Ника, прости! Очевидно, с этими словами Эльф вынимает пистолет и приставляет его себе к виску.
Ника(истошно). Не делай этого! (Очевидно, бросается к Эльфу, а Дитмар хватает жену за руки и не пускает, дальнейшие слова явно обращены к Линдеманну). Отпусти меня, слышишь, отпусти! Что же ты делаешь, сволочь! Ты хочешь, чтобы он умер? Отпусти! Я никогда тебя не любила!
Линдеманн(глухо). Ты врешь.
Ника(почти спокойным голосом). Наверно. Наверно, я вру. Просто я хотела сказать, что с тобой мне никогда не было так хорошо в постели, как с ним. Потому что ты, Димыч, в первую очередь думаешь о себе. И только с Юркой… только он… это незабываемо …
Новая долгая пауза.
Линдеманн. Уходи. Я тебя отпускаю.
Семецкий. Спасибо, Димыч.
Линевич. На здоровье, Юрек. Посмотри, а вот это кто?
Линевич показывает Семецкому чью-то фотографию. Чью именно, установить не удалось.
Семецкий. Димыч, ты с ума сошел? Это же Ника.
Линевич.Нет, дорогой, смотри внимательно.
Ника. Юрка, что он говорит? Я ничего не понимаю.
Семецкий. Я тоже. Димыч просто сошел с ума.
Линевич. Взгляни, Ника. Разве это твоя фотография?
Пауза.
Ника. Нет. Ну и что?
Линевич. Он любит ее, а не тебя. А теперь можешь уходить.
Ника. Это какой-то бред…
Семецкий. Димыч, ты дурак. Иди ко мне, Ника…
Далее в фонограмме некий шум. Очевидно, Ника бросается к Семецкому, роняя что-то. В финале легко различимы два звука: пистолетного выстрела и взрыва. Интервал между ними строго соответствует указанному в тактико-технических данных специального взрывного устройства.
5
Линдеманн находился в непосредственной близости от закладки Си-4 весьма солидной массы, вот почему его труп ни в одном из протоколов опознания не значился. Эльфа и Нику от эпицентра взрыва отделяло несколько метров, благодаря этому изучение фрагментов тел позволило экспертам предположить: они двое в момент гибели стояли крепко обнявшись.
Ну, а результаты теракта в целом получились довольно бледненькие: погибших всего пять (с Линдеманном в комнате были двое телохранителей), пострадавших – тринадцать (десять человек из обслуги резиденции с несерьезными травмами и три случайных пешехода с легкими царапинами).
А вот стекла вылетели почти во всем квартале.
До самолета мы добрались благополучно, даже стрелять не пришлось. Документы предъявляли повсюду, где надо, держались индеферентно. И только Циркач был какой-то серый с лица.
– Ты, наверно, в Нику влюбился, которую не видел ни разу, – пошутил я более чем мрачно.
– Наверно, – сказал Циркач и гадко отпарировал: – А ты, наверно, в Эльфа влюбился.
Он был почти прав. Такие люди, как Юриуш Семецкий, мягко говоря, не часто встречаются, и отношение к ним у меня особенное. Нет, я не слишком верил его пьяному ночному монологу, заимствованному из какого-то фантастического романа, а последние слова про Нику звучали и вовсе полнейшим бредом. Но с другой стороны, я чувствовал явное раздвоение сознания, будто бы одна половинка мозга, сохраняла здоровый скепсис, а другая истово верила во всю эту романтическую чушь. Ведь была сигарета, зажженная от пальца, и был Вроцлав, где он убежал после дозы мощнейшего анестезирующего средства, и было досье на Эльфа, в котором подтверждалась его многократная гибель…Впрочем, утомленные половинки моего мозга конфликтовали между собой вяло. Главным было совсем иное ощущение – дьявольская смесь восторга и горечи утраты.