Скребицкий Георгий. От первых проталин до первой грозы

   - Наконец-то и ты о деньгах вспомнил,- улыбалась мама и спокойно добавляла: - Вся зелень на день стоит пятачок. А если Дарья начнёт её с вашего огорода для готовки брать, так в неделю там ничего не останется.
   - Ну, не хотите, и не надо,- отвечал Михалыч.- А мы с Юрой отлично обходимся собственными овощами. Для нас просим ничего не покупать.
   - Вот и прекрасно! - соглашалась мама.
   С огорода мы с Михалычем пользовались не только овощами. На грядах завелось множество жирных гусениц. Я их ежедневно собирал и кормил ими нашу ручную галку, от этого получалась двойная польза: и вредителей уничтожаем, и Галя очень довольна.
   Кроме гусениц, которые портили наш урожай, были у нас и другие враги мамины куры. Но с ними мы быстро справились, устроив при помощи собственного верстака и знакомого столяра отличную ограду Даже калитку в ней сделали.
   В конце лета у нас на грядах появились огурцы и выросла одна довольно большая тыква. Эту тыкву мы специально выращивали для замечательного опыта, который Михалыч решил проделать. Не знаю, сам ли он его выдумал или услышал от кого-нибудь.
   Как только тыква выросла довольно солидных размеров, мы и приступили к опыту. В один её бочок Михалыч воткнул иглу с толстой шерстяной ниткой. Другой конец этой нитки он опустил в баночку с сахарным сиропом. Этот сосуд мы поставили на землю рядом с тыквой.
   - Понимаешь, в чём вся суть дела? - говорил мне Михалыч.- По этой нитке, как по фитилю, сладкий сироп будет втягиваться в тыкву, и она станет сладкой, как дыня. Только пока никому ни слова. Подождём недельку, а потом и преподнесём на стол наше произведение. Вот мама-то с Дарьей ахнут!
   Устроив всё как нужно, мы закрыли от посторонних любопытных глаз будущую дыню травой и листьями. Пусть лежит себе в холодке да наливается сладким соком.
   Мне страшно хотелось поскорее отведать этот чудесный фрукт. Я прямо считал каждый день, долго ли ещё ждать осталось. Михалыч не разрешал мне трогать нашу толстенькую питомицу и даже совсем не раскрывал листья, не глядел на неё.
   Наконец неделя прошла, опыт был закончен. В этот день мы, как заговорщики, пробрались в огород, сбросили листья и траву, закрывавшие наше детище.
   Но что же случилось? За эту неделю тыква не только не выросла и не налилась сладким соком, наоборот, она стала совсем маленькая и сморщенная, как старушка, а в том месте, где у неё была воткнута игла, её бок совсем сгнил. Куда же тогда девался сахарный сироп, почему он не напоил тыкву? Мы взглянули на банку. Она была полна утонувших муравьев. Собственно, это был уже не сахарный сироп, а какая-то тёмная, очень густая каша. Вот, значит, кто отведывал наш сладкий напиток. Мы с грустью переглянулись.
   - Любой опыт может и не удаться,- вразумительно сказал Михалыч.- На то он и опыт.- И, лукаво улыбнувшись, добавил: - А хорошо, брат, что мы заранее ничего не рассказали "нашим врагам". Давай же сохраним всё это в тайне.
   О нашем неудавшемся опыте мы ни слова не сказали ни маме, ни тётке Дарье.
   Ну что ж, дыни из тыквы у нас не получилось, а всё-таки все остальные овощи имеются, даже собственные свежие огурцы. Только было непонятно, почему они совершенно горькие.
   - А ты знаешь, брат, когда огурец слегка горчит, это даже приятно,говорил мне Михалыч.- Понимаешь, придаёт какой-то особый вкус, особую остроту.
   Я был с этим совершенно согласен и, преодолевая отвращение, ел горькие, как хина, огурцы.
   Всё шло как нельзя лучше. Огород наш так разросся, что походил теперь на тропические джунгли. Мы его совсем не пропалывали. Особенно буйно разрослись на грядах и между ними крапива и лебеда.
   - Ничего, это даже к лучшему,- уверял Михалыч,- создаётся естественная затенённость. А то на солнце вся зелень начала бы вянуть и сохнуть.
   Мы были очень довольны нашим огородом и уже подумывали о том, что скоро надо будет снимать основной осенний урожай.
   И вот как-то раз Михалыч, как обычно, пошёл на огород, чтобы принести "кое-что" к ужину. Мы с мамой сидели за столом и ждали.
   Неожиданно дверь с шумом распахнулась, и в столовую вбежал Михалыч. Он был весь красный, глаза метали молнии.
   - Застрелю, собственными руками застрелю! - закричал он, задыхаясь от гнева.
   - Кого, кого застрелишь? - перепугалась мама.
   -- Эту негодную тварь.
   - Какую тварь?
   - Корову! Твою корову! - Михалыч еле перевёл дух.- Тысячу раз говорил: "На чёрта она нужна! И молоко и масло - всё есть на рынке". Так нет, нарочно держите это чудовище!..
   - Подожди, успокойся,- перебила мама.- Что ж она сделала?
   - Съела, весь огород съела! - в полном отчаянии проговорил Михалыч.Сколько работы, сколько трудов - и вот результат!
   Я выскочил из-за стола и побежал взглянуть на всё своими глазами. Действительно, на месте нашего пышного огорода торчали какие-то жалкие, объеденные стебельки. Все гряды были перетоптаны, перемяты. Я с горечью поглядел на этот ещё недавно цветущий уголок. Увы, от него ничего не осталось.
   Пришёл и Михалыч, закурил, молча стоял у открытой калитки.
   - Да как же она сюда забралась? - недоумевал я.
   - Забыл, я сам забыл запереть калитку, когда перед обедом сюда заходил,- мрачно пояснил Михалыч.
   Так нам и не удалось собрать осенний урожай с нашего огорода.
   Но корову Михалыч всё-таки не застрелил и даже очень скоро перестал на неё сердиться.
   - А наши с тобой труды в огороде всё-таки не пропали даром,- однажды весело сказал он.
   - То есть как не пропали?
   - Очень просто: ты пьёшь молоко, ешь сметану, масло, а почему они такие вкусные, жирные стали? Потому что корова нашими овощами питалась. Это брат, совсем не то, что какая-нибудь трава-мурава.
   Действительно, с тех пор как корова побывала в нашем .огороде, мне стало казаться, что её молоко, и сметана, и масло стали особенно вкусные.
   Мама тоже с этим вполне согласилась.
   ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ДЕНЬ
   Лето кончалось. В зелёной листве берёз уже появились жёлтые прядки. Грачи и ласточки сбились в огромные стаи. Грачи целые дни разгуливали за рекой по скошенному лугу, добывая разных жучков, червячков. А ласточки с утра до ночи носились над тем же лугом, над речкой, над пустошью за городом, охотясь за мошками и комарами.
   А иной раз будто тёмная тучка покажется издалека и быстро приближается. Но я хорошо знал, что это вовсе не тучка, а несметное скопище скворцов летит плотной стаей, чтобы с оглушительным криком, свистом и щебетом опуститься вдруг на кусты прибрежного лозняка, сразу укрыв их словно чёрной густой листвой.
   А улетят птицы, пусто станет в лугах, пусто и в поле. Зато лес оставался всё так же хорош, даже теперь ещё лучше стал, потому что в нём появились грибы.
   Собирать грибы и Михалыч и мама были большие охотники! А про меня и говорить нечего- мне бы лучше всего и совсем из леса не уходить. Поэтому каждое воскресенье, когда Михалыч не должен был идти на работу, с утра запрягали лошадь в тележку, и мы все отправлялись на целый день в лес.
   Приедем, бывало, в деревню Ивановку, которая стоит на самой опушке Бековского леса, оставим лошадь в крайнем домике, кошёлки в руки -и на полдня за грибами. К обеду полны кошёлки наберём, отнесём их в деревню, выложим в свою тележку, отдохнём немного, закусим и снова в лес до самого вечера.
   Особенно осталась у меня в памяти одна поездка.
   Был уже конец августа. Денёк выдался пасмурный, даже порой слегка накрапывал дождик. В лесу на траве, на дорожках уже виднелось много опавших листьев. На полянах ярко краснели гроздьями ягод стройные рябины, с них с громким квохтаньем и трескотнёй тяжело слетали разжиревшие дрозды.
   Мы разбрелись неподалёку друг от друга. Я держался поближе к маме. Она очень хорошо умела искать грибы и как, бывало, только найдёт грибок, сейчас же подзывает меня.
   - Юрочка, ну-ка, подойди сюда, посмотри, нет ли тут ещё поблизости, а то я плохо вижу, как бы не пропустить.
   Ну конечно, я со всех ног лечу на помощь. И обычно тут же, рядом с маминым, нахожу ещё и ещё грибы.
   - Да как же ты его не видела?! - возмущаюсь я.- Ведь совсем рядом с твоим стоял. Как же ты не заметила?
   Мама добродушно улыбается:
   - Что поделать, Юрочка, глаза стали плоховато видеть, боюсь пропустить, тебя и зову на помощь.
   А вот Михалыч никогда на помощь не позовёт. Если найдёт хороший гриб, особенно белый, всё кругом обшарит. Все грибы, что растут поблизости, сам соберёт.
   Я не раз предлагал ему свои услуги.
   - Нет,- говорит,- покорно благодарю. Ты уж мамаше иди помогать. Она, как придёт в лес, сразу начинает видеть плоховато. А я отлично вижу-сам управлюсь.
   Ну, не хочет, и не нужно.
   В тот день грибов в лесу было очень много, особенно подосиновиков. Крепкие, молоденькие, на толстых белых ножках, в красных картузиках, они повсюду весело выглядывали из пожелтевшей, завядшей травы.
   А как хороши были белянки и чернушки, и те и другие на низеньких ножках! Шляпки широкие, как чайные блюдца, и во многих из них в самой серёдочке блестела дождевая вода.
   Белянки и чернушки были очень похожи друг на друга, только белянки беленькие, а чернушки - тёмно-бурые, иные почти чёрные. А вот белые грибы попадались редко, и поэтому, как кто из нас находил такой гриб, с торжеством показывал его другим.
   Я долго никак не мог найти самостоятельно ни одного белого гриба. Правда, мама уже раз пять просила прийти ей на помощь. Рядом с её грибами и я находил, но в тайне души я чувствовал тут что-то неладное и подобным находкам не так уже радовался.
   Наконец счастье и мне улыбнулось: выхожу на полянку и вдруг вижу возле старой, давно не езженной дороги сразу два белых гриба. Да каких ещё! Шляпка у каждого чуть поменьше моего картуза. Срезал их аккуратно ножичком. Ножки толстые, крепкие.
   Вот находка! Хотел было уже кричать, чтобы и мама и Михалыч шли глядеть на моих красавцев, да на всякий случай ещё разок
   огляделся по сторонам, огляделся-и обмер: ещё два почти рядом с моими растут, а немного подальше - ещё один. И все как на подбор.
   После такой удачи я уж всю эту полянку ползком облазил. Но больше ни одного не нашёл. Ну что же, пять крупных и совсем свежих белых грибов на одной полянке, разве это плохо? Мама, как их увидела, прямо в восторг пришла. И Михалыч тоже похвалил. Только мне показалось, что он при этом как-то недовольно не то вздохнул, не то крякнул и поглядел на свою корзину. А там всего-навсего три белых гриба.
   В этот день по части белых грибов я оказался, безусловно, победителем. Свою чудесную пятёрку я положил в кузовке поверх других грибов. Если кто взглянет, подумает, что у меня сплошь одни только белые.
   Наконец, пробродив до самого вечера, усталые, но зато с полными корзинками, мы подошли к дому, где стояла наша тележка.
   - Сейчас попросим хозяина лошадь запрячь и поедем,-сказал Михалыч.- Да вон и сам Фёдор Иванович у крыльца поджидает.
   Увидя нас, хозяин домика, где мы оставили лошадь, быстро пошёл навстречу.
   - Наконец-то пришли! - сказал он, обращаясь к Михалычу.- А я уж вас жду, жду, хотел даже в лес бежать искать.
   - А что случилось?
   - Да жена ребёночка родить собралась. А не задалось что-то. Так мается, так мается - страшно глядеть. Помогите, сделайте божескую милость.
   - Лучше давай отвезём в больницу,- сказал Михалыч.
   - А может, как-нибудь обойдётся и без больницы...- робко ответил Фёдор Иванович.
   - Ну, сейчас посмотрю. Вынесите мне мыло, чистое полотенце: руки после грибов вымыть почище надо. Может, водка есть, протереть их.
   - Всё, всё дадим,- засуетился хозяин.
   Михалыч вымыл руки, протёр их водкой и ушёл вместе с хозяином в дом.
   Мы с мамой остались во дворе возле нашей тележки. Распряжённая лошадь стояла тут же и не спеша, лениво жевала сено. Около неё расхаживали куры. Было тихо, спокойно, и приятно попахивало навозцем и свежим сеном.
   Вдруг из дома послышался страшный крик.
   - О господи!-вздрогнула мама.
   Крик повторился ещё и ещё.
   На меня напал такой страх, что я боялся двинуться с места, боялся даже пошевелиться.
   "Ни за что, ни за что не буду врачом! - пронеслось в голове.- Как это страшно!"
   А крики и стоны всё продолжались.
   - Юра, пойдём на лужок, посидим там.
   Я, как во сне, пошёл вслед за мамой. Но и вдали от дома крики и стоны были тоже слышны.
   Случайные прохожие останавливались, прислушивались. Многие женщины набожно крестились.
   И вдруг в доме всё смолкло.
   - Мама, она не умерла? - в уносе спросил я.
   Мама прислушивалась, не отвечала, и от этого становилось ещё страшнее, страшнее до жути. Ещё минута, и я, наверное, тоже бы закричал или лишился чувств. Но в это время дверь в домике широко растворилась, и на пороге появился Михалыч. Он махнул нам рукой. Мы подбежали.
   Михалыч был весь красный, лицо всё потное, но
   такое весёлое.
   - Ну как? - задыхаясь, спросила мама.
   - Мальчишка! Да какой здоровый, прямо богатырь!
   - А сама?
   - Всё в порядке.
   В это время из дома вышел сам хозяин. Лицо у него так и сияло от радости.
   - Поздравляем, поздравляем с сыном! - улыбаясь, обратилась к нему мама.
   - Покорнейше вас благодарим! - всё так же счастливо улыбаясь, ответил тот.- Может, в дом зайдёте? Я самоварчик сейчас поставлю, яички сварю.
   - Не надо, не надо! - запротестовала мама.- Какой вам теперь самоварчик, яички... Вам за женой ухаживать надо. Вот если бы нам лошадку запрячь.
   -- Это минутное дело, сейчас запряжём,- засуетился хозяин.
   Не прошло и пяти минут - лошадь была уже запряжена. Мы собрались ехать. Но в это время из избы торопливо, чуть не выбежала какая-то старушка и прямо к Михалычу.
   - Что это?.. Не возьму, и не думайте,-запротестовал он.
   - Нет, возьмёшь, от меня на память! - решительно сказала старушка.Этот рушник я сама вышивала, ещё когда молодая была.
   - Возьмите, не побрезгуйте,- вмешался хозяин.- Мы ведь от всей души.
   - А в рушнике-то что?
   - Хлеб-соль от нашего дома.- И она приоткрыла край полотенца.
   Оттуда выглянул поджаристый бочок деревенского каравая.
   - Ну, спасибо, мамаша! - сказал Михалыч.
   --Спасибо тебе, родной! - отвечала старушка и своей худой, сморщенной рукой перекрестила Михалыча, потом обняла и поцеловала его.-Дай бог тебе всякого счастья!..
   Мы сели в тележку и поехали. Михалыч правил, а мама сидела рядом и держала на коленях круглый ситный хлеб, завёрнутый в деревенское, вышитое петухами полотенце. И как чудесно пахло и от этого пропечённого в русской печи каравая, и от чистого домотканого рушника!
   Мы ехали и почему-то все молчали. На душе у меня было так хорошо, как ещё никогда в жизни не было. Перед глазами стояли счастливые, улыбающиеся лица провожавших нас людей, и слышались их почему-то слегка дрожащие голоса.
   А Михалыч? Какое у него было довольное и немножко растерянное лицо, когда старушка подарила ему хлеб и полотенце!
   "Ах, как всё хорошо! - подумал я.-Вот вырасту большой, обязательно буду доктором. Останусь жить в Черни вместе с мамой и Михалычем. Они будут тогда уже старенькие. А я стану ездить по деревням, лечить больных. И меня так же будут все любить и благодарить, как сегодня Михалыча".
   Так в этот день я узнал, что самое великое чудо-появление на свет новой жизни - несёт с собой не только радость, но и страдание.
   В этот же день я узнал и другое, что это страдание- ничто перед тем событием, о котором Михалыч с волнением сказал: "Мальчишка! Здоровый, прямо богатырь!"
   - Как хорошо, что всё так благополучно кончилось,- тихо сказала мама.
   - Да, хороший сегодня денёк!..- ответил Михалыч и вдруг, весело улыбнувшись, добавил: - А какие пять боровиков сегодня Юра нашёл! Я, признаться, сильно ему позавидовал.
   Мы выехали из леса на шоссе. Застоявшаяся лошадь побежала крупной рысью. В лицо пахнул свежий ветерок. День кончился, на западе разгоралась яркая, уже по-осеннему прохладная заря.
   ПОПОЧКА
   Рано утром Михалыча вызвали к больным вёрст за двадцать или даже больше: заболела дочь у какой-то помещицы. За доктором прислали коляску, запряжённую тройкой вороных лошадей.
   Собираясь в дорогу, Михалыч недовольно ворчал:
   - Ох уж мне эти важные барыни: дочка чихнула лишний разок, и уже переполох, поезжай невесть куда и невесть зачем.
   - Откуда ты знаешь, что у дочки насморк,- возражала мама.- Может, она тяжело больна. Не стали бы из-за пустяков в такую даль лошадей гонять.
   - Знаю всё, заранее знаю! - сердился Михалыч. Тут он представил в лицах важную барыню: - "Ах, доктор, я в отчаянии, я всю ночь не сомкнула глаз! Мими вчера чихнула!" Э, да что там говорить! - Он безнадёжно махнул рукой, взял шляпу и уехал.
   Вернулся домой Михалыч только поздно вечером. Я уже разделся и был в постели, когда под окном раздался звон бубенчиков, стук колёс. Потом лошади остановились, послышались голоса людей, шаги. Отворилась входная дверь, и я услышал в передней весёлый голос Михалыча:
   - А Юра уже спит?
   - Лёг, а что? -- ответил голос мамы.
   - Погляди, какого красавца я ему привёз.
   - Откуда же это? - воскликнула мама.- Подожди, я погляжу, может, ещё не спит.
   Но глядеть ей не пришлось. Я мигом натянул штаны, рубашку и выскочил в переднюю.
   - Вот он, явился!-приветствовал меня Михалыч.- Ну-ка, загляни в кабинет. Я посмотрел в открытую дверь.
   - Ой, что это?
   На полу стояла металлическая клетка. И в ней, с любопытством оглядываясь по сторонам, сидел большой белый попугай -какаду.
   - Это, брат, я тебе привёз,- сказал Михалыч.
   - Спасибо! Какой красивый! - закричал я, приплясывая вокруг клетки.
   - Да где же ты его взял? - спрашивала мама.
   - Вот получил в подарок за то, что сорок вёрст туда-сюда отмахал! весело ответил Михалыч.
   - А как больная? Что с ней? - поинтересовалась мама.- Правда насморк?
   - Нет, на этот раз не угадал,-так же весело отвечал Михалыч.- У неё страшная болезнь...
   - Какая?
   - Запор. Один день желудок не работал.
   - Вот уж правда чудаки! - улыбаясь, покачала головой мама.-Ну, и что же ты ей посоветовал?
   - Посоветовал выпить английской соли и есть поменьше. Думаю, болезнь не опасная, не умрёт.
   - Но при чём же тут всё-таки попугай? Расскажи, пожалуйста,-попросила мама.
   - А вот при чём. Осмотрел я, значит, больную. Потом её мать предлагает мне закусить. Я отказываюсь. И слушать не хочет. "Что вы, что вы, двадцать вёрст ехали и ещё двадцать обратно. Целый день не евши..." Ну, вижу, не отделаюсь, да и, признаться - здорово проголодался. Пошли в столовую, сели за стол. Только стали есть, вдруг слышу сзади: "Попочке дадите?" Оборачиваюсь. А вот этот красавец в тёмном углу в клетке сидит. Пригорюнился, насупился, такой грустный. После обеда я подошёл к нему. А он и сам ко мне тянется, голову наклоняет. На одной ноге стоит, лапой за жёрдочку держится, а другой показывает, чтобы я ему шейку почесал. В пять минут мы с ним подружились. Гляжу - хозяйка сзади стоит, улыбается. "Вы, говорит, я вижу, большой любитель животных!" - "Да, признаться, очень всякую тварь люблю. А ребята мои ещё больше".- "Как, у вас и ребята есть, и они тоже животных любят?" - даже обрадовалась хозяйка и начала меня упрашивать, чтобы я отвёз этого попугая в подарок тебе и Серёже. Я, конечно, наотрез отказался. Но она, видать, дама напористая. "Иван,- кричит какому-то работнику,- возьми клетку с попугаем да пристрой покрепче в пролётке, чтобы не свалилась дорогой". Иван клетку схватил, понёс. А хозяйка ко мне: "Доктор, милый, не сердитесь на меня, старуху. Разрешите сделать
   этот подарок вашим детям. У нас попугаем никто не интересуется. Дочь взрослая. Сын в Петербурге. Ну, а мне и без попугая всяких забот по хозяйству хватает. Он у нас совсем в загоне. Иной раз, грех сказать, дня по два без еды, без питья сидит".
   - Ох, бедненький! - вздохнула мама.
   - "А птица, говорит, такая умная,-продолжал рассказывать Михалыч,такая привязчивая. Если к ней относиться с любовью, она не отойдёт ни на шаг, так и будет следом, как собака, ходить. Летать наш попочка, к сожалению, не может, крыло давно уже сломано".
   - Хорошо, что ты его взял,- одобрила мама.
   - Я тоже так думаю,- сказал Михалыч.- Зачем ему там мучиться, если он никому не нужен. У нас, по крайней мере, вздохнёт свободно. Ишь как беднягу укачало в дороге!
   Действительно, попугай дрожал, сидя на жёрдочке.
   - Только как-то неловко вышло: такой дорогой подарок от совсем незнакомых людей,- сказала в раздумье мама, глядя на попугая и на красивую клетку, где он сидел.
   - Ну, не совсем задаром,- ответил Михалыч.- Во-первых, то, что я сорок вёрст прокатился, тоже что-нибудь да стоит, а потом, я сказал, что хоть за клетку я должен расплатиться. Иначе и попугая не возьму.
   - Сколько же она взяла? - сразу насторожилась мама.
   - За пятнадцать рублей она её когда-то купила. Пятнадцать рублей я и отдал.
   - Ну, этот подарок не очень дёшево обошёлся,- с явным неудовольствием ответила мама.- Да, забавная птичка... Однако пора всем спать. Если хочешь покушать, ужин тебя ждёт.
   - Нет, я не голоден и сильно устал. Прямо спать лягу.
   Очень не хотелось мне так скоро расставаться с попугаем. Но я увидел, что мама почему-то сделалась немножко не в духе, поэтому даже не попросил позволения перетащить клетку с птицей сейчас же в мою комнату.
   - Алексей Михайлович верен себе,- ворчала, раздеваясь, мама,- всегда сумеет куда-нибудь свои денежки пристроить. Без этого ему и жизнь не в жизнь.
   - Но ведь ты же сама сказала - нехорошо даром такой подарок брать? - не выдержав, возразил я.
   - Спи, пожалуйста, не твоё дело! - рассердилась мама и продолжала ворчать: - Нет, каково! Целый день у больных просидел, а вместо гонорара попугая домой привёз да ещё сам же за него пятнадцать рублей заплатил!
   Долго ещё мы с мамой никак не могли заснуть: я - от радости, мама - от негодования.
   ВОТ ТАК СЮРПРИЗ!
   Моё пробуждение было совсем необычным.
   Я вскочил в полусне с кровати, не понимая, что происходит. За окном начинало светать. В комнате было ещё темновато, но мама тоже почему-то проснулась. В доме полнейшая тишина. И вдруг из кабинета Михалыча донёсся дикий, нечеловеческий крик.
   Мы с мамой бросились туда. И что мы увидели?
   На полу перед клеткой попугая сидел на корточках в нижнем белье Михалыч. Он растерянно повторял:
   - Ну, что ты, ну, что тебе нужно? Перебудишь всех!
   А попугай, весело поглядывая на него чёрным озорным глазком, приплясывал, сидя на жёрдочке.
   В тот миг, когда мы с мамой вбежали, он приподнял свой великолепный ярко-жёлтый хохол и ещё раз
   издал ликующий крик. От этого крика мама заткнула уши, а я даже присел на пороге комнаты.
   - Что он хочет, что ему нужно? - простонала, мама.
   Попугай крикнул ещё разок.
   - Ой, пусть только не орёт, я всё сделаю, что он захочет! - взмолилась она.
   Мы бросились в столовую, принесли оттуда сахару, печенья, конфет.
   Но попугай, видно, желал что-то совсем другое. Он сразу же до крови укусил маму за палец, когда она попыталась его угостить. А потом так заорал, что мы все в ужасе отскочили от клетки.
   - Что ж теперь будет? - растерялась мама.- У меня сейчас начнётся мигрень.
   - Может, попробовать его в сад вынести? - подумав, сказал Михалыч.
   - А что, как он и там орать начнёт? Всех соседей разбудит. Не поймут ничего, решат, что у нас в саду кого-нибудь убивают.
   - Но нужно же что-то делать! - раздражённо ответил Михалыч.- Отнесу попробую.
   И мы двинулись в сад.
   Впереди Михалыч, в ночных туфлях, в нижнем белье, нёс клетку с лихо танцующим попугаем; за Михалычем шла мама в капоте. Я тоже в очень лёгком туалете завершал шествие.
   - Ну ты-то зачем идёшь? - недовольно обернулась ко мне мама.
   - Мамочка, позволь, пожалуйста!..
   - Ах, делайте что хотите! - махнула она рукой, спускаясь с террасы в сад.
   Было раннее утро. Весь сад точно дымился в сизых клубах тумана. Зато вершины яблонь и груш уже ярко розовели, освещённые первыми лучами солнца. В кустах беззаботно чирикали воробьи.
   Михалыч поставил клетку под старую яблоню и открыл дверцу:
   - Вылезай, гадина!
   Попугай не замедлил исполнить это, правда, не совсем любезное приглашение.
   Он быстро вылез из клетки, оглянулся, чихнул. Видно, утренняя сырость ему не понравилась. Потом вперевалочку зашагал к яблоне и ловко, как акробат, стал карабкаться вверх по стволу, цепляясь за кору острыми когтями и помогая клювом.
   Не прошло и двух-трёх минут - он был уже на верхушке. Там он от радости захлопал крыльями и" встречая восходящее солнце, издал такой потрясающий вопль, что сидевшие в кустах воробьи, как горох, посыпались в разные стороны.
   В курятнике тревожно закудахтали куры, и в соседнем доме распахнулось окно.
   - Ну, теперь осрамит на весь город! - охнула мама и, не оглядываясь, поспешила домой.
   Мы с Михалычем грустно поплелись за ней следом.
   Но, к великому нашему счастью, попугай больше кричать не стал, и мы, подождав ещё немного, разошлись по своим комнатам, чтобы соснуть ещё часок-другой.
   В этот день я проснулся довольно поздно и сразу же спросил про попугая.
   - Что-то молчит,- ответила мама.- Я уж боюсь в сад заглянуть. А то ну-ка увидит и опять орать начнёт.
   Но мне не терпелось пойти взглянуть на своего попочку. Не такое уж это преступление, что он под утро немножко покричал. Может быть, ему сон дурной приснился или новое место не очень понравилось. А теперь огляделся как следует и больше не кричит.
   Я уговорил маму, и мы вместе пошли навестить нашего весёлого баловника.
   Вошли в калитку и обмерли. Мама даже глаза протёрла. Нет, это был не сон.
   Вся земля под яблоней, на которой сидел попугай,
   была сплошь укрыта сброшенными уже спелыми яблоками. А сам виновник этого происшествия хлопотал на верхушке, добирая последние, ещё уцелевшие плоды.