Скребицкий Георгий. От первых проталин до первой грозы

   Ловко перелезая с ветки на ветку, он подбирался к висевшему яблоку, срывал его своим мощным клювом, затем он брал его в лапку и выгрызал клювом с одной стороны из яблока мякоть. Потом доставал зёрнышки, с аппетитом их ел, а надкусанное яблоко бросал вниз на траву. Расправившись с одним плодом, он тут же направлялся к другому.
   Результат его деятельности мы видели на земле.
   - Проклятый! - с ненавистью прошептала мама,- Всю яблоню обобрал. Погубил все яблоки!
   Но весёлый баловник отнёсся к маме совсем не так враждебно, как она к нему. Наоборот, он, видимо, соскучился сидеть один всё утро и очень обрадовался нашему приходу.
   Глядя вниз на маму, он радостно захлопал крыльями и закричал: "Сюда, сюда, сюда!" - а потом нагнул головку и показал маме лапой, чтобы она почесала ему шею и головку.
   Но мама была так огорчена гибелью всех яблок с любимой яблони, что даже не оценила это радушное приглашение.
   - Мама, ты разве не слышишь, что он тебя к себе на яблоню приглашает, чтобы ты ему там головку почесала?
   - Ну и полезай, если хочешь! - сурово ответила мама. И вдруг на лице её отразился ужас.- А что, если он по всему саду путешествовать начнёт! Этак он все яблони обработает, и яблочка не попробуешь.
   Признаюсь, я тоже немножко огорчился. Что, если и вправду противный попка все яблоки оборвёт?
   Пришёл из больницы Михалыч. Мама сразу же повела его в сад. Попугай трудился уже на втором дереве. Первое было окончательно обработано.
   - Мда-а-а! - многозначительно протянул Михалыч.- Теперь понятно, почему эта проклятая старушонка так спешила его поскорее мне всучить.
   - А ты ещё пятнадцать рублей ей за него приплатил! - не без ехидства добавила мама.
   - Ах, оставь, пожалуйста, эти пятнадцать рублей! Я бы охотно ей и ещё приплатил, чтобы она этого чёрта назад забрала.
   - Ну что ж, это дело,- встрепенулась мама.- Я сейчас схожу к ямщику Дагаеву и найму его. Пусть завтра же утром отвезёт эту милую птичку обратно...
   До вечера попугай обобрал ещё две яблони. Но, когда начало темнеть, он спустился вниз и сам залез в свою клетку.
   Этого мама только и ждала. Она заперла дверцу и торжественно принесла пленника домой.
   Ночь он проспал спокойно, даже не подозревая того, какое путешествие его вновь ожидает,
   Но едва забрезжил рассвет, попочка бодро проснулся и на весь дом заявил, что пора вставать и нести его в сад. Мама встала, встала и тётка Дарья, и они вдвоём отнесли клетку с попугаем к Дагаеву. А тот отвёз баловника к его прежним владельцам.
   С попугаем мама послала и записку, в которой благодарила за подарок, но уверяла, что у нас слишком мала квартира, чтобы мы имели возможность забавляться такой милой птичкой.
   Внизу мама приписала: "Клетку тоже возвращаем в целости и сохранности".
   На следующее утро мама сходила к Дагаеву и спросила, нет ли ответа, не просили ли чего-нибудь передать.
   - Нет!-отвечал возница.- Сама барыня, как увидела, что я птицу ей в дом несу, так расстроилась, так расстроилась, что даже и говорить со мной не захотела...
   Вот и увезли у меня мой подарок, моего озорного попочку. А мне, признаться, всё-таки было жалко с ним расставаться.
   СЕРЁЖА ПРИЕХАЛ
   Незаметно бежало лето. В начале августа приехал из Москвы Серёжа. Я даже сразу не узнал его, так он загорел и возмужал.
   Серёжа приехал весёлый, рассказывал, как ловил рыбу, как поймал сам двух лещей. Один здоровенный такой, еле-еле в ведро уместился.
   Я тоже рассказал ему, как поймал сачком щуку, как собираю бабочек и жуков. Но к моей коллекции Серёжа отнёсся вполне равнодушно.
   - Охота была разных мушек, таракашек ловить! - небрежно сказал он.
   И вот ведь что удивительно: только сказал он это, и все мои бабочки и жучки мне самому показались такими ничтожными!
   Зато Серёжа с большим интересом слушал историю с мотоциклетом.
   - Эх, жаль меня здесь не было! Я бы его обязательно наладил,- сказал он.
   Я охотно поверил, что уж Серёжа наверное бы наладил мотоциклет и его не пришлось бы, как мама говорит, продать за гроши.
   Про попугая Серёжа сказал очень коротко:
   - Охота была столько возиться. Стукнуть разок по головке - сразу бы богу душу отдал.
   Потом Серело рассказал мне самое важное и интересное. В деревне, где его мама снимала дачу, жил один знакомый охотник. И он дал Серёже несколько раз выстрелить из настоящего ружья.
   - Но ведь оно как в плечо отдаст, так с ног и слетишь,- сказал я.
   - Глупости!-ответил Серёжа.- Отдаёт, конечно, здорово. Нужно крепче на ногах стоять, тогда и не слетишь. Я даже грача застрелил,- небрежно добавил он.- Тот действительно, как тряпка, с дерева слетел.
   После этих рассказов я почувствовал, что пропасть, разделявшая нас, раздвинулась ещё больше и Серёжа в своём превосходстве стал для меня почти так же недосягаем, как Кока Соколов.
   Даже сам Михалыч одобрил рассказы Серёжи о том, что тот стрелял из настоящего ружья.
   - Молодчина! - сказал он и, немного помолчав, таинственно добавил: - Ну да, я тоже кое-что для вас приготовил, скоро привезут.
   Вот тут сразу исчезло всё различие между "взрослым" Серёжей и мной. Мы оба бросились к Михалычу, умоляя не мучить и рассказать, что именно должны для нас привезти. Но Михалыч, как всегда, только посмеивался и ничего не хотел сказать. Ужасная у него была эта манера. Уж лучше бы и не начинал говорить, если сказать не хочет. Однако ничего не поделаешь - приходилось ждать,
   В первые же дни после приезда Серёжи мы с ним сбегали и на реку половить пескарей, и в ближайший лесок за грибами. Только грибами Серёжа мало интересовался. Зато он мне в лесу показал такое, от чего я сразу даже опомниться не мог. Только мы пришли на поляну, Серёжа сел на пенёк и вдруг, совсем как Михалыч, сказал:
   - Ну что ж, дружище, покурим, пожалуй?
   Я думал, что это он так, понарошку. Раньше мы с ним сорвём, бывало, одуванчик, расщепим конец стебля на четыре части, возьмём в рот и начнём приговаривать: "Бабка, бабка, завей кудри, бабка, бабка, завей кудри!" Потом вынем стебелёк изо рта, а четыре кончика и правда в колечки завились. Чем дольше приговариваешь, тем круче завьются.
   Это у нас и называлось "покурить".
   Но на этот раз Серёжа никаких одуванчиков рвать не стал. Он полез в карман и вытащил _оттуда коробочку настоящих папирос и спички.
   Я с изумлением смотрел, что же будет дальше. А Серёжа преспокойно взял папиросу в рот, зажёг спичку и закурил.
   - Я даже через нос дым пускать могу,- сказал он. И пустил струйку дыма.
   Правда, при этом он так закашлялся, что даже весь покраснел и слезы на глазах выступили. Но он быстро оправился и спокойно сказал:
   - Крошка табаку в горло попала, ужасно небрежно теперь набивают гильзы.
   - Серёжа, а откуда у тебя папиросы? - робко спросил я.
   - Как - откуда? У папы взял.
   - У Михалыча? А он знает?
   - Дурак!-отрезал Серёжа, презрительно взглянув на меня. И тут же добавил: - Ты ещё не вздумай ему рассказать, с тебя этого хватит.
   - Нет, я ничего не скажу,- уныло ответил я. Но почему-то всё молодечество Серёжи, его умение курить мне вдруг показалось совсем не так уже заманчиво. Какой же он взрослый, если потихоньку таскает у Михалыча папиросы и боится, что его поймают? Нет, лучше уж подождать, пока вырастешь, будешь такой, как Кока; тогда закуришь при всех, никого не боясь, не стесняясь. А курить так, украдкой, да ещё чужие, как воришка, совсем неинтересно. Я, конечно, не сказал Серёже то, о чём подумал, но он как будто и сам догадался. Он покровительственно похлопал меня по плечу и насмешливо проговорил:
   - Эх ты, пупочка-мумочка! Пойдём грибки искать.
   Ну и что ж, что "пупочка-мумочка", а всё-таки я в этот раз нашёл три белых гриба, а Серёжа ни одного.
   МЫ ЗАВЕЛИ СОБАКУ
   Мы с Серёжей ложились спать. Вдруг дверь отворилась, и вошёл Михалыч, а следом за ним - большая, красивая собака, белая с тёмно-коричневыми пятнами на боках. Морда у неё тоже была коричневая, а огромные уши свисали вниз.
   - Откуда она? Это наша будет? Как её звать? - закричали мы, вскакивая с постелей в одних рубашках и бросаясь к собаке.
   Пёс, немного смущённый такой бурной встречей, всё же дружелюбно завилял хвостом и позволил себя погладить. Он даже обнюхал мою руку и лизнул её мягким розовым языком.
   - Вот и мы завели собаку,- сказал Михалыч.- Ну, а теперь марш по кроватям! А то придёт Сама, увидит, что в одних рубашках бегаете, и задаст нам.
   Мы сейчас же залезли обратно в кровати, а Михалыч уселся на стул.
   - Джек, сядь, сядь здесь! - сказал он собаке, указывая на пол.
   Пёс сел рядом и подал лапу.
   - Здравствуй, здравствуй! - сказал Михалыч, потряс лапу и снял её с колен, но Джек сейчас же подал её опять.
   Так он "здоровался", наверное, раз десять подряд. Михалыч делал вид, что сердится, снимал лапу. Джек подавал опять, а мы смеялись.
   - Ну, довольно,- сказал наконец Михалыч.- Ложись.
   Джек сейчас же послушно улёгся у его ног и только искоса поглядывал на Михалыча да слегка постукивал по полу хвостом.
   Шерсть у Джека была короткая, блестящая, гладкая, а из-под неё проступали сильные мускулы. Михалыч сказал, что Джек - охотничья собака, легавая. С легавыми собаками можно охотиться только за дичью - за разными птицами, а на зайцев или лисиц нельзя.
   - Вот попривыкнет немного к нам, мы и пойдём с ним уток стрелять. Ну, а теперь живо ложитесь спать,
   а то уже поздно.
   Михалыч окликнул Джека и вышел с ним из комнаты.
   На следующее утро мы с Серёжей встали пораньше, напились поскорее чаю и побежали гулять с Джеком.
   Пёс весело бегал по высокой, густой траве, между кустами, вилял хвостом, ласкался к нам и вообще чувствовал себя на новом месте, как дома.
   Набегавшись, мы решили идти играть в "охотников". Джек тоже отправился с нами. Мы сделали из обруча от бочки два лука, выстрогали стрелы и пошли на "охоту".
   Посреди сада из травы виднелся небольшой пенёк. Издали он был очень похож на зайца. По бокам у него торчали два сучка, будто уши.
   Первый стрельнул в него Серёжа. Стрела ударилась о пенёк, отскочила и упала в траву.' В тот же миг Джек подбежал к стреле, схватил её зубами и, виляя хвостом, принёс и подал нам. Мы были этим очень довольны. Пустили стрелу опять, и Джек опять принёс её нам.
   С тех пор Джек каждый день принимал участие в нашей стрельбе и подавал нам стрелы.
   Очень скоро мы узнали, что Джек подаёт не только стрелы, но и любую вещь, которую ему бросишь: палку, шапку, мячик... А иногда он притаскивал и такие вещи, о которых его вовсе никто не просил, Например, побежит в дом и принесёт калошу.
   - Зачем ты её принёс? Ведь сухо совсем! Неси, неси назад!-смеялись мы.
   А Джек бегает вокруг, суёт в руки калошу и, видимо, вовсе не собирается нести её на место. Так и приходилось нести самим.
   Джек очень полюбил с нами ходить купаться. Только начнём собираться, он уж тут как тут - прыгает, вертится, будто торопит нас.
   Речка в том месте, где мы купались, была у берега мелкая. Мы с хохотом и визгом барахтались в воде, брызгались, гонялись друг за другом. И Джек тоже залезал в воду, прыгал и бегал вместе с нами; если же ему кидали в речку палку, бросался за нею, плыл, потом брал в зубы и возвращался на берег. Часто в порыве веселья он хватал что-нибудь из нашей одежды и пускался бежать, а мы гонялись за ним по лугу, стараясь отнять трусики или рубашку. А один раз вот что случилось,
   Купались мы на речке вместе с Михалычем. Он плавал очень хорошо. Переплыл на другую сторону и стал звать к себе Джека. Тот в это время играл с нами. Но, как только услышал голос хозяина, сразу насторожился., бросился в воду, потом неожиданно вернулся, схватил в зубы Михалычеву одежду. И не успели мы опомниться, как он уже плыл на ту сторону. Следом за ним, раздуваясь, как большой белый пузырь, тащилась по воде рубашка, а брюки уже совсем намокли, скрылись под водой. Джек едва их придерживал зубами за самый кончик.
   Мы так и замерли на месте, боясь, что он упустит одежду и она утонет. Но Джек, ничего не растеряв, благополучно переплыл на другую сторону.
   Так и пришлось Михалычу плыть обратно вместе с одеждой. Просохнуть она, конечно, не успела.
   Когда мы вернулись домой, мама так и ахнула:.
   - Что случилось? Почему ты в таком виде? Ты что, в реку упал? - Но, узнав, в чём дело, потом долго смеялась вместе с нами.
   К Джеку мы очень привыкли и всё мечтали о том, когда Михалыч пойдёт на охоту. Он обещал, что и нас тоже возьмёт с собой.
   И вот, вернувшись как-то с работы и пообедав, Михалыч многозначительно взглянул на нас:
   - Ну-с, кто желает идти со мной готовиться к завтрашней охоте?
   Конечно, повторять приглашение не пришлось. Мы с Серёжей бросились со всех ног в кабинет и уселись возле письменного стола.
   Михалыч достал из ящика патроны, сумку и наконец вынул из чехла ружьё.
   - С самой весны лежит,- сказал он.- Нужно протереть немножко.
   Пока Михалыч доставал охотничьи доспехи, Джек спокойно лежал в уголке на своём коврике. Но, как только он увидел ружьё, вскочил с места, начал скакать, прыгать около стола и всем своим видом показывал, что он сейчас же готов идти на охоту. Потом, не зная, как ещё проявить свою радость, умчался в столовую, притащил с дивана подушку и так начал её трясти, что только пух полетел во все стороны.
   - Что такое у вас творится? - удивилась мама, входя в кабинет.
   Увидев, в чём дело, она сейчас же отняла у Джека подушку и унесла обратно на место.
   На следующий день мы встали чуть свет, поскорее оделись и уже ни на шаг не отставали от Михалыча. А он, как нарочно, одевался и завтракал очень медленно.
   Наконец Михалыч собрался: надел куртку, высокие сапоги, подпоясался патронташем и взял в руки ружьё.
   Джек, вертевшийся у него под ногами, пулей вылетел во двор и, радостно взвизгивая, начал носиться вокруг запряжённой лошади. А потом со всего размаха вскочил на телегу и сел.
   Михалыч и мы тоже взобрались на телегу и тронулись в путь.
   - До свиданья! Смотрите с пустыми руками не возвращайтесь! - кричала нам вдогонку мама, стоя на крыльце.
   Через десять минут мы уже выехали из нашего городка и покатили по просёлочной дороге, через поле, через лесок - туда, где ещё издали поблёскивала речка и виднелась обсаженная ветлами мельница.
   От этой мельницы вверх по берегу речки густо росли камыши и тянулось неширокое болото. Там водились дикие утки, длинноносые болотные кулики бекасы - и другая дичь.
   Приехав на мельницу, Михалыч оставил лошадь. И мы отправились на болото.
   Пока шли по дороге к болоту, Джек следовал рядом с Михалычем и всё поглядывал на него, будто спрашивая, не пора ли бежать вперёд.
   Наконец подошли к самому болоту. Тут Михалыч остановился, подтянул повыше сапоги, зарядил ружьё, закурил и тогда только приказал:
   - Ищи!
   Джек только этого и ждал. Он бросился со всех ног в болото, так что брызги во все стороны полетели. Отбежав шагов двадцать, пёс приостановился и начал бегать то вправо, то влево, к чему-то принюхиваясь.
   Джек искал дичь. Михалыч не спеша, громко шлёпая по воде сапогами, шёл за собакой, а мы шли сзади по бережку.
   Вдруг Джек заволновался, забегал быстрее, потом сразу как-то припал к земле и медленно-медленно стал подвигаться вперёд. Так он сделал несколько шагов и остановился. Он стоял не двигаясь, как мёртвый, весь вытянувшись в струну. Даже хвост вытянулся, и только кончик его мелко дрожал.
   Михалыч поспешил к собаке, приподнял ружьё и скомандовал:
   - Вперёд!
   Пёс переступил шаг и опять остановился.
   - Вперёд, вперёд! - ещё раз приказал Михалыч.
   Джек сделал ещё шаг, другой... Вдруг впереди него в камышах что-то зашумело, захлопало, и оттуда вылетела дикая утка.
   Михалыч вскинул ружьё, выстрелил.
   Утка как-то сразу подалась вперёд, перевернулась в воздухе и тяжело шлёпнулась в воду.
   А Джек всё стоял на месте, будто замер.
   - Подай, подай её сюда! - весело крикнул Михалыч.
   Тут Джек сразу ожил. Он бросился через болото прямо в речку и поплыл за уткой.
   Вот она уже совсем рядом. Джек раскрывает рот, чтобы схватить её, и вдруг всплеск воды, и утки нет! Джек удивлённо оглянулся: куда же она делась?
   - Нырнула! Раненая, значит! - с досадой воскликнул Михалыч.- Забьётся теперь в камыши, и не найдёшь.
   В это время утка вынырнула в нескольких шагах от Джека. Пёс быстро поплыл к ней; но, как только приблизился, утка вновь нырнула. Так повторялось несколько раз.
   Мы стояли на берегу, у самой воды, и ничем не могли помочь Джеку. Стрелять ещё раз в утку Михалыч боялся, чтобы не застрелить случайно и Джека. А тот никак не мог поймать на воде увёртливую птицу. Зато он и не подпускал .её к густым зарослям камышей, а отжимал всё дальше и дальше, на чистую воду.
   Наконец утка вынырнула у самого носа Джека и сейчас же вновь скрылась под водой. В тот же миг и Джек тоже исчез.
   Через секунду он опять показался на поверхности, Держа в зубах пойманную утку, и поплыл к берегу.
   Мы с Серёжей бросились ему навстречу, чтобы поскорее взять у него добычу. Но Джек сердито покосился на нас, даже заворчал и, обежав кругом, подал утку Михалычу прямо в руки.
   - Молодец, молодец! - похвалил его тот, беря у него дичь.- Посмотрите, ребята, как он осторожно её принёс - ни одного перышка не помял!
   Мы подбежали к Михалычу и стали осматривать утку. Она была живая и почти не ранена. Дробь только слегка повредила ей крыло, оттого она и не смогла дальше лететь.
   - Можно, мы её домой возьмём? Пусть она у нас живёт! - попросили мы.
   - Ну что ж, берите. Только несите поосторожней, чтобы она у вас не вырвалась.
   Мы пошли дальше. Джек лазил по болоту, искал дичь, а Михалыч стрелял. Но нам это было уже не так интересно. Хотелось поскорее домой, чтобы устроить получше нашу пленницу. Когда мы вернулись домой, то сейчас же принялись оборудовать для неё помещение. Мы отгородили в сарае уголок, поставили туда таз с водой и посадили утку.
   Первые дни она дичилась, всё сидела забившись в угол, почти ничего не ела и не купалась. Но постепенно она стала привыкать, уже не бежала и не пряталась, когда мы входили в сарай, а, наоборот, даже шла к нам навстречу и охотно .ела мочёный хлеб, который мы ей приносили.
   Скоро утка стала совсем ручной. Она ходила по двору вместе с домашними утками, никого не боялась и не дичилась. Только одного Джека утка сразу невзлюбила, наверное, за то, что он гонялся за ней по болоту. Когда Джек случайно проходил мимо неё, утка растопыривала перья, злобно шипела и всё старалась ущипнуть его за ногу или за хвост.
   Но Джек не обращал на неё никакого внимания. После того как она поселилась в сарае и ходила по двору вместе с домашними утками, для Джека она перестала быть дичью и потеряла всякий интерес.
   Вообще домашней птицей Джек совсем не интересовался. Зато на охоте искал дичь с большим увлечением.
   Джек был прекрасный охотничий пёс. Он прожил у нас очень долго, до глубокой старости. Сперва с ним охотился Михалыч, а потом мы с Серёжей.
   ВОТ ЧТО ПРИГОТОВИЛ ДЛЯ НАС МИХАЛЫЧ
   Наступили последние летние деньки. Через неделю уже первое сентября, нужно идти учиться. Я, бывало, только вспомню об этом, даже сердце от страха сожмётся. Серёжа бодрился, говорил, что ему наплевать, но я замечал, что и он здорово побаивается.
   Мы целые дни пропадали в лесу и на речке. Мама на нас не сердилась: "Гуляйте уж напоследок".
   Помню, однажды прибежали из леса обедать. Мама встречает какая-то хмурая, чем-то, видать, недовольна.
   - А Михалыч дома? - спрашиваю.
   - Дома. Вон сидит развлекается. Вдруг из кабинета послышался звонкий щелчок, будто хлопнул пистон. Через минуту ещё щелчок.
   - Серёжа, бежим посмотрим, что там Михалыч делает.
   Мы направились в кабинет, а мама громко крикнула в открытую дверь:
   - Осторожней, ребят не подстрели!
   - А, заявились,- ответил Михалыч.- Пусть идут.
   Мы вошли и прямо бросились к Михалычу:
   - Ой, что это? Это нам? Оно настоящее?
   Михалыч только посмеивался в ответ на все эти вопросы. Он сидел в кресле у стены и держал в руках хорошенькое одноствольное ружьецо. У другой стены стояла гладкая доска. К ней был приколот лист бумаги, и на нём виднелись чёрные точки - следы попавших туда пуль.
   В комнате чудесно пахло жжёным порохом.
   - Возьмите стулья,- сказал Михалыч.- Сядьте рядом со мной... Вот так. И слушайте внимательно. Это ружьё я купил вам. Его привёз вчера из Москвы один знакомый. Называется оно "монтекристо". Стреляет оно вот этими патрончиками. В них взрывчатое вещество и пульки. Такой пулькой даже человека можно поранить. Поэтому с ружьём надо быть очень осторожным. Главное - никогда не целиться в человека и вообще, когда идёшь с заряженным ружьём, всё время смотреть, нет ли кого впереди. Поняли?
   - Поняли,- весело, в один голос ответили мы.
   - Сперва постреляем вместе,- сказал Михалыч.- А потом я вам одним доверю. Но только вот условие: если кто из вас хоть раз допустит небрежность и я узнаю об этом, ружьё отбирается у обоих, кладётся под запор - и конец. Поняли?
   - Поняли,- не так уж весело ответили мы.
   - Ну, а теперь,- продолжал Михалыч,-кто хочет, может попробовать своё искусство: пострелять вот в эту цель.
   - А оно не очень отдаёт в плечо? - на всякий
   случай осведомился я.
   - Совсем ни капли не отдаёт,- ответил он.- Можно даже не прикладывая к плечу стрелять.
   Серёжа презрительно взглянул на меня и спросил у Михалыча:
   - Папа, можно, я первый выстрелю?
   - Конечно, можно. Вот видишь, в середине листа я нарисовал карандашом кружок. Старайся попасть
   в него.
   - Попробую,- улыбнулся Серёжа. Он уверенно взял в руки ружьё, прищурил левый глаз и прицелился.
   Щёлкнул выстрел. Мы все трое поспешили к листу- посмотреть, куда попала пуля.
   - Эти метки от моих пуль,- сказал Михалыч.- Их я отмечаю красным карандашом. А вот без пометки- твоя, значит. Молодчина, почти в самый центр попал!
   - Ну, а теперь ты попробуй,- обратился ко мне Михалыч, подавая ружьё.
   Я взял его и попробовал прицелиться. Но руки от волнения дрожали, ружьё прыгало то вверх, то вниз.
   - Да ты не волнуйся,- сказал Михалыч.- Целься спокойнее, как Серёжа.
   Но, чем дольше я целился, тем ружьё прыгало всё больше. Наконец я, уже не видя никакой цели, нажал спуск. Выстрел - и пулька ударилась в стену, далеко в стороне от доски.
   - Эх, брат,- покачал головой Михалыч,- так не годится! Так мы всю стену изрешетим. Мамаша нам задаст на орехи.
   Я молча отдал ружьё Михалычу, чувствуя, что я самый несчастный человек на свете. Не то что в цель, в доску попасть не сумел.
   Михалыч с Серёжей выстрелили ещё по разу. И Серёжа попал в цель даже лучше, чем Михалыч.
   - Да, у тебя рука прямо стальная и глаз меток...- хвалил его Михалыч.Ну, а ты что же, совсем завял? - обратился он ко мне.- Пробуй ещё, а то так никогда и не научишься.
   - Я лучше завтра попробую, сегодня что-то голова болит,- уклончиво отвечал я.
   - Ничего, ничего. От этого голова не развалится. Ну-ка, пальни ещё разок.
   Я нехотя взял ружьё, уже почти без всякого волнения: "Все равно не попаду, только стенку исковыряю". Нехотя прицелился и стрельнул.
   - Вот это неплохо! - похвалил Михалыч.- Видишь, хоть не в кружок, а в лист уже попал. Ну-ка, ещё раз.
   Я выстрелил ещё раз.
   - Да теперь совсем хорошо, прямо рядом с Серёжиной! Ну, брат, ты живо и нас обстреляешь, а говорил, что не можешь.
   От такой удачи я сразу подбодрился. Начали стрелять все трое по очереди. Серёжа с Михалычем
   попадали почти одинаково. У меня дела шли похуже, но тоже не так уже плохо. Хоть в центр я и не мог попасть, но и мимо доски в стенку больше не попадал. Наша стрельба затянулась до самого позднего вечера. Наконец в кабинет вошла мама и сказала:
   - Вы что же, всю ночь намереваетесь палить? Фу, какой воздух, всю комнату порохом протушили! Будет, будет!
   - Ещё по одному разочку, только по одному! 
   взмолились мы.
   - Ну, по одному, и хватит,- согласилась мама. Она сама присутствовала при этой заключительной стрельбе, и я при ней первый раз тоже попал в
   кружок.
   - Молодцы, молодцы! - похвалила мама.- Идите ужинать, а то всё простынет.
   ПЕРВАЯ ДИЧЬ
   Только три дня осталось до первого сентября - до этого страшного дня, с наступлением которого я считал, что моей привольной жизни придёт конец, И это было особенно обидно именно теперь, когда мы нашли самое чудесное занятие, какое только бывает на свете,- стрельбу из ружья. Ещё денёк мы постреляли в кабинете Михалыча в цель, а потом все трое решили пойти на настоящую охоту.
   - Только вот что, ребятки,- сказал перед выходом Михалыч,- зря, без цели убивать никого не нужно. Это бессмысленная жестокость, а неохота. Но я уже заранее всё обдумал и вместе с ружьём просил привезти мне из Москвы вот эту книжицу.
   И Михалыч взял со стола какую-то тонкую книжку в сером бумажном переплёте.
   - Это руководство к набивке чучел зверей и птиц,- пояснил Михалыч.Оно-то нам теперь как раз и потребуется. Мы будем стрелять птиц и сами же
   делать из них чучела. Вот у нас и будет тогда две коллекции; одна насекомых, а другая - птиц.
   Предложение Михалыча мы приняли с горячим одобрением. Теперь у нас была ясная цель, для чего мы будем стараться застрелить какую-нибудь птицу.
   - Пойдёмте за город,- сказал Михалыч.- Там скорее всего и галок и ворон разыщем, а может, и ещё какую дичину подстрелим.
   Мы пошли.
   Вот и брёвнышки, на которых мы с Михалычем отдыхали однажды ранней весной, когда ещё только начинал таять снег. Теперь всё кругом было совсем другим: серая, завядшая трава, а на деревьях - жёлтые поредевшие листья.