Скребицкий Георгий. От первых проталин до первой грозы

   Мы удалились в Михалычев кабинет, сели к письменному столу и начали перебирать, приводить в порядок в ящиках разные охотничьи и рыболовные принадлежности.
   В одном из ящиков лежал потёртый толстый альбом с фотографиями. Я отлично помнил каждую из них, но всё-таки время от времени любил их снова
   рассматривать.
   Это были очень старые, порыжевшие и выцветшие за долгие годы фотографии Михалыча и его приятелей, когда все они были ещё совсем молодые.
   - Ну что, прогуляемся в страну былого? - предложил Михалыч.
   - Конечно, прогуляемся,- охотно согласился я.
   Мы уселись рядышком и начали перелистывать страницу за страницей.
   - Вот это я ещё студент,- говорил Михалыч.-- Боже мой, боже мой! И самому поверить трудно А это мы с приятелем после охоты на зайчишек. Видишь: три штуки взяли, двух - я, а третьего - Сашка. Видишь, он своего за уши держит? Отличная была охота! - И Михалыч в сотый раз начал рассказывать мне про эту охоту,
   Я знал весь рассказ наизусть, мог подсказать вперёд почти каждое слово. Но от этого прелесть рассказа ничуть не уменьшалась. Наоборот, с каждым разом он становился мне всё ближе, всё родней. Мне уже начинало казаться, что я и сам тоже участвовал в этой охоте.
   Иногда Михалыч забывал и пропускал какую-нибудь подробность. Я тут же с жаром перебивал его, указывал на пропущенное.
   - Ах, да, да, забыл совсем! - виновато говорил он.
   В конце концов у обоих из нас создавалось впечатление, что мы вспоминаем что-то общее, вместе пережитое. И я даже частенько ловил себя на том, что фантазирую, сочиняю от себя всё новые и новые подробности.
   Михалыч этого вовсе не замечал; ему самому, наверное, начинало казаться, что всё это не придумано, а именно так и было на самом деле.
   И в этот раз мы с жаром принялись рассказывать друг другу о том, как Заливай погнал русака, как тот помчался прямо через деревню, чтобы сбить со следа собаку. Но Заливая, шалишь, не собьёшь!.,,
   В самый разгар воспоминаний в кабинет вошла мама. Увидя нас, оживлённо беседующих у открытого альбома, мама от возмущения даже развела руками?
   - Вот уж лодыри записные! Смотреть тошно!
   - А в чём дело, мадам? Чем мы провинились?- осведомился Михалыч.
   - Ещё спрашивает! Совести у вас нет, вот в чём провинились! - И она гневно продолжала:-Дел по горло. Мы с Дарьей с ног сбились, а они картинки в альбоме рассматривают!
   - Но ведь нам не было дано никакого задания, вот мы и удалились, чтобы не мешать,- пытался оправдаться Михалыч.
   - Никакого задания?.. А сами что же вы не видите, что людям помочь нужно?
   - Да мы охотно поможем,- вмешался я.- Дай задание, мы его мигом выполним.
   - Ну это другое дело,- немножко смягчилась мама.- Беги в кухню, возьми у Дарьи миску с изюмом, и аккуратно из каждой ягодки выдёргивайте хвостики. Чтобы мне живо весь изюм перечистить!
   - Будет исполнено! - в один голос отрапортовали мы с Михалычем.
   И я со всех ног помчался на кухню за миской.
   - Только, смотрите у меня, ягоды не поешьте! - сурово предупредила мама, когда я вернулся с изюмом в кабинет*
   -- Что вы, мадам, за кого же вы нас принимаете? - с достоинством ответил Михалыч,
   - А гоголь-моголь, помнишь? Заставила вас сбивать. Что из этого получилось?
   Михалыч сделал рукой негодующий жест.
   -- Кто старое помянет, тому глаз вон. Мы же вам тогда ещё объяснили, что немного увлеклись дегустацией,
   - Только теперь не увлекитесь. Изюму у меня мало. Съедите - нечего в плюшки будет класть.
   - Можете сосчитать каждую ягодку, ни одной не
   убудет.
   - Вот и прекрасно! - ответила мама и вышла из
   кабинета.
   Мы с усердием принялись за работу. Не прошло и часу - весь изюм был перечищен.
   - Ну что ж, будем надеяться, что "начальство"
   не очень точно осведомлено о количестве переданных нам продуктов,проговорил Михалыч, не без тревоги заглядывая в кастрюлю.- Маловато осталось!- вздохнул он.- Достанется нам от Самой. Ох, достанется!
   - Но ведь мы же отсюда все хвостики, все соринки повытащили,- возразил я,- вот и стало поменьше.
   - Соринки, хвостики... Это верно,- кивнул головой Михалыч.- Ну, будь что будет, неси!
   Не без волнения я отнёс в кухню скромные остатки изюма. К счастью, мама с тёткой Дарьей решали какой-то срочный вопрос - тащить что-то из печки или подождать. На меня не обратили внимания. Я поставил миску на стол и тут же исчез.
   Наконец все приготовления были закончены. В столовой накрыли стол. Мы все приоделись и стали поджидать гостей. Жаль только, что гости были для меня совсем неинтересные - все взрослые.
   В кабинете рядом с ёлкой уже поставили карточный столик. Значит, придут знакомые Михалыча, закусят и сядут играть в карты. И всё-таки я с нетерпением ждал этого вечера, ждал, когда зажгут ёлку. Ведь под ёлку мама с Михалычем обязательно положат мне какой-нибудь интересный подарок. Но какой именно?
   По опыту прошлых лет я хорошо знал, что сколько ни спрашивай, ни у мамы, ни у Михалыча ничего не узнаешь. Мама только будет улыбаться и уверять, будто ничего в этот раз и не собирается мне дарить. А Михалыч погрозит пальцем и внушительно скажет: "Много будешь знать, скоро состаришься. Учти эту премудрость, друг мой, и не приставай".
   Вот я и учёл всё это и, сгорая от любопытства, поневоле ждал вечера.
   Понемногу начали сходиться гости. Пришли и Василий Андреевич с Аделаидой Александровной и даже Кока. Правда, он зашёл только на минутку поздравить маму и Михалыча с праздником. Кока торопился куда-то в другое место, где собиралась молодёжь и будут танцы.
   - Ну, как охотничьи делишки? - спросил у него
   Михалыч.
   - Дела идут! - весело ответил Кока.- Вчера с отцом ездили к Шаховскому в лес, трёх русачков гоняли. Я одного стукнул, а вот папаша второго прямо из рук упустил.
   - Ну, положим, что не из рук...- вмешался в разговор Василий Андреевич.- Посудите сами: гончие где-то впереди меня в лесу подлавливают, в следах разбираются. Я в их сторону и смотрю, караулю косого. Вдруг слышу, Кока мне кричит: "Береги!" Обернулся, а русачина сзади меня. Сидит в кустах и к гончим прислушивается. Только я повернулся, вскинул ружьё - его и след простыл.
   - Нужно не зевать,- весело возразил Кока,- во все стороны поглядывать, тогда не упустишь.
   Я стоял тут же рядом с говорившими охотниками и с наслаждением слушал их разговор.
   - Кока, поди ко мне! - позвала мама из кабинета.- Помоги мне, пожалуйста, ёлку зажечь.
   - Можно и мне? - бросился я к маме.
   - Нет, нет, посиди в столовой,- ответила мама.- Сейчас зажжём и тебя позовём глядеть.
   Дверь в кабинет закрылась, но ненадолго. Вот её уже открывают вновь, и все идут глядеть на зажжённую ёлку.
   Лампа в кабинете погашена, светится только ёлка. Десятки тоненьких восковых свечей горят в её густых зелёных ветвях. Они освещают пушистые концы ветвей, похожие на мохнатые лапы каких-то сказочных
   птиц.
   В их неярком дрожащем свете таинственно и внушительно поблёскивают стеклянные шары, звёзды и гирлянды канители. Кажется, что ёлка вся убрана в настоящее золото, серебро, в сверкающие алмазы.
   Я с восхищением взглядываю на это чудесное зрелище и спешу к ёлке. Вижу, под ней что-то белеется какой-то свёрток. Беру его в руки и читаю надпись на бумаге: "Юрочке от Михалыча и мамы". Что же там может быть? Сверток большой и тяжёлый.
   Быстро разворачиваю бумагу. Внутри какой-то чёрный коробочек. Да это же фотоаппарат и к нему все принадлежности: ванночки для проявления снимков, пластинки в запечатанных коробочках, фотобумага в пакетиках. Какие-то картонные трубочки, наверное, проявитель и закрепитель. Даже фонарик с красным стеклом - всё есть.
   - Теперь ты всех нас снимать будешь! - говорит Василий Андреевич.- Нас с Кокой снимешь, когда мы с охоты с зайцами приедем.
   -- Обязательно сниму!-обещаю я и бегу благодарить маму и Михалыча.
   - Ну, понравился подарок?--весело спрашивает мама.
   - Очень, очень понравился! Михалыч хлопает меня по плечу и внушительно говорит:
   - Этот подарок тебя ко многому обязывает,"
   -- К чему же?
   - А к тому, чтобы ты запечатлел на карточках, так сказать, увековечил 'для потомства всё живое, что тебя окружает. Вот это, например.- И он указывает на птиц, дремлющих в вольере.
   - Да разве и их можно сфотографировать? Ведь они не будут спокойно сидеть.
   - А для этого существует моментальный снимок.- И Михалыч указывает на какую-то блестящую кнопочку в моём аппарате.- Подожди, братец,- добавляет он.- Вот дождёмся весны, отправимся с тобой в лес. Таких снимков там понаделаем!
   - Ой, как здорово! - хлопаю я в ладоши и бегу в спальню, чтобы разложить все принадлежности и как следует ими полюбоваться*
   Но долго любоваться моими сокровищами мне не пришлось. В комнату вошла мама и сказала:
   - Юрочка, к тебе гость пришёл и тоже подарок 'Принёс, да ещё какой подарок!
   Я опрометью бросился в кабинет, где находилась
   ёлка.
   Посреди комнаты стоял Пётр Иванович. Его окру-: жили все гости и что-то с интересом рассматривали.
   - А, сынок! С праздником поздравляю! - приветствовал он меня.- Вот тебе подарочек принёс.
   Окружавшие слегка раздвинулись, и я увидел в руках Петра Ивановича небольшую клетку, а в ней что-то серое, пушистое.
   - Белка! - изумился я.- Откуда? У вас ведь не
   было.
   - Не моя. Сам для тебя выпросил. У товарища выпросил,- говорил Пётр Иванович, передавая мне клетку со зверьком.- Она ручная, совсем ручная. По комнате бегает и сама в клетку заходит, И загонять
   не нужно.
   Я не знал, как и благодарить за такой подарок. Хотел тут же выпустить белку из клетки, но Пётр Иванович сказал, что не нужно. Пусть денёк-другой оглядится в новом месте, попривыкнет, да и до ёлки её допускать нельзя, украшения может сбросить, побить, попортить.
   - Вот нам отличный объект для фотографии,- сказал Михалыч.- С него мы и начнём наши съёмки
   живой природы.
   Я взял клетку с белкой, понёс в спальню. И Петра Ивановича потащил с собой, чтобы показать свой фотографический аппарат и все принадлежности.
   Пётр Иванович сказал, что это замечательная вещь и очень нам нужная.
   - Мы теперь, сынок, всех наших пташек переснимаем. Весной выпустим каких на волю - они улетят, а карточки их на память останутся.
   Мы с Петром Ивановичем уселись на диванчик.
   На столе перед нами лежали все мои сокровища: и аппарат, и принадлежности для проявления, и клетка с белкой.
   Я приоткрыл дверцу клетки, просунул туда руку, угостил зверька кедровыми орешками.
   Белка сейчас же уселась рядом, начала брать с ладони орешек за орешком и тут же ловко их разгрызала.
   Наевшись, она встряхнулась и принялась умывать мордочку передними лапками. Потом она обнюхала мою пустую ладонь и вдруг стала вылизывать её своим влажным крохотным язычком.
   - Это она благодарит меня за угощение,- обрадовался я.
   - Нет, сынок,- покачал головой Пётр Иванович.- Ты, верно, в руке конфетку держал, вот она сладкое и учуяла. Страсть какая сластёна!
   Я сейчас же сбегал в столовую и принёс белке конфету.
   Зверёк взял её в передние лапки и с аппетитом
   съел.
   Затем белочка напилась воды из поилки и, видимо вполне довольная угощением, улеглась, свернувшись клубочком, в уголке клетки. А сверху накрылась, как одеялом, своим большим пушистым хвостом.
   В этот вечер я лёг спать очень поздно. Раздеваясь и укладываясь в постель, я всё поглядывал на клетку, в которой мирно спал мой новый четвероногий приятель.
   - Спокойной ночи, белочка! - сказал я и нырнул под одеяло.
   ФОТОГРАФИЯ ТВОРИТ ЧУДЕСА
   Я никогда раньше даже не мог себе представить, что заниматься фотографией так интересно. Думал, наведёшь аппарат на то, что хочешь снять, щёлкнешь -и всё готово, получится фотокарточка. Ну, а как она получается, как проявляют, закрепляют, печатают,- обо всём этом я имел очень слабое представление.
   И вот мы с Михалычем на следующий же день
   приступили к фотографированию.
   Правда, тут сразу возникло затруднение. Возникло оно в связи с тем, что в комнатах не хватило
   света.
   Оказалось, что снять можно далеко не всё, что видишь глазами. Кажется, в любой комнате очень светло и всё хорошо видно, а вот для пластинки света не хватает. Пришлось нашу деятельность перенести в основном на улицу. Вот тут дело сразу пошло на лад. Но с кого же начать фотосъёмку? Конечно, с мамы.
   Мама надела свою домашнюю, невыходную шубку, тёплый платок на голову, взяла ведро с куриным кормом и вышла во двор. Её сейчас же со всех сторон обступили куры. Сценка получилась очень живая.
   Мы с Михалычем приступили к съёмке. Собственно, снимал Михалыч, а я ему ассистировал.
   Закрепили в снегу треножник, привинтили аппарат, стали наводить по матовому стеклу на фокус.
   Дело это совсем не лёгкое: то мама получается в фокусе чётко, ясно, но все куры мутно, будто в дыму, то куры отчётливо, зато мама словно в тумане. А то вовсе либо мама, либо куры не умещаются на
   стекле.
   Михалыч сердится:
   - Собери ты их поближе к себе! Не могу же я сразу весь двор крупным планом взять. Мама покорно зовёт:
   - Цып, цып, цып! - и сыплет на снег куриное
   угощение.
   Куры собираются в кучу, хлопочут, клюют, одна
   перед другой стараются.
   Но Михалыч опять недоволен:
   - Нет композиции в кадре. Какая-то толчея, куриные крылья, хвосты... и твои ноги. Ты присядь на снег.
   Мама садится. Куры в полном восторге. Они бросаются в ведро, лезут прямо в него. Петух взлетает маме на колени.
   - Чудесно! - восторгается Михалыч. - Вот так и сидите. Я сейчас кассету вставлю.
   Но петух, видно, сниматься не хочет. Он соскакивает с маминых колен и лезет головой в ведро.
   - Ну неужели же вы и минуты спокойно не можете посидеть?! - негодует Михалыч, - Я же просил!
   - Кого ты просил? Петуха просил? - отвечает мама. - Да разве он может понять?
   - Когда тебе нужно, отлично всё понимает, - ворчит Михалыч, - по часу у тебя на голове сидит. А конечно, если я прошу,,,
   Он не успевает договорить, Петух взлетает маме на плечо.
   - Хорошо! Держи, держи его! - умоляет Михалыч. - Минутку вот так подержи!
   Мама в переполохе хватает петуха за хвост. Петух вырывается, летит прочь, оставляя в маминой руке часть своего хвоста.
   - - А ну тебя, с твоей фотографией! - возмущается мама. - Весь хвост петуху из-за тебя выдернула. - Она решительно встаёт, забирает ведро и отправляется домой.
   - Ну как, получилось что-нибудь? - с надеждой и сомнением спрашиваю я.
   - Кажется, получилось, - кивает головой Михалыч. - Щёлкнул как раз, когда она его за хвост ухватила. Отличный снимок должен получиться. А теперь пошли. Давай займёмся более мирными сюжетами.
   Мы прошлись по двору, вышли на улицу, сфотографировали наш дом, потом сарай, сад, усыпанный снегом.
   Вернулись опять во двор и тут неожиданно столкнулись с тёткой Дарьей. Она выносила мусорное
   ведро.
   - Давай я тебя сниму,-предложил ей Михалыч.
   - Да ну уж, зачем меня-то снимать? -нерешительно ответила она.-Кому я нужна-то, старая,
   страшная?
   - Как кому? -возразил Михалыч.-В деревню своим карточку пошлёшь и себе на память
   оставишь.
   - А то и верно! -вдруг оживилась тетка Дарья.-И вправду сними. В деревню пошлю. Вот дивиться-то будут. _
   Михалыч приладил аппарат. И тетка Дарья вытянулась перед ним, будто солдат на часах. Вытянулась и замерла, словно окаменела.
   - Да ты лицо повеселей сделай,- посоветовал ей Михалыч.- И стань повольнее. А то точно аршин проглотила.
   Но тётка Дарья не шевельнулась.
   - Снимай, снимай! - сурово ответила она каким-то напряжённым, замогильным голосом.- Уж раз взялся, действуй, не томи.
   Михалыч пожал плечами и снял.
   - Всё? - с замиранием спросила тётка Дарья.
   - Всё,- ответил Михалыч.
   - Ну, спасибо тебе.- И тётка Дарья, захватив мусорное ведро, рысью побежала в кухню. На ходу она обернулась и ещё раз крикнула: -Спасибо тебе!
   Мы с Михалычем тоже остались очень довольны, довольны тем, что совершенно нежданно-негаданно смягчили сердце нашего всегдашнего "врага" и притеснителя.
   - Теперь она шёлковая будет! - подмигнул мне Михалыч.- Напечатаем её получше, сразу приручим. Погляди, как ещё подлаживаться к нам начнёт. Теперь она навеки наш верный союзник.
   Михалыч оказался прав. Чудодейственная сила фотографии выявилась уже за обедом.
   Мне, как всегда, не захотелось есть супа. Я поболтал в нём ложкой и отодвинул тарелку в сторону.
   - Ты опять фокусничаешь! - рассердилась мама.- Ешь сейчас же, а то сладкого не получишь.
   В это время тётка Дарья принесла из кухни котлеты.
   Услышав, что мама на меня сердится, она вдруг вступилась:
   - Да чего ты на него нападаешь? Ну, не хочет есть, значит, аппетиту ребёнок лишился. Не хочет- и не надо. Я ему потом яишенку с сухариками поджарю.
   Мама так и замерла от удивления. Я тоже не верил своим ушам. Что сталось с вечно разгневанной тёткой Дарьей? Её будто подменили.
   Но чудеса продолжались и далее: поставив сковородку с котлетами на стол, тётка Дарья ушла в кухню и тут же вернулась обратно. Подошла к Михалычу и, конфузливо улыбаясь, поставила перед ним другую сковородочку с ростбифом, который аппетитно плавал в собственном соку.
   - Поешь, ты ведь это любишь,- потупив глаза,
   сказала она и удалилась.
   - Господи помилуй! - прошептала в изумлении мама.- Да что с ней сегодня случилось? Прямо из ведьмы в сущего ангела превратилась.
   Мы с Михалычем многозначительно переглянулись и ничего не ответили.
   После обеда началось самое интересное - проявление фотопластинок. В кабинете завесили одеялами оба окна. Даже под дверь подложили свёрнутый в трубку половик, чтобы из-под двери не засвечивало. С письменного стола убрали все принадлежности, постелили клеёнку и поставили на неё ванночки с проявителем, водой и закрепителем. Потом погасили лампу и зажгли специальный красный фонарь.
   И сразу всё стало таинственно и необычно, как в сказке. Весь кабинет погрузился в красноватый полумрак. Из темноты выступали причудливые очертания каких-то непонятных предметов. Что это - оленьи рога на стене или сучья и ветви диковинного дерева? А это лампа свешивается с потолка или кружит над нами огромная фантастическая птица?..
   Но глядеть по сторонам и фантазировать мне было некогда. Самое интересное совершалось вот тут, передо мной на столе.
   Михалыч осторожно вынул из кассеты белую матовую пластинку и положил в ванночку с проявителем.
   Очень скоро на пластинке стали вырисовываться тёмные очертания каких-то предметов. Каких именно, я не успел разглядеть, потому что пластинка быстро вся потемнела. Михалыч прополоскал её в ванночке с водой и положил в раствор закрепителя.
   - Пусть закрепляется,- сказал он,- а мы займёмся пока следующей.
   И вторая пластинка вела себя так же, как и первая: быстро потемнела и, искупавшись в ванночке с водой, тоже была положена в закрепитель.
   Так мы с Михалычем проявили все шесть пластинок. Только одна из них оказалась какой-то странной: сколько её ни проявляли, она так и не захотела чернеть.
   -- Чудеса, да и только! - удивлялся Михалыч.- Может, мы на ней ничего не снимали? Да нет, как будто все шесть засняли. Ну да поглядим при свете, что там вышло.- И Михалыч, всполоснув белую пластинку, тоже положил её в закрепитель.
   Наконец проявление было закончено. Мы с Михалычем посидели впотьмах ещё с четверть часика, чтобы дать всем пластинкам получше закрепиться, а потом зажгли обычную лампу, так как на дворе уже стемнело.
   - Посмотрим, посмотрим, что у нас тут получилось,- говорил Михалыч, надевая очки и бережно вынимая из закрепителя и снова ополаскивая в воде одну за другой все пластинки.
   Теперь они были уже не белые, матовые, а чёрные и прозрачные. На каждой виднелись какие-то силуэты. Вот силуэт нашего дома, вот очертания сарая, деревьев. Только всё белое получается чёрным, а чёрное, наоборот, белым.
   Пришла мама, тоже с интересом рассматривала проявленные пластинки. Тётка Дарья робко жалась в дверях.
   - Да пойди погляди,- пригласил её Михалыч.- Только это ещё негатив, тут всё наоборот.
   - Нет, уж я потом погляжу, когда всё как положено будет,- сказала она и ушла в кухню.
   - А где же я с петухом?-спросила мама. Михалыч внимательно всматривался в негативы.
   - Вот ты. А вот эти крючки - это крылья, хвосты куриные. Да на негативе трудно всё разглядеть. Завтра высохнет, напечатаем, тогда всё увидишь,
   - А где же Дарья? - спросил я. Михалыч пожал плечами:
   -- Что-то сам не вижу. Неужели я её с закрытой кассетой снял? Вот скандал-то будет. Да не может быть. Я твёрдо помню, что открывал кассету.
   - А вот эта совсем пустая, на ней что снимали?
   - Она-то меня и смущает,- нерешительно ответил Михалыч.- Ну да утро вечера мудреней, к завтрему высохнут, тогда разберёмся.
   К утру действительно все пластинки высохли, и мы приступили к ещё более интересному делу - к печатанию карточек. Для этого каждую пластинку помещали в особую рамочку и прикладывали к ней светочувствительную бумагу. Рамочки с пластинками и бумагой выставили на подоконнике на самое солнце. К счастью, утро было солнечное.; Прошло минут
   десять.
   - Ну, можно вынимать снимки и класть их в закрепитель.
   Всё это делалось уже не в темноте, а на свету, Я глядел на получившиеся отпечатки и замирал от восторга. Вот наш дом, наш сарай, наш сад. А это что же такое? Как будто мама, и петух летит от неё. И тут же какой-то столб, не то ствол дерева. Но почему же петух пролетает сквозь него, будто этот столб прозрачный, вроде как облако? Батюшки! Да это вовсе не столб и не облако это тётка Дарья! Но как же она попала к маме в курятник, зачем она здесь?!
   - Всё кончено! -убитым голосом промолвил Михалыч.- Я нечаянно маму и Дарью на одну и ту же пластинку снял. Вот почему одна пустая, неснятая и осталась.
   Мама отнеслась к нашей неудаче довольно спокойно.
   - Зря только петуху хвост выщипала! - вздохнула она,
   Зато тётка Дарья, узнав, что она почему-то не вышла на снимке, пришла в негодование. А тут ещё мама "подлила масла в огонь" - подшутила над Дарьей, что сквозь неё, как сквозь облако, петух на карточке пролетел.
   Зачем мама так неосмотрительно сказала?
   - Это я-то облако? Это сквозь меня-то петух пролетел?! - взревела тётка Дарья.- Когда он летел? Да что же я, мёртвая, что ли? Что ж, я не учуяла бы его?
   Мама уж и не рада была, что пошутила.
   - Успокойся, никуда он сквозь тебя не пролетал. Только на снимке так получилось.
   - Ах он старый греховодник! - не унималась Дарья, грозя в сторону Михалычева кабинета.- Ишь непутёвый какой! Насмешку надо мной учинил, петуха сквозь меня пропустил. Ну погоди, я ему это попомню, я ему покажу петуха!..
   Фотография продолжала творить чудеса - к ужину Михалычева прибора на столе вовсе не оказалось.
   - Дарьюшка, а где же Алексею Михалычу тарелка, ложка, вилка? удивлённо спросила мама.
   - Нет ему ничего! - сурово отрезала Дарья.- Пусть своих петухов ловит и ест.
   Михалыч сидел притихший, даже какой-то подавленный. Он чувствовал, что впереди его ждёт ещё немало бурь и гроз. Я тоже совсем приуныл.
   ХВОСТАТАЯ ПРОКАЗНИЦА
   Кроме фотографии, которая доставила нам с Михалычем столько переживаний, столько волнений, у нас на праздниках оказалось и ещё одно интересное занятие - приручение белочки, которую мне подарил Пётр Иванович.
   Хотя она выросла среди людей и совсем никого не боялась, но нам предстояло приучить её к новому помещению и познакомить не только с нами"-с людьми, но и с другими обитателями нашей квартиры: с Джеком, с котом Иванычем, вообще, как выразился Михалыч, со всеми нашими чадами и домочадцами.
   На все эти ознакомления уходило тоже немало времени. Дело упростило только то, что белочка была очень общительна, нетруслива и охотно знакомилась со всеми обитателями нашего дома.
   С Иванычем она тут же подружилась. Наверное, в той квартире, где она выросла, тоже была кошка, и белочка по опыту знала, что это зверь совсем не
   страшный.
   В первый же день, когда я выпустил белку из клетки, она сразу обследовала всю комнату, побывала на шкафу, на оконной занавеске, на полке с книгами, потом она спрыгнула на диван, где, по своему обыкновению, отдыхал Иваныч, и, не задумываясь,
   подскочила к нему.
   Иваныч открыл заспанные глаза, глянул на белку,
   потянулся и замурлыкал.
   "Хорошо, что они так мирно встретились",- подумал я и побежал в другую комнату к маме, чтобы рассказать ей о состоявшемся знакомстве.
   Когда я вернулся к себе, Иваныч уже снова спал, лёжа на боку и свернувшись в клубок.
   А где же белка? Я осмотрелся - белки нигде не было видно. Фортка закрыта, дверь я тоже, уходя из комнаты, плотно закрыл. Куда же она девалась?
   В полном недоумении я обыскал все уголки, заглянул под кровать, на шкаф, на полку - нигде нет, будто сквозь землю провалилась.
   Очень изумлённый и расстроенный, я сел на диван
   рядом с Иванычем.
   - Куда же наша белочка пропала? - спросил я
   его.
   Иваныч слегка пошевелился. И вдруг из-под его
   лап, как из гнезда, выглянула серенькая ушастая мордочка, выглянула и снова спряталась.
   - Так вот ты где! -обрадовался я.-У Иваныча прячешься.
   Я осторожно раздвинул его лапы. Там, у тёплого Иванычева живота, уютно примостилась белочка., И вправду, словно в тёплом гнезде.
   С этих пор белочка постоянно спала, угревшись в мягкой шерсти доброго, флегматичного Иваныча, Старому коту это, видимо, тоже нравилось, потому что, свёртываясь в клубок, он обычно напевал колыбельную песенку, будто убаюкивал своего маленького лесного друга.
   На зайца белка не обращала никакого внимания, так же как и он на неё. А вот Джека первое время очень побаивалась. Как только увидит, в один миг стрелой взлетит на шкаф или на полку, бегает там наверху, волнуется, хвостиком вздёргивает, а сама сердито так цокает: "Цок, цок, цок!"