Держа в одной руке бокал, он порылся в пластинках и нашел "Пятый концерт для фортепьяно" Бетховена в исполнении Вильгельма Кемпфа. Он включил звук почти на полную мощность и, встав между колонок, залпом допил виски. При первых звуках "Императора" по спине его пробежала дрожь. Потом он закрыл глаза и весь отдался музыке.
Через некоторое время он обнаружил, что рука его сжата в кулак, а губы шепчут снова и снова: "Я не сломаюсь!" Устало вздохнув, он выключил музыку и опять пошел в теплицу. Там он сел за стол и сидел, наблюдая за сгущающейся снаружи темнотой.
* * *
22.25
Женевьева Деклерк не знала, что ей делать. Она боялась за себя, боялась за мужа, что потеряет его. Она легко могла покорить любого мужчину, но знала в глубине души, что Роберта ей никто не заменит. Где еще она найдет того, кто так бы ее любил – нежно, самоотверженно, терпеливо? До него вся ее жизнь была чередой торопливых романов с мужчинами, единственной целью которых было затащить ее в постель. После этого все они претендовали на власть над нею и уходили – потому что она никому не давала этой власти. Никому, кроме него, который ее не требовал.
В этот день она готовилась к приходу мужа особенно тщательно. Она где-то прочла, что самое сильное оружие женщины – это воображение мужчины. Она знала, что Роберту нужна очень сильная встряска. Для этого она выкрасила волосы в черный цвет и применила ту фантазию, что отличает француженку от англичанки. Сегодня с ним в постели будет другая женщина.
Она думала об этом, когда приехала домой и открыла дверь ключом, и продолжала думать до тех пор, пока не нашла мужа в теплице спящим за столом. На полу валялся разбитый бокал.
– Бедный, – прошептала она и увидела слезы на его лице.
У нее ушло десять минут на то, чтобы дотащить его до дивана в комнате для гостей. Закончив, она пошла на кухню и сварила себе крепкого кофе. Потом отнесла чашку в теплицу и села за стол. Женевьева не была приучена легко сдаваться.
В 22.56 она открыла ближайшую папку с материалами по делу Охотника и начала читать.
* * *
Суббота, 13 ноября, рассвет
Солнце этим утром взошло в 5.57.
Свет в теплице еще горел.
Красная саржа
9.30
Серебро. Все в серебре.
Его ноги были тяжелыми, будто отлитыми из свинца, а ему так нужно было спешить, чтобы успеть найти Джейн, чтобы вырвать дочь из лап похитителей живой. Потом он с ужасом понял, что замедляет его движение: его ноги врастали в землю, все крепче и крепче. «Нет!» – крикнул Деклерк в панике и попытался вырвать одну ногу из земли. Он схватил ее обеими руками, и она начала подаваться. Земля дюйм за дюймом отпускала ногу, недовольно при этом чавкая.
– Папаааа! – пронзительный, захлебывающийся крик вдребезги разбил осенний воздух.
– Пустите меня! – крикнул он стоящим вокруг серебристым деревьям.
Он бешено дернул вторую ногу, чтобы быстрее добраться до серебряного домика, откуда доносился крик. От напряжения у него заболело сердце.
– Папааа! – крик опять прорезал воздух, зазвеневший, как серебряные украшения.
– Не оставляй меня, Принцесса! – кричал Деклерк. – Я иду! Клянусь Богом. Я иду!
Его ноги вырвались из земли, и он побежал, спотыкаясь, к дому. Под ногами шуршали осенние листья и извивались, как змеи, корни. Он пробежал мимо трупа с арбалетной стрелой в правой глазнице, взлетел по ступенькам и рванул на себя дверь. Потом в живот ему уперся нож, по ногам побежала теплая струйка крови, а он все сжимал горло стоящего перед ним человека, пока тот не упал мертвым на пол.
– Я здесь, папа, – кричала Джейн. – Я в углу!
Он искал ее в серебряной комнате, но не находил.
– Принцесса! Дженни! Где ты? – и тут он увидел в углу ее глаза и рванул туда. Он сжал в руках маленькое тело, но оно все уменьшалось и уменьшалось, пока не превратилось в палку.
В ужасе Деклерк отшатнулся и увидел, что на палку надета голова Дженни.
– Я знала, что ты придешь, папа, – прошептала она и заплакала.
* * *
Он проснулся на диване весь в поту и долго не мог понять, где находится. Потом взглянул на часы и увидел, что уже 9.30.
– Женевьева! – позвал он, поднимаясь.
Он обыскал весь дом – жены не было.
* * *
9.45
Ценность ниток как вещественного доказательства была обоснована французскими криминалистами более ста лет назад. Они установили, что каждый человек, входящий в помещение, вносит в него, а потом выносит мельчайшие частицы вещества, и нитки среди них являются самыми крупными. Британские ученые провели опыт и обнаружили на одежде людей, проведших четыре часа в одной комнате, несколько сотен вынесенных оттуда ниток, волосков и других частиц.
Позднее химики исследовали нитки под микроскопом, бомбардировали их нейтронами, просвечивали. Это позволяло определить их вес, прочность, температуру плавления, но до самого последнего времени никто не мог сказать, из какого конкретного куска ткани взята данная нитка.
Авакумович изменил положение.
Его теория базировалась на возрасте ниток. Используя лазер, он определял степень изменения молекул нити, что позволяло выявить не только дату производства ткани, но и множество побочных факторов. Ведь две рубашки, сошедшие с одного конвейера, но носившиеся разными людьми, будут отличаться друг от друга. На это влияют тип тела человека, частота попадания на рубашку солнечных лучей, вид и периодичность стирки. Все эти факторы изменяют ткань. Хотя для синтетических тканей они не играют большой роли – там важнее химический состав и форма волокон – для натуральных тканей такой анализ очень важен. Без лазерной обработки хлопковую нить из Миссисипи почти невозможно отличить от такой же из Джорджии. Но введенная Авакумовичем техника делала эти две нити разными – такими же разными, как отпечатки пальцев.
Джозеф Авакумович работал всю ночь. К 3.45 утра он определил, что две черные нитки были нейлоновыми волокнами из нового непромокаемого плаща или комбинезона. Но красная нитка оказалась натуральной, происходящей, скорее всего, из шерстяной или камвольной ткани.
Для ее дальнейшего анализа было необходимо лазерное оборудование. Сделав заказ, Авакумович покинул штаб КККП.
В это время в его голове уже засела одна мысль.
Красная нитка напомнила ему о красной сарже. Той самой, из которой шьют мундиры Конных.
Политика
10.45
Он узнал ее сразу.
Хотя волосы у нее были теперь черными, а не каштановыми, и она была с другим мужчиной, Женевьеву Деклерк было не так легко с кем-то спутать. Джозеф Авакумович вспомнил фотографию на столе суперинтенданта, едва подняв голову от тарелки.
Покинув лабораторию, он почувствовал себя голодным. Он не ел уже двенадцать часов, но причина была не в этом. Он хотел заглушить страх – боязнь ошибиться. Конечно, один из десятков полицейских, прибывших на место гибели Наташи Уилкс, мог налететь на колючий куст и даже не заметить этого. Пока он не узнает, так ли это, стоит ли тратить время на анализ красной нитки?
Но мысль продолжала вертеться у него в голове. Что если эту нитку все-таки оставил убийца?
В ресторане было людно. Авакумович никогда не был тут, но Деклерк говорил, что здесь лучше всего готовят яйца. Поэтому ученый заказал омлет и воспользовался случаем, чтобы отвлечься от тревожных мыслей. Он уже заканчивал трапезу, когда вошла Женевьева с каким-то мужчиной.
Сперва русский решил подойти к ней и представиться. Он подозвал официанта, чтобы расплатиться, наблюдая в то же время за Женевьевой. Без сомнения, она была одной из самых привлекательных и живых женщин, каких он видел. Разговаривая с собеседником, она временами подавалась вперед и быстро дотрагивалась до его руки. Потом закинула ногу за ногу, и в разрезе ее длинной юбки мелькнуло бедро, показавшееся Авакумовичу ослепительно белым.
Он подумал про Деклерка и тут же принял два важных решения. Во-первых, он не будет говорить другу об этой встрече – у суперинтенданта и так достаточно проблем. Во-вторых, он не подойдет сейчас к ним. Он видел лицо мужчины, показавшееся ему знакомым, и сразу понял одну вещь.
"Он влюблен в нее", – подумал Авакумович, выходя из ресторана.
* * *
15.02
"Политика, – думал Шартран с отвращением, вешая трубку. – Все ради популярности".
Ему звонил генеральный прокурор Эдвард Фицджеральд. Он сказал, что оппозиция снова нападает на правительство за отсутствие прогресса в расследовании. Это усугубилось тем, что все ведущие телекомпании показали сюжет о тысячах женщин, стоящих возле штаба полиции с зажженными свечами. Сам премьер-министр попросил Фицджеральда сделать этот звонок.
– Франсуа, – сказал генеральный прокурор, – мы не в бирюльки играем. Ситуация становится неуправляемой. Что-то необходимо делать.
– Эдвард, я сам наблюдаю за расследованием. Поверь, полиция делает все, что в ее силах.
– Я не об этом. Нужно сделать что-то для общественности. Кинуть им кость.
– Ты о чем?
– Я начинаю готовить рапорт на этого Деклерка.
– Какой еще рапорт?
– Адвокаты жалуются, что многих их клиентов незаконно арестовали. Кроме того, все говорят, что этот человек плохо выглядит. Представляешь, какое впечатление это производит на телезрителей? Стоит ли нам за него держаться?
– Я ни за кого не держусь. Я ловлю убийцу. Лучше Деклерка этого никто не сделает.
– То-то он так долго возится. Слушай, отстрани его хотя бы для виду.
– Не могу.
– Боюсь, тебе придется это сделать.
Наступило напряженное молчание.
– Что это значит, Эдвард?
– Это значит, что нам нужно создать впечатление, что дело движется.
– И что ты предлагаешь?
– Чтобы ты сам взял на себя руководство. Деклерк может тебе помогать.
Они опять помолчали. Шартран потянулся за сигаретой, глядя в окно на больницу внизу.
– У меня есть выбор? – спросил он наконец.
– Ненадолго.
– Дай мне хотя бы два дня, чтобы все организовать.
– Это слишком много. Я же сказал – ситуация выходит из-под контроля.
– Тогда один день.
– Ладно. Но ни секундой больше.
– Хорошо. Но, Эдвард...
– Извини, Франсуа. Я знаю, что Деклерк – твой друг. Но нам нужно успокоить общественность.
Повесив трубку, Шартран долго курил. "Надеюсь, ты сегодня отдохнешь, старина, – подумал он. – Потому, что тебе остался всего один день".
* * *
15.20
Деклерк не брился и не ел.
Он подошел к бару и открыл дверцу. Большинство бутылок были полными – напоминание о том, как мало они с Женевьевой пили. В глубине стоял коньяк "Наполеон". Деклерк взял бутылку и бокал и направился к морю.
Там он сел в кресло, налил себе коньяка и начал думать о дочери.
* * *
15.35
– Все еще ничего? – спросил Скарлетт.
– Ничего, – ответил Типпл.
Фургон стоял так, чтобы его не было видно из окон студии. Скарлетт прошелся по улице и, возвращаясь, увидел Кэтрин Спэн, уснувшую на койке за водительским сиденьем.
– Что там делает Ракстроу? – удивился он.
Словно в ответ из дверей студии вышел высокий негр лет тридцати. Типпл подхватил бинокль и стал смотреть. Гость Ракстроу остановился, сунул палец в ноздрю, несколько раз глубоко втянул в себя запах, сел в синий "корветт" и уехал.
– Они сидели там всю ночь и полдня, – сказал Типпл. – Записывали музыку.
– А кто там сейчас?
– Один Ракстроу, я думаю, – Типпл включил микрофон, и Спэн подскочила в кабине. В студии кто-то напевал себе под нос.
– А где установлен микрофон?
– Это показывает прибор. Все "жучки" подсоединены к передатчику, спрятанному на левой стороне здания под кустом смородины. Листья закрывают его от дождя.
Тут же пошел дождь, барабаня по крыше фургона и мешая слушать. Вокруг колес машины закрутились маленькие водовороты.
– Билл, почему бы тебе не пойти домой? Ты устал, а здесь мы вполне справимся сами.
Типпл кивнул.
– Только сразу сообщите, если увидите что-нибудь интересное. Я тоже честолюбив.
Скарлетт кивнул. Капрал открыл заднюю дверь фургона и выпрыгнул под дождь.
* * *
16.45
– Чертов шум, – сказал Скарлетт.
Он задумчиво достал свой "смит-и-вессон", разрядил его и зарядил снова. Теперь они сидели в фургоне вдвоем.
– Что ты злишься? – спросила Спэн.
– Слушай, мы с тобой знаем, что Харди – Охотник за головами. Ракстроу наверняка знает, где он, а мы сидим тут с пальцем в заднице и ждем, когда он соблаговолит нас ему представить. Я послушался тебя, поимел дело с Типплом, а теперь хочу действовать по-своему.
– Что это значит?
– Это значит, я должен поговорить с ним.
– Это может закончиться провалом всей операции.
– Харди нас надул. Ракстроу надул. Уэнтворт надул. Может быть, хватит?
– Рик, нам обоим тяжело. Но пойми, самовольные действия могут стоить нам карьеры. А то и обвинения в суде.
– Боишься жары – не ходи на кухню. Можешь оставаться здесь.
Скарлетт выпрыгнул из фургона и пошел вверх по улице.
Спэн последовала за ним.
* * *
16.48
Женевьева вспомнила о семинаре, только закрыв за собой дверь. Она позвонила студенту, ответственному за группу – никого не было дома.
Днем, вопреки обыкновению, она не готовилась к вечерним занятиям, а помогала мужу. Несмотря на бессонную ночь, она сидела в библиотеке и читала книги о технике расследования. В сочетании с тем, что она прочла ночью, это образовывало довольно стройную картину. У нее возникли кое-какие предложения, и ей не терпелось обсудить их с мужем.
Но Роберта Деклерка не было дома.
Обеспокоенная Женевьева обошла дом, заглянула в теплицу. Все вещи, в том числе и дела Охотника, оставались там, где она видела их утром.
"Отлично, – подумала она, – значит, Роберт не работал. Слава Богу, догадался отдохнуть".
Но он всегда оставлял ей записку, когда уезжал. Потом она вспомнила, что видела его машину у дома. Подумав, что он сидит у моря, она отправилась туда.
Но Роберта там не было.
Не было и их лодки.
* * *
16.52
Рик Скарлетт дошел до куста смородины слева от здания, отыскал там микрофон и обесточил его. Потом вернулся к Спэн, и они вдвоем подошли к дверям студии.
Большому Брату незачем было слушать то, что собирался сделать Скарлетт.
38-й калибр
16.59
Стив Ракстроу сидел перед синтезатором в наушниках, что-то напевая. Вокруг него громоздились микрофоны, усилители, регуляторы звука. Сама студия была не очень большой. Половину ее занимали средства записи, другая была предназначена для музыкантов.
Кроме Ракстроу, в студии никого не было. Не подозревая, что Скарлетт и Спэн проникли внутрь, хозяин достал из кармана маленькую серебряную ложечку и запустил ее в конверт с белым порошком. Скарлетт подождал, пока он вдохнет в себя наркотик, а потом вышел из-за двери.
Ракстроу выронил ложечку и сорвал наушники с головы.
– О, кого я вижу! Сержант Престон и его помощница днем и ночью! Где ордер на обыск?
– Его нет, – сказал Скарлетт.
– Тогда убирайтесь, пока я не позвонил своему адвокату.
Скарлетт подошел к столу и взял конверт.
– Ты скажешь мне, где Харди?
– Убирайтесь.
– Где он?
– Убирайтесь, я сказал.
Ракстроу потянулся к телефону, но его рука замерла в воздухе. Скарлетт приставил к его виску свой 38-й "смит-и-вессон".
– Встать!
– Эй, чувак, полегче. Что за шутки?
– Встать! – повторил Скарлетт, второй рукой поднимая Ракстроу на ноги. – А теперь вниз.
– Полегче, – в глазах Ракстроу появились первые проблески страха. Его взгляд метнулся к Спэн, словно ища объяснения. – Зачем вниз? Что вы хотите делать?
– Если ты не пойдешь, я провентилирую тебе башку прямо здесь. Вперед!
– Делай, что он говорит, – сказала Спэн, не отрывая взгляда от пальца Скарлетта на спусковом крючке.
– Зачем вниз? – жалобно повторил Ракстроу.
– Там не будет слышно выстрелов.
Ракстроу выпучил глаза, и тут Скарлетт резко двинул его в зубы стволом пистолета: Один из передних зубов с хрустом сломался. Брызнула кровь.
– Вы что, спятили? – завопил негр.
Скарлетт только молча указал пистолетом на дверь. Ракстроу, спотыкаясь, побрел вниз по лестнице, и полицейские двинулись за ним.
В подвале было темно, только единственная лампочка тускло горела под потолком.
Скарлетт вынул из револьвера все шесть пуль и протянул оружие Ракстроу:
– Держи.
– Слушайте, я не знаю, где Харди. Клянусь, что...
– Держи!
Он ударил Ракстроу в живот, и тот рухнул на пол.
– Держи, сволочь!
– Нет!
Спэн щелкнула затвором своего пистолета. Дрожащими руками Ракстроу взял разряженный пистолет.
– Теперь запомни его номер.
Ракстроу, не в силах разогнуться после удара в живот, начал вглядываться в цифры, но тут Скарлетт вырвал у него оружие.
– О Господи. Ладно. Харди в Лос-Анджелесе. Я дам вам адрес. Я...
– Поздно, – Скарлетт по одной вернул пули в барабан револьвера. Потом за шиворот вздернул Ракстроу вверх и нацелил ему ствол между глаз.
Тени плясали на потолке, как куклы в театре. Откуда-то сверху доносился шум дождя.
– Ты обещал найти Харди и надул меня. Я не прощаю таких вещей. Мы знаем о наркотиках в масках и о церемониях вуду в Нью-Орлеане. Мы знаем, что Харди убил Грабовски и остальных. У нас нет Харди, зато есть ты. Известно, что американская полиция арестовала двух кузенов по обвинению в убийствах женщин в Лос-Анджелесе. Может, это повторилось у нас? Может, вы с ними работали на пару? А теперь слушай, что здесь случилось. Мы зашли к тебе поговорить, и неожиданно ты набросился на меня. Ты пытался отнять у меня револьвер, и в схватке я нечаянно застрелил тебя. По-моему, неплохая версия. К тому же, вскрытие покажет, что ты находился под воздействием наркотиков. Так что у тебя только один шанс. Беги к двери. Может, успеешь.
Он оттолкнул от себя Ракстроу и поднял пистолет.
– Не надо! – крикнула Спэн.
– Отстань, – прошипел Скарлетт.
– Не стреляйте, прошу вас! – завизжал Ракстроу. – Я соврал! Харди здесь, в городе, я скажу вам, где!
– Где?
Ракстроу сказал.
Через пять минут все трое были уже на улице. Заталкивая Ракстроу в фургон, Скарлетт прошептал ему в ухо:
– Если мы не найдем его, я вернусь за тобой. И тогда тебе конец.
Ракстроу легко мог в это поверить.
Вдали от берега
17.13
Красная саржа. Как он и предполагал.
Но что из этого следует?
Авакумович только что закончил лазерный анализ. Он не спал уже двое суток, и мысли его начинали путаться. Конечно, ему нужно было поговорить с Деклерком, но лучше сделать это утром на свежую голову.
По пути домой ученый обдумывал одну странность. Если нитка действительно из полицейского мундира, то этот мундир был очень старым. Старше пятидесяти лет.
* * *
17.21
Она увидела приближавшуюся к берегу лодку. Лодка ныряла в свинцовые волны, а она стояла под дождем на крохотном причале и ждала.
* * *
17.22
– Хочешь поучаствовать? – спросил Скарлетт.
– Да нет, с меня хватит, – призналась Кэтрин Спэн.
– Тогда вези Ракстроу в полицию и запри его там. Оформи изъятие наркотиков или что-нибудь еще. Главное – продержи его взаперти как можно дольше. Встретимся в десять на месте.
– Ладно.
Когда Спэн уехала, Скарлетт улыбнулся. Он был доволен: все-таки удалось восстановить контроль над событиями.
Он залез в фургон и позвонил Типплу.
– Алло, – голос капрала был сонным.
– Это Рик, Билл. Вставай. Мы нашли Харди.
– Что, уже поймали?
– Нет, но мы знаем, где он.
– Надо оформить ордер.
– Я сейчас этим займусь. Можешь посторожить то место? Мы будем там в десять.
– Давай адрес.
Скарлетт продиктовал ему.
– И как ты его нашел?
– Ракстроу рассказал.
– Только не говори, как и почему, – предупредил Типпл. – Я не хочу этого знать.
* * *
17.27
Роберт Деклерк был пьян.
Когда жена помогла ему выбраться из лодки, он сразу упал на колени. Из рук его, жалобно звякнув, выпала пустая бутылка из-под коньяка.
– Роберт Деклерк, ты пьян?
– Был пьян, Дженни. Сейчас почти прошло.
Она подняла бутылку:
– Что ж, по крайней мере, ты напился благородным напитком.
Деклерк сел на причал и стал смотреть на море. Все вокруг было серым и влажным.
– Пошли домой, – сказала она. – Я хочу поговорить с тобой о деле.
– К черту дела. У меня выходной.
Женевьева взглянула на него удивленно. Она никогда раньше не видела его таким.
– А как же твой семинар? – спросил он.
– Я его отменила.
– Почему?
– Чтобы побыть дома с тобой.
– Прошу тебя, – он повернулся к ней. – Поезжай на занятия.
– Но почему?
Деклерк поглядел на бутылку у нее в руке и отвернулся к морю.
– Дженни; ты часто мне говорила, что я слишком крепко держу себя. Сегодня я сел в лодку, взял вот эту бутылку и отплыл от берега. Я давно, очень давно этого не делал. Я думаю о той клетке, в которую сам себя посадил. И думал, как мне оттуда выбраться. Мне нужно подумать еще немного.
Она ничего не сказала, молча глядя на мужчину, которого любила. Он сидел на мокром причале, обхватив колени руками, как мальчишка.
Потом она спросила:
– Сколько времени тебе нужно?
– До полуночи.
– Хорошо, – сказала она.
* * *
18.55
– Во сколько у тебя семинар? – спросил он.
– В полвосьмого, в Северном Ванкувере.
– А на какую тему?
– Еще не решила, – потом она увидела на кофейном столике раскрытую книгу. "Падение" Альберта Камю. – Может, взять тему отсюда?
– Как хочешь. Можешь взять тему из жизни. Мужчина, запертый в клетке собственной вины.
Женевьева поглядела на него с грустью. В который уже раз она пожалела, что не может дать ему ребенка. Она знала, что часть души Роберта умерла вместе с дочерью и никогда уже не возродится.
Она пошла к бару и взяла оттуда бутылку портвейна. С бутылкой и книгой она пошла к выходу, в последний раз взглянув на неподвижно сидящего мужа.
Не в доброе время Роберту Деклерку вновь явился дух его дочери.
* * *
19.06
Она вышла из дома и сразу встретила холодный порыв ветра, задувавшего под ее зонтик капли дождя. Под ногами ее хлюпала вода. Дойдя до своего ТР-7, стоящего рядом с "ситроеном" Роберта, она открыла дверцу, положила книгу на панель управления, а бутылку сунула между сиденьями. Потом она завела мотор и выехала на Марин-драйв.
Она не заметила, как из кустов выехала и двинулась за ней, держась на расстоянии, другая машина.
За рулем ее сидел Спарки.
Падение
19.07
Услышав, как отъехала машина, Деклерк подошел к бару и достал бутылку виски. Он отхлебнул глоток прямо из горлышка и почувствовал, как по всему телу расползается приятное тепло.
Минуту спустя он поставил бутылку и подошел к книжному шкафу. Из нижнего ящика, который не открывался уже несколько лет, он достал фото маленькой девочки, сидящей на груде сухих кленовых листьев – красных, желтых и оранжевых. Девочка смеялась, и ее светлые волосы, казалось, отражали солнечные лучи.
Деклерк поставил фото на стол, сел напротив и стал смотреть.
Время он времени от отпивал еще глоток из бутылки.
Потом он осторожно дотронулся до фотографии и прошептал – тихо-тихо:
– Принцесса, это я, твой папа. Я хочу поговорить с тобой.
* * *
20.03
Нож имел в длину два фута. Он был похож на мачете, каким рубят сахарный тростник, с одним только отличием. На его тупой стороне находилась закругленная кромка, ближе к основанию охватывающая нож почти полным кольцом. Ее вес усиливал удар в несколько раз.
С размаху Спарки мог отрубить этим ножом голову человеку.
Спрятавшись за деревьями, он смотрел на дверь, за которой скрывалась Женевьева Деклерк. Ее машина стояла в восьми футах от него. Дождь почти затих, перейдя в противную морось.
Спарки ждал, коротая время за разговором.
Говорил он со своей матерью.
* * *
20.16
Джозеф Авакумович слишком устал, чтобы спать. Из окна своей комнаты в отеле он долго смотрел на огни в гавани. Потом включил компьютер и вывел на экран шахматную доску.
Сегодня он играл черными.
* * *
20.31
Женщина, вышедшая из двери, направилась к ТР-7. Спарки, сжимая нож, смотрел, как она приближается. Дождь прекратился совсем, и ветер развевал ее длинные черные волосы. Она думала о Камю. О том, что, если любой мужчина или любая женщина виновны, то они не могут судить других.
Дойдя до машины, она открыла дверцу и достала из-за сиденья бутылку портвейна. Когда она начала вылезать, Спарки стремительно шагнул к ней из тени.
Женщина повернулась, и увидела нож, падающий на нее сверкающей дугой. Его свист потерялся в шуме ветра.
Внезапно мир завертелся вокруг нее, быстрее и быстрее, пока не замер на точке острой, невыносимой боли.
"О Боже! – подумала она. – Я вижу свое тело!"
Оно распласталось под ней, обезглавленное, заливая кровью мокрый бетон.
«Я без головы!» – промелькнула мысль, но ни звука не донеслось из ее губ. Потом она увидела приближающуюся к ней человеческую фигуру и окровавленное лезвие ножа.
Рука схватила ее за волосы. «Я виновна», – успела подумать она, и тут кровь окончательно перестала питать ее отделенный от тела мозг.
Спарки сунул голову в мешок и исчез в тумане.
* * *
21.03
Через десять минут после того, как в полицию сообщили об убийстве, в штаб позвонил премьер-министр. – «Значит, у нас есть шпионы», – мрачно подумал Шартран, снимая трубку.
– Шартран?
– Да, сэр.
– Я требую, чтобы вы немедленно отстранили этого Деклерка.
– Да, сэр.
* * *
«Прости, Роберт», – подумал он про себя.
Он понял только, что совершено очередное убийство. Кого убили на этот раз, он не знал, и это его не заботило.