– Алло, – Джек Макдугалл поглядел на часы.
– Сержант, это констебль Рон Митчелл. Университетское отделение. Наверное, вы меня не знаете.
– Не знаю. – Макдугалл нахмурился.
– Извините, что беспокою, но, надеюсь, вы меня поймете.
Макдугалл тоже на это надеялся.
– Ну! – нетерпеливо сказал он.
– Мы нашли еще один труп. Без головы.
Сержант почувствовал, как последние остатки сна покидают его.
– Где? – спросил он уже в полный голос.
– Возле Музея антропологии. Прибит гвоздями к тотемному столбу.
– А где вы находитесь?
– Прямо тут.
– Оставайтесь на месте. Я еду. Отвечаете за все, что там случится. Никого не подпускать, слышите, никого!
– Слушаюсь, сэр.
Макдугалл швырнул трубку на рычаг. Сержант уже натягивал одежду – тот же синий пиджак, те же серые брюки, – когда с кровати донесся скрип пружин и сонный голос окликнул:
– Что случилось, Джек?
– Нашли еще труп. Хуже прежних.
– О Господи! Выпьешь кофе?
– Некогда, дорогой. Я очень спешу.
– Увидимся вечером?
– Надеюсь, да. – Макдугалл оглянулся на тело гимнаста, распростертое под простынями. У этого тела были неплохие шансы выиграть следующую Олимпиаду.
– Я тоже на это надеюсь, – сказал Питер Брент.
* * *
ОТТАВА, ОНТАРИО
6.11
Когда телефон умолк, комиссар Франсуа Шартран подошел с чашкой кофе к окну своего кабинета, из которого открывался вид на реку Оттава. Потом он закурил "Голуаз" и задумался, глядя в окно.
На востоке первые робкие лучи рассвета уже вступали в бой с серебристым сиянием луны. Северный ветер из тундры покрыл рябью стальную гладь реки, над которой лениво взмахивали крыльями канадские казарки. Докурив сигарету, Шартран зажег другую.
Комиссар был плотным мужчиной, всю свою сознательную жизнь боровшимся с излишним весом. Лицо его было невыразительным – короткая стрижка с выбритыми по-военному висками и лысиной на макушке, редкие брови, мягкий, безвольный рот. Он всегда отдавал приказы тоном совета, и это многим нравилось. Люди не любят, когда ими командуют, но редко отказываются от помощи – а команды Шартрана приходили часто на помощь в решении трудной проблемы. Он принадлежал к людям, которых другие слушаются с охотой.
Пока он стоял, обдумывая то, что сказал ему только что генеральный прокурор Британской Колумбии, телефон зазвонил снова. Отставив чашку с кофе, он подоспел к третьему звонку.
– Шартран слушает.
– Франсуа, это Уолт Джессоп. Я звоню с побережья. У нас тут плохие новости.
– Я уже знаю. По линии начальства.
Заместитель комиссара по подразделению Е только хмыкнул:
– Нам нужны люди и техника, Франсуа. Это похуже, чем было с Олсоном. Даже тогда у нас были отряды добровольцев, и частные сыщики, и звонки с требованием выкупа, и Бог знает, что еще. А сейчас еще феминистки разойдутся.
– Как-нибудь справимся.
– А что я скажу прессе?
– Предоставь это мне, Уолт. Я как раз сейчас об этом думаю. Обещаю, что позвоню тебе, когда додумаюсь до чего-нибудь, только дай мне выпить еще чашку кофе.
Заместитель усмехнулся:
– Хорошо. Только поторопись, а то мне придется сбежать из города.
Закончив разговор, Шартран пошел на кухню и сварил себе еще чашку кофе. В этот момент его осенила идея.
Он знал, что надо делать.
Когда ты стоишь во главе организации, являющейся одновременно бюрократической и легендарной, ты обязан делать все, что можешь.
Даже если не можешь ничего.
* * *
ВАНКУВЕР, БРИТАНСКАЯ КОЛУМБИЯ
8.15
"Женевьева" умирала.
Он осторожно взял розовый куст левой рукой и осмотрел его в поисках какого-либо заболевания. Ему удалось обнаружить только две крохотные белые точки в месте соединения цветка со стеблем. Что бы это ни было, он никогда не видел такого симптома раньше. "Вот в чем беда экзотических растений, – подумал он. – Они страдают экзотическими болезнями".
За стенами теплицы сыпал снег. Кленовые деревья и город за ними скрылись в серой пелене, сквозь которую едва проглядывало тускло-багровое солнце, отсвечивая радугой в каплях на стекле.
Нет, день начинался плохо по всем показателям.
Как обычно, он начал работать в половине шестого утра. Но, едва сев в плетеное кресло и раскрыв блокнот, он уже знал, что ничего толкового сегодня не напишет. Тут же всплыла и еще одна горькая истина – что он вообще зря взялся за этот труд. Ну зачем миру еще одна история первой мировой войны? Что он может сказать после Фэя, Альбертини и Лиддела Гарта?
Он медленно отстранил растение и понял, что вместе с ним умерла его книга.
Поглощенный печальными мыслями, он не услышал, как дверь теплицы отворилась и вошла его жена.
Тронув его за руку, она заговорила по-французски.
– Robert, on tu demande au telephone[24].
Он поглядел на нее снизу вверх – каштановые волосы теперь собраны наверху головы, но непокорные пряди тут и там выбиваются и падают на плечи, – потом кивнул, вышел из теплицы и прошел по деревянному полу, покрытому персидским ковром, к телефону в холле.
Он чувствовал легкую тревогу: в плохой день и новости могли быть только плохими.
– Алло, – сказал он по-английски. – Это Роберт Деклерк.
* * *
16.55
Войдя в паб, он улыбнулся, обводя глазами столики и прикидывая, кому здесь он срочно нужен. Он знал, что в этот момент многие в "Руках лунного света" глядят на него с вожделением. Особенно нетерпеливой казалась блондинка в углу. Он снабжал ее постоянно, но она была такой здоровой, что дозы хватало ненадолго.
Индеец двинулся к ней, обходя столы.
Всего десять минут назад он загрузился двумя упаковками зелья. Пушер сказал, что это лучшая партия с тех пор, как Конные прочистили рынок.
– Только двигай быстрее, – сказал он. – У них нюх на это дело, и скоро они повиснут у тебя на хвосте.
– Я думал, ты возьмешь деньги вперед.
– Я тебе доверяю, – улыбнулся Пушер. – Должен же такой сукин сын, как я, кому-то доверять? Только повторяю – двигай это быстрее.
Индеец прикинул, что ему нужно сбыть сорок пять порций и еще пять останется для него. Эта афганская штука позволит ему летать часов восемь. Прошел уже почти месяц с тех пор, как он принимал наркотик последний раз, и сердце его билось учащенно.
Да, сегодня будет ночка. Только бы распродать товар.
– Дорогой, – прошептала блондинка, увидев его. – Как я рада!
Ее лицо дергалось, как у ожившего мертвеца.
– Должен разочаровать тебя, крошка. Я пустой.
Но это была только старая пушерская шутка, позволившая ему увидеть потухший взгляд блондинки и на миг особенно остро ощутить свою власть над этим жалким созданием. Потом он ухмыльнулся, открывая пластиковую капсулу за полусгнившими зубами.
– О-о, простите, леди. Оказывается, кое-что осталось. Когда будут деньги?
– Скоро, – блондинка облизала пересохшие губы. – Дай мне его, быстрее. Я вот-вот развалюсь на части.
– Одну или две, леди? Семьдесят пять за порцию. А-атличный товар!
Блондинка скривилась, но выбора у нее не было. Она дважды кивнула.
– У выхода в пять, – бросил он и пошел к выходу.
Тут они оба увидели чернокожего, входящего в бар.
Его могучие плечи занимали все место, предназначенное природой для шеи; грудь распирала голубую хлопчатобумажную майку. Штаны без ремня грозили вот-вот сползти к щиколоткам. На круглом лице выделялась тонкая полоска усов. Негр был просто увешан драгоценностями: в волосах на груди блестело несколько золотых цепочек, в ухе качалась серьга, наманикюренные пальцы усеивали кольца. Судя по его виду, вряд ли кто-то даже в этой части города мог покуситься на эти ценности.
Индеец уставился на него, открыв рот. Чернокожий, небрежно кивнув на заднюю дверь, повернулся и вышел; индеец, проскользнув между столов, скрылся в черном ходе.
Когда они исчезли, блондинка встала и быстро пошла к туалету. По пути какой-то тип лет пятидесяти, с прыщами по всему лицу, сунул ей руку между бедер. Отпихнув его, она вошла в женское отделение.
Там воняло мочой, и сразу в трех местах красовались лужи блевотины. В одной из них печально размокала противозачаточная таблетка. Единственное окно открывалось во двор, как будто запах помойки мог освежить здешний воздух.
Блондинка вошла в кабинку у окна и, став ногами на унитаз, выглянула наружу.
Она больше минуты смотрела, как говорят индеец с негром. Потом они передали что-то друг другу и быстро разошлись в противоположных направлениях.
Как только они скрылись, блондинка достала из кармана блокнот и ручку и начала что-то писать.
* * *
17.40
Откуда-то издалека донесся стук колес поезда. Другим звуком был гудок судна, выходящего в тумане из гавани. Туман накатывался с моря, скрывая реальный мир в своей серой пелене и искажая очертания и звуки. Погода приближалась к своей октябрьской норме.
Железнодорожная будка стояла в двадцати футах от Тихого океана и в нескольких тысячах ярдов от западного края Канадской Тихоокеанской железной дороги. На четырех тысячах миль рельсов будка была крошечной нервной клеткой в большой и сложной системе.
Мужчина, сидевший на подоконнике будки, закурил еще одну сигарету – экспортный класс, без фильтра. Он был, что называется, в теле – налитый пивом живот выдавался из-под пиджака, туго натягивая кожу ремня. Из кармана брюк торчала рукоятка "Смит-и-Вессона" 38-го калибра.
Он повернулся на звук открываемой двери.
Вошла та самая блондинка из бара.
– Думаю, я вышла на кого-то, – сказала она с торжеством.
– Да? – отозвался мужчина без всяких эмоций.
– Проблема только в том, что я могу засветиться.
Продолжая говорить, блондинка извлекла из кармана две желатиновые капсулы, взяла с полки конверт и вложила их туда. На конверте она надписала свою фамилию, дату и обозначение 56 С. В КККП. Каждому подозреваемому в делах с наркотиками присваивался свой номер, а буква С обозначала, что это третья доза, купленная ею у данного лица.
– Цена просто дикая, – блондинка протянула конверт мужчине и, сев возле обогревателя, начала что-то писать в большой тетради.
– Ты сказала, что вышла на кого-то, – напомнил толстяк так же спокойно.
– Я видела, как 56-й говорил с одним черным во дворе. Такой нувориш, если ты знаешь, что это такое. Весь в золоте и спеси на четверых. Похоже, он залетел с самого верха. Хорошо бы за ним проследить.
– Нет, – сказал толстяк. – Ты занята.
– Что значит "занята"? – блондинка нахмурилась.
Ее собеседник хмыкнул и зажег очередную сигарету. Его пальцы были оранжевыми от никотина.
– Что значит "занята"? – повторила женщина.
– Ты занята в отряде по поимке Охотника. Они ждут от тебя информации.
Женщина напряглась, чувствуя, как сердце ее забилось быстрее.
– Это должен был быть я, леди. Так и знайте, – он отвернулся к окну. – Напиши отчет о сегодняшнем, пока не ушла. Надо же и мне чем-то заниматься.
– Да, конечно, – медленно сказала женщина. Потом добавила, очень тихо. – А кому я должна подчиняться?
Капрал повернулся к ней, сардонически улыбаясь.
– Большие новости, Спэн. Наш чертов Шартран вернул на работу Роберта Деклерка.
[25] Когда через двадцать минут Деклерк вышел из теплицы, в воздухе пахло осенью. Кленовые листья шуршали под ногами. На какой-то миг его охватило чувство, что все это уже было много лет назад. Он припомнил стонущий ветер на кладбище и сухие листья под ногами – но быстро отогнал эти мысли. Подойдя к машине, он сел в нее и стал прогревать мотор старенького «Ситроена»; потом выехал на Марин-драйв и направился к центру.
До рассвета оставалось еще полтора часа.
* * *
6.35
Группа поимки Охотника расположилась в старом здании КККП. Расположенное на углу 33-й авеню и Хэзер-стрит, оно напоминало елизаветинский особняк массивными стенами, сложенными из каменных блоков. Снаружи на флагштоке трепетал на ветру флаг с кленовым листом. Когда-то здесь располагался Ванкуверский штаб конной полиции, но давно уже оно использовалось как учебный корпус или стояло на ремонте. Сейчас как раз затевалась очередная реконструкция, но здание по-прежнему напоминало штаб гораздо больше, чем новое на 73-й, похожее на транзистор.
Была уже половина седьмого. Легкий дождик смыл туман и оставил огни города блестеть на черном бархате ночи.
Деклерк, глубоко вдохнув, подошел к входу в здание. Чистота и ясность воздуха добавили ясности его собственным мыслям. "Хорошо, что я вернулся", – подумал он.
В первый же день своего воскрешения – 23 октября, когда ему позвонил Шартран, Деклерк встретился с сержантом Макдугаллом из Северо-ванкуверского отделения и с капралом Джеймсом Родейлом из Ричмондского отделения. Они и образовали вторую группу по поимке Охотника в то же утро, пока сержант изучал результаты обследования тотемных столбов возле университета, Родейл занялся составлением списка необходимых сотрудников. К полудню была готова распечатка служебных данных всех членов подразделения "Е".
На второй день Деклерк работал с данными в своем новом кабинете. Он изучил и обдумал информацию по каждому случаю раз по семь, и следы его работы запечатлелись на стенах кабинета. Это была большая комната, площадью тридцать футов, выходящая окнами на 33-ю улицу и больницу св. Винсента. Раньше здесь помещался биллиард, но теперь все здесь было переделано по строгим инструкциям Деклерка. В первый же день трое рабочих под его руководством обшили все три стены, лишенные окон, досками. На этих досках и развернулась работа.
Из мебели в кабинете остались три викторианских стола, подковой окружавшие единственное кресло. Это кресло, в котором три четверти века назад восседал шеф полиции, с эмблемой КККП на спинке, только недавно обнаружили в подвале. У стены скромно выстроились шесть стульев.
Сейчас было 6.46 утра третьего дня от воскрешения Роберта Деклерка. Пора было сесть в кресло и проанализировать работу вчерашнего дня; пора вновь открыть охоту на духов, терзавших его столько лет.
Деклерк сел и засучил рукава.
В центре стены к доскам была приколота большая карта побережья Британской Колумбии. Далее следовали данные об убийце. Во-первых, фотография "Поляроида", присланная Скипу О'Рурку. Конечно, фото увеличили – этот снимок висел рядом, но был таким зернистым, что вряд ли мог что-то добавить. На фото была голова молодой женщины лет восемнадцати с закатившимися глазами. Ее рот был открыт в беззвучном крике; черные спутанные волосы, испачканные кровью, свисали на лоб. Полоски кожи у среза вились вокруг шеста, на который была насажена голова, как змеи.
Деклерка больше всего удивил тот факт, что на фото не было ничего, кроме отрезанной головы и шеста – ни земли, ни деревьев. Как будто снимали на фоне белой простыни.
Справа от фото Деклерк поместил два снимка местности, сделанных с вертолета. Оба изображали место на северном побережье, где нашли кости. С высоты двухсот футов острый глаз мог еще различить белое пятно разодранной в клочья палатки.
Слева от фото вчера появились четыре фотографии, сделанные по распоряжению Макдугалла. На двух из них была яма у ручья. Ясно проглядывали кости, но, по свидетельству двух девочек и их отца, обнаруживших могилу, раньше их не было видно. Могила была забросана сухими листьями и ветками. На третьем фотоснимке изображался кончик одной из веток, обрезанный ножом. Полицейское исследование выявило следы, идентичные тем, что доктор Сингх обнаружил на шее жертвы, выловленной из реки. Четвертый снимок демонстрировал шейные позвонки неопознанного скелета из ямы с такими же отметинами.
"Если сложить эти фото вместе, – подумал Деклерк, – возникает уйма вопросов. А ответов они не дают".
Он достал из ящика стола лист бумаги и начал писать:
1. Была ли женщина убита возле палатки? Или Охотник принес ее туда? Если так, то он настоящий силач. Склон крутой и очень скользкий.
2. Если ее принесли, то откуда? С верхней дороги, с берега или с моря? Видимо, это произошло на рассвете – достаточно темно, чтобы не заметили, и достаточно светло, чтобы видеть дорогу.
3. Хотел ли он, чтобы тело нашли? Срезанные ветки показывают, что он его спрятал. Может быть, это ручей размыл могилу?
Деклерк посмотрел на листок с вопросами. Чутье подсказывало ему, что женщину убили возле палатки. Должно быть, она жила там. Потом убийца отрезал ей голову, закопал тело и в ярости изрезал палатку. В Северных горах можно было найти тысячу мест, чтобы надежно спрятать труп. Но убийца оставил его здесь. Может быть, он жил в той же палатке и его видел кто-нибудь из местных? Нет, шансов очень мало. Но тогда они могли видеть хотя бы ее.
Больше всего его, однако, волновал другой вопрос. Если раньше Охотник прятал свои жертвы, что заставило его изменить стиль?
Возьмем случай Джоанны Портмэн.
На другой стене, обшитой досками, белело множество бумаг: данные вскрытия и лабораторных исследований, полицейские отчеты, показания свидетелей. Все это давало очень немного. Исследования подтвердили, что, как и в случаях Грабовски и неизвестной из ямы, орудием убийства послужил военный нож с широким лезвием. Это американское оружие, в Канаде встречается редко. Вскрытие подтвердило, что отметины, найденные на ребрах скелета из Северного Ванкувера, могли быть следствием поперечного разреза груди. Время смерти установили от трех до пяти месяцев назад, но ближе к трем, поскольку август был жарким, и разложение шло быстро. Поиски вокруг могилы и в море у побережья ничего не дали, инфракрасная съемка с вертолета не выявила повышения температуры, вызванного гниением другого трупа.
Опрос местных жителей тоже не дал результатов. Никто не видел ничего подозрительного.
Единственным фактом, который удалось установить, было то, что палатка была куплена в Люцерне, Швейцария, восемь месяцев назад.
Деклерк встал с кресла и подошел к стене. Следующие двадцать минут он размышлял над делом Северного Ванкувера, глядя на немногочисленные свидетельства. Наконец он пришел к выводу, что остается только ждать сведений о пропавших европейцах из Интерпола.
И позволить Джозефу Авакумовичу заняться костями.
В 7.23 суперинтендант занялся делом Хелен Грабовски. Хотя территориально ее случай относился к университетскому отделению, оно было таким маломощным, что расследование сразу же узурпировал капрал Родейл из Ричмонда. Деклерк был приятно удивлен его усердием.
Но здесь по-прежнему были вопросы – и очень мало ответов. Как и в деле Северного Ванкувера, материалы группировались вокруг фото, прикрепленного к стене рядом с газетной вырезкой. Макдугалл определил, что газета вышла в июле 1982-го, и ее можно было купить в любом киоске.
На фото вновь была голова с закатившимися глазами и приоткрытым ртом. У Хелен Грабовски были черные волосы и узкое лицо. Даже на этом фото было видно, что она наркоманка. Из обоих уголков рта стекали, струйки крови. И опять на фото только голова и верхушка шеста. За ними – белая ровная поверхность.
Деклерк решил, что снимки сделаны сразу после убийства. Может быть, еще до захоронения тел. На лицах не наблюдалось никаких следов разложения. Снимки, видимо, убийца оставил на память. Но что он потом сделал с головами?
Справа от фото помещался вид сверху участка реки, где Хеллер и Симпсон нашли тело. Рядом – фотография распухших останков. Разрез на груди обнажал ребра и губчатую плоть. Еще правее – фотографии шейного позвонка женщины со следами ножа и ее отпечатки пальцев. Деклерк увидел, что доктор Сингх ввел в подушечки пальцев глицерин, чтобы они разгладились, и подивился такой предусмотрительности. При отсутствии зубов только пальцы позволили опознать жертву. Рядом были приколоты первый рапорт капрала Родейла и бумага из Нью-Орлеана.
Суперинтендант взял еще один листок бумаги.
1. Где убили Грабовски? Воды в легких нет, значит, это было на берегу. Может быть, в лодке – излюбленное место убийства. Нет ли связи с другими убийствами? Может, женщину из Северного Ванкувера тоже убили в море? Тогда почему он не утопил ее, как Грабовски?
2. Было ли изнасилование? Сделан ли вертикальный разрез на горле во время соития? Может быть, сексуальный маньяк?
3. Быть может, Грабовски и женщина из Северного Ванкувера были проститутками, убитыми маньяком-клиентом. Но с Портмэн это исключено. Может, дело в наркотиках?
4. А что насчет Джона Линкольна Харди (он же Хорек)?
5. Связь с Нью-Орлеаном?
Деклерк опять встал, подошел к стене и начал изучать бумаги.
Хелен Грабовски, известная также как Патриция Энн Палитти, американская наркоманка – проститутка из Нью-Орлеана. Доктор Сингх установил, что ее тело пробыло в реке Фрэзер около недели. Как раз перед этим ее задержали за хранение наркотиков неподалеку от "Рук лунного света". Ее отпустили рано утром, и с тех пор ее никто не видел. Родейл опросил всю уличную шушеру, но ничего толком не узнал. По всем данным, Грабовски пробыла в Ванкувере не больше трех-четырех дней.
Несколько коллег-проституток опознали ее, и одна из них опознала Джона Линкольна Харди на плохом фото, присланном из Нью-Орлеана.
По данным полиции Луизианы, Грабовски в январе 1980 г. сбежала из дому в Топике, штат Канзас. Тогда она была свежей, круглолицей сельской девушкой. В апреле того же года ее арестовали в Нью-Орлеане, когда она пыталась украсть еду в ресторане. Она раскаялась и была отпущена. Ее вместе с Джоном Линкольном Харди подозревали в участии в преступном бизнесе. Тогда к суду привлекли четырех проституток и сутенеров, но ни Грабовски, ни Харди в их число не попали. С тех времен и остались фото Грабовски и снимок Харди плохого качества, сделанный скрытой камерой.
Из всего этого группе поимки Охотника остались одни лишь вопросы.
Чем связаны эти убийства? И если их совершил Харди, то зачем ему было напяливать на себя маску маньяка? Да и в городе он находился всего несколько дней. Правда, это мог быть не первый его визит.
Проще было предположить, что Грабовски убил клиент. Но как же Джоанна Портмэн?
Суперинтендант бросил взгляд на последние фотографии на стене. Над снимком "поляроида" он вчера прикрепил фото, присланные полицией Нью-Орлеана из Ванкувера. На них не оставалось уже и следа канзасской круглолицей невинности – только измученная женщина, высушенная наркотиками и развратом. Рядом красовался ее сутенер – негр с тонкой полоской усов и могучими плечами, начинающимися, казалось, прямо от затылка.
* * *
В 7.55 Деклерк был готов перейти к убийству Портмэн с его жуткими подробностями.
Здесь в центре стены висела фотография выпускницы католической школы медсестер – черные волосы и большие бархатные глаза. Она напомнила Деклерку его первую жену Кейт в молодости, и он поспешно отвел глаза.
Рассвет снаружи уже искупал город в расплавленной меди. Каждое из стеклянных окон больницы св. Винсента зажглось маленьким солнцем.
– Вы меня искали? – спросил голос сзади.
– Разве? – суперинтендант оглянулся.
– Да, – ответил голос. – Кто-то брал мою шляпу, и я подумал, что это вы. Потом ее положили на место, но другой стороной. Показывает, что человек, который ее взял, находился в раздумье.
– А-а. Вы, должно быть, сам великий Шерлок Авакумович, – сказал Деклерк с улыбкой. – Я много слышал о вас.
– Здравствуй, Роберт. Мы давно не виделись. Хочешь позавтракать? Я угощаю.
– Договорились, – сказал суперинтендант и тут заметил то, чего не видел раньше. Авакумович осматривал стены – та, что касалось убийства Портмэн, была как раз справа от двери, – Деклерк вдруг понял, чем связаны три преступления. Завязав в уме узелок на память, он вернулся к Авакумовичу.
Но от русского было не так-то просто что-то скрыть.
– Что тебя сейчас так удивило, Роберт?
Поколебавшись, Деклерк обвел рукой фотографии трех жертв:
– Ты ничего не замечаешь?
Русский думал всего несколько секунд:
– Да. У них у всех длинные черные волосы.
* * *
Прошлое Джозефа Авакумовича было необычным.
Родители его были колхозниками на Украине и погибли во время броска немцев к Сталинграду, когда мальчику было четырнадцать. Авакумович попал в интернат и прославился блестящими успехами. К началу 60-х он имел четыре ученых степени и был ведущим в Советском Союзе специалистом по судебной медицине. Даже в те времена его методы использовались на Западе.