Я сказала: ешь меня, Спарки! Неужели ты не рад своей мамочке?

– Но... но ты же мертва! Тебя закопали в землю!

Селена нахмурилась:

– Ты о чем? – потом рассмеялась, расстегнула пуговицу на своих шортах и на миг остановилась перед тем, как их снять.

Жара палила залитый солнцем берег.

Маленькие лужицы на поверхности грязи сверкали теперь, как бриллианты, в окружении ослепительной зелени джунглей.

Казалось, грязь начала карабкаться по ногам Селены и сорвала с нее шорты, сперва одну штанину, потом другую, пока женщина не предстала глазам Спарки обнаженной. Ее кожа блестела на солнце, как поверхность воды.

Незваная мысль снова ворвалась в мозг Спарки.

«Тсантса!» – и снова: «Тсантса!» и еще раз...

Отвлекаясь от невыносимого блеска, глаза Спарки устремились к другим деталям окружающего. К пурпурной осе с оранжевыми крыльями, пролетавшей справа от него. К обезьяньему хвосту, мелькнувшему в листве слева. К черным волосам Селены, слившимся в одну длинную, струящуюся прядь...

Нет! Это не волосы, а что-то другое темной тенью скользило по берегу к Спарки. Уже не Селена с измазанными грязью ногами шла к нему, излучая желание своей улыбкой Медузы, – вокруг ее тела, почти скрыв ее, обвила кольца гигантская анаконда. Ее белые зубы ощерились в угрозе, ее черные глазки, полные ненависти, смотрели прямо на него.

Горячая судорога пронзила внутренности Спарки. Под скользкой кожей змеи играли и перекатывались мускулы, управляемые командами крошечного мозга. Она несла страх.

Страх таился в предмете, который держала в руках Селена, – она вынула его из своей дорожной сумки. Он напоминал двуликого Януса или два дразнящих языка дьявола.

Страх таился и в ее голосе, по-прежнему звучащем в измученном сознании Спарки нечеловеческим рыком:

– Не отворачивайся, милый. Просто иди ко мне, и это исчезнет. Иди ко мне.

...и ешь меня, мой мальчик. Возьми свою мамочку!

Селена с рычанием ухватила Спарки за руку, и другой рукой потянулась к его шортам. В панике он вырвался и упал в грязь. Под звенящий смех Селены его шорты лопнули, обнажая промежность.

Она отбросила куски ткани и выпрямилась, возвышаясь над ним, распростертым у ее ног. Встав на четвереньки, Спарки поднял голову и взглянул на нее глазами, полными слез.

Именно тогда его рука натолкнулась на рукоятку ножа за поясом.

Селена начала медленно наклоняться.

Тсантса? Нет, не тсантса... но... но...

К его глазам придвинулась темная масса волос у нее на лобке. Через мгновение черное пятно обросло восемью мохнатыми лапами разной длины и зашевелилось, глядя на него красными злыми глазами. Паук медленно повернулся и, перебирая лапами, пополз прочь, в дебри живота Селены.

Потом она уселась на него верхом, и ее дьявольская рука заскользила по его телу.

– Почувствуй это, милый, только почувствуй. Это очень приятно, поверь мне.

– Нет!

– Спарки!

– Уходи!

– Ну, давай же, милый. Трахни меня.

Я ненавижу тебя, мама! Отец, ну помоги же мне!

Внезапно Селена вздрогнула, весом своего тела придавливая Спарки к земле. Она начала биться в конвульсиях, когда нож вонзился ей в горло. Раздался звук, как будто кто-то через трубочку высасывал содержимое бокала. Потом Спарки с силой рванул лезвие вправо. Горло Селены с хлюпаньем раскрылось, и поток хлынувшей крови застлал воздух кровавым туманом.

Спарки начал кричать.

* * *

Тишина.

Тишина, которая, на самом деле не была тишиной – только остановленным дыханием джунглей, настороженно ждущих. Так молчат тиго, анаконда, летучая мышь. Когда человек слышит такое молчание, он должен хватать любое оружие, ибо идет что-то страшное, опережающее даже мысли о нем.

Женщина знала джунгли, поэтому она отставила миску с чичей[13] и наклонила голову, вслушиваясь.

Это была уродливая женщина хиваро, одетая в платье своего племени, оставляющее открытым левое плечо. Ее волосы слиплись от грязи и жира; лицо было покрыто грубым узором. Она сидела на пороге бамбуковой хижины, из двери которой пробивалась струйка дыма. Над входом висела закопченная тсантса.

Перед женщиной на костре бурлил котелок с мутной похлебкой. Рядом ребенок с кривыми ножками и раздутым животом тянул за хвост такую же рахитичную собаку. Та оставила игру и прислушивалась так же тревожно, как женщина.

Первым знаком чего-то необычного были пронзительные крики, донесшиеся со стороны реки. Его подхватила затаившаяся в листве стая обезьян, потом раздались встревоженные голоса и других обитателей джунглей. Наконец тишину окончательно взорвал вопль, полный такого страха и экстаза, что женщина вскочила и в испуге заметалась, прижав ребенка к дряблой груди. Ее охватила надежда, что ушедший на охоту муж успеет вернуться и спасти ее.

Потом она застыла на месте.

Ее пронизал ужасом крик первобытной страсти.

Спарки впервые испытал оргазм.

[14]. Впереди уже показалась голубая реклама, еле видная за пеленой тумана.

На углу Пендер и Мейн женщина оступилась и упала на кромку тротуара. Раздался треск кости, и она задохнулась от острой боли, сковавшей судорогой ее тело. Ей показалось, что во все ее мышцы вгрызлись стаей жадные муравьи. Кое-как она села на тротуар, опустив голову, мокрые от дождя черные волосы налипли на ее высокий белый лоб. Она плакала.

«Джонни, вонючая сука! Ну помогите мне кто-нибудь, ну пожалуйста!»

Полиция отпустила ее всего двадцать минут назад. Они остановили ее прямо на улице прошлым вечером, часов в девять.

– Проверка, – сказали они. – Пойдем с нами.

Сперва она решила, что они охотятся на проституток. Но, конечно же, это был отдел по борьбе с наркотиками.

– Отвалите, – ответила она. – Я знаю свои права.

Один из копов заглянул ей в сумочку и криво улыбнулся.

– У тебя нет прав. Здесь тебе не Штаты.

Потом они нашли наркотики у нее в туфле. Обычно она клала их в пластиковую капсулу и носила во рту, чтобы проглотить в случае чего, но с такой работой это было невозможно. Как можно отсасывать у клиента с этой дрянью во рту?

Копы отволокли ее в участок на Мейн, сняли отпечатки, записали фамилию и отвели в камеру на четвертый этаж. За это время она вспотела, а потом началась ломка. В туфле лежала ее доза, и через пять минут она избавилась бы от улики.

Вскоре из носа у нее потекло, а пот полился градом, вымачивая ее и без того мокрую от дождя одежду. Ее бросало то в жар, то в холод, время от времени перед глазами вспыхивал ослепительный свет, будто невидимая дверь, распахиваясь, била ее по голове. Наконец она легла на голые нары – матраса не было – и сжалась в комок.

Ноги у нее дрожали, двигаться она не могла, да и не хотела. По краям комнаты ползали черные пятна.

Ей хотелось умереть.

Казалось, прошли месяцы, прежде чем полицейские отвели ее из камеры в комнату для допроса. По пути она обеими руками держалась за живот – ей казалось, что у нее вот-вот вывалятся внутренности. В квадратной комнате шириной десять футов стояли стол и два стула. Один из копов, молодой и мускулистый, занял позицию у двери; другой сел. Этот был намного старше, с желтой, как у мумии, кожей и черными усищами, похожий на шулера с Миссисипи конца прошлого века. Это он взял ее за руку и подтащил к столу.

– Смотрите, как вы себя истыкали! – он указал на рубец у сгиба локтя, где вена почти исчезла, спрятавшись куда-то в кость от беспрерывных уколов.

После этого черноусый вытряхнул на стол ее сумочку. Оттуда посыпались презервативы, помада, грязные трусы и бумажные салфетки. Он поместил среди всего этого вытащенную из ее туфли капсулу с наркотиками и завел свою песню:

– Закон позволяет, леди, вкатить вам семь лет за хранение наркотиков, а вы в такой форме, что вам и минуты кажутся годами. Решайте.

– Назад в камеру, – пояснил мускулистый, – или на все четыре стороны.

– Да, – подтвердил черноусый. – Вместе со всем, что лежит на столе. Повторяю: со всем. Только назови своего пушера[15].

– И своего сутенера.

– Тогда мы сможем...

– ...всегда можно договориться...

– ...такая бедная больная девушка...

– ...а если не скажешь, то что нам остается? – черноусый пожал плечами, выставив ладони вперед, как делают французы.

Но она ничего не говорила. Наконец копам надоело с ней возиться, и в 4.30 утра они выписали ей бумагу и выставили на улицу.

"Джонни. Нужно найти Джонни, – думала она, – Джонни, умоляю тебя, дай мне дозу".

Сперва она пошла в комнатку, которую они снимали в дешевом клоповнике. Вывеска снаружи гласила: "Холодная и горячая вода в каждом номере. Приемлемые цены". Но Джонни там не было, и с ним исчез весь запас наркотиков.

У выхода ей преградил дорогу пьяный. У него было бледное вытянутое лицо и длинные желтые зубы, как у грызуна. Улыбаясь ей застывшей улыбкой, он отхлебнул из пузырька лосьон для бритья "Аква Вельва". Под ногами у него пузырилась лужа мочи, смешанной с дождем.

Она с отвращением протиснулась в дверь мимо него.

– П-поцелуй меня, – промямлил он, но она уже спешила вниз по Кэррел-стрит. Прикосновение к кирпичам дверного проема напомнило ей про Стену.

Светофоры на пересечении Пендер и Мейн горели красным, отражаясь в бесчисленных капельках тумана. Казалось, что на город льется кровавый дождь. Женщина оглянулась назад, на Пендер-стрит.

Китайский квартал в пять утра выглядел нереальным. Тайна, которой испокон веков запад окутывал Восток, казалась здесь почти осязаемой. Женщина глядела на фасады домов, разрисованные, как китайские маски. Окна их глядели на улицу мертвыми глазами. В одном из этих домов жил когда-то Сунь Ятсен[16]; в другом собирались тайные общества, окруженные завесой тайны, плотной, как дым их опиумных фабрик. Под улицей, где она сидела, шли откуда-то куда-то давно забытые потайные ходы.

Женщина, конечно, ничего этого не знала, как не знала ничего об этом городе. Она пробыла здесь всего четыре дня.

Медленно поднявшись на ноги, она побрела к отелю.

Стена стояла прямо возле "Рук лунного света" – паба при отеле. Она была выстроена из старого кирпича, раскрашенного красными и белыми полосами, как старинный шест парикмахера. Белые полосы проститутки и приспособили для обмена посланиями, оповещая друг друга о хороших или, наоборот, опасных клиентах. Например: "Голубой "понтиак". Это жмот", – или "Берегись легавых!" с номером машины. Иногда здесь оставляли сообщения для своих подопечных и сутенеры. Такие, как Джонни.

С нарастающим чувством паники она искала на белых полосках знакомые каракули.

О Боже, нет! Он ничего ей не оставил!

Она не заметила автомобиль, выехавший из-за угла. Он ехал с Мейн-стрит, скрипя шинами по мокрому тротуару. Номерной знак был залеплен грязью. В десяти футах от женщины он вырулил к обочине и остановился. Мотор замолчал, и окошко водителя открылось.

Услышав фырканье мотора, она обернулась.

– Что, хочешь трахнуться? – ее голос сел до еле слышного сипения.

Она попыталась заглянуть водителю в лицо; в ее деле это было не лишним. Только вчера она слышала, как один клиент задушил проститутку нейлоновым чулком.

Но лицо его пряталось в тени, и она смогла разглядеть только блестящие глаза. Это ей не понравилось.

– Ладно, – она повернулась, чтобы уйти.

– Постойте-ка, леди. У вас больной вид.

– Отъебись, – бросила она через плечо.

– Слушайте, если вам нужна доза, то у меня есть. Я охотно поделюсь в вами, вы мне нравитесь.

– Нет! – крикнула женщина, и тут ее тело опять свело судорогой. Худшей, чем раньше.

Она почти упала в предусмотрительно распахнутую дверцу машины. Взревел мотор, и они умчались в сочащуюся дождем темноту.

* * *

11.45

Дождь в это утро кончился рано, и теперь клены, окружавшие теплицу, полыхали буйством осенних красок. Мазки красного, желтого и оранжевого резко выделялись на фоне серо-зеленых вод Английской бухты, испещренных белыми гребнями волн. Октябрьское солнце светило сквозь стекло, отражаясь радугой в шеренгах призм. Внутри сияла другая радуга – разноцветные розы.

Они покрывали весь пол теплицы, располагаясь по сортам. У двери, ведущей в дом, находился отдел гибридов, представленный только одним растением с темно-бордовыми цветами.

В углу сидел человек в белом плетеном кресле. Он был высоким и худым, с нервными руками пианиста. Его темные волнистые волосы уже поседели у висков; орлиный нос и хорошо очерченный подбородок выдавали упрямый, независимый характер. Пока он молчал, он мог прослыть за гордеца, но в разговоре сразу открывались его дружелюбие и скромность.

На коленях у человека лежали блокнот и ручка, а на столе и на полу вокруг него, громоздилось несколько десятков томов истории первой мировой войны. Пространство между ними было усыпано смятыми листками бумаги.

Углубившись в работу, он не заметил, как в комнату вошла женщина. Она немного постояла у двери, глядя на него зелеными искрящимися глазами. Ее каштановые волосы оттеняли немного бледное лицо с высокими скулами и полными чувственными губами. Едва за тридцать, она была на двадцать лет моложе своего мужа. Ее чуть располневшую фигуру удобно облегал серый, сшитый на заказ костюм.

– Eh bien, Robert, – сказала она по-французски. – Est-ce qu'on prendra un lunch aujourd'hui?[17]

Мужчина, подняв голову, улыбнулся и отложил блокнот.

– Oui, – сказал он. – J'aimeras bien. Combien de temps as-tu?[18]

– Juste une heure. J'ai une classe de seminaire en fin de la journee[19].

Мужчина встал и подошел к ней. Она повернулась, готовая уйти, но он задержался еще на секунду, глядя на единственный куст в отделе гибридов. Потом взял ножницы и осторожно срезал один бутон. Он сам вывел этот сорт, но до сих пор не дал ему имени.

– As-tu pense au nov que tu ui donnerais?[20] – спросила женщина.

Он приложил бутон к ее блузке в районе сердца – бордовое на бордовом.

– Genevieve, – сказал он.

Женевьева Деклерк улыбнулась.

В этот миг ему показалось, что в теплице стало еще светлее.

* * *

Понедельник, 25 октября, 18.30

По общему мнению, в мире существует всего лишь шесть совершенно необычных по своему природному положению городов. Пять из них – Рио-де-Жанейро, Сидней, Кейптаун, Гонконг и Сан-Франциско. А шестой – Ванкувер.

Молодой человек смотрел на город, проплывающий слева от него, держась за перила на палубе спасательного катера. Его светлые кудрявые волосы развевал свежий ветер.

Катер вернулся с патрулирования в бухте Хоу-Саунд к северу от гавани – одной из миллиона бухт и бухточек, усеивающих тысячи миль побережья Британской Колумбии. Сейчас он подплывал к входу в Английскую бухту, оставляя Ванкувер слева и направляясь в Пойнт Грей.

День прошел отлично, и погода была такой, какую Хеллер больше всего любил. Его работа кончилась, и можно было расслабиться и подышать соленым морским воздухом, глубоко набирая его в легкие. На севере отливали медью на солнце вершины гор, а под ними мигал огнями маяк Пойнт-Аткинсон. Далеко-далеко, уже в штате Вашингтон, возвышался над всем этим величественный конус потухшего вулкана Бейкер.

Хеллер любил море, потому что оно было непокорным. Вот только что Английская бухта была гладкой, как зеленая простыня, и по ее поверхности рыбками скользили катера, сухогрузы и яхты. А вот подул ветер – и уже штормовая волна бьет о берег, швыряя суда, как поплавки. А потом разверзаются небеса, и оттуда льет, как из ведра, сердитый осенний дождь.

Так и было этим утром, но теперь море успокоилось.

Дэн Хеллер повернулся и помахал мужчине у руля. Глен Симпсон в ответ показал ему большой палец.

Катер пересекал гавань, оставляя за кормой городские огни. Над ним громоздились теперь песчаниковые утесы Пойнт-Грей. У воды Хеллер увидел старую орудийную площадку, со времен второй мировой все еще ожидавшую японцев. Вверху были видны здания Университета Британской Колумбии, стеклянные панели Музея антропологии сверкали на солнце. За Пойнт-Грей текла река Фрэзер.

Через десять минут, когда катер вошел в устье Фрэзера, Хеллер увидел цаплю, взлетающую с Рек-бич. Потом катер ткнулся о пристань. Они были дома – на базе провинциального министерства земель и лесов.

Глен вырубил мотор и вышел на палубу к Хеллеру. На площадку невдалеке садился вертолет; на лопастях его винта играли лучи заходящего солнца.

– Хочешь кофе? – спросил рулевой.

– Спасибо, – Хеллер взял чашку. Горячий напиток обжег ему рот.

Они несколько минут молчали, глядя на снующие по реке лодки и на машины, проезжающие вдоль берега в сторону международного аэропорта Си-Айленд.

– Как ты думаешь, сколько из этих лодок потонет за год?

– Кто его знает, – философски отозвался Хеллер. – Процентов двадцать.

– Так много? Я вижу, ты пессимист. Хочешь еще? В кофейнике должно что-то остаться.

– Почему нет? Но поторопись, а то солнце скоро сядет.

– Я не пропущу, – заверил Глен, скрываясь в рубке.

Но они оба пропустили закат. Уже входя в дверь, Глен Симпсон бросил взгляд на воду и увидел там какой-то плывущий предмет.

– Эй, Дэн, иди сюда! И прихвати багор.

– А что такое? – Хеллер подошел к нему.

– Видишь?

Глен ткнул пальцем вниз.

Там, наполовину скрываясь в воде, качался на волнах труп женщины. Обнаженный. Раздувшийся. С кровавым обрубком на месте головы.

* * *

23.31

Отдел экономических преступлений.

Объект: Стив Ракстроу (он же "Лис").

Начало пленки: 25 октября, 21.00.

Конец пленки: 25 октября, 23.30.

Неизвестный по кличке "Хорек".

Звонок местный.

Хорек: Привет.

Лис: Здорово.

Хорек: Прости, забыл тебе позвонить... совсем забыл.

Лис: Да что ты?

Хорек: Извини.

Лис: Знаешь, собирай манатки и двигай сюда свою черную задницу. Да поскорее.

Хорек: Не могу. Давай чуть позже.

Лис: Что, опять наша крошка, мисс Билли Холидей? Слышу, слышу.

Хорек: Ладно, ты же знаешь, как они дергаются, пока их не удовлетворишь. Мне нужно время, чтобы загнать эту лошадку в стойло.

Лис: Что?

Хорек: Ну, чтобы она никуда не свалила.

Лис: Слушай, это твои дела...

Хорек: Не кипятись. Погоди немного (кричит: Да прикрути это чертово радио.

Н/ж: Ну, иди сюда, бэби. Сделай мне хорошо-о-о.

Хорек: Погоди. Ты готовься, а я сейчас). Ты еще здесь?

Лис: Здесь, здесь. Но я опять говорю тебе, братишка: выбирай, что тебе важнее. Готовятся большие дела, так что держи ухо востро.

Хорек: Да, да. Я понимаю.

Лис: Когда позвонит Волк, ты должен действовать быстро. И не хером, а головой.

Хорек: Что (неразборчиво)... зомби идет.

Лис: Слушай, а где Х.Г.? Ее нет уже неделю.

Хорек: Не знаю. С ней все глухо.

Лис: Лучше найди ее, а то за дело возьмется Волк, и ты сам станешь глухим. Как камень.

Хорек: Не волнуйся, найду.

Лис: Будем ждать.

Хорек: Ладно, тогда все.

Лис: Ну, пока.

(Отбой).

* * *

Вторник, 26 октября, 8.15

За стенами комнаты дул холодный осенний ветер. Зябкий воздух делал еще более яркими и безжалостными отблески света на стальной поверхности. Патологоанатом надел перчатки.

Доктор Кайл Сингх был немолодым уже человеком с коротко стриженными серебристыми волосами. На его вытянутом лице поблескивали очки без оправы. Доктор Сингх был одним из трех патологоанатомов Ричмондского госпиталя. Сегодня он дежурил в морге.

В 7.30, когда он пришел на работу, его уже ждали три жертвы. Двое поступили с шоссе 39, где разбилась машина. Полиция доложила, что на шоссе найдены осколки от бутылки текилы. Третий труп был извлечен из реки Фрэзер.

Доктор Сингх не любил утопленников. Поэтому он в первую очередь взялся за женщину.

Еще в училище один из профессоров говорил: "Если вы первыми осмотрите самые мерзкие случаи, худшее позади". Этот случай был, без сомнения, мерзким. Тело женщины раздулось и начало уже разлагаться; там и тут мускулы скользкими лохмотьями отставали от костей.

Сперва Сингх подумал, что голову утопленнице отрезало винтом лодки. В этом случае срез должен быть чистым и свежим. Приподняв распухшую шею трупа, он поднес к ней сильную лупу.

Две минуты спустя он уже звонил в полицию.

Капрал Джеймс Родейл был не очень рад звонку. Не то, чтобы он был лентяем, халатно относившимся к своим обязанностям: просто у него после завтрака часто болел желудок, и он не хотел лишнего приступа тошноты после посещения морга. Хорошо еще, что доктор Сингх был так предупредителен. Заметив взгляд вошедшего Родейла, он предложил капралу подождать итогов в глубине комнаты.

– Там на столе телефон, – добавил он. – Если надо, можете позвонить.

Капрал Родейл был небольшого роста, худой, двигающийся осторожно и выверенно. На нем была обычная униформа КККП из коричневой саржи и фуражка, от постоянного ношения которой он уже начал лысеть. От рождения у него были глаза разного цвета: один карий, другой зеленый. За это его в школе дразнили Светофором.

Закончив вскрытие, доктор Сингх повернулся к Родейлу. До этого он периодически излагал в микрофон результаты, и капрал, хоть и сидел к нему спиной, не мог пропустить их мимо ушей.

– Труп белой женщины лет двадцати двух. На обеих руках множественные следы уколов...

– На обеих сторонах шеи разрезы длиной 4,5 сантиметра. Впереди на горле разрез длиной 6 сантиметров...

– Вес сердца 280 граммов. Коронарные артерии расширены, атеросклероз в начальной стадии. Аорта не повреждена...

– Имеются повреждения половых губ. Несколько спаек фаллопиевых трубок...

Вскрытие продолжалось почти час. Когда доктор подошел к Родейлу, он вытирал руки салфеткой.

– Могу я заполнить бланк? – спросил он.

Родейл нашел нужный бланк и протянул доктору. Тот вернулся к столу, на котором лежали изрезанные останки женщины, и сделал инъекции глицерина во все десять скрюченных пальцев. Потом один за одним прижал каждый палец к чернильной подушечке и приложил к бумаге. Вернувшись к Родейлу, он отдал бланк ему, и капрал положил листок в папку, предварительно помахав им в воздухе, чтобы высохли чернила.

– Ну – спросил он наконец, глядя в глаза доктору.

– Она не утонула, – сказал Сингх. – Воды в легких нет. Это значит, что она была уже мертва, когда ее бросили в реку. На обеих сторонах шеи и на горле разрезы, сделанные острым металлическим лезвием. Голова отделена от тела вторым разрезом спереди.

– Изнасилование? – спросил Родейл, делая пометки в блокноте.

– По гениталиям этого не видно, хотя в их районе имеются ушибы. Мы проведем анализ на сперму, но она ведь неделю пробыла в воде. Единственное другое повреждение – разрез на обеих грудях. Он проходит по грудине, соединяющей ребра, от одного соска до другого.

Родейл кивнул:

– Значит, голову отрезало не винтом?

– Нет, – Сингх взял со стола банку и пошел с ней к трупу.

Когда он взял с подноса со сверкающими медицинскими инструментами скальпель, капрал поспешно отвел глаза. Чувствуя, как к горлу подступает комок, он заставил себя взглянуть на вернувшегося доктора и на то, что тот держал в окровавленной руке. Человеческий позвонок.

– Видите эти отметины?

Родейл посмотрел на несколько царапин на кости.

– Движение лезвия зигзагообразное. Отметины две, с расстоянием между ними четверть сантиметра. Возможно, в лезвии была выемка. Не знаю винта, способного нанести такой удар.

Патологоанатом опустил позвонок в банку, которую держал, и протянул ее капралу. Родейл закрыл банку и приклеил этикетку со временем, местом и порядковым номером.

– Вы получите отчет о вскрытии еще до конца дня, – сказал Сингх.

– Спасибо, доктор, – Родейл взял "дипломат" и встал.

– Минуточку, – Сингх снял перчатки, быстро вымыл руки под краном и выдвинул ящик стола. – Возьмите, – он протянул капралу коробочку "Алка-Зельцера". – В другой раз будем говорить по телефону.

Спустившись вниз, Родейл нашел туалет и проглотил несколько таблеток, запив их водой. Потом поглядел на полицейского в зеркале.

– К черту другой раз, – сказал он сам себе и вышел.

* * *

12.15

Ричмондское отделение.