Я решил попробовать подобраться со стороны реки – там не было никаких заграждений.
Сад находился в Стивстоне – тихом поселке, безмятежно процветающем на берегу Фрэзера, там, где в море безмятежно дремал болотистый островок Лулу.
В местном магазинчике я нашел объявление: "Сдается лодка. Оплата вперед". Магазин был полон канатов, якорей, блоков и рыбацких шляп. Над прилавком висела надпись: "Те, кто не верит в воскресение мертвых, потеряют здесь время".
– Нужна помощь? – спросил хозяин.
– Хочу нанять вашу лодку.
Через десять минут я уже плыл на запад к морю. По берегам тянулись болота и редкие хижины. На полусгнившем пирсе рыбачил старик, помахавший мне рукой.
В 14.53 я подплыл к сараю. Собственно, это был целый дом с несколькими хозяйственными пристройками, но все это давно пришло в упадок, и, похоже, никто здесь постоянно не жил.
В 15.09 я высадился на берег. Почва была болотистой, и вода на каждом шагу хлюпала под ногами. Сарай напоминал шляпу, надетую на бетонный бункер, видимый только вблизи. От основания бункера вверх вела шаткая деревянная лестница, такая же гнилая, как и все здесь.
Теперь оставалась вероятность, что, если песок был отсюда, его перевезли в другое место. Или что в округе есть и другие сикоморы.
Но когда работаешь копом так же долго, как я, учишься доверять инстинкту. А инстинкт говорил мне, что Охотник обосновался здесь.
Я провел целую жизнь в страхе, боясь наступления этого момента. Я пошел в полицию, чтобы преодолеть боязнь крови. Но после того случая, когда старик в одном из предместий убил своего лучшего друга, отрезал у него голову и подложил ее на блюде под дверь своей квартирной хозяйке, я попросил шефа посадить меня за руль. Конечно, я увеличивал эти фотографии. Но пленка – это одно, а искромсанная человеческая плоть – совсем другое.
Мне хотелось бежать.
"Не бойся, сынок. Мы с этим справимся".
Конечно, мой отец был прав.
Я влез наверх по лестнице, на ходу доставая из кобуры свой 38-й.
С близкого расстояния сарай был таким же, как и с дальнего. Окон в нем не было – только дверь, закрытая на новый кодовый замок. Я постучал и отошел на случай, если в дверь будут стрелять. Никакой реакции. Я постучал еще и решил, что хозяина нет дома.
Осмотревшись, я увидел с другой стороны что-то вроде щели между полом сарая и бетонной крышкой бункера. Чтобы добраться до этого отверстия нужно было обогнуть бункер. Я спрыгнул в холодную воду – глубина была всего лишь по колено, – и подобрался к отверстию. Это оказалась деревянная дверь, закрывающая прорубленный в бетоне проход. Чтобы справиться с замком, мне хватило десяти минут. В нашем деле инструменты всегда носишь с собой.
Скрипнули петли, и передо мной открылся темный коридор шириной фута три. Я достал фонарик и двинулся вперед. Проход становился все теснее, и наконец я застрял.
Знаете ли вы, что такое клаустрофобия? Мне показалось, что я сойду с ума, если немедленно, сейчас же не двину рукой или ногой. Что будет, если я не смогу отсюда выбраться?
Несмотря на панику, я начал различать детали. Запах – в туннеле пахло горелым человечьим мясом. Под моими ногами блеснули глазки водяной крысы. Потолок лаза был покрыт зеленым мхом, черневшим там, куда не доставал луч фонарика. Тут мне в голову пришла идея.
Я начал вертеться, отталкиваясь руками и ботинками, в надежде, что сумею проскользнуть вперед по слою мха и крысиного помета.
Это сработало.
Понемногу туннель становился шире, и я свободно вздохнул, только для того, чтобы столкнуться вскоре с очередным препятствием – перекрестьем железных прутьев с замком на той стороне.
На этот раз я трудился двадцать пять минут. Мне пришлось орудовать отмычкой, прижимая фонарик подбородком, но в конце концов я справился. Решетка распахнулась, и я свалился вниз с высоты шести футов.
Слава Богу, фонарик при падении уцелел. Подобрав его, я осмотрелся.
В бомбоубежище мистера Альберта Стоуна было на что посмотреть. Толстенные бетонные стены окружали комнату размером десять футов на двенадцать. Пол и потолок тоже были из бетона, и еще одна бетонная плита могла в любой момент подняться, чтобы обеспечить дополнительную защиту от радиации. Справа был ход, оканчивающийся лестницей.
Поднимаясь, я наткнулся на новое препятствие – стальную дверь с кодовым замком. Я не сомневался, что этот путь ведет в сарай.
Я стал спускаться и, услышав под ногами хруст, посветил фонариком. Ступеньки были усеяны тысячами крысиных косточек. В бомбоубежище меня ждало еще одно открытие. При прочно запертой двери я мог выйти отсюда только через то отверстие, в которое влез. Но к этому я был еще не готов.
Я начал осматриваться. Постепенно я пришел к выводу, что вполне могу прожить здесь пару лет. Одна стена целиком была заставлена батареями консервных банок и бутылок. Здесь были керосиновые лампы, заржавевшие аптечки и даже полки с книгами – в основном фантастика. Здесь были...
Здесь была водяная крыса, злобно смотревшая на меня из отверстия в стене. Я его сначала не заметил.
Это была бетонная ниша. Я осветил ее фонариком и в ужасе отпрянул: хоть я и готовился к этому зрелищу, но не мог спокойно видеть то, что предстало моим глазам.
У левой стены стояло большое старинное зеркало. Посередине лежала бетонная плита, напоминающая алтарь, на вершине которой находились две свечи в подсвечниках и большая серебряная коробка. Поверхность плиты была покрыта потеками засохшей крови. Ручейки ее стекали по краям на пол. Вокруг алтаря полукругом расположились семь кольев, с каждого из которых скалился человеческий череп.
Именно в этот момент крыса укусила меня за лодыжку (бешенство!), и я выронил фонарь.
На этот раз он разбился, и комната погрузилась во мрак.
Черт! Я проклинал себя. Почему я бросил курить?
Все же я нашел в карманах коробку спичек, зажег одну из них и потянулся к коробке.
Мои пальцы так дрожали, что я еле смог ее открыть.
Я был уверен, что внутри найду отрубленную голову.
Но все оказалось еще хуже.
Их было восемь плюс еще один предмет.
И вот тут-то я и понял все.
Тсантса
Среда, 23 декабря, 19.10
Женевьева Деклерк закрыла записную книжку и откинулась в кресле. На ней было деловое платье, зауженное в талии, из зеленого бархата цвета весенней поляны. Ее волосы, зачесанные назад, поддерживались двумя жемчужными клипсами. Как раз в этот момент она рассеянно теребила локон, поглощенная одной только мыслью: «Верю ли я ему?»
Она боялась ответа на этот вопрос.
Эл Флад стоял у окна и смотрел вниз на Стэнли-парк с высоты четырех этажей. За отражением Женевьевы в стекле он видел поток уличного движения на эстакаде, уносящийся в ночь. "Все спешат, – подумал он, – по делам, не стоящим никакой спешки".
Он повернулся.
– Можно мне еще бренди?
– Конечно, – тихо сказал Женевьева.
Флад подошел к маленькому бару у окна, взял бутылку "Реми Мартин" и налил себе и ей на два пальца напитка. Женевьева выпила свой бокал одним глотком. Видя, как она поморщилась, Флад подумал: «Я люблю ее еще больше».
– Что вы думаете о моих записках?
– Мне страшно, – призналась она.
– Надеюсь, вы боитесь не меня?
– Я боюсь за вас, если вы придумали все то, о чем пишете.
– Вы мне не верите?
Женевьева поглядела на него в упор:
– Сначала ответьте вы на несколько вопросов.
– Пожалуйста.
– Что вы сделали после того, как открыли коробку?
– Снял куртку и завернул в нее содержимое. Добавил один подсвечник, потом пошел к отверстию, освещая дорогу второй свечой. Я взобрался наверх, поставив несколько ящиков друг на друга. Потом пробрался по проходу наружу вместе со свертком. В этот раз было легче, потому что я снял куртку.
– А зачем подсвечник?
– Отпечатки пальцев. Потом я вернул лодку в магазин, – он улыбнулся. – Видели бы вы лицо хозяина, когда он увидел меня в крысином дерьме. Потом проверился на бешенство, помылся и позвонил вам.
– Но почему?
Флад на миг замешкался, потом сказал:
– Вы жена Роберта Деклерка. Кроме того, вспомните, что вы сказали, когда мы с вами обедали?
Она нахмурилась:
– Я сказала, что у моего мужа проблемы и мне нужно их как-то решить. Я попросила вашей помощи. Я всю ночь читала дела и ничего не поняла. Потом наткнулась на вашу фамилию и вспомнила, что вы ходили на мой семинар.
– И что дальше?
– И я знала, что вы влюблены в меня и сделаете все, о чем я попрошу. Вот я и воспользовалась вами.
– Неважно.
– Конечно, я не могла пойти в КККП и сказать, что у Роберта... нервный срыв. Его бы сразу сняли с расследования, особенно при таком давлении. Поэтому я пошла к вам, чтобы вместе с вами организовать прикрытие. Я знала, что ваши чувства ко мне заставят вас помочь мне и сохранить тайну. Бог мой, это, должно быть, звучит ужасно!
– Вовсе нет. Сейчас я собираюсь использовать вас. Мне нужен доступ к Деклерку.
– А зачем вы начали этот дневник? – Женевьева явно пыталась сменить тему.
– Охотник и его преступления обострили мой невроз. Мне нужно было как-то восстановить причинную связь событий.
– Так выходит, что Харди подставили?
– Да.
– И те вещи в горном домике были подброшены?
– Кроме масок и кокаина.
– Но зачем?
– Можно только догадываться. Может быть, Охотник почуял, что запахло жареным. А может, его психоз – я уверен, что речь идет о психозе, после того, как нашел эту коробку, – вошел в стадию рецессии. Кто знает? Вы лучше меня разбираетесь в душевных болезнях.
Наступила тишина, потом Флад спросил:
– Почему вы приехали ко мне?
– Потому что вам требовалась помощь. Потому что вы не отказали в помощи мне, когда это понадобилось. И потому что вы мне нравитесь.
Потом она удивила его. Привстав, она легко притянула его к себе и поцеловала в губы.
– Разве того, что вы меня любите, недостаточно, чтобы я пришла? – прошептала она. – Правда, я старомодна. Я могу любить только одного мужчину. И это Роберт.
– Настолько ли я вам нравлюсь, чтобы вы поверили тому, что я написал?
– Что вы нашли в коробке?
– Тсантсы, – сказал Флад.
Он протянул Женевьеве руку и помог ей встать из кресла. Потом провел ее в спальню и включил свет. Женевьева вскрикнула.
У всех голов, кроме монахини, были длинные черные волосы. Глаза их и губы были зашиты, кожа высохла, потрескалась и стала белой. Каждая голова усохла до размеров большого апельсина.
– Матерь Божья! – тихо проговорила Женевьева.
Но шок у нее вызвали не восемь высушенных голов.
Это был тускло блестящий предмет, лежащий рядом с ними на кровати.
Часть четвертая
Предсмертный хрип
Вчера, возвращаясь домой, у крыльца
я вдруг увидел Человека без лица.
Сегодня я встретил его опять,
сегодня я не приду ночевать.
Хьюго Мернс
Засада
18.15
– Они пропали! О Господи, они пропали!
Тише, Спарки. Тише.
– Кто-то знает! Ты что, не видишь, что меня раскрыли?
Я говорю: тише. От паники толку не будет.
– Все пропало, мама! Мне конец!
Хватит, Спарки. Сядь и хорошенько все обдумай.
– Папа, где ты? Помоги мне!
Спарки метался по комнате в свете единственной оставшейся свечи. Зеркало бесстрастно отражало его искаженные черты. Фигура, появляющаяся и исчезающая в зеркальном стекле, была одета в изодранный красный мундир капрала КККП.
Под ногой треснул пластик.
Что это?
– Откуда я знаю?
Так посмотри!
Спарки взял свечу и нагнулся. Под ногами валялись какие-то обломки. Поднеся свечу поближе, он увидел, что это разбитый электрический фонарик.
И что же это?
– Фонарик. Должно быть, я на него наступил.
Но мы не пользовались фонариком. Ты расчесываешь мои волосы при свечах. Так было всегда.
– Я знаю.
Это потерял тот, кто унес мои головы.
– Знаю.
Так думай же! Кто это?
– Я не могу думать, мама. Я уже знаю!
Мысль пришла внезапно. Спарки, не веря своим глазам, перечитывал слова на ручке фонарика:
"Ванкуверское отделение полиции".
– О Боже, я пропал! Теперь все узнают!
Так кто наш вор? Тот тип, что задавал вопросы? Из городской полиции?
– Да! – Спарки отчаянно кивнул. – Я пропал!
Заткнись. Может быть, что-то еще можно сделать.
– Что, мама? Все, их нет! Их унесли!
Что значит «все»? Мои головы украли, они в чьих-то грязных руках. Моих прекрасных волос касается кто-то чужой. Я хочу получить их обратно. Сегодня же.
– Но как?
У тебя есть список всех членов отряда с адресами. Этот парень тоже там, как ответственный за связь с городской полицией. Так что снимай эту рвань и надевай собственный мундир. Зачем ты вообще таскаешь мундир отца? Он мертв.
– Нет, мама. Он жив. Он здесь, внутри.
Он мертв. Мы убили его. Ты видел, как он умирал в снегу.
Я не убивал его! Это все ты. Мне было всего два года.
Ты был там, Спарки. Ты свидетель и соучастник. Ты видел, как он выблевывал кишки, когда яд добрался до него. Ты видел все и не остановил меня, значит, ты тоже виновен.
– Но мне было всего два...
Заткнись, дрожащий кусок дерьма! Ты все больше становишься похож на своего папашу. Ты этого хотел? Стать похожим на него?
Спарки заплакал, сотрясаясь в рыданиях.
– Не смей так говорить! Мой папа жив!
Посмотри на себя. Ты точь-в-точь он. Он также тащился от своего отца. Хотел быть похожим, «поддерживать традицию». А тот плевать на него хотел. Даже отказался дать ему свое имя. Разве твоя фамилия Блейк? То-то. Твой папаша был ублюдком в истинном значении слова.
– Мама, почему ты так меня ненавидела? Мне же было всего два года!
Посмотри в зеркало, Спарки. Ты не понимаешь? Ты же вылитый он! Я не хотела тебя, это была его идея. Знаешь, что он заставлял меня делать там, в Арктике? Одевал, как шлюху, и заставлял танцевать. Я дрожала от холода, а он оглядывал меня, как кусок говядины. "Мне нравится, когда тебе холодно, – говорил он. – Тогда у тебя соски твердеют. Теперь повернись, Сюзанна, и спусти трусы. Чем больше он станет, тем приятнее тебе будет". Господи, как я ненавидела его! Он был как отец. «Сюзанна, милая, иди сюда. Ничего не говори маме. Ну-ка, сними штанишки и покажи папочке, что у тебя есть».
– Мама, уходи! Оставь меня!
Ты никогда не избавишься от меня, Спарки. Я в твоей голове. Думаешь, эта рваная форма защитит тебя? Хочешь служить своему папаше? Ну и черт с тобой. Я все равно выиграю. Ты сгниешь в тюрьме в Нью-Орлеане. Понятно тебе?
Зубы Спарки сжались в приступе агонии. Боль пронзила его голову тысячей осколков стекла. Падая на пол, он успел запустить свечой в зеркало, и оно рассыпалось стеклянным дождем.
Темноту и боль разогнал голос Сюзанны:
Спарки, вставай. Ты сделаешь, что я сказала?
– Да.
Я убила твоего отца, но ты все эти годы скрывал убийцу в своем мозгу.
– Да.
Значит, ты так же виновен, как я?
– Да.
И ты будешь слушаться меня, как и раньше?
– Да.
Найди этого копа, Спарки.
– Да.
И убей его. Убей!
* * *
19.19
С каждым шагом все было легче, проще.
Спарки поднялся наверх и отпер дверь, ведущую в сарай. Потом снял изодранный, в пятнах крови, мундир пятидесятилетней давности и переоделся в новый. Он пропах рыбой и падалью, но ветер с реки скоро прогонит этот запах. Теперь нужно найти Флада.
Не забыть кокаин.
На верхней полке в сарае стояло два мешка по полфунта, надежно укрытые под пакетами с сухой краской. Спарки вынес их из домика, где был убит Джон Линкольн Харди, через полчаса после отбытия летучего патруля.
Сперва он хотел придержать их на черный день. В Ванкувере колеса "подземной железной дороги" лучше всего смазываются наркотиками. Если у вас есть кокаин, вы можете попасть хоть в Тимбукту без лишних вопросов. Но сегодня мешки могли послужить ему иначе.
Он взял один мешок и вышел из сарая, заперев его на ключ.
Снаружи завывал холодный ветер. Зима вступала в свои права.
Патрульная машина ждала его в нескольких кварталах от реки, укрытая в старом заброшенном гараже. Конечно, было опасно разъезжать в этой машине и в парадном мундире, но мама хотела, чтобы он расчесал ей волосы, так что выхода не было.
В бардачке машины Спарки нашел список отряда. В нем были адрес и телефон Флада.
Через полчаса пошел снег. Ветер продувал улицы-ущелья Вест-Энда. Окна смотрели сквозь белую пелену невидящими глазами.
Спарки сверился с адресом. До дома Флада оставался один квартал.
* * *
19.23
– Как они это делают? – спросила Женевьева. – Засушивают головы?
Она посмотрела на тсантсу, которую держала в руке.
– Это секрет индейцев хиваро. Хотя это запрещено законом, практика сохраняется.
– В Ванкуверском музее человека есть такая голова, Я помню, что видела ее там.
– Разве вы не сталкиваетесь каждый день с "высушивателями голов" у себя на работе? – Флад невесело улыбнулся и допил свой бокал.
– Мрачный у вас юмор.
– Что поделать? Так вот, отрезав голову, хиваро кладут ее в корзину и дают стечь крови. Потом наполняют водой большой глиняный горшок и ставят его на огонь. Когда голова побелеет из-за оттока крови, ее берут за волосы, опускают в кипящую воду и держат там от пятнадцати до тридцати минут. Когда процедура завершается, кожа головы становится белой, как бумага. После этого на затылке делают разрез и осторожно снимают кожу и волосы. Потом зашивают разрез, а также глазницы. Через отверстие в шее засыпают горячий песок. Постепенно голова съеживается до размеров апельсина, только волосы остаются прежними.
Женевьева Деклерк повертела голову в руках.
– Ужасно вообразить, кем была эта женщина. Ведь она просто жила в этом городе, шла по своим делам, ничего не подозревая – и так закончила.
Эл Флад подошел к ней.
– Если хотите освободить ее дух, нужно разрезать ей губы, – он провел пальцем по губам тсантсы. – Зашивание губ означает конец процесса. Индейцы используют костяные иглы и обезьяньи жилы вместо ниток. Они верят, что если рот остается открытым, то душа может улететь и начнет тогда мстить своему убийце.
Женевьева взглянула на губы головы. Охотник сшил их золотыми колечками, стянутыми кожаной ниткой.
– Почему он просто не зашил ей губы?
– Хороший вопрос. Кто же его знает?
* * *
19.24
Подобравшись к зданию вплотную, Спарки подошел к дверям дома. А Флад значился в списке жильцов у входа, как проживающий в квартире 404.
Спарки обошел дом кругом. В нем было четыре этажа, на каждом по две квартиры. Все окна выходили на Лагун-драйв и Стэнли-парк за ней. В ясный день отсюда должны были быть видны горы. Сейчас, сквозь снежную пелену, не было видно даже парка.
Здание было старше, чем большинство соседних.
На крышу вела ржавая пожарная лестница. Рядом с домом была подземная стоянка. На месте под номером 404 стоял синий "Вольво-седан" 1971 года.
Спарки записал номер машины и вернулся в свой автомобиль, стоявший за квартал от дома. В каждой полицейской машине был выход на компьютерный терминал, хранящий данные о 2500 транспортных средствах полиции. В ожидании ответа Спарки проверил оружие – стандартный полицейский "смит-и-вессон" 38-го калибра. Шесть патронов, все на месте. Он пользовался пистолетом очень редко. Свои жертвы он убивал без стрельбы.
На экране высветилось: "Элмор Флад, 307 Лагун-драйв, Ванкувер. Детектив ВОП, отдел по расследованию убийств".
Удовлетворенно хмыкнув, Спарки взял мешок кокаина и вышел из машины.
* * *
19.31
– Куда мы поедем теперь?
– Думаю, нужно позвонить вашему мужу, – сказал Флад. – Пусть он приедет сюда.
– Вы говорили кому-нибудь еще?
– Нет, только вам. Ситуация щекотливая – городской полицейский не имеет права арестовать сотрудника КККП, особенно по делу, которое уже закрыто. Кроме того, ваш муж должен узнать об этом в первую очередь.
– Господи, ну и шуму будет! Мало того, что маньяк-убийца служит в Конных, так они еще и застрелили невиновного.
– Ну, Харди был не такой уж овечкой. Но насчет первого вы совершенно правы.
– Бедный Роберт! – вздохнула Женевьева.
Эл Флад взял ее за руку:
– Нужно сделать все как можно лучше. Убийца должен быть сегодня на празднике в честь поимки Охотника, если я не ошибаюсь.
– Да. Там будут генерал-губернатор и комиссар. Роберт получил личную благодарность генерал-губернатора – высшее отличие для члена КККП.
– Тогда мы с вами отправимся туда, захватив с собой доказательства. Там я отзову вашего мужа в сторону и все ему расскажу. А потом мы втроем придумаем, как вывести его из-под удара. Может быть, ему следует лично арестовать убийцу. Звоните ему сейчас. Телефон на кухне.
Они все еще находились в спальне. Поглядев в окно, Женевьева впервые заметила, что идет снег. Она отвернулась от окна и от голов, лежащих на кровати, и пошла на кухню звонить.
Трубку взяли только с шестого звонка.
– Алло. Это Женевьева Деклерк, жена суперинтенданта. Мне нужно поговорить с мужем.
– Простите, мэм, я тут случайно и никого не знаю. Сейчас позову кого-нибудь из Конных.
В промежутке Женевьева услышала в трубке гул множества голосов. Но музыки не было.
– Миссис Деклерк, это Джим Родейл.
– Сержант, мне нужно срочно поговорить с мужем.
– Его еще нет. Он на приеме у генерал-губернатора вместе с Шартраном.
– А что там у вас случилось?
– Знаете Билла Типпла?
– Да, слышала о нем.
– Его, похоже, убили. Несколько минут назад взорвалась машина в его гараже, и мы думаем, что он был в ней.
– О Боже!
– Я только что послал Рабидовски туда. Джек Макдугалл тоже поехал. Я жду Роберта, чтобы сказать ему, но его еще нет.
– Но почему, Джим? В чем причина?
– Билл расследовал одно крупное дело и мог узнать что-то важное. Похоже, он собирался ехать на праздник, сел в машину, и бомба сработала, когда он включил зажигание. Скоро мы это выясним.
– Господи, – тихо сказала Женевьева. – Когда же кончится этот ужас?
– Это наша работа.
– Джим, прошу вас, когда Роберт приедет, передайте ему, чтобы он обязательно дождался меня. Скажите, что это очень важно. Речь идет о жизни и смерти.
– Хорошо. Я обязательно передам.
– Я выезжаю.
Она повесила трубку.
Эл Флад уже собрался. Он положил в спортивную сумку "Адидас" головы, завернув каждую из них в папиросную бумагу, а сверху поместил свой дневник и предмет из черного дерева.
– По новой теории, – сказала Женевьева, – сексуальные преступления имеют биологическую, а не психическую природу.
– Как это? – Эл Флад закрыл сумку и, подойдя к шкафу, достал оттуда пистолет.
– В Балтиморском медицинском институте провели исследования мозговой структуры нескольких насильников. Оказалось, что у всех них имеются хромосомные нарушения, известные как синдром Клайнфелтера.
– Ну, я думаю, здесь как раз дело в психологии, – Флад взял сумку и пошел к двери. – Моя машина внизу. Поговорим по дороге.
Он потянулся к выключателю. Последним, что Женевьева увидела в комнате, были фотографии планет, звезд и туманностей на стенах.
Она не посмотрела в окно и не увидела, что там продолжает падать снег.
Не увидела она и пару глаз, внимательно глядящую на них.
* * *
19.42
"Никто не знает, – думал Спарки, быстро спускаясь с пожарной лестницы. – Они никому не успели сказать".
На стоянке было пусто и темно.
Тускло горела одна лампочка, закрытая проволочной сеткой. Бетонные столбы отбрасывали на пол тени. Где-то успокаивающе гудел бойлер. Людей не было.
Спарки подошел к "вольво" и, сняв с помощью отвертки левую фару, затолкал туда мешок с кокаином. Потом забил крышку обратно, пользуясь отверткой, как молотком.
Спарки нырнул за машину, выхватывая одновременно пистолет.
– Спорим, не сделаешь! – мальчишеский голос.
К стоянке подбежали два мальчугана лет семи-восьми. Один из них катился на скейте, другой бежал сзади.
Снег продолжал идти. За стоянкой в железном баке горел мусор, рассыпая красные искры.
Спарки стиснул зубы.
Остается только ждать.
Потом он убьет и этих мальчишек.
* * *
19.46
– Я полжизни провел в этом лифте. По-моему, он самый медленный в городе, – Эл Флад надавил на кнопку в третий раз, и лифт, наконец, тронулся.
– Донни! Кевин! – позвал чей-то голос из темноты.
Мальчишки подняли головы вверх. На краю площадки над гаражом появилась толстая женщина в меховом пальто и в папильотках.
– Я что вам сказала? Следить за мусором, пока он не сгорит! Весь дом мог сгореть, пока вы тут бегаете. Был бы жив ваш отец, вы бы так себя не вели.
– Мы и отсюда все видим, – сказал один из мальчишек.
– Пошли домой. Все уже сгорело, – приказала женщина, заглянув в ящик. Мальчишки скрылись, прихватив с собой скейт.
Через пару минут раздался новый звук. Шум открываемого лифта и голоса. Держа пистолет, Спарки перешел от машины в тень одной из колонн.
– Снег замедлит наш путь, – сказала Женевьева Деклерк, выходя из лифта.
* * *
19.48
Пассажирская дверца "вольво" отстояла от бетонной колонны всего дюймов на восемь.
– Тесновато, – заметила Женевьева.
– Можете подождать, пока я развернусь, или садитесь вперед.
– Я сяду вперед.
Флад заметил царапины на фаре, когда обходил машину.
"Хулиганы?" – подумал он.