Словин Леонид Семёнович. Война крыш

   Роберт Дов остановил внимание на компании Гии. Он был опытный следователь. Его не смутило даже то, что авторитет противоборствующей группировки Макс, совладелец паба «Сицилийская мафия», хотя и несовершеннолетний, но уже дважды успел предстать перед израильским судом…
   Косвенные улики против подростков с Бар Йохай показались ему весомее.
   Группировка была невелика, сплоченна. Наряду с ребятами в нее входили девушки.
   Вскоре, с помощью сыщика участка Катамоны Джерри, Роберт Дов имел представление о каждом, принадлежавшем к компании Гии.
   Глава группировки Гия работал на стройке. Школу бросил, с домашними, матерью и младшей сестрой, находился в затяжном конфликте.
   Среди сверстников пользовался непререкаемым авторитетом.
   Когда рыжего Дана задержали за кражу ящика пива со склада магазина, Гия находился неподалеку, в сквере, и наверняка имел отношение к краже, но друзья его всеми способами отмазали. Гию вызывали тогда в полицию вместе с матерью. Он был предупрежден. Поставлен на учет.
   Большую часть свободного времени он проводил с друзьями — на аллее, в пабах. Не учился. Имел связи со взрослыми уголовниками, прибывшими с Кавказа, — в Тель-Авиве, в Лоде, в Ашдоде…
   Правой рукой его был Балабан. Он был старше Гии — кареглазый, с золотистыми патлами, с бледным нервным веснушчатым лицом; полная его противоположность — мягкий, отзывчивый. Мать Балабана, украинка, со всей семьей жила на севере страны.
   Балабан, Арье и рыжий Дан жили в одном подъезде с убитым.
   Амран Коэн мог открыть дверь каждому из них, не опасаясь. Они знали его образ жизни, распорядок дня, привычки. Амран Коэн знал их как облупленных. Не исключалось, что вся компания бывала у него в квартире.
   Кроме того, живя по соседству, ребята имели время и возможности беспрепятственно в течение нескольких месяцев или недель спокойно подбирать ключ к двери…
   Роберту Дову сообщили об интересе, проявленном Балабаном к следствию по делу уже на первом его этапе, сразу же после обнаружения трупа.
   Борька Балабан был в числе наиболее подозрительных.
   Крутого Арье Роберт Дов в качестве убийцы всерьез не рассматривал. Высокий, с темным плоским лицом, с маленькими косившими глазками, Арье работал на заводе пластмасс подсобным рабочим.
   Информаторы докладывали Джерри.
   Прибегал с работы, падал в койку. Спал. Выгуливал собаку, слушал радио. Бежал на работу.
   «Пахарь»! У этого две ценности в жизни.
   Первая — транзистор «Сони», был набит современными музыкальными композициями седьмого канала — радиостанции, объявившей войну налоговому управлению и вещавшей с корабля, стоявшего вне израильских территориальных вод.
   Вторая — выбракованный альбинос-бульдог Блинки.
   Ближайшим напарником Арье был рыжий Дан, харьковчанин, с того же завода пластмасс…
   Оба в ночь совершения преступления были на заводе, и у них имелось твердое алиби.
   Непосредственное участие в убийстве могли принять Гия и Балабан.
   «А может, и Боаз…»
   Роберт Дов держал в ящике стола фотографии членов компании.
   На всех снимках охранник, проверявший сумки при входе в офисах, в магазинах, — пухлый, смешной — был в белой форменке с синими погончиками, такого же цвета клапанами на карманах и галстуком. Ремень врезался глубоко под толстый, навыкате живот.
   «Нет… Этот не может!»
   «Страх» — было огромными буквами написано у Боа-за на лице. Надпись невозможно было не заметить…
   Остальные были девицы.
   Про подружку Гии Вику Роберту Дову было известно мало: ее ничего не интересовало, кроме самого Гии. Красивые спокойные глаза овцы. Крепкие ноги и бедра.
   Следователь знал этот тип, распространенный и тут тоже.
   «Судьба окрестных кобелей. Постоянно задранный хвост…»
   Лена — хавера Балабана.
   На ее счет у Роберта Дова было точное мнение.
   «Девица нервничает!..»
 
   Сыщик участка Катамоны Джерри оказался идеальным помощником Роберту Дову.
   И идеальным слушателем.
   Готовившийся в офицеры полиции питомец бригады «Гивати» — старательный, не расстающийся с записной книжкой, куда он записывал даваемые ему задания, — Джерри обещал в будущем стать хорошим профессионалом.
   — Знаешь, почему эта девчонка так нервничала? Я про Лену… Что заставляло ее это делать, знаешь?
   — Нет, мефахед.
   Джерри величал его то по имени, то — командир.
   — Она хотела отличиться перед парнями! Доказать, что ей можно доверять! Она что-то знает или догадывается! И вот она лезет из кожи, чтобы убедить их! Согласен?
   — Наверное, ты прав.
   — Если все пойдет, как я рассчитываю — я выдеру ее, как козу… Обещаю, Джерри! Ты заметил? Расколоть — это как трахнуть…
   Он выразил мысль предельно просто.
   В иврите не было непроизносимых слов. Все прилично. Все слова есть в ТаНаХе.
   — Тут тоже все средства хороши, если ты мужик! Знаешь что, Джерри!..
   — Да?
   — У меня такое предчувствие, что мы с тобой это убийство нищего уже раскрыли…
 
   Начинать с Ленки было нельзя.
   Идеальным вариантом была Мали — подруга Боаза.
   Роберт Дов, услышав ее характеристику от Джерри, сразу понял:
   «Эта владеет информацией. Болтлива. Не оценена сверстниками. Она будет говорить…»
   Мали сидела напротив стола социальной работницы — в майке, в мятых шортах, расставив широко белые большие колени, крупная не по возрасту, жидкая, с пышной, без намека на упругость грудью.
   Социальная работница участка Катамоны, дама лет тридцати пяти, худая, костлявая, отрекомендовалась, как принято, по имени:
   — Илана.
   Демократичность на Мали не произвела впечатления.
   «У вас своя свадьба, у н а с — своя».
   Она не испытывала ни смущения, ни страха.
   Эти чувства ей заменяло любопытство.
   «От рядового до начальника — вы все с посетителями на „ты“ и только по именам — Мошэ, Эли, Барух! Обольщаться этим не приходится…»
   Илана формулировала вопросы вежливо-жестко. Русская речь ее была с завыванием.
   «Рижанка…»
   Бабы-прибалты все были сухие и плоские. И завывали.
   — Почему ты бросила учиться?
   «Опять двадцать пять! Суки! Сколько раз им говорить!..»
   — А чего я понимала на уроках?! Языка не знаю. Кто обещал изучение иврита при школе, ульпан… Сидеть, как попка?! Извиняюсь!
   — Не учишься, не работаешь… Только парни на уме.
   — А чего?! У принцессы Дианы тоже…
   — Только она плохо кончила!
   — Это как кому повезет, Илана!
   — Помнишь, тебя задержали в супермаркете — ели с полок то, что выставлено…
   Мали помнила, но все же спросила:
   — Когда?
   — Тебя же вызывали! — Дама на всякий случай заглянула в компьютер.
   — Не ели, а пробовали! Израильтянам можно, а нам нет?!
   Непонятно, что интересовало социальную работницу на самом деле.
   Сначала выходило, что вызвали из-за драки, затеянной на аллее на празднике Лаг ба-Омер. Теперь вроде бы возник супермаркет…
   Следователь Роберт Дов вошел во время разговора.
   Показал Илане, что подождет. Вроде ему даже интересно. Улыбнулся Мали, подвинул стул. Мол: «Не тушуйтесь, девчонки. Посижу капельку и уйду. Устал как собака!»
   Высокий, в рубашке с короткими рукавами, джинсы, белые кроссовки.
   Социальная работница сразу стала любезной, сделала кофе. Предложила и Мали. Атмосфера в кабинете потеплела.
   Илана перешла все-таки к происшедшему на аллее.
   — …Ты набросилась на девицу… Не стыдно?
   — А может, она на меня первая налетела?!
   — Девочки дерутся — израильтяне смотрят!..
   — У них этого не бывает?! Да?!
   Роберт Дов попросил перевести, о чем они говорят. Илана перевела.
   К происшедшему на аллее следователь отнесся юмористически. Не перестал улыбаться.
   — Мало ли что бывает!
   Сухая Илана смягчилась. Заговорила по-человечески.
   — Дерево пересади на другую почву, и то болеет! А что, если подростка! — Заговорили о ребятах из компании. — Как же ребята живут одни? Кто им варит, стирает? Наконец, просто моет посуду…
   — С этим просто! Они экспериментируют… — Мали, почувствовав внимание, преобразилась. — Составят посуду в унитаз, добавят порошка, жидкого мыла — спускают воду… Все!
   Илана переводила. Роберт Дов смеялся. Иногда переспрашивал — все весело, с улыбкой. Удивлялся.
   — А то Блинки дают облизать…
   Альбинос Блинки следил за гигиеной в квартире.
   — «Общество чистых тарелок». Как у Михаила Генделева… Не слыхали?
   Блинки же таскал за хозяином приемник с музыкой седьмого канала.
   — Впереди Арье, затем Блинки и позади Дан. Подталкивает его. У Блинки вся задница в синяках.
   Роберт Дов интересовался всем исподволь.
   Об убийстве Амрана Коэна вообще не было упомянуто.
   — Работают?
   — На пластмассе. Сами знаете, какие там условия!
   — А как девочки устраиваются?
   — Кто как. В основном на уборке.
   На иврите называлось это н и к а й о н.
   — Никайонить — первое слово на исторической родине…
   Отличная подработка, за которой многие гонялись.
   — Помыть лестницы в своем подъезде — это запрос-то! Только бы платили как положено!
   По закону минимальная зарплата составляла 13 шекелей в час. Около 4 долларов.
   — А видят — новая репатриантка! Олахадоша! Дают десять… За десять пусть сами моют!
   Следователь не ошибся — Мали ничего об убийстве не знала, не предполагала. Но была в курсе всего происходившего на «р у с с к о й» улице.
   — Многие сидят с детьми…
   Она рассказала о Вике.
   — В американской семье. В Старом городе…
   — А свободное время? Хоть бы книжки в руки брали! Иврит не знают, русский забудут…
   — Читают. Гия, например, — он всегда с книгой. Берет в библиотеке в Общинном доме. Начитанный парень…
   — И на концерты ходите?
   — Билеты дорогие. Хотя… Ленка с Борей недавно были на Романе Виктюке… Знаешь такого?
   Социальная работница созналась, что впервые слышит это имя.
   — Режиссер, транссексуал. Такое отмачивает…
   — Как ты сказала?
   — Роман Виктюк.
   Илана записала.
   Постепенно подошли к приближающимся осенним праздникам.
   — За границу не собираетесь?
   — Какое… Хотя вроде Лена со своим хавером хотела!
   — Небось во Францию. Русские балдеют от Парижа! Монмартр, Фоли Бержер…
   — Она говорила про Испанию…
   — А деньги? Неужели с никайона?
   — Ленка никайоном не занимается. Если только где-нибудь, где ее не знают… Посидеть с ребенком, полить цветы… Это, должно быть, Борька подсуетился…
   Роберт Дов наматывал на ус.
 
   Под вечер социальный работник Илана поднялась на верхний этаж, где Ленка жила вместе с матерью и бабкой.
   Бабки дома не было — пенсионерки тут устроились лучше всех: ходили в клуб, ездили на экскурсии, по очереди собирались друг у друга — играли в карты.
   Ленка и собака тоже отсутствовали.
   Дома была только мать Ленки — законопослушная, пуганая — бывшая преподавательница английской литературы…
   — Можно к вам?
   — О-о!.. Какая гостья…
   Илана следила за жизнью социально слабых слоев вновь прибывших, через нее можно было пробить небольшие льготы — на протезирование зубов, на очки, денежную помощь на отопление…
   — Разрешите я заварю чайку. Как вы любите? С лимоном?
   — Не волнуйтесь, я на несколько минут. Просто проходила мимо…
   Ленкина мать заварила чай, выставила цукаты. Илане они понравились.
   — Страна апельсинов, а никто не умеет делать цукаты! Это Лена делала…
   — Очень вкусно.
   — Она уже в детстве была лучшей хозяйкой, чем я!
   Стала рассказывать.
   У девчонки действительно все получалось.
   Умела вести себя в компании. Когда там, в Запорожье, у них дома собирались коллеги-преподаватели, Ленка оказывалась прекрасной собеседницей.
   Не повезло ей только с отцом, точнее — с отцами: их было трое, и все не удержались.
   — Как она, кстати?.. — спросила Илана.
   Мать Ленки не умела скрывать.
   — Дома почти не бывает. Сейчас у нее хавер — Боря! Где пропадают, чем заняты?..
   — Трудный возраст!
   — Тут и не принято, чтобы родители верховодили. Разве я могу ею командовать! Запретить пойти куда-то, куда она хочет? В крайнем случае я добьюсь, что она сегодня не пойдет, а потом пойдет тайно…
   — Да, да…
   — Зато, давая свободу, я знаю, где она, мы можем с ней обсудить, как сделать, чтобы устранить последствия…
   Социальная работница поддакнула:
   — Вы правы…
   — Кроме того, они не пьют! У них выпить — это банка пива. В России родители решали за шестнадцатилетних! А у этих право решать самим…
   — Работает?
   — Пока нет.
   — Я тут кое о чем подумала для Лены. Единственно… Мне бы не хотелось, чтобы кто-то знал. Пойдут разговоры. Даже Лене, по-моему, можно не говорить, что это через меня.
   — Да…
   — Скажите: подруга по ульпану…
   Илана открыла сумку, достала ключ.
   — Мои знакомые уехали. Это тут недалеко, в районе Сен-Симон. Им нужен человек — раз в неделю полить цветы. Небольшие деньги. Тем не менее… Вот адрес.
 
   Поливать цветы Ленка поехала вместе с Балабаном. Квартира оказалась чистенькой, уютной. Она была расположена на двух уровнях — с супружескими спальнями, ванной и библиотекой внизу; просторным салоном с кухней, с балконом — выше.
   Чтобы попасть из одной половины в другую, надо было преодолеть несколько мраморных ступенек…
   Ленка и ее хавер обследовали помещение.
   Несколько акварелей, полка с книгами. В основном на английском. Коллекция минералов.
   Нигде не было ни одной брошенной вещи. За квартирой следили. Все было чисто выстирано, тщательно уложено.
   В ванной висело несколько белых махровых халатов.
   — Я думаю, они квартиру сдают…
   — Наверное, американцы.
   Цветы, которые предстояло полить, были на балконе и еще в каждой из комнат внизу. За цветами следили. Земля в цветочных горшках еще сохраняла влагу.
   — Иди ко мне…
   Борька Балабан не мог ничего с собой поделать — едва они вошли, он несильно потянул Ленку к себе. Он не мог пройти мимо ни одной из кроватей…
   — Сходи в кухню, проверь, есть ли тут кофе… — Ленка вывернулась из его рук. — Я начну поливать цветы…
   — Зачем мы сюда шли?
   — Разве за этим?
   — Какая ты правильная! Организованная! Я тебе скажу, как ты будешь трахаться с мужем. Как моя тетка. Все по графику. Он моет на ночь ноги, она в это время стелет кровать. Она мажет крем, он идет в ванную. Она ложится. Пока он в ванной, читает газету. Он гасит свет… Она раздвигает ноги.
   — Откуда ты все это знаешь?
   — Вычислил. Ни страсти, ни фантазии.
   — Подумай, какой умный! Потом сходи на балкон. Посмотри садовый ножик…
   — Ленка!
   — Мы отложим все на Испанию. Я узнала о новом агентстве «Туре»…
   — Я же дурака валял!
   — Иди! — Ленка поцеловала его в лоб.
   Он покорно поплелся на кухню.
   В ящиках над кухонным столом нашлось два сорта растворимого кофе — «Классик» и «Голд». Борька выбрал «Голд». В электрическом чайнике была вода. Он понюхал: вода была еще свежая. Он машинально сменил ее…
   Ленка появилась в кухне.
   — Представляешь, Мали ходила в бутик «Малха», там распродажа летней коллекции года…
   — Да брось ты об этом!
   — Подожди! И в основном изготовлено модельерами ведущих фирм готовой одежды. Представляешь? «Поль Матисс»… Длинные летние платья и сарафаны из вискозы… «Банана рипаблик», «Френч коннекшн»… Видел коллекцию «Леди Феррари»?
   — Хочешь, чтобы я купил?
   — Кольца, колье, серьги и браслеты. Чистые бриллианты! С международным сертификатом…
   — Представляешь, сколько это стоит?!
   — В честь праздника Рош а-Шана сорок процентов скидка. Десять беспроцентных платежей…
   Она говорила не умолкая. Все какую-то чушь.
   — Может, сделаем себе татуировки. Я читала в «Вестях». Сроком на три года. Пожалуйста. Местный наркоз.
   В Тель-Авиве, около площади Дизенгоф…
   Ленка сама торчала от этой близости, от запертой двери изнутри…
   — Ленк!
   Он двинулся на нее буром…
   — Нет, нет, нет… Тут еще на балконе цветы. — Она вырвалась. Убежала на балкон.
   Между тем все было ясно с той секунды, когда они вошли в эту квартиру.
   Борька не знал, куда себя деть. Прошел по квартире.
   «Странный дом!»
   Не было детских вещей и фотографий.
   Вешалка у двери была пуста.
   Он не придал этому значения. Заглянул на балкон.
   — Заснула?
   — А куда спешить?..
   Его тащило, он ничего не мог поделать с собой.
   — Ну, Ленка…
   Он просунул руки ей под мышки, положил ладони на грудь. Ленка обернулась.
   — Как ты считаешь, о н сейчас видит нас оттуда?
   Балабан не сразу догадался, о ком она…
   — Думаешь, оттуда каждый видит, что хочет?
   — Во всяком случае, своих близких. И тех, кто причинил им зло. Они за ними следят и вредят, как могут. Ты веришь?
   — Я его и при жизни никогда не боялся!
   — Трусите сейчас? Все-таки полиция!
   Он взорвался:
   — Кто — я?.. Да я ничего не боюсь! Хоть сейчас на детектор лжи! Полиция тут слаба! Она меня не расколет! Если хочешь знать, я могу кого угодно уделать…
   — И меня?!
   — Запросто.
   — Борька, я тебя боюсь! С чего бы это вдруг?! Мы ведь тут вдвоем!
   Он прижал ее к себе.
   — Я же шучу! Неужели я могу тебе причинить зло…
   Он положил руки сверху ей на пояс джинсов. Осторожно расстегнул верхнюю пуговицу. Ленка не шевелилась.
   Борькина рука спустилась. Ленка накрыла ее ладонью. Каждое его движение отзывалось у нее внутри.
   — Ну, ведь ему вы причинили!
   — То другое.
   Ленка боролась с его рукой. Отвлекала разговором. Еще секунда — и он был готов уйти, бросить ее тут, в этой квартире.
   — Как вы это сделали?
   — Неужели ты поверила!
   — Не доверяешь?
   — Я разыграл тебя! И вообще! Зачем ты спрашиваешь? Тебе говорят: «Не надо тебе это знать! Не лезь в то, что тебя не касается!» А ты все добиваешься: «С кем? Как? За что?»
   — И кому от этого плохо?
   — В первую очередь, тебе.
   — Морально?
   — Не только. Есть закон: «Если узнал — обязан сообщить!»
   — Да ладно! Как вас на это хватило?..
   — Мы не хотели…
   Его рука теперь могла действовать свободно.
   На Ленке были джинсы «Биг стар» с пятью пуговицами на ширинке вместо «молнии». Он принялся их расстегивать. Ленка превратилась в слух.
   — И чего же?!
   — Открыли, вошли. В квартире никого нет. Стали искать деньги. Все тихо. Вдруг он появился. Поднял хипеж. «Воры!» Закрыл дверь на ключ. Схватил молоток. Специально подготовил на такой случай. Пришлось этим же молотком и… Пару раз по голове…
   — А потом?
   — Взяли ключи. Убежали… Он остался на полу. Рядом молоток, сбоку рулончик белой туалетной бумаги…
   — Вы пошли вдвоем?
   — Не важно.
   — Я и так знаю: Гия! Один бы ты не пошел! Но хоть деньги у него были? Нам хватит на поездку?
   — Триста тысяч.
   — Шекелей?
   — Долларов!
   — Господи, по сто пятьдесят тысяч на брата… Где же он их прятал?
   — В подушке…
 
   Казенный конверт без марки Борьке принесли через день. Под вечер. Он был дома. Почтальон — тоненькая эфиопка с тысячью узеньких косичек в прическе — послала ему ослепительно белозубую улыбку.
   Он вскрыл послание.
   Месячные курсы электросварщиков, на которые он вместе с другими пацанами хотел поступить, теперь ждали его.
   «Официальное приглашение…»
   На сборы, увольнение с работы и улаживание всех прочих дел давалось трое суток.
   Посылаемые на курсы должны были прибыть в среду на Иерусалимский желдорвокзал (таханат ракэвэт).
   «Сбор у входа в 13 часов, старшая Элла…»
   С собой следовало захватить только документы, смену белья. Купальные принадлежности…
   «Отлично…»
   Впереди у него было трое суток и «своя» квартира, где они с Ленкой могли уединиться.
   После того, самого первого дня в чужом доме они теперь сразу, едва успев закрыть за собой дверь, начинали раздеваться. Майки, джинсы, трусы валялись на их коротком пути. В прихожей, на ступеньках лесенки, которая вела наверх. В коридоре…
   Вечером третьего дня они собрали «у себя» гостей.
   Пришли Гия, Виктория, она же Вика, Мали с Боазом, Арье, Дан…
   Выставили пиво «Голд стар», кока-колу, «Спрайт»…
 
   На вокзал Борьку провожала только хавера.
   Всю дорогу они держались за руки.
   Была самая жара.
   Иерусалимский железнодорожный вокзал, а на самом деле — маленькая, по масштабам России, дачная станция, запираемая с вечера, с одной кассой, с вечно пустым зальчиком ожидания, не отгороженным от короткого перрона, с бельем, сушившимся рядом с путями, несколькими пригородными поездами в сутки…
   Будущие однокашники по курсам — тоже пацаны из России и Украины, курили по одному и группками. Строили из себя крутых. Смачно и часто плевали.
   Коренных израильтян на курсах не было.
   Элла, старшая — черноволосая, с живыми глазами, была из прежних пионервожатых — деятельная, заботливая.
   — Балабан Борис. — Она проверила по списку. — В вагоне ко мне подойдешь…
   — Поеду, пожалуй… — сказала Ленка.
   Других пацанов никто не провожал.
   Они отошли в сторону.
   — Я сразу тебе позвоню, как устроят.
   — Может, тебе удастся приехать на Шаббат.
   — Было бы здорово. Держи наши ключи…
   — Борис! — Элла-пионервожатая уже махала ему рукой. — Поезд!
   Наспех поцеловались.
   — Давай…
   Всей группой забрались в один вагон.
   Борька еще не ездил здесь в поездах.
   «Похоже на электропоезд, только двери закрываются не автоматически и сиденья мягкие…»
   И еще в купе были столики. Окна не открывались. Мощные кондиционеры гнали сверху прохладу…
   Курить не разрешалось нигде.
   Борька вышел в тамбур. Там втихую уже покуривали двое пацанов. Его предупредили:
   — Не все сразу!
   — Ничего…
   Он отчего-то разволновался.
   В окне возникла знакомая арабская деревня Бейт-Сафафа с игрушечными резными минаретами. Дорога на Гило. Паб «Сицилийская мафия»… Знакомые места.
   По другую сторону линии показалась и х аллея. Днем она выглядела короткой и пыльной. Казалось, солнце прокалило ее насквозь — ни клочка тени… И ни одного человека!
   Ее проскочили за минуту. Дальше начинались Иерусалимские горы, неровные складки породы, высокие террасы вверху, долины…
   — Балабан!
   Старшая Элла вышла в тамбур.
   — Ты поедешь с другой группой. На третьей остановке ты должен выйти. Группа собираете» на станции. Вы едете дальше автобусом…
   Борька растерялся. Высокий, в клетчатой рубашке навыпуск, в джинсах, за минуту до этого крутой, независимый…
   — А чего?
   Парни в тамбуре бросили курить, внимательно слушали.
   — Все в порядке…
   — Вот твое направление… — Элла подала запечатанный серый конверт. — Тут все необходимые документы. Мне сказали, занятия проводятся где-то неподалеку…
 
   Я приехал на Кутузовский с утра на следующий день.
   Подъезд Марининого дома встретил уже знакомым запустением.
   Никто из бомжей не ночевал этой ночью в подъезде — я мог бы в этом поклясться.
   У бродяг дьявольское чутье на опасность.
   Они обходят такие места…
   Вчерашняя трагедия в доме не прибавила подъезду флера таинственности. Сколько таких мест, отмеченных злодейством, вокруг, о которых мы не догадываемся, поэтому спокойно проходим. Останавливаемся. Разговариваем.
   Я нажал на кнопку домофона.
   — Да. Входите… — Меня ждали.
   Перед этим я позвонил соседке Марины из офиса. Она сразу меня узнала:
   — В любое время. Только в тринадцать у меня будет врач. Он пробудет минут сорок…
   — Понял.
   Я поехал немедленно.
   В лифте и на лестничной площадке неожиданностей не было.
   Квартира Марины была опечатана сургучной печатью с бумажкой.
   Я позвонил в дверь напротив.
   — Пожалуйста…
   Сердце екнуло.
   Дверь уже открывали.
   «Один… Два… Три запора! Порядок!» Милиция, будь она внутри, ограничилась бы минимумом задвижек.
   — Серафима Александровна? Добрый день.
   Полная пожилая женщина. Уложенные парикмахером
   седые волосы. Маникюр. Аккуратный фартук поверх сарафана.
   Генеральша!
   — Здравствуйте, входите.
   Квартира как и у Марины, но с явно выраженным уклоном в сторону Министерства обороны. Фотографии маршалов. Жуков, Сталин в форме генералиссимуса. Помпезные подарки коллективов ВПК: миниатюрные пушки, самолеты.
   — Какая красота…
   Я показал на игрушки.
   — Нравится?
   — Очень трогательно.
   До моего прихода она сидела перед телевизором. Он и теперь продолжал беззвучно работать.
   Генеральша оказалась ничуть не чопорной, какой я себе ее представил. Генерал, видимо, женился на ней еще старлеем. Вспомнив Марину, помолчали… Еще вспомнили прошлую жизнь.
   — Жили красиво. Надеялись. Ходили на премьеры. Парады. Что-то менялось каждый год. Главное, никто не думал: «Вот прежде, десять лет назад, все было лучше!»
   — Наверное, вы правы…
   Я уже давно дал себе слово быть вне политики.
   — Садитесь… — Она показала на громоздкие кожаные кресла вокруг журнального столика. — Что-то все-таки стояло тогда за этим. Согласны? — Она села в кресло и продолжила скорее по инерции: — Тяжело вспоминать. Если бы тогда знали, что так будет, — разве бы так надо было жить?! Какие возможности были! А мы даже дачи себе не оставили. Вообще ничего…