Словин Леонид Семёнович. Война крыш

   «Бандитская крыша „Пеликана“ и „Босса Новы“ здесь… Мы предположили верно…»
   Леа тоже верно понимала обстановку, потому что добавила:
   — Господин Рэмбо предложил временно воздержаться от предъявления имущественных претензий в суде и сосредоточить усилия на деле о гибели Амрана Коэна…
   «Лайнс» предпочел «тихое расследование».
   Еще я позвонил полицейскому детективу Юджину Кейту на Русское подворье.
 
   Дверь в кабинет Роберта Дова была открыта. Проходя по коридору, Юджин Кейт увидел за столом Джерри. Стажер соединял страницы уголовного дела.
   Протоколы допроса и постановления в двух экземплярах продевались в металлические кольца скоросшивателя. Каждый скоросшиватель становился томом уголовного дела.
   Сбоку, за приставным столом, Роберт Дов прослушивал магнитную пленку.
   Записи телефонных разговоров…
   Об этом легко было догадаться.
   При полицейском телефонном прослушивании каждому звонку предшествовало сообщение о точном времени включения — отчетливое, произнесенное механическим голосом…
   «19.34…»
   «Кого еще на этот раз он записал?..»
   С Довом надо было быть осторожнее.
   Словно что-то почувствовав, следователь оглянулся.
   — Заходи, Юджин! Читал газеты? — Он говорил о статьях в прессе относительно убийства Харифа. — Какую глупость пишут! «Разборки между израильской и русской мафией!..» Приплели убийство Амрана Коэна…
   Он ожидал реакцию Кейта. Не дождавшись, продолжил:
   — Они не знают, что и Гия, .и Борис сознались…
   Юджин Кейт дал понять, что его это не интересует.
   Тут же спросил:
   — У тебя счет в каком банке, Боб?
   — Как и у тебя, в отделении «Апоалим» для госслужащих! — Роберт Дов удивился.
   — Ты бумаги получаешь из банка? В конце квартала, в конце года…
   — Безусловно.
   — И наверное, немало! И по закрытым счетам, и по сберегательным программам…
   — Что ты выпытываешь, Юджин? Моя жена за этим следит!
   — А куда делись бумаги Амрана Коэна?! Ты нашел их!
   Дов успокоился.
   — Все знают, что ты классный сыщик, Юджин. Это известно даже в Генеральном штабе полиции… — Он усмехнулся. — Но ведь надо еще доказать, что у Коэна были счета в банках…
   — А болгарин, который у него занял?!
   — Митко? Это все разговоры…
   — Смотри… — Кейт пожал плечами.
   В крупных израильских банках «Апоалим», «Дисконт», «Мизрахи» счетов на имя Ванкогана не было, так же как и на имя Амрана Коэна. Кейт проверил еще ПРИФК — «Первую российско-израильскую финансовую компанию» Цви бен Ами, или Григория Лернера, миллионера, сидевшего в израильской тюрьме по обвинению в мошенничестве.
   Ответ был: «Не значится».
   Тем не менее счета должны были быть.
   — Меня это не смущает, так же как и то, что мы не знаем, кто он в действительности… — Роберт Дов размазал по губам свою кривую улыбочку.
   Юджин Кейт мог дать на этот счет точную справку. Однако не спешил.
   — Хоть сам Ришай Авив! — Он назвал имя осведомителя, который, по общему мнению, подстрекал убийцу Ицхака Рабина к его преступлению. — Какая, собственно, от этого разница?! Что это для Гии и Бориса! Богат, беден… Они могли ничего не знать! Ты ведь наверняка имеешь в виду не только шекелевые вклады, но и валюту…
   — Да.
   — А с валютным счетом дело обстоит еще сложнее…
   Формально Дов был прав.
   Обращение доллара внутри страны исключалось.
   Валютные счета без ограничений открывали иностранцы.
   Гражданин Израиля имел право внести иностранную валюту на свой счет только после поездки за границу. И то — в первые десять дней после приезда. Это помимо поступлений на его счет из-за рубежа.
   Но только формально.
   Кроме официального курса валют в банках существовал и ежедневно печатался в газетах курс доллара на черном рынке. В Иерусалиме существовало по меньшей мере с десяток мест, где всегда можно было приобрести доллары в обмен на шекели.
   В долларах объявляли цену на продаваемые и снимаемые квартиры…
   «Стоп!..»
   Мысль была проста.
   «Счет в банке могла открыть Марина…»
   Роберт Дов намеренно сменил тему разговора, как бы давая понять, что она полностью исчерпала себя.
   — Насчет убийства Харифа ничего нового?
   — Нет вроде. Прости, Роберт, мне звонят…
 
   Кейт оказался в курсе дела:
   — Никаких сообщений о прибытии российских преступных авторитетов в Генеральный штаб полиции не поступало. Я бы знал!
   — Что ж…
   — Ты где сейчас?
   — В Старом городе. У меня экскурсия…
   Поиск Короля и его спутника я начал с площади Ибн-Хаттаба, прямо с бунинского «Империала»…
   Небольшие отели Старого города могли иметь в глазах московской братвы одно преимущество — в них не было назойливых израильских секьюрити.
   В секьюрити не было необходимости.
   В основном в отелях обитали верующие.
   Представители трех главных мировых религий останавливались тут при посещении своих святынь…
   Сюда же устремлялись и адепты всех тончайших ответвлений каждого учения. Методисты, адвентисты, лютеране, баптисты, представители англиканской церкви… Эти представляли протестантизм. Не менее адептов олицетворяло направления католицизма! Иудаизм был представлен тремя главными ветвями — ортодоксы, консерваторы, реформисты…
   Места проживания были расположены в трех существовавших тут испокон веков кварталах: Еврейском, Арабском и Армянском…
   Из более или менее крупных отелей лишь «Империал» у Яффских ворот не принадлежал, как я понял, целиком ни одной конфессии, но к этому моменту в нем не проживал ни один русский…
   К вечеру я обошел не менее дюжины гостиниц, какими бы скромными ни была их вывески, даже если это только была надпись «Push» — «Толкните» на двери.
   Удача нашла меня сама под вечер недалеко от молитвенного дома, известного под именем Синагога Беременных Невест. Синагога знаменита была тем, что юноши и девушки молились в ней совместно…
   Я свернул на узкие улочки, в глубину Арабского квартала. Никого из туристов тут я не увидел. Нескончаемые заборы, выщербленные каменные ступени с углублениями для стока под ногами в середине. Выложенные камнем стены…
   Несколько арабских детей встретили меня, ничего не сказав.
   — Отель есть тут?
   — Есть. Вон там…
   Привыкшие к туристам, как большинство здешних школьников, они говорили на английском.
   — Сюда.
   Снаружи отель выглядел неказисто. Я нажал на кнопку. Звонок не раздался. Однако сработал механизм. Я повернул ручку двери. Вошел.
   В глаза бросились арочные своды, ковры на стенах.
   Холл был освещен неярко, демонстрируя интим и приглушенность красок. Сбоку вела лестница наверх.
   Молодой араб что-то писал за высокой стойкой. Он тут же оставил бумаги, кивнул. На стойке я увидел проспекты. Они были на английском.
   «Дом для гостей… Хостел…»
   Отель предоставлял услуги главным образом лютеранам с 6 до 10.45 вечера.
   — Я могу взглянуть? — Я показал глазами на лестницу.
   Он улыбнулся, приглашая.
   Лестница была крутой. Я поднимался осторожно, готовый в любую минуту лицом к лицу столкнуться со своими российскими знакомыми.
   Со второго этажа доносилась тихая музыка. Там оказалась гостиная с огромными овальными окнами, выходившими на великие мусульманские святыни. Прямо впереди недалеко виднелся Золотой Купол над скалой. Сбоку была видна мечеть Аль-Акса. Стена Плача оставалась где-то внизу, вровень с окном была лишь ее верхняя кромка.
   Время на мгновение словно остановилось…
   Какой-то человек из постояльцев за пианино в углу слева от меня наигрывал мелодию, показавшуюся мне знакомой…
   «Шербурские зонтики»…
   Мое оцепенение исчезло. Боковым зрением я увидел игравшего.
   Это был Муса, работавший теперь на пару с Королем. Правая рука Шрама. Киллер в детстве учился, в музыкальной школе. Я повернул к лестнице.
   Я слышал, как позади прервалась мелодия…
   Что-то подсказало мне, что сбоку открылась дверь. Я не обернулся. Не видел, кто появился в дверях номера. Что-то подсказывало, что, скорее всего, это был Король.
   «Эти двое и жили прежде в отеле „Рон“, напротив площади Кикар Цнон…»
   Я был уже внизу. Не останавливаясь, кивнул портье. Вышел.
   Каменные лестницы предоставили выбор:
   «Вверх, знакомой дорогой, к площади Ибн-Хаттаба? К такси? Или в глубь неизвестного квартала, навстречу опасности межобщинных разборок, вниз?»
   Я повернул вниз. Позади хлопнула дверь. Я ничего больше не слышал. Может, Король и Муса тоже надели привычные тут неслышные кроссовки?
   Я не был до конца уверен в том, что эти двое находятся так близко…
   Будь на моем месте миллионер, он нанял бы телохранителя.
   Например, Бена Томаса…
   Грудастая голливудская кинозвезда Розанна вышла замуж за телохранителя, предпочтя его актеру! Третьим по счету ее мужем как раз и стал Бен Томас…
   Сгодился бы и такой, какого играет Кевин Костнер.
   Тут, в Израиле, я узнал, что настоящим телохранителем Уитни был Дэвид Роберте. Лучших телохранителей поставляло агентство Гэвина Беккера. Там выбрали для себя телохранителей и Мадонна, и Майкл Джексон за круглую сумму — миллион долларов в год.
   Кстати, в иврите не «тело» и «хранитель», а «хранитель» и «голова»… Наверное, неплохих поставлял тут «Шалевет», охранявший Ван Бастена и модель Клаудиу Шиффер.
   Увы! Телохранителю не положен телохранитель!
   Я всегда надеялся, что умру легко — лежа на спине, задохнувшись той самой массой, приняв изрядно на грудь с хорошими людьми…
   Но уж никак не от руки кавказца на Святой Земле!
   Навстречу попался черный хасид в привычном черном костюме, в круглой шляпе. Учащийся религиозной хшивы.
   Я пошел за ним. Вскоре мы оказались вблизи Сионских ворот. Внутри одного из храмов я услышал громкую ликующую мелодию.
   Казалось, там идет торжественная служба.
   Я оставил хасида. Вошел в удивительно высокий чистый храм.
   Он оказался пуст. Внутри шел ремонт.
   Где-то за стеной звучала фанера…
   Выйдя, я замешался в группу туристов. В этой части Старого города вдоль святых мест их ходило немало.
   Мои преследователи наверняка ждали мня у Яффских ворот.
   С паломниками я поднялся в горницу Тайной вечери Христа…
   Я был тут не первый раз.
   Все великие события прошлого происходили в одних и тех же местах.
   Дом апостола Иоанна, в котором проходила Тайная вечеря, находился как раз над гробницей царя Давида.
   Крестоносцы оставили тут после себя узкие стрельчатые окна, мусульмане — обращенное к Мекке углубление в стене — михраб. Чтобы не мешать друг другу, радиофицированные паломники слушали своего гида в наушниках.
   В наушниках стояли они и в гробнице царя Давида, с закрытыми глазами, вытянув руки к саркофагу — навстречу проникающей в них биоэнергии…
   Узкой дорогой, то и дело прижимаясь к каменным стенам, чтобы пропустить идущие навстречу машины, я вернулся к Яффским воротам, на стоянку такси…
   Похоже, «хвоста» за мной не было.
   Таксист всю дорогу переговаривался по радиотелефону с диспетчером. На всякий случай я вышел не у дома, а проехав еще метров триста. У входа на аллею.
   Машин было мало. Я слышал, как другое такси затормозило неподалеку — позади. Вышедшие двое перешли на другую сторону, к коттеджам.
   Я же повернул к себе на Сан-Мартин.
   Пешеходов вокруг почти не было. Сбоку, по соседней Элиягу Голомб, несмотря на поздний час, проносились машины.
   Двое приехавших в такси мужчин в какой-то момент неожиданно оказались впереди меня. Они шли в том же направлении. Дальше улица была пуста. Время от времени с соседних улиц сюда сворачивал какой-нибудь припозднившийся израильтянин на своей «японке».
   Как и прежде, в моде тут были «мазды», «даятсу», «дейху». Хотя угонщики предпочитали им «мицубиси-лансер» и «субару», а остальные марки брали, когда уже нечего было прихватить.
   Я рассмотрел шедших впереди. Один высокий, второй — ниже на голову. На ногах кроссовки, рубахи поверх джинсов. Израильтяне по большей части не заправляли в брюки ни рубах, ни маек…
   И все же эти оба были моими соотечественниками. Я ни на секунду в этом не усомнился. Своих я безошибочно узнавал даже со спины. По фигуре, походке, одежде.
   Они проходили как раз мимо мусорного контейнера с четырьмя люками поверху. Совсем еще новый матрас стоял сбоку… Тут же на каменном заборчике стояли совсем еще новые кроссовки.
   По взгляду на чужие вещи железнодорожная милиция безошибочно срисовывала вокзальных воров… Таким же образом тут вычислялся недавний репатриант.
   Я внимательно следил.
   Эти двое не повернулись к вещам. Мысли их были заняты. Старательно обходили освещенные участки.
   Я не мог решить, откуда они вынырнули и как оказались впереди меня.
   «Неужели это Муса и Король? И они случайно увидели меня в такси у Яффских ворот в Старом городе?!»
   Я никак не мог их рассмотреть.
   Они шли небыстро.
   Через несколько минут я должен был их догнать. Мы направлялись к моему дому. Кроме нас на улице никого не было.
   Кто бы они ни были, я решил не рисковать.
   Сбоку, за низким ограждением тянулся необихоженный, заросший кустарником участок сквера. Он отделял улицу, по которой мы шли, от Элиягу Голомб, магистрали, которая словно притягивала к себе автотранспорт со всего города.
   В глубине кустарника находилось невидимое в темноте каменистое ложе безымянного иерусалимского ручья, засыпавшего летом и просыпавшегося в период зимних проливных дождей. Бурный поток нырял в широкую бетонную трубу под Элиягу Голомб. Дальнейшие следы его терялись…
   Улучив момент, когда очередная лавина машин с шумом рванула от перекрестка, я осторожно переступил невысокое ограждение, поднырнул под колючки кустарника. Замер. Несколько минут ничего не было слышно, кроме шума машин.
   Потом раздались шаги.
   Мои попутчики потеряли меня.
   Они возвращались.
   Я больше не сомневался. Это были Муса и Король, которых я видел в лютеранском отеле в Старом городе.
   Я не стал медлить.
   Неглубокий крутой спуск вел на сухое дно ручья. Внизу, в гуще дикой растительности, начиналась труба…
   «Рэмбо прав: тут тоже становится жарко… Совсем как в Москве…»
 
   Оба дела — по убийству Марины на Кутузовском проспекте и Воловца в Староконюшенном переулке на Арбате — формально не были объединены, но никто не сомневался в том, что за обоими преступлениями стоят одни и те же заказчики…
   Контрольно-ревизионная служба Минфина, привлеченная к анализу деятельности «Босса Новы» и «Пеликана», привычно фиксировала массу нарушений бухгалтерского учета, абсолютно одинаковых в той и другой фирме.
   И там и там действовала одна рука.
   В розыске убийц Марины и Воловца это не могло помочь.
   Следователи документировали все скорее по привычке.
   Не собирались же они привлечь к ответственности оставшихся в живых членов совета учредителей и политиков!
   Спекуляции «Пеликана» напоминали скандальное дело «МММ», который прекратил выплату в июле 94-го, когда обнаружилось с полной очевидностью, что старые вклады выдаются за счет новых — так называемая структура пирамиды.
   Только вот судьба руководителей «МММ» была иной.
   Бизнесменов не убили.
   Г-н Мавроди, арестованный в августе и затем освобожденный из-под стражи, в октябре того же года был избран депутатом Государственной Думы.
   С Воловцом этого не произошло.
   — Не занялся вовремя политикой… Мельче фигура. Не тот размах, и покровители рангом ниже…
   — Вот именно. — Рэмбо был согласен с коллегой из МВД, высказавшим крамольную эту мысль.
   — …Из Балтимора дважды выходил на связь господин Курагин, — доложила Рэмбо девочка-секретарь. — Наверное, сейчас снова позвонит.
   Вызов пришел через несколько минут.
   Отчим Марины был совершенно обескуражен.
   — Звонил некий молодой человек из Москвы. Он представился законным мужем Марины! Девочка никогда мне о нем не говорила. Я уверен, что никакого мужа не существует…
   — Какова цель его звонка?
   — Речь шла об имуществе Марины. Иными словами, о наследстве. У него будто бы какие-то нерешенные материальные вопросы, общая с Мариной собственность. Я хочу поручить вам ведение этого дела… Он показался мне наглецом. Хотя и желал произвести впечатление человека интеллигентного…
   — Вы что-нибудь говорили о наследственной массе? О тратах?
   — Я сказал, и, как я понимаю, делать этого не следовало, о гибели ее родного отца в Иерусалиме…
   — Да-а…
   Было поздно что-либо предпринимать.
   — Что мы оплачиваем адвоката, который должен помочь нам найти настоящих убийц. Я заподозрил его в том, что он, может статься, один из них. Хотел припугнуть.
   — Вам известны его данные?
   — У меня телефон и адрес.
   — Записываю…
   — Яцен Владимир Ильич…
   — Да.
   — Живет в Крылатском… Я просил его связаться с вами, поскольку вы представляете интересы нашей семьи в Москве…
   «Лайнс» все-таки столкнулся лоб в лоб со Шрамом!
   — По-видимому, он позвонит в ассоциацию уже сегодня.
   — Я сообщу результаты.
   — Что вы обо всем этом думаете?
   — То же, что и вы. Это афера! Да!.. Попытка завладеть чужой собственностью людей и так в достаточной степени обеспеченных…
   Рэмбо вспомнил:
   «Детский дом…»
   В самом начале становления фирмы они привезли туда мягкие игрушки. Потом был отремонтированный катер… «Там деньги действительно пойдут на детей…»
   — Вы по-прежнему хотите пожертвовать часть денег Марины на благотворительные цели в России?
   — Безусловно.
   — Мне известен детский дом под Москвой. Там нуждаются в благотворительности и ценят ее…
   Профессор задал еще несколько вопросов, которые его там, в Балтиморе, взволновали.
   — До нас докатились волны российских разборок…
   Оказалось, что нью-йоркская газета «Новое русское слово» напечатала корреспонденцию из Москвы с описаниями подробностей убийства Воловца.
   — Он был близким другом Марины. Может, это прольет свет на несчастье с девочкой… Но вот… — Профессор был удивлен. — Неужели милиция в Москве до сих пор никого не задержала?
   — Подозреваемую соучастницу… — Рэмбо имел в виду Любку.
   — Но сейчас ее отпустили. Возможно, она невольно сможет способствовать…
   За Любкой ходили. Менты, не осведомленные о международных связях Шрама и его ближайших боевиков, надеялись выйти на Короля где-нибудь в Марьиной Роще или Теплом Стане…
   — Перспективы неясны.
   — Я смотрел российскую прессу. Отклики на случившееся. Некоторые выражают удовлетворение по поводу лопнувшей фирмы…
   — Увы!..
 
   Яцен позвонил в тот же день.
   — Генеральный директор «Босса Нова». Может, вы слыхали о нас.
   — Конечно.
   — Строим квартиры для москвичей. Марина тоже работала в фирме, пока не произошел этот трагический случай.
   — Примите наши соболезнования…
   — Мне надо ознакомиться с делами, которые вам поручила моя покойная супруга…
   — Видите ли… Как раз в этом вопросе я не могу быть полезным вам… — Рэмбо щелкнул зажигалкой. — Наши заказы сугубо конфиденциальны. Мы даем письменное обязательство нашим клиентам…
   — Да нет. Я уверен, мы найдем общий язык… Я оплачу услуги. Тут все очевидно. Не может быть двух мнений. Вам хорошо, и мне тоже…
   — Вы меня не поняли!
   — Прекрасно понял! Это не телефонный разговор… При встрече мы найдем общий язык. Я уверен.
   — Мы никого не знакомим с заказами наших клиентов. Таково правило.
   Яцен наконец сообразил.
   — Правило!
   — Любые другие вопросы мы готовы обсуждать.
   — Любые другие я не собираюсь обсуждать. Тем более с вами.
   — Ваше право. Я не настаиваю.
   Яцен переменил тон:
   — Ты, видно, не представляешь, в какие дела ввязываешься и чем рискуешь!
   — Почему же? Отлично представляю. Поэтому и пишу разговор. А потом решу, как поступить с записью…
   Яцен на том конце провода бросил трубку.
   Рэмбо закурил.
   «За что ты бьешься, мент? — Об этом стоило подумать, в первую очередь теперь, когда Яцен попытается поднять против „Лайнса“ бандитскую крышу. — За справедливость? В этом заказе ее все равно нет и не может быть!»
   Убийцы будут наказаны своими коллегами.
   «Чего же ты можешь добиться?!»
   Отобрать у московской преступной группировки миллион баксов, который она украла у израильских воров в законе, и вернуть прежним владельцам — тель-авивским авторитетам?!
   А как деньги попали к их ворам?
   Какая разница менту, в чей воровской общак попадут грязные деньги?!
   Был в этом заказе один стоящий аргумент.
   Братство полицейских!..
 
   Воловца хоронили в неприличной спешке. Очень скромно. В основном сослуживцы, родственники. Из Лондона на сутки прилетел сводный брат…
   В квартиру к родителям Воловца днем и ночью звонили обозленные пайщики. Оскорбляли, ругались, бросали трубки… На лестнице толпились чужие люди. Жильцы подъезда, весьма уважаемые в прошлом люди, лишний раз боялись появиться на лестнице.
   Кто-то из рассерженных людей потребовал описать имущество родителей. 'Пустить с молотка.
   Существовала опасность, что обманутые пайщики сведут счеты с уже мертвым главой фирмы.
   Как сквозь строй, в темных очках, мать с отчимом спустились вниз. На вызванном к дому такси поехали к моргу. Друзья сына, работники «Центрнаучфильма», оставшиеся ему верны, подогнали черный лимузин, погрузили гроб.
   Один из прибывших заметил недоуменно:
   — Жулье из «Израсовбанка», ограбившее столько людей, все живет припеваючи. Никаких претензий! Больше того, теперь их долги выплатит изральский налогоплательщик! Вот уж по кому если не пуля, так решетка плачет… А тут! Мертвого достают!
   Мать Воловца — с белым каменным лицом — была погружена в себя, только взглянула в сторону говорившего.
   Пока мальчик не упокоился, было не до слез, не до скорби!
   Задача состояла в том, чтобы достойно проводить сына, позаботиться, чтобы не выкопали назавтра, не выбросили из гроба, не надругались над трупом…
   Тогда можно было наконец подумать о постигшем их горе.
   Сын принадлежал уже не родителям, а какому-то страшному молоху, пожиравшему молодое поколение новых русских, банкиров, бандитов, политиков, бизнесменов, секьюрити — всех, ринувшихся со щенячьей радостью навстречу возможностям свободного рынка, экономики, реализации собственных творческих сил…
   Сколько их уже расстреляли в этой необъявленной войне на порогах собственных квартир, в подъездах, банях, офисах, вышедших из машин или садившихся в них… Сколько легло под пулями снайперов, подорвано на минах, похищено, забито, зарезано…
   — А говорят еще про какой-то тридцать седьмой! — продолжал рассуждать мужчина.
   — Вот он и есть сейчас! Сколько ребят положили! Это не считая Чечни!
   Мать не вникла.
   Рано или поздно все должно было измениться. Вернуться к тому, что было. Она была в этом уверена.
   «Обидно, что сын не дожил…»
   Погоревать в машине им позволили недолго. Звонок по мобильному телефону вернул сидевших в лимузине к действительности.
   — Будьте осторожны…
   На Минском шоссе им в «хвост» неожиданно пристроились «джип-чероки» и «мерседес» с затемненными стеклами. Никто не мог рассмотреть, кто там внутри, что им надо…
   Хоронить были должны на Троекуровском кладбище, в свое время считавшемся вторым по престижности после Новодевичьего.
   Родители ее учеников, работники Юридического института МВД РФ, смогли достать для нее разрешение на захоронение. Она и сама думала потом найти успокоение тут, когда придет ее час.
   Они почти уже приехали. Впереди виднелся Троекуровский некрополь. Позади Новокунцевское кладбище.
   «Джип-чероки» и «мерседес» с затемненными стеклами позади внезапно резко пошли на обгон. Увеличили скорость. Они быстро приближались.
   Пассажиры лимузина и сопровождающих машин не сомневались в том, что все произойдет именно здесь. Друзья покойного приготовились к нападению, окна заблокировали бронированными кейсами — «Джеймс Бондами»…
   Родители пришли в отчаяние.
   Со смертью их сына финансовые бои не закончились! Сидящим в лимузине вместе с ними предстояла борьба за раздел наследства «Пеликана» и «Босса Новы», захваты заложников, убийства, разборки…
   В поравнявшемся с кортежем «мерседесе» неожиданно опустились стекла, показались автоматы. В ту же секунду оттуда грянули очереди. Мать Воловца в ужасе закричала…
   Жертв, к счастью, не было.
   Стреляли поверх машин. Ни одна пуля не была выпушена ни по катафалку, ни по траурному кортежу…
   Через считанные секунды «джип-чероки» и «мерседес» были уже далеко впереди.
   Скорее всего, это было грозное предупреждение команде… А может, и «Лайнсу».
 
   На КПП Иерусалимского окружного суда в Восточном Иерусалиме на Салах-ад-Дин секьюрити указал мне на подкову металлоискателя. Тут было все как в аэропортах.
   Я сделал шаг.
   Хомут зазвенел.
   Секьюрити показал мне рукой на стойку. Я выложил часы «Ориент», кошелек, перочинный нож, снял ремень с бляхой…
   Металлоискатель продолжал греметь.
   Пришлось обнажить свои блатные белого металла фиксы. Я оставил их как память о прежней моей жизни.
   — О'кей!
   Секьюрити пропустил меня, оставив мой перочинный нож и выкинув взамен пластмассовый талончик.
   В самом здании, у входа в огромный полутемный вестибюль, толпились еще секьюрити. Несколько прокуроров или адвокатов — в одинаковых черных накидках — сновали по коридору. Длинноногая высокая девушка-полицейский, с тонкой талией, в брючках, вела пристегнутого наручником подсудимого — молодого здорового парня…