Словин Леонид Семёнович. Война крыш

Леонид Словин
Война крыш

   Утро в российской столице стояло пасмурное.
   Кутузовский проспект выглядел особенно серым, придавленным густыми, низко спустившимися облаками. Вдоль тротуара уже двигались одна за другой несколько поливальных машин — вернейшие провозвестники приближающегося ливня…
   Я не люблю гнать Кутузовским.
   Неродной, помпезный. Начальство, охрана.
   Сколько бар и их холуев тут обитало когда-то.
   Да и сейчас…
   Как-то при мне перед черной «Волгой» в неположенном месте перебежал дорогу старик пенсионер.
   Что тут было! Визг тормозов. Мат. Старик отступил.
   Холуй выскочил из машины. Молодой, упитанный. Врезал старику по лицу. Гаишники тут на каждом шагу, один оказался не далеко — свистнул с тротуара. Холуй подошел. Не выпуская из рук, показал документ.
   Машина оказалось непростой.
   Я увидел пассажира на заднем сиденье. Мы узнали друг друга.
   Гаишник козырнул. Машина ушла.
   Вокруг старика уже собирались возмущенные граждане. Старлей-гаишник объяснил правдолюбцам:
   — Тут моей власти мало, друзья! Ничего не поделаешь!
   — Да кто он?!
   Гаишник долго не думал:
   — Второй секретарь американского посольства…
   — Сволочи!…
   — Да брось ты, старлей. Какой секретарь?! Японский бог…
   Того, кто сидел позади холуя, я зал как облупленного.
   Мы вместе учились.
   Потом я стал опером на земле. Он сразу назначен был замом начальника управления… по комсомолу! Вот так он стартовал! Первое звание, которое он получил, было капитан милиции. Из управления тесть перетащил его а ЦК. Дальше пошло как по маслу.
   — Ты че имеешь в виду? — Гаишник вроде не понял.
   — Ладно. Пора, блин, учить этих козлов…
   Это было время моего короткого восхождения к звездам. Меня подняли с земли.
   Управление внутренних дел на железнодорожном транспорте иногда делало такие подарки начальникам отделений вокзальных розысков.
   Сыграло роль и мое забытое первое образование — журналистика. Мой генерал поверил, что приблизил к себе нового Джерома Сэлинджера…
   Я уже начал забывать про случай на Кутузовском.
   Через месяц начальник управления встретил меня в коридоре. Была пятница. В понедельник после селекторного совещания он улетал в Германию…
   — Надо поговорить. В субботу я тебя жду…
   — Буду, товарищ генерал.
   У него оставалось два дня.
   Я был уверен, что ему нужна справка на немецком, и стал решать, кто сможет ее быстро перевести.
   В субботу он вызвал меня. В кабинете кроме него сидел мой непосредственный руководитель — начальник штаба.
   — Знаешь, о чем мы тут подумали.
   Я сразу понял: речь пойдет не о справке.
   — Как смотришь на то, чтобы вернуться назад на землю. Мужик ты молодой. Борзый. Чего тебе в управлении штаны просиживать…
   Я промолчал.
   Это был привет от моего однокашника, проезжавшего Кутузовским проспектом. Старлей-гаишник подсуетился, стукнул кому следует.
   — Давай — ка прямо с понедельника…
   Тут все было ясно.
   Уголовный розыск большого московского вокзала — обычное место производственной ссылки.
   Клоака. Бомжи, срач. Огромная вощебойка с прачечной… Вечная война с транспортной прокуратурой. Рутина… Непрекращающаяся отмывка управленческой ерунды, которую они там наверху напридумывают. Нескончаемый рабочий день, долгая неделя без выходного.
   Начальники розысков — факиры на час…
   Должность, с которой можно уйти только вниз — до опера.
   Или на «выкинштейн»…
   Трижды я проходил этот короткий путь моей карьеры и каждый раз оказывался на том же месте.
   Вт понедельник генерал объявил на селекторном совещании по всей линии:
   — … В заключение о кадровых перемещениях. На Павелецкий вокзал в розыск возвращается из управления имярек…
   «Имеющий уши да услышит!»
   Не помню, кто из начальников розыска до меня удостаивался такой чести…
   Проезжая это место, я всегда вспоминал тот случай.
   Моя служба в конторе благополучно закончилась.
   Можно сказать, что сегодня меня это совсем не трогало. Но это не совсем так. Несправедливость не забывается, горькая память живет в нас.
   В это утро я не искал приключений.
   Они искали меня.
 
   Марина — Курагина по первому мужу, молодая крашеная блондинка, подтянутая, ухоженная — привычно сделала несколько приседаний, пару минут помахала гантелями и еще минут пять покрутила педали на тренажере.
   С утра она ни куда не собиралась.
   В прошлом бывшая спортсменка, модель, директор картины на киностудии «Центрнаучфильм», перепробовавшая с тех пор с десяток способов зарабатывания денег, соучредитель фирмы по продаже недвижимости, еще несколько лет назад о таком начале будничного дня она могла только мечтать.
   В восемь часов, уже вся в мыле, она бежала бы к остановке, а если троллейбуса не было на горизонте — они часто ломались, и как правило в часы пик, то и вовсе мчалась бы прямо к метро на Киевский…
   А потом почти час на метро — на другой конец города, на Речной Вокзал, и снова на автобус. Ехать и ехать…
   Сейчас это было уже позади.
   Теперь она была материально обеспеченной, поездившей по миру и достаточно повидавшей в этом мире.
   Она заварила кофе, положила на стол рядом пачку сигарет «Морэ», достала органайзер. Взглянула в зеркало.
   «Яркая блондинка, моложавая, свежая…»
   К этому следовало добавить и все остальное:
   «Физически развитая, спортивная, когда — то начинавшая даже в женской футбольной команде „Наука“, с университетским дипломом, в данное время абсолютно свободная, привыкшая рассчитывать на себя…»
   Такую характеристику она вполне могла бы написать в своем резюме, рассылаемом в иных странах с предложением услуг.
   Еще можно было указать, что проживает в собственной, приватизированной квартире на Кутузовском проспекте — огромной, «генеральской», с залом, спальней, детской, помещением для прислуги, большим холлом, такой же большой кухней и подсобными помещениями.
   Но теперь Марина в работе не нуждалась — кормилась собственным бизнесом.
   Марина пришла в бизнес вроде случайно, это было вызвано крайне неблагоприятно сложившимися обстоятельствами.
   Главным из них было отсутствия стабильного заработка. Заказы на художественные фильмы перестали поступать. Ничего не снимали. Студия опустела. Зарплату не платили несколько месяцев, а потом и вовсе предложили уйти в неоплаченные отпуска.
   Первое время все они, бывшие администраторы и директора картин, столько лет жившие общими интересами, звонили друг другу, плакались в жилетку, справлялись о делах и возможностях.
   Потом наиболее энергичные пристроились.
   Постепенно вырисовались кое — какие перспективы… Директора картин, набившие в свое время руку на составлении календарно — постановочных планов и на их основе — финансовых смет фильмов, в отличие от многих других граждан, имели некоторое представление о системе нынешних денежных отношений между клиентами и товаропроизводителями…
   Перед администрацией ставили головоломные задачи, решить которые не могли помочь никакие распределители, ни Госснаб, ни даже обком.
   На последнем фильме — с согласия предприимчивого молодого заместителя главы Госкино Игоря Воловца, которого она знала по его прежней работе на студии, — ей пришлось на съемках в Крыму выстроить целый поселок старателей Клондайка, а потом сжечь его…
   Профессионалы кино знали, что это! Найти, привезти, напоить десятки макетчиков, работяг, положить им зарплату, не положенную никакими расценками… Изыскать деньги, а потом узаконить расходы, провести все по каким — то безобидным, нарочно включенным в смету статьям. Создать на бумаге здание салуна с барной стойкой для золотоискателей…
   Рисковать, ублажать, обещать, динамить. Избежать ОБХСС и наконец предать поселок огню — списать на пожар все, что было и не было.
   Сейчас навыки эти пригодились.
   Именно административные деятели кино, привыкшие работать с «живыми» деньгами, умевшие «покупать» людей, проснулись первыми…
   Бывший приятель предложил ей сотрудничество. Вдвоем они быстро нашли свою золотую жилу. Вскоре вокруг них уже кучковались все бывшие директора и администраторы.
   Но сегодня Марину интересовало состояние ее личных дел, не связанных с фирмой…
   Сорок тысяч долларов, оставшиеся ей от ее последнего мужа — кинорежиссера, подавшегося на «дикий» Запад, она раздала в долг. За большими процентами не гналась, и все равно года за полтора сумма почти утроилась…
   Некоторых клиентов рекомендовали ей коллеги, других она нашла сама.
   Минимальная накрутка на капитал их вполне устраивала, и они предпочитали Марину любому коммерческому банку.
   Однако, как всякая постоянная связь, эта тоже развращала, делала клиентов необязательными.
   Марина закурила, пробежала глазами по записям. Учет ее был в образцовом порядке.
   Все верно…
   Список был не особенно велик, все были людьми разными.
   Левон…
   Армянин, женатый на русской. Недавно купил квартиру в новом районе, родил себе девочку…
   За ним постоянно было 10 — 15 тысяч долларов.
   Сколько Марина помнила, Левон значился студентом Московского автодорожного института и собирался оставаться им до старости. В действительности он мог быть кем угодно.
   Несколько армянских бригад, отличные работяги, вопреки распространенному мнению о кавказцах, ставили дачи по Подмосковью, неплохо зарабатывали. Левон мог быть одним из них
   Мог он, и торговать, и воровать.
   Отдавать долг никогда не спешил.
   В очередной раз, когда Марина позвонила, к телефону подошла его жена, она кормила ребенка. Марине она сказала, что Левон будет дома вечером и ей позвонит.
   — Только обязательно!…
   — Я передам.
   У Марины, кстати, находился его паспорт, но, судя по всему, у Левона был, видимо, и другой, потому что он не спешил заполучить его назад.
   На это дело она полагала поднарядить старую тайную свою связь — актера, с которым они время от времени еще встречались с соблюдением строжайшей конспирации из — за его жены, удивительно ревнивой мерзкой молодой бабы. Он мог запросто под видом крутого охранника позвонить кормящей жене Левона и по телефону решить все вопросы.
   Следующей в списке значилась Люба — торгашка оптового рынка на «Тушинской». На нее, кстати, указал другой ее партнер по «Центрнаучфильму» — Володя Яцен.
   Молодая официантка из Нальчика, из Кабардино — Балкарии, которую сманил в Москву ее друг — одноклассник, мечтавший о карьере киллера.
   Друг быстро сел, а Люба выплыла.
   Крепкую выносливую лимитчицу заметила одна из деятельных женщин — челноков, мотавшаяся по миру в поисках дешевых тряпок.
   Люба — ласковое теля — смотрела ей в рот, таяла от восхищения. Не отказывалась ни от каких вояжей. Начала с Турции. Постепенно прибрала к рукам связи. Как только поднакопила деньжат, бортанула подругу, поехала одна, не зная, кроме русского, ни каких языков, только еще кабардинский, на котором в мире говорят всего несколько малочисленных народов вроде адыгов и черкесов.
   В первой же поездке выяснилось, что ее кабардинский — дар бесценный. В и вообще в этой части суши оказалось черкесов. Любу приняли как родную. Снабдили адресами сородичей по всей Передней Азии.
   Марина заговорила с ней на Тушинском оптовом рынке. Подошла не одна. С Володей Яценом.
   Он еще не был в то время Людкиным постоянным клиентом. Они только присматривались друг к другу. Людке он нравился: молодой, хорошо со вкусом, одетый, не развязный. «Внимательный. Врасплох не застанешь…»
   В Москве нельзя быть другим, если ты не хотел, чтобы тебя кинули… А это могло произойти запросто в любую минуту и где угодно. Чуть вдалеке маячил худощавый, такой же серьезный юноша. Телохранитель.
   Марина спросила насчет детской дубленки.
   — Хочу подарить племяшке…
   — Я могу привезти. Хотите, оставьте телефон.
   Так и познакомились.
   — Может, оставить Вам задаток?…
   — Да. У меня проблема с наличными баксами. Если бы кто — то мог ссудить мне под разумный процент, мы были бы в выигрыше оба…
   — Стоит подумать.
   С Мариной у них наладилось дело.
   Первые три тысячи долларов сроком на месяц — для поездки в Турцию и на время реализации товара — под тридцать процентов Марина дала ей с некоторой опаской. Но Люба вернула все полностью уже через две недели.
   Люба слетала в Японию, добралась до Таиланда, Сингапура.
   К этому времени в жизни Марины неожиданно произошли большие перемены, в корне изменившие стиль ее жизни.
   Люба быстро это ощутила. Теперь она уже брала в месяц до сорока тысяч баксов и больше — на нее работали несколько девок — челночниц. Сама теперь почти не летала, только если предполагалось освоение нового рынка.
   В Москве люда держала уже более десятка мест на оптовых рынках, познакомилась с бандитами; купила микроавтобус, водительские права… Быстро перекидывала товар с рынка на рынок…
   Деньги Марине отдавала регулярно.
   Только теперь Марина приезжала за ними сама к ней на квартиру в Теплый Стан: той было некогда.
   Квартиру оставила ей старуха пенсионерка. Люба взяла ее на содержание до смерти. Раз в неделю навещала, набивала холодильник жратвой. Оставляла на карманные расходы. Старуха умерла года через полтора…
   После ее смерти Люба сделала «евроремонт» — испанская отделка, итальянская сантехника. Американская кухня. Поменяла паркет на буковый. Повсюду витражи, искусственные цветы…
   В квартире Марину встречали запахи французских духов, дезодорантов и арабского кофе с кардамоном.
   И, конечно же, Люба, толстенькая, с грудью, перевешивающей задницу, с короткими ножками. Непременно в мини — юбке!
   Марину это не касалось.
   Знала: Люба трахалась по очереди с ментами и бандитами. Принимала и иностранцев. Долгое время у нежил какой — то серб — то ли любовник, то ли компаньон. Может, и то, и то вместе. Потом — венгр, художник.
   Обычно Люба звонила сама:
   — Приезжай!
   Или наоборот;
   — Мариночка! Лапуль, потерпи недельку!
   Отдавала всегда целиком. С процентами. И когда за ней было двадцать тысяч баксов, и тридцать.
   Сейчас должок составлял семьдесят тысяч.
   «Ну, с Любой — то проблем не будет. Дело известное…»
   Марина взглянула в окно. Утро началось пасмурно. К вечеру обещали дождь.
   Мысли прервал звонок. Она взяла трубку.
   — Алло!
   Люба. Легка на помине. Голос шалый!
   Произошло, как Марина и предполагала.
   — Маринка! Лапуль! Можешь подъехать? Только прямо сейчас, а то уеду! Я богатенькая… Возьми тачку. Да! И все бумажки тоже!
 
   Что заставило меня тормознуть?…
   В женщине стоявшей на тротуаре, был естественный шарм, который я сразу отметил.
   «Красивая дорогая женщина… Потенциальный клиент…»
   Я был не из сексуально озабоченных. Красивые дорогие бабы не были девушками моей мечты. Вслед за поэтом, кажется, это был Михаил Светлов, я мог сказать что — то вроде того: «Зачем мне одному этот дворец?»
   Я не представляю, как бы привез ее к себе, пользуясь тем, что жена и сын были в отпуске.
   Вдвоем мы бы странно смотрелись в подъезде нашего дома в Химках, бывшего в свое время предметом особой гордости жильцов, работников знаменитого ОКБ, руководимого не менее знаменитым Главным Конструктором, на нашей широкой лестничной площадке, ныне — с кисловатым запахом общественного неустройства.
   Я не мечтал о дворце. Мне достаточно было этого дома довоенной постройки, с четырех — пятикомнатными квартирами, высокими потолками, большими кухнями и не удобными узкими балконами, не доросшими до лоджий.
   Уволившись из конторы одновременно со своим другом — нынешним президентом охранно — сыскной ассоциации Рэмбо, тоже покинувшим розыск, мы недолго еще занимались личкой — играли в опасные игры телохранительства.
   На короткий период попали в качестве секьюрити в германский город Оффенбах в немецко — американскую охранную фирму, не имевшую названия.
   Тогда все было впервые.
   В кампусе, куда нас привезли, жили одни россияне. Даже обслуга. Инструктора, официанты. В первый же вечер каждому из нас предложи самому выбрать себе оружие по руке. Я выбрал «вальтер — супер», Рэмбо — «глок». Нас вывели во двор, там стояли два «мерседеса».
   Предложили пострелять по ним.
   Это было, кстати, в канун нашего национального праздника — Дня работников уголовного розыска, 5 октября.
   Все стреляли, я тоже разрядил обойму. Потом мы осмотрели «мерсы». А них не оказалось ни одной пробоины.
   — Это будут ваши машины.
   Фирма просуществовала не долго.
   Рэмбо — дипломированный авиационный технолог по своему первому образованию — ушел на завод, чтобы вскоре снова оставить его уже будучи начальником сборочного цеха и заняться созданием ассоциации — знаменитого «Лайнса».
   На короткое время я вернулся к первой своей профессии — к журналистике, но потом оставил ее. Был вице — президентом, отвечающим за службу безопасности большого банка…
   Как и большинство граждан, мы не были виноваты ни перед Союзом, ни перед Россией, не затевали переворотов, денежных реформ, не приватизировали общественную собственность в качестве личной, не грабили сберегательные вклады, не крали сбережения пенсионеров.
   Мы зарабатывали деньги, ставя на кон свои жизни.
   Когда — нибудь будет установлено точно, что фанаты — менты — люди, с каким — нибудь двойным Y — хроматином в клетках, свидетельствующим об аномальном развитии…
   Высокого роста, все выше своих родителей, агрессивные по характеру, идеалисты по своему сознанию, которым для утверждения себя постоянно требуется риск, опасности…
   Уверовав в это окончательно, я пришел в «Лайнс» частным детективом, работающим по контракту, оставаясь при том руководителем собственной стремной фирмы по востребованию долгов, организованной на паях…
   Устойчивая тенденция неисполнения решений судов по гражданским делам давно уже вызвала к жизни отработанную систему способов возвращения утраченного имущества фирмами, подобной нашей.
   Финансовые вложения в такую фирму были минимальные.
   Правда, клиентов было тоже негусто.
   Фирма гонялась за заказами.
 
   — Вам далеко? — Я притормозил.
   — Теплый Стан…
   Она поймало мое ненаигранное восхищение.
   Как ей было не возгордиться: «Отлично причесана, свежа, дорогой деловой костюм, губы бабочкой. Ямочки на щеках…»
   Мне казалось, я читал ее мысли: «Долго торчать на углу не пришлось. Первый же водила проезжавшей „девятки“, высокий, худой, из типа „усталых“ — со впалыми щеками, серебром в короткой стрижке, которую народ уже прозвал „типа киллер“, — тут же притормозил… Я кажусь ему девочкой».
   Я взглянул на часы.
   Мои личные дела начинались через час.
   Рэмбо — президент «Лайнса», мой шеф, ждал меня после обеда.
   — Что ж, садитесь.
   — Сколько?
   — Назовите Вы сумму.
   — Как насчет пятидесяти баксов?
   — Согласен. И уже давно.
   Она взглянула внимательно. Улыбнулась.
   По дороге разговорились.
   Не прямо — обиняками обозначили границы собственных интересов в бизнесе: у меня — ТОО с длинным перечислением возможных услуг.
   По дороге она рассмотрела меня.
   Я не комплексовал: «Не самый богатый, но и не нищий мент, каким был когда — то…». Туфли и галстук были абсолютно новые, дорогие. Костюм модный, сто процентов шерсти. Не бросающийся в глаза. Галстук, сорочка, носки подобраны со вкусом.
   Между сиденьями сзади стоял тоже дорогой, темноватого цвета кейс с шифровым набором, выглядевший как кожаный.
   — Я не представился. Александр. Можно Саша…
   — Марина.
   За разговором с Кутузовского проспекта в Теплый Стан — не ближний свет! — домчали быстро. Показалось: даже слишком!
   — Вот и приехали…
   Марина показала на семнадцатиэтажный дом, место парковки находилось сразу у торца.
   Я перегнулся со своего места, открыл ей дверцу.
   — Даже жалко расставаться.
   — Я пригласила бы Вас с собой, но я тут по делу. Не предупредила заранее…
   Ей тоже хотелось закрепить удачное знакомство.
   Мы могли быть полезны друг другу.
   Такая жизнь, если решаешь не надеяться на дядю, а кормить себя и свою семью сам. И притом на достойном уровне.
   «Связи — это деньги!»
   — Я в этот дом всего на несколько минут. А может, Вы подождете? Это недолго…
   Я достал сигареты…
 
   — Трах — тах — тах… — Звонок на дверях был заграничный. Послышавшийся звук невозможно было назвать звонком, просто посыпались на пол легкие куски пластмассы.
   — Маринка…
   Люба распахнула бронированную дверь настежь. Ахнула, увидев костюм и макияж:
   — Ну, ты даешь! Гранд — дама!
   На самой Любе был прозрачный короткий пеньюар телесного цвета. Сквозь него на груди темнели крупные торчащие соски.
   — Давай — ка почеломкаемся!
   Квартира была двухкомнатная ( гостиная и спальня ) светлая. С широким коридором, огромной кухней. После «евроремонта».
   — Кофе пить будешь?
   — Нет, пожалуй. Там водила ждет.
   — Бери орешки. Сколько у нас набежало? Расписки захватила, талмуды свои?
   Марина открыла сумку. Расписок было три: две по двадцать тысяч долларов каждая, третья — на тридцать тысяч долларов.
   Люба убедилась.
   — Они. Все точно…
   Пошли в спальню, там у нее хранилась наличность. Марина подошла к картине над туалетным столиком. Рассвет в Булонском лесу. Туман. Красные куртки всадников. Время от времени ей удавалось купить и продать хорошую работу. «Катя Уварова… Откуда она у Любки?»
   Дверь спальни позади хлопнула.
   — Люба, эта картина… — Она осеклась.
   Незнакомый невысокого роста мужик с порога спальни следил за ней быстрыми маленькими глазками. Длинные собачьи уши, вытянутый острый лоб над выступавшими, как у африканца, губами на абсолютно европейском лице. Большим, с вывернутым суставом пальцем он щелкнул зажигалкой, в другой руке он держал расписки. Пламя взбежало по краю. Мужик подождал, пока бумаги догорели. Поднял взгляд. Один зрачок, черный, ушел под веко, второй косил в сторону Марины.
   — Беги отсюда! И быстро! И если я тебя, сука, снова увижу тут — пеняй на себя! Ну!…
 
   Я заметил ее состояние, вернувшись, она постарела на десять лет…
   — Неприятности? Какие проблемы?
   — Бывает…
   Она постаралась взять себя в руки.
   — Могу помочь?
   — Все в порядке. Спасибо. Я не очень долго?
   — Нет, нет… Как Вы отнесетесь к моему предложению? — Без нее я все обдумал. — Через пятнадцать минут я должен быть в офисе у метро «Профсоюзная». Это тут рядом.
   — Да…
   — Суть предложения. Мы заезжаем по пути на пять минут. Я должен передать деньги… А потом я с удовольствием доставляю Вас назад на Кутузовский. Или вообще куда заходите. Куда Вы сегодня собирались?
   — На футбол…
   — Серьезно?
   — В самом деле. В девятнадцать, если погода не станет еще хуже, я с кем — нибудь из знакомых поехала бы на «Динамо». Я твердо решила.
   — Что там сегодня?
   — Отборочный матч Россия — Израиль…
   — Вы болельщица?
   Она пожала плечами:
   — Можно встретить посольских или из «Сохнута» — такие связи всегда полезны…
   Итак, я не ошибся: потенциальный мой партнер или клиент.
   — Тогда в офис…
   Под впечатлением визита она не расположена была говорить, и я помалкивал. Особенно спешить было некуда. Собирался дождь. Люди торопились укрыться от него. Столица в последние годы становилась все более многолюднее. Все больше привлекала она приезжих с юга. Скептики утверждали, что через несколько лет Москва превратится в мусульманский город. Я вел машину небыстро, в первом ряду. Наконец она решила, что молчать дольше неприлично.
   — У Вас дела?
   — Я сегодня покупаю дачу.
   — О — о! Далеко?
   — На Истре.
   — Место отличное… Лет сто назад министр здравоохранения Семашко предложил его Сталину как экологически наиболее чистое…
   Мысли ее где — то блуждали. К ней с трудом пробивалось главное из того, что я объяснил.
   — Дачу мы оценили в сто пятьдесят тысяч. Естественно, в баксах. Договор на пятьдесят. Из — за налогов. Сто наличными я должен отдать сейчас. Остальное мой представитель передаст уже в присутствии нотариуса…
   — А где покупатель?
   — Они оба тут, в офисе. Покупатель и мой представитель с генеральной доверенностью. Заодно увидите, где мы работаем. Между прочим, я сейчас Вам открою одну тайну, а Вы можете это принять, как захотите.
   — Вся внимание!
   — Я всю жизнь мечтал иметь частную охранную фирму, а моим постоянным клиентом — такую женщину, как Вы. Бразованную, обаятельную, энергичную.
   — Вы ставите на первое место образование?
   — Некий сплав. Внутреннего и внешнего, с обязательным знанием языка.
   — Одного? Двух?
   — В идеале — трех. Вы кто по образованию?
   — Лучше не напоминайте. Экономист со знанием языка.
   — Английский…
   — Еще иврит.
   — А это с какой стороны?
   — Она процитировала расхожее теперь: «Тайна сия есть…» и так далее, что заменило модное прежде шекспировское — «Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам!»
 
   Наш офис значился как дочерняя фирма охранно — сыскной ассоциации «Лайнс». В многоподъездном доме. С чем — то вроде КПП. С высоким охранником снаружи у автостоянки. И вторым охранником за дверью, у телевизора. На черно — белом экране, когда проходили внутрь, было одна и та же картинка — прилегающая часть двора, две «девятки» — моя и моего партнера Петра. Появившись из коридора, он ткнулся взглядом в Марину и тут же замер. На нем был узкий костюм, готовый лопнуть. Тесная, по меньшей мере, на два размера сорочка. Галстук. Простое хитроватое лицо деревенского жителя, короткие рыжеватые усы. Впечатление, которое Марина произвела на партнера, легко читалось на красном вытянутом лице: словно к нам в офис приехала Клаудиа Шиффер или принцесса Диана.