Словин Леонид Семёнович. Война крыш

   Порой Рэмбо напрочь забывал о его присутствии.
   Городок, в который они прибыли часа через три, был из купеческих, старых. В центре были ряды и Красная площадь…
   Такси они не увидели. Зато заметили иномарки. Несколько кавказцев, проезжавшие мимо, удивленно покосились в их сторону.
   Тут тоже строили. Смотрели видео. Торговали. На витринах торговых палаток лежали товары, привезенные из заморских стран.
   В милиции было пусто и тихо. Ничего нового для себя Рэмбо не узнал. Со времени, когда Ванкоган находился в доме для престарелых, почти весь личный состав тут обновился. Бывший участковый, обслуживавший стариков, скончался пару лет назад.
   — Заснул на спине. А был, как водится, поддатый. Стакана четыре в нем уже сидело…
   — Фамилия Ванкоган ни о чем не говорит?
   — Что-то не помню.
   — Знаменитый уголовник, жил тут в доме для престарелых…
   — А-а! Говорили старики. Из дома для престарелых краденое тогда на грузовике вывозили. Список изъятого на телетайпе стучали весь день: ножи, вилки, ложки, скатерти, зонты… Вам надо туда подъехать…
   Последние километры добирались на допотопном «пазике», тряском, медленном. На остановках водитель с помощью рычага открывал и закрывал переднюю дверцу.
   Певуче переговаривались пассажиры.
   Рэмбо не открывал рта. Московская речь по сравнению со здешней, мягкой, звучала резко, чужой — как если бы он вдруг заговорил на немецком.
   У дома престарелых никто не выходил.
   Когда он и секьюрити поднялись к выходу, все замолчали, глядя в их сторону.
   Цель их маршрута обозначил сломанный навес остановки рядом с обочиной. Дальше шла тропинка, протоптанная сквозь объеденный, беспризорный газон с редкими деревцами.
   Тропинка вела к кирпичному зданию.
   Дом престарелых помещался в бывшем монастырском корпусе — с маленькими окошками, окруженными наличниками.
   Давно не беленное неухоженное здание. Пооббитые, намертво схваченные старинным неразгаданным раствором кирпичи. Тусклые окна, у подвала куча мелкого угля, привезенного на зиму.
   Уныние, безлюдье погоста.
   Находившимся тут вместе с Ванкоганом, если они попали сюда шестидесятилетними, сейчас должно было быть не меньше восьмидесяти.
   Все же Рэмбо не пожалел, что приехал.
   Он предпочитал получать информацию из первых рук.
   У входа в дом престарелых никто им не встретился.
   Темные коридоры. Свет из квадратных окон над дверями. Запах сиротства.
   — Где заведующая?
   Кто-то шел им навстречу.
   — Все в столовой, милый. — Встречная оказалась старушкой в неслышных вязаных тапочках.
   — А вы чего?
   — Я ить иду…
   — Мы с вами. Вы давно здесь?
   — Считай, третий год.
   — А есть такие, что тут лет двадцать?
   — Не-е… Долго так не живут!
   В столовой сидело несколько пожилых людей.
   Заведующая — сухая, с серым лицом, в очках, — увидев чужих людей, встревожилась. Узнав, что приезжих интересует родственник, живший в доме для престарелых двадцать лет назад, оттаяла.
   — Я тут второй год…
   — А может, кто-то здесь проживает с тех пор? Мы хотели помянуть Яна Ванкогана…
   Рэмбо выставил привезенные гостинцы: перец, московскую сырокопченую колбасу, сосиски.
   — Как вы сказали? Ян?
   — Ян Ванкоган…
   Заведующая вышла. Вернулась через несколько минут.
   Молодая крупная женщина, шедшая следом, чему-то улыбалась.
   — Знакомьтесь. Мой заместитель по хозяйственной части. Мать ее работала техничкой. Они жили здесь на служебной площади. Мария Евгеньевна отлично помнит вашего родственника…
 
   Ванкоган выбрал эти места, потому что отсюда происходил его отец, родившийся в Галиче.
   Отсюда он когда-то уехал в Москву, где женился по любви и где после рождения дочери очень скоро впервые сел за квартирную кражу. Ян Ванкоган обычно воровал в Москве и, освобождаясь из мест заключения, возвращался в столицу, чтобы месяца через три, максимум через полгода в очередной раз снова сесть.
   Его бывшая жена жила с дочерью в Москве. У жены была новая семья, муж — научный работник, которого боготворили теща и тесть.
   Прежний — обманом вкравшийся в семью уголовник Ванкоган — был прощен в обмен на отказ от всех прав на дочь.
   Его преемник удочерил девочку. Своих детей у него не было, всей душой он привязался к падчерице.
   Ванкогану разрешалось несколько раз в году встречаться с дочерью под видом маминого брата, проживавшего где-то на Севере.
   Годами, находясь в отсидке, он не использовал свое право.
   Зато после освобождения он по нескольку раз в месяц являлся на Метростроевскую с игрушками и подарками. Бывшая жена и ее второй муж обыкновенно отправлялись в этот день в театр или на концерт. Ванкоган играл с дочкой, ходил с ней гулять на Гоголевский бульвар…
   Отошедший от дел вор надеялся, что теперь он сможет чаще встречаться с дочерью, приезжая из дома для престарелых. Остальное время он будет проводить на природе, поблизости от Галичского озера, вдалеке от соблазнов, с удочкой, с книжками…
   Вместо этого Ванкоган окунулся в убогий нищенский мир, ограниченный обшарпанными стенами бывшего братского корпуса. В общих спальнях — кровати на довоенных пружинах, с торчащими клочками ваты пропахшие мочой матрасы, ветхое постельное белье. В столовой — закрученные алюминиевые вилки, общепитовские тарелки…
   А вокруг — захолустный голодный райцентр. На прилавках в магазинах тут и в лучшие годы не было никаких продуктов, кроме рыбных консервов, срок годности которых истек. А в окрестных деревнях все гнали самогон…
   Участковый инспектор, предупрежденный о приезде особо опасного рецидивиста, лично явился в дом престарелых и в присутствии всех обитателей пообещал быстро вернуть ворюгу туда, где его настоящее место.
   — За решетку…
   Ванкоган в первый же вечер хотел уехать.
   — …Не спал. Курил на крыльце. Я как раз ждала мать со смены. Автобус сломался. Она шла пешком. Я тогда что? Школьница. Безотцовщина… Мы сидели на крыльце. Заснула…
   Заместитель по хозяйственной части увлеклась детскими воспоминаниями.
   — Голова у него на плече. Мама приехала поздно. Что бы не будить, он отнес меня на руках. Так повторялось не раз. Он говорил маме, что я похожа на его дочь.
   — Мама ваша жива?
   — Нет.
   — И никого нет здесь, кто его помнит?
   — Из тех, кто здесь, нет. Он прожил тут года два.
   — Безвыездно?
   — Только вначале. Я знаю об этом со слов мамы. Потом стал выезжать. Возвращался обычно на машине. Всегда с подарками. Еда, постельное белье, одежда. Завхоз интересовался: «Откуда, Ян Рувимович?» Он объяснял по-разному: то леспромхоз списал и он выпросил; то кто-то выбросил. Раз, помню, привез японские зонтики-автоматы…
   Рэмбо слышал о них в милиции.
   — Новые?
   — Разные. Десятка два.
   — Догадались откуда…
   — Потом уже сказали. Приехали отбирать…
   — Отобрали?
   — Не все. Постельное белье так и осталось. Что-то еще…
   — Ясно… Последний вопрос. На засыпку, как говорят.
   Он сказал, что вы напоминали ему дочь…
   Женщина улыбнулась.
   — Он не оставил у вас ее фотографии?
   — Нет…
   — Вы что-нибудь знаете о ней?
   — Только имя… Марина.
   К вечеру Рэмбо начал собираться. Главное он уже знал.
   Партнером Марины в Израиле был ее родной отец — Ян Ванкоган…
 
   На девятый день после гибели Марины к ее подруге в подмосковный Подольск приехал Петр — в черном пасторском костюме, полузадушенный галстуком, в тесной сорочке.
   Выбор президента «Лайнса» пал на выпускника физтеха.
   Он не послал ни Валентина, ни Валентину — своих профессиональных установщиков. В прямом контакте мягкая, но настойчивая манера профессионалов лезть в душу не могла сработать.
   Рэмбо рассчитал верно…
   Наташа — молодая, с высокими выщипанными бровями — по едва уловимым признакам сразу поняла, что похожий на священника гость голоден.
   — Как насчет тарелочки борща?
   — А что? С удовольствием.
   Он сел к столу.
   Борщ оказался наваристым, на свиных ребрышках, с морковью, томатным пюре. По краям тарелки расплывались морковно-желтые глазки жира.
   — У Маринки тоже всегда был неплохой аппетит… — сказала Наталья.
   — Вы вместе росли?
   — В одном подъезде. С первого класса за одной партой сидели… Потом я в техникум ушла. А она закончила школу. Поступила в Коммерческую академию. Тогда был Институт народного хозяйства. Плехановский… — На второе было жаркое. — Берите еще. Это не мясо. Чернослив…
   — Спасибо. А потом?
   — Уезжала, приезжала. Мать расходилась с отчимом. Это был уже второй отчим. Первый был ракетчик, облучился. Рано ушел из жизни. А это второй, который сейчас в Штатах… Он с матерью увез ее девчонкой в Израиль.Она там года три прожила. Потом мать и с этим мужем развелась, он тогда уехал в Штаты. Предлагал Маринке жить у него. Он ее очень любит. Он вам звонил в фирму? Вы, наверное, убедились… — Петр кивнул. — Они вернулись сюда… Марина пошла снова на студию. Берите горчицы.
   — Спасибо. Отличная горчица…
   — Я сама делала. Могу научить…
   — Как ее жизнь сложилась потом?
   — Мама умерла вскоре после того, как Маринка первый раз выскочила замуж… Картошка понравилась?
   — Прекрасная. Я, пожалуй, еще возьму.
   — Отлично. Мы потом еще чай поставим.
   — А кто был ее первый муж?
   — Студент с ее же курса. Из МИНХа. Примерно год они прожили… Второй у нее был офицер. Хороший мужик. Пил только. Его отправили в Хакасию служить. Маринка пожила там с год — вернулась. Работы не было.
   — Это уже недавно, наверное…
   — Лет пять. Потом она еще раз выскочила…
   — Всего она три раза выходила замуж?
   — Официально четыре. Последнего я не считаю. Это фиктивно. Ее сослуживец с «Центрнаучфильма» хотел получить израильское гражданство. А у нее оно было.
   — Он уехал?
   — Нет, здесь. Чего ему там делать? Он не еврей. Ему был нужен паспорт. Даркон. С ихним паспортом он по всему миру может ездить без виз. Кроме США, по-моему…
   — Он был на похоронах?
   — Был.
   — Кто же это? Вы знаете его фамилию?
   — Нет.
   — А где они вступали в брак?
   — Она не говорила. Зачем, чтобы все знали. Это ведь, можно сказать, уголовщина. Сказала только мне. Да и то месяц назад. А теперь я — вам. Ей уж все равно сейчас!
   — Наверное, он ей заплатил?
   — Она говорила. Но я сейчас не помню сколько.
   — Зарегистрировались и разошлись?!
   — Нет! Столько еще мороки! Консульский отдел, посольство. Виза! Пришлось еще съездить с ним в Израиль. А потом он вообще заартачился! Стал тянуть время! Так и затянул!
   — У вас нет его фотографии?
   — Нет.
   — Слушайте… — Петр отложил вилку. Вытер платком губы. Полез в карман. — Тут его нет?
   Он достал несколько фотографий.
   Наташа отошла со снимками к окну. Она была в белой кофточке, черной короткой юбке. Без чулок. Несколько завитушек волос над ухом выглядели по-девичьи нежно…
   Она обернулась.
   — А вы знаете! Вот он…
   — Этот?
   Она держала фотографию Яцена.
 
   Обратная дорога в Москву показалась Рэмбо короче. В Галич приехали к опаздывавшему скорому, ходившему от Улан-Батора. На одном из вагонов еще сохранилась надпись «Москва — Баганур». Поезд мчался с ветерком. Стоянки были сокращены.
   Утром Рэмбо был уже на Ярославском — втором по величине на площади трех вокзалов.
   Как и прежде, поезда приходили переполненные. Пассажиров встречали импортной снедью, чужим спиртным, отечественными книжными развалами.
   Рэмбо ждала машина.
   Через несколько минут он уже входил в «Лайнс».
   Прямо на лестнице узнавал новости — приглашение в Думу, звонки коллег. Мэрия, газеты…
   Девочка-секретарь в приемной доложила о рутинных, сугубо домашних делах. У одного из сотрудников был день рождения.
   — Подарок от фирмы у вас в кабинете. В холодильнике в столовой торты к чаю — он привез…
   — Петр здесь?
   — Он ждет в информационном центре.
   — Позвони. Пусть заходит.
   — В Иерусалим сообщили насчет личности Амрана Коэна?
   — Я разговаривал с Сашей…
   Рэмбо ходил по кабинету.
   Петр сидел за приставным столиком.
   Жалюзи в кабинете были опущены во избежание нескромных взоров и ушей из соседних домов и чердаков. Президент «Лайнса» предпочитал не маячить у окон.
   — Так они развелись?
   — У меня нет сведений. Может, долг Яцена тянется со времен регистрации брака? — предположил Петр.
   Рэмбо внимательно взглянул на него.
   — Чем тебя там накормили? Что-нибудь особенное?
   — Все обычное. Борщ, жаркое.
   — Глазки сонные… Ты что же думаешь, это плата за получение гражданства? Сколько, по-твоему, стоит фиктивный брак?
   — Не представляю.
   — Все-таки?..
   — Нет.
   — Пятьдесят тысяч долларов? Сто?!
   — Честно, не знаю.
   — Речь идет самое большее о нескольких тысячах!
   — Значит…
   — Объясняю.
 
   Марина, обращаясь в «Лайнс» и формулируя заказ, сочла невозможным для себя открыть весьма существенные для дела обстоятельства.
   Тем не менее они должны были всплыть.
   Убитый в Иерусалиме нищий Амран Коэн, которого она представила как партнера, был в действительности бывшим российским уголовником Яном Ванкоганом. Ее родным отцом.
   Сактированный по состоянию здоровья из колонии Ян Ванкоган подал заявление на выезд, которое было немедленно удовлетворено тогдашним ОВИРом МВД СССР.
   Экспорт уголовников за рубеж поощрялся.
   Новоиспеченный гражданин Израиля немедленно вернулся к занятию, снискавшему ему славу Первого Домушника на его доисторической родине. Одновременно Ян Ванкоган установил тесные взаимоотношения с воровскими кругами Тель-Авива, и в первую очередь с Маленьким Эли.
   Дальнейшие события произошли через несколько лет после того, как рухнул Советский Союз и на всем бывшем его пространстве установилась система свободного предпринимательства.
   Кому пришла в голову гениальная мысль прокручивать неотмытый израильский общаковый капитал в российском криминальном бизнесе, где учетная ставка гораздо выше, сказать трудно.
   До этого еще никто не додумывался…
   Большинство делало наоборот!
   Скорее всего, это было ноу-хау бывших административных сотрудников «Центрнаучфильма» Марины, Воловца и Яцена.
   Посредником выступила сама Марина, родная дочь Ванкогана, имевшая налаженные связи со вставшими крепко на ноги бывшими деятелями Госкино СССР.
   Под новый проект была создана фирма «Босса Нова».
   К чести коллег Рэмбо никто из них не знал про известный любителям джаза латиноамериканский ритм-танец босанова. Рэмбо — профессорский сынок — сразу вспомнил саксофониста Стена Гетса, с чьим именем он был связан…
   «Новая хозяйка — Новая „босса“!»
   Фирма, названная в честь Марины.
   Идея была проста, как все гениальное.
   Ввоз валюты в Россию не составлял труда.
   Проблему охраны обеспечивала собственная служба безопасности фирмы.
   Обратный перевод денег за границу брали на себя партнеры фирмы — иностранцы.
   Однако за ширмой «Босса Новы» шел обычный крутеж.
   В силу вступили привычные в России законы.
   Как любой не защищенный государством криминальный бизнес, этот тоже обрел крышу в виде одной из преступных группировок.
   Мастер спорта СССР, бывший специалист по спортивным единоборствам, выученик кавказских мастеров боя, отбыв срок за рэкетирство, возглавил соответствующую крышу.
   К нему, известному в определенных кругах под кличкой Шрам — за страшный красноватый след, тянувшийся, сзади на шее, пришли его друзья-бандиты во главе с Королем, Мусой и его кавказскими корешами, чемпионами спортивных единоборств.
   Последними к делу были привлечены политики.
   Под крышей Шрама находилась не только «Босса Нова», но и «Пеликан» и уже известное казино, принадлежащее кавказцам. Именно они потребовали, чтобы из «Босса Новы» капитал переливался в «Пеликан»…
   Рано или поздно должна была наступить развязка.
   Переправленные израильскими ворами деньги закупорили там, где они временно находились.
   В «Пеликане».
   Партнерам в Израиле преподнесли жесткий урок.
   Ванкоган и его дочь были убиты с разницей почти в несколько дней в своих квартирах: Амран Коэн — в Иерусалиме, Марина — на Кутузовском проспекте в Москве…
   «Но это еще не конец войны крыш…»
   Похищение брата Воловца, несмотря на то что он был освобожден в тот же день, свидетельствовало о том, что музыку в «Пеликане» заказывает не Воловец, а другие люди… Воловца сдадут. И очень скоро.
 
   Рэмбо не ошибся.
   Атака на Воловца началась массированно и внезапно.
   Первой под огонь прессы, радио и телевидения попала «Босса Нова».
   Некий пенсионер Козлов рассказал ведущему «Журналистского расследования» центральной молодежной газеты о том, как он еще около четырех лет назад обратился с целью приобретения трехкомнатной квартиры лично к г-ну Воловцу в бытность его президентом фирмы «Босса Нова».
   «Последний сказал мне, — писал Козлов, — что фирма осуществляет строительство жилых домов в микрорайоне Северное Бутово. Строительство дома, где мне будет предоставлено жилье, уже начато, и квартира будет сдана под ключ в течение восемнадцати месяцев. Согласно договору я передал ему 6 тысяч 58 марок ФРГ. Мне выписали приходный кассовый ордер, а затем удостоверительный сертификат. Через год я попросил г-на Воловца сообщить мне адрес строящегося дома, и последний его назвал: г. Москва, микрорайон Северное Бутово, Подольская ул., д. 6. Однако ни улицы, ни дома я не нашел… В связи с тем, что срок договора истек, я неоднократно приезжал в офис фирмы „Босса Иона“, где пытался встретиться с г-ном Воловцом, но тот от встреч уклонялся…»
   Мгновенно начался обвал откликов читателей и бумаг, адресованных как ведущему рубрики, так и в Управление по экономическим преступлениям…
   УЭП начало проверку.
   Кто-то немедленно обратил внимание на рекламу, которая распространялась в огромном количестве и все в обход существующих структур…
   Аккуратно заполненные листочки:
   «Фирма предлагает заинтересованным частным лицам, а также представителям предприятий и организаций сотрудничество на рынке жилья…»
   «Босса Нова» — компания по строительству квартир, многоквартирных жилых домов и других объектов в Москве и Подмосковье по государственным расценкам в самые короткие сроки…
   Спешите стать вкладчиками и получить в течение полутора лет новую квартиру…»
   По указанным в рекламе телефонам специальные секретари — диспетчеры-надомники информировали обращавшихся об адресе фирмы, часах работы и других сведениях, относившихся к деятельности предприятия.
   Создалось удивительное положение!
   Столичные пайщики требовали возвращения денег, в то время как периферия еще только подтягивалась, желая тоже принять участие в игре.
   Посланцы провинции везли деньги чемоданами. Их выгружали в отдельном офисе, чтобы не допустить общение новообращенных с разочарованными и требующими немедленного возврата денег пайщиками.
   Все претензии были почему-то обращены только к Воловцу, а не к нынешнему главе фирмы — Яцену.
 
   «Пеликан» еще работал. Но все происходило словно в условиях осады.
   Воловец вел личный прием как особо нервных, так' и особо влиятельных пайщиков. Объяснял одним, урезонивал других, умасливал третьих…
   Колеса фирмы крутились, но на педали никто больше не нажимал.
   Об этом знали всего несколько ближайших соратников. В том числе, Яцен.
   Хозяева фирмы, союзники, политики интересовались:
   — Как дела, Игорь?
   Воловец держал марку.
   — Пару месяцев еше продержусь смело! Сегодня уже из Якутии едут клиенты — узнали о нас! Закруглять дело сейчас никак нельзя! Оно только раскрутилось!
   — Держись…
   Воловец уже знал, что слиняет.
   Теперь ему требовались воистину огромные силы, чтобы ничем себя не выдать.
   Для начала следовало укрыть близких.
   Мать со дня на день должна была уехать. Увезти отчима на его родину — в Крым. Сводный брат уже отбыл на учебу в университет в Швейцарию.
   Дата отбытия была намечена.
   Валюта ежедневно утекала на заранее открытые счета зарубежных банков небольшими — чтобы никого не насторожить — порциями.
   Документы, билеты — все было готово.
   Воловец тянул до конца…
 
   Когда я звонил из автомата с перекрестка Цомет Пат в Москву, Рэмбо я не застал. На автоответчике меня ждала информация, связанная с Яном Ванкоганом.
   Имя знаменитого квартирного вора мне было знакомо, но я никогда не имел с ним дел.
   Столичная «железка», как известно, практически не занималась раскрытием квартирных краж ввиду отсутствия более или менее значительного жилого фонда в полосе отвода.
   Сведения «Лайнса» предназначались нашему новому другу из полиции Иерусалимского округа…
   «Надо полагать, Юджин Кейт проделает спою часть работы сам…»
   Юджин Кейт ночевал у Беатрис.
   Они легли в кровать еще с вечера.
   Девушка находилась на грани обморока, вызванного сильнейшим сексуальным возбуждением, которое она и не пыталась скрыть.
   Ночью в самый неподходящий момент на сотовый к Юджину позвонил его новый друг — российский частный детектив, он получил важное сообщение из Москвы. Юджин Кейт едва смог дотянуться до телефонной трубки.
   — Дактилокарта убитого проверена по картотеке пальцевых отпечатков в Информационном центре МВД России…
   — Да…
   — Убитый — известный российский уголовник Ян Ванкоган. Знаменитый квартирный вор…
   — Да, да…
   Разговор был недолгим.
   Беатрис стонала и извивалась под Юджином Кейтом.
   — До последнего времени находился в провинциальном доме для престарелых. Хостеле…
   — Да, да… — дергаясь, повторял Кейт.
   — Нет, нет… — шептала Беатрис.
   Заснуть обоим удалось только на рассвете.
   Тем не менее утром у Юджина Кейта было отличное настроение.
   В самом деле…
   Он, Юджин Кейт, здесь, в Израиле, сопоставив сведения, полученные от араба-полицейского Самира и своего информатора Варды, вычислил связь убитого Амрана Ко-эна с Москвой и предстоящее появление в Иерусалиме российского детектива.
   Он доверился своему чутью, не возмутился, когда ему — офицеру полиции — предложили раздеться догола, чтобы доказать, что он не ведет негласной записи. Он, Юджин Кейт, не предал коллегу, не сдал его, а привез на виллу к отцу в Гиват Зеев… Они стали партнерами.
   И в результате — это сообщение из Москвы.
   Он быстро собрался.
   — Бай, Беатрис!
   — Ты поцелуешь меня?
   — Вечером.
   Когда он подходил к мотоциклу, увидел девочку с черным королевским пуделем.
   Это был добрый знак.
   Всегда хорошо с утра встретить человека, здорового телом, с приятным лицом, добрыми глазами. Красивую женщину, ребенка, породистое животное…
   Сверху, высунувшись из окна, махала рукой Беатрис.
   Она перегнулась за подоконник. Складки ночной рубашки оттеняли рельеф груди.
   «Сорвется!..»
   Воображение нарисовало ее небыстрый полет между домами на уровне крыш в развевающейся короткой ночнушке, с раскинутыми руками и широко расставленными согнутыми коленками…
   Кейт в последний раз махнул ей рукой, надвинул на глаза щиток.
   Мысленно теперь он был уже далеко от нее.
   Прибывший из России Ян Ванкоган был профессиональный преступник, и в Иерусалиме он, безусловно, занимался не только нищенством…
   «Домушник, он и на Ближнем Востоке — квартирный вор».
   Среди десятков тысяч нераскрытых квартирных краж только за эти восемь месяцев должны были, несомненно, оказаться и преступления знаменитого российского домушника…
   Полиция, как правило, не «открывала» дел. На место происшествия выезжали не всегда. Чаще предлагали потерпевшим явиться с заявлением в полицию. Понятно, что таким розыском по горячим следам особенно не наработаешь…
   Зато когда брали кого-то, то вешали на пего все.
   Пятидесятидвухлетнего уголовника из Бат-Яма полиция обвинила в том, что он за одну ночь обчистил 18 квартир в Рамат-Гане, а всего за пять месяцев после выхода из тюрьмы — все 50. Чтобы его поймать, полиция наблюдала за ним в прибор ночного видения…
   Вор сознался только в одной краже, той, на которой его взяли. —
   Общее удивление вызвало сообщение агента, которому преступник рассказал, что знает в Иерусалиме старика — квартирного вора много старше его самого…
   Старый вор будто бы гибок, ловок, проворен. Лазит по крышам, балконам многоэтажных домов как кошка. Уходит с краж, как правило, через дверь.
   — При мне он по водопроводной трубе взобрался на балкон и оттуда в квартиру…
   Кейт, пожалуй, знал теперь, о ком шла речь…
   Амран Коэн, он же Ян Ванкоган, был партнером Маленького Эли и, по-видимому, его родственником.
   Ванко-эн или Ванко-ган — суть в звуковом произношении одной единственной буквы. У одних она звучит как «г», у других наподобие легкого, едва слышимого придыхания.
   Отец знаменитого Маленького Эли, застреленного у казино, носил ту же фамилию.
   Оба пали жертвами криминальной разборки на международном уровне…
   Причиной, несомненно, были очень большие грязные деньги… Некриминальных денег у обоих не должно было быть.
   «Но откуда б о л ь ш и е ?..»
   Ответ напрашивался сам:
   «Амран Коэн до последнего дня, до самого конца, даже мертвый, не был засвечен полицией! Это значит, что он мог быть казначеем здешней братвы — распоряжаться воровским общаком…»