Страница:
Король сообщил своему генерал-квартирмейстеру Гиллен-кроку, что Мазепа сказал ему, будто отсюда недалеко до Азии.
— Это безобразие, что узнаешь такие вещи случайно! — выговаривал он Гилленкроку. — Мы должны быть в наивысшей степени заинтересованы в прославлении подвигов нашей армии по той исключительно простой и откровенно признанной всем миром причине, что мы действительно непобедимы!
— Ваше величество шутите! — вспыхнул Гилленкрок, взглянув на Карла изумленными глазами. — Не по этому направлению можно достигнуть пределов Азии.
— Я никогда не шучу, — отвечал король. — Ступайте и узнайте от Мазепы путь в Азию точнее.
Гилленкрок отправился к Мазепе. Тот встревожился, узнав, какое действие произвела на короля его болтовня, и сознался, что говорил королю только из любезности.
— С нашим королем опасно говорить пустяки о таких предметах, — сказал Гилленкрок. — Этот государь любит более всего славу и легко поддается желанию двинуться туда, куда нет необходимости идти для его целей.
У Петра одно время возникало опасение, как бы Карл, для которого, как считали тогда, «и море по колено», не вздумал прорваться к Воронежу, чтобы истребить там царские верфи и корабли. У шведов до такой степени были слабы географические сведения о южнорусском крае, что они, слыша, что царь строит суда в Воронеже, полагали, что этот юрод лежит у Черного моря.
С полуночи взошла луна, стало светлее. А в два часа ночи, когда полный лик чистого месяца встал над самой рекой, Карл, обратившись к Реншильду. приказал:
— Начинайте!
И шведская армия двинулась в наступление. Пехоту повел генерал-лейтенант Левенгаупт, кавалерию — генерал-майор Крейц. План сражения, которым должен был руководствоваться Реншильд, отличался предельной лаконичностью. Карлу все было ясно: пехота атакует редуты русских и занимает их; в это время вся кавалерия, подкрепленная корпусом пехоты и всей запорожской конницей, атакует русскую армию, построенную в одну линию за редутами, разбивает ее и овладевает артиллерией; после этого всеми силами наносится главный удар по основному ядру русской армии.
На рассвете, около пяти часов, разведка Меншикова донесла, что шведская армия показалась из-за Яковецкого леса. Командующий редутами генерал-бригадир Августов и командующие кавалерийскими группами генералы Ренне и Боур приготовились к отражению атаки шведов.
Левенгаупт приказал: генералу Акселю Спарре овладеть тремя редутами русских, расположенными влево, генералу Роосу — другими тремя редутами, справа.
Первая атака шведов отличалась особой стремительностью. Их кавалерия пробилась сквозь редуты и атаковала русскую конницу. Та встретила противника контратакой, завязался жестокий кавалерийский бой. В сражении были убиты лошади, впряженные в качалку Карла, и тут же заменены другими.
Фельдмаршал Шереметев, которому было поручено общее командование русской армией, не щадил себя в сражении, бросался в пыл битвы и не заметил, как пуля пробила у него рубашку, выбившуюся из-под камзола при бешеной скачке. Меншиков, Боур и Ренне лично водили полки в атаки. Под Меншиковым в этой схватке были убиты две лошади, генерала Ренне тяжело ранило.
Но вот каптенармус Нижегородского драгунского полка отбивает шведское знамя. Это был первый трофей…
Первая кавалерийская атака шведов была отбита. За первой атакой последовала вторая, за ней еще ряд атак… Успех уже начал было клониться на сторону шведов. Тогда на помощь конным группам Ренне и Боура подоспел Меншиков с корпусом Волконского. Натиск шведов был остановлен. Предводительствуемая Меншиковым, — в этом бою под ним была ранена третья лошадь, — русская кавалерия перешла в контратаку, и коннице шведов пришлось отступить.
Тогда Карл решил обойти редуты с севера. Под огнем фронтальных редутов, теряя убитых и раненых, шведская кавалерия вынеслась вперед и развернулась влево от дороги из Полтавы в Петровку. Разгадав маневр шведов, Меншиков тотчас занял весь промежуток между продольными редутами и Будищенским лесом. Атаки шведской конницы захлебнулись. Контратакуя, Меншиков захватил четырнадцать шведских знамен.
Стремительно отступая, шведская кавалерия расстроила ряды своей же пехоты, двинутой вслед за ней на штурм русских редутов. И атаки шведской пехоты были также отбиты.
Откатившись, пехота шведов перестроилась в густые колонны. Тогда, по приказанию Петра, отступила с поля боя и русская кавалерия, открыв путь пехотным колоннам противника.
Перестроившись и получив приказание Реншильда во что бы то ни стало прорваться сквозь редуты русских, шведская пехота под командованием Левенгаупта быстро и мужественно выполнила это непродуманное, отданное сгоряча приказание — вышла всего в ста шагах перед фронтом русского укрепленного лагеря. И тогда ее встретили русские убийственным артиллерийским огнем. Шведы дрогнули; обстреливаемые к тому же и с поперечных русских редутов, они бросились влево, к Будищенскому лесу, и только там смогли навести порядок в своих рядах. Фронт боевого порядка шведам пришлось изменить. Теперь они построились под прямым углом к своему первоначальному положению, фронтом к лагерю русских: пехота — в середине в одну линию, кавалерия — с флангов, в две.
Между тем шесть батальонов из колонны генерала Рооса, не получив своевременно приказания Реншильда, продолжали атаку редутов и теперь, отрезанные от остальной своей армии, отступили к Яковецкому лесу.
Заметив это, Петр тотчас двинул против них Меншикова с пятью драгунскими полками и пятью батальонами пехоты. На предложение «сдаться без сражения на дискрецию» Роос ответил отказом. Тогда Меншиков «ударил на них с такой жестокостью, — писал после Петр, — что коль ни отчаянное было сопротивление, порубил их почти без остатка, а командовавшего правым крылом генерал-майора Шлиппенбаха взял в плен».
— Нечем хвалиться, когда из рук валится, — сказал Меншиков, отбирая шпагу у незадачливого шведского генерала.
Вместе с пехотой Рооса сложила оружие и большая часть войск, оставленных Карлом в окопах под Полтавой. Остальные осаждающие крепость разбежались.
Осада с Полтавы была снята.
Обстановка менялась мгновенно…
На обратном марше Меншиков неожиданно наткнулся на спешившийся возле леса большой шведский кавалерийский отряд. Дрогнуло сердце… и, не рассуждая ни минуты, не колеблясь, гикнул он во всю силу легких и с шпагой наголо понесся вперед. Гикнули остальные, лес откликнулся многоголосым, раскатистым эхом, и не успели шведы опомниться, как драгуны Меншикова уже налетели. Испуганные внезапным нападением, гиканьем, кони шведов плясали, рвались с привязей, кавалеристы, стараясь быстрее, разобраться «по коням», метались у коновязей, срывались со стремян и тут же падали, не успевая выхватить шпагу… И здесь решила дело русская удаль.
«Его светлость, — отписал Петр в этот день воронежскому коменданту Колычеву, — встретил на дороге неприятельский корпус резервы, состоящий в 3000 человек, которые они поставили позади своего правого крыла при лесе, которых по краткому бою сбил, и без остатку побил и в полон побрал, и потом его светлость паки к главной армии возвратился».
Было уже восемь часов утра, а шведы, построившиеся возле Будищенского леса, все еще медлили с наступлением. Тогда Петр, ободренный успехом, решил выступить первым. Выведя часть своей армии из укрепленного лагеря, он расположил: двенадцать батальонов пехоты под командованием Голицына на правом фланге боевого порядка, прикрыв их одиннадцатью полками конницы Боура; в центре, в две линии, поставил шестнадцать батальонов Репнина, а левое крыло вверил Меншикову, придав ему шесть полков кавалерии Волконского и двенадцать батальонов пехоты Алларта. Артиллерию Петр расположил «по новому манеру» — между полками. Ею командовал Брюс. Девять батальонов были оставлены в укрепленном лагере — ретраншементе.
— Надежа государь! — выкрикивали солдаты, оставляемые в резерве. — Мы ни в чем не провинились перед тобой! За что ты отлучаешь нас от настоящего дела?!
— Дети! — успокаивал их растроганный Петр. — Ни в чем вы не провинились… Но надобно же ретраншемент охранять. Равную со сражающимися получите вы милость, награду…
В мундире гвардейского полковника, в ботфортах, при шарфе, Петр выехал перед фронтом полков и, осенив их своей полутораметровой шпагой, обратился к Борису Петровичу-Шереметеву:
— Господин фельдмаршал! Поручаю вам Мою армию и надеюсь, что в начальствовании над оною поступите вы согласно предписанию, а в случае непредвиденном — как искусный полководец. Моя же должность — надзирать за всем и быть готовым на сикурс во всех местах, где сего требовать будет опасность и нужда.
Шереметев в ответ просил Петра поберечь себя.
— Оставьте это моему попечению, — возразил Петр и дал знак для атаки.
В девять часов утра обе армии двинулись навстречу друг Другу.
Яростно обрушились шведские ветераны на молодую пехоту Петра. Все, что было сделано шведскими полководцами для развития и закрепления наступательной мощи их армии, было вложено в эту атаку. Концентрированный удар, с целью прорвать сплошную линию русских частей, шведы нанесли на участке одного из батальонов Новгородского полка. И уже смяли было они своими превосходящими силами ряды этого стрелкового батальона, и уже прорвали было фронт в этом месте, уже, стало быть, совсем разорвали было русскую армию на две половины, стремясь разбить ее по частям, но «надзирающий за всем» Петр вовремя заметил «опасность и нужду». Во главе батальона испытанных преображенцев, взятого им из второй линии, не слушая возражений Бориса Петровича Шереметева, он поспешил сам на помощь новгородцам. Горячей контратакой гвардейцы отбросили наседающих шведов, и фронт снова сомкнулся.
«Наблюдая за всем», Петр вихрем носился по полю сражения и уже одним своим появлением «подавал сикурс», где нужно. Одна пуля пробила его шляпу, вторая впилась в седло, третья ударила в крест на груди. Руководимый фельдмаршалом Шереметевым, кровопролитнейший бой кипел по всей линии фронта. С воинственными криками, под звуки труб и литавр, ряды сходились грудь с грудью; одни падали и оставались недвижны, другие, стискивая зубы, расходуя последние силы, устремлялись вперед — бились «солдатским боем», не на живот, а на смерть.
Помочь нужно было пехоте — теперь же, немедля!.. И Меншиков, выполняя приказ Шереметева, «пошел на охват». Тысячи коней его корпуса шли полной рысью, намётом, гоня перед собой неприятельские арьергардные части. Навстречу выскакивали мелкие конные группы, но, встречая массу бешено скачущих конников, карьером поворачивали назад. Успех охвата всецело зависел от быстроты…
И маневр удался. Правый фланг шведской армии был надежно, глубоко охвачен. Стремительной лавой корпус Меншикова обрушился на кавалерию шведов, и их воля к победе была сломлена начисто. Дрогнул противник, начал пятиться, потом беспорядочно отступать, сея расстройство и самое страшное — панику. В этот момент пушечное ядро разбило походные носилки Карла. Это внесло в ряды шведов еще большую панику. Сам Реншильд кричал вне себя:
— Пропала наша пехота! Спасайте короля!..
На скрещенных пиках Карла подняли над войсками.
— Шведы! Шведы!.. — кричал король, размахивая шпагой, стараясь остановить бегущих солдат.
Но… было уже поздно.
Разрозненные части шведской армии «метались по полю, подобно кораблю, разбитому бурею», как писал после Петр, бросали оружие, бежали, сдавались…
К одиннадцати часам со шведской «непобедимой» армией под Полтавой было покончено.
Много известных шведских генералов было взято русскими в плен: Реншильд, Стакельберг, Шлиппенбах, Гамильтон, принц Максимилиан Вюртембергский… Когда их представили Петру, он принял принца Максимилиана за короля, а узнав, что ошибся, воскликнул:
— Неужели-таки я не увижу сегодня брата Карла?! Ему принесли разбитые носилки короля. [24]
— Стало быть, он убит?! — воскликнул Петр.
Тут же никто ему ответить на это не мог. Вскоре, однако, стало известно, что Карл успел спастись бегством.
После благодарственного молебна, отслуженного на поле боя, Петр пригласил своих соратников на пир, устроенный в особых, громадных шатрах; приглашены были и пленные шведы — генералы и многие офицеры. Во время пира Петр собственноручно вручил Реншильду его шпагу, похвалив при этом фельдмаршала за храбрость и верное исполнение своего долга. Возвращены были также шпаги и прочим военнопленным, приглашенным на пир.
— Господа! — обратился Петр к шведам. — Брат мой Карл приглашал вас на сегодня к обеду в шатрах моих, но не сдержал своего королевского слова; мы за него исполним это и приглашаем вас с нами откушать.
Подняв кубок, Петр провозгласил тост:
— За здоровье наших учителей!
— Кто же эти учителя? — спросил красавец Карл-Густав Реншильд, изумленно приподняв соболиные брови.
— Вы, господа шведы! — ответил Петр, весело улыбаясь.
— Хорошо же вы, ваше величество, отблагодарили своих учителей! — произнес шведский генерал-фельдмаршал, невесело покачав головой.
18
— Это безобразие, что узнаешь такие вещи случайно! — выговаривал он Гилленкроку. — Мы должны быть в наивысшей степени заинтересованы в прославлении подвигов нашей армии по той исключительно простой и откровенно признанной всем миром причине, что мы действительно непобедимы!
— Ваше величество шутите! — вспыхнул Гилленкрок, взглянув на Карла изумленными глазами. — Не по этому направлению можно достигнуть пределов Азии.
— Я никогда не шучу, — отвечал король. — Ступайте и узнайте от Мазепы путь в Азию точнее.
Гилленкрок отправился к Мазепе. Тот встревожился, узнав, какое действие произвела на короля его болтовня, и сознался, что говорил королю только из любезности.
— С нашим королем опасно говорить пустяки о таких предметах, — сказал Гилленкрок. — Этот государь любит более всего славу и легко поддается желанию двинуться туда, куда нет необходимости идти для его целей.
У Петра одно время возникало опасение, как бы Карл, для которого, как считали тогда, «и море по колено», не вздумал прорваться к Воронежу, чтобы истребить там царские верфи и корабли. У шведов до такой степени были слабы географические сведения о южнорусском крае, что они, слыша, что царь строит суда в Воронеже, полагали, что этот юрод лежит у Черного моря.
С полуночи взошла луна, стало светлее. А в два часа ночи, когда полный лик чистого месяца встал над самой рекой, Карл, обратившись к Реншильду. приказал:
— Начинайте!
И шведская армия двинулась в наступление. Пехоту повел генерал-лейтенант Левенгаупт, кавалерию — генерал-майор Крейц. План сражения, которым должен был руководствоваться Реншильд, отличался предельной лаконичностью. Карлу все было ясно: пехота атакует редуты русских и занимает их; в это время вся кавалерия, подкрепленная корпусом пехоты и всей запорожской конницей, атакует русскую армию, построенную в одну линию за редутами, разбивает ее и овладевает артиллерией; после этого всеми силами наносится главный удар по основному ядру русской армии.
На рассвете, около пяти часов, разведка Меншикова донесла, что шведская армия показалась из-за Яковецкого леса. Командующий редутами генерал-бригадир Августов и командующие кавалерийскими группами генералы Ренне и Боур приготовились к отражению атаки шведов.
Левенгаупт приказал: генералу Акселю Спарре овладеть тремя редутами русских, расположенными влево, генералу Роосу — другими тремя редутами, справа.
Первая атака шведов отличалась особой стремительностью. Их кавалерия пробилась сквозь редуты и атаковала русскую конницу. Та встретила противника контратакой, завязался жестокий кавалерийский бой. В сражении были убиты лошади, впряженные в качалку Карла, и тут же заменены другими.
Фельдмаршал Шереметев, которому было поручено общее командование русской армией, не щадил себя в сражении, бросался в пыл битвы и не заметил, как пуля пробила у него рубашку, выбившуюся из-под камзола при бешеной скачке. Меншиков, Боур и Ренне лично водили полки в атаки. Под Меншиковым в этой схватке были убиты две лошади, генерала Ренне тяжело ранило.
Но вот каптенармус Нижегородского драгунского полка отбивает шведское знамя. Это был первый трофей…
Первая кавалерийская атака шведов была отбита. За первой атакой последовала вторая, за ней еще ряд атак… Успех уже начал было клониться на сторону шведов. Тогда на помощь конным группам Ренне и Боура подоспел Меншиков с корпусом Волконского. Натиск шведов был остановлен. Предводительствуемая Меншиковым, — в этом бою под ним была ранена третья лошадь, — русская кавалерия перешла в контратаку, и коннице шведов пришлось отступить.
Тогда Карл решил обойти редуты с севера. Под огнем фронтальных редутов, теряя убитых и раненых, шведская кавалерия вынеслась вперед и развернулась влево от дороги из Полтавы в Петровку. Разгадав маневр шведов, Меншиков тотчас занял весь промежуток между продольными редутами и Будищенским лесом. Атаки шведской конницы захлебнулись. Контратакуя, Меншиков захватил четырнадцать шведских знамен.
Стремительно отступая, шведская кавалерия расстроила ряды своей же пехоты, двинутой вслед за ней на штурм русских редутов. И атаки шведской пехоты были также отбиты.
Откатившись, пехота шведов перестроилась в густые колонны. Тогда, по приказанию Петра, отступила с поля боя и русская кавалерия, открыв путь пехотным колоннам противника.
Перестроившись и получив приказание Реншильда во что бы то ни стало прорваться сквозь редуты русских, шведская пехота под командованием Левенгаупта быстро и мужественно выполнила это непродуманное, отданное сгоряча приказание — вышла всего в ста шагах перед фронтом русского укрепленного лагеря. И тогда ее встретили русские убийственным артиллерийским огнем. Шведы дрогнули; обстреливаемые к тому же и с поперечных русских редутов, они бросились влево, к Будищенскому лесу, и только там смогли навести порядок в своих рядах. Фронт боевого порядка шведам пришлось изменить. Теперь они построились под прямым углом к своему первоначальному положению, фронтом к лагерю русских: пехота — в середине в одну линию, кавалерия — с флангов, в две.
Между тем шесть батальонов из колонны генерала Рооса, не получив своевременно приказания Реншильда, продолжали атаку редутов и теперь, отрезанные от остальной своей армии, отступили к Яковецкому лесу.
Заметив это, Петр тотчас двинул против них Меншикова с пятью драгунскими полками и пятью батальонами пехоты. На предложение «сдаться без сражения на дискрецию» Роос ответил отказом. Тогда Меншиков «ударил на них с такой жестокостью, — писал после Петр, — что коль ни отчаянное было сопротивление, порубил их почти без остатка, а командовавшего правым крылом генерал-майора Шлиппенбаха взял в плен».
— Нечем хвалиться, когда из рук валится, — сказал Меншиков, отбирая шпагу у незадачливого шведского генерала.
Вместе с пехотой Рооса сложила оружие и большая часть войск, оставленных Карлом в окопах под Полтавой. Остальные осаждающие крепость разбежались.
Осада с Полтавы была снята.
Обстановка менялась мгновенно…
На обратном марше Меншиков неожиданно наткнулся на спешившийся возле леса большой шведский кавалерийский отряд. Дрогнуло сердце… и, не рассуждая ни минуты, не колеблясь, гикнул он во всю силу легких и с шпагой наголо понесся вперед. Гикнули остальные, лес откликнулся многоголосым, раскатистым эхом, и не успели шведы опомниться, как драгуны Меншикова уже налетели. Испуганные внезапным нападением, гиканьем, кони шведов плясали, рвались с привязей, кавалеристы, стараясь быстрее, разобраться «по коням», метались у коновязей, срывались со стремян и тут же падали, не успевая выхватить шпагу… И здесь решила дело русская удаль.
«Его светлость, — отписал Петр в этот день воронежскому коменданту Колычеву, — встретил на дороге неприятельский корпус резервы, состоящий в 3000 человек, которые они поставили позади своего правого крыла при лесе, которых по краткому бою сбил, и без остатку побил и в полон побрал, и потом его светлость паки к главной армии возвратился».
Было уже восемь часов утра, а шведы, построившиеся возле Будищенского леса, все еще медлили с наступлением. Тогда Петр, ободренный успехом, решил выступить первым. Выведя часть своей армии из укрепленного лагеря, он расположил: двенадцать батальонов пехоты под командованием Голицына на правом фланге боевого порядка, прикрыв их одиннадцатью полками конницы Боура; в центре, в две линии, поставил шестнадцать батальонов Репнина, а левое крыло вверил Меншикову, придав ему шесть полков кавалерии Волконского и двенадцать батальонов пехоты Алларта. Артиллерию Петр расположил «по новому манеру» — между полками. Ею командовал Брюс. Девять батальонов были оставлены в укрепленном лагере — ретраншементе.
— Надежа государь! — выкрикивали солдаты, оставляемые в резерве. — Мы ни в чем не провинились перед тобой! За что ты отлучаешь нас от настоящего дела?!
— Дети! — успокаивал их растроганный Петр. — Ни в чем вы не провинились… Но надобно же ретраншемент охранять. Равную со сражающимися получите вы милость, награду…
В мундире гвардейского полковника, в ботфортах, при шарфе, Петр выехал перед фронтом полков и, осенив их своей полутораметровой шпагой, обратился к Борису Петровичу-Шереметеву:
— Господин фельдмаршал! Поручаю вам Мою армию и надеюсь, что в начальствовании над оною поступите вы согласно предписанию, а в случае непредвиденном — как искусный полководец. Моя же должность — надзирать за всем и быть готовым на сикурс во всех местах, где сего требовать будет опасность и нужда.
Шереметев в ответ просил Петра поберечь себя.
— Оставьте это моему попечению, — возразил Петр и дал знак для атаки.
В девять часов утра обе армии двинулись навстречу друг Другу.
Яростно обрушились шведские ветераны на молодую пехоту Петра. Все, что было сделано шведскими полководцами для развития и закрепления наступательной мощи их армии, было вложено в эту атаку. Концентрированный удар, с целью прорвать сплошную линию русских частей, шведы нанесли на участке одного из батальонов Новгородского полка. И уже смяли было они своими превосходящими силами ряды этого стрелкового батальона, и уже прорвали было фронт в этом месте, уже, стало быть, совсем разорвали было русскую армию на две половины, стремясь разбить ее по частям, но «надзирающий за всем» Петр вовремя заметил «опасность и нужду». Во главе батальона испытанных преображенцев, взятого им из второй линии, не слушая возражений Бориса Петровича Шереметева, он поспешил сам на помощь новгородцам. Горячей контратакой гвардейцы отбросили наседающих шведов, и фронт снова сомкнулся.
«Наблюдая за всем», Петр вихрем носился по полю сражения и уже одним своим появлением «подавал сикурс», где нужно. Одна пуля пробила его шляпу, вторая впилась в седло, третья ударила в крест на груди. Руководимый фельдмаршалом Шереметевым, кровопролитнейший бой кипел по всей линии фронта. С воинственными криками, под звуки труб и литавр, ряды сходились грудь с грудью; одни падали и оставались недвижны, другие, стискивая зубы, расходуя последние силы, устремлялись вперед — бились «солдатским боем», не на живот, а на смерть.
Помочь нужно было пехоте — теперь же, немедля!.. И Меншиков, выполняя приказ Шереметева, «пошел на охват». Тысячи коней его корпуса шли полной рысью, намётом, гоня перед собой неприятельские арьергардные части. Навстречу выскакивали мелкие конные группы, но, встречая массу бешено скачущих конников, карьером поворачивали назад. Успех охвата всецело зависел от быстроты…
И маневр удался. Правый фланг шведской армии был надежно, глубоко охвачен. Стремительной лавой корпус Меншикова обрушился на кавалерию шведов, и их воля к победе была сломлена начисто. Дрогнул противник, начал пятиться, потом беспорядочно отступать, сея расстройство и самое страшное — панику. В этот момент пушечное ядро разбило походные носилки Карла. Это внесло в ряды шведов еще большую панику. Сам Реншильд кричал вне себя:
— Пропала наша пехота! Спасайте короля!..
На скрещенных пиках Карла подняли над войсками.
— Шведы! Шведы!.. — кричал король, размахивая шпагой, стараясь остановить бегущих солдат.
Но… было уже поздно.
Разрозненные части шведской армии «метались по полю, подобно кораблю, разбитому бурею», как писал после Петр, бросали оружие, бежали, сдавались…
К одиннадцати часам со шведской «непобедимой» армией под Полтавой было покончено.
Много известных шведских генералов было взято русскими в плен: Реншильд, Стакельберг, Шлиппенбах, Гамильтон, принц Максимилиан Вюртембергский… Когда их представили Петру, он принял принца Максимилиана за короля, а узнав, что ошибся, воскликнул:
— Неужели-таки я не увижу сегодня брата Карла?! Ему принесли разбитые носилки короля. [24]
— Стало быть, он убит?! — воскликнул Петр.
Тут же никто ему ответить на это не мог. Вскоре, однако, стало известно, что Карл успел спастись бегством.
После благодарственного молебна, отслуженного на поле боя, Петр пригласил своих соратников на пир, устроенный в особых, громадных шатрах; приглашены были и пленные шведы — генералы и многие офицеры. Во время пира Петр собственноручно вручил Реншильду его шпагу, похвалив при этом фельдмаршала за храбрость и верное исполнение своего долга. Возвращены были также шпаги и прочим военнопленным, приглашенным на пир.
— Господа! — обратился Петр к шведам. — Брат мой Карл приглашал вас на сегодня к обеду в шатрах моих, но не сдержал своего королевского слова; мы за него исполним это и приглашаем вас с нами откушать.
Подняв кубок, Петр провозгласил тост:
— За здоровье наших учителей!
— Кто же эти учителя? — спросил красавец Карл-Густав Реншильд, изумленно приподняв соболиные брови.
— Вы, господа шведы! — ответил Петр, весело улыбаясь.
— Хорошо же вы, ваше величество, отблагодарили своих учителей! — произнес шведский генерал-фельдмаршал, невесело покачав головой.
18
Карл едва не попал в плен. Драбант Брадке посадил его на свою лошадь. Положивши больную ногу на шею коня, король предоставил другим спасать его от смерти или от плена.
— Что теперь делать? — спрашивает он Левенгаупта.
— Отступать к багажу, — советует тот.
Но отступление было уже немыслимо. Происходило беспорядочное бегство разбитого шведского войска. Офицеры солдатам, солдаты друг другу кричали: «Стой!» — и… бежали.
Под королем убивают лошадь, он пересаживается на другую и под обстрелом русских продолжает скакать. В первом часу пополудни он достигает обоза.
Быстрая верховая езда разбередила рану.
— Снимите меня с лошади, — шепчет король побелевшими губами. — Посадите в коляску… я не могу…
Его вносят в шатер.
— Где мои генералы? — спрашивает он, морщась от боли.
— В плену у русских, — отвечают ему. — И Стакельберг, и Гамильтон, и принц Максимилиан Вюртембергский…
— В плену у русских! — восклицает король. — Да это хуже, чем у турок! — Приподнимается на локте. — Вперед!.. — и падает в обморок.
— Он бредет, — шепчет Левенгаупт Гилленкроку.
В палатку и из нее входят, выходят, толпятся у изголовья кровати.
— Дайте воздуха! — волнуется лейб-медик Зюсс. — Отойдите от входа! — бесцеремонно осаживает он генералов.
Поспешно ходит Мазепа. Медлить невозможно. Никто в побежденном стане не имеет такого повода страшиться, как он, Мазепа. Русские могут нагрянуть с минуты на минуту, и тогда… От одной мысли об этом у Мазепы кровь леденеет.
— Ваше величество, — надрывно выдыхает он, на ходу отстраняя лейб-медика, уже что-то прикладывающего ко лбу и вискам короля, — ваше величество, — прерывающимся голосом повторяет Мазепа, протягивая к королю тощие влажные руки, похожие на куриные лапки, — необходимо тотчас, немедля, бежать… в турецкие земли…
— А?.. Что?.. — спрашивает Карл, как бы очнувшись от глубокого сна. — А почему не в Польшу?..
— В Польшу пробраться невозможно, — докладывает Мазепа, прижав обе руки к груди. — Одни русские силы будут тогда нас преследовать, а с другими у них за Днепром стоит Гольц!.. Нет, нет… Нельзя!.. Бежать степью в Турцию — только так! Через Днепр нас перевезут запорожцы, — они поклялись это сделать, ваше величество…
— А что вы советуете? — спрашивает Карл Левенгаупта.
— Государь, — говорит тот, склоняясь к изголовью походной кровати, — остается… — хмурясь, развел кисти рук, — поступить так, как мы сделали под Лесной…
— А именно?
— Бросить все тяжести — артиллерию, провиант, амуницию, лошадей раздать солдатам, остальное сжечь, уничтожить и… уходить как можно скорее.
Карл порывисто откидывает волосы с высокого лба, закусывает губу, секунду молчит — и:
— Я вас больше не держу! — бросает он Левенгаупту. Левенгаупта сменяет Мазепа. Он продолжает настаивать на том, чтобы уходить как можно скорее. У него пресекается голос. Его поддерживают Крейц, Гилленкрок, Лагерскрон, Аксель Спарре.
— Но бегство постыдно! — возмущается Карл, приподнимаясь с подушек. — Что вы мне предлагаете!.. Я предпочитаю биться с врагом до последнего! Пусть солдаты только увидят меня на коне, — обращается он к Гилленкроку, — и они станут сражаться так же храбро, как прежде! А вы утверждаете, что все уже кончилось!
— Нет, ваше величество, — качает головой Гилленкрок, — мы этого не утверждаем, но… смею доложить, что если теперь вот появится неприятель, солдаты сложат оружие или благоразумно исчезнут, чтобы спасти свою честь.
Карл упрямо твердит:
— Не понимаю, что все это, в конце концов, значит? Событие не столь частое, чтобы отнестись к нему равнодушно? Да, я согласен. Но почему же вы все время тянете к тому, чтобы бежать и бежать? Почему не пытаетесь иное найти? Да, иное!
Долго ему доказывали, что иное сыскать невозможно, долго, мучительно долго его умоляли. Мазепа становился перед ним на колени…
Наконец Карл склонился-таки на мольбы теряющего всякую почву под ногами Мазепы и убедительные просьбы своих генералов. Но и тут он отдал приказ об отступлении, совершенно противный тому, что советовал Левенгаупт, Имея в виду все же присоединить к себе отряды шведского войска, расквартированные в Ново-Санжарове, Беликах, Кобыляках, Соколке, он приказал: захватить с собой весь багаж и артиллерию и двигаться вдоль Ворсклы по направлению к ее устью.
— Зачем? — осведомляется Левенгаупт, стараясь понять, чем оправдывается такой ничего хорошего не сулящий, безумнейший риск.
— Наше счастье, что русские запоздали с погоней, — ворчит Гилленкрок.
Но король отвернулся. Он не хочет больше слышать никаких возражений!
Вечером, вместе с Мазепой, Карл сел в коляску генерала Мейерфельда, и они тронулись в путь. Переправляться через Днепр решили у Переволочны. Но русские разведчики успели заранее истребить под Переволочной все суда и паромы.
Для преследования шведов было отряжено несколько кавалерийских полков под командованием генерала Боура и нескольких пехотных полков под командованием князя Михаила Голицына. Общее командование этими силами было возложено Петром на Меншикова, который 28-го после полудня выехал вслед за частями, выступившими накануне.
Шведы шли довольно медленно и спокойно. На первых порах их отступление не походило на бегство. На рассвете следующего дня они достигли Ново-Санжарова. Здесь хирург перевязал королю раненую ногу, и Карл уснул было крепким сном. Но едва стала подниматься заря, как его разбудили.
— Русские гонятся за нами, ваше величество, — доложили ему. — Прикажете следовать далее?
Карл безнадежно махнул рукой:
— Делайте что хотите!
Тогда генерал Крейц, взявший на себя ответственность за дальнейший ход отступления, поступил так, как советовал Левенгаупт: зажег тяжелый багаж, лошадей роздал пехоте; приказал: двигаться к Переволочне как можно быстрее.
На рассвете шведы добрались до Кобыляк. Меншиков прибыл туда около восьми часов утра, но шведы успели уже ускакать, только при переправе через речку Кобылячку их арьергард оказал сопротивление с целью выиграть время.
К вечеру 29-го числа беглецы достигли Переволочны — селения, притулившегося в углу, образуемом Днепром и устьем впадающей в него Ворсклы. Но селение представляло из себя груду развалин. И на берегу Днепра не было ни суденышка, ни парома, ни даже плота. Только с Верху на берегу Ворсклы удалось обнаружить две лодки и несколько паромов. Их и спустили к Переволочне.
Карл решил покинуть свои войска и переправиться через Днепр. Командовать остатками армии он поручил Левенгаупту.
Коляску короля поставили на две лодки: передними колесами на одну, задними — на другую. В коляску Карла перенесли на руках. В полночь он отчалил от берега. Двенадцать драбантов служили королю гребцами.
Мазепу, успевшего захватить два бочонка с золотыми монетами, казаки переправили раньше.
От взятого в плен шведского полкового квартирмейстера Голицыным были получены сведения, что бежавшие из-под Полтавы шведские части, вверенные королем Левенгаупту с наказом: «Сохранить в целости войско и перейти в татарскую степь», утомленные до крайности, не имея в своем распоряжении плавучих средств, стоят у местечка Переволочны, под горой, у берега Днепра; что Карл, Мазепа и некоторые шведские генералы с двумя-тремя тысячами солдат ранее переправились через Днепр и, по слухам, бежали в турецкую землю; что солдат и «всякого звания людей» у Левенгаупта осталось около 20 тысяч.
Появившись на виду у шведов и учтя их численное превосходство, Голицын решил применить неоднократно проверенную военную хитрость: в достаточном отдалении от шведов, — с таким расчетом, чтобы от них этого не было заметно, — он на некотором расстоянии от своих войск расположил одних лошадей с двумястами солдат-коноводов, в надежде, что шведы примут эту новую группировку за другой русский корпус.
Приготовившись таким образом, Голицын утром 30 июня послал Левенгаупту через своего трубача ультиматум о сдаче находящихся под его командованием остатков шведского войска «на милость победителя», обещая сдавшимся от имени Петра «всякую милость», в противном случае, предупреждал он, «никому пощады не будет».
Левенгаупт потребовал на размышление десять часов, Голицын с этим не согласился и дал два часа сроку. Собрав военный совет и доложив ему о состоянии войска, испытывающего острый недостаток в порохе, свинце, хлебе, упомянув при этом еще и о том, что Днепр преграждает им путь к ретираде, Левенгаупт высказал свою точку зрения: «Сдаться на сколько можно лучших условиях».
Мнения членов военного совета были различны, но в конце концов они свелись к следующему: если прибывшая русская армия в численном отношении превосходит их собственную, то сдаться, если же нет — то принять бой. Для разведки численности русской армии поручить генерал-майору Крейцу, под видом обсуждения вопроса о сдаче, уточнить численность армии на месте, в ставке Голицына.
В это время под Переволочну прибывает Меншиков. Ознакомившись с обстановкой, он тотчас посылает трубача к Левенгаупту с требованием немедленной сдачи и, не ожидая от него ответа, сразу ведет «с чрезвычайным звуком барабанов и труб» все войско в атаку. Колебаниям и раздумью шведов был положен конец. Тут же навстречу наступающим выезжает шведская делегация в составе генерал-майора Крейца, полковника Дюкера, подполковника Траутфетера и королевского генерал-адъютанта графа Дукласа с предложением «постановления артикулов капитуляции о сдаче войск».
Заметив, что русского войска, даже вместе с прибывшими с Меншиковым, значительно меньше шведского, [25]и желая срочно уведомить о том Левенгаупта, генерал Крейц сделал вид, что полностью согласен с условиями сдачи, выдвинутыми Меншиковым, и попросил, чтобы вместе с ним были посланы в шведский лагерь уполномоченные комиссары для утверждения этих условий главнокомандующим.
Просьба Крейца была удовлетворена, но убедить Левенгаупта взяться за оружие ему не удалось и условия сдачи, выработанные Меншиковым, были подписаны.
В два часа пополудни генерал Боур с семью драгунскими полками встал перед фронтом капитулирующего неприятеля.
Из гвардии было выделено три батальона. Они построились против шести шведских конных полков. Для сбора оружия было назначено по одному эскадрону от шести драгунских и шести пехотных полков.
После этих приготовлений Меншиков приказал Левенгаупту подвести свои войска к выделенным русским частям, отдать честь ружьем и сложить оружие к ногам победителей.
Приказание Меншикова было выполнено. Первой сложила оружие королевская гвардия, за ней — пехотные полки, затем лейб-регламент и, наконец, драгунские части.
Большинство переметнувшихся с Мазепой казаков побросалось в Днепр в надежде его переплыть, при этом многие из них утонули, а часть разбежалась заранее, так что под Переволочной их было захвачено немногим более двухсот человек.
Для большей безопасности пленные были разбиты на мелкие партии, и относительно малочисленное русское войско вынуждено было до прибытия подкреплений бессменно нести караул.
1 июля под Переволочну прибыл сам Петр.
Пленного Левенгаупта и его офицеров Петр принял ласково. Узнав же, что Карла нет среди сдавшихся в плен, он приказал немедленно отправить в погоню за ним генерал-майора Волконского во главе четырех кавалерийских полков.
Волконский нагнал шведов у Буга. Около девятисот шведских солдат в это время еще не успели отчалить от берега. Часть из них была русскими кавалеристами загнана в реку и утонула; другие, до пятисот человек, сдались в плен и вынуждены были совершить обратно уже пройденный путь.
Только Мазепе и королю с небольшой горсткой солдат удалось благополучно уйти от погони, — и то «не далее того места, — доносил после Волконский, — с которого они могли зреть гибель их спутников», да казаки, что отступали вместе с Мазепой, удачно избежали беды. Завидев русских, они тотчас пустились в широкую бесприметную степь. Она им была отлично известна. Волконский же полагал: ловить казака в степи — все равно что искать в стоге сена иголку.
— Что теперь делать? — спрашивает он Левенгаупта.
— Отступать к багажу, — советует тот.
Но отступление было уже немыслимо. Происходило беспорядочное бегство разбитого шведского войска. Офицеры солдатам, солдаты друг другу кричали: «Стой!» — и… бежали.
Под королем убивают лошадь, он пересаживается на другую и под обстрелом русских продолжает скакать. В первом часу пополудни он достигает обоза.
Быстрая верховая езда разбередила рану.
— Снимите меня с лошади, — шепчет король побелевшими губами. — Посадите в коляску… я не могу…
Его вносят в шатер.
— Где мои генералы? — спрашивает он, морщась от боли.
— В плену у русских, — отвечают ему. — И Стакельберг, и Гамильтон, и принц Максимилиан Вюртембергский…
— В плену у русских! — восклицает король. — Да это хуже, чем у турок! — Приподнимается на локте. — Вперед!.. — и падает в обморок.
— Он бредет, — шепчет Левенгаупт Гилленкроку.
В палатку и из нее входят, выходят, толпятся у изголовья кровати.
— Дайте воздуха! — волнуется лейб-медик Зюсс. — Отойдите от входа! — бесцеремонно осаживает он генералов.
Поспешно ходит Мазепа. Медлить невозможно. Никто в побежденном стане не имеет такого повода страшиться, как он, Мазепа. Русские могут нагрянуть с минуты на минуту, и тогда… От одной мысли об этом у Мазепы кровь леденеет.
— Ваше величество, — надрывно выдыхает он, на ходу отстраняя лейб-медика, уже что-то прикладывающего ко лбу и вискам короля, — ваше величество, — прерывающимся голосом повторяет Мазепа, протягивая к королю тощие влажные руки, похожие на куриные лапки, — необходимо тотчас, немедля, бежать… в турецкие земли…
— А?.. Что?.. — спрашивает Карл, как бы очнувшись от глубокого сна. — А почему не в Польшу?..
— В Польшу пробраться невозможно, — докладывает Мазепа, прижав обе руки к груди. — Одни русские силы будут тогда нас преследовать, а с другими у них за Днепром стоит Гольц!.. Нет, нет… Нельзя!.. Бежать степью в Турцию — только так! Через Днепр нас перевезут запорожцы, — они поклялись это сделать, ваше величество…
— А что вы советуете? — спрашивает Карл Левенгаупта.
— Государь, — говорит тот, склоняясь к изголовью походной кровати, — остается… — хмурясь, развел кисти рук, — поступить так, как мы сделали под Лесной…
— А именно?
— Бросить все тяжести — артиллерию, провиант, амуницию, лошадей раздать солдатам, остальное сжечь, уничтожить и… уходить как можно скорее.
Карл порывисто откидывает волосы с высокого лба, закусывает губу, секунду молчит — и:
— Я вас больше не держу! — бросает он Левенгаупту. Левенгаупта сменяет Мазепа. Он продолжает настаивать на том, чтобы уходить как можно скорее. У него пресекается голос. Его поддерживают Крейц, Гилленкрок, Лагерскрон, Аксель Спарре.
— Но бегство постыдно! — возмущается Карл, приподнимаясь с подушек. — Что вы мне предлагаете!.. Я предпочитаю биться с врагом до последнего! Пусть солдаты только увидят меня на коне, — обращается он к Гилленкроку, — и они станут сражаться так же храбро, как прежде! А вы утверждаете, что все уже кончилось!
— Нет, ваше величество, — качает головой Гилленкрок, — мы этого не утверждаем, но… смею доложить, что если теперь вот появится неприятель, солдаты сложат оружие или благоразумно исчезнут, чтобы спасти свою честь.
Карл упрямо твердит:
— Не понимаю, что все это, в конце концов, значит? Событие не столь частое, чтобы отнестись к нему равнодушно? Да, я согласен. Но почему же вы все время тянете к тому, чтобы бежать и бежать? Почему не пытаетесь иное найти? Да, иное!
Долго ему доказывали, что иное сыскать невозможно, долго, мучительно долго его умоляли. Мазепа становился перед ним на колени…
Наконец Карл склонился-таки на мольбы теряющего всякую почву под ногами Мазепы и убедительные просьбы своих генералов. Но и тут он отдал приказ об отступлении, совершенно противный тому, что советовал Левенгаупт, Имея в виду все же присоединить к себе отряды шведского войска, расквартированные в Ново-Санжарове, Беликах, Кобыляках, Соколке, он приказал: захватить с собой весь багаж и артиллерию и двигаться вдоль Ворсклы по направлению к ее устью.
— Зачем? — осведомляется Левенгаупт, стараясь понять, чем оправдывается такой ничего хорошего не сулящий, безумнейший риск.
— Наше счастье, что русские запоздали с погоней, — ворчит Гилленкрок.
Но король отвернулся. Он не хочет больше слышать никаких возражений!
Вечером, вместе с Мазепой, Карл сел в коляску генерала Мейерфельда, и они тронулись в путь. Переправляться через Днепр решили у Переволочны. Но русские разведчики успели заранее истребить под Переволочной все суда и паромы.
Для преследования шведов было отряжено несколько кавалерийских полков под командованием генерала Боура и нескольких пехотных полков под командованием князя Михаила Голицына. Общее командование этими силами было возложено Петром на Меншикова, который 28-го после полудня выехал вслед за частями, выступившими накануне.
Шведы шли довольно медленно и спокойно. На первых порах их отступление не походило на бегство. На рассвете следующего дня они достигли Ново-Санжарова. Здесь хирург перевязал королю раненую ногу, и Карл уснул было крепким сном. Но едва стала подниматься заря, как его разбудили.
— Русские гонятся за нами, ваше величество, — доложили ему. — Прикажете следовать далее?
Карл безнадежно махнул рукой:
— Делайте что хотите!
Тогда генерал Крейц, взявший на себя ответственность за дальнейший ход отступления, поступил так, как советовал Левенгаупт: зажег тяжелый багаж, лошадей роздал пехоте; приказал: двигаться к Переволочне как можно быстрее.
На рассвете шведы добрались до Кобыляк. Меншиков прибыл туда около восьми часов утра, но шведы успели уже ускакать, только при переправе через речку Кобылячку их арьергард оказал сопротивление с целью выиграть время.
К вечеру 29-го числа беглецы достигли Переволочны — селения, притулившегося в углу, образуемом Днепром и устьем впадающей в него Ворсклы. Но селение представляло из себя груду развалин. И на берегу Днепра не было ни суденышка, ни парома, ни даже плота. Только с Верху на берегу Ворсклы удалось обнаружить две лодки и несколько паромов. Их и спустили к Переволочне.
Карл решил покинуть свои войска и переправиться через Днепр. Командовать остатками армии он поручил Левенгаупту.
Коляску короля поставили на две лодки: передними колесами на одну, задними — на другую. В коляску Карла перенесли на руках. В полночь он отчалил от берега. Двенадцать драбантов служили королю гребцами.
Мазепу, успевшего захватить два бочонка с золотыми монетами, казаки переправили раньше.
От взятого в плен шведского полкового квартирмейстера Голицыным были получены сведения, что бежавшие из-под Полтавы шведские части, вверенные королем Левенгаупту с наказом: «Сохранить в целости войско и перейти в татарскую степь», утомленные до крайности, не имея в своем распоряжении плавучих средств, стоят у местечка Переволочны, под горой, у берега Днепра; что Карл, Мазепа и некоторые шведские генералы с двумя-тремя тысячами солдат ранее переправились через Днепр и, по слухам, бежали в турецкую землю; что солдат и «всякого звания людей» у Левенгаупта осталось около 20 тысяч.
Появившись на виду у шведов и учтя их численное превосходство, Голицын решил применить неоднократно проверенную военную хитрость: в достаточном отдалении от шведов, — с таким расчетом, чтобы от них этого не было заметно, — он на некотором расстоянии от своих войск расположил одних лошадей с двумястами солдат-коноводов, в надежде, что шведы примут эту новую группировку за другой русский корпус.
Приготовившись таким образом, Голицын утром 30 июня послал Левенгаупту через своего трубача ультиматум о сдаче находящихся под его командованием остатков шведского войска «на милость победителя», обещая сдавшимся от имени Петра «всякую милость», в противном случае, предупреждал он, «никому пощады не будет».
Левенгаупт потребовал на размышление десять часов, Голицын с этим не согласился и дал два часа сроку. Собрав военный совет и доложив ему о состоянии войска, испытывающего острый недостаток в порохе, свинце, хлебе, упомянув при этом еще и о том, что Днепр преграждает им путь к ретираде, Левенгаупт высказал свою точку зрения: «Сдаться на сколько можно лучших условиях».
Мнения членов военного совета были различны, но в конце концов они свелись к следующему: если прибывшая русская армия в численном отношении превосходит их собственную, то сдаться, если же нет — то принять бой. Для разведки численности русской армии поручить генерал-майору Крейцу, под видом обсуждения вопроса о сдаче, уточнить численность армии на месте, в ставке Голицына.
В это время под Переволочну прибывает Меншиков. Ознакомившись с обстановкой, он тотчас посылает трубача к Левенгаупту с требованием немедленной сдачи и, не ожидая от него ответа, сразу ведет «с чрезвычайным звуком барабанов и труб» все войско в атаку. Колебаниям и раздумью шведов был положен конец. Тут же навстречу наступающим выезжает шведская делегация в составе генерал-майора Крейца, полковника Дюкера, подполковника Траутфетера и королевского генерал-адъютанта графа Дукласа с предложением «постановления артикулов капитуляции о сдаче войск».
Заметив, что русского войска, даже вместе с прибывшими с Меншиковым, значительно меньше шведского, [25]и желая срочно уведомить о том Левенгаупта, генерал Крейц сделал вид, что полностью согласен с условиями сдачи, выдвинутыми Меншиковым, и попросил, чтобы вместе с ним были посланы в шведский лагерь уполномоченные комиссары для утверждения этих условий главнокомандующим.
Просьба Крейца была удовлетворена, но убедить Левенгаупта взяться за оружие ему не удалось и условия сдачи, выработанные Меншиковым, были подписаны.
В два часа пополудни генерал Боур с семью драгунскими полками встал перед фронтом капитулирующего неприятеля.
Из гвардии было выделено три батальона. Они построились против шести шведских конных полков. Для сбора оружия было назначено по одному эскадрону от шести драгунских и шести пехотных полков.
После этих приготовлений Меншиков приказал Левенгаупту подвести свои войска к выделенным русским частям, отдать честь ружьем и сложить оружие к ногам победителей.
Приказание Меншикова было выполнено. Первой сложила оружие королевская гвардия, за ней — пехотные полки, затем лейб-регламент и, наконец, драгунские части.
Большинство переметнувшихся с Мазепой казаков побросалось в Днепр в надежде его переплыть, при этом многие из них утонули, а часть разбежалась заранее, так что под Переволочной их было захвачено немногим более двухсот человек.
Для большей безопасности пленные были разбиты на мелкие партии, и относительно малочисленное русское войско вынуждено было до прибытия подкреплений бессменно нести караул.
1 июля под Переволочну прибыл сам Петр.
Пленного Левенгаупта и его офицеров Петр принял ласково. Узнав же, что Карла нет среди сдавшихся в плен, он приказал немедленно отправить в погоню за ним генерал-майора Волконского во главе четырех кавалерийских полков.
Волконский нагнал шведов у Буга. Около девятисот шведских солдат в это время еще не успели отчалить от берега. Часть из них была русскими кавалеристами загнана в реку и утонула; другие, до пятисот человек, сдались в плен и вынуждены были совершить обратно уже пройденный путь.
Только Мазепе и королю с небольшой горсткой солдат удалось благополучно уйти от погони, — и то «не далее того места, — доносил после Волконский, — с которого они могли зреть гибель их спутников», да казаки, что отступали вместе с Мазепой, удачно избежали беды. Завидев русских, они тотчас пустились в широкую бесприметную степь. Она им была отлично известна. Волконский же полагал: ловить казака в степи — все равно что искать в стоге сена иголку.