– Папа, познакомься, это Артем…
Михайлов протянул Замелькацкому вялую, очень чистую и сухую руку. Обхватывая ее своей потной и липкой (он это только в ту секунду осознал), Замелькацкий ощутил приятную, словно бы велюровую кожу обладателя миллиардов и в ту же секунду тот разжал свою, словно бы испугавшись нечистого пожатия молодого человека и Замелькацкий вздрогнул от этой мгновенно почудившейся ему брезгливости и вскинул на миллиардера глаза, но тот моментально увел свои куда-то вбок, в пол, словно бы избегая встретиться взглядами…
Все прошло как-то очень молниеносно и не торжественно и Замелькацкий, хотя ему уже было совсем не до всего этого, потому что у него уже так подпирало – подпирало невероятно, необычно сильно, на своем пике, что он терпел уже изо всех сил самых последних и ждал с отчаянием, когда же наступит облегчение… Так вот Замелькацкий при всем этом еще и ужасно расстроился, от того, что рука у него была такая липкая и нервная и так стремительно миллиардер отнял свою…
Чувство неудачи, провала было таким сильным и таким болезненным, что помогло, как и до этого оскорбительные выкрики таксиста, преодолеть пик, ужасный пик тяжести, который – Замелькацкий потом вспоминал об этом ужасном моменте – так вот самый ужасный момент он невероятным образом преодолел думая вовсе не о нем, не о пике атаки, а о том, что он не понравился Михайлову, произвел на него неблагоприятное впечатление.
Между тем, отношения между отцом и дочерью были либо какие-то странные, либо Замелькацкий просто ничего не понимал в характерах этих двух людей: не говоря друг-другу ни слова, они уселись в кресла, причем Замелькацкий оказался почему-то между Михайловым и Ариеллой…
У него к этому моменту начало отпускать. Причем насколько сильно подпирало до этого, настолько же замечательно и капитально принялось теперь отпускать: отпускало так, что можно было подумать, – хотя он был и не настолько наивен, чтобы в это поверить – что все: проблема рассосалась и больше в этот вечер беспокоить его не станет. Он не мог насладиться этим некоторым облегчением своей тяготы, потому что судорожно при всем при этом соображал, как ему выгоднее всего себя вести и что это значит – что дочь и отец посадили его между собой.
– Как-то мы неудобно сели… – вдруг, словно бы ни к кому не обращаясь, а просто вслух высказывая свои мысли, глядя ровно перед собой, в затылок сидящего перед ним человека, а может – в закрытый занавес, произнес Михайлов.
Замелькацкий повернулся к нему, но Михайлов продолжал смотреть вперед, куда-то в темно-бордовое полотнище занавеса и Замелькацкий отвернулся. Слова эти несомненно означали, что миллиардер не очень-то и рад соседству с молодым человеком, вернее – совсем не рад. Горе охватило Замелькацкого, в своих ожиданиях он почувствовал себя обманутым.
– А может быть и наоборот! – проговорил неожиданно Михайлов и повернулся к нему.
Замелькацкий воспрял духом. Он и без того уже был в необычном состоянии, но тут какое-то истерическое возбуждение взвинчивающей волной промчалось по всем его нервам. Он смотрел на миллиардера. Тот тоже не отводил взгляда и в отличие от лица Замелькацкого, по которому блуждала улыбка, лицо Михайлова оставалось совершенно бесстрастным.
Вдруг справа – они сидели в самой середине ряда, раздался голос Ариеллы:
– Папа, тебе нравится Артем?
– Главное, чтобы он нравился тебе… – ответил миллиардер.
– О, что-то новенькое!.. Ты, папа, кажется начинаешь изменять своим воззрениям… Мне, папа, Артем очень нравится!..
– Я очень рад…
– Мы с ним вместе работаем…
– Да, я работаю… – произнес Замелькацкий, но как раз в этот момент в зале начал гаснуть свет.
– Чем занимается ваша фирма? – вдруг, словно начиная какой-то очень доверительный разговор и даже немного склонившись всем корпусом к Замелькацкому, спросил миллиардер.
– Информационные технологии…
– А какая, папа, разница, чем занимается наша фирма?!.. Ведь это наша фирма, а не ваша! – громко, так что наверняка было отчетливо слышно сидевшим на соседних креслах людям, спросила Ариелла. Тем более наступила какая-то особенная тишина, свет погас совсем…
– Ариелла, ну зачем ты так!..
– Артем, помолчи!.. Папа знает, зачем я с ним так!..
– Послушай, дочка, у нас здесь свой мужской разговор!.. Правильно, Артем?..
– Конечно!.. – бодро и даже, насколько он был в состоянии, весело произнес Замелькацкий.
– Артем! Ты в театре! Твои разговоры мешают мне!..
– Поужинаем сегодня и тогда поболтаем, хорошо?.. – проговорил Михайлов на ухо Замелькацкому.
– Хорошо!.. – так же доверительно и шепотом произнес тот.
– Перестаньте! Немедленно перестаньте! – довольно громко воскликнула Ариелла. – Я хочу посмотреть!.. Вы всем мешаете!.. Перестаньте всем мешать! Потом поговорите!..
– Все, умолкаем!.. Поговорим потом, за ужином… – опять наклонившись к Замелькацкому прошептал миллиардер. – Там мне обещали одно очень хорошее вино… Как ты относишься к хорошему вину?
– Отлично!..
– Артем, я же тебя просила!.. Папа, зачем ты пригласил меня в театр? Чтобы не давать посмотреть спектакль?!.. Если тебе так понравился Артем, пригласил бы его одного?..
– А вот и приглашу!.. А, Артем?..
– Да я… Собственно…
– Все умолкаем!.. Не будем мешать Ариелле смотреть… Поговорим позже, за ужином…
Весь этот разговор произошел очень быстро, энергичным шепотом, в то время как раскрывался занавес, а прожектора начали выхватывать сцену из мрака…
Замелькацкий заерзал в своем кресле. Оно, как назло, оказалось скрипучим… Краем глаза он заметил, что от этого звука Ариелла вздрогнула и посмотрела на него. Но правда тут же и отвернулась…
У него была некоторая слабая надежда: атака не повторялась, так быть может то капитальное расслабление, которое он испытал после нее, продлится в течение всего спектакля. Но он недаром ерзал, – он чувствовал, что надежда – лишь иллюзия. Атаки подобной дьявольской силы прекратится не могут в принципе. То есть могут, но лишь в одном случае – когда достигнут той цели, для которой и предназначила их сама природа.
Стараясь не особенно шевелится, так чтобы не заскрипело опять кресло, Замелькацкий положил руки на колени – так было очень неудобно и неловко. Гораздо удобнее было положить их на живот, но делать это он боялся, вполне резонно полагая – это может спровоцировать новую атаку.
Теперь, как ему казалось, его посадка оптимальна – сама по себе она не могла вызвать новых коловращений в желудке. Он, конечно же, смотрел при всем при этом на сцену: там уже начался спектакль, сознание его фиксировало и реплики актеров, и сюжет. И даже, быть может, поскольку он пребывал в более взвинченном, нервозном и перевозбужденном состоянии, чем обычно, и сознание его было обострено сильнее обычного – сильнее, чем когда в прошлые разы бывал он в театре, а потому – и развитие пьесы и актерская игра воспринимались им острее, лучше… То, что он посмотрел в этот вечер в театре стало для него одной из самых запомнившихся театральных постановок в его жизни. И неважно, что шедшая современная пьеса была не так хороша, как можно было судить из рекламной кампании, проведенной перед премьерой, игра актеров – более, чем посредственна, а режиссерская работа… Что ж, Замелькацкий вовсе не был знатоком театра, чтобы суметь оценить или наоборот не оценить работу режиссера. Одно было точно – вовсе не режиссер спектакля обострил все его ощущения, но то, что они были так обострены, приводило к очень живому восприятию режиссерских задумок, если таковые вообще в этой постановке существовали!..
Михайлов сидел откинувшись на спинку кресла и лениво, из под полуприкрытых век смотрел на сцену. Правая рука его занимала уже подлокотник кресла Замелькацкого, но локтями они не сталкивались… Замелькацкий сидел держа руки на коленях в довольно напряженной позе.
Ариелла смотрела на сцену и не обращала ни на него, ни на отца никакого внимания…
Так прошло минут пять… Никаких атак больше не происходило, коловращения в желудке не возобновлялись и Замелькацкий постепенно начинал расслабляться и в своих мыслях уходить от злополучной темы… В какое-то мгновение он весь словно бы обмяк, убрал руки с колен, водрузил локти на подлокотники, столкнулся локтем с Михайловым – тот ничуть не подвинул свой… И вслед за этим прошло еще минуты две-три. Замелькацкий как-то перестал следить за действием на сцене, начав обдумывать все, что с ним случилось и главным образом, конечно, то, что по левую руку от него сидел хорошо всем известный миллиардер Михайлов. Сердце его готово было радостно забиться от восторга, но все же его еще сковывал пережитый, не до конца отпустивший ужас перед атаками.
«Черт возьми! Это невероятно, но мне нравится Ариелла! – думал Замелькацкий, воспринимая уже игру актеров на сцене словно бы через какое-то мутное стекло. – И она – дочь миллиардера, что, безусловно, делает этот роман невероятным, пугающим и одновременно открывающим мне дорогу в захватывающее будущее… Мыслимо ли это?! Тридцать минут назад я и думать не думал, что совсем скоро буду касаться локтем локтя могущественного владельца огромных предприятий… А видя его на днях по телевизору, думал ли я, что пройдет всего-то немного дней и вот наступит такой необыкновенный вечер!»
Замелькацкий немного сполз вниз, принимая еще более расслабленную и непринужденную позу, скосил глаза на своего соседа – Михайлов по-прежнему словно бы через дремоту, но и не отрываясь смотрел на сцену… И в этот момент в животе опять что-то начало зловеще двигаться…
Замелькацкий принял прежнюю напряженную позу. На какие-то несколько десятков секунд это помогло, но потом коловращения продолжились и теперь уже с большей силой и как-то особенно непрерывно. Теперь уже у него почти не оставалось сомнений – это начало новой атаки. Неужели она будет столь же могучей, как и последняя, предыдущая?!.. В принципе, его давно уже должны были охватить серьезная паника, серьезный ужас, но до сих пор этого не произошло – на все эти атаки, на всю эту проблему, уничтожавшую его, наложилась встреча с миллиардером – эмоциональная встряска пока спасала от паники. Но действие ее кончилось!..
Неужели же, – о, боже! – он уже привык, что рядом с ним сидит миллиардер Михайлов?!.. Атака началась медленно, но она постоянно усиливалась. Как-то не к месту Замелькацкий припомнил, что отца Ариеллы показывали по телевизору в связи с одним недавно разгоревшимся скандалом. Впрочем, насколько мог судить со своей колокольни Замелькацкий, финансовому благополучию магната этот скандал навредить если и мог, то незначительно.
Он скосил глаза вправо: в руках Ариелла держала программку, купленную в фойе. На этих программках, если он не ошибался, часто указывают продолжительность спектакля. Программка была открыта как раз на последней странице, где могла быть продолжительность, но в темноте почти невозможно было что-либо разглядеть. Заметив, что он наклонился к программке, Ариелла, протянула ее ему.
Он взял программку и принялся рассматривать последнюю страницу, даже держа программку перед глазами, он не очень хорошо мог читать в темноте, поэтому ему приходилось вертеть ее и так и эдак, добиваясь, чтобы свет как можно лучше падал на страницу. Ариелла не отрываясь следила за его манипуляциями.
Лучше бы она не смотрела на него!.. Потому что чувствуя на себе ее взгляд, он нервничал еще больше: продолжительность спектакля нигде не была указана, но судя по количеству действий, – их было три, – скоро это кончится не могло. Ему уже было очень тяжело терпеть… Если бы ни Ариелла, как-то уж очень пристально смотревшая на него (Да и зачем ей это?! Какая разница, что он там смотрит в программке?!), он бы еще, пожалуй, помучался, попытался потерпеть, – авось, что-нибудь из этого да вышло… Но она вдруг шепотом спросила:
– Что ты там выискиваешь!..
Надо же, обратила ведь внимание, что не фамилиями актеров он интересуется!..
– Так… Ничего… – еле выговорил он.
В эту секунду он, должно быть, был невероятно бледен, но темнота скрадывала все.
Он вернул ей программку и уставился на сцену. Атака усиливалась… Мука, тупая нестерпимая мука овладевала им все сильнее и сильнее… В какую-то секунду он даже прикрыл глаза. Теперь уже ему было так тяжело, что происходившего на сцене он больше не воспринимал. И даже в эти мгновения он совершенно перестал думать о том, что слева от него сидит миллиардер Михайлов. «Надо выйти!» – судорожно неслось у него в голове. «Но это невозможно!» – тут же говорил другой голос. Они сидели в самой середине ряда, ряд их был совсем недалеко от сцены и зрительный зал был устроен так по-дурацки, что задние ряды почти не возвышались над уровнем передних, а значит, пока он будет поднимать половину своего ряда, тем, кто сидит на задних рядах из-за встающих не будет ничего видно. Вот же угораздило!.. Как назло между рядами было очень тесно и выйти не поднимая сидящих не было никакой возможности. «Нет, надо терпеть до антракта!.. Господи, только бы отпустило!..» Но атака очень понемногу, постепенно, садистски усиливалась…
«Сколько времени уже прошло?!» Он не представлял, во сколько начался спектакль. Он полез в карман за часами… И как назло они опять выскользнули у него из пальцев и упали на пол – куда-то вниз, вбок, под ноги Михайлову… Тот никак не отреагировал и даже не пошевелился. Замелькацкий полез вниз. Как назло часы были уже за ногой миллиардера. Он никак не мог дотянуться до них. Он предполагал, что Михайлов, увидев, что он полез практически ему под ноги, как-то поможет ему, подвинется, но тот по-прежнему сидел, невозмутимо уставившись на сцену. И это бы еще ничего, но Замелькацкому с каждым новым мгновением не становилось хуже и хуже.
Задев ногу миллиардера, чуть ли не уперевшись в нее локтем, он дотянулся до часов – тут Михайлов, наконец, чуть-чуть подвинулся, но как-то вынужденно, а не потому, что хотел помочь молодому человеку.
Замелькацкий поднял часы с пола, стряхнул налипшую пыль, – Ариелла следила за ним, – поднес к уху: часы, несмотря на падение, невозмутимо тикали. Видно пол был упругим и пружинистым и это смягчило удар. Он начал вертеть часы в руках, пытаясь поймать свет на циферблат. Состояние его постоянно ухудшалось…
– Торопишься куда-то? – наклонившись к нему, прошептала Ариелла.
Замелькацкий не увидел, а скорее почувствовал, что в этот момент в его сторону повернулся и Михайлов.
– Мы же договорились, что сегодняшний вечер проведем в театре! – неожиданно и уже не шепотом сказала Ариелла, прежде, чем Замелькацкий успел что-либо ответить.
– А мы где?.. – прошептал он, наклонившись к ней.
Краем глаза он видел, что Михайлов по-прежнему внимательно смотрит на них и, по-видимому, старается расслышать фразы из их разговора.
– Но ты же смотришь на часы!..
– Ну и что?..
– Я чувствую, ты какой-то очень нервный. От тебя исходит какая-то волна нервозности!.. – отчеканила вдруг Ариелла. Вот теперь она была совершенно спокойна, словно бы только что совершенно успокоилась. Последнюю фразу она произнесла достаточно громко для того, чтобы ее отчетливо расслышал Михайлов, который, – Замелькацкий чувствовал это, – по-прежнему сидел повернувшись к ним лицом.
Замелькацкий смутился…
– Вовсе нет… – пробормотал он.
То, что своей фразой Ариелла попала в самую точку, подействовало на него настолько, что у него опять начало отпускать… Пик в очередной раз был пройден.
Ничего не видя, он смотрел на сцену, а сам думал, что пройдет совсем немного времени и опять начнется атака… Не факт, что он дотерпит до антракта!.. Меж тем, облегчение было совсем коротким и состояние его вновь начало ухудшаться… Причем гораздо быстрее, чем в прошлые разы… Вдруг он занервничал еще больше от того, что подумал: ведь и выйти-то в случае чего быстро не удастся!.. Пока он всех подымет, пока до них дойдет, что надо встать и пропустить его… Он будет нервничать, дергаться… Нет, лучше не доводить до такого!..
Наклонившись к Ариелле, он все же не сразу смог выдавить из себя это:
– Я на минуточку!.. – голос его прозвучал как-то очень сдавленно и неестественно.
Она повернулась и уставилась не него, не произнося ни слова. Тут только до него дошло, что она не понимает, чего он от нее хочет.
– Мне нужно выйти!..
– Выходи… – совершенно спокойно сказала она, но не пошевелилась, чтобы пропустить его.
Он встал. Интенсивность атаки стремительно нарастала. Она чуть-чуть подвинулась, давая ему пройти… Он еле протиснулся между ее коленями и спинкой кресла в следующем ряду.
14
– Куда ты ходил?.. – бесцеремонно спросила она.
– Да так… Надо было… – отчего-то он постеснялся сказать правду.
Мгновенно повернувшись, он встретился взглядом с Михайловым.
– Что надо было? – не отставала Ариелла.
Замелькацкий повернулся обратно к ней… Она по-прежнему внимательно разглядывала его. Тут он сделал ошибку (отчего-то он ужасно стеснялся признаться в том, что был в туалете):
– Надо было позвонить…
Ариелла тут же отвернулась.
«Ладно, ничего! – подумал он. – После разберемся… Потом ей все объясню!.. Могла бы и не приставать так настойчиво с расспросами!»
Настроение было отвратительное. Некоторое время он смотрел на сцену. После отлучки за тем, что там происходило следить было вовсе тяжело: все, что происходило, превратилось для него в поток реплик, – он с трудом улавливал их смысл.
Он принялся утешать себя тем, что впереди ужин в ресторане и он сможет загладить странное впечатление от своего выхода из зала. Впрочем, оно само загладится и заглаживать ничего не придется. Он покосился на Михайлова – тот по-прежнему смотрел на сцену… Потом, как-то не подумав, полез за часами – ему хотелось, чтобы спектакль поскорее закончился и они втроем оказались в ресторане… Едва он вытащил часы и еще не успел толком посмотреть время, как Ариелла, наклонившись к нему, прошептала:
– Что, куда-то очень спешишь?..
– Да ты что!.. – тут же убрал свои искалеченные часики обратно в карман пиджака.
– А я уж думала, тебе опять надо позвонить!..
– Нет-нет…
Она продолжала смотреть на него.
– Что?..
– Ничего, – ответила Ариелла и отвернулась.
Тон ее показался ему слишком спокойным, равнодушным. Еще некоторое время он в расстроенных чувствах смотрел на сцену и в какой-то момент все-таки поймал утерянную было нить – увлекся, стал следить за пьесой, перестал на время думать о своих злоключениях и тут почувствовал, что в животе у него опять начались коловращения… Он поменял позу, но коловращения не прекращались. Михайлов бросил на него короткий взгляд и тут же отвернулся.
Некоторое время он надеялся, что все пройдет, но неприятность усиливалась. Он был уже настолько уставшим и измученным, что в этот раз его охватила паника настолько невероятная, что он никогда не мог бы предположить, что такая может с ним приключиться. Он давно уже был весь мокрый от пота!..
«Выйти! Придется немедленно выйти!» – только одно было в его голове. Он напряженно смотрел на сцену. Восприятие его было обострено до чудовищной степени. Если бы он получше владел собой!.. О, он смог бы более-менее трезво все проанализировать и понять, что судорожные мысли про «немедленно выйти» позволяли ему держаться: как только он решал, что все уже – выходит, проблема немного ослабевала. Но настолько, что он мог дальше терпеть и держаться. Ему всего-то надо было дотерпеть до антракта!.. Но Ариелла не дала ему взглянуть на часы – он потерял ощущение времени – сколько до антракта, он не представлял даже примерно!
В один из моментов он не выдержал и поднялся с кресла. Чувство было такое, что все – жизнь кончилась!.. И будут дальше те или иные обстоятельства – совершенно неважно!
Он заметил, как вскинулся на него Михайлов и кажется провожал его взглядом, пока он не вышел из ряда… В голове у Замелькацкого крутилось что-то вроде «Ну да! Да! Что-то со мной не в порядке!.. Ну и что такого?!.. С каждым это может случиться!» Он словно бы собирался сказать эту фразу всем, кого тревожил: Ариелла не произнесла ни слова и сдвинулась сильнее, чем в первый раз, так что он даже смог пройти, не задев ее коленей. Дальше, конечно, началось ужасное – Замелькацкому казалось, что сидевшие в ряду люди, все как один ополчились на него: вместо того, чтобы быстро дать ему пройти, они словно бы нарочно делали все, чтобы как можно сильнее привлечь к нему внимание остального зала. Никто не подвигался и не вставал сам: к каждому Замелькацкий был вынужден наклониться и попросить его пройти. Особенное раздражение высказывали женщины. Ему показалось, что позади него одна из них произнесла: «Сколько можно ходить!»
В ужасном состоянии он, наконец, вышел из зала. Уже находясь там, где ему теперь стало привычным находиться, он думал о том, что поскольку с ним происходит нечто совершенно невероятное и необъяснимое, вряд ли ему удастся придумать сейчас, как со всем этим бороться. Единственное, что он может попытаться сделать – это выжить. Но об этом он уже думал в прошлый раз…
В зал он вернулся в не меньшем тумане, чем покидал его. По сравнению с тем, как он вернулся в первый раз, добавлялось еще то, что теперь он совершенно ни в чем не был уверен и уже сейчас, подходя в полумраке к своему ряду, думал о том, продержится ли он до антракта и как скоро начнутся очередные атаки. В том, что они начнутся, сомнений у него почему-то не было.
– Господи, да это какой-то кошмар! – довольно громко произнесла женщина, сидевшая на втором месте от края, когда увидела его.
Но ее спутник, видимо, был человеком более мягким и более добродушным, чем она потому что уже привстал со своего кресла и Замелькацкий успел втиснуться между ним и спинкой кресла переднего ряда. Женщине не оставалось ничего другого, как тоже привстать и пропустить Замелькацкого.
По большому счету, он ожидал более серьезной реакции на свой проход, но те, кто сидел в его ряду, оказались, к счастью, довольно сдержаны… Вот со следующего ряда и с рядов дальше до него донеслось несколько замечаний, впрочем, и они были достаточно сдержанными и произносились даже не в полголоса, а в его треть, четверть, так что он не был до конца уверен – были ли на самом деле произнесены эти замечания или они только вообразились ему.
Наконец, он добрался до Ариеллы. Глянув на свое место, он с удивлением обнаружил… Что оно занято! На нем сидел миллиардер Михайлов!
Ариелла опять молча и не глядя на Замелькацкого подвинулась, он протиснулся… Миллиардер тоже подвинулся, правда не очень сильно, но в тот момент, когда Замелькацкий протискивался мимо него, он наклонился к Ариелле и что-то очень тихо сказал ей, настолько тихо, что Замелькацкий не расслышал ничего, кроме местоимения «он».
Он сел в кресло. Более отвратительного состояния у него в жизни еще не было. Ему хотелось поговорить – с Ариеллой, с Михайловым, он сам не знал, что скажет, но молчать было невыносимо. В этом молчании ему казалось, что все только и думают о том, почему он так часто выходит… Лучше бы все же молчать, он не мог остановиться и наклонился к Михайлову…
Тот продолжал о чем-то очень тихим шепотом разговаривать с дочерью. Заметив, что молодой человек повернулся и смотрит на него, Михайлов тоже как-то очень лениво посмотрел на него. Тут же отвернулся и продолжил шептаться с Ариеллой.
Замелькацкий ровнее уселся в кресле. Теперь он сидел как раз по середине ряда. Впрочем нет: в сторону Михайлова до прохода было на одно-два кресла меньше. Замелькацкий покосился на того, кто сидел от него по левую руку: какой-то солидный, грузный господин. В темноте светлым пятном выделялась его белая рубашка и торчавшие из под рукавов пиджака белые манжеты. Господин внимательно смотрел на сцену… Замелькацкому вспомнился прошедший день: утро, как ехал на работу, мысленно беседуя с Боней… Боня!.. Припомнил, как сидел за столом в офисе, как нервничал и надеялся, что девушка-робот не придет. А как потом шли к метро!.. Даже уже эта дорога к метро, не говоря уже о дне в офисе, об утре и воображаемых разговорах с Боней, казалась ему случившейся в каком-то невероятно далеком прошлом. Сколько лет тому назад это было? Десять, двадцать? Сто?
В этот раз он наслаждался покоем гораздо дольше, чем в предыдущий. Он уже опять начал понимать, что происходит на сцене – догадался, что произошло по ходу пьесы, пока его не было… Между Ариеллой и отцом с некоторыми перерывами шел какой-то разговор. Поворачиваясь в их сторону Замелькацкий видел Михайлова склонившимся к дочери.
Постепенно настроение Замелькацкого начало улучшаться.
Он решил, что в антракте он откровенно расскажет обо всем Ариелле – чего он так стесняется собственных походов в туалет?!.. Вот же выдумал! Что естественно, то не безобразно!
Сколько времени прошло в относительном покое он не знал, но в какой-то момент в животе у него вновь начались коловращения. Еще сколько-то минут он пытался терпеть, а потом встал с кресла.
На этот раз он двинулся в сторону солидного, грузного господина.
– Извините… – пробормотал Замелькацкий, наклонившись к господину.
Тот посмотрел на него и неожиданно произнес:
– Я не пропущу вас!..
– Почему?
– Это неприлично!.. – сдавленным, тихим голосом проговорил грузный господин. – Это театр, а не киношка, молодой человек!.. Если вы плохо себя чувствуете, не надо каждый раз возвращаться!..
– Я нормально себя чувствую!..
– Вы можете выйти один раз, но входить и выходить несколько раз за спектакль – нельзя!.. Вы не понимаете?!.. Дождитесь антракта!..