Страница:
Примерно также — с точки зрения банального здравого смысла — можно решить и вопрос о «бытии и сознании» Если бы мы, например, говорили о некоем сообществе телеграфных столбов то мы должны были бы придти к философскому заключению, что их бытие или небытие к их сознанию не имеет ровно никакого отношения. Но нас интересует сообщество людей, а у людей — сознание решает все. Человек, как полноценная человеческая личность, существует лишь постольку, поскольку существует его со з нание. Сумасшедший, пьяный, горячечный, ребенок не являются полноценными людьми, ибо их сознание нарушено, ущемлено или недоразвито. Калека без рук и без ног, но с ненарушенным сознанием, является юр и дически полноправной и полноценной человеческой личностью как и всякий, имеющий полную коллекцию своих конечностей. Человек, потерявший свое сознание навсегда, — становится просто-напросто покойником.
Бытие человека определяется его сознанием. Нет сознания — нет и человека. Неполное сознание — неполный человек. Кончено сознание — кончен человек.
Бытие человека определяется только его сознанием и больше ничем. Жизненный путь человека определяется тем, что именно есть в сознании этого человека: его характер, воля, знание, способности, таланты и прочее. Михаиле Ломоносов стал Ломоносовым вовсе не потому, что он родился в Холмогорах, как Ульянов стал Лени н ым не потому, что он родился в Симбирске, сем и нарское образование товарища Сталина не имело никакого отношения к его революционн о й карьере как аристократ и ческое происхождение князей Кропоткиных не имело никакого отношения к тому, что Кропоткин стал лидером мирового анархизма.
Если вы просто огля н етесь вокруг вас самих, то вы, без всяких теорий и философий, увидите, что судьбы людей определяются их сознанием. Есть люди уживчивые и неуживчивые, работящие и лодыри, способные и бездарные, есть энергичные и вялые, есть умелые и неумелые, есть люди, у которых все «спорится», и есть люди , у которых все «из рук валится». Все это вместе взятое, в конце концов, определяет судьбу человека в семье, в окружении, на работе, в обществе и даже в человечестве. Основную массу населения всякой современной стра н ы составляют средние рабочие и крестьяне — квалифицированные рабочие и хозяйственные крестьяне, люди со средними способностями и прочим. Над н ими идет слой работников умственного труда, под ними слой неквалифицирова н ных рабочих и бесхозяйственных крестьян. Еще ниже, и л и — вернее — как-то в стороне, имеется прослойка неудач н иков всех классов и всех профессий, вот тех, которые в пер в ую голову прут во всякую революцию: пропившиеся помещики , разорившиеся лавочники, неудачные адвокаты, спив шиеся рабочие. Именно тот слой людей, которые делают революцию: неудачники, недоноски и отбросы.
С точки зрения материализма вообще, а марксизма — в частности, непонятна ни разница в судьбах отдельных людей, ни разница в судьбах отдельных народов. В самом деле: почему все князья Кропоткины были, как князья — служили, получали чины и прочее — два брата, Александр и Петр Александровичи, пошли в революцию: первый застрелился в ссылке, второй стал отцом русского анархизма. Почему графы Толстые были как графы, служили, получали чины и числились в рядах край н их реакционеров, — а Лев Толстой начал проповедовать свой псевдохристианский анархизм? Почему сверстники Михаиле Ломоносова так до конца дней, своих ловили и возили рыбу, не стремясь ни к каким наукам и академиям? Почему из миллионов людей — один рождается гением, несколько — талантами, большинство — средне-разумными людьми и какое-то меньшинство — неудачниками, несмышленышами, лодырями или идиотами? И почему — у ра з ных народов эти проценты распределены столь неравномерно?
Ничего этого мы не знаем. И, если и узнаем, то, вероятно, очень нескоро. Всякая же «наука», приноровленная для нищих мозгами людей, должна дать, — хоть глупый, но зато окончательный ответ. Материализм его и дает: глуп о , но просто. Тот факт, что этот ответ находится в самом зияющем противоречии с самыми общедоступными и общеизвестными фактами — никакой роли не играет: простецы фактов не знают и ими не интересуются. Но они есть «рынок». «Рынок» предъявляет массовый спрос на дешевую идеологию, и материализм в его копеечных брошюрах дает простецам конечную уверенность в том, что кроме там некоторых технических деталей — вот, вроде проблемы разложения атома, никаких тайн в мире Н ет, что все дешево, просто и вполне общедоступно, что «бытие определяет сознание», или, как еще определеннее выражался Бюхнер, — «человек есть то, что он ест». Исследуйте его пищу и вы найдете ответ на вопрос о его д арованиях.
В переводе на язык истории это означает: определите. климат страны, ее ресурсы, ее торговые пути и прочее — и вы получите ответ на вопрос о ее успехах или неуспехах … Торговая Италия эпохи Возрождения торговала, примерно, так же, как сегодняшняя Англия — но она дала миру ряд первокласс н ых художественных гениев, — Англия не дала ни одного. За исключением литературы, у Англии никакого искусства нет: нет ни скульптуры, ни живописи, ни музыки. Но, подвизаясь на поприще торговли и искусств, Италия проявила совершенно потрясающую государственную бездарность: веками и веками она жила под чужим игом, на ее земле разыгралась комедия «Священной Римской Империи Германской Нации» , ее освободили из-под австрийского ига чужие штыки (Н а полеон Третий), и, быть может, позднейшая история Италии объясняет все это чрезвычайно простым способом: и тальянцы — трусы. И п ервая и вт о рая Абиссинские войны, и Первая и Вторая мировые войны показали с полной очевидностью: итальянцы не любят стрельбы, она действует на их артистические нервы. Страна с сорока пятью миллионами населения, с крупной промышленностью, в том числе и военной, с первоклассной (технически) авиацией и подводным флотом. … И — что? Когда девять германских парашютистов спустились спаса т ь арестованного королем Муссолини от нескольких сот карабинеров, карабинеры только и нашли в себе мужества, что орать: «не стреляйте, не стреляйте»! Муссолини был освобожден без единого выстрела: трагический утопист, пытавшийся сегодняшних паяцов и актеров превратить во вчерашних римлян и воинов.
Но современная история дает нам еще более яркие примеры. В нашу эпоху, в наших экономических, климатических, культурных и прочих условиях живут два народа: цыгане и евреи. Цыгане проходят сквозь нас, как привидение с к возь стену: они кочуют то на возах в России, то на лодках — в Норвегии, то на Фордах — в Америке, и ни наша культура, ни наша государственность, ни наши деньги, ни наш капитализм, ни наш социализм не интересуют их ни в какой степени — им плевать. Они воруют, колдуют, ворожат и м астерят — но прежде всего кочуют: им, видите ли, так нрав и тся. Чем же это объяснить? Материаль н ыми условия м и их бытия? Или духовными условиями их сознания? Той «прибавочной ценностью», из-за дележа которой так свирепо дерутся капиталисты и социалисты всех стран — цыган не интересует никак: что-то спер, поел, и — езжай дальше. Текущие счета в капиталистических и социалистических банках — созданы не для них.
Примерно так же проходит через нашу эпоху и нашу куль т уру еврейство — сохраняя те же навыки и ту же форму носа, которые записаны и зарисованы в египетских иероглифах. Они не смешиваются с народами, среди которых живут у же столетиями и тысячелетиями, и считают себя, — даже самые коммунистические из них, — носителями иудейской религиозной идеи: построения окончательного царства Божия на земле. За все столетия своего рассеяния, несмотря на все притеснения со стороны народов-хозяев, они ни разу не сделали даже и попытки организовать собственную государственность. За те столетия и тысячелетия, в течение которых сотни народов смешались с другими сотнями народов, создали новые расы, например, русскую и англосаксонскую, евреи остались в стороне и во внутренней изоляции. Почему?
Почему мусульманская культура арабов дала ряд выдающихся ученых и философов? Почему Оттоманская Империя в ве к а своего величайшего военного и экономического могущества не дала ровным счетом ничего? Почему такими неудачными оказались все попытки германизма построить империю? И почему Россия — при всей ее технической отсталости и «географической обездоленности» построила величайшую в истории мира государственность?
Обо всем этом мы не знаем ровным счетом ничего. И этот ответ будет честным ответом. Все остальное будет спекуляцией на науке, на научности, на массе простецов, жаждущих хотя бы копеечной, но окончательной истины.
Но если мы не знаем почему, то — на вопрос как мы можем дать более или менее точный ответ. Если бы мы спросили двенадцатилетнего Ломоносова, Эддисона и Репина — почему они стремятся к науке, технике и живописи, то ни один из этих мальчиков никакого вразумительного ответа не дал бы. Едва ли он смог бы дать этот ответ и в более поздние годы: гений человека, как и гений народа, рождается из неизвестных нам источников — как родилась гениальность древней Эллады или бездарность современной Греции. Но, проследив биографию отдельного человека или историю отдельного народа, мы можем установить некоторую сумму постоянно действующих качеств: доминанту отдел ь ной личности; характер личности индивидуальной и дух личности коллективной. И я буду утверждать, что основным слагаемым этой доминанты является инстинкт, — и у человека и у народа.
Мы, в сущности, все воспитаны на философии французских и немецких сеятелей разумного, доброго, вечного — на энциклопедистах конца XVIII века и на натурфилософах середины XIX, говоря суммарно, на Дидеротах и Бюхнерах. Это, к сожалению, даром не проходит. И от наследия материалистической и рационалистической философии не так легко отделаться даже в нашу эпоху, столь бурно пожинающую плоды, посеянные этими сеятелями. Рационалистические сеятели сконструировали некий рассудочный мир, на современной вершине которого торчит Чрезвычайка, расстрелами планирующая рационально устроенную человеческую жизнь. Было сконструировано и чисто рассудочное понятие механической справедливости, распространяющееся на всю двуногую вселенную: этакая всемирная уравниловка, по карточкам распределяющая всяческие моральные и материальные блага. Необычайная сложность человеческого мира была сплющена до толщины листа газетной бумаги, на одной стороне которого значится: «время есть деньги», а на другой «бытие определяет сознание». Не нужно большой проницательности, чтобы уловить родственность этих двух лозунгов: капиталистического и коммунистического. Оба они утверждают приоритет материальных ценностей — ни слова не говоря о том, так для чего же эти ценности нужны? И какими мотивами руководится человек, создавая и накопляя эти ценности? Только голодом? Это будет правильно для мира животных, но ведь животные никаких ценностей не накопляют и время на деньги не меряют. Продовольственных ценностей не накопляют и дикари — они копят украшения. И чем больше человеческая жизнь подымается от готтентотского уровня до современности, тем меньшее и меньшее значение приобретает удовлетворение материальных нужд.
Является ли радио удовлетворением материальной нужды? А книги, картины цветы, вино, мундир военного, ряса священника или смокинг штатского? Человек каменного века удовлетворял свои материальные потребности никак не хуже, чем наши современники: он жрал сырое мясо — не по карточкам, и одевался в звериные шкуры, которые добывал тоже без очередей. Были, правда, тигры — не бронированные, а обыкновенные. Намного ли лучше нынешние бронированные? Пророки распределения материальных ценностей довели нас до того, что и распределять ничего не осталось, а организация механической справедливости привела к такому размножению всяческих чрезвычаек, что мир пещерных людей и пещерных тигров может нам показаться раем благоустроения и безопасности, — об атомной бомбе я уж не говорю…
Предположение, что человек работает, страдает, борется, добивается и прочее только во имя «материальных ценностей» — есть глупое предположение. Культурный мир начала XX столетия был сыт вполне, это не избавило его ни от войн, ни от революций. Человек, выйдя за пределы биологического голодания, когда действительно забота о пище заслоняет все остальное — начинает работать для того, чтобы быть сытее, сильнее, умнее, красивее остальных людей — и это и есть главный мо тив человеческой деятельности. Если бы все молодые люди, ныне прыгающие в длину и в вышину, с разбега и даже без оного, каким-то чудесным образом пришли к одинаковому и обязат ел ьному для всех рекорду — атлетика перестала бы существовать. Юноша, занимающийся легкой атлетикой, тренируется вовсе не для того. чтобы просто хорошо прыгать, а для того, чтобы прыгать лучше остальных, а, по возможности, и лучше всех остальных в мире. Барон Ротшильд или мистер Морган нагромождают новые миллиарды на кучу старых вовсе не потому, что Ротшильдам, Морганам и прочим не хватает жиров, штанов, витаминов или жилья: они тоже ставят рекорд. Товарищ Сталин вырезал Бухариных и Тухачевских вовсе не потому, что они угрожали сумме материальных благ, нужных сталинскому материальному бытию, а потому, что мировой рекорд гениальности Сталин хотел оставить за собой. НЕ из-за материальных благ Толстой писал свою «Войну и Мир» и не из-за материальных благ русские революционеры шли на каторгу и виселицу.
Человек хочет быть сильнее, умнее, красивее ближнего своего. Или, по крайней мере, — казаться сильнее, умнее и красивее. Если бы этого не было — прекратился бы всякий прогресс не только в мире человека, но и в мире животных. Бор ь ба за самку, дающая перевес не только сильнейшему, но и красив е йшему (брачное оперение у птиц) неустранимым биологическим путем перешла и в человеческое общество, конечно , в неизмеримо более сложном виде, чем она действует в животном мире. Материалистическое мировоззрение проворонило эту борьбу начисто. Оно проворонило половой инстинкт во всех его видах. Оно изобразило человека бесполым существом, все потребности которого принципиально ограничены материальными благами и все заботы — приобретением, и еще более, распределением этих материальных благ.
Юноша и девушка, целующиеся при свете луны или без света луны, вовсе не собираются поставлять будущему человечеству будущих пролетариев или будущей родине будущих солдат. Они действуют под влиянием того же инстинкта, который заставляет кету подыматься к верховьям Амура и там гибнуть, отдавая свою жизнь продолжению рыбьего рода. Нося, рожая и воспитывая ребенка, мать вовсе не задается вопросом о будущих наследниках и собственниках родительского имущества. Кстати, наибольшее количество детей имеют те слои населения, которые никому никакого наследства оставить не могут, иб о и сами ничего не имеют — беднейшие слои страны. Люди строят семью, повинуясь древнейшему и могущественнейшему из инстинктов. Но точно таким же образом, чисто инстинктивно, люди строят свое государство.
Если у человека не работает, или работает плохо, половой инстинкт, он ни при каких условиях семьи не создаст. Если половой инстинкт находится в порядке, то семья будет создана даже в самых невероятных условиях, как она была восстановлена в поистине невероятных условиях советской жизни. Если у народа не действует государственный инстинкт, то ни при каких географических, климатических и прочих условиях, этот народ государства не создаст. Если народ обладает государственным инстинктом, то государство будет создано вопреки географии, вопреки климату и, если хотите, то даже и вопреки истории. Так было создано русское государство.
Эллинские философы вели друг с другом бесконечные дискуссии и строили свои философские системы, вовсе не имея в виду утверждать в будущих веках славу эллинского гения и снабжать гимназистов XX века материалами для школьной логики. Римский мужик завоевав ш ий сначала Лациум, потом Италию, потом Галлию, понятия не имел о том, что он строит будущую мировую Империю Рима. Русские землепроходцы и английские торговцы, пробравшиеся к Берингову проливу ил и к Новой Зеландии, совершенно не имели в виду стройки Российской или Великобританской Империи: обе эти империи явились автоматически результатом многовековой работы миллионов людей, имен которых мы не узнаем никогда. Рассу д очные попытки, не имевшие опоры в народном инстинкте, проваливались и теперь проваливаются с совершенно исключительной последовательностью. В результате французских энциклопедистов, Франция, вместо того, чтобы освободить от тиранов все человечество, разгромила собственную Империю и привела «тиранов» в Париж, где «тираны» и продиктовали потомкам Дидерота и Руссо свою державную волю. Германская философия до точки, до мельчайших подробностей разработала теорию государства и власти, теорию «воли к власти» и права на власть, и результатом этого был первый Версальский мир, который был очень плох и другой Версальский мир, который оказался намного хуже первого.
Вопросу о философии, о социализме и о практических результатах и той и другого, я посвятил отдельную книгу, [3] она может быть попадется на глаза читателю этой книги. А, может быть, и не попадется, времена теперь социалистические. Во всяком случае — в данной работе темы о философии и о социализме я могу коснуться только мельком. Моя тема сейчас — это стройка русской государственности. И я хочу на самых простых практических примерах, лишенных какого бы то ни было теоретического обоснования, показать, как в аналогичных случаях действовали немцы и как действовали русские и почему в одном случае получилась Российская Империя, а в другом — хронический Версаль — то мир Вестфальский, то мир Версальский.
Пример номер один. — Приблизительно в IV веке нашей эры почти всю внешнюю Европейскую Россию занимала так называемая готская империя — империя германского племени готов. На нее, как впоследствии на Киевскую и Московскую Русь, хлынули азиатские орды гуннов. Империя была разбита. Готы подчинились гуннам и в составе их орд пошли завоевывать Европу. Те жалкие остатки державного готского племени, которые уцелели после всего этого, через почти полторы тысячи лет обратились к русскому правительству с просьбой разрешить им поселиться на территории их бывшей Империи. Это разрешение они получили и основали города Мариуполь и Армавир.
Русь также была разбита степными ордами. Но никуда не пошла, зарылась в су з дальские леса и начала борьбу «всерьез и надолго» — очень всерьез и очень надолго. В результате этой борьбы монгольское население нынешнего СССР равняется только 1,7% всех остальных народов и племен Империи.
Пример номер два. — Куда бы ни приходили немцы, они автоматически организовывали феодальный строй — феодальный строй явля е тся типично немецким способом государственного строительства. Немцы разгромили Римскую Империю и на ее развалинах создали путаную сеть королевств, баронств и даже республик. Они разгромили Византийскую Империю и она сейчас же б ыла поделена на феодальные владения наиболее сильных или на и более удачливых победителей. Та же судьба постигла Святую Землю — Палестину, в течение того очень короткого срока, когда крестоносцам удалось завладеть ею. Начав коло н изовать Прибалтику , немцы сейчас же завели там свои стар ы е порядки. Был Орден, был и епископы, были бароны, у каждого из которых была своя баронская фантазия , свои з амки и с в оя власть. Было купечество, которое воевало и против Ордена и против епископов, и епископы, которые воевали и против купечества и против баронов. На низах стонала превращенная в скотское состояние побежденная масса, которая пыталась воевать и против Ордена и против епископов, и против баронов, и против купечества. Эта пятисотлетняя война всех против всех была, наконец, прекращена русским завоеванием Прибалтики. До этого — в своих феодальных распрях, то Орден звал на помощь шведскую интервенцию, то епископы __ датскую, то барон — польскую, то купечество — русскую. Страна систематически заливалась своей собственной кровью. Даже немецкие историки признают, что человеческая жизнь наступила только с завоеванием Прибалтики при Петре Первом.
Пример номер три. — Куда бы немцы ни приходили, они усаживались на плечи побежденного народа — в свою собственную пользу. И каждый норовил обрубиться в свой собственный феод, отгородиться стенами замков и от побежденных и от соплеменников, утвердить на своей территории свою волю и свои выгоды. Не забудем, что система внутринациональных феодальных войн была прекращена в Германии только в 1871 году. До этого германские государства воевали друг с другом на полный ход, и в каждой столице стояли памятники победителям над своим собственным народом. Возникали славные в Германии полководцы, которые во главе пятитысячных армий проделывали стоверстные походы и завоевывали территории, равные, скажем, одной десятой доброго русского уезда. Этим пол к оводцам тоже стоят памятники.
Наши Строгановы уселись на Урале в сущности совершенно самодержавными владыками. У них были и свои финансы, и свое управление, и свои войска — поход Ермака Тимофеевича финансировали они. Но устраивать собственный феод — им и в голову не приходило. Когда Василий Темный попал в плен к татарам, то Строгановы дали на выкуп двести тысяч рублей, сумму по тем временам совершенно неслыханную.
В Смутное время Строгановы имели полную техническую возможность организовать на Урале собственное феодальное королевство, как это в аналогичных условиях сделал бы и делал на практике любой немецкий барон. Вместо этого Строгановы несли в помощь созданию центральной российской власти все, что могли: и деньги, и оружие, и войска.
Ермак Тимофеевич, забравшись в Кучумское царство, имел все объективные возможности обрубиться в своей собственной баронии и на всех остальных наплевать. Еще больше возможности имел Хабаров на Амуре, — как было бы добраться до него за восемь тысяч верст непроходимой тайги — если бы он обнаружил в себе желание завести собственную баронию, а в своих соратниках — понимание этого, для немцев само собою понятного желания. О Хабарове мы знаем мало. Но можно с полной уверенностью предположить, что если бы он такое желание возымел, то соратники его посмотрели бы на него просто, как на сумасшедшего. Уральские люди, вероятно, точно так же посмотрели бы на Строгановых, если бы те вздумали действовать по западно-европейскому образцу. Так что поведение Строгановых и Хабаровых объясняется не только их собственными личными свойствами но и тем, что иные свойства не нашли бы решительно никакой поддержки: и уральские мужики, и амурские землепроходцы повесили бы и Строгановых и Хабаровых, если бы те вздумали играть в какую бы то ни было самостийность.
Немецкая система в русские мозги не укладывалась никак. Поэтому — Строгановы «били челом» своими миллионами, Ермак — Сибирью, Хабаров — Амуром и многие другие люди — многими другими достижениями, приобретениями и завоеваниями. Даже и те русские, которые ухитрились угнездиться в Северной Америке — в нынешней Аляске и Калифорнии, и те ни разу не пытались как бы то ни было отделиться, отгородиться от центральной русской власти и завести свою собственную баронию.
Пример номер четыре. — Иван Грозный взял Казань. Взятие Казани сопровождалось поистине страшной резней. Об этой резне русские историки говорить не любят. Психологические и исторические основания для этой резни были вполне достаточны. Казань была одним из звеньев монгольской работорговли за счет русского народа. Но, вот: Казань побеждена. Ее монгольское население включено в состав Империи. Оно сохраняет все свои прежние права. Татарское дворянство остается дворянством — впоследствии татарский дворянин мог иметь, — и имел, русских крепостных, как русский дворянин мог иметь, — и имел, татарских крепостных. Бориса Годунова никто не попрекает его татарским происхождением. Так побежденный народ включается в общую судьбу империи — и в добре и во зле, и в несчастье. И он становится частью Империи. Если бы этого не было, то за время всех нашествий Россия раскололась бы уже десятки раз.
Германцы побеждают Рим — и римское население обращается в рабов. Германцы завоевывают Прибалтику — и ее население превращается в рабов. Гитлер идет «свергать большевизм» и население оккупированных областей переживает то же, что переживали римляне в пятом веке и Балтика в двадцатом. Германская «доминанта» не изменилась за полторы тысячи лет. Наша не изменилась за тысячу. «Империя Олега» фактически «существовала уже в девятом веке. Священная Империя Германской Нации не существовала никогда. Это все довольно ясно и достаточно очевидно. В истории есть все-таки факты, которых замолчать не могут даже и историки. Но вот, на фоне тысячелетней «удачи» русского строительства и полутора тысячелетних неудач немецкого — подымается со своего седалища русский философ и глаголет: «У нас никогда не было идеологии государственной… Русский дух не может признать верховенства государственной идеи… Русским людям присущ своеобразный анархизм» (Николай Бердяев. «Новое Средневековье», стр. 88).
Бытие человека определяется его сознанием. Нет сознания — нет и человека. Неполное сознание — неполный человек. Кончено сознание — кончен человек.
Бытие человека определяется только его сознанием и больше ничем. Жизненный путь человека определяется тем, что именно есть в сознании этого человека: его характер, воля, знание, способности, таланты и прочее. Михаиле Ломоносов стал Ломоносовым вовсе не потому, что он родился в Холмогорах, как Ульянов стал Лени н ым не потому, что он родился в Симбирске, сем и нарское образование товарища Сталина не имело никакого отношения к его революционн о й карьере как аристократ и ческое происхождение князей Кропоткиных не имело никакого отношения к тому, что Кропоткин стал лидером мирового анархизма.
Если вы просто огля н етесь вокруг вас самих, то вы, без всяких теорий и философий, увидите, что судьбы людей определяются их сознанием. Есть люди уживчивые и неуживчивые, работящие и лодыри, способные и бездарные, есть энергичные и вялые, есть умелые и неумелые, есть люди, у которых все «спорится», и есть люди , у которых все «из рук валится». Все это вместе взятое, в конце концов, определяет судьбу человека в семье, в окружении, на работе, в обществе и даже в человечестве. Основную массу населения всякой современной стра н ы составляют средние рабочие и крестьяне — квалифицированные рабочие и хозяйственные крестьяне, люди со средними способностями и прочим. Над н ими идет слой работников умственного труда, под ними слой неквалифицирова н ных рабочих и бесхозяйственных крестьян. Еще ниже, и л и — вернее — как-то в стороне, имеется прослойка неудач н иков всех классов и всех профессий, вот тех, которые в пер в ую голову прут во всякую революцию: пропившиеся помещики , разорившиеся лавочники, неудачные адвокаты, спив шиеся рабочие. Именно тот слой людей, которые делают революцию: неудачники, недоноски и отбросы.
С точки зрения материализма вообще, а марксизма — в частности, непонятна ни разница в судьбах отдельных людей, ни разница в судьбах отдельных народов. В самом деле: почему все князья Кропоткины были, как князья — служили, получали чины и прочее — два брата, Александр и Петр Александровичи, пошли в революцию: первый застрелился в ссылке, второй стал отцом русского анархизма. Почему графы Толстые были как графы, служили, получали чины и числились в рядах край н их реакционеров, — а Лев Толстой начал проповедовать свой псевдохристианский анархизм? Почему сверстники Михаиле Ломоносова так до конца дней, своих ловили и возили рыбу, не стремясь ни к каким наукам и академиям? Почему из миллионов людей — один рождается гением, несколько — талантами, большинство — средне-разумными людьми и какое-то меньшинство — неудачниками, несмышленышами, лодырями или идиотами? И почему — у ра з ных народов эти проценты распределены столь неравномерно?
Ничего этого мы не знаем. И, если и узнаем, то, вероятно, очень нескоро. Всякая же «наука», приноровленная для нищих мозгами людей, должна дать, — хоть глупый, но зато окончательный ответ. Материализм его и дает: глуп о , но просто. Тот факт, что этот ответ находится в самом зияющем противоречии с самыми общедоступными и общеизвестными фактами — никакой роли не играет: простецы фактов не знают и ими не интересуются. Но они есть «рынок». «Рынок» предъявляет массовый спрос на дешевую идеологию, и материализм в его копеечных брошюрах дает простецам конечную уверенность в том, что кроме там некоторых технических деталей — вот, вроде проблемы разложения атома, никаких тайн в мире Н ет, что все дешево, просто и вполне общедоступно, что «бытие определяет сознание», или, как еще определеннее выражался Бюхнер, — «человек есть то, что он ест». Исследуйте его пищу и вы найдете ответ на вопрос о его д арованиях.
В переводе на язык истории это означает: определите. климат страны, ее ресурсы, ее торговые пути и прочее — и вы получите ответ на вопрос о ее успехах или неуспехах … Торговая Италия эпохи Возрождения торговала, примерно, так же, как сегодняшняя Англия — но она дала миру ряд первокласс н ых художественных гениев, — Англия не дала ни одного. За исключением литературы, у Англии никакого искусства нет: нет ни скульптуры, ни живописи, ни музыки. Но, подвизаясь на поприще торговли и искусств, Италия проявила совершенно потрясающую государственную бездарность: веками и веками она жила под чужим игом, на ее земле разыгралась комедия «Священной Римской Империи Германской Нации» , ее освободили из-под австрийского ига чужие штыки (Н а полеон Третий), и, быть может, позднейшая история Италии объясняет все это чрезвычайно простым способом: и тальянцы — трусы. И п ервая и вт о рая Абиссинские войны, и Первая и Вторая мировые войны показали с полной очевидностью: итальянцы не любят стрельбы, она действует на их артистические нервы. Страна с сорока пятью миллионами населения, с крупной промышленностью, в том числе и военной, с первоклассной (технически) авиацией и подводным флотом. … И — что? Когда девять германских парашютистов спустились спаса т ь арестованного королем Муссолини от нескольких сот карабинеров, карабинеры только и нашли в себе мужества, что орать: «не стреляйте, не стреляйте»! Муссолини был освобожден без единого выстрела: трагический утопист, пытавшийся сегодняшних паяцов и актеров превратить во вчерашних римлян и воинов.
Но современная история дает нам еще более яркие примеры. В нашу эпоху, в наших экономических, климатических, культурных и прочих условиях живут два народа: цыгане и евреи. Цыгане проходят сквозь нас, как привидение с к возь стену: они кочуют то на возах в России, то на лодках — в Норвегии, то на Фордах — в Америке, и ни наша культура, ни наша государственность, ни наши деньги, ни наш капитализм, ни наш социализм не интересуют их ни в какой степени — им плевать. Они воруют, колдуют, ворожат и м астерят — но прежде всего кочуют: им, видите ли, так нрав и тся. Чем же это объяснить? Материаль н ыми условия м и их бытия? Или духовными условиями их сознания? Той «прибавочной ценностью», из-за дележа которой так свирепо дерутся капиталисты и социалисты всех стран — цыган не интересует никак: что-то спер, поел, и — езжай дальше. Текущие счета в капиталистических и социалистических банках — созданы не для них.
Примерно так же проходит через нашу эпоху и нашу куль т уру еврейство — сохраняя те же навыки и ту же форму носа, которые записаны и зарисованы в египетских иероглифах. Они не смешиваются с народами, среди которых живут у же столетиями и тысячелетиями, и считают себя, — даже самые коммунистические из них, — носителями иудейской религиозной идеи: построения окончательного царства Божия на земле. За все столетия своего рассеяния, несмотря на все притеснения со стороны народов-хозяев, они ни разу не сделали даже и попытки организовать собственную государственность. За те столетия и тысячелетия, в течение которых сотни народов смешались с другими сотнями народов, создали новые расы, например, русскую и англосаксонскую, евреи остались в стороне и во внутренней изоляции. Почему?
Почему мусульманская культура арабов дала ряд выдающихся ученых и философов? Почему Оттоманская Империя в ве к а своего величайшего военного и экономического могущества не дала ровным счетом ничего? Почему такими неудачными оказались все попытки германизма построить империю? И почему Россия — при всей ее технической отсталости и «географической обездоленности» построила величайшую в истории мира государственность?
Обо всем этом мы не знаем ровным счетом ничего. И этот ответ будет честным ответом. Все остальное будет спекуляцией на науке, на научности, на массе простецов, жаждущих хотя бы копеечной, но окончательной истины.
ИНСТИНКТ
Но если мы не знаем почему, то — на вопрос как мы можем дать более или менее точный ответ. Если бы мы спросили двенадцатилетнего Ломоносова, Эддисона и Репина — почему они стремятся к науке, технике и живописи, то ни один из этих мальчиков никакого вразумительного ответа не дал бы. Едва ли он смог бы дать этот ответ и в более поздние годы: гений человека, как и гений народа, рождается из неизвестных нам источников — как родилась гениальность древней Эллады или бездарность современной Греции. Но, проследив биографию отдельного человека или историю отдельного народа, мы можем установить некоторую сумму постоянно действующих качеств: доминанту отдел ь ной личности; характер личности индивидуальной и дух личности коллективной. И я буду утверждать, что основным слагаемым этой доминанты является инстинкт, — и у человека и у народа.
Мы, в сущности, все воспитаны на философии французских и немецких сеятелей разумного, доброго, вечного — на энциклопедистах конца XVIII века и на натурфилософах середины XIX, говоря суммарно, на Дидеротах и Бюхнерах. Это, к сожалению, даром не проходит. И от наследия материалистической и рационалистической философии не так легко отделаться даже в нашу эпоху, столь бурно пожинающую плоды, посеянные этими сеятелями. Рационалистические сеятели сконструировали некий рассудочный мир, на современной вершине которого торчит Чрезвычайка, расстрелами планирующая рационально устроенную человеческую жизнь. Было сконструировано и чисто рассудочное понятие механической справедливости, распространяющееся на всю двуногую вселенную: этакая всемирная уравниловка, по карточкам распределяющая всяческие моральные и материальные блага. Необычайная сложность человеческого мира была сплющена до толщины листа газетной бумаги, на одной стороне которого значится: «время есть деньги», а на другой «бытие определяет сознание». Не нужно большой проницательности, чтобы уловить родственность этих двух лозунгов: капиталистического и коммунистического. Оба они утверждают приоритет материальных ценностей — ни слова не говоря о том, так для чего же эти ценности нужны? И какими мотивами руководится человек, создавая и накопляя эти ценности? Только голодом? Это будет правильно для мира животных, но ведь животные никаких ценностей не накопляют и время на деньги не меряют. Продовольственных ценностей не накопляют и дикари — они копят украшения. И чем больше человеческая жизнь подымается от готтентотского уровня до современности, тем меньшее и меньшее значение приобретает удовлетворение материальных нужд.
Является ли радио удовлетворением материальной нужды? А книги, картины цветы, вино, мундир военного, ряса священника или смокинг штатского? Человек каменного века удовлетворял свои материальные потребности никак не хуже, чем наши современники: он жрал сырое мясо — не по карточкам, и одевался в звериные шкуры, которые добывал тоже без очередей. Были, правда, тигры — не бронированные, а обыкновенные. Намного ли лучше нынешние бронированные? Пророки распределения материальных ценностей довели нас до того, что и распределять ничего не осталось, а организация механической справедливости привела к такому размножению всяческих чрезвычаек, что мир пещерных людей и пещерных тигров может нам показаться раем благоустроения и безопасности, — об атомной бомбе я уж не говорю…
Предположение, что человек работает, страдает, борется, добивается и прочее только во имя «материальных ценностей» — есть глупое предположение. Культурный мир начала XX столетия был сыт вполне, это не избавило его ни от войн, ни от революций. Человек, выйдя за пределы биологического голодания, когда действительно забота о пище заслоняет все остальное — начинает работать для того, чтобы быть сытее, сильнее, умнее, красивее остальных людей — и это и есть главный мо тив человеческой деятельности. Если бы все молодые люди, ныне прыгающие в длину и в вышину, с разбега и даже без оного, каким-то чудесным образом пришли к одинаковому и обязат ел ьному для всех рекорду — атлетика перестала бы существовать. Юноша, занимающийся легкой атлетикой, тренируется вовсе не для того. чтобы просто хорошо прыгать, а для того, чтобы прыгать лучше остальных, а, по возможности, и лучше всех остальных в мире. Барон Ротшильд или мистер Морган нагромождают новые миллиарды на кучу старых вовсе не потому, что Ротшильдам, Морганам и прочим не хватает жиров, штанов, витаминов или жилья: они тоже ставят рекорд. Товарищ Сталин вырезал Бухариных и Тухачевских вовсе не потому, что они угрожали сумме материальных благ, нужных сталинскому материальному бытию, а потому, что мировой рекорд гениальности Сталин хотел оставить за собой. НЕ из-за материальных благ Толстой писал свою «Войну и Мир» и не из-за материальных благ русские революционеры шли на каторгу и виселицу.
Человек хочет быть сильнее, умнее, красивее ближнего своего. Или, по крайней мере, — казаться сильнее, умнее и красивее. Если бы этого не было — прекратился бы всякий прогресс не только в мире человека, но и в мире животных. Бор ь ба за самку, дающая перевес не только сильнейшему, но и красив е йшему (брачное оперение у птиц) неустранимым биологическим путем перешла и в человеческое общество, конечно , в неизмеримо более сложном виде, чем она действует в животном мире. Материалистическое мировоззрение проворонило эту борьбу начисто. Оно проворонило половой инстинкт во всех его видах. Оно изобразило человека бесполым существом, все потребности которого принципиально ограничены материальными благами и все заботы — приобретением, и еще более, распределением этих материальных благ.
Юноша и девушка, целующиеся при свете луны или без света луны, вовсе не собираются поставлять будущему человечеству будущих пролетариев или будущей родине будущих солдат. Они действуют под влиянием того же инстинкта, который заставляет кету подыматься к верховьям Амура и там гибнуть, отдавая свою жизнь продолжению рыбьего рода. Нося, рожая и воспитывая ребенка, мать вовсе не задается вопросом о будущих наследниках и собственниках родительского имущества. Кстати, наибольшее количество детей имеют те слои населения, которые никому никакого наследства оставить не могут, иб о и сами ничего не имеют — беднейшие слои страны. Люди строят семью, повинуясь древнейшему и могущественнейшему из инстинктов. Но точно таким же образом, чисто инстинктивно, люди строят свое государство.
Если у человека не работает, или работает плохо, половой инстинкт, он ни при каких условиях семьи не создаст. Если половой инстинкт находится в порядке, то семья будет создана даже в самых невероятных условиях, как она была восстановлена в поистине невероятных условиях советской жизни. Если у народа не действует государственный инстинкт, то ни при каких географических, климатических и прочих условиях, этот народ государства не создаст. Если народ обладает государственным инстинктом, то государство будет создано вопреки географии, вопреки климату и, если хотите, то даже и вопреки истории. Так было создано русское государство.
Эллинские философы вели друг с другом бесконечные дискуссии и строили свои философские системы, вовсе не имея в виду утверждать в будущих веках славу эллинского гения и снабжать гимназистов XX века материалами для школьной логики. Римский мужик завоевав ш ий сначала Лациум, потом Италию, потом Галлию, понятия не имел о том, что он строит будущую мировую Империю Рима. Русские землепроходцы и английские торговцы, пробравшиеся к Берингову проливу ил и к Новой Зеландии, совершенно не имели в виду стройки Российской или Великобританской Империи: обе эти империи явились автоматически результатом многовековой работы миллионов людей, имен которых мы не узнаем никогда. Рассу д очные попытки, не имевшие опоры в народном инстинкте, проваливались и теперь проваливаются с совершенно исключительной последовательностью. В результате французских энциклопедистов, Франция, вместо того, чтобы освободить от тиранов все человечество, разгромила собственную Империю и привела «тиранов» в Париж, где «тираны» и продиктовали потомкам Дидерота и Руссо свою державную волю. Германская философия до точки, до мельчайших подробностей разработала теорию государства и власти, теорию «воли к власти» и права на власть, и результатом этого был первый Версальский мир, который был очень плох и другой Версальский мир, который оказался намного хуже первого.
Вопросу о философии, о социализме и о практических результатах и той и другого, я посвятил отдельную книгу, [3] она может быть попадется на глаза читателю этой книги. А, может быть, и не попадется, времена теперь социалистические. Во всяком случае — в данной работе темы о философии и о социализме я могу коснуться только мельком. Моя тема сейчас — это стройка русской государственности. И я хочу на самых простых практических примерах, лишенных какого бы то ни было теоретического обоснования, показать, как в аналогичных случаях действовали немцы и как действовали русские и почему в одном случае получилась Российская Империя, а в другом — хронический Версаль — то мир Вестфальский, то мир Версальский.
БЛИЖАЙШИЕ ПАРАЛЛЕЛИ
Пример номер один. — Приблизительно в IV веке нашей эры почти всю внешнюю Европейскую Россию занимала так называемая готская империя — империя германского племени готов. На нее, как впоследствии на Киевскую и Московскую Русь, хлынули азиатские орды гуннов. Империя была разбита. Готы подчинились гуннам и в составе их орд пошли завоевывать Европу. Те жалкие остатки державного готского племени, которые уцелели после всего этого, через почти полторы тысячи лет обратились к русскому правительству с просьбой разрешить им поселиться на территории их бывшей Империи. Это разрешение они получили и основали города Мариуполь и Армавир.
Русь также была разбита степными ордами. Но никуда не пошла, зарылась в су з дальские леса и начала борьбу «всерьез и надолго» — очень всерьез и очень надолго. В результате этой борьбы монгольское население нынешнего СССР равняется только 1,7% всех остальных народов и племен Империи.
Пример номер два. — Куда бы ни приходили немцы, они автоматически организовывали феодальный строй — феодальный строй явля е тся типично немецким способом государственного строительства. Немцы разгромили Римскую Империю и на ее развалинах создали путаную сеть королевств, баронств и даже республик. Они разгромили Византийскую Империю и она сейчас же б ыла поделена на феодальные владения наиболее сильных или на и более удачливых победителей. Та же судьба постигла Святую Землю — Палестину, в течение того очень короткого срока, когда крестоносцам удалось завладеть ею. Начав коло н изовать Прибалтику , немцы сейчас же завели там свои стар ы е порядки. Был Орден, был и епископы, были бароны, у каждого из которых была своя баронская фантазия , свои з амки и с в оя власть. Было купечество, которое воевало и против Ордена и против епископов, и епископы, которые воевали и против купечества и против баронов. На низах стонала превращенная в скотское состояние побежденная масса, которая пыталась воевать и против Ордена и против епископов, и против баронов, и против купечества. Эта пятисотлетняя война всех против всех была, наконец, прекращена русским завоеванием Прибалтики. До этого — в своих феодальных распрях, то Орден звал на помощь шведскую интервенцию, то епископы __ датскую, то барон — польскую, то купечество — русскую. Страна систематически заливалась своей собственной кровью. Даже немецкие историки признают, что человеческая жизнь наступила только с завоеванием Прибалтики при Петре Первом.
Пример номер три. — Куда бы немцы ни приходили, они усаживались на плечи побежденного народа — в свою собственную пользу. И каждый норовил обрубиться в свой собственный феод, отгородиться стенами замков и от побежденных и от соплеменников, утвердить на своей территории свою волю и свои выгоды. Не забудем, что система внутринациональных феодальных войн была прекращена в Германии только в 1871 году. До этого германские государства воевали друг с другом на полный ход, и в каждой столице стояли памятники победителям над своим собственным народом. Возникали славные в Германии полководцы, которые во главе пятитысячных армий проделывали стоверстные походы и завоевывали территории, равные, скажем, одной десятой доброго русского уезда. Этим пол к оводцам тоже стоят памятники.
Наши Строгановы уселись на Урале в сущности совершенно самодержавными владыками. У них были и свои финансы, и свое управление, и свои войска — поход Ермака Тимофеевича финансировали они. Но устраивать собственный феод — им и в голову не приходило. Когда Василий Темный попал в плен к татарам, то Строгановы дали на выкуп двести тысяч рублей, сумму по тем временам совершенно неслыханную.
В Смутное время Строгановы имели полную техническую возможность организовать на Урале собственное феодальное королевство, как это в аналогичных условиях сделал бы и делал на практике любой немецкий барон. Вместо этого Строгановы несли в помощь созданию центральной российской власти все, что могли: и деньги, и оружие, и войска.
Ермак Тимофеевич, забравшись в Кучумское царство, имел все объективные возможности обрубиться в своей собственной баронии и на всех остальных наплевать. Еще больше возможности имел Хабаров на Амуре, — как было бы добраться до него за восемь тысяч верст непроходимой тайги — если бы он обнаружил в себе желание завести собственную баронию, а в своих соратниках — понимание этого, для немцев само собою понятного желания. О Хабарове мы знаем мало. Но можно с полной уверенностью предположить, что если бы он такое желание возымел, то соратники его посмотрели бы на него просто, как на сумасшедшего. Уральские люди, вероятно, точно так же посмотрели бы на Строгановых, если бы те вздумали действовать по западно-европейскому образцу. Так что поведение Строгановых и Хабаровых объясняется не только их собственными личными свойствами но и тем, что иные свойства не нашли бы решительно никакой поддержки: и уральские мужики, и амурские землепроходцы повесили бы и Строгановых и Хабаровых, если бы те вздумали играть в какую бы то ни было самостийность.
Немецкая система в русские мозги не укладывалась никак. Поэтому — Строгановы «били челом» своими миллионами, Ермак — Сибирью, Хабаров — Амуром и многие другие люди — многими другими достижениями, приобретениями и завоеваниями. Даже и те русские, которые ухитрились угнездиться в Северной Америке — в нынешней Аляске и Калифорнии, и те ни разу не пытались как бы то ни было отделиться, отгородиться от центральной русской власти и завести свою собственную баронию.
Пример номер четыре. — Иван Грозный взял Казань. Взятие Казани сопровождалось поистине страшной резней. Об этой резне русские историки говорить не любят. Психологические и исторические основания для этой резни были вполне достаточны. Казань была одним из звеньев монгольской работорговли за счет русского народа. Но, вот: Казань побеждена. Ее монгольское население включено в состав Империи. Оно сохраняет все свои прежние права. Татарское дворянство остается дворянством — впоследствии татарский дворянин мог иметь, — и имел, русских крепостных, как русский дворянин мог иметь, — и имел, татарских крепостных. Бориса Годунова никто не попрекает его татарским происхождением. Так побежденный народ включается в общую судьбу империи — и в добре и во зле, и в несчастье. И он становится частью Империи. Если бы этого не было, то за время всех нашествий Россия раскололась бы уже десятки раз.
Германцы побеждают Рим — и римское население обращается в рабов. Германцы завоевывают Прибалтику — и ее население превращается в рабов. Гитлер идет «свергать большевизм» и население оккупированных областей переживает то же, что переживали римляне в пятом веке и Балтика в двадцатом. Германская «доминанта» не изменилась за полторы тысячи лет. Наша не изменилась за тысячу. «Империя Олега» фактически «существовала уже в девятом веке. Священная Империя Германской Нации не существовала никогда. Это все довольно ясно и достаточно очевидно. В истории есть все-таки факты, которых замолчать не могут даже и историки. Но вот, на фоне тысячелетней «удачи» русского строительства и полутора тысячелетних неудач немецкого — подымается со своего седалища русский философ и глаголет: «У нас никогда не было идеологии государственной… Русский дух не может признать верховенства государственной идеи… Русским людям присущ своеобразный анархизм» (Николай Бердяев. «Новое Средневековье», стр. 88).