Стерхов Андрей. Последний рубеж

   Грин несколько секунд молчал, потом развел руками:
   – Миф.
   – Миф?
   – Ну да, миф.
   Харднетт одобрительно покачал головой:
   – Тогда это круто.
   – Почему? – не понял Грин.
   – Потому что миф – это то, чего никогда не было, никогда не будет, но есть всегда.
   Грин не успел прокомментировать – раздался стук, и майору пришлось крикнуть:
   – Да!
   Дверь без шума отворилась, и в образовавшуюся щель заглянул курьер.
   – Доставили? – спросил у него Грин.
   Курьер выразительно хлопнул ресницами: мол, так точно, сэр. И получил распоряжение:
   – Пригласите.
   Послышались шаркающие шаги, и через мгновение-другое в кабинете появился по местным меркам пожилой, далеко за шестьдесят, человек. Мощный лоб с глубокими бороздами морщин, мозолистые ручищи, бурый цвет обветренного лица и рассеянный взгляд испорченных постоянным чтением глаз выдавали в невысоком сутулом бородаче и книгочея и землекопа. Одет он был в нечто брезентовое и бесформенное – плащ не плащ, накидка не накидка. На голове имел серую широкополую шляпу, на ногах – потрепанные кеды фирмы «Абидас», под мышкой держал истрепанную кожаную папку, из которой выглядывали желтоватого цвета листы.
   Войдя, бородач задержался у порога и смешно поводил носом.
   «Как крыса, забравшаяся в сырную лавку», – подумал Харднетт.
   – Боррлом Анвейрром Зоке, историк, археолог, антрополог, – представил Грин вошедшего. Ученый кивнул и коснулся края шляпы. Тем временем майор указал рукой на Харднетта и задумался над тем, как представить его.
   – Господин Зоке, называйте меня полковником, – опередил Грина Харднетт. – Просто полковником. А я буду называть вас профессором. Я знаю, что вы не профессор, но мне будет удобно, а вам, думаю, приятно. Не против?
   Боррлом Зоке, прищурив глаза, сфокусировал взгляд на Харднетте и недоверчиво спросил:
   – Вы действительно специальный агент Комиссии?
   Говорил он на всеобщем языке очень правильно, практически без акцента, но так, будто набрал в рот стакан меда, – слова вязли и прилипали друг к другу.
   – А что, я не похож на агента? – Харднетт встал и обернулся вокруг себя.
   Боррлом Зоке ничего не ответил, но еще раз скептически осмотрел его с ног до головы. Похоже, больше всего его смутили босые ноги землянина.
   Харднетт это понял.
   – Не обращайте внимания на мой внешний вид, – попросил он. – Это элемент конспирации.
   – Вы не доверяете аррагам? – спросил Боррлом Зоке. В вопросе явно прозвучало одобрение.
   – Скажем так, не всегда и не во всем, – дипломатично ответил Харднетт. – И в связи с этим, я хотел бы попросить вас, профессор, чтобы и сам факт нашей беседы, и ее содержание остались тайной для аррагейцев. Иначе может приключиться…
   Боррлом Зоке не дослушал его.
   – Со своей стороны я хотел бы попросить того же и от вас, – запальчиво сказал он. – Даже не попросить, а потребовать.
   – Вот так? – поразился Харднетт. Такая постановка вопроса его позабавила.
   Боррлом Зоке, взгляд которого в ту минуту исполнился величавого презрения, кивнул:
   – Только так. Больше не хочу иметь с ними никаких дел. Они идиоты! Причем идиоты, упорствующие в своем идиотизме.
   – А мы, по-вашему, не… – начал Харднетт.
   Но Боррлом Зоке вновь опередил его:
   – Я так вам скажу – посмотрим. Хотя то, насколько медленно вы отреагировали на мое сообщение, говорит не в вашу пользу.
   Харднетт заулыбался, ему было по душе такое откровенное, не прикрытое никакими пошлыми оговорками нахальство. Но секунду спустя он погасил улыбку и заметил:
   – Зря вы, профессор, обвиняете нас в медлительности. Не успели вы в звоночек звякнуть, а я уже здесь. – Харднетт ткнул себя в грудь. – Вот он я. Налицо. Хотя и не совсем официальный, но уполномоченный представитель властей Большой Земли.
   – Нам нужен не один эмиссар, а тысячи воинов, – недовольно проворчал Боррлом Зоке. – И не сегодня, а еще вчера. Пророчество сбывается. Понимаете? Кошмарный сон становится явью.
   – Так, стоп! – остановил его Харднетт. – Тут мы подходим к той теме, ради которой я здесь. Присаживайтесь, профессор. Устраивайтесь. И поудобней. Будем разговоры разговаривать.
   Медленно передвигая ноги, будто водолаз в скафандре, Боррлом Зоке приблизился. Обнажил лысоватую голову, опустил шляпу на стол, рядом аккуратно пристроил папку и сел в одно из кресел.
   Харднетт обошел стол, сел напротив и, глядя на ученого в упор, произнес:
   – Итак, профессор, я вызвал вас… – Увидев, как скривился собеседник, полковник быстро исправил ошибку: – Простите, профессор. Конечно же, не вызвал, а пригласил. Да – пригласил. Для того, собственно, чтобы своими собственными ушами услышать то, о чем на днях вы сообщили нашему сотруднику. – Он кивнул в сторону Грина. – Сможете?
   – Запросто, – согласился Боррлом Зоке.
   – Но, прежде чем вы начнете, я хотел бы прояснить для себя одну принципиальную вещь.
   Ученый нахмурил брови:
   – Какую?
   – Я хотел бы понять, насколько серьезны ваши слова.
   – У вас есть сомнения?
   – Я на службе и, что бы сам себе не думал, вынужден быть формалистом. – Заметив, что Боррлом Зоке вновь недовольно поморщился, Харднетт побарабанил пальцами по пластику стола и попробовал объясниться: – Для вас, профессор, наверняка не секрет, что наступление новых времен всегда и везде сопровождалось феноменом «великого ужаса». Известный факт: когда устоявшийся порядок вещей ломается, люди начинают напрягаться в ожидании бедствий, которые якобы вот-вот должны свалиться на Мир. Вспышка фобий на сломе веков – штука обычная. Взять хотя бы старушку-Землю. Чего только праземляне не боялись. «Ядерная зима», «глобальное потепление», «конец истории», «коровье бешенство», «птичий грипп», «мутация гена ТСР-5», «подмена личностных матриц» – это еще далеко не полный список. – Полковник пристально, будто собрался насквозь прожечь взглядом, посмотрел на ученого. – И мне бы хотелось, профессор, чтобы вы хорошенько подумали и ответили, не является ли «Зверь из Бездны» феноменом того же порядка. То есть явлением, относящимся более к проблемам перевозбужденной человеческой психики чем к вещам, которые мы называем реальными.
   Терпеливо выслушав его, Боррлом Зоке переспросил:
   – Вы сказали «явлением психики»?
   Несмотря на то что в голосе ученого прозвучал явный сарказм, Харднетт даже глазом не моргнул.
   – Ну да, – кивнул он. – Что, если вы слишком близко к сердцу приняли происходящие в стране перемены. Знаете, как иной раз бывает: живут люди себе, живут, в ус не дуют, но вдруг наступают такие времена, когда всем начинает казаться, что хаос окончательно прорвал непрочный полог истории. Как результат – всеобщее смятение, паника, переходящая в… в черт знает что.
   – Вы хотите понять, не чокнутый ли я? – перевел Боррлом Зоке на нормальный язык вопрос землянина. – Хотите понять, не место ли мне в печальном заведении, где никогда не гаснет свет и на всех окнах решетки?.. Ну что же. Понимаю.
   Харднетт погрозил ему пальцем:
   – Я попросил бы не приписывать мне то, чего я…
   – Я так вам скажу: я не чокнутый, – оборвал его Боррлом Зоке. – Пророчество на самом деле сбывается. Это факт. Объективный и реальный. Я бы даже сказал, научный. Хотите вы это признать или не хотите, но все напророченное сбывается. И если ничего не предпринять, то… – Он театрально развел руками. – Сами понимаете.
   – Нет, не понимаю, – признался Харднетт. – Что будет?
   – Да ничего, – вздохнул Боррлом Зоке. – Ничего не будет. И нас не будет.
   – Кого это «нас»? – вступил в разговор до сих пор молчавший Грин. – Муллватов? Аррагейцев? Или вообще – всех тиберрийцев?
   – При чем тут Тиберрия?! – сорвался Боррлом Зоке и с силой хлопнул ладонью по столу. Гулкий звук испугал его самого. Он сбавил голос и стал объяснять, как объясняют малым детям: – Да вы поймите, во всей Вселенной никого не останется. Доберутся Звери до Сердца Мира, обретут неимоверную силу, а потом выжрут всех. Подчеркиваю, всех! Всех живых и все живое в этой Вселенной. Только одни лошади останутся. И те потом сдохнут от тоски.
   – А вот с этой цифры давайте чуть помедленнее и с подробностями, – попросил Харднетт. – Только без всяких экзотических штучек, своими словами и в доступных терминах.
   – Хорошо, – согласился ученый. – Затем и пришел. Но прежде и я хочу кое-что для себя выяснить.
   – Давайте, – разрешил Харднетт:
   И Боррлом Зоке, глуховато покашляв, спросил:
   – Вы прибыли говорить со мной как равный с равным или намерены сюсюкаться, как посетитель зоопарка с потешной обезьяной?
   – Профессор, вы отлично говорите на всеобщем, – уходя от прямого ответа, похвалил полковник.
   Боррлом Зоке парировал незамедлительно:
   – Вы тоже.
   Грин, которого позабавила их перепалка, усмехнулся, Харднетт же покачал головой:
   – А вам, господин профессор, палец в рот не клади.
   – Так как – равный с равным? – не отступал от своего Боррлом Зоке.
   – Не сомневайтесь, профессор, – как равный с равным, – заверил полковник, переходя на официальный тон. – Я настроен очень серьезно. Очень! Дело в том, что часть сообщенных вами сведений нашла свое объективное подтверждение. Допускаю, что и остальное – правда. Поэтому и хочу услышать все из первых уст. Лично от вас.
   Ученый вскинул руки и победно потряс ими над головой:
   – Ну, слава Богам, нашлись на свете здравомыслящие люди!
   – А мы и не терялись, – между делом заметил Харднетт и поторопил: – Итак, к сути. Посвятите меня в то, что вам известно, ибо я тот, кто вам нужен, профессор.
   – Хорошо, – согласился Боррлом Зоке. – Полагаю, вам неинтересно, как именно я добыл сведения о Пророчестве муллватов. И вряд ли вы хотите знать, какие трудности чинили мне власти Схомии во время экспедиций. А они чинили. К примеру, отказывали в листах на проведение археологических раскопок. И все оттого только, что в жилах моих течет муллватская кровь.
   – Вы муллват? – удивился Грин.
   – К сожалению, лишь на четверть, – сказал ученый и после задумчивого молчания продолжил: – Итак, я опускаю повествование о многолетних разысканиях на грани научного подвига. Перехожу к главному.
   – Вот и прекрасно, – одобрил такой мужественный подход Харднетт.
   И Боррлом Зоке начал свой рассказ:
   – Когда-то, много веков назад, на той земле, где ныне живут муллваты, существовало небольшое государство людей, которые называли себя Истинными Сыновьями Агана. Я так вам скажу: это был очень красивый и умный народ. В дошедших до нас легендах говорится, что это были люди, которые искали мудрость в чистоте своего сердца, но жили скромно и творили добро без шума. И это был народ с очень развитой цивилизацией. – Взглянув мельком на Харднетта, потом на Грина, ученый уточнил: – И в культурном, и в этическом, и в технологическом плане развитой. Это принципиально. Так вот. Все у них, у Истинных Сыновей Агана, складывалось прекрасно. Государство процветало, соседи до поры до времени не досаждали, поля колосились, а стада тучнели. Только одно их тяготило.
   Подобравшись к этому месту своего рассказа, Боррлом Зоке принял чрезвычайно важный вид и взял многозначительную паузу. Первым не вытерпел Грин:
   – Ну и что же их тяготило?
   – Несовершенство Мира! – с патетикой в голосе объявил ученый. – Не больше, но и не меньше.
   Харднетт обескураженно покачал головой и покосился на Грина. А у того лицо сделалось каменным. Тема была для майора больной.
   Боррлом Зоке тем временем продолжал:
   – Долго думали самые мудрые из Истинных Сыновей Агана над причиной подобного положения вещей. И однажды решили, что все проблемы Мира происходят оттого, что нет у Мира сердца.
   – И тогда для гармонизации Мира они сами смастерили для него сердце? – предположил полковник.
   – Да, так и есть, – кивнул ученый. – Они создали Сердце, дабы источало оно доброту во все пределы Мира. Произошло это во времена правителя Доумша, правнука правителя Анкмта, родоначальника династии Эхташм, который… В общем, давным-давно это произошло. А чтобы не могли пробраться к Сердцу Мира злые люди и демоны ночи, его поместили в глубоком подземелье, над которым выстроили храм.
   Грин, повернувшись к Харднетту, счел нужным пояснить:
   – Это тот самый Храм Сердца, который в Айверройоке.
   – Так и есть, – подтвердил Боррлом Зоке. – Тот самый Храм Сердца, который в Городе Безруких. И я вам так скажу: это сооружение является свидетельством изумительного взлета инженерной и технологической мысли. И чтобы там ни думали…
   – Подождите, – прервал ученого Харднетт. – Что за странный топоним – «Город Безруких»?
   Ученый пожал плечами:
   – Совсем не странный. Потому так и называется, что многие из его жителей безруки.
   – Это почему так про…
   Харднетт еще не успел закончить, а сообразительный Боррлом Зоке уже объяснял:
   – Среди Истинных Сыновей Агана выделялось тринадцать великих воинов – Хранителей Сердца Мира. Каждый из Хранителей владел страшной силы оружием, исполненным в виде браслета. Почему в виде браслета, честно говоря, не знаю. Полагаю, для удобства. Так вот, с этим оружием не все так просто. Всякий кандидат в Хранители надевал на руку освободившийся браслет, и если по своим физическим и ментальным качествам человек подходил, то браслет уже невозможно было снять с руки до самой смерти. – Ученый вновь посмотрел сначала на Харднетта, потом на Грина. Убедившись, что те слушают его с большим вниманием, он продолжил: – Так раньше было и так происходит до сих пор. Как видите, процедура проста, быстра и вполне демократична. Вызвался, надел браслет, не снимается – подходишь. А если ты не подходишь, тогда…
   Полковник попытался догадаться сам:
   – Тогда тебе отрубают руку?
   – Тогда браслет сам отрезает кандидату руку, – невозмутимо поправил Боррлом Зоке. – Такое вот хитрое устройство. Такое вот своеобразное испытание.
   – Сильно! – удивленно покачал головой Грин.
   – Это что-то вроде нашей оружейной системы распознавания хозяина, обязательной по «сто-пять-три», – прикинул Харднетт. – Ну-ну, и что дальше, профессор?
   Боррлом Зоке наморщил лоб:
   – На чем прервались?
   – На сотворении Сердца Мира, – напомнил полковник. – Сотворили. Застучало?
   – Застучало. И все бы хорошо, да только на его стук потянулись из Бездны Звери. И когда…
   – Подождите секунду, – прервал его Харднетт. – Я хочу кое-что уточнить во избежание разночтений. Сердце Мира – это техническое устройство?
   – Ну да. Конечно. Некий механизм.
   – Вы его видели?
   – Хранители никого не подпускают к Храму.
   – Даже своих?
   – А кто это – «свои»? – в лоб спросил Боррлом Зоке.
   Харднетт понимающе хмыкнул и дал задний ход:
   – Вопрос снят с повестки. Итак, Сердце – это механизм. А Звери тогда кто?
   – Звери – это Звери. Существа, которые стремятся уничтожить Сердце Мира. Появляются в пик времени тллонг. Вы знаете, что такое тллонг?
   – Слышал, – кивнул полковник.
   – Так вот, – продолжил рассказ ученый. – Звери выползают из Бездны, восемь дней гоняются за всем, что шевелится, убивают всех подряд, забирая себе силу убиенных, а на девятый день наступают на город в надежде добраться до Храма Сердца. Вот смотрите.
   Профессор вытащил из складок своего одеяния нечто, очень напоминающее камень, и кинул его на стол.
   – Что это? – спросил Грин, склонившись над столом. – Камень?
   – Мышь, – ответил Боррлом Зоке. – Убитая Зверем полевая мышь. Подобрал после прошлого нашествия.
   Харднетт взял трупик животного, с интересом повертел в руке и определил:
   – Безглазая мумия. Занятный сувенир.
   – Мы скоро все станем вот такими сувенирами, – нахмурился ученый. – Только одни лошади останутся.
   – Почему? – спросил Грин.
   – Их Зверь не трогает. Почему – не знаю. На этот вопрос еще предстоит ответить науке… – Боррлом Зоке вдруг всплеснул руками: – Аган ты мой, что я такое несу! Что предстоит? Кому предстоит?! Никого не будет!
   – Признайтесь, профессор, вы сами когда-нибудь видели хоть одного Зверя? – бросив труп мыши на стол, спросил Харднетт.
   Боррлом Зоке покачал головой, развел руками и тут же объяснил:
   – Я вам так скажу: обычные люди не способны их увидеть. Их видят только Охотники – люди с особенными качествами.
   – Охотники – это, как я понимаю, то же самое, что Хранители? – предположил полковник. – Так?
   – Да. Хранители во время тллонг становятся Охотниками.
   – И что? Что дальше-то? – Харднетту не терпелось выкачать из ученного все, что тот знает.
   – Вынужден вернуться чуть назад, – сказал Боррлом Зоке. – Когда Звери впервые появились на Тиберрии, они уничтожили почти всех Сыновей Агана. Только небольшой отряд под водительством Хранителей сумел укрыться в Храме Сердца. А потом вышло так, что Хранители, делая вылазки, перебили всех Зверей.
   – Как это у них так ловко вышло? – спросил Грин.
   – Им помог хранящийся в Храме фенгхе, – ответил ученый.
   – Фенгхе? – не понял Харднетт. – Что такое «фенгхе»?
   – По вашему – раймондий, – пояснил ученый. – Священный металл. Из него, за неимением другого металла, укрывшиеся в Храме делали ножи и наконечники для стрел.
   – Как это «священный металл»? – удивился полковник. – Не понимаю. Раймондий ведь у жителей Схомии считается греховным? – Он постучал себя по голове в районе имплантата. – Или я что-то путаю?
   – Это у аррагейцев он греховный, – пояснил Грин. – А у муллватов – священный.
   Боррлом Зоке кивком подтвердил верность его слов.
   – Ах вот как! – воскликнул Харднетт. – Это интересно. Это даже очень интересно… – Какое-то время он обдумывал открывшееся обстоятельство, после чего спросил: – И что там у них дальше произошло?
   – А дальше наступило время агалл, – сказал ученый. – Спасенные разделились. Часть ушла из города.
   – От греха подальше? – предположил полковник.
   – От Зверя подальше, – поправил его Боррлом Зоке. – Ушедшие осели в других краях, и от них пошел род аррагейцев.
   От тех же, кто остался, – а среди них были и тринадцать Хранителей Сердца, – пошел род…
   – …муллватов, – догадался Харднетт.
   – Да, муллватов. Ну, с тех пор и завертелось. Едва наступает время тллонг, появляются Звери, и начинается Охота.
   – И Охотники с Аганом в душе и с волшебным браслетом на руке потихоньку и полегоньку переколачивают всех Зверей?
   – Да. Только не переколачивают, а успокаивают. Так настоящие Охотники говорят.
   – А моряки не плавают, а ходят…
   – Что?
   – Ничего. Успокаивают так успокаивают – без разницы. А как перебьют, так и наступает время агалл.
   – До сих пор так и было.
   – А ловить Зверей не пробовали? – спросил Харднетт.
   – Для чего? – не понял Боррлом Зоке.
   – Чтобы приручить.
   – Вы что, всерьез полагаете, что на Зверя из Бездны можно набросить ошейник?
   – Ну почему обязательно ошейник? Можно и… – Вспоминая слово, Харднетт побарабанил пальцами по столу. – Можно и шлейку.
   – Вы плохо представляете природу Зверей, – покачал головой Боррлом Зоке.
   Полковник не стал возражать:
   – Профессор, «плохо» – не то слово. Совсем не представляю.
   – Запомните, их можно только успокоить. Иначе – никак.
   – Ну и славно, – сказал Харднетт. – Если Зверь поражающий может быть поражен, тогда в чем проблема, профессор? Если Охотники так удачно справляются, зачем вы подняли такой тарарам?
   – А затем, – ответил Боррлом Зоке, – что Звери, прежде чем направиться к Храму Сердца, успевают погубить множество ни в чем не повинных людей. Сообща мы могли бы спасти если не всех, то многих. Это – во-первых. А во-вторых, на этот раз все будет по-другому. Так сказано в Пророчестве, и нет причин этому не верить.
   – Что же такого особенного случится на этот раз?
   – Зверей будет на порядок больше. И это будет Последняя Охота.
   – И что это значит в практическом плане? – встрял с вопросом Грин.
   Он обращался к Боррлому Зоке, но полковник опередил ученого и пояснил:
   – Имеется в виду, майор, что многовековое противостояние Зверей и Охотников должно наконец-то разрешиться.
   – Да, именно так – должно разрешиться, – подтвердил Боррлом Зоке. – Должно и разрешится. Вопрос в том, чем оно разрешится.
   – Возможны варианты? – поинтересовался Харднетт.
   Ученый кивнул:
   – В том-то все и дело. Если Звери одолеют, то, как говорится в Пророчестве, вгрызутся они в Сердце Мира и выпьют кровь его, и вынут душу его. Случится так – не станет Мира. Наступит конец времен. И воцарится Вечная Тьма, имя которой – Бездна. И горькие слезы не будут утешением в непоправимом бедствии, ибо не будет тех, кто мог бы пролить их.
   – А если Охотники – Зверей? – поинтересовался Грин. Боррлом Зоке скептически поджал губы, покачал головой и сказал:
   – Боюсь, что на этот раз они не смогут победить.
   – Что, именно так сказано в Пророчестве? – удивился Харднетт. – Вы не ошибаетесь?
   – Ну не совсем так, – признался ученый.
   – А как? – насел полковник.
   – В Пророчестве сказано, что перед Последней Охотой должен объявиться некий особенный человек. Охотник со Шрамом. Сказано, что придет он, одолеет Зверей и даст Бездне дно. Но только он что-то до сих пор не объявился. Во всяком случае, я о таком герое пока еще не слышал.
   – И поэтому решили обратиться за помощью к федеральному правительству Схомии, – сказал Харднетт.
   Лицо ученого скривилось в гримасе:
   – Арраги – идиоты идиотские! Так ничего и не поняли.
   – И тогда вы к нам? – напомнил Грин.
   Боррлом Зоке развел руками:
   – К вам. Но поздно. Я – поздно. Вы – поздно. Все поздно. Ашменд.
   Ученый закатил глаза к потолку и, раскачиваясь в кресле, стал монотонно, словно мантру, повторять одно и то же слово – «ашменд».
   – Не скулите, профессор, – поморщился Харднетт. – Безвыходных положений не бывает. И потом, вы плохо нас знаете. Нас, землян, просто так не зачавкаешь. Застревать в горле костью – это у нас в крови.
   – Может, я вас и плохо знаю, – согласился Боррлом Зоке. – Зато я хорошо знаю, на что способны Звери. Слишком хорошо!
   Тут Грин, до сих пор сидевший в торце стола, вскочил и стал нервно ходить по кабинету. Потом подошел к ученому, встал у него за спиной и спросил:
   – Я никак не пойму, почему все-таки аррагейцы этим всем не озаботились?
   – Косные люди, – ответил Боррлом Зоке, не оборачиваясь. – Для них это всегда было чужими проблемами. Раньше-то Звери появлялись только на территории муллватов. – Он вдруг засуетился, расшнуровал принесенную папку и вытащил свернутый в несколько раз лист. Развернул и разложил на столе: – Вот смотрите, по окончании прошлой Охоты я пометил на карте места, где находил трупы убитых Зверем животных.
   Пока Грин охал и ахал, удивляясь тому, что граница ареала, где буйствуют Звери, один в один совпадает с границами Долины Молчания, Харднетт размышлял над тем, о чем должен еще узнать у Боррлома Зоке. Ему показалось, что он не узнал чего-то главного. Чего-то самого важного. И стал пробовать методом тыка:
   – Профессор, вы сказали, что Охотники никого к Сердцу Мира не подпускают. Так?
   – Да, – подтвердил тот. – В приоткрытые ворота Храма разрешают заглянуть, только чего там увидишь? Я заглядывал. Колодец посреди огромного пустого зала, из колодца столб металлический выходит и ничего больше.
   – А сами Охотники в колодец когда-нибудь спускались?
   – Зачем?
   – Ну, Бог его знает. Ну, например, чтобы механизм обслужить.
   – Какой механизм?
   – Как какой? Сердце Мира.
   – А зачем его обслуживать? Стучит себе и стучит уже тысячи лет без всякого обслуживания.
   Харднетт, сложив ладони в замок, щелкнул костяшками пальцев и задумчиво сказал:
   – Это хорошо, что стучит.
   – Только почему-то Мир при этом добрее не стал, – заметил Грин не без грусти.
   – Значит, время еще не пришло, – сказал Боррлом Зоке. Харднетта метафизика интересовала мало, его в данную минуту интересовало совсем-совсем другое.
   – Я правильно понял, что из ныне живущих никто и никогда Сердца не видел? – спросил он.
   – Никто и никогда, – подтвердил Боррлом Зоке.
   – И как оно устроено – никто не знает?
   – Не знает.
   – И в колодец никогда не спускался?
   – Не спускался. И по лабиринту не бродил.
   – По лабиринту?! – вскрикнули одновременно Харднетт и Грин. Только майор с удивлением, а полковник – с осуждением: дескать, что ж ты, старый пень, молчал.
   Боррлом Зоке, видя такой интерес, тут же перешел к подробностям:
   – Если верить древнему муллватскому манускрипту, известному специалистам под названием «Извлечения из меньших параллелей», под Храмом Сердца выстроен лабиринт. Всякому, кто спустится в колодец с целью добраться до Сердца Мира, суждено сгинуть навеки в путаных коридорах этого непроходимого сооружения.
   – Непроходимых лабиринтов не бывает, – возразил Харднетт.
   – А этот – непроходим, – упорствовал ученый. Но ради справедливости все-таки добавил: – Непроходим без плана. С планом-то пройти, конечно, можно.
   – А план, надо думать, не существует? – осторожно, чтобы не спугнуть удачу, поинтересовался Грин.