Страница:
Как только рассвело, Ариана решила отправиться на поиски Манфреда. Если город захвачен союзниками, необходимо выяснить, где муж, что с ним. Теперь он больше не должен оборонять Рейхстаг, ведь рейха больше не существует.
Впервые за долгое время Ариана поднялась наверх, в свою спальню, и оделась как можно скромнее: натянула шерстяные, чулки, старые башмаки, теплую бесформенную юбку.
Сверху надела свитер и куртку, а пистолет Манфреда спрятала в карман, под перчатку. Больше она ничего с собой брать не стала — она ведь не собиралась уезжать из Берлина, хотела только найти своего мужа. Если отыскать его не удастся, она вернется домой и будет ждать. Выйдя на улицу, Ариана чуть не задохнулась от свежего воздуха, и еще она ощутила едкий запах дыма. Ариана села в свой маленький «фольксваген», включила двигатель, нажала на акселератор.
Понадобилось всего двадцать минут, чтобы добраться до центра города. Ариана смотрела в окно и не верила своим глазам: улицы были завалены обломками, дальше ехать было невозможно. На первый взгляд казалось, что от центра Берлина совсем ничего не осталось. Однако, приглядевшись, Ариана увидела, что некоторые здания были изуродованы пулями и осколками — здесь много дней подряд шел ожесточенный бой. Ариана все осматривалась по сторонам, не в силах до конца уяснить масштабы произошедшей трагедии. Однако она поняла, что в машине до Рейхстага не добраться. Дав задний ход, Ариана вырулила в неприметный переулок и постаралась поставить машину так, чтобы она не слишком бросалась в глаза. Ключи она положила в карман, проверила, на месте ли пистолет, потуже затянула шарф и отправилась дальше пешком. Она знала лишь одно — нужно найти Манфреда.
Но на улице ей встречались лишь британские и американские солдаты, двигавшиеся по направлению к Рейхстагу.
Кое-где, правда, встречались и зеваки из числа местных жителей. Они пугливо поглядывали на победителей, многие явно намеревались покинуть город. Уже в непосредственной близости от Рейхстага Ариана встретила и немецких солдат: грязные, оборванные, валившиеся с ног от усталости, они жались друг к другу, окруженные американскими конвоирами. У американских солдат вид был такой же усталый и грязный, но в руках они держали автоматы. Глядя на военных, Ариана поняла, до какой степени отчаянной была эта последняя схватка. Вот к чему привели ее страну фашисты… Пять тысяч немецких солдат обороняли Рейхстаг, и каждый второй погиб. В это время мимо повели еще одну колонну военнопленных. Ариана ахнула, увидев среди них Гильдебранда.
Лицо у лейтенанта было в синяках и кровоподтеках, лоб обмотан окровавленным бинтом, он смотрел прямо перед собой невидящим взглядом. Ариана замахала рукой, бросилась к Гильдебранду. Он должен знать, где Манфред. Однако ее сразу же остановили двое американских конвоиров. Ариана стала умолять по-немецки, чтобы они ее пропустили, но американцы не слушали. Тогда она во весь голос позвала Гильдебранда:
— Гильдебранд! Гильдебранд! Где Манфред?
Лейтенант обернулся и посмотрел куда-то влево. Ариана проследила за его взглядом и застыла на месте о г ужаса. На мостовой ровными штабелями были сложены трупы, собранные для транспортировки на кладбище. Изорванные в лохмотьях мундиры, искаженные предсмертной гримасой лица.
Ариана медленно двинулась вдоль страшной шеренги и почти сразу же, словно по воле судьбы, нашла того, кого искала.
Она узнала родное лицо не столько рассудком, сколько сердцем. Ариана застыла на месте, отказываясь верить. Рот ее раскрылся, но рвавшийся из горла крик так и остался беззвучным. Даже американцы не могли оттащить ее от убитого. Ариана опустилась рядом с ним на колени и вытерла грязь с его лица.
Она просидела так почти час. Потом до нее внезапно дошел смысл случившегося. Ариана поцеловала Манфреда в закрытые глаза, провела рукой по его лицу, вскочила и побежала прочь. Она мчалась со всех ног по направлению к тому переулку, где оставила свой маленький автомобиль. Там уже возились двое мужчин, пытавшихся завести мотор. Решительно сузив глаза, Ариана вытащила пистолет, направила его на своих соотечественников и заставила их поднять руки Потом села в машину, захлопнула дверь и, по-прежнему держа пистолет на изготовку, включила зажигание. Из переулка она выехала на задней передаче, развернулась и погнала машину вперед.
Теперь ей было нечего терять, не для чего жить. Меж разрушенных домов бродили мародеры — немцы, иностранные солдаты, в числе которых попадались и русские. Берлин еще не испил чашу страданий до дна. Возможно, ее убьют.
Ну и пусть, какая теперь разница. Однако она обещала Манфреду, что попытается спастись. Слово нужно держать.
Ариана быстро добралась до Ванзее, бросила в машину заранее приготовленные вещи. Из съестного взяла вареный картофель, хлеб, немного мяса. Не забыла деньги, парижский адрес, томик Шекспира. Обручальное кольцо Манфреда она оставила на пальце — пусть только попробуют отобрать у нее эту реликвию. Оставила она и венчальное кольцо, и его перстень. Если кто-то попытается отобрать у нее эти кольца, она будет стрелять. Губы Арианы были решительно сжаты, глаза прищурены. Она села в машину, положив пистолет рядом с собой. Бросила последний взгляд на дом, где жила с Манфредом; к горлу подступили душераздирающие рыдания.
Человек, который спас ее, ушел из жизни. Ушел навсегда.
Подавленная этой мыслью, Ариана почувствовала, что может умереть — прямо здесь, сию минуту. От Манфреда у нее осталось всего одно письмо, полное нежных слов и обещаний. Он написал это письмо на следующий день после того, как они занимались любовью в первый раз. И еще Ариана захватила с собой фотографии — те, что были сняты на Рождество, снимки, сделанные на балу в королевском дворце, несколько карточек из Тиргартена, а также портреты его первой жены и детей. Незачем чужим глазам пялиться на эти снимки. Они принадлежат ей, Ариане. И Манфред тоже принадлежит ей — до конца ее дней.
Глава 25
Глава 26
Впервые за долгое время Ариана поднялась наверх, в свою спальню, и оделась как можно скромнее: натянула шерстяные, чулки, старые башмаки, теплую бесформенную юбку.
Сверху надела свитер и куртку, а пистолет Манфреда спрятала в карман, под перчатку. Больше она ничего с собой брать не стала — она ведь не собиралась уезжать из Берлина, хотела только найти своего мужа. Если отыскать его не удастся, она вернется домой и будет ждать. Выйдя на улицу, Ариана чуть не задохнулась от свежего воздуха, и еще она ощутила едкий запах дыма. Ариана села в свой маленький «фольксваген», включила двигатель, нажала на акселератор.
Понадобилось всего двадцать минут, чтобы добраться до центра города. Ариана смотрела в окно и не верила своим глазам: улицы были завалены обломками, дальше ехать было невозможно. На первый взгляд казалось, что от центра Берлина совсем ничего не осталось. Однако, приглядевшись, Ариана увидела, что некоторые здания были изуродованы пулями и осколками — здесь много дней подряд шел ожесточенный бой. Ариана все осматривалась по сторонам, не в силах до конца уяснить масштабы произошедшей трагедии. Однако она поняла, что в машине до Рейхстага не добраться. Дав задний ход, Ариана вырулила в неприметный переулок и постаралась поставить машину так, чтобы она не слишком бросалась в глаза. Ключи она положила в карман, проверила, на месте ли пистолет, потуже затянула шарф и отправилась дальше пешком. Она знала лишь одно — нужно найти Манфреда.
Но на улице ей встречались лишь британские и американские солдаты, двигавшиеся по направлению к Рейхстагу.
Кое-где, правда, встречались и зеваки из числа местных жителей. Они пугливо поглядывали на победителей, многие явно намеревались покинуть город. Уже в непосредственной близости от Рейхстага Ариана встретила и немецких солдат: грязные, оборванные, валившиеся с ног от усталости, они жались друг к другу, окруженные американскими конвоирами. У американских солдат вид был такой же усталый и грязный, но в руках они держали автоматы. Глядя на военных, Ариана поняла, до какой степени отчаянной была эта последняя схватка. Вот к чему привели ее страну фашисты… Пять тысяч немецких солдат обороняли Рейхстаг, и каждый второй погиб. В это время мимо повели еще одну колонну военнопленных. Ариана ахнула, увидев среди них Гильдебранда.
Лицо у лейтенанта было в синяках и кровоподтеках, лоб обмотан окровавленным бинтом, он смотрел прямо перед собой невидящим взглядом. Ариана замахала рукой, бросилась к Гильдебранду. Он должен знать, где Манфред. Однако ее сразу же остановили двое американских конвоиров. Ариана стала умолять по-немецки, чтобы они ее пропустили, но американцы не слушали. Тогда она во весь голос позвала Гильдебранда:
— Гильдебранд! Гильдебранд! Где Манфред?
Лейтенант обернулся и посмотрел куда-то влево. Ариана проследила за его взглядом и застыла на месте о г ужаса. На мостовой ровными штабелями были сложены трупы, собранные для транспортировки на кладбище. Изорванные в лохмотьях мундиры, искаженные предсмертной гримасой лица.
Ариана медленно двинулась вдоль страшной шеренги и почти сразу же, словно по воле судьбы, нашла того, кого искала.
Она узнала родное лицо не столько рассудком, сколько сердцем. Ариана застыла на месте, отказываясь верить. Рот ее раскрылся, но рвавшийся из горла крик так и остался беззвучным. Даже американцы не могли оттащить ее от убитого. Ариана опустилась рядом с ним на колени и вытерла грязь с его лица.
Она просидела так почти час. Потом до нее внезапно дошел смысл случившегося. Ариана поцеловала Манфреда в закрытые глаза, провела рукой по его лицу, вскочила и побежала прочь. Она мчалась со всех ног по направлению к тому переулку, где оставила свой маленький автомобиль. Там уже возились двое мужчин, пытавшихся завести мотор. Решительно сузив глаза, Ариана вытащила пистолет, направила его на своих соотечественников и заставила их поднять руки Потом села в машину, захлопнула дверь и, по-прежнему держа пистолет на изготовку, включила зажигание. Из переулка она выехала на задней передаче, развернулась и погнала машину вперед.
Теперь ей было нечего терять, не для чего жить. Меж разрушенных домов бродили мародеры — немцы, иностранные солдаты, в числе которых попадались и русские. Берлин еще не испил чашу страданий до дна. Возможно, ее убьют.
Ну и пусть, какая теперь разница. Однако она обещала Манфреду, что попытается спастись. Слово нужно держать.
Ариана быстро добралась до Ванзее, бросила в машину заранее приготовленные вещи. Из съестного взяла вареный картофель, хлеб, немного мяса. Не забыла деньги, парижский адрес, томик Шекспира. Обручальное кольцо Манфреда она оставила на пальце — пусть только попробуют отобрать у нее эту реликвию. Оставила она и венчальное кольцо, и его перстень. Если кто-то попытается отобрать у нее эти кольца, она будет стрелять. Губы Арианы были решительно сжаты, глаза прищурены. Она села в машину, положив пистолет рядом с собой. Бросила последний взгляд на дом, где жила с Манфредом; к горлу подступили душераздирающие рыдания.
Человек, который спас ее, ушел из жизни. Ушел навсегда.
Подавленная этой мыслью, Ариана почувствовала, что может умереть — прямо здесь, сию минуту. От Манфреда у нее осталось всего одно письмо, полное нежных слов и обещаний. Он написал это письмо на следующий день после того, как они занимались любовью в первый раз. И еще Ариана захватила с собой фотографии — те, что были сняты на Рождество, снимки, сделанные на балу в королевском дворце, несколько карточек из Тиргартена, а также портреты его первой жены и детей. Незачем чужим глазам пялиться на эти снимки. Они принадлежат ей, Ариане. И Манфред тоже принадлежит ей — до конца ее дней.
Глава 25
Слившись с многотысячным потоком беженцев — главным образом пеших и велосипедистов, хотя изредка в этом потоке попадались и автомобили, — Ариана поехала в западном направлении. Союзники не пытались останавливать женщин, стариков и детей, в панике бежавших из обреченного города. Смотреть на все это было невыносимо. Несколько раз Ариана останавливалась, чтобы помочь очередному несчастному. В конце концов она поняла, что подобные остановки небезопасны — всякий раз кто-то непременно пытался отобрать у нее машину. Посадить к себе она рискнула лишь двух пожилых женщин, которые были ей бесконечно благодарны. Они жили в Далеме, но сейчас мечтали только об одном — поскорее унести ноги из города. Их магазин на Курфюрстендам утром был разгромлен, их мужья погибли, и обе боялись, что им тоже не суждено остаться в живых.
— Американцы всех нас убьют, фрейлейн, — всхлипывая, причитала та, что постарше.
Ариана была иного мнения на этот счет, но слишком устала, чтобы вступать в споры В ее душевном состоянии беседа с другим человеком представлялась невыносимой мукой. Однако она знала: если бы американцы и в самом деле намеревались перебить всех немцев, они могли бы сделать это и раньше. «Фольксваген» еле тащился по запруженной людьми дороге. В конце концов Ариане удалось свернуть на знакомый проселок, по которому можно было двигаться несколько быстрее. Бензин кончился в Касселе, находившемся в двухстах милях от Берлина.
Своих попутчиц Ариана высадила еще в Кальбе, где тех с распростертыми объятиями и слезами встретили двоюродные сестры. Наблюдая эту сцену, Ариана чувствовала нечто вроде зависти. Ведь ее на всем белом свете никто теперь не ждал. Оставшись одна, она гнала машину вперед, находясь в странном оцепенении. В конце концов автомобиль замедлил ход и остановился. Запасная канистра оказалась пуста — Ариана забыла ее наполнить. До Саарбрюккена, где, по плану Манфреда, она должна была перейти французскую границу, оставалось еще полдороги — двести миль. Молодая женщина сидела неподвижно, думая о людских толпах, хлынувших на запад из германской столицы. Теперь она превратилась в песчинку, затерянную в этом потоке. У нес нет друзей, лет имущества, и идти ей тоже некуда Вытерев слезы, Ариана бросила последний взгляд на маленький серый автомобиль, подхватила узел с вещами и пешком отправилась дальше на запад.
Понадобилось два дня, чтобы преодолеть сорок миль до Марбурга, Оттуда старый деревенский доктор подвез ее до Майнца. Они ехали вместе три часа, но почти не разговаривали. Благодаря доктору Ариана выиграла целых восемьдесят миль. В Майнце врач сочувственно посмотрел на свою спутницу и предложил подвезти ее до Нойкирхена, сказав, что это в принципе ему по дороге. Ариана с благодарностью согласилась, хотя происходящее доходило до нее с трудом.
В Нойкирхене Ариана поблагодарила своего благодетеля, уставилась на него невидящим взглядом, словно хотела сказать что-то еще, но не договорила. За последние часы с ней произошло нечто непонятное — чувство утраты, раздавленной надежды, бездонного отчаяния словно смерзлось внутри нее в некий неподвижный ком. Ариана уже плохо понимала, куда она направляется. Но она твердо помнила две вещи: во-первых, бежать из Берлина ей велел Манфред, а во-вторых, Манфред — ее муж. Раз он сказал, что нужно ехать в Париж, стало быть, так тому и быть. Может быть, парижский друг Манфреда все ей объяснит, скажет, что страшная картина, виденная ею возле Рейхстага, — всего лишь сон. Возможно, Манфред уже в Париже, дожидается ее приезда.
— Фрейлейн?
Врач видел у нее на пальце кольцо, но ему не верилось, что эта девочка действительно замужем. Скорее всего надела кольцо, рассчитывая, что оно ее защитит. Однако вряд ли для солдат это будет иметь хоть какое-то значение. А старого доктора ей бояться нечего. Он ласково улыбнулся и помог ей снять с сиденья узел с вещами.
— Большое вам спасибо, — повторила она, и вновь он ощутил на себе ее остановившийся взгляд.
— С вами все в порядке?
Она не ответила.
— Если хотите, через несколько дней я могу отвезти вас обратно в Марбург.
Нет, она не намерена туда возвращаться. Ариана твердо знала, что ее путь лежит только в одну сторону. Последнее «прости» уже сказано.
— Спасибо, но я останусь у матери, — тихо ответила она, не желая признаваться, что решила эмигрировать из Германии.
Верить никому нельзя, даже этому симпатичному доктору.
— Спасибо.
Она вежливо пожала ему руку и остановилась, чтобы дать машине отъехать. Теперь оставалось пройти пешком двадцать миль до Саарбрюккена, там еще десять миль до французской границы, и тогда все будет в порядке.
Но добрых попутчиков больше не попадалось, и Ариана тащилась пешком по дороге целых три дня. Она устала, замерзла, оголодала, у нее болели ноги. Продовольствие кончилось в первый же день. Дважды она обращалась за помощью к фермерам, казалось, боявшимся всего на свете. Один дал ей два яблока, второй лишь отрицательно покачал головой.
Через шесть дней после выезда из Берлина Ариана наконец достигла границы. Все-таки дошла, подумала она. Оставалось только пролезть под колючей проволокой. С трудом девушка преодолела эту последнюю преграду. Сердце у нее колотилось, в любой миг можно было ожидать выстрела какого-нибудь часового. Но война, судя по всему, действительно кончилась. Никто не охранял границу, никто не обратил внимания на грязную, изможденную молодую женщину в разорванной юбке и свитере, которая, цепляясь за колючую проволоку, выползла на французскую территорию. Оглядевшись по сторонам, Ариана устало прошептала: «Добро пожаловать во Францию».
Потом растянулась на земле и уснула.
Она проспала шесть часов, после чего ее разбудил звон церковных колоколов. Все тело онемело и ныло от усталости. Предшествующая жизнь — сначала в отцовском доме, потом под нежной опекой Манфреда — никак не могла подготовить Ариану к подобным испытаниям. Она медленно двинулась вперед по дороге, но полчаса спустя лишилась чувств и упала. Еще через два часа на нее наткнулась пожилая крестьянка. Сначала женщина подумала, что перед ней труп, но сердце под свитером еле слышно билось, и старуха сходила домой за невесткой. Вдвоем они кое-как притащили девушку в дом. Они укутали ее, растерли, и Ариана в конце концов очнулась. Сначала ее вырвало, потом началась лихорадка, продолжавшаяся два дня. Француженки были уверены, что девушка не выживет. Они почти ничего о ней не знали — лишь то, что она немка. Они поняли это, когда обнаружили среди ее вещей рейхсмарки и пистолет немецкого производства. Но крестьянок это обстоятельство не остановило. Сын старухи четыре года проработал в Виши на службе у нацистов. Что поделаешь — война есть война. Если эта девочка от кого-то бежит, почему бы ей не помочь? Да и война уже кончилась. Крестьянки провозились с Арианой еще два дня. Она не могла подняться, ее все время рвало, но в конце концов, когда Ариане стало чуть лучше, она сказала, что пойдет дальше. С этими женщинами Ариана разговаривала по-французски. Языком она владела в совершенстве, акцента почти не было. Она вполне могла выдавать себя за уроженку Страсбурга.
— И далеко ты собралась? — спросила старуха, скептически глядя на нее.
— В Париж.
— Но это больше двухсот миль. Пешком тебе не дойти, ты еле на ногах держишься.
Ариана и сама понимала, что крайне истощена. К тому же в момент падения она, очевидно, ударилась головой и получила сотрясение мозга. Иначе чем объяснить постоянные приступы рвоты и боль в глазах? Сейчас она выглядела лет на десять старше, чем перед началом своего путешествия.
— Ничего, попытаюсь. Может быть, меня кто-нибудь подвезет.
— На чем? Немцы отобрали все автомобили. А то. Что осталось, забрали американцы. У них лагерь в Нанси, и они рыщут по всей округе в поисках сохранившихся автомобилей.
Но тут невестка вспомнила, что старый кюре вечером собирается ехать в Мец. У священника есть лошадь и повозка. Если Ариане повезет, старик возьмет ее с собой.
И Ариане повезло — кюре согласился подвезти ее.
В Мец они прибыли утром, и после нескольких часов езды по ухабам Ариане стало совсем плохо. Она не могла есть, не могла двигаться, но оставаться тоже было нельзя. Ей предстояло идти дальше, в Бар-ле-Дюк, до которого было сорок миль. Поэтому она не стала задерживаться в Меце и сразу двинулась в путь. Оставалось только надеяться, что ее подберет какая-нибудь попутная машина. Через четыре мили молитвы Арианы, казалось, были услышаны. На дороге показалась конная повозка. Возница был не стар и не молод, он не проявлял ни особой любезности, ни явной враждебности. Ариана, у которой при себе имелись кое-какие французские деньги, предложила ему заплатить, и возница позволил ей сесть с ним рядом. Несколько часов они молча катили по дороге; весеннее солнце нещадно припекало, Перед закатом возница остановил коня.
— Мы что, уже в Бар-ле-Дюке? — удивилась Ариана, однако мужчина покачал головой.
— Нет, но я устал и моя лошадь тоже.
Ариана и сама совсем выбилась из сил, но ей не терпелось побыстрее добраться до пункта назначения.
— Немножко отдохнем и поедем дальше, — сказал возница. — Это вас устраивает?
Ариану это не устраивало, но выбора у нее не было. Возница уже расстелил на земле куртку и принялся с аппетитом уплетать хлеб и сыр. Он жадно чавкал, не обращая внимания на Ариану. Но у нее все равно не было ни сил, ни желания есть. А смотреть, как он поглощает пищу, и вовсе было невыносимо. Ариана отошла подальше, легла на траву, использовав в качестве подушки свой узел, и закрыла глаза.
Заходящее майское солнце нагрело землю, трава была мягкой и теплой. Ариана поняла, что засыпает.
Но тут она почувствовала, что кто-то грубо пытается стянуть с нее юбку. Возница навалился на Ариану, его руки пытались содрать с нее трусы. Застигнутая врасплох, девушка пыталась биться, царапаться, но он не обращал внимания на ее сопротивление. Подмяв Ариану под себя, он распластал ее на земле, и она почувствовала, как к ее бедрам прижимается что-то твердое и горячее. Но в самый последний миг что-то произошло — раздался крик, затем выстрел. Возница испуганно шарахнулся в сторону, не успев даже подтянуть штаны. Ариана проворно вскочила на ноги и пошатнулась, охваченная внезапным приступом дурноты. Но сильные руки схватили ее за плечи и осторожно опустили на землю.
— С вами все в порядке?
Ариана слабо кивнула, стараясь не поднимать глаз. Ей не хотелось, чтобы ее видели в таком состоянии.
Вопрос был задан по-английски: ее спаситель оказался американцем. Думая, что девушка его не поняла, американец повторил свой вопрос на ломаном французском. Это обрадовало девушку — значит, ее все-таки можно принять за француженку.
— Спасибо, — сказала она, поднимая голову.
Ариана увидела молодую симпатичную физиономию и густые каштановые волосы, выбивавшиеся из-под каски. На дороге стоял армейский джип, в котором сидели еще трое солдат.
— Он сделал вам больно? — спросил американец, но Ариана отрицательно покачала головой.
Тогда солдат размахнулся и врезал французу в челюсть.
— Получай, сволочь!
Местные жители вечно обвиняли их, американцев, в грабежах и насилиях, а на самом деле пакостят сами! Солдат взглянул на тоненькую светловолосую девушку, стряхивавшую пыль и грязь с одежды.
— Вас подвезти? — спросил он.
— Да, я еду в Париж, — слабо улыбнулась она.
«Это какое-то безумие, — думала Ариана. — Я стою и разговариваю с американским солдатом!»
— Мы можем довезти вас до Шалон-сюр-Марн. Оттуда до Парижа миль сто, но, может быть, я найду для вас попутку.
Неужели он и в самом деле поможет ей добраться до Парижа? Ариана смотрела на него, и по ее щекам текли слезы.
— Ну как? Вам это подходит?
Когда Ариана кивнула, улыбка американца стала еще шире.
— Ну тогда пойдем.
Она последовала за ним к джипу, а француз возница поднялся, стряхивая с себя пыль.
Американские солдаты оказались веселыми и жизнерадостными. Они с любопытством поглядывали на молчаливую Ариану, на ее золотистые волосы, тонкое лицо, грустные глаза, но не приставали к ней. Они болтали о чем-то между собой, время от времени нестройно затягивали песню. Спасителя Арианы, судя по надписи на нагрудном кармане, звали Хендерсоном. Когда джип прибыл в Шалон, Хендерсон целый час разыскивал попутную машину до Парижа и в конце концов нашел двоих солдат, отправлявшихся в столицу.
— С ними, мисс, вы будете в безопасности, — уверил он Ариану на своем неуклюжем французском и пожал ей руку.
— Спасибо, сэр, — поблагодарила она.
— Не за что.
Хендерсон посадил Ариану в машину к двум курьерам, которые должны были доставить в Париж очередное послание, исходившее от одного полковника к другому. Эти двое полковников отправляли друг другу курьеров по меньшей мере три раза в день. Но, провожая Ариану, Хендерсон думал не о полковниках, а о девушке с бледным лицом, на котором застыло выражение боли и отчаяния Такие лица ему доводилось видеть на войне и прежде. Хендерсон сразу понял по остановившемуся взгляду синих глаз, по нездоровому цвету кожи и мертвенной бледности, что девушка здорово не в себе
— Американцы всех нас убьют, фрейлейн, — всхлипывая, причитала та, что постарше.
Ариана была иного мнения на этот счет, но слишком устала, чтобы вступать в споры В ее душевном состоянии беседа с другим человеком представлялась невыносимой мукой. Однако она знала: если бы американцы и в самом деле намеревались перебить всех немцев, они могли бы сделать это и раньше. «Фольксваген» еле тащился по запруженной людьми дороге. В конце концов Ариане удалось свернуть на знакомый проселок, по которому можно было двигаться несколько быстрее. Бензин кончился в Касселе, находившемся в двухстах милях от Берлина.
Своих попутчиц Ариана высадила еще в Кальбе, где тех с распростертыми объятиями и слезами встретили двоюродные сестры. Наблюдая эту сцену, Ариана чувствовала нечто вроде зависти. Ведь ее на всем белом свете никто теперь не ждал. Оставшись одна, она гнала машину вперед, находясь в странном оцепенении. В конце концов автомобиль замедлил ход и остановился. Запасная канистра оказалась пуста — Ариана забыла ее наполнить. До Саарбрюккена, где, по плану Манфреда, она должна была перейти французскую границу, оставалось еще полдороги — двести миль. Молодая женщина сидела неподвижно, думая о людских толпах, хлынувших на запад из германской столицы. Теперь она превратилась в песчинку, затерянную в этом потоке. У нес нет друзей, лет имущества, и идти ей тоже некуда Вытерев слезы, Ариана бросила последний взгляд на маленький серый автомобиль, подхватила узел с вещами и пешком отправилась дальше на запад.
Понадобилось два дня, чтобы преодолеть сорок миль до Марбурга, Оттуда старый деревенский доктор подвез ее до Майнца. Они ехали вместе три часа, но почти не разговаривали. Благодаря доктору Ариана выиграла целых восемьдесят миль. В Майнце врач сочувственно посмотрел на свою спутницу и предложил подвезти ее до Нойкирхена, сказав, что это в принципе ему по дороге. Ариана с благодарностью согласилась, хотя происходящее доходило до нее с трудом.
В Нойкирхене Ариана поблагодарила своего благодетеля, уставилась на него невидящим взглядом, словно хотела сказать что-то еще, но не договорила. За последние часы с ней произошло нечто непонятное — чувство утраты, раздавленной надежды, бездонного отчаяния словно смерзлось внутри нее в некий неподвижный ком. Ариана уже плохо понимала, куда она направляется. Но она твердо помнила две вещи: во-первых, бежать из Берлина ей велел Манфред, а во-вторых, Манфред — ее муж. Раз он сказал, что нужно ехать в Париж, стало быть, так тому и быть. Может быть, парижский друг Манфреда все ей объяснит, скажет, что страшная картина, виденная ею возле Рейхстага, — всего лишь сон. Возможно, Манфред уже в Париже, дожидается ее приезда.
— Фрейлейн?
Врач видел у нее на пальце кольцо, но ему не верилось, что эта девочка действительно замужем. Скорее всего надела кольцо, рассчитывая, что оно ее защитит. Однако вряд ли для солдат это будет иметь хоть какое-то значение. А старого доктора ей бояться нечего. Он ласково улыбнулся и помог ей снять с сиденья узел с вещами.
— Большое вам спасибо, — повторила она, и вновь он ощутил на себе ее остановившийся взгляд.
— С вами все в порядке?
Она не ответила.
— Если хотите, через несколько дней я могу отвезти вас обратно в Марбург.
Нет, она не намерена туда возвращаться. Ариана твердо знала, что ее путь лежит только в одну сторону. Последнее «прости» уже сказано.
— Спасибо, но я останусь у матери, — тихо ответила она, не желая признаваться, что решила эмигрировать из Германии.
Верить никому нельзя, даже этому симпатичному доктору.
— Спасибо.
Она вежливо пожала ему руку и остановилась, чтобы дать машине отъехать. Теперь оставалось пройти пешком двадцать миль до Саарбрюккена, там еще десять миль до французской границы, и тогда все будет в порядке.
Но добрых попутчиков больше не попадалось, и Ариана тащилась пешком по дороге целых три дня. Она устала, замерзла, оголодала, у нее болели ноги. Продовольствие кончилось в первый же день. Дважды она обращалась за помощью к фермерам, казалось, боявшимся всего на свете. Один дал ей два яблока, второй лишь отрицательно покачал головой.
Через шесть дней после выезда из Берлина Ариана наконец достигла границы. Все-таки дошла, подумала она. Оставалось только пролезть под колючей проволокой. С трудом девушка преодолела эту последнюю преграду. Сердце у нее колотилось, в любой миг можно было ожидать выстрела какого-нибудь часового. Но война, судя по всему, действительно кончилась. Никто не охранял границу, никто не обратил внимания на грязную, изможденную молодую женщину в разорванной юбке и свитере, которая, цепляясь за колючую проволоку, выползла на французскую территорию. Оглядевшись по сторонам, Ариана устало прошептала: «Добро пожаловать во Францию».
Потом растянулась на земле и уснула.
Она проспала шесть часов, после чего ее разбудил звон церковных колоколов. Все тело онемело и ныло от усталости. Предшествующая жизнь — сначала в отцовском доме, потом под нежной опекой Манфреда — никак не могла подготовить Ариану к подобным испытаниям. Она медленно двинулась вперед по дороге, но полчаса спустя лишилась чувств и упала. Еще через два часа на нее наткнулась пожилая крестьянка. Сначала женщина подумала, что перед ней труп, но сердце под свитером еле слышно билось, и старуха сходила домой за невесткой. Вдвоем они кое-как притащили девушку в дом. Они укутали ее, растерли, и Ариана в конце концов очнулась. Сначала ее вырвало, потом началась лихорадка, продолжавшаяся два дня. Француженки были уверены, что девушка не выживет. Они почти ничего о ней не знали — лишь то, что она немка. Они поняли это, когда обнаружили среди ее вещей рейхсмарки и пистолет немецкого производства. Но крестьянок это обстоятельство не остановило. Сын старухи четыре года проработал в Виши на службе у нацистов. Что поделаешь — война есть война. Если эта девочка от кого-то бежит, почему бы ей не помочь? Да и война уже кончилась. Крестьянки провозились с Арианой еще два дня. Она не могла подняться, ее все время рвало, но в конце концов, когда Ариане стало чуть лучше, она сказала, что пойдет дальше. С этими женщинами Ариана разговаривала по-французски. Языком она владела в совершенстве, акцента почти не было. Она вполне могла выдавать себя за уроженку Страсбурга.
— И далеко ты собралась? — спросила старуха, скептически глядя на нее.
— В Париж.
— Но это больше двухсот миль. Пешком тебе не дойти, ты еле на ногах держишься.
Ариана и сама понимала, что крайне истощена. К тому же в момент падения она, очевидно, ударилась головой и получила сотрясение мозга. Иначе чем объяснить постоянные приступы рвоты и боль в глазах? Сейчас она выглядела лет на десять старше, чем перед началом своего путешествия.
— Ничего, попытаюсь. Может быть, меня кто-нибудь подвезет.
— На чем? Немцы отобрали все автомобили. А то. Что осталось, забрали американцы. У них лагерь в Нанси, и они рыщут по всей округе в поисках сохранившихся автомобилей.
Но тут невестка вспомнила, что старый кюре вечером собирается ехать в Мец. У священника есть лошадь и повозка. Если Ариане повезет, старик возьмет ее с собой.
И Ариане повезло — кюре согласился подвезти ее.
В Мец они прибыли утром, и после нескольких часов езды по ухабам Ариане стало совсем плохо. Она не могла есть, не могла двигаться, но оставаться тоже было нельзя. Ей предстояло идти дальше, в Бар-ле-Дюк, до которого было сорок миль. Поэтому она не стала задерживаться в Меце и сразу двинулась в путь. Оставалось только надеяться, что ее подберет какая-нибудь попутная машина. Через четыре мили молитвы Арианы, казалось, были услышаны. На дороге показалась конная повозка. Возница был не стар и не молод, он не проявлял ни особой любезности, ни явной враждебности. Ариана, у которой при себе имелись кое-какие французские деньги, предложила ему заплатить, и возница позволил ей сесть с ним рядом. Несколько часов они молча катили по дороге; весеннее солнце нещадно припекало, Перед закатом возница остановил коня.
— Мы что, уже в Бар-ле-Дюке? — удивилась Ариана, однако мужчина покачал головой.
— Нет, но я устал и моя лошадь тоже.
Ариана и сама совсем выбилась из сил, но ей не терпелось побыстрее добраться до пункта назначения.
— Немножко отдохнем и поедем дальше, — сказал возница. — Это вас устраивает?
Ариану это не устраивало, но выбора у нее не было. Возница уже расстелил на земле куртку и принялся с аппетитом уплетать хлеб и сыр. Он жадно чавкал, не обращая внимания на Ариану. Но у нее все равно не было ни сил, ни желания есть. А смотреть, как он поглощает пищу, и вовсе было невыносимо. Ариана отошла подальше, легла на траву, использовав в качестве подушки свой узел, и закрыла глаза.
Заходящее майское солнце нагрело землю, трава была мягкой и теплой. Ариана поняла, что засыпает.
Но тут она почувствовала, что кто-то грубо пытается стянуть с нее юбку. Возница навалился на Ариану, его руки пытались содрать с нее трусы. Застигнутая врасплох, девушка пыталась биться, царапаться, но он не обращал внимания на ее сопротивление. Подмяв Ариану под себя, он распластал ее на земле, и она почувствовала, как к ее бедрам прижимается что-то твердое и горячее. Но в самый последний миг что-то произошло — раздался крик, затем выстрел. Возница испуганно шарахнулся в сторону, не успев даже подтянуть штаны. Ариана проворно вскочила на ноги и пошатнулась, охваченная внезапным приступом дурноты. Но сильные руки схватили ее за плечи и осторожно опустили на землю.
— С вами все в порядке?
Ариана слабо кивнула, стараясь не поднимать глаз. Ей не хотелось, чтобы ее видели в таком состоянии.
Вопрос был задан по-английски: ее спаситель оказался американцем. Думая, что девушка его не поняла, американец повторил свой вопрос на ломаном французском. Это обрадовало девушку — значит, ее все-таки можно принять за француженку.
— Спасибо, — сказала она, поднимая голову.
Ариана увидела молодую симпатичную физиономию и густые каштановые волосы, выбивавшиеся из-под каски. На дороге стоял армейский джип, в котором сидели еще трое солдат.
— Он сделал вам больно? — спросил американец, но Ариана отрицательно покачала головой.
Тогда солдат размахнулся и врезал французу в челюсть.
— Получай, сволочь!
Местные жители вечно обвиняли их, американцев, в грабежах и насилиях, а на самом деле пакостят сами! Солдат взглянул на тоненькую светловолосую девушку, стряхивавшую пыль и грязь с одежды.
— Вас подвезти? — спросил он.
— Да, я еду в Париж, — слабо улыбнулась она.
«Это какое-то безумие, — думала Ариана. — Я стою и разговариваю с американским солдатом!»
— Мы можем довезти вас до Шалон-сюр-Марн. Оттуда до Парижа миль сто, но, может быть, я найду для вас попутку.
Неужели он и в самом деле поможет ей добраться до Парижа? Ариана смотрела на него, и по ее щекам текли слезы.
— Ну как? Вам это подходит?
Когда Ариана кивнула, улыбка американца стала еще шире.
— Ну тогда пойдем.
Она последовала за ним к джипу, а француз возница поднялся, стряхивая с себя пыль.
Американские солдаты оказались веселыми и жизнерадостными. Они с любопытством поглядывали на молчаливую Ариану, на ее золотистые волосы, тонкое лицо, грустные глаза, но не приставали к ней. Они болтали о чем-то между собой, время от времени нестройно затягивали песню. Спасителя Арианы, судя по надписи на нагрудном кармане, звали Хендерсоном. Когда джип прибыл в Шалон, Хендерсон целый час разыскивал попутную машину до Парижа и в конце концов нашел двоих солдат, отправлявшихся в столицу.
— С ними, мисс, вы будете в безопасности, — уверил он Ариану на своем неуклюжем французском и пожал ей руку.
— Спасибо, сэр, — поблагодарила она.
— Не за что.
Хендерсон посадил Ариану в машину к двум курьерам, которые должны были доставить в Париж очередное послание, исходившее от одного полковника к другому. Эти двое полковников отправляли друг другу курьеров по меньшей мере три раза в день. Но, провожая Ариану, Хендерсон думал не о полковниках, а о девушке с бледным лицом, на котором застыло выражение боли и отчаяния Такие лица ему доводилось видеть на войне и прежде. Хендерсон сразу понял по остановившемуся взгляду синих глаз, по нездоровому цвету кожи и мертвенной бледности, что девушка здорово не в себе
Глава 26
Двое курьеров объяснили Ариане, что едут на улицу де ла Помп, и спросили, куда нужно ей. Она показала им бумажку с адресом. Дом находился на улице де Варенн.
— Кажется, это на левом берегу, — сказал один из американцев, — но точно я не знаю.
Оказалось, что искомая улица и в самом деле находится на левом берегу Сены. Париж немало пострадал от войны, но, конечно, не до такой степени, как Берлин. Главный ущерб городу нанесли не бомбежки, а оккупанты, постаравшиеся вывезти из Парижа все мало-мальски ценные памятники и произведения культуры. Им надлежало украшать собой берлинскую пинакотеку.
Какой-то старик на велосипеде объяснил солдатам, где находится улица де Варенн, и даже предложил показать дорогу. Ариана была в Париже еще девочкой, с отцом и братом, но сейчас она слишком плохо себя чувствовала, чтобы наслаждаться прекрасными видами. Мимо проносились Триумфальная арка, площадь Согласия, мост Александра Третьего, а Ариана сидела, закрыв глаза, и ничего не видела. Старик показывал, где поворачивать, и в конце концов джип оказался на рю де Варенн. Американец поблагодарил француза, и Ариана открыла глаза. Она предпочла бы и дальше дремать в джипе, но нужно было выходить. Ее путешествие из Берлина до Парижа заняло целых девять дней, но вот наконец она прибыла туда, куда ее отправил Манфред. Ариана плохо представляла себе, что она здесь будет делать, как ее здесь встретят. Вполне возможно, что друга Манфреда уже нет в живых.
Ведь почти все, кого знала в своей жизни Ариана, умерли.
Она остановилась возле массивной резной двери и с тоской подумала об уютном коттедже в Ванзее, где они жили с Манфредом. Однако пришлось тут же напомнить себе, что того дома больше нет. Без Манфреда он не существует.
— Да, мадемуазель?
Дверь открыла толстая седовласая горничная. За дверью виднелся ухоженный дворик, в глубине которого располагался очаровательный особняк восемнадцатого века с мраморной лестницей.
— Vous desirez?[2].
Окна особняка гостеприимно светились в вечерних сумерках.
— Мне нужен господин Жан-Пьер де Сен-Марн, — сказала Ариана.
Горничная уставилась на нее с непонимающим видом.
— Его что, нет дома?
— Он дома, — медленно ответила горничная. — Но война окончена, мадемуазель. Не нужно больше тревожить господина де Сен-Марна.
Ей до смерти надоели все эти попрошайки, которым вечно что-то нужно от месье Пусть теперь обращаются к американцам Они просто терроризируют хозяина своими ужасающими рассказами и страданиями. Сколько это может продолжаться? Совсем замучили беднягу.
Ариана не могла понять, чем вызвана неприязнь этой пожилой женщины.
— Видите ли… мой муж и господин де Сен-Марн старые друзья. Муж сказал, что я должна разыскать в Париже господина де Сен-Марна…
Ариана запнулась, а старуха неодобрительно покачала головой:
— Все вы говорите одно и то же.
Эта девчонка выглядела не лучше, чем другие беженцы: тощая, бледная, в руке какой-то узелок. Похоже, она не мылась по крайней мере целую неделю. Если у месье есть деньги, это еще не означает, что все, кому не лень, могут у него попрошайничать.
— Я выясню, дома ли господин де Сен-Марн, — буркнула горничная.
Но судя по тому, что роскошный «роллс-ройс» стоял во дворе, можно было предположить, что хозяин дома.
— Подождите здесь.
Ариана с облегчением опустилась на скамейку во дворике.
Ее знобило от вечерней прохлады. Но ничего страшного — Ариана уже привыкла к голоду и холоду. Ей казалось, что ничего другого в своей жизни она и не знала. А если что-то другое и было, то воспоминаний не осталось. Прошло очень много времени, возможно, часы, прежде чем кто-то потряс Ариану за плечо. Она открыла глаза и увидела перед собой неприятное лицо горничной.
— Он вас примет, — неохотно сообщила она.
Ариана испытала неимоверное облегчение — не столько от мысли о том, что она все-таки увидит господина де Сен-Марна, сколько от того, что появилась надежда получить ночлег. Пусть ее устроят где угодно, хоть на чердаке, лишь бы никуда больше не идти Ариана мечтала только об одном — чтобы ей позволили здесь остаться.
Следом за горничной она поднялась по мраморным ступенькам лестницы и оказалась у парадного входа. Важный дворецкий распахнул перед ней двери. Он чем-то напоминал Бертольда, но глаза, пожалуй, были добрее. Дворецкий окинул взглядом посетительницу и, ни слова не говоря, куда-то удалился. Горничная вновь неодобрительно покачала головой и объяснила:
— Он отправился к месье. Вас скоро пустят, подождите.
А я пойду.
— Спасибо, — поблагодарила Ариана, но ее благодарность была ни к чему.
Дворецкий вскоре вернулся и повел Ариану по коридору, стены которого были обиты бархатом и увешаны портретами предков Сен-Марна. Ариана не видела ничего вокруг; она кое-как переставляла ноги и в конце концов оказалась перед дверью, створки которой сплошь состояли из зеркал.
За дверью располагался салон, очень похожий на одну из комнат берлинского королевского дворца: повсюду золотая лепнина, херувимчики, гобелены, инкрустация и бесчисленные зеркала. Среди всею этого великолепия в кресле на колесиках сидел хмурый господин примерно того же возраста, что и Манфред, но тощий и с изборожденным глубокими морщинами лицом. Он внимательно смотрел на посетительницу.
— Господин де Сен-Марн? — устало спросила Ариана, у которой уже не оставалось сил для соблюдения светских условностей.
— Да.
Господин почти не шевельнулся, но все же легким кивком дал ей понять, что она должна приблизиться. Лицо его по-прежнему сохраняло серьезность, но глаза были добрыми.
— Я Сен-Марн. А вы кто?
— Ариана… — Она запнулась и продолжила:
— Я Ариана фон Трипп. — Глаза хозяина смотрели на нее все так же мягко. — Манфред сказал, что, если Берлин падет, я должна приехать сюда. Извините, но я надеялась, что…
Сен-Марн подъехал к ней поближе и протянул руку.
— Кажется, это на левом берегу, — сказал один из американцев, — но точно я не знаю.
Оказалось, что искомая улица и в самом деле находится на левом берегу Сены. Париж немало пострадал от войны, но, конечно, не до такой степени, как Берлин. Главный ущерб городу нанесли не бомбежки, а оккупанты, постаравшиеся вывезти из Парижа все мало-мальски ценные памятники и произведения культуры. Им надлежало украшать собой берлинскую пинакотеку.
Какой-то старик на велосипеде объяснил солдатам, где находится улица де Варенн, и даже предложил показать дорогу. Ариана была в Париже еще девочкой, с отцом и братом, но сейчас она слишком плохо себя чувствовала, чтобы наслаждаться прекрасными видами. Мимо проносились Триумфальная арка, площадь Согласия, мост Александра Третьего, а Ариана сидела, закрыв глаза, и ничего не видела. Старик показывал, где поворачивать, и в конце концов джип оказался на рю де Варенн. Американец поблагодарил француза, и Ариана открыла глаза. Она предпочла бы и дальше дремать в джипе, но нужно было выходить. Ее путешествие из Берлина до Парижа заняло целых девять дней, но вот наконец она прибыла туда, куда ее отправил Манфред. Ариана плохо представляла себе, что она здесь будет делать, как ее здесь встретят. Вполне возможно, что друга Манфреда уже нет в живых.
Ведь почти все, кого знала в своей жизни Ариана, умерли.
Она остановилась возле массивной резной двери и с тоской подумала об уютном коттедже в Ванзее, где они жили с Манфредом. Однако пришлось тут же напомнить себе, что того дома больше нет. Без Манфреда он не существует.
— Да, мадемуазель?
Дверь открыла толстая седовласая горничная. За дверью виднелся ухоженный дворик, в глубине которого располагался очаровательный особняк восемнадцатого века с мраморной лестницей.
— Vous desirez?[2].
Окна особняка гостеприимно светились в вечерних сумерках.
— Мне нужен господин Жан-Пьер де Сен-Марн, — сказала Ариана.
Горничная уставилась на нее с непонимающим видом.
— Его что, нет дома?
— Он дома, — медленно ответила горничная. — Но война окончена, мадемуазель. Не нужно больше тревожить господина де Сен-Марна.
Ей до смерти надоели все эти попрошайки, которым вечно что-то нужно от месье Пусть теперь обращаются к американцам Они просто терроризируют хозяина своими ужасающими рассказами и страданиями. Сколько это может продолжаться? Совсем замучили беднягу.
Ариана не могла понять, чем вызвана неприязнь этой пожилой женщины.
— Видите ли… мой муж и господин де Сен-Марн старые друзья. Муж сказал, что я должна разыскать в Париже господина де Сен-Марна…
Ариана запнулась, а старуха неодобрительно покачала головой:
— Все вы говорите одно и то же.
Эта девчонка выглядела не лучше, чем другие беженцы: тощая, бледная, в руке какой-то узелок. Похоже, она не мылась по крайней мере целую неделю. Если у месье есть деньги, это еще не означает, что все, кому не лень, могут у него попрошайничать.
— Я выясню, дома ли господин де Сен-Марн, — буркнула горничная.
Но судя по тому, что роскошный «роллс-ройс» стоял во дворе, можно было предположить, что хозяин дома.
— Подождите здесь.
Ариана с облегчением опустилась на скамейку во дворике.
Ее знобило от вечерней прохлады. Но ничего страшного — Ариана уже привыкла к голоду и холоду. Ей казалось, что ничего другого в своей жизни она и не знала. А если что-то другое и было, то воспоминаний не осталось. Прошло очень много времени, возможно, часы, прежде чем кто-то потряс Ариану за плечо. Она открыла глаза и увидела перед собой неприятное лицо горничной.
— Он вас примет, — неохотно сообщила она.
Ариана испытала неимоверное облегчение — не столько от мысли о том, что она все-таки увидит господина де Сен-Марна, сколько от того, что появилась надежда получить ночлег. Пусть ее устроят где угодно, хоть на чердаке, лишь бы никуда больше не идти Ариана мечтала только об одном — чтобы ей позволили здесь остаться.
Следом за горничной она поднялась по мраморным ступенькам лестницы и оказалась у парадного входа. Важный дворецкий распахнул перед ней двери. Он чем-то напоминал Бертольда, но глаза, пожалуй, были добрее. Дворецкий окинул взглядом посетительницу и, ни слова не говоря, куда-то удалился. Горничная вновь неодобрительно покачала головой и объяснила:
— Он отправился к месье. Вас скоро пустят, подождите.
А я пойду.
— Спасибо, — поблагодарила Ариана, но ее благодарность была ни к чему.
Дворецкий вскоре вернулся и повел Ариану по коридору, стены которого были обиты бархатом и увешаны портретами предков Сен-Марна. Ариана не видела ничего вокруг; она кое-как переставляла ноги и в конце концов оказалась перед дверью, створки которой сплошь состояли из зеркал.
За дверью располагался салон, очень похожий на одну из комнат берлинского королевского дворца: повсюду золотая лепнина, херувимчики, гобелены, инкрустация и бесчисленные зеркала. Среди всею этого великолепия в кресле на колесиках сидел хмурый господин примерно того же возраста, что и Манфред, но тощий и с изборожденным глубокими морщинами лицом. Он внимательно смотрел на посетительницу.
— Господин де Сен-Марн? — устало спросила Ариана, у которой уже не оставалось сил для соблюдения светских условностей.
— Да.
Господин почти не шевельнулся, но все же легким кивком дал ей понять, что она должна приблизиться. Лицо его по-прежнему сохраняло серьезность, но глаза были добрыми.
— Я Сен-Марн. А вы кто?
— Ариана… — Она запнулась и продолжила:
— Я Ариана фон Трипп. — Глаза хозяина смотрели на нее все так же мягко. — Манфред сказал, что, если Берлин падет, я должна приехать сюда. Извините, но я надеялась, что…
Сен-Марн подъехал к ней поближе и протянул руку.