Страница:
— Ты имеешь полное право гордиться, дорогой.
Она взглянула на Ноэля из-под соломенной шляпы, и так же, как это часто происходило с Максом, сына поразило, насколько молодо она выглядит. Ариана оставалась поразительно хорошенькой — почти как в юности.
Ноэль покачал головой и усмехнулся.
— Я не говорил, что горжусь собой, — прошептал он. — Я имел в виду, что горжусь тобой.
Она в ответ засмеялась от удовольствия, коснулась его щеки и взяла под руку.
— Ты не должен говорить подобные веши матери, Ноэль.
— Вот именно. И кроме того, — Макс шутливо нахмурился, — я ревную.
Все расхохотались, и Ариана высвободила руку.
— Итак, когда ты приступишь к работе, Ноэль?
— Какого черта! Я не собираюсь работать сейчас же, дядя Макс! Вы шутите? У меня же каникулы!
Ариана поглядела на него весело и недоуменно:
— Вот как? Куда же ты намерен отправиться?
Он ей ничего об этом не говорил. Но ведь он теперь мужчина. Она и не ждала, что сын будет посвящать ее в свои намерения. Ариана училась отвыкать от сына постепенно, с помощью Макса, еще с тех пор, когда в 1963 году он уехал в Гарвард.
— Я думаю поехать в Европу.
— Правда? — изумилась Ариана.
Они много путешествовали вместе: в Калифорнию, в Аризону, на Большой Каньон, в Новый Орлеан, в Новую Англию… куда угодно, но только не в Европу, потому что ни Макс, ни она сама не находили в себе сил поехать туда. Зачем возвращаться в забытые места, смотреть на знакомые улицы, на дома, где когда-то жили люди, которых ты любил, люди, которые ушли из твоей жизни, но не забыты? Макс и Ариана давно договорились никогда не заглядывать в прошлое.
— Куда в Европу, Ноэль? — спросила она, внезапно побледнев.
— Я еще не решил. — Потом мягко произнес:
— Может быть, я заеду в Германию, мама. Я должен… Я хочу… Ты понимаешь?
Она медленно кивнула сыну, который так незаметно превратился в мужчину.
— Да, дорогой, я понимаю.
Она с удивлением осознала, что это причиняет ей боль.
Она так жаждала сделать его стопроцентным американцем, так стремилась к тому, чтобы в его жизни не осталось места для Германии! Она не желала встречи со старым!
— Не надо так расстраиваться, Ариана, — сказал Макс, когда Ноэль ушел, чтобы принести ленч. — Для него это вовсе не «возврат в прошлое». Он просто собирается увидеть то, о чем столько слышал, о чем читал. Ты придаешь этому слишком большое значение. Поверь мне.
Она вымученно улыбнулась:
— Может быть, ты прав.
— Это всего лишь здоровое любопытство, поверь мне.
Кроме того, это не только твоя страна, Ариана, это страна его отца.
Оба знали, что все связанное с отцом было для Ноэля священно. Для него Манфред всегда был чем-то вроде бога.
Ариана все рассказала ему об отце: как тот спас ее от нацистов, каким он был хорошим человеком, как они любили друг друга. Ноэль видел фотографию отца в форме. От мальчика ничего не утаили, не скрыли даже мельчайших подробностей.
Макс посмотрел на нее и снова сжал ее руку.
— Ты хорошо воспитала его, Ариана.
— Ты правда так считаешь? — Она лукаво покосилась на него из-под шляпы.
— Да.
— А разве ты не приложил к этому руку?
— Разве самую малость…
— Макс Томас, ты несносный лгун. Он такой же твой сын, как и мой.
Макс поцеловал ее в шею и только потом ответил:
— Спасибо, дорогая.
Они вздрогнули, когда откуда-то неожиданно возник Ноэль с подносами в руках и широченной улыбкой на лице.
— Если вы будете и дальше так целоваться, то все вокруг поймут, что вы не женаты.
Все расхохотались, а Ариана покраснела:
— Перестань.
— Не смотри на меня так, мама. Это не я сижу тут в обнимку, как подросток, да еще при свете дня! — Они снова рассмеялись. — Приятно видеть вас столь счастливыми.
— А разве мы не всегда такие? — удивилась Ариана и взглянула сначала на Макса, а потом на сына.
Ноэль утвердительно кивнул:
— Да, поразительно, но факт. Это встречается довольно редко.
Он опять улыбнулся, и на этот раз Ариана без всякого стеснения поцеловала Макса.
— Может быть.
Они сидели, завтракали, вот-вот должны были начаться приветственные речи почетных гостей. Вдруг Ноэль вскочил и замахал руками, подзывая кого-то. Мантия его колыхалась, он знаками просил кого-то подойти. Потом он сел на место и широко улыбнулся — глаза его победно глядели на мать и Макса.
— Она идет.
— Она? — переспросил Макс, и на этот раз покраснел Ноэль.
Через минуту к их столику подошла молодая девушка.
Ноэль тут же поднялся с места. Девушка была очень высокой и стройной, с иссиня-черными волосами, разительно контрастировавшими со светлой шевелюрой Ноэля. На смуглом лице сияли огромные зеленые глаза, волосы были собраны в хвост. Длинные стройные ноги, как заметила Ариана, обуты в сандалии.
— Макс, мама, это Тамара.
Находчиво, ничего не скажешь. Девушка улыбнулась, обнажив ровные белоснежные зубы.
— Тамми, это моя мама и дядя Макс.
— Рада познакомиться.
Она вежливо пожала им руки, перекинула за спину волосы и взглянула прямо Ноэлю в глаза. Казалось, мгновение между ними шел безмолвный разговор, своего рода обмен тайной информацией. Макс поймал себя на том, что улыбается. Подобный взгляд двух людей может означать только одно.
— Вы тоже учитесь на юридическом факультете, Тамара? — вежливо обратилась к ней Ариана, стараясь не выдать своего страха перед тем, что в жизнь сына вошла эта девушка. Но в девочке не было ничего внушающего страх — она казалась такой открытой и дружелюбной.
— Да, миссис Трипп.
— Да она еще младенец в юриспруденции, — поддразнил Ноэль и коснулся рукой волос девушки. — Неоперившийся птенчик.
Тамара метнула на него острый взгляд.
— Мне осталось два года до окончания, — объяснила она Максу и Ариане. — А Ноэль сегодня просто лопается от важности.
Она говорила так, словно они все были давным-давно знакомы, и еще так, словно Ноэль больше принадлежал ей, а не им. Ариана поняла намек и улыбнулась:
— Думаю, сегодня особенный день, Тамара. Но придет и ваш черед. Вы продолжите учебу в Гарварде?
— Наверно.
И снова сверкнула глазами в сторону Ноэля.
Юноша спокойно выдержал этот взгляд.
— Иногда вы будете встречаться с ней в Нью-Йорке. Если она будет аккуратно выполнять домашние задания. Правда, детка?
— О! Кто бы говорил!
Ариана и Макс вдруг с изумлением поняли, что молодые люди совершенно забыли об их существовании.
— А кто доделал за тебя последнюю курсовую? Кто тебе все печатал последние полгода?
Оба рассмеялись, и Ноэль прижал палец к губам:
— Ш-ш-ш, Тамми, это же большой секрет! Ты хочешь, чтобы меня лишили диплома?
— Нет, — усмехнулась она. — Я просто хочу, чтобы его дали мне и я могла бы уехать отсюда.
В этот момент специально приглашенный оратор начал свою речь. Ноэль зашикал на Тамару. Она снова пожала руки Максу и Ариане и исчезла в толпе студентов.
— Очень хорошенькая молодая дама, — прошептал Макс, обращаясь к Ноэлю. — Просто красавица.
Ноэль кивнул:
— Когда-нибудь она станет дьявольски хорошим адвокатом.
Он смотрел вслед девушке, а Ариана смотрела на него и любовалась своим молодым, высоким, золотоволосым сыном.
Глава 46
Она взглянула на Ноэля из-под соломенной шляпы, и так же, как это часто происходило с Максом, сына поразило, насколько молодо она выглядит. Ариана оставалась поразительно хорошенькой — почти как в юности.
Ноэль покачал головой и усмехнулся.
— Я не говорил, что горжусь собой, — прошептал он. — Я имел в виду, что горжусь тобой.
Она в ответ засмеялась от удовольствия, коснулась его щеки и взяла под руку.
— Ты не должен говорить подобные веши матери, Ноэль.
— Вот именно. И кроме того, — Макс шутливо нахмурился, — я ревную.
Все расхохотались, и Ариана высвободила руку.
— Итак, когда ты приступишь к работе, Ноэль?
— Какого черта! Я не собираюсь работать сейчас же, дядя Макс! Вы шутите? У меня же каникулы!
Ариана поглядела на него весело и недоуменно:
— Вот как? Куда же ты намерен отправиться?
Он ей ничего об этом не говорил. Но ведь он теперь мужчина. Она и не ждала, что сын будет посвящать ее в свои намерения. Ариана училась отвыкать от сына постепенно, с помощью Макса, еще с тех пор, когда в 1963 году он уехал в Гарвард.
— Я думаю поехать в Европу.
— Правда? — изумилась Ариана.
Они много путешествовали вместе: в Калифорнию, в Аризону, на Большой Каньон, в Новый Орлеан, в Новую Англию… куда угодно, но только не в Европу, потому что ни Макс, ни она сама не находили в себе сил поехать туда. Зачем возвращаться в забытые места, смотреть на знакомые улицы, на дома, где когда-то жили люди, которых ты любил, люди, которые ушли из твоей жизни, но не забыты? Макс и Ариана давно договорились никогда не заглядывать в прошлое.
— Куда в Европу, Ноэль? — спросила она, внезапно побледнев.
— Я еще не решил. — Потом мягко произнес:
— Может быть, я заеду в Германию, мама. Я должен… Я хочу… Ты понимаешь?
Она медленно кивнула сыну, который так незаметно превратился в мужчину.
— Да, дорогой, я понимаю.
Она с удивлением осознала, что это причиняет ей боль.
Она так жаждала сделать его стопроцентным американцем, так стремилась к тому, чтобы в его жизни не осталось места для Германии! Она не желала встречи со старым!
— Не надо так расстраиваться, Ариана, — сказал Макс, когда Ноэль ушел, чтобы принести ленч. — Для него это вовсе не «возврат в прошлое». Он просто собирается увидеть то, о чем столько слышал, о чем читал. Ты придаешь этому слишком большое значение. Поверь мне.
Она вымученно улыбнулась:
— Может быть, ты прав.
— Это всего лишь здоровое любопытство, поверь мне.
Кроме того, это не только твоя страна, Ариана, это страна его отца.
Оба знали, что все связанное с отцом было для Ноэля священно. Для него Манфред всегда был чем-то вроде бога.
Ариана все рассказала ему об отце: как тот спас ее от нацистов, каким он был хорошим человеком, как они любили друг друга. Ноэль видел фотографию отца в форме. От мальчика ничего не утаили, не скрыли даже мельчайших подробностей.
Макс посмотрел на нее и снова сжал ее руку.
— Ты хорошо воспитала его, Ариана.
— Ты правда так считаешь? — Она лукаво покосилась на него из-под шляпы.
— Да.
— А разве ты не приложил к этому руку?
— Разве самую малость…
— Макс Томас, ты несносный лгун. Он такой же твой сын, как и мой.
Макс поцеловал ее в шею и только потом ответил:
— Спасибо, дорогая.
Они вздрогнули, когда откуда-то неожиданно возник Ноэль с подносами в руках и широченной улыбкой на лице.
— Если вы будете и дальше так целоваться, то все вокруг поймут, что вы не женаты.
Все расхохотались, а Ариана покраснела:
— Перестань.
— Не смотри на меня так, мама. Это не я сижу тут в обнимку, как подросток, да еще при свете дня! — Они снова рассмеялись. — Приятно видеть вас столь счастливыми.
— А разве мы не всегда такие? — удивилась Ариана и взглянула сначала на Макса, а потом на сына.
Ноэль утвердительно кивнул:
— Да, поразительно, но факт. Это встречается довольно редко.
Он опять улыбнулся, и на этот раз Ариана без всякого стеснения поцеловала Макса.
— Может быть.
Они сидели, завтракали, вот-вот должны были начаться приветственные речи почетных гостей. Вдруг Ноэль вскочил и замахал руками, подзывая кого-то. Мантия его колыхалась, он знаками просил кого-то подойти. Потом он сел на место и широко улыбнулся — глаза его победно глядели на мать и Макса.
— Она идет.
— Она? — переспросил Макс, и на этот раз покраснел Ноэль.
Через минуту к их столику подошла молодая девушка.
Ноэль тут же поднялся с места. Девушка была очень высокой и стройной, с иссиня-черными волосами, разительно контрастировавшими со светлой шевелюрой Ноэля. На смуглом лице сияли огромные зеленые глаза, волосы были собраны в хвост. Длинные стройные ноги, как заметила Ариана, обуты в сандалии.
— Макс, мама, это Тамара.
Находчиво, ничего не скажешь. Девушка улыбнулась, обнажив ровные белоснежные зубы.
— Тамми, это моя мама и дядя Макс.
— Рада познакомиться.
Она вежливо пожала им руки, перекинула за спину волосы и взглянула прямо Ноэлю в глаза. Казалось, мгновение между ними шел безмолвный разговор, своего рода обмен тайной информацией. Макс поймал себя на том, что улыбается. Подобный взгляд двух людей может означать только одно.
— Вы тоже учитесь на юридическом факультете, Тамара? — вежливо обратилась к ней Ариана, стараясь не выдать своего страха перед тем, что в жизнь сына вошла эта девушка. Но в девочке не было ничего внушающего страх — она казалась такой открытой и дружелюбной.
— Да, миссис Трипп.
— Да она еще младенец в юриспруденции, — поддразнил Ноэль и коснулся рукой волос девушки. — Неоперившийся птенчик.
Тамара метнула на него острый взгляд.
— Мне осталось два года до окончания, — объяснила она Максу и Ариане. — А Ноэль сегодня просто лопается от важности.
Она говорила так, словно они все были давным-давно знакомы, и еще так, словно Ноэль больше принадлежал ей, а не им. Ариана поняла намек и улыбнулась:
— Думаю, сегодня особенный день, Тамара. Но придет и ваш черед. Вы продолжите учебу в Гарварде?
— Наверно.
И снова сверкнула глазами в сторону Ноэля.
Юноша спокойно выдержал этот взгляд.
— Иногда вы будете встречаться с ней в Нью-Йорке. Если она будет аккуратно выполнять домашние задания. Правда, детка?
— О! Кто бы говорил!
Ариана и Макс вдруг с изумлением поняли, что молодые люди совершенно забыли об их существовании.
— А кто доделал за тебя последнюю курсовую? Кто тебе все печатал последние полгода?
Оба рассмеялись, и Ноэль прижал палец к губам:
— Ш-ш-ш, Тамми, это же большой секрет! Ты хочешь, чтобы меня лишили диплома?
— Нет, — усмехнулась она. — Я просто хочу, чтобы его дали мне и я могла бы уехать отсюда.
В этот момент специально приглашенный оратор начал свою речь. Ноэль зашикал на Тамару. Она снова пожала руки Максу и Ариане и исчезла в толпе студентов.
— Очень хорошенькая молодая дама, — прошептал Макс, обращаясь к Ноэлю. — Просто красавица.
Ноэль кивнул:
— Когда-нибудь она станет дьявольски хорошим адвокатом.
Он смотрел вслед девушке, а Ариана смотрела на него и любовалась своим молодым, высоким, золотоволосым сыном.
Глава 46
Тем вечером они ужинали в ресторане «Лок Обер». Все трое очень устали, и разговор о Тамаре не возобновлялся.
Макс и Ноэль беседовали на юридические темы, Ариана слушала вполуха и смотрела на публику. Раз или два она вспомнила о девушке. Почему-то Ариане казалось, что она видела ее раньше, может, на какой-нибудь фотографии, которую показывал Ноэль? Впрочем, какая разница? Как бы ни были эти двое увлечены друг другом, отныне их пути разойдутся.
— О чем ты думаешь, Ариана? — Макс поднял брови и усмехнулся:
— Кокетничаешь с каким-нибудь молодым человеком?
— Ты застал меня врасплох. Извини, дорогой. Что ты сказал?
— Я спросил, не кажется ли тебе, что ему лучше отправиться не в Шварцвальд, а в Баварию?
Ее лицо потемнело.
— Может быть. Но, откровенно говоря, Ноэль, думаю, тебе лучше съездить в Италию.
— Почему? — Он упрямо нахмурился. — Почему не Германия? Чего ты боишься, мама?
Макс про себя порадовался, что мальчик набрался мужества завести этот разговор.
— Ничего я не боюсь, что за глупости!
— Нет, боишься.
Она в замешательстве взглянула на Макса, опустила глаза. Они трое всегда были откровенны между собой, но сейчас ей вдруг стало трудно говорить о том, что у нее на душе.
— Я боюсь, что, если ты поедешь туда, ты найдешь там частичку самого себя. И почувствуешь себя дома.
— И что? Ты думаешь, я останусь? — Он ласково улыбнулся и осторожно коснулся ее руки.
— Может быть, — тихо вздохнула она. — Я сама не очень понимаю, чего боюсь, и кроме того… Я уехала оттуда так давно, это были ужасные времена. Я думаю только о том, что там я потеряла людей, которых любила.
— А тебе не кажется, что я имею право знать о них?
Увидеть страну, где они жили? Где жила ты, когда была ребенком? Увидеть дом твоего отца, дом моего отца? Почему я не могу поехать туда, где осталась частичка тебя, частичка меня самого?
За столом воцарилось долгое молчание. Макс нарушил его первым:
— Мальчик прав, Ариана. Он имеет на это право. — Потом обратился к Ноэлю:
— Это чудесная страна, сынок. И всегда такой будет. И единственная причина, по которой мы не возвращаемся, та, что мы слишком любим Германию и глубоко переживаем все, что с ней приключилось.
— Я понимаю, Макс. — Ноэль нежно, чуть не с жалостью посмотрел на мать:
— Поездка не причинит мне боли, мама.
Я ведь не знаю, как все было раньше. Я просто поеду погляжу, а потом вернусь назад, домой, к тебе, в мою страну, вернусь, зная чуть больше о тебе и о себе самом.
Она вздохнула и посмотрела на них:
— Вы так убедительны и красноречивы — вам бы адвокатами быть.
Все рассмеялись и стали пить кофе, а Макс подал знак официанту, чтобы тот принес чек.
Ноэль собирался вылететь из аэропорта Кеннеди через две недели и провести в Европе месяца полтора. Он намеревался вернуться в Нью-Йорк в середине августа, чтобы спокойно подыскать квартиру и в сентябре приступить к работе.
Предотъездные дни прошли в суете и суматохе. Он встречался с друзьями, устраивал вечеринки и почти каждый день обсуждал маршрут с Максом. Путешествие это все еще беспокоило Ариану, но она смирилась. Ее захватила вся эта кутерьма. Как-то раз, видя, что среди ночи Ноэль отправляется с друзьями развлекаться, она подумала, что за двадцать лет молодежь изменилась не так уж сильно.
— О чем ты задумалась? — спросил Макс, заметив ностальгический блеск ее глаз.
— О том, что ничего не изменилось, — нежно улыбнулась она своему возлюбленному.
— Разве? А вот я как раз думаю наоборот. Но может, это потому, что я почти на двадцать лет старше тебя.
Оба вспомнили пустынные комнаты ее матери в доме в Грюневальде, где Макс прятался от нацистов и где он впервые поцеловал Ариану. «Помнишь?» — казалось, спрашивали его глаза.
Ариана медленно склонила голову:
— Да.
— Я тогда сказал, что люблю тебя. Ты знаешь, это была правда.
Она прикоснулась губами к его щеке.
— Я тоже тебя тогда любила — как умела. — Ариана заглянула в его карие глаза. — Ты был первым, кого я поцеловала в своей жизни.
— И надеюсь, буду последним. Потому что в таком случае я просто обязан буду прожить до ста лет.
— Я рассчитываю на это, Макс.
Они помолчали улыбаясь, и потом Макс, посерьезнев, взял ее за руку, на которой поблескивало неизменное кольцо с огромным изумрудом.
— Я хочу тебе кое-что сказать, Ариана… вернее, я должен тебе кое-что сказать.
Внезапно она все поняла. Возможно ли? Неужели это все же случится, через столько лет?
— Это очень важно для меня. Ариана, ты выйдешь за меня замуж?
Он говорил очень тихо, во взгляде светились любовь и мольба.
Мгновение она ничего не отвечала, потом склонила голову набок и прищурилась:
— Макс, любовь моя, зачем? Разве это имеет сейчас какое-нибудь значение?
— Да. Для меня — да. Ноэль стал взрослым. Он теперь мужчина, Ариана. Когда он вернется из Европы, он переедет на другую квартиру. А мы с тобой? Снова будем «соблюдать приличия»? Ради кого? Ради твоей прислуги и моего консьержа? Ты можешь продать свой дом или я продам квартиру — и мы поженимся. Пришла наша очередь. Двадцать пять лет жизни ты посвятила Ноэлю. Так посвяти следующие двадцать пять нам с тобой.
Услышав последний аргумент, Ариана не смогла сдержать улыбку. В конце концов, она понимала, что он прав, ей нравился ход его мыслей.
— Но зачем нам жениться?
Он ухмыльнулся:
— Ты не хочешь стать уважаемой женщиной, в твоем-то возрасте?
— Но, Макс, мне только сорок шесть.
Она заулыбалась, и он понял, что победил. Заключая ее в объятия, Макс вспоминал их первый поцелуй двадцать восемь лет назад.
На следующий день они сообщили о своем решении Ноэлю. Он был счастлив. Он крепко расцеловал мать и Макса.
— Ну, теперь я уеду с легким сердцем. А к сентябрю обязательно переберусь на другую квартиру. А вы будете жить в нашем доме, мама?
— Мы это еще не обсуждали, — в замешательстве ответила Ариана. Она еще не совсем пришла в себя после внезапного решения. Ноэль вдруг ухмыльнулся и снова чмокнул ее в щеку.
— Подумай хорошенько. Не каждая пара женится, когда уже пора отмечать серебряный юбилей.
— Ноэль!
Ариана и так чувствовала себя несколько неловко, оттого что собиралась замуж в таком возрасте. Она всегда полагала, что женятся люди лет в двадцать — двадцать пять, а вовсе не двумя десятилетиями позже, имея взрослого сына.
— Итак, когда же свадьба?
Макс ответил за нее:
— Мы еще не решили. Но мы подождем до твоего возвращения.
— Надеюсь. Надо бы отметить это дело!
С тех пор как он оставил Гарвард, они, кажется, только этим и занимались вплоть до того дня, когда Ноэль отбыл в Европу.
Но в тот вечер Макс пригласил их на ужин в ресторан «Баскский берег». Трапеза получилась роскошной, но ведь и повод был выдающийся. Они пили за путешествие Ноэля в прошлое и за их смелый шаг в будущее. Как всегда, Ариана не удержалась и уронила несколько слезинок.
Париж оправдал его самые смелые надежды. Ноэль взобрался на Эйфелеву башню, побродил по Лувру. Он посидел в парижских кафе, почитал газету и написал открытку «дорогим помолвленным», подписался: «Ваш сын». Вечером, прежде чем идти ужинать, он позвонил подруге Тамми — Бригитте Годар, с которой обещал связаться в Париже. Бригитта была дочерью известного агента по продаже произведений искусства, владельца картинной галереи Жерара Годара. Ноэль познакомился с Бригиттой во время ее короткой стажировки в Гарварде, а француженка и Тамми еще в школе стали близкими подругами. Бригитта была странной девушкой из еще более странной семьи. Мать свою она ненавидела, отца обвиняла в том, что он живет только своим прошлым, а насчет брата утверждала, будто он совершеннейший псих. Бригитта обладала острым язычком, отличалась живым и веселым нравом, была хорошенькой и забавной.
Но в ней всегда чувствовалось что-то неуловимо трагичное, словно ее постигла тяжкая утрата. И однажды, когда Ноэль серьезно спросил ее об этом, она ответила:
— Ты прав. Моя семья — ее у меня нет, Ноэль. Мой отец живет в своем собственном мире. Его ничто и никто не интересует… Только прошлое… Люди, которых он потерял в той, другой, жизни. А все мы как бы не в счет. Мы для него не существуем.
Потом она переменила тему, сказала что-то легкое и циничное, но Ноэль навсегда запомнил выражение ее глаз — там светились печаль и мучительное отчаяние, совершенно не свойственные девушке ее возраста. Теперь Ноэль хотел повидаться с ней и был горько разочарован, узнав, что Бригитты нет в городе.
В качестве утешения он заказал роскошный ужин с вином сначала в «Серебряной башне», а затем в «Максиме».
Он обещал себе, что устроит этот кутеж перед отъездом из Парижа, но, к сожалению, пришлось пировать без Бригитты.
Времени было хоть отбавляй, и он с удовольствием наблюдал за элегантными француженками и их щеголеватыми кавалерами. Каждый здесь одевался по своему вкусу, публика выглядела куда более космополитичной, чем в Америке. Ему нравилось смотреть на этих женщин, любоваться их походкой, их изысканными туалетами, их ухоженными волосами.
Чем-то они напоминали ему мать. Они являли собой совершенство манерой держаться, чувственностью — не бьющей в глаза, а тихой и приглушенной, эта чувственность не оскорбляла, но манила. Ноэлю нравилась утонченность парижанок, она будила в нем неведомые ранее чувства.
Назавтра он ранним утром вылетел из аэропорта Орли и приземлился в берлинском аэропорту Темпельхоф. Его сердце учащенно колотилось в беспокойном ожидании. Конечно, у него не было ощущения того, что он вернулся домой, но он надеялся найти ответы на многие вопросы, надеялся раскрыть секреты, отыскать следы людей, которые давно исчезли. Ему хотелось узнать, как они жили, как любили, что они значили друг для друга. Каким-то внутренним чутьем Ноэль понимал, что ответы на все эти вопросы находятся здесь.
Он оставил вещи в отеле «Кемпински», где у него был заказан номер, и, выйдя из вестибюля, долго стоял и смотрел на Курфюрстендам. Вот она, эта улица, о которой рассказывал Макс. Здесь десятилетиями встречались писатели, художники, разного рода интеллектуалы. Здесь находилось множество кафе и магазинов, оживленно бурлил людской водоворот. Вокруг царила праздничная атмосфера, словно все было специально подготовлено для встречи Ноэля с Берлином.
Во взятом напрокат автомобиле юноша медленно ехал по городу, поминутно сверяясь с картой. Он уже осмотрел развалины церкви поминовения императора Вильгельма, где венчались его родители. Полуобвалившийся шпиль беспомощно торчал над площадью. Ноэль вспомнил рассказ матери о том, как бомбили эту церковь; она стояла живым напоминанием о войне. Вообще в Берлине почти не осталось следов разрушений военного времени, однако кое-где разбомбленные здания намеренно не были восстановлены, являя собой памятники тех страшных лет. Ноэль медленно проехал мимо станции Анхальтер, так и оставшейся невосстановленной, миновал зал филармонии и далее поехал через Тиргартен к колонне Победы, а оттуда к дворцу Бельвю, который действительно был красив, как и рассказывал Макс.
А потом юноша резко затормозил. Перед ним высился залитый солнцем Рейхстаг — штаб-квартира нацистов, защищая которую погиб его отец. Со всех сторон серое здание окружили притихшие туристы.
Для Ноэля Рейхстаг не являлся напоминанием о фашизме. Это здание не имело никакого отношения к истории, к политике, к маленькому человечку с усиками, стремившемуся установить контроль над всем миром. У Ноэля оно ассоциировалось лишь с человеком, который, наверное, во многом был похож на него самого, с человеком, который любил его мать, с человеком, которого Ноэль никогда не знал. Мать рассказывала ему про тот день., про взрывы, про солдат, про беженцев, про бомбежки… Про то, как она увидела Манфреда мертвым. И сейчас Ноэль стоял там, и слезы текли по его лицу. Он плакал о себе и об Ариане, он представлял, как она страдала, глядя на безжизненное тело, лежавшее перед ней.
Господи Боже, как ей удалось справиться со всем этим?
Ноэль медленно поехал прочь от Рейхстага, и тогда он впервые увидел стену: прочная, массивная, непреклонная, она тянулась через весь Берлин, прямо через Бранденбургские ворота и обрубала бессмысленным тупиком некогда цветущую Унтер-ден-Линден. Ноэль с любопытством думал: что же там, за ней? Даже мать с Максом никогда не видели эту стену, разделившую Берлин. Надо будет потом наведаться в восточную часть города, полюбоваться собором, церковью Святой Марии, зданием муниципалитета. Он знал, что там остались не восстановленные с войны дома. Но сначала Ноэль должен был посетить другие места, места, ради которых он сюда приехал.
На сиденье взятого напрокат «фольксвагена» лежала карта города, и Ноэль, заглянув в нее еще раз, поехал прочь из центра. Юноша объехал Олимпийский стадион, в Шарлоттенбурге он ненадолго вышел из машины, чтобы взглянуть на озеро и замок. Ноэль не мог этого знать, но он стоял сейчас на том самом месте, где тридцать пять лет назад стояла его бабушка Кассандра фон Готхард рядом с человеком, которого любила, — Дольфом Штерном.
Из Шарлоттенбурга Ноэль направился в Шпандау — посмотреть на знаменитую цитадель, постоять у прославленных ворот. На каменных барельефах были высечены шлемы, символизировавшие всевозможные войны — от средних веков до последней доски с цифрами «1939». В тюрьме сидел один-единственный узник — Рудольф Гесс, содержание которого обходилось городскому муниципалитету более четырехсот тысяч долларов в год. Из Шпандау Ноэль поехал в Грюневальд. Он двигался вдоль озера и разглядывал дома, разыскивая адрес, который дал ему Макс. Ноэль собирался поподробнее расспросить мать, но, когда подошло время, не решился. Макс рассказал ему примерное направление, он писал (правда, без подробностей), каким красивым был этот дом прежде. А однажды поведал историю о том, как дедушка Ноэля спас ему, Максу, жизнь, когда ему пришлось бежать из страны; как вырезал из рам два бесценных полотна, скатал в трубку и вручил своему другу.
Сначала Ноэль решил, что проехал мимо, но вдруг он увидел ворота. Они в точности соответствовали описанию Макса. Ноэль вылез из машины и стал их рассматривать, когда появился садовник.
— Bitte?[6].
Ноэль почти не говорил по-немецки. Он едва помнил то, что изучал в Гарварде всего три семестра несколько лет назад. И все же ему каким-то образом удалось объяснить старику, ухаживавшему за садом, что много лет назад дом принадлежал дедушке Ноэля.
— Ja?[7].
Садовник посмотрел на него с интересом.
— Ja. Вальмар фон Готхард, — с гордостью произнес Ноэль.
Старик улыбнулся и пожал плечами. Он никогда не слышал этого имени. Тут появилась пожилая женщина и стала выговаривать садовнику, что следует поторопиться, так как мадам вернется из путешествия уже завтра вечером.
Улыбаясь, старик объяснил жене, почему здесь оказался Ноэль. Женщина подозрительно посмотрела на незнакомца, потом перевела взгляд на мужа. Поколебавшись немного, она неохотно кивнула и жестом велела Ноэлю следовать за ней.
Он вопросительно взглянул на старика, неуверенный, что правильно понял.
Но садовник, улыбаясь, взял Ноэля за руку:
— Она разрешает вам посмотреть.
— И внутри дома?
— Да.
Старик довольно закивал головой. Он все понял. Как замечательно, что этот молодой американец настолько интересуется страной своего деда, что даже приехал сюда! Многие уже давно позабыли, откуда они родом, ничего не знают о том, что здесь было до войны. Но американец вел себя иначе, и это очень понравилось старику.
Кое в чем дом оказался совсем не таким, каким ожидал его увидеть Ноэль, но некоторые помещения в точности соответствовали описаниям Арианы — она часто рассказывала сыну о своем детстве. Третий этаж, где она когда-то жила с няней и братом, совершенно не изменился. Большая комната для игр, две спальни, огромная ванная. Сейчас здесь располагались комнаты для гостей, но Ноэль отчетливо мог представить себе, как жила его мать. Зато второй этаж претерпел значительные изменения. Сейчас здесь находились маленькие спальни, гостиные, библиотека, комната для шитья и комната, вся забитая игрушками. Очевидно, в доме произошла перепланировка, и от прошлого мало что уцелело.
Парадная лестница все же оставалась такой же величественной и торжественной. Ноэлю очень легко было представить себе дедушку, сидевшего во главе стола в огромной столовой. На мгновение юноша вспомнил про нацистского генерала, развлекавшегося здесь с девочками, но быстро отогнал неприятное видение.
Он рассыпался в благодарностях перед пожилой парой, перед уходом сделал фотографию дома. Может быть, он попросит Тамми сделать набросок с фотографии и потом подарит матери. Эта идея очень понравилась ему. Он потратил массу времени, чтобы отыскать на Грюневальдском кладбище место захоронения семейства фон Готхардов; наконец нашел и долго вчитывался в имена дядьев и тетушек, прабабушек и прадедушек — никого из них он не знал. Только одно имя было ему знакомо — имя его бабушки Кассандры фон Готхард. Интересно, отчего она умерла такой молодой — всего в тридцать лет?
Кое о чем Ариана никогда не рассказывала сыну — она считала, что ему не нужно этого знать. Например, о самоубийстве ее матери — Ариана никогда не могла без ужаса думать об этом. И еще мать никогда не рассказывала сыну о своей недолгой семейной жизни с Полом Либманом. Зачем мальчику все это? К тому времени когда он стал достаточно взрослым, чтобы понимать подобные вещи, Ариана и Макс пришли к выводу, что это событие касается только самой Арианы, и никого более, поэтому сына вовсе не следует посвящать в подробности.
Макс и Ноэль беседовали на юридические темы, Ариана слушала вполуха и смотрела на публику. Раз или два она вспомнила о девушке. Почему-то Ариане казалось, что она видела ее раньше, может, на какой-нибудь фотографии, которую показывал Ноэль? Впрочем, какая разница? Как бы ни были эти двое увлечены друг другом, отныне их пути разойдутся.
— О чем ты думаешь, Ариана? — Макс поднял брови и усмехнулся:
— Кокетничаешь с каким-нибудь молодым человеком?
— Ты застал меня врасплох. Извини, дорогой. Что ты сказал?
— Я спросил, не кажется ли тебе, что ему лучше отправиться не в Шварцвальд, а в Баварию?
Ее лицо потемнело.
— Может быть. Но, откровенно говоря, Ноэль, думаю, тебе лучше съездить в Италию.
— Почему? — Он упрямо нахмурился. — Почему не Германия? Чего ты боишься, мама?
Макс про себя порадовался, что мальчик набрался мужества завести этот разговор.
— Ничего я не боюсь, что за глупости!
— Нет, боишься.
Она в замешательстве взглянула на Макса, опустила глаза. Они трое всегда были откровенны между собой, но сейчас ей вдруг стало трудно говорить о том, что у нее на душе.
— Я боюсь, что, если ты поедешь туда, ты найдешь там частичку самого себя. И почувствуешь себя дома.
— И что? Ты думаешь, я останусь? — Он ласково улыбнулся и осторожно коснулся ее руки.
— Может быть, — тихо вздохнула она. — Я сама не очень понимаю, чего боюсь, и кроме того… Я уехала оттуда так давно, это были ужасные времена. Я думаю только о том, что там я потеряла людей, которых любила.
— А тебе не кажется, что я имею право знать о них?
Увидеть страну, где они жили? Где жила ты, когда была ребенком? Увидеть дом твоего отца, дом моего отца? Почему я не могу поехать туда, где осталась частичка тебя, частичка меня самого?
За столом воцарилось долгое молчание. Макс нарушил его первым:
— Мальчик прав, Ариана. Он имеет на это право. — Потом обратился к Ноэлю:
— Это чудесная страна, сынок. И всегда такой будет. И единственная причина, по которой мы не возвращаемся, та, что мы слишком любим Германию и глубоко переживаем все, что с ней приключилось.
— Я понимаю, Макс. — Ноэль нежно, чуть не с жалостью посмотрел на мать:
— Поездка не причинит мне боли, мама.
Я ведь не знаю, как все было раньше. Я просто поеду погляжу, а потом вернусь назад, домой, к тебе, в мою страну, вернусь, зная чуть больше о тебе и о себе самом.
Она вздохнула и посмотрела на них:
— Вы так убедительны и красноречивы — вам бы адвокатами быть.
Все рассмеялись и стали пить кофе, а Макс подал знак официанту, чтобы тот принес чек.
Ноэль собирался вылететь из аэропорта Кеннеди через две недели и провести в Европе месяца полтора. Он намеревался вернуться в Нью-Йорк в середине августа, чтобы спокойно подыскать квартиру и в сентябре приступить к работе.
Предотъездные дни прошли в суете и суматохе. Он встречался с друзьями, устраивал вечеринки и почти каждый день обсуждал маршрут с Максом. Путешествие это все еще беспокоило Ариану, но она смирилась. Ее захватила вся эта кутерьма. Как-то раз, видя, что среди ночи Ноэль отправляется с друзьями развлекаться, она подумала, что за двадцать лет молодежь изменилась не так уж сильно.
— О чем ты задумалась? — спросил Макс, заметив ностальгический блеск ее глаз.
— О том, что ничего не изменилось, — нежно улыбнулась она своему возлюбленному.
— Разве? А вот я как раз думаю наоборот. Но может, это потому, что я почти на двадцать лет старше тебя.
Оба вспомнили пустынные комнаты ее матери в доме в Грюневальде, где Макс прятался от нацистов и где он впервые поцеловал Ариану. «Помнишь?» — казалось, спрашивали его глаза.
Ариана медленно склонила голову:
— Да.
— Я тогда сказал, что люблю тебя. Ты знаешь, это была правда.
Она прикоснулась губами к его щеке.
— Я тоже тебя тогда любила — как умела. — Ариана заглянула в его карие глаза. — Ты был первым, кого я поцеловала в своей жизни.
— И надеюсь, буду последним. Потому что в таком случае я просто обязан буду прожить до ста лет.
— Я рассчитываю на это, Макс.
Они помолчали улыбаясь, и потом Макс, посерьезнев, взял ее за руку, на которой поблескивало неизменное кольцо с огромным изумрудом.
— Я хочу тебе кое-что сказать, Ариана… вернее, я должен тебе кое-что сказать.
Внезапно она все поняла. Возможно ли? Неужели это все же случится, через столько лет?
— Это очень важно для меня. Ариана, ты выйдешь за меня замуж?
Он говорил очень тихо, во взгляде светились любовь и мольба.
Мгновение она ничего не отвечала, потом склонила голову набок и прищурилась:
— Макс, любовь моя, зачем? Разве это имеет сейчас какое-нибудь значение?
— Да. Для меня — да. Ноэль стал взрослым. Он теперь мужчина, Ариана. Когда он вернется из Европы, он переедет на другую квартиру. А мы с тобой? Снова будем «соблюдать приличия»? Ради кого? Ради твоей прислуги и моего консьержа? Ты можешь продать свой дом или я продам квартиру — и мы поженимся. Пришла наша очередь. Двадцать пять лет жизни ты посвятила Ноэлю. Так посвяти следующие двадцать пять нам с тобой.
Услышав последний аргумент, Ариана не смогла сдержать улыбку. В конце концов, она понимала, что он прав, ей нравился ход его мыслей.
— Но зачем нам жениться?
Он ухмыльнулся:
— Ты не хочешь стать уважаемой женщиной, в твоем-то возрасте?
— Но, Макс, мне только сорок шесть.
Она заулыбалась, и он понял, что победил. Заключая ее в объятия, Макс вспоминал их первый поцелуй двадцать восемь лет назад.
На следующий день они сообщили о своем решении Ноэлю. Он был счастлив. Он крепко расцеловал мать и Макса.
— Ну, теперь я уеду с легким сердцем. А к сентябрю обязательно переберусь на другую квартиру. А вы будете жить в нашем доме, мама?
— Мы это еще не обсуждали, — в замешательстве ответила Ариана. Она еще не совсем пришла в себя после внезапного решения. Ноэль вдруг ухмыльнулся и снова чмокнул ее в щеку.
— Подумай хорошенько. Не каждая пара женится, когда уже пора отмечать серебряный юбилей.
— Ноэль!
Ариана и так чувствовала себя несколько неловко, оттого что собиралась замуж в таком возрасте. Она всегда полагала, что женятся люди лет в двадцать — двадцать пять, а вовсе не двумя десятилетиями позже, имея взрослого сына.
— Итак, когда же свадьба?
Макс ответил за нее:
— Мы еще не решили. Но мы подождем до твоего возвращения.
— Надеюсь. Надо бы отметить это дело!
С тех пор как он оставил Гарвард, они, кажется, только этим и занимались вплоть до того дня, когда Ноэль отбыл в Европу.
Но в тот вечер Макс пригласил их на ужин в ресторан «Баскский берег». Трапеза получилась роскошной, но ведь и повод был выдающийся. Они пили за путешествие Ноэля в прошлое и за их смелый шаг в будущее. Как всегда, Ариана не удержалась и уронила несколько слезинок.
Париж оправдал его самые смелые надежды. Ноэль взобрался на Эйфелеву башню, побродил по Лувру. Он посидел в парижских кафе, почитал газету и написал открытку «дорогим помолвленным», подписался: «Ваш сын». Вечером, прежде чем идти ужинать, он позвонил подруге Тамми — Бригитте Годар, с которой обещал связаться в Париже. Бригитта была дочерью известного агента по продаже произведений искусства, владельца картинной галереи Жерара Годара. Ноэль познакомился с Бригиттой во время ее короткой стажировки в Гарварде, а француженка и Тамми еще в школе стали близкими подругами. Бригитта была странной девушкой из еще более странной семьи. Мать свою она ненавидела, отца обвиняла в том, что он живет только своим прошлым, а насчет брата утверждала, будто он совершеннейший псих. Бригитта обладала острым язычком, отличалась живым и веселым нравом, была хорошенькой и забавной.
Но в ней всегда чувствовалось что-то неуловимо трагичное, словно ее постигла тяжкая утрата. И однажды, когда Ноэль серьезно спросил ее об этом, она ответила:
— Ты прав. Моя семья — ее у меня нет, Ноэль. Мой отец живет в своем собственном мире. Его ничто и никто не интересует… Только прошлое… Люди, которых он потерял в той, другой, жизни. А все мы как бы не в счет. Мы для него не существуем.
Потом она переменила тему, сказала что-то легкое и циничное, но Ноэль навсегда запомнил выражение ее глаз — там светились печаль и мучительное отчаяние, совершенно не свойственные девушке ее возраста. Теперь Ноэль хотел повидаться с ней и был горько разочарован, узнав, что Бригитты нет в городе.
В качестве утешения он заказал роскошный ужин с вином сначала в «Серебряной башне», а затем в «Максиме».
Он обещал себе, что устроит этот кутеж перед отъездом из Парижа, но, к сожалению, пришлось пировать без Бригитты.
Времени было хоть отбавляй, и он с удовольствием наблюдал за элегантными француженками и их щеголеватыми кавалерами. Каждый здесь одевался по своему вкусу, публика выглядела куда более космополитичной, чем в Америке. Ему нравилось смотреть на этих женщин, любоваться их походкой, их изысканными туалетами, их ухоженными волосами.
Чем-то они напоминали ему мать. Они являли собой совершенство манерой держаться, чувственностью — не бьющей в глаза, а тихой и приглушенной, эта чувственность не оскорбляла, но манила. Ноэлю нравилась утонченность парижанок, она будила в нем неведомые ранее чувства.
Назавтра он ранним утром вылетел из аэропорта Орли и приземлился в берлинском аэропорту Темпельхоф. Его сердце учащенно колотилось в беспокойном ожидании. Конечно, у него не было ощущения того, что он вернулся домой, но он надеялся найти ответы на многие вопросы, надеялся раскрыть секреты, отыскать следы людей, которые давно исчезли. Ему хотелось узнать, как они жили, как любили, что они значили друг для друга. Каким-то внутренним чутьем Ноэль понимал, что ответы на все эти вопросы находятся здесь.
Он оставил вещи в отеле «Кемпински», где у него был заказан номер, и, выйдя из вестибюля, долго стоял и смотрел на Курфюрстендам. Вот она, эта улица, о которой рассказывал Макс. Здесь десятилетиями встречались писатели, художники, разного рода интеллектуалы. Здесь находилось множество кафе и магазинов, оживленно бурлил людской водоворот. Вокруг царила праздничная атмосфера, словно все было специально подготовлено для встречи Ноэля с Берлином.
Во взятом напрокат автомобиле юноша медленно ехал по городу, поминутно сверяясь с картой. Он уже осмотрел развалины церкви поминовения императора Вильгельма, где венчались его родители. Полуобвалившийся шпиль беспомощно торчал над площадью. Ноэль вспомнил рассказ матери о том, как бомбили эту церковь; она стояла живым напоминанием о войне. Вообще в Берлине почти не осталось следов разрушений военного времени, однако кое-где разбомбленные здания намеренно не были восстановлены, являя собой памятники тех страшных лет. Ноэль медленно проехал мимо станции Анхальтер, так и оставшейся невосстановленной, миновал зал филармонии и далее поехал через Тиргартен к колонне Победы, а оттуда к дворцу Бельвю, который действительно был красив, как и рассказывал Макс.
А потом юноша резко затормозил. Перед ним высился залитый солнцем Рейхстаг — штаб-квартира нацистов, защищая которую погиб его отец. Со всех сторон серое здание окружили притихшие туристы.
Для Ноэля Рейхстаг не являлся напоминанием о фашизме. Это здание не имело никакого отношения к истории, к политике, к маленькому человечку с усиками, стремившемуся установить контроль над всем миром. У Ноэля оно ассоциировалось лишь с человеком, который, наверное, во многом был похож на него самого, с человеком, который любил его мать, с человеком, которого Ноэль никогда не знал. Мать рассказывала ему про тот день., про взрывы, про солдат, про беженцев, про бомбежки… Про то, как она увидела Манфреда мертвым. И сейчас Ноэль стоял там, и слезы текли по его лицу. Он плакал о себе и об Ариане, он представлял, как она страдала, глядя на безжизненное тело, лежавшее перед ней.
Господи Боже, как ей удалось справиться со всем этим?
Ноэль медленно поехал прочь от Рейхстага, и тогда он впервые увидел стену: прочная, массивная, непреклонная, она тянулась через весь Берлин, прямо через Бранденбургские ворота и обрубала бессмысленным тупиком некогда цветущую Унтер-ден-Линден. Ноэль с любопытством думал: что же там, за ней? Даже мать с Максом никогда не видели эту стену, разделившую Берлин. Надо будет потом наведаться в восточную часть города, полюбоваться собором, церковью Святой Марии, зданием муниципалитета. Он знал, что там остались не восстановленные с войны дома. Но сначала Ноэль должен был посетить другие места, места, ради которых он сюда приехал.
На сиденье взятого напрокат «фольксвагена» лежала карта города, и Ноэль, заглянув в нее еще раз, поехал прочь из центра. Юноша объехал Олимпийский стадион, в Шарлоттенбурге он ненадолго вышел из машины, чтобы взглянуть на озеро и замок. Ноэль не мог этого знать, но он стоял сейчас на том самом месте, где тридцать пять лет назад стояла его бабушка Кассандра фон Готхард рядом с человеком, которого любила, — Дольфом Штерном.
Из Шарлоттенбурга Ноэль направился в Шпандау — посмотреть на знаменитую цитадель, постоять у прославленных ворот. На каменных барельефах были высечены шлемы, символизировавшие всевозможные войны — от средних веков до последней доски с цифрами «1939». В тюрьме сидел один-единственный узник — Рудольф Гесс, содержание которого обходилось городскому муниципалитету более четырехсот тысяч долларов в год. Из Шпандау Ноэль поехал в Грюневальд. Он двигался вдоль озера и разглядывал дома, разыскивая адрес, который дал ему Макс. Ноэль собирался поподробнее расспросить мать, но, когда подошло время, не решился. Макс рассказал ему примерное направление, он писал (правда, без подробностей), каким красивым был этот дом прежде. А однажды поведал историю о том, как дедушка Ноэля спас ему, Максу, жизнь, когда ему пришлось бежать из страны; как вырезал из рам два бесценных полотна, скатал в трубку и вручил своему другу.
Сначала Ноэль решил, что проехал мимо, но вдруг он увидел ворота. Они в точности соответствовали описанию Макса. Ноэль вылез из машины и стал их рассматривать, когда появился садовник.
— Bitte?[6].
Ноэль почти не говорил по-немецки. Он едва помнил то, что изучал в Гарварде всего три семестра несколько лет назад. И все же ему каким-то образом удалось объяснить старику, ухаживавшему за садом, что много лет назад дом принадлежал дедушке Ноэля.
— Ja?[7].
Садовник посмотрел на него с интересом.
— Ja. Вальмар фон Готхард, — с гордостью произнес Ноэль.
Старик улыбнулся и пожал плечами. Он никогда не слышал этого имени. Тут появилась пожилая женщина и стала выговаривать садовнику, что следует поторопиться, так как мадам вернется из путешествия уже завтра вечером.
Улыбаясь, старик объяснил жене, почему здесь оказался Ноэль. Женщина подозрительно посмотрела на незнакомца, потом перевела взгляд на мужа. Поколебавшись немного, она неохотно кивнула и жестом велела Ноэлю следовать за ней.
Он вопросительно взглянул на старика, неуверенный, что правильно понял.
Но садовник, улыбаясь, взял Ноэля за руку:
— Она разрешает вам посмотреть.
— И внутри дома?
— Да.
Старик довольно закивал головой. Он все понял. Как замечательно, что этот молодой американец настолько интересуется страной своего деда, что даже приехал сюда! Многие уже давно позабыли, откуда они родом, ничего не знают о том, что здесь было до войны. Но американец вел себя иначе, и это очень понравилось старику.
Кое в чем дом оказался совсем не таким, каким ожидал его увидеть Ноэль, но некоторые помещения в точности соответствовали описаниям Арианы — она часто рассказывала сыну о своем детстве. Третий этаж, где она когда-то жила с няней и братом, совершенно не изменился. Большая комната для игр, две спальни, огромная ванная. Сейчас здесь располагались комнаты для гостей, но Ноэль отчетливо мог представить себе, как жила его мать. Зато второй этаж претерпел значительные изменения. Сейчас здесь находились маленькие спальни, гостиные, библиотека, комната для шитья и комната, вся забитая игрушками. Очевидно, в доме произошла перепланировка, и от прошлого мало что уцелело.
Парадная лестница все же оставалась такой же величественной и торжественной. Ноэлю очень легко было представить себе дедушку, сидевшего во главе стола в огромной столовой. На мгновение юноша вспомнил про нацистского генерала, развлекавшегося здесь с девочками, но быстро отогнал неприятное видение.
Он рассыпался в благодарностях перед пожилой парой, перед уходом сделал фотографию дома. Может быть, он попросит Тамми сделать набросок с фотографии и потом подарит матери. Эта идея очень понравилась ему. Он потратил массу времени, чтобы отыскать на Грюневальдском кладбище место захоронения семейства фон Готхардов; наконец нашел и долго вчитывался в имена дядьев и тетушек, прабабушек и прадедушек — никого из них он не знал. Только одно имя было ему знакомо — имя его бабушки Кассандры фон Готхард. Интересно, отчего она умерла такой молодой — всего в тридцать лет?
Кое о чем Ариана никогда не рассказывала сыну — она считала, что ему не нужно этого знать. Например, о самоубийстве ее матери — Ариана никогда не могла без ужаса думать об этом. И еще мать никогда не рассказывала сыну о своей недолгой семейной жизни с Полом Либманом. Зачем мальчику все это? К тому времени когда он стал достаточно взрослым, чтобы понимать подобные вещи, Ариана и Макс пришли к выводу, что это событие касается только самой Арианы, и никого более, поэтому сына вовсе не следует посвящать в подробности.