Стил Даниэла. Кольцо

   Вальмар фон Готхард не относился к их числу, однако предпочитал держать свои политические убеждения при себе.
   Темпы, с которыми нацисты концентрировали в своих руках власть и влияние, вселяли в него тревогу. В приватных беседах Вальмар не раз говорил своим близким друзьям, что дело может закончиться войной. Однако на званом ужине о подобных материях дискутировать не пристало. Блинчики с клубникой и шампанское занимали гостей гораздо больше, чем проблемы Третьего рейха.
   Последний гость ушел в половине второго ночи. Когда супруги наконец остались наедине, Вальмар устало обернулся к Кассандре и зевнул.
   — По-моему, ужин прошел превосходно, дорогая. Ты знаешь, утка мне понравилась больше, чем рыба.
   — В самом деле?
   Кассандра подумала, что нужно будет завтра сообщить об этом повару. Фон Готхарды традиционно устраивали поистине лукулловы пиршества: непременно закуски, супы, рыбные и мясные блюда, салаты, сыры, десерт и в заключение фрукты. Такова была традиция, и отказываться от нее они не собирались.
   — Тебе понравился вечер? — спросил муж, когда они медленно поднимались по лестнице.
   — Конечно, Вальмар. — Кассандра была тронута. — А тебе?
   — Во всяком случае, польза от него была. Думаю, что теперь бельгийская сделка состоится. Мне было очень важно побеседовать с Гофманом в неофициальной обстановке. Очень рад, что он пришел.
   — Что ж, тогда я тоже рада.
   Кассандра сонно подумала, что, очевидно, в этом и состоит цель ее жизни — помогать мужу провернуть бельгийскую сделку, а любовнику — написать новую книгу.
   Так вот ради чего она живет на свете? Ее предназначение — помогать мужчинам в их деятельности? Если так, то почему мужчинам, а не собственным детям? Нет, не так: почему не самой себе?
   — По-моему, у него прехорошенькая жена, — сказала она вслух.
   Вальмар безразлично пожал плечами. Они были уже на площадке второго этажа. Муж грустно улыбнулся:
   — Не обратил внимания. Боюсь, что после тебя другие женщины перестали казаться мне привлекательными.
   — Спасибо, — с улыбкой поблагодарила Кассандра.
   Настал неловкий момент — оба стояли каждый перед своей дверью и никак не решались разойтись. В обычные вечера эта сцена была менее мучительна. Вальмар просто удалялся в свой кабинет, а Кассандра отправлялась к себе в будуар почитать какую-нибудь книжку. Но сегодня им пришлось подниматься по лестнице вместе, и каждый с особой остротой ощутил свое одиночество. В прежние времена супруги нередко проводили ночь в спальне у Кассандры, однако теперь — и это было абсолютно ясно обоим — подобные встречи стали невозможны. Поэтому всякий раз, желая друг другу спокойной ночи, они чувствовали себя так, словно прощаются всерьез и надолго.
   — В последнее время, дорогая, ты стала выглядеть лучше, — произнес Вальмар с нежной улыбкой. — Я имею в виду не только красоту, но и твое здоровье.
   — Я и в самом деле чувствую себя гораздо лучше, — с такой же улыбкой ответила Кассандра и заметила, как при этих словах в его глазах что-то погасло. Она поспешно отвела взгляд.
   Наступило молчание, прерванное перезвоном часов.
   — Уже поздно, тебе пора спать.
   Вальмар поцеловал ее в лоб и решительно направился к своей двери.
   — Спокойной ночи, — тихо прошептала Кассандра ему вслед и быстро прошла к себе в спальню.

Глава 3

   Над прудом возле Шарлоттенбурга дул холодный, пронзительный ветер. Дольф и Кассандра гуляли по пустынной аллее. Они были в парке одни. Дети еще не вернулись из школы, а влюбленные парочки и старушки, кормившие уток, в такой холодный день предпочитали сидеть дома. Но Дольф и Кассандра были даже рады непогоде — никто сегодня не нарушал их уединения.
   — Тебе не холодно?
   Кассандра рассмеялась:
   — В таком наряде? Даже если мне было бы холодно, я бы постеснялась в этом признаться.
   — Еще бы.
   Дольф с восхищением посмотрел на ее новую соболью шубу, почти доходившую до земли. На голове у Кассандры была такая же соболья шапка, немного сдвинутая набок; золотые волосы тяжелым узлом лежали низко на затылке. Щеки молодой женщины раскраснелись от холода, глаза казались не синими, а фиалковыми. Дольф обнял ее за плечи и посмотрел на свою возлюбленную с гордостью. Шел ноябрь.
   Эта удивительная женщина принадлежала ему уже целых восемь месяцев.
   — Ты рад, что закончил книгу?
   — У меня такое чувство, словно я остался без работы.
   — Скучаешь по своим героям?
   — Да, поначалу мне их очень не хватало. — Дольф поцеловал ее в лоб. — Но когда я с тобой, мне никто не нужен.
   Может быть, вернемся?
   Она кивнула, и они направились к дому. Шаг их постепенно ускорялся. Дольф распахнул входную дверь, и они вошли в холл. Кассандра давно уже чувствовала себя здесь как дома. На прошлой неделе они отправились в поход по антикварным лавкам, купили два новых кресла и небольшой столик.
   — Хочешь чаю?
   Он с удовольствием согласился и проследовал за ней на кухню. Кассандра поставила чайник на плиту, выдвинула из-под стола видавшие виды стулья.
   — Известно ли вам, сударыня, какое счастье для меня видеть вас здесь? — шутливо спросил Дольф.
   — А известно ли вам, сударь, какое счастье для меня здесь находиться?
   В последнее время Кассандра почти избавилась от чувства вины. Она решила, что нечего терзаться — такова уж ее судьба. Несколько месяцев назад она случайно узнала, что одна из сестер ее отца в течение тридцати двух лет имела постоянного любовника. Это открытие весьма подбодрило молодую женщину. Очевидно, ей уготован тот же путь. Не так уж это плохо — иметь при себе и Дольфа, и Вальмара.
   Она может быть полезна им обоим, может находить счастье в объятиях Дольфа и в то же время чувствовать себя под надежной защитой Вальмара. В конце концов, кому от этого хуже? Кассандра почти перестала терзаться двусмысленностью своего положения. Лишь встречаясь с детьми, она по-прежнему чувствовала себя скверно, но так ведь было и до Дольфа…
   — У тебя такой серьезный вид, — сказал он. — О чем ты думала?
   — Я думала о нас…
   Разливая чай, Кассандра вновь погрузилась в раздумья.
   В этой уютной кухне она чувствовала себя гораздо лучше, чем на церемонных чаепитиях, устраиваемых в Грюневальде, под присмотром хмурого Бертольда.
   — Когда ты думаешь о нас, тебе становится невесело?
   Кассандра обернулась к нему, протягивая чашку.
   — Иногда. Ты же знаешь, как серьезно я воспринимаю наши отношения.
   Дольф тоже посерьезнел.
   — Знаю. Я и сам отношусь к этому так же. — Внезапно ему захотелось произнести слова, которых он никогда прежде не говорил. — Если бы… Если бы все сложилось иначе…
   Я бы хотел, чтобы мы никогда не расставались.
   Кассандра впилась в него взглядом.
   — «Если бы»? А сейчас?
   Он нежно сказал:
   — Я все равно этого хочу. — Вздохнув, добавил:
   — Но поделать ничего не могу.
   — Ты и не должен ничего делать. — Кассандра села напротив. — Я и так счастлива. — Она тоже решила сказать ему то, о чем раньше никогда не говорила:
   — Здесь, у тебя, проходит самая важная часть моей жизни.
   Для него Кассандра тоже стала главным смыслом бытия.
   За последний год в его жизни многое переменилось. Менялся и окружающий мир, но о происходящих в нем событиях Кассандра знала гораздо меньше, чем Дольф. Она нежно взяла его за руку, чтобы отвлечь от тревожных мыслей.
   — Расскажи мне о книге. Что сказал твой издатель?
   Лицо Дольфа стало отчужденным.
   — Так, ничего особенного.
   — Рукопись ему не понравилась? — поразилась Кассандра.
   Книга была необычайно хороша. Кассандра прочитала ее в один присест, сидя на его кровати и закутавшись в одеяло.
   — Что именно он сказал?
   — Ничего. — Его взгляд стал жестким, — Он не сможет ее напечатать.
   Так вот чем объяснялась грусть, которую Кассандра заметила в его взоре, едва переступила порог дома. Почему он не сказал ей об этом раньше? Впрочем, Дольф вообще старался не обременять ее своими проблемами. Гораздо больше его интересовало все, связанное с ней.
   — Да что они все, с ума посходили? Они что, забыли про успех твоей последней книги?
   — Успех не имеет к этому никакого отношения.
   Дольф встал и отнес чашку в раковину.
   — Я не понимаю.
   — Я тоже. Но думаю, скоро мы все поймем. Наш любимый фюрер объяснит, что к чему.
   — О чем ты говоришь? — недоуменно уставилась на него Кассандра.
   Тут Дольф обернулся, и она увидела, что его глаза пылают гневом.
   — Кассандра, неужели ты не понимаешь, что происходит в Германии?
   — Ты имеешь в виду Гитлера?
   Он кивнул.
   — Но ведь это ненадолго. Людям скоро надоест этот бесноватый, и они утратят к нему всякий интерес.
   — Ты и в самом деле так думаешь? — горько осведомился Дольф. — Или так думает твой муж?
   Кассандра вздрогнула — Дольф никогда не упоминал о Вальмаре.
   — Я не знаю, что он об этом думает. Вальмар не любит говорить о политике, во всяком случае со мной. Я знаю лишь, что ни один разумный человек не может любить Гитлера. Я вовсе не считаю, что он так уж опасен.
   — Значит, Кассандра, ты просто дура.
   Впервые Дольф разговаривал с ней таким тоном. Но Кассандра не обиделась, увидев, что он охвачен гневом и горечью.
   — Неужели тебе непонятно, почему мой издатель ведет себя подобным образом? Моя предыдущая книга была бестселлером, новый роман ему понравился еще больше. Он был настолько глуп, что сам проболтался мне об этом. А потом сообразил, что к чему, и переменил свое решение. Все дело в нацистах…
   На лице Штерна было такое страдание, что у Кассандры защемило сердце.
   — Вся причина в том, что я еврей. — Последнее слово он произнес почти шепотом. — Еврей в этой стране не должен быть знаменитым, получать литературные премии.
   Гитлер хочет, чтобы в новой Германии евреям вообще не было места.
   — Тогда он просто сумасшедший, — пожала плечами Кассандра.
   Слова Дольфа показались ей нелепыми. Они впервые затрагивали в разговоре его еврейское происхождение. Дольф много рассказывал ей о своих родителях, о детстве, о работе в булочной, но еврейский вопрос как-то оставался за рамками их бесед. Конечно, Кассандра знала, что Дольф Штерн — еврей, но не придавала этому факту никакого значения. Если же и вспоминала об этом, то скорее с приятным чувством — это было так экзотично, даже романтично. Нет, она просто не представляла себе, что это может иметь хоть какое-то значение для их отношений! А Дольф, оказывается, помнил о своем еврействе все время. Кассандра начала осознавать это только сейчас.
   Она подумала над его словами и сказала:
   — Нет, этого просто не может быть. Ты преувеличиваешь.
   — Не может быть? Посмотри, что происходит вокруг. Я далеко не единственный. Обрати внимание, что книги еврейских писателей больше не печатают, наши статьи не берут в редакциях, на наши звонки не отвечают. Можешь мне верить, Кассандра. Я знаю, о чем говорю.
   — Так обратись к другому издателю.
   — Куда? В Англию? Во Францию? Но я немец, я хочу, чтобы мои книги печатались в Германии.
   — Так печатайся. Не может быть, чтобы все издатели были идиотами.
   — Они вовсе не идиоты. Они гораздо умнее, чем мы с тобой думаем. Им страшно, потому что они видят, к чему идет дело.
   Кассандра недоверчиво смотрела на него, потрясенная услышанным. Не может быть, чтобы дела обстояли так ужасно. Дольф просто расстроен тем, что издатель не принял его рукопись. Она вздохнула и взяла его за руку.
   — Даже если это правда, уверяю тебя, долго такое продолжаться не может. Как только издатели увидят, что Гитлер не такой уж страшный, они опомнятся.
   — А почему ты думаешь, что он не страшный?
   — Он не сможет ничего сделать. Настоящая власть по-прежнему находится в руках тех, кто всегда ею владел. Хребет нации — это банки, корпорации, аристократические семейства. Эти круги никогда не клюнут на ту чушь, которую несет Гитлер. Низшим классам, возможно, его идеи и кажутся привлекательными, но простолюдины ничего не решают.
   Дольф угрюмо ответил:
   — «Аристократические семейства», как ты их называешь, возможно, и не клюнули, но они сидят и помалкивают. Если так будет продолжаться, мы все обречены. И потом ты ошибаешься. Люди твоего круга утратили власть над этой страной. Всем заправляет теперь маленький человек, точнее, целые орды маленьких людей. Каждый из них в одиночку бессилен, но, сплотившись в стаю, они обретают мощь. Маленькие люди устали от твоего «хребта нации», им надоели богатые, знатные, высокородные. Маленький человек слушает Гитлера, затаив дыхание. Фюрер представляется ему новым божеством. И когда все эти человечки соберутся вместе, страна будет принадлежать им. Тогда несдобровать многим — не только евреям, но и твоему сословию тоже.
   Кассандре сделалось страшно от его слов. А вдруг Дольф прав? Нет, этого просто не может быть.
   Кассандра улыбнулась и положила руки ему на грудь.
   — Надеюсь, твои мрачные прогнозы не оправдаются.
   Дольф нежно поцеловал ее и, обняв за талию, повел по лестнице наверх. Кассандра хотела спросить, что все-таки он собирается делать с рукописью нового романа, но решила, что не стоит развивать эту тему. Пусть Дольф успокоится, пусть забудет о своих необоснованных опасениях. Невероятно, чтобы для писателя такого масштаба антисемитские предрассудки Гитлера могли иметь хоть какое-то значение. В конце концов, речь идет о, самом Дольфе Штерне.
   И все же, возвращаясь вечером к себе в Грюневальд, Кассандра вновь задумалась о словах Дольфа. Она никак не могла забыть выражения его глаз. До ужина оставался еще целый час, и Кассандра решила не подниматься к детям сразу, а немного побыть у себя. Вдруг все-таки Дольф прав? Что это будет означать для них обоих? Однако, опустившись в ванну, наполненную горячей водой, молодая женщина решила, что все это несусветная чушь. Книга, несомненно, будет опубликована, Дольф благополучно получит еще одну премию. Все творческие люди немножко сумасшедшие. Она вспомнила некоторые более приятные моменты их сегодняшнего свидания и заулыбалась. Улыбка все еще блуждала по ее лицу, когда в дверь ванной постучали.
   — Войдите, — рассеянно откликнулась Кассандра, думая, что это горничная.
   — Кассандра?
   Оказалось, что это не Анна, а муж.
   — Вальмар, я принимаю ванну.
   Дверь была не заперта, и Кассандра подумала, что Вальмар сейчас войдет. Но он остался снаружи, и дальнейший разговор велся через чуть приоткрытую дверь.
   — Зайди, пожалуйста, ко мне, когда оденешься, — очень серьезным тоном сказал Вальмар, и в сердце Кассандры шевельнулся страх.
   Неужели назрел момент тягостного объяснения? Она закрыла глаза и глубоко вздохнула:
   — Может быть, войдешь?
   — Нет. Просто перед ужином загляни ко мне.
   Пожалуй, в его голосе звучал не гнев, а тревога.
   — Хорошо, я буду у тебя через несколько минут.
   — Вот и отлично.
   Дверь закрылась, и Кассандра поспешила закончить туалет. Ей понадобилось всего несколько минут, чтобы наложить косметику и причесаться. К ужину она надела простой пепельно-серый костюм и белую шелковую блузку с галстуком. Наряд дополняли серые чулки, серые замшевые туфли, а из драгоценностей Кассандра надела двойную нитку черного жемчуга, который очень любила ее мать, и такие же серьги. Серьезно и обеспокоенно оглядев себя в зеркале, она осталась удовлетворена — ничего лишнего, в однотонную цветовую гамму вносили диссонанс лишь темно-синие глаза и золотые волосы. Кассандра вышла в коридор, тихо постучала в дверь.
   — Входи, — раздался голос Вальмара.
   Шурша шелковой юбкой, она переступила порог. Вальмар сидел в удобном кресле коричневой кожи, читая какие-то деловые бумаги.
   — Ты прекрасно выглядишь, — сказал он, откладывая их в сторону.
   — Спасибо.
   Она заглянула ему в глаза, прочла в них искренность и боль. Ей захотелось подойти ближе, успокоить его, утешить.
   Но сделать эти несколько шагов казалось невозможным — у Кассандры возникло ощущение, что между ней и мужем разверзлась бездна. Вальмар как бы не подпускал ее к себе.
   — Садись, пожалуйста, — сказал он. — Хочешь шерри?
   Она покачала головой. По его глазам Кассандра поняла: он все знает. Она отвернулась, делая вид, что любуется пламенем в камине. В этой ситуации оправдания были бессмысленны. Нужно будет терпеливо выслушать его обвинения, а потом наступит миг, когда придется принимать решение. Как поступить? От кого из них отказаться? Кассандра любила их обоих, нуждалась и в том и в другом.
   — Кассандра…
   Медленно, словно нехотя, она обернулась к нему.
   — Да? — выдохнула она едва слышно.
   — Я должен тебе кое-что сказать… — Было видно, что слова даются Вальмару с трудом, но оба знали — обратной дороги нет. — Мне мучительно говорить на эту тему. Думаю, тебе это тоже крайне неприятно.
   У Кассандры отчаянно колотилось сердце, его стук отдавался в ушах, она почти ничего не слышала. Все кончено, ее жизнь загублена.
   — И все же я должен поговорить с тобой. Ради тебя, ради твоей безопасности. А может быть, не только твоей, но и нашей.
   — Ради моей безопасности? — пролепетала она, глядя на него с недоумением.
   — Выслушай меня.
   Словно не в силах продолжать, Вальмар откинулся на спинку кресла и глубоко вздохнул. Кассандре показалось, что его глаза влажны от сдерживаемых слез.
   — Я знаю… Мне известно… Что уже в течение нескольких месяцев… Ты, как бы это сказать… Находишься в весьма сложной ситуации.
   Кассандра закрыла глаза, внимая каждому слову.
   — Я хочу, чтобы ты знала… Я все понимаю… И я сочувствую тебе.
   Ее огромные печальные глаза открылись вновь.
   — Ах, Вальмар… — По лицу Кассандры потекли слезы. — Я вовсе не хотела… Я не могу…
   — Ничего не говори сейчас. Слушай меня.
   Он говорил с ней совеем как ее покойный отец. Вздохнув, Вальмар продолжил:
   — Я хочу сказать тебе нечто очень важное. И раз уж мы вынуждены затронуть эту тему, знай, что я по-прежнему люблю тебя. Я не хочу тебя терять, как бы ты ко мне теперь ни относилась.
   Кассандра покачала головой, вынула из кармана большой кружевной платок, высморкалась и сквозь слезы уверила его:
   — Я отношусь к тебе, Вальмар, с глубочайшим уважением. И еще я люблю тебя.
   Это было правдой. Кассандра действительно любила этого человека, и вид его страданий причинял ей боль.
   — Тогда слушай меня внимательно. Ты должна, перестать встречаться с твоим… другом.
   Кассандра в ужасе воззрилась на Мужа.
   — И вовсе не по той причине, о которой ты подумала.
   Дорогая, я на двадцать девять лет старше тебя, и я не дурак.
   Я понимаю, что в жизни случается всякое. Конечно, каждому из тех, кто оказывается в подобной ситуации, приходится несладко, но, если вести себя с умом и тактом, можно сохранить достоинство и выжить. Однако сейчас я имею в виду не это. Речь идет о совершенно иных материях. И если я говорю, что ты должна перестать видеться с… Дольфом (было видно, что произносить имя соперника ему нелегко), то дело вовсе не во мне и не в нашем браке. Даже если бы ты вообще была не замужем, с этим человеком встречаться тебе ни в коем случае не следовало бы.
   — Это еще почему? — сердито воскликнула Кассандра, вскакивая на ноги. От признательности, которую она испытала к мужу в первые минуты, не осталось и следа. — Потому что он писатель? Ты что же, считаешь, что Дольф — безнравственный представитель богемы? Уверяю тебя, это глубоко порядочный и во всех отношениях достойный человек.
   Абсурдность ситуации, в которой она была вынуждена расхваливать любовника перед собственным мужем, осталась незамеченной обоими супругами.
   Вальмар, вздохнув, снова опустился в кресло.
   — Неужели ты думаешь, что я настолько ограничен? Я вовсе не считаю, что писатели, художники и прочие представители творческих профессий нам не ровня. Никто не заподозрит меня в подобном снобизме. Надеюсь, Кассандра, ты это понимаешь. Я имею в виду совсем другое. — Он наклонился вперед и с внезапным ожесточением продолжил:
   — Ты не можешь встречаться с этим человеком вовсе не потому, что он писатель… Тебе нельзя бывать у него, потому что он еврей. Мне тяжело и неприятно говорить тебе об этом. Я считаю, что события, происходящие у нас в стране, отвратительны. Но факт остается фактом. Ты — моя жена, мать моих детей, и я не хочу, чтобы тебя убили или посадили в тюрьму!
   Понимаешь ты это или нет, черт тебя подери! Это ведь не шутка!
   Кассандра не верила собственным ушам. Ей казалось, что кошмарный сон, начавшийся во время беседы с Дольфом, никак не закончится.
   — Ты хочешь сказать, что его могут убить?
   — Я не знаю, что они могут с ним сделать. Честно говоря, я сам уже мало что понимаю. Но мне ясно одно: если мы будем вести себя тихо и не ввязываться в неприятности, тебе, мне, Ариане и Герхарду ничто не угрожает. Но твой друг в опасности. Кассандра, прошу тебя… — Он схватил ее за руку. — Если с ним случится что-то плохое, я не хочу, чтобы он утянул тебя за собой. Если бы мы жили в другие времена, я бы страдал молча, делал бы вид, что ничего не замечаю. Но сейчас это невозможно. Я должен тебя остановить. Ты сама должна остановиться.
   — А как же он?
   Кассандра была так испугана, что даже не могла плакать.
   Слова мужа окончательно сняли пелену с ее глаз.
   Вальмар лишь покачал головой:
   — Мы ничем не можем ему помочь. Если он достаточно умен, то уедет из Германии.. — Он взглянул на Кассандру. — Скажи ему об этом.
   Кассандра смотрела на огонь, не зная, как быть.
   Она твердо была уверена лишь в одном: Дольфа она не бросит ни при каких обстоятельствах — ни сейчас, ни потом.
   Когда Кассандра вновь взглянула на мужа, вместо гнева в ее глазах читалась нежность. Она подошла к Вальмару и ласково поцеловала его в щеку.
   — Спасибо тебе за то, что ты так великодушен со мной.
   Ни единым словом он не упрекнул ее за измену. Его тревожила лишь ее безопасность, даже безопасность ее возлюбленного. Все-таки Вальмар необыкновенный, подумала Кассандра. В этот миг она любила его больше, чем когда бы то ни было. Положив руку ему на плечо, Кассандра спросила:
   — Значит, все так плохо?
   Он кивнул:
   — Еще хуже, чем ты думаешь. Мы всего не знаем. — И добавил:
   — Но придет время, и мы узнаем обо всем.
   — Не могу понять, как могло дойти до такого.
   Она направилась к выходу, а Вальмар взволнованно крикнул ей вслед:
   — Ты сделаешь то, о чем я тебя попросил?
   Кассандра хотела бы успокоить его, дать какие угодно обещания, но теперь ложь между ними стала невозможна.
   Вальмар и сам знал правду. Вот и хорошо, можно не лгать, подумала она.
   — Я не знаю.
   — Но у тебя нет выбора! — сердито воскликнул он. — Кассандра, я запрещаю тебе…
   Но ее в комнате уже не было.

Глава 4

   Полтора месяца спустя внезапно исчез один из друзей Дольфа, тоже писатель. Он не был такой знаменитостью, как Штерн, но в последнее время тоже никак не мог найти издателя, который согласился бы его печатать. В два часа ночи любовница Гельмута (так звали этого человека) позвонила Дольфу в истерике. Она гостила у матери, а когда вернулась домой, то увидела, что квартира перевернута вверх дном, Гельмут исчез, а на полу пятно засохшей крови. Рукопись, над которой он работал, была разбросана по всей комнате. Соседи слышали крики, но ничего определенного сказать не могли. Дольф немедленно отправился на квартиру к Гельмуту и увез несчастную женщину к себе. На следующий день она переехала к своей сестре.
   В тот день, когда Кассандра приехала в Шарлоттенбург, Дольф пребывал в глубочайшей депрессии. Исчезновение Гельмута совершенно выбило его из колеи.
   — Я ничего не понимаю, Кассандра. У меня такое ощущение, что вся страна сошла с ума. По жилам нации различается медленно действующий яд. Вскоре он дойдет до сердца, и тогда все мы погибнем. Но мне, я полагаю, этого момента все равно не дождаться.
   Он угрюмо насупился, и Кассандра встревоженно подняла брови:
   — Что ты хочешь этим сказать?
   — А как ты думаешь? Рано или поздно они придут и за мной. Когда это будет — через месяц, через полгода, через год?
   — Не сходи с ума. Гельмут не писал романы. Он был публицист, открыто выступал против Гитлера. Неужели ты не понимаешь, что это совсем другое дело? За что им тебя ненавидеть? За твой роман «Поцелуй»?
   — Знаешь, Кассандра, я и в самом деле не вижу тут разницы.
   Он с неудовольствием огляделся по сторонам, чувствуя, что стены собственного дома вдруг стали хрупкими и ненадежными. Фашисты могли ворваться сюда в любую минуту.
   — Дольф, милый, ну прошу тебя, будь благоразумен. Произошла ужасная вещь, но с тобой такого случиться не может.
   Ты известный человек. Они не посмеют просто так взять и расправиться с тобой.
   — Не посмеют? Почему? Кто им может помешать? Ты?
   Кто-нибудь другой? Никто ничего не сделает. Что сделал я для спасения Гельмута? Ровным счетом ничего.