Стоддард Джеймс. Обманный Дом

   — Сотни, — ответил Картер. — А может, и тысячи. На самом деле, удивительно, как до сих пор не обнаружили ещё больше.
   — Они существовали во времена Войн за Жёлтую Комнату, задолго до того, как вы родились, — сказал Нункасл. — Я тогда был рядовым, моложе многих из этих желторотых юнцов. — Он широким жестом обвёл своих подчинённых. И те весело заулыбались. — И самому Хозяину, вашему отцу, тогда только-только двадцать исполнилось, он недавно в должность вступил. Он знал о потайных ходах, как знают все Хозяева, но враги порой их обнаруживали, и те, и другие время от времени замуровывали проходы стенами, так что в конце концов надёжных осталось мало. Война была кровопролитная — все то время, пока мы гнали анархистов к югу. Мы нанесли им значительный урон, особенно в битве при Фиффинге, а потом окружили их в Жёлтых Комнатах между фиффингскими низинами и Моммуром. С тех пор их стало куда как меньше.
   — Готов об заклад побиться, вы были героем той войны, лейтенант? — спросил один из гвардейцев.
   Можно было не сомневаться — все подчинённые Нункасла уже не раз слышали эту историю, но были не прочь послушать её снова.
   — Все мы тогда были героями. Помню, как мы потом вернулись домой. Нас тогда все называли Золотыми Парнями из Жёлтых Комнат, а у Констанции — той девушки, что ждала меня, глаза сияли так, словно я какой-нибудь древний рыцарь. Только я вошёл в Иннмэн-Пик, она тут и кинулась ко мне на шею. Это, конечно, было не по уставу, да только тогда всех так встречали. Женщины плакали, да и мужчины некоторые тоже — ведь многие из наших полегли в боях. Но это было так славно — вернуться домой.
   — Не для всех, — мрачно проговорил Макмертри.
   — Вы тоже воевали? — спросил Нункасл.
   — Да.
   — В какой роте?
   Макмертри вытянул длиннющие ноги и уставился на пламя в очаге.
   — Не имеет значения. Все погибли. Один я уцелел.
   — Ну… — проговорил Нункасл после недолгой паузы. — И такое бывало. Не все наши сражения были победными, многие пали в боях. Я потерял несколько близких товарищей.
   — Сам я не воевал, а вот несколько моих однокашников воевали, — сказал Крейн. — И некоторые домой не вернулись. И все же мы должны радоваться тому, что другим повезло, как сержанту Нункаслу и Говарду Макмертри.
   — Верно, — сказал Картер. Но он думал о Саре, о том, как вернётся к ней, завершив странствие, как некогда вернулся Нункасл к своей Констанции.
 
   Из-за необходимости продвигаться к западу незамеченным, отряд поднялся в три часа утра и шёл без остановки, пока не добрался до Длинного Коридора. Быстро перебежав его, Картер и его спутники углубились в потайной ход, выводящий в страну Вествинг. Пахло морем — ведь воды Стороннего моря протекали здесь Сказочной Рекой в Залив Бегства, где располагаются самые большие судоверфи в Эвенмере. В Вествинге оказалось намного теплее, чем в Длинном Коридоре, поскольку здесь работала усовершенствованная система отопления. Однако у путников не было времени насладиться прелестями цивилизации, и вскоре они уже снова брели холодными потайными ходами. Изо рта у всех клубами вырывался пар, над головами слышался вой зимней вьюги. Картер мечтал о том, чтобы можно было уснуть, спрятавшись за высоким стулом у горящего камина, как он делал в детстве в долгие дни зимы. Воспоминания согрели его, и он хранил их на протяжении многих миль.
   Все утро отряд шёл по этому переходу, а переход вился и вился по дому, пересекался с другими коридорами, поднимался то выше, то ниже, приходилось то и дело то всходить по ступенькам, то спускаться, и в конце концов у всех разболелись ноги.
   — Похоже на дорогу к Комнате Ужасов, — заметил Даскин.
   — Точно подмечено, — отозвался Картер. — Этот переход — часть Извилин, по которым действительно можно попасть туда. Порой Извилины прерываются, но все же связывают большую часть Белого Круга. Эта их часть — одна из самых протяжённых.
   Он ещё не успел закончить объяснение, когда вдруг почувствовал резкую головную боль. Картер невольно вскрикнул, сжал руками виски и опустился на колени. Гвардейцы тут же окружили его, взяв оружие на изготовку.
   — Что с тобой? — воскликнул Даскин.
   На мгновение Картер ослеп, но когда в глазах у него прояснилось, он сказал:
   — Карты… изменились. Анархисты снова переустраивают Дом. Переход впереди уже не такой, каким был раньше.
   Он встал. Колени у него ещё дрожали, но испуг отступил — и боль вместе с ним.
   — Когда меня настигла боль, я сосредоточенно думал об этой части Эвенмера. Ощущение было такое, словно мой мозг развернули на девяносто градусов. Нет-нет, теперь я в полном порядке. Но это было похоже на шок. Между тем переход впереди действительно изменился, но как именно — я пока точно не знаю.
   На протяжении следующего часа пути Картера мучила мысль, от которой ему очень хотелось отмахнуться, — он мечтал о том, чтобы его подозрения не подтвердились. Но опасения оказались вполне оправданными: отряд дошёл до конца коридора, и Картер не обнаружил рычага, с помощью которого можно было открыть потайную панель в стене.
   — Выход исчез, — тихо проговорил Картер.
   — Значит, анархисты знают о том, что мы здесь, — заключил Даскин.
   — Нет. Сначала я тоже так подумал, но на самом деле произошла общая перестройка Дома сразу за этой стеной, и это сказалось на многих помещениях. Сюда мы попали по чистой случайности.
   — Придётся повернуть обратно? — спросил сержант Хаггард, заместитель Нункасла — веснушчатый рыжеволосый мужчина с мальчишеской улыбкой. Сейчас он, впрочем, не улыбался.
   — Нет времени, — покачал головой Картер. — Джентльмены, у некоторых из вас есть с собой топорики. Нужно прорубить в этой стене дыру, сквозь которую мы смогли бы пролезть, но не больше.
   Двое гвардейцев достали из мешков топорики и принялись за работу. Когда они её закончили, оба были с головы до ног в белой пыли, а в стене зияла двухфутовая дыра. Друг за другом спутники выбрались через неё в коридор.
   — Поищите доски, — попросил Картер. — Берите отовсюду, откуда только можно. Нужно заколотить эту дыру, чтобы скрыть потайной ход. Как только будет возможность, отправим сюда бригаду ремонтников.
   Картер осмотрел коридор и вдруг резко сел.
   — Джентльмены, если бы кто-то из вас сумел отыскать пустую комнату, нам можно было бы позавтракать.
   — Что-то не так? — озабоченно спросил Даскин.
   — А ты не чувствуешь? — скривился Картер. — Нет, конечно, не чувствуешь. Прости. Порой карты Эвенмера проявляют себя так ярко, и я забываю, что ощутить это способен только я. Я хотел пересечь этот коридор и открыть вход в потайной туннель в противоположной стене, но исчезла не только ведущая туда дверь — нет и самого туннеля. Мне нужно проложить новый курс. На это уйдёт некоторое время.
   Тут возвратился Хаггард и провёл отряд в помещение, представлявшее собой маленькую церковь. Пол здесь покрывали глазурованные плитки, вдоль стен были расставлены медные паникадила, в глубине располагался красивый резной алтарь. В окнах-витражах можно было увидеть изображения двенадцати апостолов. Некоторые стражники преклонили колени и перекрестились и только потом вошли и принялись вынимать из мешков провизию. Картер прошёл к алтарю, опустился на пол, закрыл глаза и сосредоточился. Перед его мысленным взором предстали подробные цветные карты Эвенмера. Он имел возможность не просто созерцать их, но как бы мысленно проходить по обозначенным на картах коридорам и комнатам.
   Картер прокладывал маршрут, отыскивая потайные ходы и малолюдные части Дома. Увы, карты не могли подсказать ему, населены ли те или иные из них. Через полчаса он вздохнул, встряхнулся и обнаружил, что рядом с ним сидят Грегори, Даскин и Нункасл. Даскин ел яблоко, откусывая большущие куски.
   — Вы молились? — поинтересовался Грегори.
   — Нет, изучал карты.
   Грегори кивнул и обвёл взглядом церковь.
   — Напрасная трата всяческих красот, — сказал он, кивком указав на алтарь. — Эти реликвии суеверий не продержатся до конца столетия.
   — Неужели у тебя нет ни капли веры? — спросил Картер. Грегори пытливо, не моргая, смотрел на лорда Андерсона. В его серо-зелёных глазах сверкали искорки.
   — В Бога? — Он небрежно махнул рукой в сторону алтаря. — Я верю в судьбу. Бог, христианство — все это ловушки для невежд.
   — Енох бы с тобой определённо не согласился, — сказал Картер. — Следовательно, ты считаешь, что весь мир сошёл с ума?
   — Не сказал бы, — ответил Грегори. — Как это?
   — На протяжении тысячелетий человек нуждался в каких-то вещах первой необходимости — в еде, крове над головой, осуществлении плотских желаний и в поиске Бога. Когда мы голодны, мы едим, когда устаём — отдыхаем. Неужели наша потребность в божественном — единственная нужда, которую невозможно удовлетворить? Если это так и если мы проносим это извечно безответное желание через всю нашу жизнь, разве тогда мы не раса безумцев? Нет, Грегори, понятие судьбы, предназначения, как бы оно грандиозно ни звучало, не в состоянии заполнить эту брешь.
   — А я думаю, его вполне достаточно, — уверенно отозвался Грегори. — Для того чтобы построить лучший мир, мне за глаза хватит самого себя и научного мышления. Кто знает, какие изобретения принесут нам грядущие десятилетия?
   — А вот я бы так не стал говорить, сэр, — вступил в спор Нункасл. — Это не естественно. Совсем не естественно. Люди все суетятся, мельтешат, пытаются подменить созданное Богом. Что они придумают в следующий раз? Летающие машины? Крылья Икара! По мне, так старые добрые времена куда как лучше.
   — Но ведь, добрейший лейтенант, мир может стать лучше, и если будут улучшения… — не унимался Грегори. — Мир изменяется. Прежний порядок вещей отступает. Век механики избавит людей от тяжёлого ручного труда. Безусловно, я признаю: проблемы есть, но ведь все равно, как это замечательно: механизмы выполняют всю работу, а люди только наблюдают за ними! Будущий век станет веком поэзии и философских размышлений. Представьте, сколько будет сочинено музыки, пьес, сколько книг будет написано, когда у всего человечества станет больше времени на высшие материи.
   — Вы от людей большего ждёте, чем я, — вздохнул Нункасл. — Нет, сэр. Дайте человеку расслабиться — и он тут же потянется к бутылке, вот что я вам скажу. И ещё одно я знаю точно: у бедняков свободного времени больше не станет — они будут обслуживать эти ваши машины. Богачи останутся богачами — только вы на меня не обижайтесь, господа хорошие. А вот добрые вояки всегда пригодятся.
   — Но, Нункасл, не станешь же ты спорить с тем, что человек должен развиваться? — вспылил Грегори.
   — От колыбели до могилы — да, сэр, а в промежутке много всякого может случиться.
   — Должно быть нечто большее. Золотой век…
   — Бывает, он вот так заводится, — усмехнулся Даскин. — Но если я не ошибаюсь, этим двоим никогда не договориться — мечтателю и прагматику.
   — Мир построен мечтателями, — упрямо проговорил Грегори.
   — Верно, сэр, — отозвался Нункасл. — Но управляют им прагматики.
   — А что касается веры, Грегори, — сказал Картер, — то с возрастом твои убеждения могут измениться. По-моему, Платон сказал, что ни один старик не умирает атеистом? Точно не помню.
   — Вы говорите, как профессора в нашем университете, — усмехнулся Грегори. Спор явно был ему по душе.
   — Да нет, я не слишком часто задумываюсь о подобных вещах. Свою веру я соблюдаю как могу, но должен признаться, что нынешняя миссия — суровое испытание веры. Мой главный философ — Сара. Если ты хочешь настоящего философского спора, тебе бы с ней надо поговорить. Она бы твоих профессоров на обе лопатки уложила.
   К компании подошли Говард Макмертри и Филлип Крейн. Последний держал под мышкой свёрнутые в рулон карты.
   — Я продумывал маршрут, лорд Андерсон, — сообщил он.
   — Я тоже, — кивнул Картер. — Можно взглянуть на ваши карты, мистер Крейн?
   — Конечно, — ответил Крейн. — Мы с мистером Макмертри их сами составили…
   — Десять лет назад, — закончил фразу Макмертри. — Это была одна из наших первых публикаций.
   Хозяин разложил карту на полу перед собой, думая о том, много ли от неё будет пользы в Доме, который непрерывно меняется.
   — Некоторые из вас бывали в этих краях, — сказал Картер. — И мне нужен ваш совет. У нас есть два варианта. Мы можем пойти вот так… и вот так. — Он указал на карту. — По этим коридорам. Я бы предпочёл этот путь, поскольку он быстрее всего приведёт нас в Муммут Кетровиан, хотя нам и придётся некоторое время идти по Длинному Коридору, перед тем как мы попадём в очередной потайной ход. В противном случае мы должны будем повернуть вот здесь и подняться на чердаки, из которых дорога ведёт в Верхний Гейбл. Оттуда намного дальше до ближайших потайных ходов, но зато путь этот более безлюден. Что скажете?
   — Я никогда не бывал ни в той, ни в другой стороне, — признался Даскин.
   — Мне доводилось только по Длинному Коридору проходить, — сказал Грегори. — Этот его участок чрезвычайно многолюден — по крайней мере был таким в то время.
   — Там слишком многолюдно, — сказал Макмертри. — Между Гимнергином и Вествингом ведётся оживлённая торговля. Я бы не рекомендовал этот маршрут…
   — Для нашего странствия, — закончил за него Крейн, — по этой же самой причине. А вот чердаки вокруг Верхнего Гейбла — место тихое, ненаселенное, и, пожалуй, я смог бы провести отряд вот по этим переходам, — он показал участок на карте, — где крайне редко кого-либо встретишь.
   — Господа архитекторы правы, — согласился Нункасл. — До Муммут Кетровиана ни за что не добраться незамеченными. Пока мы попадём в потайной ход, о нашем передвижении уже будет знать половина Белого Круга.
   Картер нахмурился.
   — Хорошо. Считайте, что вы уже купили билеты, потому что я бы пошёл другой, неверной дорогой.
   — Ходить по чердакам — это так интересно, — мечтательно проговорил Крейн. — Там всегда полным-полно всяких любопытных вещиц. Это то же самое, что сокровища искать.
   — Жутко запылённые сокровища, — буркнул Макмертри.
   Покончив с завтраком, отряд покинул церковь. Картер обернулся на пороге, обвёл взглядом обшарпанные скамьи, витражи в окнах, скромное, безыскусное распятие в алтаре, прекрасное своей простотой. Может быть, из-за того, что в разговоре с Грегори он упомянул Сару, Картеру вдруг нестерпимо захотелось увидеть её, посидеть с ней рядом в окружении знакомых вещей, послушать, как она рассказывает о прочитанных книгах, о домашних заботах, и в каждом её слове прячется тайна — отчасти её собственная, а отчасти принадлежащая любой женщине. Картер еле слышно произнёс короткую молитву об успехе странствия и вышел из церкви.
   Отряд повернул налево и пошёл по коридору, отделанному дубовыми панелями и устланному чистым, хорошо сохранившимся ковром цвета берлинской лазури. Хоть Картер и опасался того, что их смогут заметить, отряд миновал коридор без всяких происшествий и, дойдя до пересечения, свернул вправо, а потом — опять влево. Вдоль одной стены коридора тянулись окна, выходившие в квадрат двора. Снег по-прежнему валил и валил, насыпая высокие сугробы, а вот ветер унялся. Солнце пряталось за тучами, день был серый и унылый. Путники зябко поёживались на ходу.
   Через некоторое время отряд поравнялся с узкой лесенкой для прислуги. Дорожка на ступеньках лежала протёртая чуть не до дыр, светильники не горели, но все же здесь не было совсем темно. Поднявшись на четыре пролёта, Картер и его спутники оказались на чердаке. Чердак был огромен, он уходил далеко вперёд. Тусклый свет проникал сюда сквозь восьмиугольные окошки, за которыми виднелись крыши Эвенмера. На половицах лежал густой слой пыли, в центре были горой свалены коробки и корзины, и можно было обойти их с двух сторон.
   — Каких только богатств не найдёшь в этих залежах, — проговорил Крейн.
   — Кучу всякой рухляди, — буркнул Макмертри. — Старая поговорка не лжёт: никто в Эвенмере ничего хорошего на чердак не отнесёт.
   — И ведь это — прелюбопытнейшая тенденция, — подхватил Крейн. — Думаю, проистекает она из-за того, что в Доме полным-полно свободного пространства. В итоге люди как бы прирастают к тем комнатам, которыми располагают. Мне довелось побывать на некоторых, как это здесь называется, «раскопках». Небольшие отряды отправляются на чердаки вроде вот этого и ищут забытые сокровища. У меня на каминной доске лежит несколько римских монет и стоит бюстик Озимандии, изготовленный во времена его правления.
   — Если бы в Доме был хоть какой-то порядок, мистер Крейн, уверяю вас, никто и никогда бы не потерял такие ценные вещи, — сказал партнёру Макмертри.
   — Однако, — возразил Крейн, — в Эвенмере ничто никогда навсегда не теряется, верно, мистер Макмертри?
   — Только на несколько столетий, мистер Крейн. Всего лишь на несколько столетий.
   Потолок на чердаке был низкий, а скаты, как и окна, имели восьмиугольную форму. Отряд, разбившись на пары, тронулся вперёд по левому проходу, озарённому неярким рассеянным светом. Все молчали, ступая по слою пыли, которая начала собираться здесь с тех пор, как царём был Тармальдрун. От ходьбы путники согрелись и немного повеселели. Вообще же жизнь в огромном, поистине безграничном Доме всех приучала к холоду. Картер шагал вместе со всеми и чувствовал, как тоска понемногу отпускает его, сменяясь радостью, какую ощущаешь посреди приключения, даже если оно приправлено опасностью и трудностями. Безмерная непредсказуемость Эвенмера была для Картера источником непрерывного восхищения. В этом Доме всегда найдутся неизведанная ниша, потайная гардеробная, девственно нетронутый чердак, которые только и ждут, чтобы их нашли и разведали. Взгляд Картера радостно скользил по всевозможным сундукам, коробкам, корзинам. Время от времени, не в силах удержаться, он наклонялся, привлечённый каким-то предметом или цветом. Большинство вещей, сваленных на чердаке, были совершенно бесполезны — бессмысленные остатки былой роскоши. Эти безделушки и бусинки некогда, наверное, что-то значили для своих владельцев, эти пружинки и части каких-то механизмов… И все же время от времени Картеру попадались по-настоящему красивые вещи — пара ярко-алых шлёпанцев, хрустальный шар с фигурками внутри, изображавшими сражение Грольфа Краки с королём Адгильсом, томик «Истории британских королей» с автографом автора, светло-голубой мраморный шарик для детской игры в камешки. Картер разглядывал эти безделушки на ходу и на ходу же бережно клал в следующую коробку или корзину. Только шарик он оставил себе, хотя его и мучили угрызения совести — вдруг выросший мальчишка явится на чердак, чтобы найти своё сокровище? Но Картер с усмешкой прогнал эту мысль. Того, кто когда-то держал в руках этот шарик, наверняка уже не было в живых. Будь здесь сейчас мистер Хоуп, он бы непременно напомнил Картеру, что, согласно закону о чердаках, принятому в тысяча триста шестьдесят седьмом году, с чердаков ничего нельзя брать и выбрасывать без разрешения страны, коей оные чердаки принадлежат, однако в одном из пунктов этого закона было оговорено, что допускается избирательная расчистка чердаков, при которой оттуда можно взять нечто конкретное и оговорённое. Картер громко рассмеялся, вспомнив формулировку закона, и задумался о том, сколько же в Эвенмере всевозможных законов и правил. Он, однако, понимал, что все эти законы отнюдь не праздны и служат основой существования цивилизации со сложнейшей структурой.
   Шёл час за часом, а чердак все не кончался: через каждые двенадцать шагов — окно, голые половицы, унылые коробки, пыльные сундуки. Только случайные повороты чуть вправо или чуть влево разнообразили путь. Сгустились сумерки, за окнами уже не стало видно падающего снега, и вот наконец Нункасл объявил привал. На чердаке очагов не было, но гвардейцы быстро собрали походный переносной очаг и развели огонь, воспользовавшись для этого подобранными по пути щепками. Дым столбом поднимался к стропилам и растекался по чердаку.
   Нункасл протянул руки к пламени и вздохнул:
   — Без дров вот так не погреешься. Ну, да на эту ночь хватит.
   — Я бы не стал рисковать и спускаться за дровами, — сказал Картер. — Пока рано. Слишком велика опасность, что нас заметят. Может быть, позже. Но по этому чердаку, судя по всему, идти нам придётся не один день, и мне хотелось бы продолжить путь здесь. Это однообразие — в наших интересах.
   — Жизнь солдата вообще однообразна, — заметил Нункасл. — Только изредка её оживляет жуткое волнение. И однообразие — самое лучшее, что в этой жизни есть.
   Поужинали дорожными припасами, выставили дозорных и улеглись спать. Картер завернулся в одеяла и лежал, прислушиваясь к ветру, который снова поднялся с наступлением темноты и теперь сотрясал скаты чердака и завывал в щелях. По обе стороны от спящих спутников горели накрытые тряпицами фонари дозорных, словно звезды в ночном небе. Картер закрыл глаза, и ему приснилось, будто он лежит в огромном туннеле, где дуют и дуют нескончаемые ветра.
 

ВЕРХНИЙ ГЕЙБЛ

   Двенадцать дней отряд шёл по чердаку, прошёл над Гимнергином и Узом, и хотя страны эти густо населены, путникам никто не встретился, лишь порой до них доносились разговоры и пение. В Гимнергине, где окна выходят на Террасы, мистер Крейн хотел было продемонстрировать своим спутникам фруктовые сады, которыми славилась эта страна, но деревья были засыпаны снегом по самые макушки, и Картер с грустью подумал о том, что вряд ли весной здесь зацветут персики.
   Однако, несмотря на все переживания, эта часть странствия Картеру пришлась по душе. Даскин и Грегори в отличие от гвардейцев были одеты в гражданское, поэтому Картер время от времени отправлял их на вылазки на нижние этажи за дровами. С наступлением ночи люди садились у походного очага, рассказывали истории. Нункасл курил вересковую трубку. Как часто бывает с попутчиками, все мало-помалу сдружились. Лейтенант казался Картеру человеком несгибаемым, крепким, как выдержанная древесина. Крейн и Макмертри тоже были люди симпатичные, несмотря на всю их чудаковатость. Первый забавлял Картера своим извечным энтузиазмом, второй — непоколебимой логикой. Грегори Картер до сих пор знал не слишком близко, хотя тот частенько охотился с Даскином и нередко трапезничал вместе со всем семейством. На взгляд Картера, он был по-юношески дерзок, но это придавало его натуре особое своеобразие и цельность.
   Крейн любил рассказывать истории о странах, которые ему довелось посетить: о неприступных башнях в городках Кидина, о безграничных просторах залов Эйлириума, об изукрашенных тончайшей резьбой рококо буфетах и платяных шкафах в Нианаре, о барочных шпилях и минаретах Уза. Они с мистером Макмертри в своих путешествиях добирались до Капаза, а на пути в Северный Левинг побывали на берегах Стороннего моря. Крейн мог с упоением рассказывать о красоте прожилок в камне, из которого высечена какая-нибудь древняя статуя, и хотя кому-то подобные мелочи могли бы показаться скучными, он ухитрялся говорить об этом удивительно увлекательно, ибо рассказывал о тех, кто изваял эти статуи, об их любовных похождениях, о том, как они умерли, а кончина мастеров древности зачастую бывала сопряжена с леденящими душу историями о крови и убийствах. Двое закадычных друзей в своё время перевалили через горы, попали в Дальнее Крыло на западе и прошли дальше, в страны с экзотическими названиями и удивительными обычаями, где жители говорили на диковинных наречиях. Мистер Крейн утверждал даже, что за крошечным королевством Тимбл по сей день обитают драконы и греются на солнышке, растянувшись на каменных ступенях мрачных пирамид, возведённых в честь забытых богов. Картер в существование драконов, конечно, не верил, хотя и был близко знаком с одним из них, обитавшим на чердаке, но рассказы Крейна слушал с нескрываемым удовольствием.
   После нескольких дней пути, под вечер, отряд подошёл к границе Верхнего Гейбла — эта страна располагается исключительно на верхних этажах, а ниже неё лежит Гимнергин. Картер отправил Даскина вперёд, дабы тот подготовил почву для прибытия отряда. В Верхний Гейбл не вели потайные ходы, и пройти по нему, избежав встречи со стражниками, было невозможно. Картер велел Даскину войти в страну не с чердака, а из Длинного Коридора — так, как попал бы туда самый обычный странник.
   Брата не было почти полдня, и последние два часа ожидания стали для Картера самыми томительными. Он ходил из стороны в сторону, придумывая сотни причин, из-за которых Даскин мог так задержаться. Наконец, когда солнце уже село и начали сгущаться ранние зимние сумерки, появился Даскин в сопровождении невысокого располневшего мужчины в экзотическом, замысловатом наряде. Даскин вымученно улыбался, и Картер сам не мог удержаться от улыбки — ему уже доводилось иметь дело с властителями Верхнего Гейбла, носившими титул «Великих Соколов». Спутник Даскина Картеру был знаком.
   — Лорд Андерсон, о изумление превыше всех изумлений! — цветисто приветствовал Хозяина Великий Сокол. Улыбка его была учтивой, но не более, а в голосе чувствовалось волнение.
   — Великий Сокол Тинтиллиан! — проговорил Картер и с чувством пожал руку властителя. — Сколько же лет мы не виделись? Года два, наверное, со времени неприятностей с Ики?
   — Ах да, Ики… Не хотелось бы и вспоминать о нем.
   У Великого Сокола — курносый нос, усталые глаза, рыжие усы и двойной подбородок. По обычаю своего народа он был обряжен в длинный балахон с завязками поверх шерстяной туники. Голову венчала замысловатая причёска высотой два фута, украшенная разноцветными птичьими перьями, взятыми от пернатых, умерших исключительно своей смертью. Балахон покрывала вышивка в виде сложных геометрических фигур, а справа на груди Тинтиллиана была нашита аппликация с символическим изображением парящего сокола.